Дело о монастырском заключении
Автор: Каменщикова Эльвира
В один из августовских дней 1828 года в доме Марии Николаевны Волконской по обыкновению коротали вечер соузницы Читинскою острога. У окна, выходившею на дорогу, сидела с книгой Елизавета Нарышкина. Она встревоженно обернулась к остальным дамам, сидевшим вокруг стола.
— Какая-то нас ожидает неприятность*.
— Должно быть возвратился генерал из Иркутска, — возвестила Мария Николаевна.
Дамы столпились у окна. Из коляски тяжело выбирался старик Аепарский в мундире и со шпагой.
— Хорошею, надо думать, ничего не привез. — мрачно сказала Волконская. — Да нам к неприятностям не привыкать стать.
Все выжидательно смотрели на дверь. После обычных приветствий генерал обратился к Волконской:
— Мне необходимо переговорить с вами, Марья Николаевна, по делу весьма конфиденциальному.
Волконская наклонила голову и молча прошла в свою комнату.
Лепарский из нескольких бумаг выбрал одну, развернул ее; Марья Николаевна тотчас же узнала одно из своих писем, но не имела представления, какое из писем держал сейчас в руках генерал,
— Извольте, милостивая государыня, я вам напомню. ... Покорившись своей участи, господа Вегелин и Игельстром не теряют надежды соединиться когда-нибудь с теми, кто им дороже жизни. Ваши сестры не могли бы достигнуть позволения у ею величества приехать сюда к своим женихам? Среди нас уже были примеры этому... (1).
— Не отрицаю. Письмо писано мною госпоже Крамковской Антонине Ивановне, сестре томящегося здесь Михаила Рукевича. Речь идет об ею сестрах. Но не вижу в том предосудительною.
— Данное письмо вручено мне в Иркутске как с письменным предуведомлением, так и с изустным. Мне велено сообщить вам о том с соответствующим внушением. Позвольте я зачитаю. Третье отделение собственной ею императорскою величества канцелярии, по приказанию господина генерал-адъютанта Бенкендорфа, имеет честь возвратить при сем Марье Николаевне два письма ее, адресованные госпожам Штейбен и Крамковской, и уведомить ее, что ей не следовало бы завлекать новых жертв в несчастие и бедствие. 24 июля 1828 года (2).
Речь шла о сестрах осужденного Михаила Рукевича, находившегося в Читинском остроге, о Ксаверии и Корнелии Рукевич. В Читинском же остроге находились и Вегелин,. и Игельстром, о которых упоминалось в письме.
Но ни Ксаверия, ни Корнелия не могли стать новыми жертвами происков Волконской, как ей об этом по-иезуитски сообщает генерал жандармов Бенкендорф, поскольку они уже стали жертвами судебного разбирательства. К августу того дня, когда состоялась беседа генерала Лепарского с Волконской, они уже отбыли наказание, о чем, конечно же, не догадывались и не могли знать ни Лепарский, ни Волконская, да впрочем и все остальные участники этого драматического эпизода декабрьского восстания 1825 года.
Заранее оговорюсь, что целью данного очерка не является исследование событий возмущения в Литовском пионерном батальоне или истории тайного Общества военных друзей, а только причастность Ксаверии и Корнелии Рукевич к делу об этом батальоне. Эпизод с их участием мало исследован в нашей исторической литературе и почти неизвестен в истории декабризма, хотя они достойны того, чтобы помнили о них, об их самопожертвовании, о готовности разделить до конца судьбу брата и своих женихов, об их высоком долге служения близким, кроме того они были единственными женщинами, осужденными в связи с событиями декабря.
Литовский пионерный батальон входил в состав Литовского Отдельного корпуса, Главнокомандующим которого был цесаревич Константин, все события, произошедшие в Литовском пионерном батальоне, связаны именно с цесаревичем.
Упомянув о Литовском пионерном батальоне, о цесаревиче Константине, нельзя оставить без внимания и тайное Общество военных друзей, хотя никто из семьи Рукевич к нему не принадлежал, оно не является главным действующим участником, но вне всякого сомнения тяжесть приговора по этому эпизоду была обусловлена и тем, что такое общество существовало.
