ПИСЬМО ИЗ ЯКУТСКА ОТ 24 ИЮЛЯ 1820 ГОДА (No 9)
Прощайте, Егор Антонович, и прощайте теперь навсегда или по крайней мере на долго, долго. Я еду из Якутска и сверх того еще один. Барон Врангель останется некоторое время еще здесь, чтоб принять остальную кладь, следующую для нашей экспедиции, а я -- я еду закупать и заготовлять рыбу, собак, строить избу и, наконец, знакомиться с нижнеколымскими жителями, чтобы при выборе их в нашу экспедицию знать, которые расторопные и усердные. Через неделю Вы уже ни строчки не услышите и не получите от меня -- будущее письмо мое будет (No 10) от 1 мая 1821 года, а Вы его получите 1 декабря.
Из Иркутска мы выехали 25 июня, так как я Вам и писал в письме моем из Киренска. До Верхоленского острога, т. е. 280 верст, есть еще тележная дорога и такая прекрасная, как по ровности своей, по исправности на станках, так и по живописному положению своему, какой Вы не найдете ни в Англии, ни во Франции, ни даже в Сибири. В те же сутки мы приехали на Качужскую пристань (250 от Иркутска), где стоял купленный мной для обеих экспедиций павозок. Тотчас перебрались на него со всею кладью и на другой день, перекрестившись, пустились вниз по Лене. -- Сначала нас беспокоил дождь, но через 2 или 3 дня наступила ясная погода, и мы уже тогда не ходили сверху -- разнообразная и величественная дикость берегов, здесь нависла над нами скала, седые волны омывают подножие, она, кажется, грозит ежеминутно падением своим, между тем проходят века, и всесокрушающее время не смеет ее коснуться. -- Там далее багровое зарево от горящего лесу -- дикие племена тунгусов, кочующие со стадами своими, зажигают их. Медведи и олени ищут спасения своего, бросаются в реку и достигают другого берега. -- Здесь видны оставленные жителями селения, наводнением многие лишились жизни, а другие, сохранивши еще бедное существование свое, пропитываются милостию богатейших.
Ба! -- любо самому, как прочел начало письма! -- Вот отрывок красноречивейшей галиматьи. Вы видите, Егор Антонович, что я еще не забыл уроки Н. Ф., помню их через 3 года и за 8000 верст. Но я уверен, что Вы желаете знать, что значат все эти пожары и наводнения. Так, позвольте же, я все проще расскажу.
Прошлого года было от беспрестанных проливных дождей чрезвычайное наводнение, все низменные места залило, деревни и юрты, построенные даже на 5 сажен (во время маловодия) выше поверхности воды, затопило, много домов снесло -- жители и рогатый скот, которые не успели спастись в хребтах, погибли. И нынешнего года Киренск и около лежащие станки были затоплены вдруг выступившею большою волною. Сколько я ни расспрашивал, сколько ни старался узнать, отчего это? как случилось? -- мне боле ничего не говорили как только, что ночью выступила вода из берегов (довольно крутых) и вдруг почти в одно время покрыла более нежели на 100 верст все берега. Вероятно, скопившийся лед остановился в узких протоках между островами, потом его вдруг прорвало и ужасная масса воды горою хлынула на близлежащие места.
Хозяйка моя, богатая и молодая вдовушка, хотела со мной познакомиться и попросила меня почаевать с нею (чаю напиться). Это меня сбило с толку, и я в третий раз принужден начать рассказывать.
