Глава 2. Пушкин и деятельность тайных обществ (В. Э. Вацуро, Б. С. Мейлах)
ГЛАВА ВТОРАЯ
Пушкин и деятельность тайных обществ
1

Проблема связей Пушкина с деятельностью тайных декабристских обществ принадлежит к центральным в пушкиноведении. Исследование ее с самого начала затрагивало границы двух научных областей — литературоведения и истории. Она в равной мере важна и для понимания взглядов и творческой эволюции поэта, и для изучения декабристского движения, в котором он сыграл значительную роль. Поэтому в разработке этой проблемы участвовали и историки, и литературоведы. К ней относятся разнообразные темы: личные связи Пушкина с членами тайных обществ; идейное влияние на него декабристского движения; значение его деятельности для формирования движения и пропаганды освободительных идей. Особая группа вопросов — изучение реакции Пушкина на разгром восстания, традиции декабризма в его творческой деятельности, его связи с декабристами, находившимися на каторге и в ссылке.

Все эти темы соприкасаются с проблемами биографии Пушкина и всеми сторонами его разнообразной деятельности как поэта, прозаика, критика, публициста, и в этих планах они нашли свое отражение во всех соответствующих частях нашей монографии. В этой же главе мы будем говорить об итогах изучения проблемы непосредственных связей Пушкина с деятельностью тайных обществ в том аспекте, в котором она рассматривается в ряде работ, объединенных заглавием «Пушкин и декабристы».

Начнем с истории изучения вопроса.

На первом этапе историографии декабризма прямая постановка проблемы «Пушкин и декабристы» возникла, естественно, в нелегальной прессе. Герцен, которому (как уже упоминалось выше) принадлежит заслуга постановки вопроса о громадном значении подвига декабристов в истории России, увидел прямую связь между декабризмом и политической лирикой Пушкина. Оценку поэзии Пушкина как выражения декабристского этапа в развитии русской общественной мысли Герцен дал в статье «О развитии революционных идей в России». В 1861 году в предисловии к сборнику «Русская потаенная литература XIX столетия» Огарев говорит о декабризме Пушкина уже более детально: влияние тайного общества «проникает во всю деятельность поэта с поступления в лицей до 1827 года. Оно отзывается во всех его произведениях, являвшихся в печати».1

Представления Герцена и Огарева об эволюции мировоззрения Пушкина в дальнейшем были уточнены. Не обладая сколько-нибудь полным сводом материалов о Пушкине, они смогли дать лишь чрезвычайно общее и не свободное от ошибок осмысление этой эволюции (ср. замечания Герцена о примирительных настроениях позднего Пушкина, об отходе от политической жизни в период южной ссылки и т. д.). Однако в основных своих чертах это осмысление не утеряло своей ценности и в настоящее время. По методологическому уровню статьи Герцена и Огарева значительно превосходят более поздние работы дореволюционных биографов Пушкина.

В «Материалах для биографии А. С. Пушкина» П. В. Анненкова интересующий нас вопрос даже не затронут. Это совершенно понятно в условиях цензурного террора, чрезвычайно затруднявшего работу Анненкова. В «Материалах» Анненков широко привлекал данные переписки Пушкина с Бестужевым и Рылеевым, материалы критических статей декабристов, но имена их вынужден был зашифровывать (Бестужев — «Б», «один из друзей» Пушкина, «критик Полярной звезды» — последнее определение, впрочем, достаточно прозрачно). Но следует заметить, что на общей концепции Анненкова сказался не только цензурный террор. Она определялась и либеральной позицией первого биографа Пушкина.2 В более поздних своих работах он настаивал на случайности, неорганичности связей Пушкина с декабристами. «Во всей его (Пушкина, — Ред.) памфлетной деятельности не было ничего органически связанного с его собственной природой... Пора настоящего политического экстаза ... явилась только с высылкой его из Петербурга (1820 г.) и с появлением в Кишиневе; да и тогда ... продолжалась не более двух лет».3

Начиная с 1860-х годов тема «Пушкин и декабристы» мало-помалу перестает быть запретной.

В 1861 году П. И. Бартенев4 вступает в полемику с Анненковым о причинах высылки Пушкина. Бартенев оспаривает утверждение Анненкова, что «поводом к удалению Пушкина из Петербурга была его собственная „неосмотрительность“». Для Бартенева в этих словах звучит «довольно общее мнение о Пушкине и о тогдашнем времени»,5 которое подлежит переоценке. Он обращает внимание на роль «политических кружков» в общественной жизни и в формировании мировоззрения Пушкина — и в этом его заслуга. В дальнейшем, однако, эта заявка Бартенева не реализуется. Говоря о встречах Пушкина с М. Ф. Орловым, П. И. Пестелем, Бартенев совершенно оставляет в стороне проблему идейных связей Пушкина с вождями декабризма, перенося центр тяжести на собирание фактического материала. Как свод фактических данных работа Бартенева имела серьезное значение для исследователей пушкинского декабризма.

Как Анненков, так и Бартенев ввели в оборот значительный мемуарный материал. Анненков широко пользовался рассказами П. А. Катенина. Бартенев опубликовал ценные воспоминания И. П. Липранди.6 Несколькими годами ранее в «Атенее» были опубликованы замечательные записки И. И. Пущина,7 написанные по настоянию Е. И. Якушкина и представляющие собою авторитетный источник первостепенной важности для изучения проблемы «Пушкин и декабристы». В те же годы печатаются и «Записки» Ф. Ф. Вигеля, написанные с реакционных позиций, но интересные по некоторым фактическим данным.8 Одновременно в «Библиографических Записках» печатаются ранее запрещенные пушкинские стихотворения.

В 1869 году М. И. Семевский уже имеет возможность коснуться вопроса о взаимоотношениях Пушкина и декабристов, используя выпущенные цензурой отрывки из записок И. И. Пущина.9 В 1875 году эти купюры вместе с воспоминаниями И. Д. Якушкина напечатаны в Лейпциге,10 годом раньше в «Вестнике Европы» появился отрывок из мемуаров В. Ф. Раевского о разговоре с Пушкиным.11 Таким образом, к середине 70-х годов в руках исследователей имелись уже основные мемуарные свидетельства о взаимоотношениях Пушкина и декабристов.

Однако биографический метод изучения продолжал безраздельно господствовать в пушкиноведении. Отсутствие серьезной методологической базы не позволяло ставить проблему во всей широте. Исследование ее сводилось к комментированию отдельных стихотворений или хронологическому изложению событий. В 1880 году П. А. Ефремов в примечаниях к «Ариону» упрекает Анненкова за умолчание о декабристах,12 но методологически сам он ничуть не поднимается над работой Анненкова.

В 1880—1882 годах, после открытия пушкинского памятника, реакционное пушкиноведение устами А. И. Незеленова провозглашает концепцию, согласно которой юношеское вольнолюбие Пушкина было ошибочным увлечением: именно эта концепция в значительной степени предопределила пушкинские торжества 1899 года.13 Противовесом этой официозной точке зрения явилась речь В. Е. Якушкина «Общественные взгляды Пушкина», где развивались мысли, высказанные Якушкиным еще в 1886 году в статье «Радищев и Пушкин»: декабризм Пушкина был органичен; Пушкин остался как бы наследником и единственным носителем общественных идей 20-х годов. Речь Якушкина явилась событием общественного значения, вызвала бурю в реакционной прессе и, как уже упоминалось выше, повлекла за собой высылку автора. Якушкина обвинили в клевете, попытке дезавуировать «верноподданничество» Пушкина. Пушкин, вернувшийся из Михайловского, возмущенно писали «Московские ведомости», открывшие травлю Якушкина, изображается «каким-то Валленродом», «с тайным намерением продолжать дело декабристов под лживой личиной человека, лишь для вида применившегося к обстоятельствам, а на самом деле оставшегося каким-то заядлым врагом правительственной власти».14

В 1900 году В. И. Ленин, выбрав в качестве эпиграфа для «Искры» слова А. Одоевского «Из искры возгорится пламя» с подписью под ними «Ответ декабристов Пушкину», подчеркнул связь дела пролетарской революции с традицией декабристов. После столетнего юбилея со дня рождения Пушкина, прошедшего в основном под знаком реакционной фальсификации его взглядов, имя Пушкина в эпиграфе газеты пролетарских революционеров приобретало особое звучание.

В преддверии революции 1905 года тема «Пушкин и декабристы» вновь была выдвинута прогрессивным литературоведением. В 1904 году, в «Историческом вестнике» появляется статья А. Слонимского «Политические взгляды Пушкина»,15 где автор ставит целью подтвердить точку зрения Якушкина в противоположность версии о непрочности, неорганичности связей Пушкина с декабристским движением (Анненков, Пыпин). Развитием статьи 1904 года была работа А. Слонимского «Пушкин и декабрьское движение», напечатанная в Собрании сочинений Пушкина в 1908 году.16 Здесь подведены, по существу, итоги изучения темы в то время и систематизирован накопленный фактический материал. А. Л. Слонимский говорит о лицейских истоках пушкинского декабризма, о роли лекций Куницына, общения с Чаадаевым, Кавериным, Н. Раевским и особенно Н. И. Тургеневым: «Свобода личности, культ закона и освобождение крестьян — вот основные общественные идеи Пушкина. Мы видим у него очень ясную политическую систему — составившуюся под влиянием рационалистических теорий Куницына и Н. Тургенева, но продуманную и прочувствованную совершенно самостоятельно».17 В Кишиневе радикализм Пушкина крепнет под влиянием членов Южного общества: «Мысль Пушкина постоянно вертится вокруг революционных тем».18 К 1823 году, как считал исследователь, наступает разочарование в тайных обществах. Между декабристами и Пушкиным растет некая духовная грань. «Альтруизму» декабристов противостоит «солнечный эгоизм» Пушкина. В этом утверждении ясно дает себя чувствовать методология отвлеченного «психологического» изучения, над которым так и не смогло подняться окончательно дореволюционное пушкиноведение, однако если исключить налет «психологизма», выводы А. Л. Слонимского в ряде моментов сохраняют свое значение: «14 декабря не было переломом в политических взглядах Пушкина. Перелома вообще не было — была эволюция».19

После статьи А. Л. Слонимского в течение ряда лет дореволюционное пушкиноведение не дало работ, посвященных теме «Пушкин и декабристы» в целом. Однако появляется ряд содержательных статей и публикаций, ставящих или освещающих важные стороны этой проблемы. В их числе — расшифровка П. О. Морозовым Х главы «Евгения Онегина», ценные исследования о политическом процессе 1826—1828 годов в связи с распространением элегии «Андрей Шенье» с надписью «на 14 декабря».20 Почти одновременно выходит и капитальный труд М. Лемке «Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг.», вводящий в оборот ценнейший архивный материал. Труды Щеголева и Лемке нанесли окончательный удар легенде о «всемилостивейшем прощении» Пушкина монархом. Ставя проблему «Пушкин и Николай I», П. Е. Щеголев писал: «Нужно будет выяснить все фактические воздействия власти на поэта в период 1826—1837 гг., показать ту бесконечную серую пелену, которая окутала Пушкина в 1826 г., развертывалась во все течение его жизни и не рассеялась даже с его смертью».21 Эта задача определила дальнейшее направление изысканий П. Е. Щеголева (и, в известной мере, Б. Л. Модзалевского, труд которого «Пушкин под тайным надзором» вышел уже после Октябрьской революции). П. Е. Щеголев сформулировал и другую задачу, которая имеет непосредственное отношение к изучению темы «Пушкин и декабристы»: «Процесс развития его [Пушкина] взглядов и его отношений к царю тесно связан с жизнью созданного им поэтического образа государя в его творчестве, с теоретическими представлениями о монархе и власти. Необходимо рассмотреть возникновение и эволюцию этих представлений».22 Такая постановка вопроса, который нельзя считать решенным и сейчас, порывала с абстрактным подходом и требовала перехода на почву строгого историзма.

