29 июня [1817 г.] Всякое начало трудно -- простая, но великая истина. Начинающим предлежат и ныне великие трудности, и сие тем более, что мнения могут быть различны в средствах,-- средствах, кои, по важности своей, бывают иногда целию. Но должны ли трудности сии устрашать нас? Должны ли мы не приступать к началу потому только, что окончания, может быть, не увидим? О, нет! То, что мы предпринимаем, должно быть рано или поздно начато и совершено. Что скажут те, кои после нас предпримут то же дело, когда не найдут ни в чем себе предшественников? Что скажут внуки наши о своих предках, прославившихся многим,-- когда не найдут одного важного цветка в венце их славы? Предки наши, скажут они, показали доблести свои в действиях за честь и гремящую славу отечества, но где дела их в пользу гражданского счастия отечества? Неужели народ, родивший столько героев, показавший столько блестящего ума, характера, добродушия, столько патриотизма,-- не мог иметь в себе людей, которые бы, избрав себе в удел действовать во благо своих сограждан, постоянно следовали своему предназначению, которые, не устрашась препятствий, сильно действующих на людей бесхарактерных, но воспламеняющих огнь патриотизма в душах возвышенных,-- стремились бы сами и влекли за собою всех лучших своего времени к святой, хотя и далекой цели гражданского счастия? Какое сердце не содрогнется при таких упреках? Какие парадоксы могут их опровергнуть?
       Люди долго искали цели бытия своего и долго еще искать будут. Но придет наконец то время -- если, впрочем, можно надеяться на усовершенствование человека,-- придет то время, когда люди познают истинное свое назначение и найдут его в любви к отечеству, в стремлении к его благу, в пожертвовании себя и всего в его пользу. Чувство сей любви есть врожденное чувство в человеке. Оно есть искра божественности; одни только его действия пленяют нас и возвышают нашу душу. В чем не имели люди своего блаженства? Чем не хотели они утолить душевное стремление к чему-то неизвестному? Усилия их всегда оставались тщетными, если не имели предметом отечества. Мысль же об отечестве всегда услаждала пожертвования их, удовлетворяла влечениям сердечным, приближала их к совершенству -- совершенству, возможному для человека.

[29 сентября 1817 г.] Третьего дня был у нас Арзамас2. Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство; но средства предпринимаемые не всем нравятся. Я также желал бы, чтоб это сделалось иным образом; но так как мы не имеем выбора, то надобно принять то, что дают. Надобно всем благоразумным людям споспешествовать правительству в сем добром деле и мыслию, и словом, и делом. Цель добрая; надобно, чтобы средства были сколь можно безвреднее. Споспешествование не для правительства, а для самой вещи. Я, который не люблю хвалить никого попустому, еще менее правительство, всегда буду хвалить за желание уничтожить рабство, если, впрочем, это желание будет иметь исполнение...

[8 августа 1818 г.] Возвращаясь вчера домой, одна молодая женщина со слезами просила меня об освобождении от платы за холст и говорила, что она беспрестанно плачет, не зная, чем платить. Когда от моего ответа она стала повеселее и посмелее, то говорила мне, что боялась со мною говорить и что, наконец, "скрепя сердечушко", решилась на это. Вчера я смотрел на барщину уже другими глазами. Она мне показалась еще гаже, когда я думал, что ее скоро не будет. Я сказывал мужикам о валовом оброке -- они все на это согласны с радостию, но просят в первый год уменьшить оброк!!!