Декабрист М.М. Спиридов
В это морозное январское утро 1855 года чиновник особых поручений ровно в 10 часов вошел в кабинет владимирского губернатора Владимира Егоровича Анненкова и почтительно остановился у его письменного стола.
- Ну, что там у вас? - вместо приветствия спросил губернатор. Чиновник, открыв папку, подал бумагу с отношением III Отделения собственной его величества канцелярии, подписанную самим шефом жандармов и начальником III Отделения графом А. Ф. Орловым. Не задерживаясь на препроводительной, губернатор с нетерпением прочитал содержание депеши:
"Господину Военному Министру. Енисейский гражданский губернатор доносит, что находящийся в Красноярском округе на поселении государственный преступник М. Спиридов 21 прошедшего декабря от продолжительной болезни умер. Всеподданнейше доводя о сем до сведения Государя Императора, я считаю долгом уведомить о том Ваше Сиятельство. Генерал-адъютант граф Орлов". - Спиридов, Спиридов... это кто же такой?- спросил губернатор.
- Бывший помещик из Нагорья Переславского уезда, - ответил чиновник.
- Не из декабристов ли он?
- Так точно.
- Кто-нибудь из Спиридовых сейчас живет в Нагорье?
- Племянник. Ведь Михаил Михайлович был младшим и своей семьи не имел. Его сестра, кажется, в замужестве княгиня Шаховская, Нагорье оставила давно.
- Ну что ж, поставьте об этом печальном событии в известность предводителя Переславского дворянства.
Если двигаться от Переславль-Залесского на северо-запад, то километрах в двадцати от него дорога, идущая через сплошные леса и болотные топи, приведет в большое русское село. Стоит оно на возвышенности и зовется Нагорьем. История его уходит в седую древность. И может, долго не быть бы ему знаменитым, если бы не помог случай. В середине ХVIII века оно вместе с другими селами - Преображенским, Воскресенским и деревнями, всего 16 селений, в которых числилось 1451 мужская душа, - перешло как дар Екатерины II адмиралу Григорию Андреевичу Спиридову за разгром турецкого флота в Чесменском бою во время первой турецкой войны.
Дворянский род Спиридовых давнишний, служивый, он уже встречается в документах XVI века. Спиридоны были стряпчими, воеводами, рейторами. Во времена Петра I выдвигается Андрей Алексеевич Спиридов (родился около 1680 г.), ставший в чине майора комендантом города Выборга. У него было три сына, пошедшие по военной линии: старший Василий - лейтенант, рано погибший (утонул в 1720 г.), младший Алексей - пехотный генерал-поручик, но самым знаменитым стал средний сын - адмирал Григорий Андреевич (родился 18 января 1718 г.). Он окончил морское училище, был участником многих морских походов и экспедиций, главным командиром Кронштадта, а в турецкую войну командовал передовым отрядом Средиземноморской эскадры.
Получив вотчину и орден Андрея Первозванного, герой Чесмена в 1774 году вышел в отставку и уехал в Нагорье, построил каменную церковь и роскошный деревянный дом, в котором прожил до своей смерти (8 апреля 1790 г.), похоронен в специальном склепе церкви.
Его сын, Матвей Григорьевич (1751 - 1829), женатый на дочери известного историка ХVIII века князя Михаила Михайловича Щербатова Ирине Михайловне (1757 - 1827), - камергер, сенатор и кавалер, ратными подвигами себя не прославил, а был известен как историк и писатель. Им исследована генеология дворянских родов, имевшая тогда огромное значение. В 1803 году он составил "Родословный словарь", а в 1805 году издал книгу "Сокращенное описание служб благородных дворян", а затем - "Краткий опыт исторического известия о российском дворянстве". В области генеологии М. Спиридов был крупным специалистом.
Получив в наследство Нагорье, он переехал в него из Петербурга и жил там до конца дней своих. Похоронен с женою в бывшем Сольбинском монастыре Переславского уезда, недалеко от Нагорья. У них было пятеро сыновей и одна дочь, но самым известным оказался младший - Михаил Матвеевич, будущий декабрист. В "Послужном списке", составленном для Следственного Комитета, с его слов записано: "Из дворян Владимирской губернии".
Место рождения Михаила Спиридова пока не установлено. Краевед из Переславль-Залесского Михаил Иванович Смирнов в своем докладе "Памяти декабриста Свиридова", прочитанном в 1925 году на заседании Переславль-Залесского а научно-просветительного общества (Пезантроб), утверждает, что М. М. Спиридов родился в Нагорье, подтвердить же это весьма трудно, так как "Старинный дом Спиридовых в Нагорье давно сгорел со всем родовым архивом, портретами и вещами, так что бывшие здесь письменные материалы, относящиеся к нему, погибли безвозвратно".