Тайное общество военных друзей было основано в начале 1825 года, идейным вдохновителем его был шляхтич Михаил Рукевич. По его поручению подпоручик Гофман составил общество военных друзей из офицеров, учредил Комитет, начальником которого он стал. К этому же обществу принадлежал и рядовой Ананий Угрич-Требинский, принявший в свою очередь в Общество людей цивильных: коллежского секретаря Гриневицкого, канцеляриста Вронского, шляхтича Высоцкого и Феликса Ордынского. Влияние Общества распространилось и на другие объединения, существовавшие к тому времени, в частности, на общество Зорян, созданное в Белостокской гимназии, и в Свислочской гимназии.
Общество военных друзей имело целью просвещение и взаимную помощь, во что не очень поверили власть придержащие, вводя в тексты описания их целей со словами "якобы", "будто бы".
Из-за этого подозрения, что имелись еще какие-то тайные цели и умыслы, было привлечено внимание к проступку сестёр Рукевич.
События в Литовском пионерном батальоне развились на несколько дней позже событий 14 декабря на Сенатской площади, после того, как была составлена Следственная комиссия и уже вовсю разворачивалось следствие.
22 декабря 1825 года в Литовский Отдельный корпус поступил манифест о восшествии на престол императора Николая I. Капитан Игельстром (4) получил того же дня конверт с тем, чтобы вручить его командиру Литовского пионерного батальона, дислоцированному в местечке Брянск, подполковнику Обручеву.
24 декабря роты, построенные в каре, должны были присягнуть Николаю I. Но после прочтения манифеста солдаты закричали: "Ура государю Константину Павловичу!" Подполковник Обручев собрал всех командиров рот в центре каре с тем, чтобы они внушили своим подчиненным необходимость присяги взошедшему на престол Николаю I. Особое неповинение оказывали 1-ая рота под командованием капитана Игельстрома и 3-я рота под командованием поручика Вегелина (5).
Путаница в умах, смена престолонаследника, к тому же цесаревич Константин был близок и понятен нижним чинам, так как он был Главнокомандующим их войск. К тому же сработали предпринятые действия со стороны Игельстрома: он внушал солдатам и офицерам батальона, что "Его высочество, ежели ему только присягнуть, убавит срок службы и определит жалованье по примеру Польских войск".
Полковник Обручев подошел к 1-ой роте, пытаясь еще увещевать Игельстрома, но тот потребовал доказательств для выявления истины. Командир настаивал на принятии присяги, Игельстром начал дерзить и даже пригрозил опрокинуть налой. Затем с криками "Да здравствует император Константин Павлович!" вывел роту из каре и повел за собой. Роты были распущены. Насилия совершено не было.
Игельстром с Вегелиным еще пытались отговорить от присяги офицеров Самогитского гренадерского полка. Вегелин, проявив неповиновение, также пытался уговорить офицеров и других полков.
26 декабря они, как явные возмутители неповиновения, были арестованы. Михаил Рукевич не был арестован, так как он не проявил никаких явных действий, а следствию еще ничего не было известно о существовании тайного Общества.
После ареста Игельстрома и Вегелина в дело оказались замешанными и сестры Рукевич, вначале только одна из них, невеста Вегелина, Ксаверия.
Все они — семья Рукевич, Игельстром, Вегелин — были тесно связаны между собой дружбой, общими интересами, к тому же Игельстром и Вегелин были двоюродными братьями и вхожи в семью Рукевичей на правах женихов, часто собирались в усадьбе Рукевичей в деревне Завыки или в их доме в Белостоке. Вместе хаживали на охоту.
В деле имеется еще один эпизод почти детективного свойства: Игельстром, уже будучи задержанным, "учинил буйственный поступок противу приставленного к подсудимым для внутреннего присмотра унтер-офицера и непозволительный выход из-под стражи в жандармской шинели" (6).
В приговоре не указывается, с кем он встретился и что хотел передать, но, очевидно, речь не шла о его бумагах, поскольку он уже распорядился и отправил своего крепостного Павла Паршева в деревню Завыки с сундучком, где находились бумаги и книги, принадлежавшие ему и Вегелину.