Вопрос о Пушкине и декабристах так или иначе затрагивался в ряде других работ предоктябрьских лет, причем в зависимости от методологии и общих позиций писавших на эту тему утверждались противоположные версии — о тождестве взглядов Пушкина и декабристов или о консерватизме поэта. Объективное исследование этой проблемы требовало научной методологии, мобилизации большого фактического материала: вне этого трактовка вопроса не могла привести к веским результатам. Поэтому неудачной оказалась и попытка М. Л. Гофмана в его книге «Пушкин. Его общественно-политические взгляды и настроения» по-новому взглянуть на эту проблему. Отвергая «представление Пушкина консерватором в николаевскую эпоху», равно как и «представление его революционером в царствование Александра I», М. Л. Гофман отрицает и радикальный перелом в мировоззрении поэта после 14 декабря 1825 года. Настаивая на тезисе о развитии политических взглядов Пушкина, М. Гофман, однако, в ходе исследования впадает в прямое противоречие с ним. Лейтмотив всей поэтической и общественной деятельности Пушкина исследователь видит в стихотворении «Свободы сеятель пустынный»; интерпретированное весьма субъективно, вне всякой связи с конкретной исторической обстановкой, оно объявляется «проповедью квиэтизма, политически общественного бездействия», которой Пушкин «оставался верен всю жизнь», не уставая «пробуждать лирой чувства добрые» и «в жестокий век славить, вслед Радищеву, свободу».23 При таких методологических посылках, эволюция взглядов только и могла быть понята как случайные и скоропроходящие увлечения. Книга М. Л. Гофмана еще раз показала, что изучение проблемы «Пушкин и декабристы» возможно лишь на базе марксистской методологии, со строгим соблюдением принципа историзма. Рубеж в исследовании этой проблемы, обозначенный Великой Октябрьской революцией, как уже упоминалось выше, выразился на первых порах в открытом доступе к засекреченным ранее материалам по истории декабризма и политической биографии Пушкина. В осмыслении же всей проблемы перемены сказались не сразу. Для появления серьезных исследований требовалось пройти определенный этап накопления материала и критической переоценки сделанного ранее.

Претворение в научных исследованиях метода исторического материализма происходило в атмосфере острой борьбы.

В ряде популярных статей (например, В. Я. Брюсова), появившихся после Октября, Пушкина называли прямым союзником и другом декабристов.

Вместе с тем давали себя знать и неизжитые реакционно-идеалистические истолкования творчества Пушкина в духе «чистого искусства», и многочисленные модификации вульгарного социологизма.24 Проблема связи Пушкина с декабристским движением то прямо отрицалась, и Пушкин объявлялся сервилистом и предателем декабристов, то возникала в гипертрофированных формах (ср. вывод Л. Войтоловского, что «Египетские ночи» — аллегорическое изображение восстания декабристов). Наиболее развернутая критика подобных взглядов была дана с позиций марксистского литературоведения в середине 30-х годов. Значительным достижением было конкретно-историческое рассмотрение декабризма как определенного общественного явления. Широкие возможности для такого изучения открывали, как уже говорилось выше, и все более расширявшаяся систематическая публикация материалов по декабризму, и ленинские характеристики дворянской революционности, явившиеся отправной точкой для теоретических исследований.

Естественно, что изучение проблемы «Пушкин и декабристы» фактически начиналось заново. Оно стало на новый путь, лишь отказываясь от старого метода абстрактного и антиисторического изучения декабристов. Надо было подойти к детальному анализу отношений поэта с отдельными деятелями тайных обществ, а также с их литературными группировками.

Значительной вехой в изучении проблемы явилась статья М. В. Нечкиной «Пушкин и декабристы»,25 где намечены пути и методические приемы исследования. Недостаток предшествующих работ, затрагивавших эту тему, М. В. Нечкина видела в ограниченности трактовки: задача исследователей сводилась к рассмотрению личных связей Пушкина и декабристов и декабристских тем в творчестве поэта. Отношение декабристов к Пушкину значительно меньше привлекало внимание ученых, отчего значительно сужался или совсем уходил на задний план вопрос об идейной близости Пушкина и деятелей тайных обществ. «Отсутствовал также момент историзма в описании взаимоотношений декабристов и Пушкина: декабристы рассматривались как явление застывшее, лишенное внутреннего роста, и отношение к ним Пушкина трактовалось стабильно, вне процессов развития и идейного роста тайного общества декабристов».26 М. В. Нечкина ставит вопрос о связи Пушкина и декабристов в ее динамике и применительно к основным этапам истории тайного общества. Освещение проблемы концентрируется вокруг нескольких узловых пунктов. Намечаются различные периоды взаимоотношения Пушкина с декабризмом.

Связь Пушкина с петербургскими членами Союза Спасения (Пущин, братья Тургеневы) и Союза Благоденствия (общество «Зеленая лампа», Журнальное общество Н. И. Тургенева) сменяется в 1820—1824 годы общением с декабристами юга. Его мировоззрение этого времени пронизано политическими идеями Южного общества. М. В. Нечкина особо выделяет периоды близости Пушкина с Южным обществом (1821—1824) и связей с Северным обществом в 1824—1825 годах (михайловская ссылка). Исследователь учитывает идейную эволюцию Пушкина, отмечая, однако, что кризис 1823 года не является отходом от декабризма, так как он охватывает значительные круги самих декабристов, среди которых возникали те же настроения, что и у автора стихотворения «Свободы сеятель пустынный». Но в существовании тайного общества Пушкин убеждается, по мнению исследователя, только в Михайловском, с приездом Пущина, когда он фактически лишен возможности принять участие в движении. В ходе следствия связь Пушкина с декабризмом становится очевидной для правительства.

Статья М. В. Нечкиной ценна своим историзмом и концепционностью, охватывающей тему в целом. Однако наметив пути дальнейшего изучения, она ясно показала, что попытка построить аргументированную общую концепцию наталкивается на недостаточную разработанность целого ряда частных проблем. Оказалось, что почти все выдвинутые М. В. Нечкиной вопросы требуют углубленного изучения (вопрос о политической доктрине «Вольности», стихотворения «Свободы сеятель пустынный», о разговоре Пушкина и Пущина в Михайловском и др.). В дальнейшем тема «Пушкин и декабристы» распалась на ряд отдельных, часто весьма важных тем, на которых и сконцентрировалось внимание исследователей. Но при всей значимости и ценности такого рода работ, обобщающего труда нет по настоящее время; работы же, озаглавленные «Пушкин и декабристы», т. е. рассматривающие проблему в целом, обычно носят популяризаторский характер.27

Как отмечалось выше, истоки и характер лицейского свободомыслия Пушкина, его связи с деятелями преддекабристской оппозиционности привлекли внимание ряда советских исследователей. Изучались также связи Пушкина в период от Лицея до ссылки с деятелями тайных организаций в Петербурге и их влияние на формирование взглядов Пушкина, отразившихся в его программных политических стихотворениях этого периода.28 Здесь первостепенное значение имеют работы о соотношении взглядов Пушкина с воззрениями Николая Тургенева и др.

В плане изучения связей Пушкина с декабристами в Петербурге представляет интерес тема «Пушкин и Лунин». Ей посвящена статья С. Я. Гессена.29

Принципиальное значение для выяснения степени близости Пушкина к декабристам имела публикация показаний И. Н. Горсткина о чтении Пушкиным стихов на сходках у Ильи Долгорукова (1819—1820), «блюстителя Союза Благоденствия».30Однако систематического свода связей Пушкина с декабристами в Петербурге пока нет.

Особую тему исследования составляют связи Пушкина с деятелями тайного общества на юге России, после ссылки. В 1935 году появился очерк С. Я. Гессена «Пушкин в Каменке»,31 где рассматривался рассказанный Якушкиным эпизод с разговорами о тайном обществе в присутствии Пушкина и давалась интерпретация известного к тому времени материала.32 Из документов и материалов этого периода особенно важны отрывки из дневника П. И. Долгорукова33 с записями разговоров Пушкина, давшими возможность подтвердить уже высказывавшееся мнение о росте радикализма поэта в среде южных декабристов. В записях Долгорукова Пушкин предстает как убежденный враг абсолютизма, сторонник отмены крепостного права и «перемены правительства в России».

Недостаточность, а порой и разноречивость декабристских свидетельств о кишиневском Пушкине заставила обратиться к систематическому изучению пушкинского окружения на юге. Подробнее других был обследован вопрос о взаимоотношениях Пушкина и В. Ф. Раевского.34 Известно общение Пушкина в эти годы с Пестелем, М. Ф. Орловым, Охотниковым, П. С. Пущиным и другими видными декабристами.35 Однако материал, которым в настоящее время располагают исследователи, все же фрагментарен и не создает полной картины. Так, остается открытым важный вопрос о датах поездок Пушкина в Тульчин в 1821 и 1822 годах и встречах его с Киселевым и Пестелем.36 Даже отношение Пушкина к Пестелю и их идейные связи предстают не вполне ясными.