Молодой Спиридов в Нагорье постоянно не жил, но родители привозили его сюда на лето, на зимние праздники. Детство прошло в Москве в доме отца. Начало же его сознательной жизни связано с Владимирским краем. Когда для России настал год тяжелых испытаний, 16-летний Михаил Спиридов, не колеблясь, вступает на военную службу во второй полк Владимирского ополчения, которым командовал его дядя Григорий Григорьевич Спиридов. Можно допустить, что в Нагорье Михаил приезжал и во время своих отпусков в период службы в армии.
Недавно члены краеведческого кружка Нагорновской средней школы пригласили меня приехать к ним, посмотреть на красивейшие места, на то, что уцелело от старинных имений в Нагорье, в соседнем Елпатьеве, бывшем владении знаменитых Нарышкиных, родственников Петра I, куда, как пишут ребята, приезжал Дюма-старший. Они сообщают, что в Нагорье "есть памятник флотоводцу Спиридову, церковь, когда-то очень красивая", а теперь основательно запущенная, в ней помещается мастерская, что сохранилась часть старого парка, а флигель совсем недавно, в 1944 году, сгорел. Уцелевшие хозяйственные постройки "используются торговой сетью".
Ребята с большой тревогой сетуют, что на их глазах погибнет последнее, что могло бы быть памятью о славных делах их предков и служить воспитанию грядущих поколений.
Михаил Матвеевич Спиридов родился в 1796 году. Он впитал в себя все хорошее как от деда, так и от отца. От первого к нему перешла любовь к военной службе, отвага н героизм, от второго - ум исследователя, любовь к книгам, интерес к новейшей истории.
Воспитание Миша получил в семье. Его домашним образованием руководила мать, при- надлежащая к числу образованных и знатных женщин того времени.
М. М. Спиридов знал французский и немецкий языки, увлекался историей и географией, хорошо рисовал.
Дом богатого, знатного барина на Яузском бульваре в Москве, тьма слуг, гувернанты, воспитатели-учителя: немцы, французы и единицы - русские. Он не кончил никакого учебного заведения и даже лекций не слушал "никаких и никогда". Спиридов сам писал, что получил достаточное, правда, одностороннее воспитание в доме своих родителей.
Главными его воспитателями были француз Л-Грана и поляк Фенитина. Математике он учился у Григориуса, а русской словесности - у Добровольского и Голетекова, истории - у немца Шрена и у живущего в Москве француза, фамилии которого он не запомнил. Кроме того, для присмотра за ним был еще немец Гашон и другие немцы к французы, фамилий которых он также не помнил.
Военная служба для Спиридова складывалась весьма благоприятно и сулила хорошую военную карьеру. Начав ее совсем еще юным, он довольно быстро продвигался по служебной лестнице. 26 августа 1812 года Спиридов зачисляется урядником во второй полк Владимирского ополчения, совершает с ним поход до Москвы, очищая ее окрестности от французских мародеров, преследуя отступающего противника. Но царское правительство ополчение в Европу не пустило, полк остался в Москве. 7 февраля 1813 года Спиридов переводится в лейб-гвардии Гренадерский полк, где 17 мая производится в прапорщики. С гренадерами прошел всю Европу, участвовал в генеральных сражениях при Люценее, Дрездене, Кульме, Лейпциге, под стенами Парижа, а 19 марта 1814 года вступил во Французскую столицу. В боях проявил храбрость, отличился и был награжден орденами Анны 4 класса и Св. Владимира.
В конце лета 1814 года - снова поход, но уже обратный, в Россию, пешком через Францию, Германию, до Любека. Здесь полк погрузился на корабли и прибыл в Кронштадт, переправился в Царское Село и пешком дошел до Петербурга, а 13 сентября торжественным маршем прошел по его улицам.
Заграничный поход оставил большой след в душе молодого офицера. Еще нельзя говорить, что его взгляды сложились и обрели определенную систему, для этого он был еще слишком молод. Но впечатлений, идей, мыслей он вез много. После они принесут ему большую пользу.
В ответах Следственному комитету он писал, что с 1814 года занимался военным искусством и науками, "впоследствии приобщил к сим занятиям чтение политических и новейших философских книг".
Из следственных материалов известно, что Спиридовым было написано много различных сочинений, записок, сделано немало переводов, выписок из книг, к сожалению, до нас из того, что он писал, дошло немногое.
