V. Семенов в театральных кругах. Работа для сцены.
Опера-водевиль "Удача от неудачи". Остальные произведения П. Н.
Вернувшись в Петербург со своим полком еще в 1815 году, он после четырехлетнего отсутствия вновь стал популярным деятелем артистических и литературных кружков и в военной среде, и в обществе. Особенно же его стал привлекать театр и его сферы. К этому времени (т.е. к 1816-17 гг.) относятся и постановка нескольких его переводных драматических пьес, и отделка для сцены названной оригинальной оперы-водевиля. Я уже упоминал об его давних дружеских связях с артистической четой Сандуновых. Эта дружба расширила круг его театральных знакомств и связей, в которых конечно очень ценился его собственный из ряда выходящий талант чтеца и комического актера. Кроме вышеприведенного отзыва С. Т. Аксакова, мы имеем еще два современных авторитетных о том свидетельства. Известный драматический писатель того времени, страстный любитель театра и первый у нас летописец Пав. Ник. Арапов, знавший лично П. Н. Семенова, так отзывается о нем в своей "Летописи Русского Театра" (стр. 215): "Капитан Л .-Гв. Измайловского полка Семенов был литератор, отличный чтец и актер: когда он читал драматическую пьесу, то казалось, что разговаривает несколько разных лиц; он необыкновенно умел придавать характеры голосам." Другое свидетельство исходит из не менее авторитетного источника. Когда старший сын П. Н. Николай Петрович Семенов (будущий сенатор, летописец крестьянской реформы и переводчик Мицкевича) был воспитанником Царскосельского лицея (в конце 30-х годов), и там давались театральные представления, которыми руководил знаменитый актер И. Н. Сосницкий, этот последний, услышав имя Семенова и увидев курчавую голову этого воспитанника, спросил, не сын ли он Петра Николаевича, и на утвердительный ответ так отозвался о хорошо и близко известном ему П. Н.: "Хотя между нами актерами первым чтецом считался трагик Каратыгин, но его уменье читать бледнело перед талантом П. Н. Семенова"...
Еще в мае 1812 г. (т.е. до Отечественной войны) в бенефис четы Самойловых представлена была переделанная с французского П. Ник., опера в одном действии "Исступленный" (иначе "Сумасшедший"), в которой отличились бенефицианты39. Опера эта была переведена автором специально для жены его друга, знаменитой Елизаветы Семеновны Сандуновой, которая избирала часто его пьесы для своих бенефисов. Так в 1818 г., в бенефис ее давалась лирическая опера в 3-х действиях в стихах "Федра" (из театра Расина, муз. Штайбулата, в переводе П. Н. Семенова)40. Опера "Исступленный" несколько лет держалась на петербургской сцене. Точно также и при переводе комической оперы "Амфитрион" (из комед. Мольера) он имел в виду ту же артистку, как о том свидетельствует посвящение и его же на черновой рукописи автограф. Наконец той же Е. С. Сандуновой П. Н. посвятил и свою вышеупомянутую оригинальную шуточную оперу-водевиль "Удача от неудачи или Приключение в жидовской корчме". В моем семейном архиве сохранилась оригинальная рукопись ее с надписью на обертке: "Усерднейшее приношение Елиз. Сем. Сандуновой". Поставленная на сцену в 1817 г. эта опера-шутка держалась на ней несколько десятков лет41. Она давалась очень часто и с необыкновенным успехом как в Петербурге, так и в Малороссии. Действие происходит в местечке в Западном Крае и на сцену выведены в еврейской корчме уланы, причем в разговоре и в ариях употребляются беспрестанно местная польская и еврейская речь, что особенно и придает живость, веселость и комизм пьесе. Непринужденная ее веселость до того забавляла публику, что куплеты ее были долго в моде. В 1818 г. эта пьеса была напечатана, но без имени автора, с пометкой на заглавном листе, когда она была в 1-й раз представлена придворными актерами в Малом театре (напечатана в типографии императорских театров). В Смирдинской Росписи (No 1772) означено начальными буквами и имя автора. Разумеется, теперь это библиографическая редкость. Эта забавная пьеса с хорами и танцами (с перемешанным текстом -- русским, малороссийским, польским и еврейским жаргоном), с музыкой, аранжированной из польских песен Ленгардом, была поставлена впервые в бенефис Е. С .Сандуновой, 4 января 1817 г. По словам свидетеля, П. Н. Арапова, Сандунова превосходно играла старую еврейку Рахиль; для доведения этой роли до совершенства гениальная актриса отыскала пожилую еврейку и долго брала у нее уроки42.