Можно считать, что в советском литературоведении получил разрешение чрезвычайно важный вопрос — об организационных формах участия Пушкина в тайном обществе. Известно, что Пушкин формально к тайному обществу не принадлежал и, вероятно, в кишиневский период лишь догадывался о его существовании. Об этом свидетельствует упомянутый выше рассказ И. Д. Якушкина об инсценированном заседании с целью усыпить подозрения Н. Н. Раевского.37 Из записок И. И. Пущина был сделан вывод, что у их автора несколько раз возникало желание предложить Пушкину войти в общество, но его удерживала преимущественно осторожность, а также нежелание подвергать опасности жизнь великого национального поэта. Но этому выводу резко противоречит такой документ, как письмо И. И. Горбачевского к Михаилу Бестужеву от 12 июня 1861 года, где утверждалось, что «славянам» вообще было запрещено знакомиться с Пушкиным как человеком ненадежным и неустойчивым. В свете противоречивых данных особое значение приобретает сравнительно недавно опубликованное свидетельство С. Г. Волконского, что ему было поручено принять Пушкина в общество.38Поручение это относится либо к последнему периоду существования Союза Благоденствия, либо ко времени возникновения Южного Общества (после марта 1821 года) и могло идти только от руководителей Общества — Пестеля и Юшневского. Но еще задолго до этой публикации фактические доводы против того, что Верховная Дума запретила членам Общества соединенных славян знакомиться с Пушкиным, были высказаны П. Е. Щеголевым. Слова Горбачевского не отражают истинного положения дел, память здесь ему изменила.

По словам П. Е. Щеголева, постановление Верховной Думы Южного общества вообще не могло быть дано ранее сентября 1825 года, между тем как Пушкин уже в августе 1824 года был в ссылке в Михайловском. Волконский указывает на причину, по которой он не выполнил поручения о приеме Пушкина в общество: «Как мне решиться было на это, ... когда ему (Пушкину, — Ред.) могла угрожать плаха».39 Таким образом, вопрос о возможности приема Пушкина в члены тайного общества «южан» в принципе решался положительно. Б. С. Мейлах, рассматривая данные о некоторых позднейших отрицательных отзывах о Пушкине, которые шли из среды декабристов (и не определяли все же их отношения к нему) считает, что их источником были распространившиеся слухи о примирении Пушкина с Николаем I, и в особенности опубликованное письмо Жуковского о смерти Пушкина.40

Проблема самой возможности участия Пушкина в практическом осуществлении декабристских планов вооруженного выступления приобрела особую остроту в исследованиях, посвященных михайловскому периоду жизни Пушкина. В 1930 году М. В. Нечкина ввела в научный оборот неизвестное ранее сообщение Н. И. Лорера, где говорилось о письме Пущина к Пушкину из Москвы с вызовом для свидания в Петербург (декабрь 1825 года).41 Исследовательница выдвинула гипотезу о вызове Пушкина для участия в восстании. Доводы М. В. Нечкиной были приняты А. М. Эфросом, который пошел еще дальше, предположив, что Пушкин при встрече с Пущиным в Михайловском принял на себя какие-то обязательства в ожидаемом выступлении.42 Найденный П. С. Поповым билет на пропуск из Тригорского двух крепостных П. А. Осиповой, писанный рукою Пушкина, дал новый толчок легенде. «Можно предполагать, что через посылаемых в Петербург крепостных Осиповой Пушкин хотел снестись со своими друзьями-декабристами, чтобы быть в курсе дела заговора и всех политических событий».43 Это замечание, сопоставленное с рассказом самого Пушкина о несостоявшемся выезде в Петербург (в передаче Соболевского и Погодина), дало повод отождествить Пушкина с одним из крепостных — Хохловым, под видом которого ссыльный поэт якобы пробирался в Петербург.44

Несостоятельность этой последней версии стала вскоре общепризнанной.45 В 1937 году М. В. Нечкина заявила в печати, что она не принимает доводов А. М. Эфроса об обязательствах Пушкина участвовать в выступлении. Однако она не согласилась и с возражавшим ей С. Я. Гессеном, отрицавшим политический смысл письма Пущина.46

Для окончательного решения возникшего спора нет достаточных фактических данных. Исследователям приходится опираться на косвенные свидетельства, чаще всего из вторых и третьих рук. Письмо Пущина не сохранилось. Несомненным является то обстоятельство, что на вопрос Пушкина о существовании тайного общества Пущин ответил красноречивым умолчанием,47 которое, вероятнее всего, было понято как признание принадлежности Пущина к тайной декабристской организации. Вряд ли можно сомневаться и в самом намерении Пушкина выехать в Петербург. Что же касается целей этого выезда, то всякое решение этого вопроса более или менее гипотетично. Мемуары Лорера не дают достаточных оснований говорить о «вызове» Пушкина: Пущин «извещает Пушкина, что едет в Петербург и очень бы желал увидеться с Александром Сергеевичем». Это место дает возможность для различных толкований; известно, кроме того, что воспоминания Лорера не отличаются большой точностью. Если же стать на почву психологических доводов, то, как это справедливо отметил С. Гессен, совершенно невероятно, чтобы душевное напряжение, вызванное 11 декабря известием о подготовке восстания, разрешилось 13 и 14 декабря созданием «Графа Нулина».

Мы проследили основные вехи и линии в истории изучения связей Пушкина с деятельностью тайных обществ, не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающий историографический разбор. Не коснулись мы истории освещения этих вопросов и в биографиях Пушкина, где они неизменно находили то или иное освещение, во многих общих работах и очерках о Пушкине, в комментариях к разного рода публикациям. Но уже из сказанного выше можно заключить, как много сделано в этой области и как много еще здесь неясного и спорного.

Теперь перейдем к другим аспектам проблемы.

3

Движением декабристов обозначен целый этап борьбы за передовую национальную культуру.

Позиции Пушкина в литературной борьбе первой четверти XIX века затрагивались в ряде дореволюционных трудов по истории русской литературы, общественной мысли и критики. Среди них известные работы А. Н. Пыпина, Н. Н. Булича, П. Н. Сакулина, двухтомная «История русской критики» И. И. Иванова и др. Но освещение литературного движения в целом и позиций Пушкина было преимущественно описательно-эмпирическим, оно базировалось на объективистски-идеалистической концепции литературного процесса, вне связи с реальными интересами социальных сил, выражавших различные тенденции общественного развития, классовой борьбы. Отсутствие твердого критерия оценки различных литературных направлений не позволяло классифицировать позиции борющихся сторон с достаточной степенью убедительности, и даже в наиболее ценных работах старого времени попытки такой классификации ограничивались самыми общими определениями. Поскольку в эпоху Пушкина (и особенно в 1810-е годы) дифференциация различных направлений еще не достигла той резкой определенности, которая проявилась позже (например, в 50—60-е годы), отсутствие методологического критерия анализа литературного движения приводило не только к расплывчатым характеристикам, но и к прямым ошибкам.

Прочный методологический критерий был обретен лишь в советском литературоведении. Анализ литературного движения пушкинской эпохи получил опору в ленинской концепции истоков и развития двух национальных культур — культуры эксплуататорских классов и культуры, выражавшей интересы и чаяния народа и связанной с освободительной борьбой. В этом свете идейная сущность различных литературных направлений и позиций отдельных их представителей определяется соотношением с борьбой за ликвидацию феодальных порядков, с одной стороны, и с охранительно-реставраторскими тенденциями — с другой. Конечно, сведение полемики по всем без исключения возникавшим тогда вопросам к столкновению этих двух линий было бы упрощением, но борьба по основным вопросам литературного развития оказывалась так или иначе связанной с различными общественно-политическими направлениями, с перспективой ликвидации абсолютизма и крепостничества, которая возникла перед страной уже не как отвлеченная мечта, а как необходимость, диктуемая процессами действительности. Борьба идей была вызвана углублением трещин в экономическом строе, появлением новых сил, способных к борьбе, к практическому переустройству общества. Начало поворота от старой России к России новой сопровождалось коренными изменениями в культуре и литературе.

На этой основе в советском пушкиноведении и была выдвинута задача изучения роли и позиций Пушкина в борьбе за передовую национальную культуру и литературу, в спорах о путях ее развития, ее своеобразия.

Анализ литературного наследия декабристов — художественного и публицистического, журналистики и критики первой четверти XIX века, а также тактики тайных обществ в области культуры и литературы несомненно приводит к заключению, что, несмотря на споры и разногласия декабристов по отдельным вопросам, их идеи, их борьба за утверждение новых литературных начал, их художественное творчество — все это носит определяющие общие черты. Во многих выступлениях декабристов по-новому поставлены важнейшие вопросы истории, литературы, эстетики — о гражданском назначении искусства, о его предмете и содержании, о национальном своеобразии художественного творчества, о народности. Утверждению передовых литературно-эстетических идей способствовала активная борьба декабристов против сторонников реакционных взглядов на культуру и искусство. Литературно-эстетические взгляды декабристов входили составным элементом в их мировоззрение и должны рассматриваться в связи с общими условиями формирования декабристской идеологии. Советские литературоведы впервые обратили внимание на то, что вопросы литературы и эстетики отражены в программных декабристских документах (например, в «Законоположении» Союза Благоденствия, где отмечено новое понимание искусства, его высоких гражданских идей).

Именно эта точка зрения была выдвинута и разрабатывается советским литературоведением начиная с 1930-х годов.81

В исследованиях об отдельных сторонах движения и его деятелях (М. К. Азадовского, В. Г. Базанова, П. С. Бейсова, В. Гофмана, Б. С. Мейлаха, Н. И. Мордовченко, М. В. Нечкиной, Ю. Г. Оксмана, В. Н. Орлова, Н. Л. Степанова, К. П. Пигарева, Ю. Н. Тынянова, А. Г. Цейтлина и др.) неизменно затрагивается вопрос о Пушкине, о соотношениях его литературных взглядов, его творчества с литературной деятельностью декабристов.82 Один из специальных вопросов этой темы — изучение непосредственной связи Пушкина с легальными и нелегальными декабристскими литературными объединениями.