Обстоятельства розыска бумаг, сочинений и библиотеки Спиридова увлекательны и драматичны. Когда о них стало известно Следственному комитету, то военный министр А. И. Татищев поручил командующему первой армией графу Санену обыскать квартиру Спиридова в местечке Красилове и изъять сочинения. Санен поручил выполнить эту операцию через командующего 3-м корпусом командиру Пензенского пехотного полка подполковнику Павлу Ивановичу Савастьянову. Прибыв на место, Савастьянов обнаружил книги, принадлежащие Спиридону, и составил на них реестр, который был приложен к рапорту генерала Рота военному министру. В нем значились книги как военного, так и философско-политического характера.
С бумагами дело оказалось сложнее. Их не обнаружили. Спиридов был взят 25 января. Недели за три до этого при помощи своего слуги Григория Максимова все бумаги он уложил в деревянным ящик, обвязал соломой и зарыл под яслями конюшни дома в Красилове. Дня за три до ареста бумаги вынимались, были просмотрены Спиридовым и снова зарыты, посторонних при этом, кроме Максимова, не было. Когда полиция увозила Спиридова, то он передал другому своему слуге Павлу Ивановичу приказание Григорию Максимову - бумаги сжечь, что тот и сделал на 5 или 6 день после ареста Спиридова. Поэтому содержание их неизвестно, сохранились только их названия в делах комитета, записанные со слов Спиридова.
В январе 1816 года Спиридов получает очередное звание подпоручика и переводится в Саратовский пехотный полк, а через год он уже поручик и назначается старшим адъютантом к командиру 6 пехотного корпуса генералу Сабанееву. 7 апреля 1819 года он производится в штабс-капитаны и в том же году возвращается в свой полк. Здесь он командует первой гренадерской ротой, а в 1823 году производится в капитаны и 25 августа переводится в Пензенский полк с одновременным производством в майоры. В это время Спиридову шел 29 год.
Пензенский полк входил в 8-ю пехотную дивизию 1-й армии и расквартировывался в районе городов Житомира, Новгород-Волынского, Старо-Константинова. Летом 1825 года вместе с полком он прибыл на смотр в лагерь под Лещинами. Офицеры жили в крестьянских домах и имели возможность видеть жизнь крепостных крестьян, убеждаться и гаком они положении находились.
На следствие Спиридон показывал:
"Служа большей частью в армии, квартируя в домах у самих крестьян, признаюсь, входя в подробный разбор их положения, видя обращение с ними их господ, часто я ужасался, виноват, причину сему находил в принадлежности их (крепостной). В Малороссии видел в одной и той же деревне казенного жителя, изобилующего во всем, а господского - томящегося в бедности. Потом, сделав переход в Житомирскую губернию, более был приведен в скорбь общею бедностью поселян. Видел там, что плодородная губерния отдает дань одним владельцам, видел неусыпную деятельность хлебопашца, плоды которой служили обогащению их панов, видел неисчислимые богатства на токах, а у поселян к окончанию года недоставало ни зерном, ни печеньем, - не только для продажи, ни даже и для пропитания: повсеместная дешевизность далеко чтоб нужна им в пользу, ибо непременное принуждение покупать всего необходимого в домоводстве в кормчах, у евреев, ввергает их в бедную нищету. Сознаюсь, сердце мое содрогнулось, жалея их".
Это прекрасное описание тягостей крестьянского права, как замечает академик М. В. Нечкина, "превосходит по яркости многие подобные описания у декабристов других обществ". В нем чувствуется славянская постановка вопроса. Ведь все славяне "единогласно стояли за освобождение крестьян".
Вот это непосредственное общение с крестьянами и явилось для Спиридова самым главным в выборе дальнейшего его пути, определения взглядов и отношения к существующим порядкам в стране. Человек прогрессивный, близко принимавший людское горе, видевший его бесправие, он не мог стоять в стороне, быть равнодушным к судьбам людей, замученных крепостным правом. Спиридов, как и многие декабристы, хорошо понимал солдат, он был к ним внимателен и не отделял от народа. Бесправие солдат, бесчеловечное к ним отношение многих офицеров, двадцатипятилетняя служба не могла не возмущать его.
