Черниговцев расковали, а так как не было специаль​ного предписания держать их закованными, то заковывать заново не стали.

Поскольку прибыли они с арестантской партией, как простые каторжники, то все трое были отправлены в Зерентуйский рудник, а не в Читу.

Так рассудило местное начальство.

Там они поселились в избе бывшего солдата-семеновца, сосланного сюда после бунта Семеновского полка. Вообще, среди каторжан в Зерентуе было много бывших солдат — и гвардейцев, и армейцев, как, впрочем, было много их раскидано по всей Сибири. Декабристы встре​чали их повсюду. Это был горючий материал. И это были люди, обученные драться.

Сухинов это прекрасно понимал. Сам много лет слу​живший солдатом, он умел находить с этими людьми об​щий язык без малейшего труда.

Он вообще нравился самым разным людям. Его сослуживец, соратник по черниговскому восстанию, спутник по крестному пути в Сибирь барон Соловьев писал уже после гибели Суханова: «Как теперь смотрю на него: высокий, стройный рост, смуглое выразительное лицо, глаза быстрые, проницательные: эта задумчивость, даже некоторая суровость в выражении глаз приковывали вни​мание при первом на него взгляде. Но кто знаком был с Сухиновым, кто знал душу его, тот неохотно с ним рас​ставался. Он отличался: особенной простотой в обраще​нии, неуклонным постоянством в делах, кротостью, при​ветливостью, редкой исполнительностью и сметливостью по службе. Справедливо отличенный большой доверенностью, Сухинов вместе с тем пользовался любовию и ува​жением товарищей, даже привязанностию солдат, несмо​тря на то, что был строг с последними».

Поселившись в Зерентуе, Сухинов в первые же дай собрал вокруг себя и подчинил своей воле вожаков буй​ной и угрюмой каторжной толпы. Это были: Павел Го​ликов, бывший фельдфебель учебного карабинерского полка, Василий Михайлов, бывший фельдфебель-гварде​ец, Василий Бочаров, сын астраханского купца. Причастен был к делу и целовальник зерентуйского кабака, бывший гусарский юнкер Птицын. И еще несколько че​ловек.

Горбачевский, со слов Соловьева, очевидца событии, писал о них: «Голиков, Бочаров и трое их товарищей бы​ли, каждый в своем роде, весьма замечательные люди и отличались от презренной толпы обыкновенных воров и разбойников. Ни страх наказания, ни видимая опасность не могли удержать их ни в каких замыслах; будучи доведены до крайней нищеты и унижения, не имея никакой надежды к избавлению, испытывая беспрерывно неспра​ведливости, они были ожесточены против всяких начальств... При всем своем унижении они отличались от всех других ссыльных каким-то особенным над ними вли​янием и, видимо, везде брали над своими товарищами поверхность. Голиков поражал всех диким и независи​мым своим нравом; какая-то душевная сила возвышала его над всеми другими и приводила в трепет самых за​коснелых, отчаянных воров и разбойников».

Все эти люди не раз были биты кнутом. Прошлое их было перечеркнуто позором, будущего при обычном ходе жизни у них не было. Настоящее их было страшно.

Лот как описывал очевидец сибирский винокуренный завод тех времен: «Положение рабочих оказалось самое печальное. Они, находясь денно и нощно у огня, и лох​мотья свои обожгли, босы и полунаги... Они, отбыв свою смену, заливали свое горе водкою, которую, по тамошне​му заведению, дарит им винокур, и, оглодав кусок хлеба, утомленные, бросались тут же в Виннице, у огня, предаваясь сну». В горных заводах было ненамного лучше.

И так день за днем, год за годом — всегда. Бессроч​ная каторга.

В лучшем случае — если каторга была на определен​ный срок — они могли выйти на поселение больными, измученными, раздавленными.

Эти люди были готовы на все. Попав в соответствую​щую ситуацию, они рискнули бы своей постылой жизнью в надежде изменить ее.

Мелких бунтов было много. Но не было центра. Не было вождя.

Сухинов решил взять на себя эту роль.

В конце марта он уже сговорился с Голиковым. Этот могучий и отчаянный человек почувствовал в Сухинове родственную, но более высокую натуру и полностью ему покорился. Он готов был выполнять любые его поруче​ния.