Как было установлено в нашей науке, декабристы поставили литературу в тесную и прямую связь с развитием революционной борьбы. Они стремились организованно влиять на общее направление литературы, на творчество отдельных писателей и планомерно использовали существовавшую печать для пропаганды патриотических и освободительных идей. Неотъемлемой частью истории декабризма, зафиксированной в программных установках, является создание членами тайных обществ литературных организаций, способствовавших распространению передовых политических и литературных идей. В этом свете защита Пушкиным высоко гражданской роли поэзии и его борьба с реакцией в литературе в 10—20-х годах рассматривается как высшее выражение тенденций передовой русской литературы. Многими фактами документировано утверждение декабриста И. И. Пущина, что Пушкин «был во главе литературного движения, сначала в стенах Лицея, потом и вне его».83

Вопросы изучения литературно-публицистической деятельности Пушкина специально рассматриваются в главе восьмой части четвертой нашей монографии. Здесь мы остановимся на непосредственном участии Пушкина в литературных кружках и объединениях, так или иначе находившихся в орбите влияния декабристов. Это участие освещалось в ряде работ.

Издавна привлекал внимание «Арзамас», возникший в 1815 году кружок, где имела место одна из первых, неудачных еще попыток проникновения декабристов в литературные объединения с целью перестройки их согласно задачам, поставленным тайным обществом.

Разноречивость мнений историков и критиков, то считавших этот кружок знаменитым «не совсем по заслугам» (А. Н. Пыпин) и даже объединением с «игрушечными интересами» (Д. И. Писарев), то подчеркивавших его большую роль в формировании Пушкина (П. В. Анненков, впоследствии В. Е. Якушкин), была преодолена лишь в 1930-е годы, с опубликованием и дальнейшим изучением протоколов «Арзамаса» и переписки его участников.84Можно считать утвердившимся в пушкиноведении мнение о несомненном влиянии на Пушкина этого объединения, выступавшего с обличением реакционной платформы «Беседы» в области русской культуры и общественной жизни. Несомненно также, что Пушкин принадлежал к тем участникам кружка (Н. И. Тургенев, М. Ф. Орлов, Н. М. Муравьев), которые добивались включения в программу занятий политических вопросов, но не добились успеха из-за разнородности его состава. Однако история «Арзамаса» и участия в нем Пушкина далеко не во всем ясна. Предстоят дальнейшие разыскания. Возможно, будут обнаружены не найденные до сих пор протоколы последних заседаний «Арзамаса».

В плане связей Пушкина с литературно-организационными мероприятиями декабристов заслуживает изучения попытка Н. Тургенева организовать в 1819 году вольный филиал Союза Благоденствия — Журнальное общество.85 Целью общества было издание журнала «Архив политических наук и российской словесности» (само общество Тургенев думал наименовать «Обществом XIX века и 1819 года»). В состав участников журнала был приглашен и Пушкин. Н. Тургеневым был написан проект журнала, главной задачей которого он считал приближение литературы к политике. Программа была задумана очень широко. Намечались отделы политики, политической экономии, финансов, юриспруденции, истории, философии, словесности. По замыслу Тургенева, «все статьи должны иметь целью свободомыслие». Пушкин был на одном из заседаний Журнального общества, но журнал не был организован, хотя даже были распределены темы. История Журнального общества и роль Пушкина в нем пока еще изучены мало.

Значительно полнее исследовано объединение «Зеленая лампа». В доносе, поданном Александру I в 1821 году, оно именовалось «побочной управой» тайного общества литературного характера.86 В исследовательской литературе принято мнение о том, что «Зеленая лампа» возникла в 1819 году. Но в показаниях члена «Зеленой лампы» С. Трубецкого следственной комиссии дата основания указана иная — 1818 год, в показаниях Пестеля — «1818 или 1817 год». Подтверждением же датировки 1818 годом является также письмо Пушкина в 1823 году члену «Зеленой лампы» Кривцову, где он писал: «не забывай демократических друзей 1818 года» (XIII, 76).

Первые упоминания о «Зеленой лампе» встречаются у П. И. Бартенева и П. В. Анненкова.87 Это объединение они охарактеризовали как «веселое и оргиастическое». Первое документальное исследование о «Зеленой лампе» написал П. Е. Щеголев.88 Щеголев убедительно опроверг мнения П. И. Бартенева и П. В. Анненкова об исключительно «оргиастическом характере» «Зеленой лампы», доказал политический вольнолюбивый характер объединения, его связь с Союзом Благоденствия и его влияние на Пушкина. Ценные материалы из архива «Зеленой лампы», свидетельствующие об оппозиционно-вольнолюбивой направленности, опубликовал Б. Л. Модзалевский.89 Б. В. Томашевскому принадлежит специальный экскурс о «Зеленой лампе» в первом томе монографии «Пушкин». Здесь обстоятельно освещены интересы этого объединения в области театральной жизни и изучения истории. Б. В. Томашевский пишет в заключение: «Самые причины прекращения деятельности Общества (т. е. «Зеленой лампы», — Ред.) недостаточно ясны».90 Как нам представляется, главной причиной ликвидации была пестрота состава, наличие в «Зеленой лампе» политически неустойчивых элементов. Большинство участников «Зеленой лампы» не было всерьез заинтересовано политической стороной ее деятельности, предпочитая изучение театрального репертуара и исторические занятия. Совсем еще недавно приход в «Арзамас» будущих декабристов, выдвинувших конкретные требования общественно-политической деятельности, испугал большинство арзамасцев, доходивших на своих собраниях до разговоров об «уничтожении рабства», и привел к распаду кружка. Так же примерно вели себя и некоторые члены «Зеленой лампы»: первые же вести о полицейском надзоре привели ее к распаду. Об этом свидетельствует следующее признание Я. Толстого: «Однажды член отставной полковник Жадовский объявил Обществу, что правительство (полиция) имеет о нем сведения и что мы подвергаемся опасности, не имея дозволения на установление Общества. — С сим известием положено было прекратить заседания, и с того времени Общество рушилось».91 Из дальнейших слов Я. Н. Толстого можно заключить, что в числе членов «Зеленой лампы» лишь «некоторые» были движимы «политическими видами». Направленность стихов Пушкина, связанных с «Зеленой лампой», и его письма к участникам кружка свидетельствуют о том, что он был весьма заинтересован политической стороной его деятельности.

В связи с историей распада «Зеленой лампы» требуют пристального изучения обличительные мотивы в стихотворениях и письмах Пушкина 1821—1823 годов, обращенных к его «демократическим» друзьям, которые не поддержали своего друга, подвергнувшегося преследованиям правительства за служение «вольным музам». В 1822 году Пушкин писал председателю «Зеленой лампы» Я. Толстому: «...ты один изо всех моих товарищей, минутных друзей минутной младости, вспомнил обо мне. Кстати или не кстати, два года и шесть месяцев не имею от них никакого известия, никто ни строчки, ни слова...

Горишь ли ты, лампада наша,
Подруга бдений и пиров?..»
                                               (XII, 47)

Пушкин не знал, что «лампада» уже давно погасла, что сведения о полицейском надзоре за кружком и самый факт высылки Пушкина из Петербурга вспугнули членов «Зеленой лампы». Но, точно предчувствуя возможность этого, Пушкин окрашивает черновые наброски к неосуществленному посланию «Зеленой лампе» в грустные, элегические тона (II, 769—777). Преувеличенными кажутся те представления о революционности «Зеленой лампы», которые еще встречаются, особенно в ряде популярных работ о Пушкине. При всем вольнолюбивом характере объединения нет никаких оснований предполагать, что в «Зеленой лампе» обсуждались какие-то конкретные планы государственного переворота. Несравненно большего внимания, чем это было до сих пор, заслуживает литературная программа «Зеленой лампы». К сожалению, в существующих исследованиях эта основная сторона ее деятельности (ведь общество было задумано именно как литературное!) до последних лет изучалась недостаточно. Факты, свидетельствующие о характере литературных интересов кружка, привлекались лишь для освещения политической оппозиционности, а не рассматривались как отражение программных установок декабристской организации в области литературы. Исключением является характеристика, которую дал работе «Зеленой лампы» Б. В. Томашевский. В свете его исследования становится ясным значение замыслов «Зеленой лампы» по истории России для направленности исторических интересов Пушкина, его возраставшего внимания к вопросу о национальных позициях и национальной самобытности культуры и литературы.

В годы, когда Пушкин находился в ссылке, развертывала свою деятельность другая, несравненно более широкая организация, чем «Зеленая лампа», — легальный декабристский литературный центр — петербургское Вольное общество любителей российской словесности. Оно сыграло видную роль в истории литературного движения и, в частности, нашло формы для выражения публичного сочувствия Пушкину в связи с его опалой.

В предисловии Ю. Г. Оксмана к книге «К. Рылеев. Стихотворения»92 отмечено, что Вольное общество любителей российской словесности являлось одним из периферийных вольных обществ Союза Благоденствия (стр. XXIII). Вольное общество как литературный центр декабризма освещалось в работах Б. С. Мейлаха («Пушкин в литературных объединениях декабристов»93 и «Пушкин и русский романтизм» (1937). В книге В. Г. Базанова «Вольное общество любителей российской словесности» дана подробная история Общества. Такая трактовка Вольного общества поддержана и в монографии М. В. Нечкиной «Движение декабристов» (т. I). Вслед за академической «Историей русской литературы» (т. VI) характеристика Общества стала включаться в общие курсы и учебники. Таким образом, определение Вольного общества любителей российской словесности как легального органа декабризма, его «вольного филиала» можно считать утвердившимся в нашей науке, вопреки возражениям некоторых исследователей.