В своих письменных показаниях Следственному комитету 10 февраля 1826 года Спиридон довольно подробно останавливается, на порядках в 1-й гренадерской роте. Он везде и всегда был с солдатами вместе, в походах шел пешком, хотя мог воспользоваться конем, учил терпеливо, все объясняя, особенно то, что солдату пригодится в бою: рассыпному строю, стрельбе в цель; требовал скорости на поводах, проводил ночные тревоги. Сам следил за подгонкой обмундирования, за упущения в обмундировании никогда солдат не наказывал. На учении, крепостных работах поощрял лучших, прибавлял дополнительные дни к отдыху, отличившимся выдавал дополнительную порцию водки, позволял солдатам подработать у окрестного населения, следил за приготовлением пищи. Всегда отмечал усердие солдат, был с ними прост, никогда не употреблял строгости за мелкие нарушения, но строго взыскивал и наказывал "за убийство, пьянство, воровство". Наказание палками в роте было ограничено - всего до нескольких ударов. Да и то объяснял солдатам, что наказывает не он, а этого требует государь. Среди товарищей часто говорил: "Варваром никогда не буду". Спиридов особо подчеркивал, что стремился завоевать любовь солдат, и они его уважали. Когда Спиридова арестовали, то многие плакали.
В общество Спиридов вошел с твердыми взглядами и вполне сформировавшимися убеждениями и сыграл видную роль в соединении общества Соединенных Славян с Южным.
Следственный комитет относит М. М. Спиридова к обществу Соединенных Славян, хотя сам Спиридов эту принадлежность всячески отрицал. В своих показаниях он писал: "В сие общество я никогда не вступал и не знал о его существовании... В Южное Общество я был принят 1825 года в первых числах сентября месяца подполковником Муравьевым и подпоручиком Бестужевым".
И все же это утверждение Спиридова вызывает серьезные сомнения. Если формально он не числится в списках общества Соединенных Славян, то очень близким к нему несомненно был. Спиридов - участник почти всех объединительных собраний общества Соединенных Славян и Южного Общества, он избран доверенным от у Славян, выработал правила для членов соединительного общества, включает себя и отмечает, других членов из Славян по требованию Бестужева в состав "обреченного отряда", делает замечания на "Государственный завет", он знает многих членов общества Соединенных Славян, пользуется их поддержкой и уважением.
По обстоятельствам, не зависящим от Спиридова н других Славян, им не пришлось участвовать в восстании Черниговского полка, хотя определенные шаги к этому были сделаны. Славяне о восстании полка узнали слишком поздно и практически помочь ему не могли. Михаил Матвеевич Спиридов был осужден по первому разряду, то есть наиболее строгому. "Умышлял на цареубийство", вызывался сам, дал клятву на образе совершить "оное" и назначил к тому других, участвовал в управлении Славянским обществом, старался о распространении его, принимал членов и вынуждал низших чинов. Так сформулировал ему приговор в "Росписи государственным преступником" Верховный уголовный суд. Спиридова приговорили к каторжным работам "вечно". Николаем этот приговор был смягчен до 20 лет.
Академик М. В. Нечкина писала о Спиридове, что он был заслуженным боевым офицером, участником Отечественной войны 1812 года. Среди юных офицеров-революционеров был самым боевым.
В Кексгольмскую крепость - одну из самых глухих и отдаленных на северо-западе России Спиридов был привезен в кандалах 21 декабря 1826 года и заключен в Круглую башню, называемую еще Пугачевской. В ней с 1775 года томилась жена и трое детей "крестьянского" царя Емельяна Ивановича Пугачева.
Декабрист Иван Иванович Горбачевский, один из основателей Общества Соединенных Славян, заключенный в этой же страшной тюрьме, холодной, тесной, грязной, в своем письме М. А. Бестужеву в 1861 году писал, что он застал еще томящихся в Круглой башне "двух престарелых дочерей Е. И. Пугачева". В своих "Записках" и "Письмах" он с большой теплотой и подробностью рассказывал о своих товарищах, их поведении на допросах, содержании в Кексгольмской крепости, мыслях и опорах, которые возникали между декабристами в камерах и на прогулках. Они анализировали причины неудач восстания, их по-прежнему волновало будущее России, ее переустройство.
Они жили теми же мыслями, которые привели их в тайные общества.
Кроме М. М. Спиридова и И. И. Горбачевского в этой крепости находились А.П. Барятинский, Ф. Ф. Вадковокий, А. В. Поджио, В. К. Кюхельбекер. Башня не была приспособлена для заключения такого числа людей, поэтому в ней наделали клеток-одиночек. Деревянные перегородки не мешали вести споры и разговоры, как бы ни пыталась препятствовать этому тюремная охрана.
Через 4 месяца 21 апреля 1827 года Спиридова из одной страшной тюрьмы переводят в другую, еще более страшную - Шлиссельбургскую.