Имеется еще очень живой рассказ об этом первом представлении "Жидовской корчмы" в очерках, рассказах и воспоминаниях Эр. Стогова. "Оперетка "Удача от неудачи и т.д." была написана должно быть около 1816 г., а на сцену поставлена в 1818 г. (ошибка: в 1817 г.), если не ошибаюсь, на святках. Эту оперетку я видел в рукописи у А. П. Буниной (тетки П. Н. и самого Стогова) еще гардемарином, а в театре, в ложе с теткой, смотрел 1-ое представление уже офицером. Помню, весь театр хохотал, когда корчмарь, одетый по-домашнему в чулках и башмаках, на авансцене, со всеми характерными ужимками хитрого еврея, перепрыгивал с одной стороны стоявшего спокойно господина на другую и пел (тут приводятся два-три стишка еврейского припева). Не объясню, как могла оживить память слова, совершенно для меня непонятные. Минуло 60 лет: я, вероятно, ни разу не слышал эту оперетку -- должно быть теперь трудно, если и можно, найти эту шутку -- но мне припомнилось без моей воли. П. Н. Семенов, продолжает автор, много писал, часто читал тетке, а у дяди (Ив. П. Бунина) нередко призывали певчих, разучивали и пели кантаты, торжественные гимны, песни шутливые, застольные -- несколько раз случалось, мне слушать... Помню, тетка (Бунина) часто хвалила, но раз сказала: "Петруша, брось, это неприлично." Петр Никол. казался мне очень солидным по сравнению с братьями (это были: Николай и Михаил - тоже измайловцы, и Василий - лицеист Царскосельского лицея)43.
У того же свидетеля (и отдаленного родственника П. Н.) выпукло обрисован и внешний портрет П. Н. в ту пору, в 1816 г., когда он был произведен в штабс-капитаны: "П. Н. всегда был щегольски одет в форму обер-офицера, был очень красивый мужчина, роста вершков 10-ти, черные, очень густые курчавые волосы, довольно широкое, с тонкими чертами, энергичное, подвижное лицо с острым носом, замечательно широкая грудь, мускулистый, правильно сложенный -- наружность богатыря-красавца, приятный голос, говорил очень скоро, будто торопился." К этим чертам следует его прибавить невольно привлекавшие к себе большие, черные, необыкновенно живые глаза.
К тому же времени (кажется, к 1816 г.) относится еще маленькая литературная безделка Семенова -- его подражание или пародия на басню Крылова "Демьянова уха". И эта безделка метила в уродливую сторону современности. Она имела в виду все ту же отсталую и лишь традицией державшуюся фатальную сторону нашего военного воспитания и дисциплины, опиравшихся исключительно на внешнюю педантичную и мелочную до смешного муштровку и формалистику, на неумолимую, беспощадную требовательность в этом отношении начальства как к солдатам, так и к офицерам, -- сторону, наделавшую так много бед и так остроумно осмеянную Семеновым в его пародии "Капитан Мартынов". Нескончаемые и строжайшие, для получения надлежащих внешних эффектов учения, смотры и пример-парады изводили не только низший персонал военного сословия, но и верхи его. В сочиненном П. Н. подражании Крылову, кроме названного в нем Карла Бистрома, бригадного командира Измайловского и Егерского полков, выведены два военачальника: под Матвеюшкой разумеется генерал Матвей Евграфович Храповицкий -- полковой командир Измайловского полка, а под Михайлушкой -- генерал Михаил Андреевич Милорадович (впоследствии граф), тогдашний командир Гвардейского Корпуса.
Подражание "Демьяновой Ухе".
"Михайлушка, мой свет!
Пожалуй, позабавься." --
"Матвеюшка, я видел." -- "Нужды нет,
Признайся:
Бригада, ей же ей, на славу сведена!
Что за колонна! как подтянута она,
Как будто бы на смотр подбелена.
Пожалуй, позабавься! Смотреть возьмет охота!