Они стали осторожно вербовать сообщников. Соби​рать оружие.

Кончался март 1828 года.

6

Деньги, которые Трубецкая и Волконская дали чер​ниговским офицерам в Чите, подошли к концу. Но тут — и начале апреля — приехал в Зерентуй под каким-то пред​логом человек из Читы — от Волконского — и передал еще денег. Целью этой поездки была не только помощь зерентуйским каторжанам. В Читинском остроге хотели убедиться, что Сухинов не привел в исполнение свои на​мерения. В Чите, после возвращения раскольников с Амура, все жили ожиданием вестей из Москвы. При попытке мятежа в любом конце Нерчинского края бдительность властей сразу возросла бы.

Посланец Волконского уехал обратно в полной уве​ренности, что в Зерентуе все спокойно, черниговцы обживаются, собираются покупать себе избу. Присланные деньги пришлись очень кстати.

На самом деле все было не так.

Соловьев и Мозалевский жили в постоянной трево​ге Они, разумеется, видели, к чему идет дело, хотя Сухинов ни слова им не говорил. На их робкие попытки оста​новить его он отвечал: «Не бойтесь, я вас не замешаю. Вы ничего не знаете».

Была у Соловьева и Мозалевского и еще одна причина для беспокойства. На своих людей Сухинов много тратил. Он купил Голикову сапоги и штаны, купил штаны Бочарову, ибо те ходили совершенно оборванные.

Но главным образом деньги уходили на водку, кото​рую он, сам не пивший, покупал своим единомышлен​никам. Пить — было потребностью каторжан. Только так можно было заглушить отчаяние. А теперь, когда по​явилась надежда на избавление, они пили, поддерживая и себе решимость.

Касса у черниговцев была общая. Они с самого нача​ли постановили не давать друг другу отчета в тратах. Соловьев с Мозалевским ни словом не упрекнули Сухинова. Но деньги таяли, и они видели, как снова приближается нищета.

Сухинов, между тем, действовал вдохновенно. Он знал, что это его последняя возможность. Он не собирался жить в неволе. И оставить неотомщенными обиды он тоже не мог.

Он мало спал по ночам. Он продумывал, глядя в тем​ноту, будущие свои действия, собирал в уме все, что удалось ему узнать о топографии этого края и воинских си​лах, охранявших заводы... И перед глазами неотступно стоял Сергей Иванович Муравьев-Апостол, каким он часто его видел в двадцать пятом роковом году, — в рас​стегнутом сюртуке с большими штаб-офицерскими эполе​тами, улыбающегося своей умной и доброй улыбкой, рассказывающего ему, Сухинову, о будущем устройстве Рос​сии, о древних республиках, об испанском полковнике Риеге, о новгородской свободе и долге всякого честного и благородного человека.

— Подождите, Сергей Иванович, — беззвучно говорил ему Сухинов. — Подождите, уже недолго. Они нам отве​тят.

Ему удалось съездить в Нерчинский завод, и там он познакомился с Алексеем Пятиным, каторжанином из солдат. Поговорил с ним откровенно, и Пятин обещал содействовать. Теперь надо было ждать, пока сойдет снег и тайное сообщение с заводами легче будет поддер​живать.

Сухинов тайком купил себе ружье и кинжал, собрал пороху, достал при помощи Голикова свинца и вечерами лил пули. Это все нужно было ему для самого первого момента. А там оружия будет вдоволь.

Сухинов, Голиков и Бочаров составили как бы ди​ректорию.

План они разработали надежный. И при том — един​ственно реальный.

Собрав человек двадцать надежных людей, ночью на​пасть на солдатскую казарму, обезоружить рудничный караул, арестовать начальство, вскрыть пороховой склад, вооружиться отобранным у солдат оружием, тех, кто за​хочет, присоединить к себе — как солдат, так и каторж​ников — и идти форсированным маршем на Нерчинский завод. Там, соответственно, разоружить команду, увели​чить свой отряд и двигаться от рудника к руднику, от завода к заводу. И так — до Читы. Освободить из остро​га государственных преступников и вместе с ними разра​ботать дальнейшие планы.

Реален ли был этот план?

Вполне.