Когда за ним захлопнулись ворота Кексгольма, и крытая кибитка с жандармами справа и слева потащилась по весенней распутице, он вздохнул свободно. Подумалось: теперь длинный путь в Сибирь, и хотя он таит много неизвестного, но все же это не мрачная тюрьма без света и солнца, свежего воздуха. Но вдруг кибитка повернула в сторону Петербурга, остановилась на берегу Невы, против Шлиссельбургской крепости. Сердце упало: не сюда ли? Предчувствие не обмануло, подошел с острова тюремный ялик, в него пересадили Спиридова. И cнова на все лето он оказался наглухо замурованным в камере-одиночке крепости. Потянулись долгие, однообразные, полные неизвестности дни. И только в ноябре вновь открылись тяжелые крепостные ворота и жандармы помчали его в Сибирь, на каторжные работы. 20 декабря 1827 года Спиридов прибыл в Читу и был заключен в переполненный Читинский острог. Но как бы ни давил тяжелый труд в Нерчинских рудниках, все же Спиридов был в кругу своих товарищей, единомышленников и включился в общий ритм тюремной жизни. Он скоро нашел общий язык со своими товарищами и стал для них близким другом. В "каторжной академии" читал курс средневековой истории, которую знал отлично. Когда появились книги, он начал заниматься переводом с французского, помогая своим друзьям изучать этот язык.
Спиридов получает право на поселение - "вечное", в Сибири, местом которого определен Красноярск. Хоть в этом ему повезло. Это был большой торговый город, стоящий на главном сибирском тракте. В нем уже имелась гимназия, народное училище, а значит была и интеллигенции, учителя, чиновники разных управлений, предприимчивое кулачество. Поселиться в Красноярске ему помогли его братья, служившие в Сибири. (Александр Андреевич, действительный статский советник, начальник Сибирского таможенного округа; Андрей - коллежский асессор).
В Красноярск Спиридов прибыл вместе с В. Л. Давыдовым, тоже отбывшим длительный срок каторги, в июле 1839 года. Они скоро вошли в местное общество, для них были гостеприимно открыты двери во всех передовых домах хлебосольных красноярцев. Многим семьям города было лестно познакомиться с лучшими представителями русского общества. В городе знали, что Давыдов один из владельцев знаменитого каменского имения на Украине, родственник Н. Н. Раевского, друг А. С. Пушкина. В имении бывали почти все декабристы Южного общества, а с ними и Пушкин.
В Красноярске Спиридов завел хорошо подобранную и лучшую в городе библиотеку, по существу ставшую публичной. Красноярцев привлекал умный и обходительный Спиридов, сразу по приезде ушедший в науки и изучение сельского хозяйства Сибири. И если Василия Давыдова красноярцы, прозвали властителем дум, то Михаила Спиридова, с виду тихого, немногословного, обладающего огромными знаниями и настойчивого в своих действиях - "заступником и другом крестьян". Сам Спиридов признавался в кругу друзей, что эта "вторая честь, оказанная простыми людьми". Первая, как мы помним, была оценка, данная ему солдатами. Привлеченные к суду солдаты его роты Анойченко и Юрашев назвали его борцом за их дело.
- Мы за таких командиров готовы лечь,- говорили они накануне восстания. На поселении Спиридон занялся сельским хозяйством, "чтобы не только своими руками добывать пропитание, но и личным примером и опытом содействовать развитию крестьянских хозяйств".
Сразу же по прибытии в Красноярск Спиридов обратился с просьбой к Енисейскому гражданскому губернатору Копылову об отводе ему "узаконенного" количества земли в Золодеевской волости, недалеко от города.
"Енисейская казенная палата, по предложению губернатора, выслушав докладную записку хозяйственного отделения палаты 6 ноября 1841 года предписала губернскому землемеру Шабанову отмежевать в будущем лете государственному преступнику Михаилу Спиридову, поселенному в г. Красноярске, на основании повеления, изъявленного в палате в предписании бывшего департамента государственного имущества от 31 мая 1835 года 15-десятинную порцию на пустопорожней земле в Золодеевской волости, предложив поручение это внести в полевые занятия, имеющие производиться в 1842 году". А окончательное отмежевание земли, проведенное младшим землемером Чикуновым, произошло только летом 1843 года в даче деревни Мининой Золодеевской волости Красноярского округа в количестве 15 десятин 750 кв. саженей, из них только 11 - удобной.
Немного позже Спиридон приобрел небольшой, так полюбившийся ему хуторок Дрокино около Красноголовой сопки на берегу речки Качи, куда он переселился в 1848 году.
Голубые мундиры шли за Спиридовым, как и за другими декабристами, всю жизнь. И об этом изменении в его судьбе сочли необходимым довести до сведения Владимирского губернатора.
Он 8 июля 1848 года получил письмо, в котором извещался: Граф Орлов сообщает, что Спиридову разрешается переселиться из Красноярска в деревню Догинку (правильно - Дрокино) и чтобы за ним было учреждено строгое наблюдение".