Состав Общества вначале был пестрым; в 20-е годы его завоевали литераторы-декабристы Ф. Глинка, К. Рылеев, А. Бестужев, А. О. Корнилович и др. Вопреки консервативно настроенной части организации (В. Каразин, Б. Федоров, Н. Цертелев и др.) они использовали его для обсуждения актуальных вопросов общественной жизни национальной истории и литературы. Неясной, однако, остается причина, по которой отсутствует имя Пушкина в списке его членов. Ведь председателем Общества был близкий знакомый Пушкина Ф. Н. Глинка. Произведения Пушкина представлялись в Общество несколько раз Ф. Н. Глинкой и др., читались на заседаниях, но избрания поэта в члены, которое обычно следовало за этим, в делах Общества не зафиксировано. Вероятнее всего, до ссылки Пушкина (1820) его приему как «политически неблагонадежного» противились правый фланг Общества и Министерство народного просвещения, контролировавшее деятельность Общества (министр народного просвещения кн. А. Н. Голицын — заклятый враг Пушкина лично визировал дипломы вновь избранных членов). Когда же в руководстве Вольного общества оказались друзья Пушкина, о его приеме, конечно, не могло быть и речи, поскольку он был политическим ссыльным. Но имя Пушкина, его произведения фигурировали на заседаниях Общества, его произведения печатались и обсуждались в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения». На основании изучения архива Вольного общества установлено, что произведения Пушкина служили предметом оживленного обсуждения и острой борьбы и что в связи с высылкой поэта из Петербурга передовые члены Общества устроили своеобразную политическую демонстрацию.94Этот эпизод весьма показателен для истории Общества, ибо, как установлено В. Г. Базановым, донос одного из «правых» в этом обществе — В. Н. Каразина (значение этого доноса раньше недооценивалось) оказался последним поводом ссылки Пушкина на юг.95

Составной частью проблемы, постановка которой дана выше, является изучение соотношений между литературно-эстетическими позициями Пушкина и литераторов-декабристов. Общим тезисом упомянутых выше работ советских литературоведов, посвященных этой теме, является тезис, который гласит, что общественно-литературная борьба декабристов сыграла большую роль в развитии передовой русской культуры и новой русской литературы, вождем и знаменем которой был Пушкин. Пушкин и декабристы боролись за новую эстетику, утверждавшую гражданскую роль искусства, значение писателя как вождя общественного мнения. Пушкин и декабристы были едины в признании необходимости демократизации литературы, защиты и развития ее национальной самобытности и народности, связи ее с современностью, борьбы против реакционной литературы и критики. В данном случае речь идет об основных общих принципах передового литературного движения эпохи, объединивших Пушкина и декабристов на общей платформе, платформе прогрессивного романтизма.96 При этом советское пушкиноведение учитывало стороны как соприкосновения, так и расхождения Пушкина с литераторами-декабристами: эти вопросы освещаются и в специальных работах на эту тему, и в общих характеристиках литературного развития. В частности, выяснена суть известного спора между Пушкиным, с одной стороны, Бестужевым, Рылеевым, Кюхельбекером, Катениным — с другой, о «высоком» и проблеме жанров. Исторически объяснимо стремление декабристов в преддверии задуманного ими государственного переворота направить литературу только по одному руслу — восхваления гражданского подвига и, следовательно, выдвижения высоких жанров — оды, героической поэмы. Но несомненно более широкой и более соответствующей интересам развития русской литературы была точка зрения Пушкина, для которой литература больших мыслей и чувств была литературой многих, а не только «высоких» жанров Точно так же, защищая право художника на изображение прозы жизни (в споре об «Евгении Онегине»), Пушкин был более дальновиден, чем Бестужев, считавший, что делу борьбы за свободу служили в то время лишь произведения, в которых «мечта уносит поэта из прозы описываемого общества».

Было время, когда в некоторых работах о Пушкине и декабристах недооценивалась характерная для того времени борьба за русские национальные традиции, за национальную самобытность. Односторонне, как исключительный, в противовес родной культуре, освещался интерес и Пушкина и декабристов к западным политическим теориям, к западной культуре. Порой декабризм рисовался чуть ли не как результат иноземных влияний. С другой стороны, в период культа личности появились работы, которые вообще не касались вопроса об отношении Пушкина к мировой культуре, а иногда даже доходили до попыток представить это отношение как сплошь отрицательное. Как первая, так и вторая тенденции искажали историческую правду. Эти ошибки давно поняты. Современные исследователи подчеркивают, что основой идеологии Пушкина и декабристов была русская жизнь, национальные традиции, усвоение и развитие лучших достижений русской общественной мысли. Но в процессе борьбы за национальную русскую культуру и Пушкин, и декабристы, решительно отрицая слепое подражание иноземному, высоко ценили, изучали завоевания культуры и литературы других народов и использовали все ценное в интересах движения за новую Россию.

Конкретные соотношения позиций Пушкина и литераторов-декабристов в вопросах литературы рассматривались в ряде исследований. В. Ф. Раевский был, пожалуй, первым из декабристов, чьи связи с Пушкиным получили освещение. Разрозненные сведения о Раевском имеются в дореволюционной историографии, инициатором же научной разработки вопроса был П. Е. Щеголев.97 Хотя на тему «Пушкин и Раевский» нет обобщающих работ, но она исследовалась в работах Ю. Г. Оксмана, М. А. Цявловского,98 в книге о Раевском В. Г. Базанова,99 в трудах С. Ф. Коваля,100 П. С. Бейсова101 и др. Установлена общая идейная основа дружбы Пушкина с Раевским, значение для Пушкина деятельности возглавленного Раевским кишиневского гнезда Союза Благоденствия. Обстоятельно прокомментированы стихотворные обращения Раевского к Пушкину из крепости. Неосуществленным посланиям Пушкина Раевскому посвящена статья М. А. Цявловского. Здесь выдвинуто предположение о том, что стихотворение Пушкина «Ты прав, мой друг...» явилось ответом на стихотворение Раевского «Певец в темнице».102 Для выяснения связей Пушкина существенны «Воспоминания» Раевского с предисловием М. К. Азадовского,103 а также упоминания о Пушкине в письмах Раевского, опубликованных Ю. Г. Оксманом.104

Начало изучению литературных взаимоотношений Пушкина и Кюхельбекера положено Ю. Н. Тыняновым в его работе «Архаисты и Пушкин».105 На фоне борьбы Кюхельбекера, Катенина и Грибоедова с карамзинистским сентиментализмом, а также их критики мистического романтизма Жуковского показаны черты близости и отталкивания позиций Кюхельбекера и Пушкина. Слабой стороной концепции Тынянова была тенденция к стиранию граней между «архаистичностью литературной» и «реакционностью общественной», благодаря чему Кюхельбекер был причислен (в отличие от Шишкова и его сторонников как «старших архаистов», но и по аналогии с ними) к «младшим архаистам» (определение, в дальнейшем отвергнутое в литературоведении). Однако именно Тынянову принадлежит заслуга выяснения идейных основ связей Кюхельбекера и Пушкина, которых (при всех разногласиях и резкой критике Пушкиным увлечения его друга «славянщиной») объединяли ненависть к деспотизму, идеалы свободы, общность понимания гражданских целей искусства. Статья Ю. Н. Тынянова «Пушкин и Кюхельбекер»106 устанавливает истоки столь важного для обоих поэтов лицейского вольномыслия и близости трактовки в их стихах мотива высокой роли поэта. В дальнейшем специальных работ на тему «Пушкин и Кюхельбекер» не появлялось, но она в той или иной степени затрагивалась в работах о Кюхельбекере107 и во многих исследованиях о Пушкине. Назрела необходимость ее исследования с учетом вновь опубликованных ценнейших материалов (парижская лекция Кюхельбекера о русской литературе и русском языке и многие неизвестные ранее письма). Еще не систематизированы полностью и данные об отношениях и взаимных литературных связях Пушкина и Кюхельбекера. Анализ соотношения их позиции в конкретном процессе литературного развития до сих пор часто затемнялся парадоксальными субъективными пристрастиями Кюхельбекера к таким поэтам как Шихматов (что все же не определяло общего направления его собственных исканий). Сопоставление наиболее существенных идей Кюхельбекера и Пушкина обнаруживает поразительное совпадение поворотных моментов во взглядах того и другого. В частности, заслуживают специального анализа их оценки Шекспира, объективность и многосторонность которого и Кюхельбекер, и Пушкин почти в одних и тех же выражениях противопоставляют «однообразному» Байрону.108 Суммирование критических отзывов Кюхельбекера о романтизме «ламартиновского» типа и отказ признать за «истинный романтизм» «германическое направление» в русской литературе также близко к тому, что писал о романтизме Пушкин.109 По-видимому, в ходе дальнейшего изучения этого вопроса необходимо четкое разграничение художественной практики Кюхельбекера, в которой для Пушкина многое было совершенно неприемлемо, от его литературных взглядов, более отвечавших требованиям литературного развития.

При бесспорных достижениях в разработке другой темы — «Пушкин и Рылеев» — она также еще не подвергалась монографическому исследованию. Постановка ее была продвинута в этом плане комментированием произведений Рылеева в Полном собрании стихотворений под редакцией Ю. Г. Оксмана, а также писем Пушкина к Рылееву в издании писем Пушкина под редакцией Б. Л. Модзалевского и писем Рылеева в его Полном собрании сочинений под редакцией А. Г. Цейтлина. В упомянутых выше других работах и о декабристах, и о Пушкине получила фактическое обоснование высокая оценка Рылеевым Пушкина как славы и надежды России («Тебе верят, тебя любят, тебе подражают»), рассмотрена сущность критики Пушкиным рылеевских «Дум». Осуждение Рылеевым «Евгения Онегина» правильно объяснено как столкновение, с одной стороны, взглядов романтика, приверженца исключительно «возвышенного» в поэзии, а с другой — реалиста, считавшего задачей поэзии воспроизведение повседневной действительности во всей ее широте. Верно отмечено и значение перелома отношения Пушкина к поэзии Рылеева после поэмы «Войнаровский», автор которой освобождался от отвлеченно-рационалистического истолкования национально-исторической темы и преодоления «иллюзий» («„Войнаровский“ полон жизни», — писал Пушкин). Все же исследование вопроса о Пушкине и Рылееве пока носило фрагментарный характер. Примерно в таком же состоянии находится вопрос о Пушкине и Александре Бестужеве: немало существенных наблюдений сделано и в исследованиях о Пушкине, и в работах о поэтах-декабристах.110 В них дана вполне обоснованная характеристика и сближавшего их декабристского понимания роли литературы, и причин расхождения между ними (причины эти те же, что и в споре Пушкина и Рылеева об Онегине).111 И вместе с тем отсутствие исследования на тему «Пушкин и А. Бестужев» продолжает оставаться пробелом в нашей литературе.

Рассматривались и связи Пушкина с другими литераторами-декабристами. О сложной истории отношений Пушкина и Катенина рассказывается в упомянутой выше работе Ю. Тынянова «Архаисты и Пушкин». Ряд запутанных вопросов этой темы в связи с биографией Катенина отмечен в предисловии Ю. Г. Оксмана к «Воспоминаниям о Пушкине» Катенина,112 в работах В. Н. Орлова113 и Г. В. Битнер.114 Пушкин назвал Катенина «первым апостолом романтизма», и уже это определение, как и оценка Пушкиным сочинений Катенина, обязывает к дальнейшему изучению их отношений.