Плавание по Лене спокойно и довольно поспешно, особливо весною (но мы делали в сутки не более 150 в.). Здесь большею частью бывает летом маловетрие, чаще других бывает N, но, однако, мы и здесь имели штормы, которые не токмо совершенно останавливали, но еще и несли вверх по (течению разумеется) наш павозок. Против сего здешние плаватели (ямщики) нашли средство. Они делают водяной парус, который опускают перед павозком в воду -- течение реки, будучи на глубине быстрее, принуждает павозок держаться против ветра и итти вперед, сверх того верхний реек (древка) удерживает и рассеивает волнение. Но мы на место такого водяного паруса вырубили несколько лесин, связали их, привязали к одному концу каменья и, опустив перед судном в воду, взяли к себе отчалку. Действие их было почти то же, как и водяного паруса, и мы хотя медленно, но все подвигались вперед. 2 июля мы вошли в Кривые луки. Название сие произошло вероятно от того, что в сем месте Лена чрезвычайно извилиста (по здешнему идет вавилоном), иногда направление ее бывает даже на S. Течение весьма слабо, мы делали не более 3 верст в час. 3 июля мы прибыли в Киренск, откуда Вы получите от меня письмо, в котором Вы не узнаете лицейского пустынника. О Киренске я Вам ни слова не могу сказать, он -- уездный город и такой, каких у нас в России много, следственно, очень посредственный. 5 июля утром прежде восхождения солнца (между частыми островами и Дубровскою станциею) мы прошли два каменных утеса, называемых щеками, совершенно вертикальных и до 80 сажен вышины. Чрезвычайно быстрое течение (и даже опасное, при малейшей неосторожности оно бросает на один выдавшийся каменный утес, называемый пьяный бык, -- здесь разбились несколько барок с вином) и темнота препятствовали мне срисовать их, а впрочем мне кажется, что вид в натуре гораздо лучше, нежели в рисунке. Довольно тихо сказанное слово повторяется вдруг со всех сторон. Эхо здесь чрезвычайное, к сожалению у нас не было ни заряженного пистолета, ни ружья.
После обеда (между Паришной и Рысинской) мы прошли опять две достопримечательности: на правом берегу бил из ущелины ключ соленой воды (не морской), а на левой били серные ручьи, которых рисунок прошу не осудить.
Здесь я также представил наш павозок, чтобы Вы не подумали, что мы едем по-суху (или по воде) на лошадях, потому, что я так часто упоминаю об ямщиках и павозке. Павозком называют плоскодонное судно, которое хотя выше, но гораздо меньше наших барок, а ямщиками называются гребцы, которые берутся со станков. Зимою они исправляют почтовую гоньбу на лошадях, а летом тянут бичевою почтовые лодки вверх по реке.
Летняя тележная дорога, кончающаяся у Верхоленска, опять начинается за 3 станка до Якутска, на всем же прочем расстоянии сделана тропинка, по которой можно проехать только верхом и то во многих местах с большим трудом. Это и заставляет не токмо купцов с товарами, но и легкую почту (которая здесь ходит два раза в месяц -- 3-го и 25-го числа) плыть по воде как вниз, так и вверх по реке; почти в две недели она приходит в Якутск, а до Иркутска идет более трех. Вот и рисунок готов -- не осудите! Не осудите! Чем богат, тем и рад. Рад, рад, что кончил и что досыта теперь могу наговориться. Мы плыли очень счастливо, погода была ясная, но густой дым закрывал от нас солнце н близлежащие берега, -- он простирался местами более нежели на 100 верст. Русские поселенцы, которых мы брали к себе в гребцы, жаловались на тунгусов и на их зажигательства. Они не только выгоняют весь пушной зверь -- лисиц и белок и тем лишают их важной отрасли промышленности, но и сенокосы много от них теряют.
Наконец, 10-го мы прибыли в Олекминск, прежде бывший уездный город, а теперь комиссарство. Сорок домов, деревянная церковь и 164 чел. жителей {Так написано на столбе.}. Олекма известна по своим соболиным промыслам, есть соболя олекминские, которые ценятся один от 150 до 200 рублей!!! -- Простоявши здесь не более 3 или 4 часов для запасу свежей провизии, мы отправилисо далее и так же спокойно и скучно приплыли до Синего станка, около коего живет богатейший якутский князек Щедрин. Так как я думал, что мне надобно надеть по крайней мере мундир, чтобы итти к нему в улус, то и почел за лучшее остаться на павозке.
Матрос, которого послали с посылкою к нему из Петербурга, сказал нам по возвращении своем, что самого Щедрина не было дома, но что его встретили его жена и наложницы, которые тотчас оделись (потому что они были почти нагие) стали его потчевать чаем и кумысом (кобыльим молоком) и, наконец, и нам в подарок прислали кумысу и гусей. Нас это угощение, матроса довольно долго задержало у берега, так что нам не удалось увидеть столбов, которые отсюда в 30 или 40 верстах находятся. Туман и ночь скрыли их от нас, по описанию наших ямщиков судить, они должны быть чрезвычайно высоки, до 40 сажен, находятся на правом берегу и разбросаны на три версты. Некоторые из них представляют стоящего медведя, человека, лошадей и пр., другие же совершенно ровны и вертикальны. Столбы сии служили кажется, границею нашего спокойного плавания, потому что с сих пор мы имели почти беспрестанные свежие ветры -- беспрестанно почти притыкались к мелям и часто по незнанию наших проводников (и по причине малой воды) заходили в такие лабиринты отмелей, что единственным средством выбраться из них оставалось перетаскивать павозку через мели, на версту и более простирающиеся. Довольно сказать, что мы 180 верст сделали в 5 дней и наконец ночью 17 июля прибыли в Якутск.