С помощью Василия Львовича Давыдова строит жилой дом и хозяйственные постройки. Давыдов не очень одобрял эти увлечения Спиридова, полагая, что его "хозяйственный зуд" скоро пройдет. Но на деле он, видимо, плохо знал Спиридова, который все больше и больше увлекался сельским хозяйством. Спиридов писал И. И. Пущину: "...Я понемногу хозяйствую, понемногу завожусь, да все плохо, трудно по нашему стесненному положению. Завел кузницу тележную, а зимой заведу шорную. Хлебопашество мое идет, можно сказать, кое-как по великому недостатку работников, которые все уходят на золотые прииски".
О результатах своего труда Спиридон писал генерал-губернатору, что, отобрав несколько десятин дикой, запущенной, можно сказать, брошенной земли, такой земли, что "иные крестьяне - удивлялись моей смелости, другие утверждали, что мой труд, старания, издержки, хлопоты будут напрасны, что такая земля без своей разработки не может ничего производить, что посеянные семена не взойдут, или при всходах будут задавлены сорными травами. Но, вопреки всем этим заключениям, все посеянное взошло, выспело и в свое время убрано". Он выписывает агрономические журналы, схемы и чертежи различных сельскохозяйственных орудий, книги по ботанике, полеводству, огородничеству. Местным кузнецам давал заказ на изготовление сельскохозяйственных орудий, конструировал машины, увлекая этим и крестьян. Нужно было много денег, а их всегда не хватало, тогда Спиридон затеял сельскохозяйственный кредитный банк и создал его. На помощь пришел Давыдов, он ссужал банк своими средствами. Давыдов и Спиридов прекрасно понимали, что только за счет крестьянского труда, без денег, передовой агротехники, крупного перспективного хозяйства не создашь, и вкладывал в свою мечту все свои капиталы, умение и знания. Bcкope Спиридон устроил не очень большое, но образцовое хозяйство, ставшее настоящей школой для крестьян. К нему издалека приезжали земледельцы, наблюдали, изучали, восхищались, охали от удивления, видя его результаты, но на путь Спиридова не становились. Его удивляла, даже злила эта незаинтересованность крестьян в организованном хозяйстве. Но вскоре он понял, что идет это не от крестьян, а от правительства. Оказывается, чем доходнее хозяйство, тем больше налоги, это и сдерживало инициативу вольных землепашцев. В феврале 1845 года в Красноярске проездом остановился Вильгельм Карлович Кюхельбекер, союзник по Кексгольмской крепости. Он очень хотел повидать Спиридова, но в городе его не было.
- Где он?
- Как обычно, уехал в свое глупое Дрокино, - съязвил Василий Львович. И рассказал подробно о хозяйстве Спиридова.
- Теперь у него сорок десятин земли, двадцать лошадей, несколько коров. Братья Борисовы из Минусинска прислали десять голов овец новой породы.
- Значит, Михаил Матвеевич делает успехи?
- Не очень, - Давыдов покачал головой,- предприниматель в финансовом затруднении. Но как бы Давыдов ни потешался над увлечением своего друга, но сам разделял их, активно помогал Спиридону.
- Коготок увяз - всей птичке пропасть,- часто поговаривал он. Он тоже стал выписывать русские и зарубежные газеты и журналы по вопросам сельского хозяйства, увлекся их чтением, приобретал новые сорта семян.
Хозяйство их все росло и скоро о необычном дрокинском хуторе стало далеко известно за пределами Красноярского уезда. Все больше сюда приезжает крестьян посмотреть на интересное хозяйство, необычные для Сибири орудия.
Спиридов давал пояснения:
- Вот здесь неупотребляемые, но необходимые для разрыхления и углаживания пашен орудия, а здесь машины для переработки урожая.
Он снабжал крестьян картофелем выведенного им сорта, пользующегося большой популярностью и получившего название "спиридовки". Этот сорт был в Сибири известен еще в начале нашего века. Со своего большого огорода он снабжал овощами и картофелем всю колонию декабристов, раздавал семена и картофель всем желающим, особенно крестьянам. Используя богатые знания по математике, механике, он много времени тратил на конструирование новых сельскохозяйственных орудий и достиг в этом больших успехов.
Некий Н. Г-к в своей статье "Из воспоминаний о декабристах" писал: "Ко всем живущим в городе (Красноярске) декабристам приезжал каждое воскресенье Спиридов, живший в д. Дрокиной своим домом. Летом Ф. (Фонвизиным) он привозил огурцы, салат и проч. зелень. Ездил он обыкновенно в одноколке, без кучера". (Н. Г-кий "Из воспоминаний о декабристах". "Енисей", 1901, 24 октября).