Отношение Пушкина к Федору Глинке как поэту затрагивается в посвященном Глинке цикле работ В. Г. Базанова.115 В них утверждается, в частности, что слова Пушкина «великодушный гражданин» в послании к Глинке относятся не только к его участию в судьбе ссыльного поэта, но и к оценке стихов Глинки гражданского содержания.116

Мы назвали здесь ряд работ, посвященных связям Пушкина с видными деятелями декабристского литературного движения. В этих работах намечены и освещены вопросы, существенные для понимания роли и позиций Пушкина в общественно-литературной борьбе этих лет. На значительном фактическом материале доказано, что Пушкин, возглавив своим творчеством литературное движение, с наибольшей полнотой выразил самые передовые тенденции русской культуры декабристской эпохи, борьбы за сближение литературы с задачами освободительного движения, за ее демократизацию, народность и национальную самобытность, за расширение и обновление ее содержания. Значительно опередив своих даже наиболее передовых современников по глубине понимания путей литературного развития, а затем в осмыслении исторических закономерностей, полемизируя с многими из них, Пушкин, был непосредственным участником борьбы декабристов за идеологию, направленную против сторонников старой, феодальной России. Предстоит, однако, дальнейшее расширение исследований этой проблемы на основе более развернутых и конкретных сопоставлений позиций и творческой деятельности не только Пушкина и декабристов, но и так называемых «попутчиков» декабризма (среди которых особый интерес представляют такие литераторы, как П. Вяземский, О. Сомов, Д. Веневитинов).

Само исследование роли и позиций Пушкина в литературном движении первой четверти XIX века требует синтетического подхода, с учетом и общей ситуации в общественно-политической жизни России, и различных фаз истории тайных обществ, и того значения, которое приобретало в литературно-критической борьбе появление не только «этапных» произведений Пушкина («Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Цыганы»), но и его лирических стихотворений. Иначе говоря, полнота освещения проблемы будет достигнута, если удастся преодолеть в ходе исследования разграничение сфер «истории эпохи», «истории критики» и «истории литературы».

Особую задачу составляет изучение журналистики декабристской эпохи в связи с проблематикой пушкиноведения.

В 10-х — начале 20-х годов главное направление литературного движения определяли Пушкин, декабристы и их союзники. Эта ситуация наложила свой отпечаток и на литературную периодику. Наиболее боевыми, идейно устремленными печатными органами были «Соревнователь просвещения и благотворения» — журнал Вольного общества любителей российской словесности, альманахи «Полярная звезда» и «Мнемозина», затем «Сын отечества» (издатель которого Н. И. Греч был в эти годы близок к прогрессивному литературному лагерю) и «Невский зритель» (линия его была путаной, но в нем помещались произведения оппозиционного характера и все же явно сказывалось влияние декабристов).117 Во всех этих органах Пушкин печатался. Фланг реакционный периодики был в то время слабее. Авторитет и удельный вес такого консервативного журнала, как «Вестник Европы» М. Каченовского, был ничтожным. Поддержку передовых литераторов потерял и «Благонамеренный» А. Измайлова — журнал беспринципный, примкнувший в 1820 году к консервативному направлению, после того как В. Каразин, Б. Федоров и другие «поползни» (как назвал их Бестужев) перенесли туда свою деятельность после поражения в «Вольном обществе любителей российской словесности».118

В первой половине 20-х годов было довольно ясным расслоение литературных сил, которое один из современников — член «Зеленой лампы» А. Ф. Улыбышев охарактеризовал как раскол общества на две партии — сторонников «фанатического правления» и «пионеров литературных идей».119 Несравненно сложнее оказалась ситуация общественно-литературного движения после разгрома восстания декабристов. Ликвидация тайных обществ, прекращение деятельности Вольного общества, закрытие органов печати, концентрировавших передовые литературные силы, ренегатство «Сына отечества» — все эти события, как и общая атмосфера реакции, необычайно затруднили деятельность Пушкина и заставили его по-новому определить свои позиции в сложившейся обстановке.

***

Различные аспекты проблемы «Пушкин и деятельность тайных обществ» разработаны неравномерно. Основные линии ее намечены, по ряду вопросов есть ценные работы. Однако нерешенной остается задача сравнительного изучения взглядов Пушкина (на формы правления, на проблему революции, роль различных классов, дворянство, крестьянство и др.) и декабристов на материале, с одной стороны, суждений Пушкина о современном ему политическом положении России и различных возможностях преобразования существовавшего уклада, а с другой — с программными установками декабристов. Сама эволюция мировоззрения Пушкина не проанализирована синхронно с различными этапами развития декабристской идеологии. Декабризм в работах о Пушкине часто рассматривается как нечто неизменное, без учета противоречий движения, периодов спада и подъема. Изучая связи Пушкина с декабристами, исследователи не всегда принимают во внимание облик того или иного члена тайного общества, среди участников которых наряду с убежденными революционерами были люди и весьма умеренные, и колеблющиеся, и отошедшие или порвавшие с организацией. Наличие той или иной фамилии в «Алфавите декабристов» еще не дает, конечно, оснований для заключений о принадлежности того или иного лица к числу действительных декабристов. Между тем порой в работах о Пушкине встречается вольное или невольное желание пополнить состав декабристов, с которыми Пушкин был знаком, не углубляясь в вопросы идейной физиономии каждого из них и фактической принадлежности к декабристам — к этой «фаланге героев», «воинов-сподвижников, вышедших сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение...» (слова Герцена, цитированные Лениным).

Тем не менее роль Пушкина в декабристском политическом и общественно-литературном движении в целом охарактеризована и в исторической науке, и в литературоведении верно. Задача заключается в монографическом обобщении уже накопленных материалов и наблюдений и в разработке еще нерешенных и неясных вопросов.

Несравненно меньше освещено место Пушкина в общественно-литературной борьбе последекабрьского периода. Поэтому в следующей главе придется говорить не столько о результатах исследований, сколько о задачах изучения.

Сноски

1 Н. П. Огарев, Стихотворения и поэмы, т. 1. Изд. «Советский писатель», 1937, стр. 310. (Библиотека поэта. Большая серия). Подробнее см. выше, стр. 74—77.

2 См.: Л. А. Фин. П. В. Анненков, первый издатель и биограф Пушкина. В кн.: А. С. Пушкин. 1837—1937. Сборник статей и материалов. Саратовское обл. изд., Саратов, 1937, стр. 125—151), где показано, что «Анненков совершенно сознательно оставил в стороне все то, что противоречило его пониманию Пушкина» (стр. 147).

3 Анненков. Пушкин, стр. 83.

4 Подробнее о работах Анненкова и Бартенева см. в главе «Биография», стр. 265—269.

5 Цит. по кн.: П. Бартенев. Пушкин в Южной России. Материалы для его биографии. М., 1862, стр. 2.

6 «Русский архив», 1866, № 8—9, стлб. 1213—1284 (напечатано как замечания к работе Бартенева).

7 «Атеней», 1859, ч. II, № 8, стр. 500—536. Фрагменты, где речь идет о декабристах, приведены в пересказе; «тайное общество» обозначено как «особенный кружок» (стр. 526).

8 «Русский вестник», 1864—1865; отд. изд. — 1866.

9 М. Семевский. К биографии Пушкина. (Выдержки из записной книжки). «Русский вестник», 1869, т. 84, № 11, стр. 73—81.

10 Материалы для биографии А. С. Пушкина и письма его к Рылееву, Бестужеву и другим. Изд. Э. Л. Каспрович, Лейпциг, 1875.

11 «Вестник Европы», 1874, № 6, стр. 857—858.

12 А. С. Пушкин, Сочинения, изд. 3, испр. и доп., под ред. П. А. Ефремова, т. II, СПб., 1880, стр. 431.

13 См. выше, стр. 88.

14 Из общественной хроники. «Вестник Европы», 1899, № 7, стр. 459. Подробнее см. стр. 87—88.

15 «Исторический вестник», 1904, № 6, стр. 970—986.

16 В кн.: Пушкин. Под ред. Венгерова. Т. II, стр. 501—528.

17 А. Слонимский. Пушкин и декабрьское движение, стр. 514.

18 Там же, стр. 518.

19 Там же, стр. 528.

20 П. Е. Щеголев. А. С. Пушкин в политическом процессе 1826—1828 гг. В кн.: Пушкин и его современники, вып. XI, СПб., 1909, стр. 1—51, а также в кн.: П. Щеголев. Пушкин. Очерки. Изд. «Шиповник», 1912, стр. 266—306; П. Щеголев. Император Николай I и Пушкин в 1826 году. Там же, стр. 226—265; М. К. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1908.

21 П. Е. Щеголев. Пушкин, стр. 227.

22 Там же, стр. 227—228.

23 М. Л. Гофман. Пушкин. Его общественно-политические взгляды и настроения. Чернигов, 1918, стр. 157, 11.

24 См. выше, стр. 134 и след.

25 М. В. Нечкина. А. С. Пушкин и декабристы. «Историк-марксист», 1937, № 1, стр. 16—47; см. также в различных вариантах: «Вестник АН СССР», 1937, № 2—3, стр. 150—168; Сто лет со дня смерти Пушкина. «Труды Пушкинской сессии АН СССР», Изд. АН СССР, М. — Л., 1938, стр. 37—56; отд. изд.: М. В. Нечкина. Пушкин и декабристы. Изд. газ. «Правда», М., 1949.

26 «Историк-марксист», 1937, № 1, стр. 18.

27 Например: Н. Н. Фатов. Пушкин и декабристы. Общедоступный очерк. Изд. автора, М., Алма-Ата, 1929; С. Я. Гессен. Пушкин и декабристы. «Юный пролетарий». 1936, № 19—20, стр. 18—20; В. Смирнов-Ульяновский. Пушкин и декабристы. В кн.: А. С. Пушкин. Сборник статей и материалов. Саратов, 1937, стр. 49—72, и др. (см. упомянутые библиографии о движении декабристов).

28 См. ниже, стр. 180—183.

29 С. Гессен. Лунин и Пушкин. «Каторга и ссылка», 1929, кн. 6, стр. 86—94.

30 М. Нечкина. Новое о Пушкине и декабристах. «Литературное наследство» т. 58, 1952, стр. 155—166.

