Статистик, брат декабриста
Историк и генерал-майор Без-Корнилович был братом декабриста
Император внимательно читает список офицеров, представленных к повышению. Глаз цепляется за знакомую фамилию — Корнилович. После декабрьского бунта молодой писатель Александр Корнилович отправлен в Читинский острог... Чего, спрашивается, не хватало? Выходец из небогатой семьи могилевского таможенника получил за казенный кошт блестящее образование, должность в генеральном штабе. Прославился как автор романов на исторические темы. «Корнилович славной малой и много обещает», — отзывался Пушкин. И вот — сдружился с Рылеевым, Бестужевыми, Муравьевыми, вышел на Сенатскую площадь... А в списке, значит, его брат, Михаил Корнилович. Представлен к званию подполковника за тригонометрическую съемку в Новгородской губернии.
Император решительно подписывает: «Утверждаю без Корниловича».
Далее история развивается в жанре анекдота. Штабные чиновники старательно исполнили монаршую волю и присвоили подполковничий чин господину... Без–Корниловичу.
Воля императора не оспаривается. Михаил Корнилович внезапно узнает, что отныне он — Без–Корнилович. И таковым оставаться ему впредь.
То есть вся родня — Корниловичи, а он с приставкой «Без». Ошеломленный подполковник пытался подавать прошения, дабы дозволили называться, как прежде...
Напрасно.
Дети таможенника
Но начнем все же с истории Корниловичей с Могилевщины.
Герб рода — Корвиц, или Корниц, из списка не утвержденных в Российской империи: «В лазуревом щите одна под другой плиты, напоминающие лестничные ступеньки, на них Т–образная фигура. Нашлемник: пять страусовых перьев».
У Осипа Яковлевича и Розалии Ивановны Корниловичей пятеро детей: Михаил, Мария, Александр, Жозефина, Устина.
Отец семейства, контролер Могилевской таможни, умер в 1814–м.
Мать поселилась в своем имении на Подолье, имела дом в Могилеве.
Все три сестры стали женами полковников: Устина вышла за Антона Янковского, Мария — за Антона Радзиевского, Жозефина — за двоюродного дядю по отцу, он же — родной дядя по матери Августин Корнилович.
Михаил окончил 1–й кадетский корпус. Занимался топографией, статистикой, историческими изысканиями.
Но главный любимец семьи — младший Александр. Самородок, вундеркинд. А еще — мечтатель, романтик, завсегдатай литературных салонов...
Любезный брат
Восстание стало тяжелым испытанием для семьи. Александр, главная надежда — в тюрьме.
Как же Михаил относится к опальному брату? Ведь декабрист — компрометирующая связь.
«Мы можем сказать, не краснея, что наша семья всегда была примером любви и согласия, что мы все друг другу были душевно преданы: с тобою мы жили душа в душу...» — свидетельствует узник Петропавловской крепости Александр. И Михаил помогает, чем может.
Шлет деньги, книги, вещи, даже волчью шкуру как–то прислал.
Александр же отнекивается: «Спасибо тебе, мой добрый Михайла, за твое письмо и за чай... Но, друг мой, это роскошь, непривычная в моем положении, а тебе убыточная. Родового у тебя немного, живешь почти одним жалованьем и отказываешь себе, чтоб удовлетворять моим прихотям».
Но и Александр все время думает о семье. Сам будучи узником, добивается у царя пособия для матери, затем чтобы племянниц приняли в Одесский девичий институт. Для помощи овдовевшей сестре пишет роман из времен Петра I и посылает брату, чтобы пристроил.
Кстати, из переписки ясно, что Корниловичи, несмотря на декларируемую в письмах (тщательно прочитываемых цензорами) преданность русскому престолу, сохранили католическую веру. Александр пишет матери на польском. Просит брата Михаила: «Буду тебе благодарен за «Дзяды» на польском языке: во–первых, потому, что автор знаком и, во–вторых, потому, что это польская книга. Я, к стыду своему, день ото дня более забываю родной язык. Если, как ты пишешь, она у тебя, пришли мне».
Родство в профессии
Александр часто интересуется работой брата: «Много ли ты обозрел уездов в прошлое лето и какие? Подвигаются ли твои статистические труды?» Помогает и советом, и материалами: «Очень рад, что ты занялся статистикой: эта наука у нас еще нова, всякое сочинение по этой части принесет пользу. Если поедешь в отпуск, в моих бумагах найдешь драгоценные для себя сведения о пространстве губерний, о постепенном возрастании народонаселения и прочее».
«Не забудь о дневнике, и для пополнения его советую тебе сажать подле себя ямщиков и проводить все время пути, не весьма приятное при нашей однообразной природе, в разговорах с ними».
Узник заочно сводит брата с влиятельным ученым и издателем Корсаковым, пишет для любезного Михайлы рекомендационное письмо к издателю «Московского телеграфа» Николаю Полевому. Интересуется и личной жизнью: «Ты пишешь, что одинок; от тебя зависит не быть им. Как я рад буду, если ты женишься!» В письме к сестре, посватавшей Михаилу девицу, замечает: «Кажется мне, что он уже не такой большой ухажер, но, так как однажды обжегся, теперь стал более осторожным». Брата уговаривает: «Но ты рассмешил меня равнодушием, с каким отзываешься о делаемом тебе предложении. Точно как бы дело шло о покупке новых эполет. Что сказала бы pani Jedzina, если б прочла твое письмо?»