В июле 1854 года И. Д. Якушкин, получив разрешение на выезд из Ялуторовска в Иркутск для лечения вместе со своим старшим сыном Вячеславом Ивановичем, служившим чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Н. Н. Муравьеве, заехал в Красноярск. Иван Дмитриевич писал младшему сыну Евгению: "Не доезжая 14 верст Красноярска, живет в казачьей станице Спиридов. К нему мы заехали. Что за великолепный человек, этот Спиридов, он года на два меня моложе и не только сохранил свое здоровье, но красавец для своих лет. Обстоятельства его были бы самые безотрадные для всякого другого. У него много близких родных и очень богатых, в том числе кн. Шаховская и кн. Щербатова, ему двоюродные сестры, и он не только не получает ни от кого ни копейки, но никто к нему и не пишет, кроме родной его сестры, которая по временам извещает его о себе, но не присылает ему ничего вещественного. Михаил Матвеевич, мало того, что он ожесточен затруднениями своего положения, но чистосердечно смеется над ними, говоря, что все это вздор. Он пускался по необходимости в разные предприятия, которые ему не удались, и первый над ними издевается. Теперь некоторые золотопромышленники поручают ему закупку хлеба, и он пока этим кой-как существует". (Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М., изд. Сабашникова 1926, стр. 117 - 118).
В том же году, в августе, Якушкин писал в Ялуторовск И. И. Пущину: "Мы заезжали в Дрокино к Спиридову, про это нечего мне распространяться. Он молодец во всех отношениях. Теперь он занимается закупкой хлеба по поручению некоторых золотоприискателей и покупает в теперешнее время пуд ржаной муки по 15 копеек серебром, давая теперь задатки, с тем, чтобы мука поставлялась в свое время. Все эти дни Мих(аил) Матв(еевич) живет с нами".
Это письмо конкретизирует характер хлебных операций Спиридова. Как видно, он находился в большой зависимости от продавцов муки и золотопромышленников; они часто не выполняли своих обязательств. Муку следовало доставлять в назначенные ими места. Ее сначала отправляли водным путем - баржи с хлебом иногда гибли то из-за капризов реки, то по вине нанятых сплавщиков, - а затем везли санным путем до приисков. На этих операциях Михаил Матвеевич часто нес большие убытки.
Краевед Михаил Иванович Смирнов из Переславль-Залесского в своем докладе "Памяти декабриста Спиридова", прочитанном на заседании научно-просветительного общества в 1925 году, сообщил, что в Дрокиной в те годы еще жили два старика, помнившие декабриста Спиридова. Один из них Михаил Дмитриевич Нашивочкин вспоминал: "Спиридов занимался сельским хозяйством, которое достигло по посеву до 40 десятин, у него были в большом количестве рабочие батраки, лошадей было 20, также и другой скот рогатый. Занимаясь хозяйством, сеял пшеницу, рожь, посконь, гречиху, лен, коноплю и т. д. Хлеб в большом количестве отправлял в тайгу на золотые прииски на своих лошадях. К крестьянам относился хорошо. Все давал. Всякую нужду крестьян он удовлетворял: кому нужен хлеб на посев, на еду и на другие целя, всем с охотой ссужал. В общении с крестьянством был всегда внимателен и добр. Ссужал крестьян также и деньгами. За все время его жизни ему из России присылали деньги в большом количестве, как будто от сестры. И перед смертью своей он получил из Петербурга 12000 руб. В личной жизни непосредственно в хозяйстве не работал, но поднимался рано, а вел свое хозяйство с помощью приказчика, которого имел одного. Жил один, имел прислугу и стряпку. О себе ничего не рассказывал".
Другой крестьянин Вульф вспоминал, что рабочих у Спиридова было 5 человек, хлеб отправлял на золотые прииски с кем-то в компании. Сам он жил без выезда и никуда, кроме хозяйства, не выходил, итак и на собрания, на сборища". Он же говорил, что Спиридон всегда участвовал в работе хозяйственной, выезжал на пашню.
По рассказам тех же крестьян, Спиридов в деревне Дрокиной имел большой дом 4 сажени в длину, 3 в ширину, "расположенный в длину улицы с обширным двором, с надворными постройками и флигелем. Внутренний вид - как крестьянский дом, выбеленный, с залом, кухней, спальней и прихожей. Прислуга жила отдельно. В комнатах стояла хорошая мебель и было много цветов. На зиму Спиридон уезжал в Красноярск, где имел устроенную квартиру.