31 «Литературный современник», 1935, № 1, стр. 191—205.

32 См. критические замечания на статью Гессена: А. Н. Шебунин. Пушкин и декабристы. Обзор литературы за 1917—1937 гг. В кн.: Пушкин. Временник, 3, стр. 460.

33 М. Цявловский. Новое о Пушкине в Кишиневе. (По дневнику кн. П. И. Долгорукова). «Новый мир», 1937, кн. 1, стр. 287—290. Полностью опубликован в сб. «Звенья» (т. IX, Госкультпросветиздат, М., 1951, стр. 5—154).

34 См. ниже, в следующем параграфе этой главы.

35 См., например, раздел «Пушкин, южные декабристы и гетеристы» в кн.: Б. А. Трубецкой. Пушкин в Молдавии. Изд. 3. Гос. изд. «Картя Молдовеняскэ», Кишинев, 1963, стр. 69—138. Здесь учтен известный ранее материал и приведен ряд новых сведений о декабристских настроениях в Бессарабии.

36 См. об этом: Т. П. Ден. Пушкин в Тульчине. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, I, стр. 222—229.

37 Записки, статьи и письма декабриста И. Д. Якушкина. Ред. и прим. С. Я. Штрайха. Изд. АН СССР, М., 1951, стр. 42—43.

38 М. Нечкина. Новое о Пушкине и декабристах, стр. 163. См. также: П. Е. Щеголев. Декабрист И. И. Горбачевский о Пушкине. Фактическая справка. В кн.: П. Е. Щеголев. Из жизни и творчества Пушкина. Изд. 3. ГИХЛ, М. — Л., 1931, стр. 293—296; комментарий в кн.: И. И. Горбачевский. Записки, письма. Изд. АН СССР. М., 1963, стр. 337 (в этом издании самые дискредитирующие Пушкина строки из текста исключены).

39 М. В. Нечкина. Новое о Пушкине и декабристах, стр. 163.

40 Б. Мейлах. Пушкин и его эпоха. Гослитиздат, М., 1958, стр. 383—386.

41 См.: М. Нечкина. О Пушкине, декабристах и их общих друзьях. (По неисследованным архивным материалам). «Каторга и ссылка», 1930, кн. 4 (65), стр. 7—40.

42 А. М. Эфрос. Декабристы в рисунках Пушкина. «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 935.

43 Павел Попов. Новый архив А. С. Пушкина. «Звенья», кн. III—IV, изд. «Academia», М., 1934, стр. 145—146.

44 М. Цявловский. Пушкин-Хохлов. «Литературная газета», 1934, 6 июня. См. также в кн.: Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. Изд. «Academia», М. — Л., 1934, стр. 754—755.

45 См.: С. Гессен. Пушкин накануне декабрьских событий 1825 года. В кн.: Пушкин. Временник, 2, стр. 361—384 (дан подробный разбор и анализ приведенных версий); А. Н. Шебунин. Пушкин и декабристы, стр. 461.

46 М. Нечкина. А. С. Пушкин и декабристы. «Историк-марксист», 1937, № 1, стр. 41.

47 И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Письма. Гослитиздат, 1956, стр. 82.

48 Тт. I—II, М., 1889—1892.

49 В. М. Истрин. Опыт методологического введения в историю русской литературы XIX века, вып. 1. СПб., 1907, стр. 71.

50 Т. I. Изд «Мир», М., 1911.

51 В. И. Маслов. Литературная деятельность Рылеева. Киев, 1912; Н. Котляревский. Декабристы. Князь А. И. Одоевский и А. А. Бестужев-Марлинский. (Их жизнь и литературная деятельность). Спб., 1907, стр. 118.

52 В кн.: Пушкин и его современники, вып. III. Спб., 1905, стр. 68—88. Другие работы на тему «Рылеев и Пушкин» см. в библиографическом указателе: История русской литературы XIX века. Под ред. К. Д. Муратовой. Изд. АН СССР, М. — Л., 1962, стр. 620.

53 Письма Рылеева к Пушкину впервые напечатаны в кн.: Материалы для биографии Рылеева. Изд. Э. Л. Каспрович, Лейпциг, 1875; письма Пушкина к Рылееву и Бестужеву в кн.: Материалы для биографии А. С. Пушкина и письма его к Бестужеву, Рылееву и другим. Изд. Э. Л. Каспрович, Лейпциг, 1875. Переписка Пушкина с декабристами в систематизированном виде вошла в изд.: А. С. Пушкин, Сочинения, Переписка, под ред. и с прим. В. И. Саитова, т. I—III, Изд. АН, СПб., 1906—1911, а в наиболее полном и исправном виде — в тома XIII—XVI Полного собрания сочинений Пушкина, изданного АН СССР.

54 Несмотря на всю значительность этой работы, ее нельзя считать завершенной (см.: М. К. Азадовский. Затерянные и утраченные произведения декабристов. Историко-библиографический обзор. «Литературное наследство», т. 59, 1954, стр. 601—777). Поиски следует продолжить.

55 Н. Н. Степанов. Исторические воззрения Пушкина. Изд. газ. «Правда», Л., 1949, стр. 21.

56 См. об этом далее, в главах о публицистике Пушкина и его исторических работах.

57 Краткое изложение различных трактовок оды см. в статье: В. В. Пугачев. Предыстория Союза Благоденствия и пушкинская ода «Вольность». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, IV, стр. 138.

58 Историю вопроса см.: М. А. Цявловский. К хронологии оды «Вольность». В кн.: М. А. Цявловский. Статьи о Пушкине Изд. АН СССР, М., 1962, стр. 66—81; Томашевский. Пушкин, I, стр. 144 и сл. Ю. Г. Оксман придерживается датировки 1819 годом — см. его статью «Агитационная песня „Царь наш — немец русский“» («Литературное наследство», т. 59, Декабристы-литераторы, кн. I, 1954, стр. 84).

59 См.: С. С. Ланда. О некоторых особенностях формирования революционной идеологии в России. 1816—1821 гг. (Из политической деятельности П. А. Вяземского, Н. И. и С. И. Тургеневых, М. Ф. Орлова). В кн.: Пушкин и его время, вып. I. Изд. Гос. Эрмитажа, Л., 1962, стр. 112—113; В. В. Пугачев. Предыстория Союза Благоденствия и пушкинская ода «Вольность», стр. 123—132.

60 С. С. Ланда. О некоторых особенностях формирования..., стр. 113; В. В. Пугачев. Предыстория Союза Благоденствия и пушкинская ода «Вольность», стр. 96.

61 См. об этом: В. Г. Базанов. Из истории гражданской лирики начала XIX века. «Русская литература», 1961, № 1, стр. 42.

62 Б. В. Томашевский. Пушкин и французская революционная ода. «Известия АН СССР, Отделение литературы и языка», 1940, № 2, стр. 22—25.

63 Ю. Г. Оксман. От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника». Саратовск. книжн. изд., Саратов, 1959, стр. 184—185 и 199—200; см. также: В. В. Пугачев. Предыстория Союза Благоденствия и пушкинская ода «Вольность», стр. 132 и сл.; комментарий Т. Г. Цявловской в кн.: А. С. Пушкин, Собрание сочинений в 10 томах, т. 1, Гослитиздат, М., 1959, стр. 562.

64 А. Л. Слонимский. О каком «возвышенном галле» говорится в оде Пушкина «Вольность»? В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, IV, стр. 327—335.

65 Н. Калашникова и Э. Найдич. Новые материалы о вольнолюбивой лирике Пушкина. «Вопросы литературы», 1963, № 4, стр. 139—144.

66 Томашевский. Пушкин, 1, стр. 167—168.

67 В. В. Пугачев. Предыстория Союза Благоденствия и пушкинская ода «Вольность», стр. 135.

68 Г. М. Дейч и Г. М. Фридлендер. «Деревня» Пушкина и антикрепостническая мысль конца 1810-х годов. «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, 1956, стр. 375—392 (в подстрочных примечаниях — библиография предшествующей литературы вопроса); Н. А. Малеванов. Волнения крестьян в селе Тригорском в конце XVIII века и стихотворение Пушкина «Деревня». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, II, 1958, стр. 369—381; см. также Г. А. Лесскис. Политическая лирика Пушкина (1817—1820). В кн.: Пушкин в школе. Изд. Акад. пед. наук РСФСР, М., 1951, стр. 203—233.

69 См., например: Г. М. Дейч и Г. М. Фридлендер. «Деревня» Пушкина и антикрепостническая мысль конца 1810-х годов, стр. 386—387; Б. П. Городецкий. Лирика Пушкина. Изд. АН СССР, М. — Л., 1962, стр. 190—194.

70 Пушкин. Сборник второй. Под ред. Н. К. Пиксанова. ГИЗ, М. — Л., 1930, стр. 193 и сл.

71 В последнее время Н. Н. Фатов вновь обратил внимание на разночтения списков «Деревня», считая, без достаточных оснований, что окончательный текст — результат автоцензуры. См. его статью «Дискуссионные вопросы в связи с „Вольностью“ и „Деревней“ Пушкина» («Научные доклады высшей школы, Филологические науки», 1961, № 4, стр. 156—158).

72 Дневник П. И. Долгорукова. Вступ. статья М. А. Цявловского. «Звенья», т. IX, стр. 88 и др.

73 См. ниже, стр. 194—195.

74 К. Ф. Рылеев. Стихотворения. Статьи. Очерки. Докладные записки. Письма. Вступ. статья В. Г. Базанова, ред., подгот. текста и примечания Ю. Г. Оксмана. Гослитиздат, М., 1956, стр. 392.

75 О Пушкине-историке см. в главе «Историческая проза».

76 Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников. Ред., вступ. статья и примечания С. Я. Гессена. ГИХЛ, Л., 1938, стр. 206.

77 См. комментарии А. Л. Слонимского к «Вадиму» со сводкой данных по этому вопросу. В кн А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. VII, Изд. АН СССР, М. — Л., 1935, стр. 659—664.

78 См.: П. Е. Щеголев. Пушкин-экономист. «Известия», 1930, 17 января; К. А. Пажитнов. Экономические воззрения декабристов. Госполитиздат, М., 1945; И. Н. Трегубов. К вопросу об экономических взглядах А. С. Пушкина. Пушкинский юбилейный сборник, «Ученые записки Ульяновского педагогического института», Ульяновск, 1949, стр. 40—57; С. Я. Боровой. Об экономических воззрениях Пушкина в начале 1830-х гг. В кн.: Пушкин и его время, вып. 1. Изд. Гос. Эрмитажа, Л., 1962, стр. 246—264.