Вот первый батальон, а вот и третья рота.
Прекрасно! погляди, вот ниточкой идут,
Карл Бистром, да проси, -- еще хоть раз пройдут."
И так был потчеван Михайло от Матвея,
Матвей надоедал, Михайлы не жалея.
А уж того давно пронял цыганский пот.
Однако же еще терпенье он берет:
Сбирается с последней силой
И вот объехал всех. "Вот друга я люблю!" --
Вскричал Матвей: "За то уж чванных не терплю.
Ну посмотри ж еще разок, мой милый!"
Но тут Михайло бедный мой,
Как службу ни любил, но от беды такой,
Дав шпоры, поскакал без памяти домой,
И с той поры в Гарновский ни ногой.
Служивый, счастлив ты, если учить умеешь,
Но если перестать во время не умеешь
И в жар или в мороз о ближнем не жалеешь,
То ведай, что ученья и марши
Для всех покажутся весьма нехороши.44
Конечно тем, что дошло до потомства, не исчерпывалось литературное творчество П. Н. Многое, без сомнения, затерялось и погибло. Но в фамильных бумагах нашлось еще одно любопытное рукописное его произведение, тщательно написанное рукой его брата, цензора Вас. Никол., и им собственноручно подписанное, совершенно в ином, особом роде, доказывающее, как разнообразен был талант автора, и очень характерное для его нравственных идеалов, направления мыслей и миросозерцания. Эта пьеса под заглавием "Свет" - плод поэтической фантазии автора, идея которой навеяна известной фантастической пьесой Байрона "Тьма" (Darkness). Подобно тому, как Байрон в этом своем стихотворении нарисовал своей пылкой фантазией мрачную, ужасающую картину воображаемых последствий угасания солнца и других светил небесных и постепенного наступления на земле полной тьмы и царства смерти, так живому воображению нашего русского поэта, видевшего главнейший источник зла на земле, бедствий и горя людских в человеческой алчности, корысти и, следовательно, в деньгах, представилась, напротив, светлая фантастическая картина той жизни и тех отношений, которые наступили бы с безусловным исчезновением на земле главного источника зла и корысти, т.е. денег, с невозможностью их добывания и существования. Автор воображает себе, как вначале, очутившись без денег, люди оказались бы совершенно беспомощными, приходили бы в отчаяние и все бы в жизни их пришло в расстройство, но затем в конце концов как все изменилось бы и образовалось к общему благу и благоденствию человечества, как исчезли бы все соблазны и пороки, расцвели бы между людьми и любовь и правда, и засиял бы на земле истинный свет... Вот начало пьесы:
Я видел сон, но не во сне,
А въяве он казался мне:
Дух, демон современный свету,
Соблазн и идол богачей,
Дух научающий людей
Металлы превращать в монеты,
Корысть,
Преогорченная алчбою человека,
Явилась и рекла: отныне и до века
Не будет денег - и не быстъ!
Нет денег, нет монеты из металла,
Их нет из кож зверей,
Бумага ценность потеряла,
Нет представителей вещей!
Нет денег, но есть жизнь, есть теплота, есть свет,
Но дни и месяца и годы
Разносят все дары природы,
А денег нет... и т.д.
А вот заключительная строфа о том, к чему человечество пришло без денег:
Садами обратились грады,
Весельем люди расцвели,
К только для одной отрады
Все дышит на лице земли!
И все, что в мире - совершенство!
Изь чаши общия любви
Пьет человек свое блаженство.
А слава Богу ... - денег нет!
И истинный сияет свет...
Не стану здесь входить в критическую оценку формы и внешней стороны этого произведения. Но всяком случае, идея и содержание этого оригинального стихотворения, внушенного идеей байроновской "Тьмы", ярко характеризует свойственные Семенову высоко-гуманные и филантропические настроения и стремления, запечатленные и всеми делами и подвигами его жизни. Эти душевные настроения и пылкое желание своей личной жизнью и деятельностью быть полезным своему отечеству и народу в духе своих идеалов особенно развились и одушевляли Семенова уже в этот последний период его военной службы и жизни в Петербурге, с 1815 г. по 1820 г., когда он серьезно заболел и оставил Петербург. Сохранившийся список этого стихотворения относится к концу 1820 года.