Золотой телец раздора
Единственный конфликт в семействе случился из–за денег. Августин Корнилович, муж Жозефины, был обвинен в растрате казенных средств. Михаил дал ему 10 тысяч рублей, Августина оправдали. Но тот не торопился возвращать долг. Михаил, не доверяя шурину, потребовал у сестры вексель. Сестра оскорбилась... Александр как мог гасил в письмах конфликт, упрашивал сестру вернуть Михаилу деньги... «Если б был на воле, то, не говоря ни слова, заплатил бы брату свое и перевел бы ваш долг на себя». Интересно, что полученный от сестры вексель на две с половиной тысячи рублей Михаил переслал Александру, когда тот после каторги и Алексеевского равелина был отправлен в Грузию солдатом. «Неужели вы думаете, что несколько тысяч рублей для меня дороже вашего дружеского ко мне расположения? Юзя, Юзя, ты не знаешь своего Александра!» — успокаивал младший Корнилович сестру.
Последнее свидание
Михаил, продвинувшись по службе, пытался хлопотать за брата. Вот письмо Александра от 26 октября 1833 г.: «Я глубоко тронут изъявлениями твоей дружбы, твоего участия. Отвергая все для себя, ты вместо должной себе награды за годичную, трудную работу просишь облегчения моей участи!»
Когда Александра отправили в Грузию, братья по дороге смогли, наконец, увидеться — всего на семь часов.
22 августа 1834 г. к Михаилу отправляется письмо: «Пишу к тебе, любезный Михайла, с похода на дневке, в палатке, лежа под крупным дождем. Не прогневайся, если не найдешь в письме моем ни ладу, ни складу, если оно покажется тебе коротким. Я, непривычный к походной жизни, весь растерялся. Между прочим, обронил твой бумажник, в коем записывал все, что мне ни попадалось, с тем, чтоб со временем составить для тебя отчет в моем странствовании».
А спустя восемь дней князь В.М.Голицын сообщает Михаилу, что его брат, заболев желчной горячкой, умер: «30 числа, отпев его по обряду греко–российскому, совершили погребение не блистательно, но торжественно. Могила его по правую сторону дороги, ведущей из Дербента в Торки, и на самом берегу Самура».
Было Александру Корниловичу 34 года.
С любовью к кривичам
В 1855 году вышел труд Михаила Без–Корниловича «Исторические сведения о примечательнейших местах в Белоруссии». Да, «дворянский историк», как называли Без–Корниловича, не мог быть безупречным. Он считал белорусскими только Могилевщину и Витебщину, а белорусами — только потомков кривичей. Но самое главное, утверждал, что белорусы — отдельный народ с самобытной культурой. Кстати, его версия о происхождении названия Белоруссия: «От белого лица, голубо–серых глаз и светло–русых волос у природных жителей, и белой одежды, носимой крестьянами... это убор древних кривичей».
А что делает его труд ценным — Корнилович не прятал исторические факты, даже когда они противоречили официальной идеологии. Например, приводит письмо витебчан от сентября 1616–го гетману Ивану Ходкевичу: «Россияне сожгли предместье в Велиже. Людей изрубили, других в плен побрали...» Выписывает из летописей: «В 1569 г. россияне сожгли большую часть Витебска», «В 1562 Курбский выжег предместье Витебска». Пишет, как в 1674–м в Мстиславле воевода Трубецкой «жителей побил без различия пола и возраста». Это никак не вязалось с установкой внушать населению присоединенных земель идею о вечном единстве. В отличие от иных славянофильских энтографов о полоцких евреях Без–Корнилович пишет вполне уважительно: «Предприимчивы, любопытны, проницательны... В вере тверды, единодушны, любят помогать своим, в особенности когда пострадают от пожара». Установлено, что Без–Корнилович читал «Шляхтича Завальню» Яна Барщевского, потому что полностью приводит фигурирующую там легенду о цмоках озера Нещарда.
Труд Михаила был издан, но попал в категорию подозрительных — вплоть до 90–х годов прошлого века.
Блестящее потомство
Известно, что Михаил Без–Корнилович принимал участие в русско–турецкой войне, получил два ордена. А вот в причастии к бунтам замечен не был.
Женился.
Воспитывал троих детей — сыновей Дмитрия и Николая, дочь Маргариту. Дочь Дмитрия Без–Корниловича Евгения вышла замуж за Ефима Григорьевича Грум–Гржимайло, известного специалиста свеклосахарного и табачного производств.
Один из сыновей Евгении, правнук Михаила Без–Корниловича Григорий, стал известным путешественником и зоологом: другой, Владимир, — изобретателем и академиком.
Советская Белоруссия № 201 (25083).
Людмила РУБЛЕВСКАЯ