Следствие продвигалось медленно, задержанные ничего не говорили, путали следствие, поэтому Михаил Рукевич был арестован только 26 января 1826 года, вслед за ним и Павел Паршев, а один из активных участников и организатор тайного Общества военных друзей поручик Несвижского карабинерного полка Гофман только в марте 1826 года.
Всего вероятнее, что эпизод с передачей сундучка с бумагами возник после ареста Павла Паршева, он долго запирался, и только в апреле 1826 года действующим лицом военно-судного дела стала и Ксаверия Рукевич.
Павел Паршев по поручению Игельстрома привез сундучок в Завыки и передал его Ксаверии. Корнелии в Завыках не было, и это следует упомянуть отдельно; она с ноября 1825 года гостила в Гродненской губернии у своего дяди и возвратилась в Белосток только в феврале 1826 года.
Ксаверия поначалу от всего отказалась, как и Михаил Рукевич, который, как впоследствие было установлено, просматривал бумаги и книги, находившиеся в сундучке, а потом их Ксаверия сожгла.
Возвратившаяся в феврале Корнелия уже знала об аресте брата и жениха, но ничего не могла знать ни о тайном Обществе, ни о сожженных бумагах.
14 апреля 1826 года Ксаверия была задержана и заточена в Белостокский кляштор (монастырь) сестер милосердных (весьма символическое название по отношению к сестрам Рукевич).
Что заставило Корнелию, самую младшую из сестер, донести в Комиссию на самоё себя о том, что она все знала и принимала участие в укрытии и сожжении бумаг? Вероятно, не только молодость и неопытность, но и желание разделить судьбу брата, сестры и жениха. В результате её заявления она была привлечена по делу, но без заключения в монастырь.
Следствие продолжалось целый год и было закончено только к 27 декабря 1826 года.
В "Алфавите Боровкова" (7), который так называют для краткости, полное же его название "Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному высочайше учрежденную 17-го декабря 1825-го года Следственною Комиссиею. Составлен 1827-го года", особо выделены материалы, относящиеся к военно-судному делу по Литовскому пионерному батальону. Этому делу было придано большое значение ещё и потому, что власти усматривали и заговор, так как речь шла о наличии тайного общества. Это подтверждается тем, что совсем недалеко от Белостока отказались присягать чины пограничной таможни, но дело это было оставлено без суровых последствий.
По приговору о возмущении в Литовском пионерном батальоне 13 человек были признаны виновными и 25 человек прикосновенными.
13 человек: "капитана Игельстрома, поручика Вегелина и подпоручика Петровского..., повесить; шляхтича Михаила Рукевича..., казнить смертию; подпоручика Гофмана и рядового Угрич-Требинского, казнить смертию; коллежского регистратора Гриневицкого и канцеляриста Вронского, ... равно шляхтичей Феликса и Карла Ордынских и Ивана Высоцкого..., лишить живота; поручика Вильканца и прапорщика Воеховича..., казнить смертию" (8).
Все остальные прикосновенные не подлежали рассмотрению в военном суде, их предоставляли на рассмотрение высшего начальства.
Любопытно по этому делу мнение бывшего командира Литовского Отдельного корпуса генерала от инфантерии Довре. Мнение свое он излагает, или уже зная об отстранении или уже будучи отправленным в отставку, но, несмотря на все эти обстоятельства, он высказывается об очень мягких наказаниях, прямо обвиняя подполковника Обручева в нерешительности и колебаниях, что и вызвало недоверие к прочитанным на присяге документам. Те же, кого военный суд приговорил к смерти, он определял только к лишению чинов, а не дворянства, к содержанию на один год в крепости и отправке в армию рядовыми. Очень мягкое наказание определил генерал Довре для девиц Рукевич: "Девице Ксаверии Рукевичевой, которая будучи устрашена арестом и преданием суду родного брата своего Рукевича и жениха сестры её Игельстрома, не знала о сущности связи их, ни о важности преступления, притом, увлеченная чувствами родства и быв по молодости лет неопытна и несведуща в законах, желала спасти их сокрытием бумаг, доставленных к ней от Игельстрома, которые якобы сожжены ею от боязни увеличить вину их, чем самым впала она в преступление, за которое содержится уже под строгим арестом в Белостокском девичьем монастыре с 29 апреля 1826 года, вменить сей арест в наказание; сестру ее, девицу Корнелию Рукевичеву, которая не быв преступницею, увлечена также родством брата своего Рукевича и жениха ее Игельстрома и по молодости и неопытности своей, желая спасти их, посвидетельствовала пред судом в пользу их ложно, выдержать под арестом в монастыре один месяц..." (9).