После смерти Спиридова его дом в Дрокиной продали какому-то городскому жителю под заимку, а затем он перешел обществу под канцелярию станичного начальника. Его заимка в деревне Дрокиной (12 верст от Красноярска) еще долго звалась Спиридовской.
Кроме занятий хозяйством, встречей со своими друзьями Давыдовым и Митьковым - Спиридов ведет оживленную переписку с бывшими союзниками. Сохранились четыре его письма к Ивану Ивановичу Пущину, все они написаны в Красноярске. В письме от 30 декабря 1839 года он писал:
"Поздравляю тебя, любезный Пущин, с прошедшим праздником и наступающим Новым годом. Ты знаешь, как я ценю твою продолжительную приязнь. Мы почти 12 лет провели вместе, и эти почти 12 лет мы жили товарищеской жизнью; конечно, по доброму и благородному твоему сердцу, ты не захочешь прекратить сношение со мною.
Что сказать тебе о себе? Я живу в Красноярске по-прежнему, на той же квартире, устроил теплицу и жду с нетерпением весны, чтобы заняться хорошенько огородом. - Время провожу то дома, то у Дав(ыдовых) и М(итьковых), то у некоторых знакомых, и правду сказать, я им очень благодарен за прием и ласки, а в особенности всему почтеннейшему семейству Ивашевых. Ты не можешь себе представить, сколь уважительно это семейство. Ты с ним знаком, но не имел с. Он же говорил, что Спиридон всегда участвовал в работе хозяйственной, выезжал на пашню.
По рассказам тех же крестьян, Спиридов в деревне Дрокиной имел большой дом 4 сажени в длину, 3 в ширину, лучая так коротко узнать его, как я.- Ф. А. необыкновенной доброты, радушен, приветлив, словом, это русский гостеприимный человек"... (Доклады "Пезантроб", 1925, стр. 13).
Далее Спиридов рассказывает о достоинствах супруг Ивашевых, их дочерей, сына Владимира и высказывает истинное сожаление, что семейство Ивашевых "оставляет Красноярск, но я рад для них, желая им от всей души всего счастья и во всем успеха, им лучше и выгоднее быть в Великой России, чем в Сибири". Ивашевы выехали из Красноярска в январе 1840 года, Спиридов просит Пущина принять их и оказать всяческое содействие, когда они по пути в Россию прибудут в Ялуторовск, где в то время Пущин жил.
Осенью 1854 года Спиридов переехал в Красноярск на лечение и поселился в семье Василия Львовича Давыдова. Его жена, Александра Ивановна - женщина удивительная, добрая, чуткая, окружила одинокого Спиридова материнским вниманием и заботами. Все старалась рассеять его мрачные мысли и облегчить страдания. Материальные дела резко ухудшались, поиск средств на содержание хутора принудил его идти на ненадежные предприятия, вроде хлеботорговли. Здоровье пошатнулось, и хутор требовал все больше внимания и сил, а их уже не было. И все же он продолжал заниматься делами.
Иван Дмитриевич Якушкин пытался как-то повлиять на княгиню Шаховскую, написал ей письмо о тяжелом положении ее брата, но из ответного ее письма можно подумать, что она не получила моего листка к ней",- замечает Якушкин.
Но и заботы и тревоги Спиридова оказались бесперспективными. Хоть он и храбрился и пытался быть веселым, но болезнь сделала свое разрушительное дело. 21 декабря того же 1854 года М. М. Спиридов умер.
В. Л. Давыдов писал И. И. Пущину: "С разбитым сердцем берусь я за перо, чтобы вам написать, мой дорогой И. И. Три дня тому назад я имел несчастье потерять настоящего друга, которого вся моя семья всем сердцем любила и умела ценить так же, как и я. Наш превосходный Спиридов умер по возвращении из поездки по уезду, которую он предпринял по случаю своих дел. Несмотря на то, что он был довольно тяжело болен, он строжайшим образом запретил нас извещать об этом. не желая вас беспокоить.
Не знаю, какая роковая случайность заставила его близких следовать этому запрещению, и я, к несчастью, слишком поздно узнал об опасности, в какой он находился, и то случайно.
Я поспешил в Дрокино и нашел его уже в очень плохом состоянии. Я поскорее вернулся в город, чтобы послать к нему доктора; при нем до тех пор был только фельдшер, очень хороший, правда, и очень добрый человек, но с самого начала нужен был доктор, тогда, может быть бы, сохранил бы его". Согласно завещанию, его похоронили на сельском кладбище села Арейского (Емельяново) близ Красноярска. После рассказывали, что приезжал какой-то родственник, положил на могилу плиту и поставил оградку.