79 См.: Декабрист Михаил Орлов — критик «Истории» Н. М. Карамзина. Публикации и комментарии Л. Я. Вильде, вступ. статья М. В. Нечкиной. «Литературное наследство», т. 59, 1954, стр. 557—568; Записка Никиты Муравьева «Мысли об „Истории государства российского“ Н. М. Карамзина». Публикация, вступ. статья и комментарии И. Н. Медведевой. Там же, стр. 569—598; См. также ниже, главу «Историческая проза».

80 См.: Б. В. Томашевский. Эпиграммы Пушкина на Карамзина. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, I, стр. 208—215.

81 См. предисловие Ю. Г. Оксмана к «Полному собранию стихотворений» К. Ф. Рылеева (Изд. писателей в Ленинграде, Л., 1934), его же работы о В. Ф. Раевском, П. А. Катенине и др. (см. ниже, стр. 193, 195). См. также: Б. С. Мейлах. 1) Пушкин и русский романтизм. Изд. АН СССР, М. — Л., 1937; 2) Декабристские литературные организации и органы печати. В кн.: История русской литературы, т. VI, стр. 21—40; 3) Литературно-эстетическая программа декабристов. В кн.: Б. С. Мейлах. Вопросы литературы и эстетики. Изд. «Советский писатель», Л., 1958, стр. 252—301; В. Г. Базанов. 1) Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949; (2-е изд. — Ученая республика. Изд. «Наука», М. — Л., 1964); 2) Очерки декабристской литературы. Публицистика. Проза. Критика. Гослитиздат, М., 1953; Поэзия. Гослитиздат, М. — Л., 1961.

82 См. перечисление работ на эту тему в библиографиях пушкинианы и в кн.: Движение декабристов. Указатель литературы. 1928—1959. Под общей ред. М. В. Нечкиной. Изд. Всесоюзн. книжн. палаты, М., 1960; а также в соответствующих рубриках «Библиографии русской литературы XIX века».

83 И. И. Пущин. Записки о Пушкине. Письма. Гослитиздат, М., 1956, стр. 55.

84 См. «Арзамас» и «арзамасские» протоколы. Предисловие Д. Д. Благого, вводная статья М. С. Боровковой-Майковой. Изд. писателей в Ленинграде, Л., 1933; А. Шебунин. Братья Тургеневы и дворянское общество Александровской эпохи. В кн.: Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брагу С. И. Тургеневу. Изд. АН СССР, М. — Л., 1936, стр. 31 и сл.; История русской литературы, т. V, ч. I. Изд. АН СССР, М. — Л., 1941; см. также в этом же томе «Истории русской литературы» об истории «Беседы» и ее позиции, выходившей далеко за пределы собственно литературных интересов.

85 См.: А. А. Фомин. К истории вопроса о развитии в России общественных идей в начале XIX в. «Русский библиофил», 1914, кн. 5; Е. И. Тарасов. Декабрист Николай Иванович Тургенев в Александровскую эпоху. Самара, 1923, стр. 274—278. См. также кн.: Декабрист Н. И. Тургенев, 1936, стр. 274 (на стр. 69—76 — об истории «Журнального общества»).

86 М. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. Спб., 1908, стр. 576.

87 П. И. Бартенев. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии. «Московские ведомости», 1855, № 142, 26 ноября; П. В. Анненков. Пушкин, стр. 63—64; Ср. также: М. Н. Лонгинов. Несколько заметок о литературном обществе «Зеленая лампа» и участии в нем Пушкина. «Современник», 1857, т. XII, № 4, отд. 5, стр. 264—267.

88 В кн.: Пушкин и его современники, вып. VII. СПб., 1908, стр. 19—50.

89 Б. Л. Модзалевский. К истории «Зеленой лампы». В кн.: Декабристы и их время, т. I. Изд. Общества политкаторжан, М., 1928, стр. 11—61.

90 Томашевский. Пушкин, 1, стр. 234.

91 См. в кн.: Пушкин и его современники, вып. VII, стр. 31.

92 Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1934.

93 «Красная новь», 1936, № 1, стр. 196—207.

94 См. об этом: Б. Мейлах. Пушкин и русский романтизм стр. 55—63.

95 В. Базанов. Вольное общество любителей российской словесности, стр. 185 и др. Ср.: В. Базанов. Ученая республика, стр. 135 и сл.

96 О романтизме и соотношении художественных принципов Пушкина и декабристов см. в разделах данного труда, характеризующих изучение общих проблем пушкинского творчества (стр. 309—311 и др.) См. также ниже, в главах «Критико-публицистическая проза» и «Историческая проза».

97 См.: П. Е. Щеголев. Первый декабрист Владимир Раевский. В кн.: П. Е. Щеголев. Декабристы. ГИЗ, М. — Л., 1926. Впервые (под названием «Владимир Раевский и его время»): «Вестник Европы», 1903, кн. 6, стр. 507—561.

98 Ю. Г. Оксман. Пушкин в ссылке. «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 657—666; см. его же предисловие к публикации писем Раевского («Литературное наследство», т. 60, кн. 1, 1956); М. А. Цявловский. Стихотворения Пушкина, обращенные к В. Ф. Раевскому. В кн.: Пушкин. Временник, 6, стр. 41—50.

99 В. Г. Базанов. 1) В. Ф. Раевский. Новые материалы. Изд. АН СССР, Л.—М., 1949; 2) Декабристы в Кишиневе. (М. Ф. Орлов и В. Ф. Раевский). Кишинев, 1951.

100 С. Ф. Коваль. Декабрист В. Ф. Раевский. Облиздат, Иркутск, 1951.

101 П. С. Бейсов. 1) Творческий путь Владимира Раевского. — Курс поэзии Владимира Раевского. «Ученые записки Ульяновского педагогического института», 1950, вып. 4, стр. 177—236; 2) В. Раевский. В кн.: История русской литературы, т. VI, стр. 62—76.

102 Неясной, однако, остается история замысла стихотворения «Ты прав, мой друг...», где уже первые слова послания («Ты прав») и мотивы политического разочарования входят в явное противоречие с призывом В. Ф. Раевского к Пушкину посвятить свою лиру борьбе за свободу (см. об этом в кн.: Б. С. Мейлах. Художественное мышление Пушкина как творческий процесс. Изд. АН СССР, М. — Л., 1962, стр. 177—179). Вопрос требует дальнейшего изучения.

103 «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, стр. 46—128.

104 Особенно см. письмо В. Ф. Раевского к С. И. Черепанову от 6 декабря 1866 года. «Литературное наследство», т. 60, кн. 1, стр. 168—169.

105 В кн.: Ю. Н. Тынянов. Архаисты и новаторы. Изд. «Прибой», Л., 1929, стр. 87—227.

106 «Литературное наследство», т. 16—18, стр. 321—378.

107 Н. Мордовченко. 1) Кюхельбекер как литературный критик. «Ученые записки Ленинградского государственного университета», 1948, № 90, вып. 13, стр. 60—100 (вошло в кн.: Русская критика первой четверти XIX в. Изд. АН СССР, М. — Л., 1959); 2) Кюхельбекер. В кн.: История русской литературы, т. VI, стр. 91—102; Б. Мейлах. В. К. Кюхельбекер. В кн.: В. К. Кюхельбекер, Избранные произведения, изд. «Советский писатель», Л., 1959, стр. 5—55; В. Базанов. Вильгельм Кюхельбекер. В кн.: В. Г. Базанов. Очерки декабристской литературы. Гослитиздат, М. — Л., 1961, стр. 250—333.

108 Ср., например, сентенции Кюхельбекера в «Мнемозине» (ч. 3, 1824, стр. 172—173).

109 См. ниже, стр. 309—310.

110 См. перечень работ о А. Бестужеве в библиографическом указателе «История русской литературы XIX века» (стр. 165—167).

111 См.: В. Г. Базанов. Очерки декабристской литературы. Публицистика. Проза. Критика, стр. 406—418.

112 «Литературное наследство», т. 16—18, 1934, стр. 619—634. Там же см. о поднятом Ю. Н. Тыняновым вопросе, связанном с замыслом «Старой были» Катенина и пушкинского «Ответа Катенину» («Напрасно пламенный поэт...»).

113 В. Н. Орлов. Катенин. В кн.: История русской литературы, т. VI, стр. 52—61.

114 Г. Битнер. Драматургия Катенина. «Ученые записки Ленинградского государственного университета», 1939, № 33, вып. 2, стр. 285—292.

115 Карельские поэмы Федора Глинки. Петрозаводск, 1945; Поэтическое наследство Федора Глинки. (10—30-е годы XIX в.). Госиздат Карело-Финской ССР, Петрозаводск, 1950; а также см. его предисловия к ряду изданий сборников стихотворений Глинки.

116 Ранее, в результате исследования А. Н. Шебуниным взаимоотношений Пушкина и Глинки в 1817—1820 годах, выяснился политический смысл стихотворения Пушкина «Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елизаветы Алексеевны», — стихотворения явно оппозиционного. Ф. Глинка по своей политической программе сближался с группой оппозиционных аристократов, стремившихся возвести на престол Елизавету Алексеевну, и сам агитировал в этом направлении. Пушкин и на этот раз откликнулся на обращение, шедшее из Союза Благоденствия. См.: А. Н. Шебунин. Пушкин и «Общество Елизаветы». В кн.: Пушкин. Временник, 1, стр. 57—71. Как отмечено Б. В. Томашевским, в этой интересной статье имеются, однако, некоторые неточности (см. Томашевский. Пушкин, 1, стр. 180).

117 Издателем «Невского зрителя» собирался быть Рылеев. Это намерение не осуществилось, но характерно, что именно там была напечатана его сатира «К временщику», метившая в Аракчеева. Об этом журнале подробнее см. в кн.: История русской литературы, т. VI, стр. 37—39.

118 Работ, специально посвященных взаимоотношениям Пушкина с печатными органами 10-х — первой половины 20-х годов, пока нет. Краткие общие характеристики этих органов см. в кн.: Очерки по истории русской журналистики и критики, т. I. Изд. ЛГУ, Л., 1950.

119 В кн.: Декабристы и их время, т. I. М., [1928], стр. 44.

Источник: http://pushkin-lit.ru/pushkin/articles/ … chestv.htm