Только один человек из всех, кто решал судьбу причастных к возмущению в пионерном батальоне, генерал Довре, правильно оценил поступки и мотивы и определил самые мягкие наказания.
По этому же делу давал заключение и Главнокомандующий цесаревич Константин, который допустил сравнение преступления капитана Игельстрома и поручика Вегелина в равной степени с теми, которые допустили государственные преступники Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, посему и заслуживают равного с ними наказания, но просил все-таки не лишать их жизни, а сослать в каторжные работы на двадцать лет, как впрочем просил не лишать жизни и всех остальных.
В отношении же девиц Рукевич он определил их поступки, как разрушающие дворянское достоинство, а поэтому, лишив их оного, сослать в Сибирь на поселение.
2 мая 1827 года была произведена высочайшая конфирмация императором, в которой он согласился во всем с мнением цесаревича, только в отношении Ксаверии и Корнелии Рукевич было вынесено решение: Ксаверию содержать в монастыре — один год, Корнелию — шесть месяцев.
22 мая 1827 года Корнелия была заточена в Бригитский девичий монастырь в г.Гродно. Ксаверия Рукевич в этот же день была переведена в тот же монастырь; ей не было зачтено в срок отбывания наказания нахождение в Белостокском девичьем монастыре и она была выпущена на свободу только 22 мая 1828 года, сестра отбыв шесть месяцев, была освобождена 22 ноября 1827 года.
В те дни, когда Мария Николаевна Волконская писала письмо их сестре Антонине, Ксаверия находилась в монастырском заточении. Обе сестры после отбытия наказания поселились у дяди, предводителя Гродненского дворянства К. Борженцкого.
События всего одного декабрьского дня на плацу Литовского пионерного батальона разбили на мелкие осколки жизни всех действующих лиц. Они больше никогда не встретились. Но сестры Рукевич достойны того, чтобы их не забывали. Обе они самопожертвованием своим вписали страницу в историю декабризма.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. М.Н.Волконская Записки. СПб, 1914, стр. 210. Приложения
2. Там же, с. 212
3. Рукевич Михаил Иванович (1796-30.08.1841) из дворян Белосгокской губернии. Служил в гвардейском полку. Закончил в 1820 году Виленский университет. Арестовывался в 1823 г. по делу тайных обществ в Виленском университете, освобожден за недостатком улик. Один из организаторов выступления Литовского пионерного батальона.
4. Игельстром Константин Густавович (08.05.1790-13.11.1851), капитан, командир 1-ой роты Литовского пионерного батальона. Из семьи генерал-майора, командира 2-ой бригады Литовской уланской дивизии. Воспитывался в 1-ом кадетском корпусе. Член тайного Общества военных друзей, организатор выступления в батальоне.
5. Вегелин Александр Иванович (1801-1860), поручик, командир 3-ей роты Литовского пионерного батальона. Из дворян. Отец его доктор медицины Иоганн-Кристоф Вегелин. Воспитывался во 2-ом кадетском корпусе. Член тайного Общества военных друзей, организатор выступления батальона.
6. Общество военных друзей. Извлечение из выписи, составленной в Аудиториатском департаменте по военно-судному делу Литовского пионерного батальона о капитане Игельстроме, поручике Вегелине и прочих. Декабристы. Биографический справочник. М. 1988, с 357, Приложение Б.
7. Боровков А.Д. — правитель дел Следственного комитета, автор "Алфавита". Для Николая I был изготовлен особый экземпляр, обтянутый в сафьяновый переплет с золотым тиснением и вложенный в особый ящик, замыкающийся на ключ. По рассказам, император часто пользовался этим экземпляром для наведения справок.
8. Декабристы. Биографический справочник. — М., 1988, с. 362.
9. Там же, с. 364.
Статья опубликована в журнале "Земля Иркутская" №6 1996 г.