Мих[аил] Иван[ович] Миницкий (бывший флотский), областной начальник, принял нас, как своих -- его дом сделался нам теперь, как дом ближайшего родственника. Он старается о нашем снабжении, как будто бы самому ему надобно ехать с нами -- доставляет нам не токмо вещи необходимые, но даже излишнее. Он редкий, редкий человек. Как жаль, что он оставляет Якутск, в нем теряют много обе экспедиции {Здесь речь идет об экспедициях Врангеля -- Матюшкина и Анжу. -- Ред.} потому что якутскому областному начальнику велено относиться с донесениями не токмо о надобностях наших, но и об успехах. А кто флотского лучше поймет, как не флотский? -- По совету его одному надобно ехать вперед в Нижне-Колымск несмотря на чрезвычайно худую и трудную дорогу, чтобы закупить там заранее рыбу, нарт с собаками и сделать все возможные распоряжения для удобнейшей зимовки и скорейшего отправления на будущую весну. На меня пал выбор, и я теперь уже почти готов ехать. Барон Врангель, штурманский помощник и оба матроса (с кладью) поедут через два месяца, тогда, когда уже установится свободный проезд. Что ж касается Усть-Янской экспедиции, то она также на сих днях отправляется на старом павозке вниз по Лене до реки Булун, здесь они дождутся зимнего пути на собаках, а меж тем лейтенант Анжу, командир оной, отправится верхом на оленях в Усть-Янск, где сделает все распоряжения к зимовке и закупит рыбу и нарт с собаками для дальнейшего пути.
Прощайте, Егор Антонович, не забывайте Вашего Матюшкина, извините ему, что он сделался очень болтлив -- четыре листа кругом исписать, будучи почти уверен, что это Вам не доставит никакого удовольствия, но ему весело писать, он и не требует, чтоб Вы прочли его тетради.
Прощайте еще раз. Маменьке Марье Яковлевне целую ручки, не буду больше ветрогоном, совершенно переменюсь, дедушкой сделаюсь. Всем Вашим домашним пренизкий поклон. Федору Антоновичу мое почтение.
Воображение мое представляет мне Чари в лентах и звездах. Макс с рупором и компасом и Воля {Чари (Александр Егорович), Макс (Максимилиан Егорович), Воля (Владимир Егорович) -- сыновья Энгельгардта. -- Ред.} -- с пером и нахмуренным лбом.
Прощайте, Егор Антонович, будьте здоровы, будьте веселы -- я не могу себе представить, чтобы в Царском Селе был бы пожар и еще менее, что Лицея более нет.
В письме моем от 2 июля (No 8) из Киренска я написал адрес, как ко мне писать, но так как не знаю, получили ли Вы его, то для большей верности в другой раз присылаю его к Вам. Пишите ко мне, Егор Антонович, обрадуйте хоть одною строчкою.
Поздравляю Марью Яковлевну с прошедшими имянинами, 22 мне минул 21 год.
Якутск, 24 июля 820-го.
Его Высокоблагородию М. Г. Матвею Ивановичу Кутыгину, а Вас прошу доставить Ф. Ф. Матюшкину начальнику Морской команды в Иркутске {Флота лейтенанту и Кавалеру.}.
Вот еще маленький Appenndix к моему письму -- вид Якутска -- за верность его не очень ручаюсь, не я его снимал: мне нет времени, я так занят своим отправлением. Все, что я мог сделать, это было: срисовал его со старого вида и то на скорую руку, кое-как; теперь, кажется, город гораздо более застроен.
Мы здесь в самое лучшее время. Теперь ярмонка, со всех 32 румбов компаса сходятся народы, чтобы продать, купить или украсть что-нибудь. Такой дороговизны, как в нынешний год, еще никто не помнит.
Сорочек соболей 3000 рублей и более. Сахар фунт 275 к. etc., etc.
Вместо 200 рублей (порционные в месяц), как поговаривали в Петербурге, дают токмо 30, меньше, нежели получают в Кронштадте (там 35), лежа на печи. Дай бог концы с концами связать, а кажется в остатке будет с минусом (--). Ай да маркиз! {Маркиз де Траверсе -- морской министр.-- Ред.}.
Всем лицейским поклон.