Взять власть в Зерентуйском руднике, охраняемом горстью плохо вооруженных солдат, было несложно. Все остальные рудники и заводы охранялись столь же слабо. Отряд в полторы-две сотни вооруженных решительных людей во главе с таким человеком, как Сухинов, и состоящий при этом в значительной степени из старых солдат определенно стал бы хозяином положения. Он увеличивался бы от рудника к руднику, а властям нечего было бы ему противопоставить. Разбросанные по всему краю караульные команды невозможно было собрать в один кулак хотя бы потому, что в оставленных ими пунктах немедленно началось бы возмущение каторжан.

В Чите к восставшим примкнули бы, конечно, отнюдь пс все. Но часть определенно бы примкнула, обеспечив сухиновскую армию офицерским составом.

При значительных человеческих ресурсах восстания, при обширности и пустынности территорий, обеспечивающих восставшим свободу маневра, при отдаленности зна​чительных войсковых частей — не ближе Иркутска, — а следовательно, при необычайной растянутости их комму​никаций карательные операции против восставших были бы крайне сложны.

И — что важно, как уже говорилось, — костяк повстанческой армии составили бы обученные солдаты, сосланные в Сибирь из армейских и гвардейских частей,

Шел апрель 1828 года.

Бочков пробыл в Лыскове пять дней.

29 марта Бочков и Аграфена отправились дальше.

Молодой князь их провожал. Перед тем как Бочкову садиться в сани, он сказал:

—Увидишь там князя Одоевского, скажи ему, что он мне брат... Что душа моя — с ним. Что мне душно здесь и стыдно…

С князем Одоевским они служили в Конной гвардии, О посещении этом и об отъезде узнал 30 марта титулярный советник и кавалер Путилинский. И отправил до​несение непосредственно генерал-майору Волкову в Мос​кву.

Волков обдумал донесение, сопоставил с донесением агента из дома Потемкиных и 11 апреля 1828 года отпра​вил суммирующее донесение Бенкендорфу:

«Секретно.

Отправленные от графини Потемкиной и госпожи Му​равьевой в Нерчинск здешний мещанин Данило Бочков и дворовая девка Аграфена Николаева с письмами и посылками к сосланным туда преступникам бывшему князю Трубецкому и Муравьеву (о чем я имел честь до​носить Вашему превосходительству 28 числа прошедше​го марта месяца докладною запискою под № 142) по вы​езде своем из Москвы приехали 24 марта Нижегородской губернии Макарьевского уезда в село Лысково к князю Георгию Александровичу Грузинскому (родному дяде Трубецкого и Потемкиной). И пробыв у него пять дней, снабженные им и сыном его князем Иваном Грузинским, как говорят, знатною суммою денег и письмами, отпра​вились в дальнейший путь к Нерчинску. Уверяют люди графини Потемкиной, что Бочков на обратном пути отту​да в сентябре месяце остановится также в Лыскове и все, что будет вручено ему женою Трубецкого в Сибири, доставит в собственные руки князя Грузинского. А уж он сам или через своего нарочного перешлет по адресам в Москву и в С.-Петербург. Заключают также, что сын его князь Иван, служащий в Конной гвардии, если бы в эпоху 14-го декабря 1825 года не находился в отпуску или ремонтером, то неминуемо участвовал бы и сам в деле тех преступников».

Получив 16 апреля это послание и удостоверившись окончательно, что дело серьезное, Бенкендорф решил за​благовременно принять меры и по перехвату Бочкова на обратном пути.

18 апреля он отправил письмо генералу Бахметьеву.

«Секретно.

Милостивый государь

Алексей Николаевич!

Я получил известие из Москвы, что отправленный по​тайным образом в Нерчинск московский мещанин Данило Бочков и дворовая девка Аграфена Николаева с письма​ми и посылками к государственным преступникам Трубецкому и Муравьеву приехали 24 марта Нижегородской губернии в село Лысково к князю Георгию Александро​вичу Грузинскому и, пробыв у него пять дней, были снабжены от него и сына его князя Ивана, как уверяют, зна​чащею суммою денег и письмами и отправлены далее к Нерчинску. Говорят, что Бочков на обратном пути в сен​тябре месяце остановится также в Лыскове и все, что ему будет вручено женою Трубецкого в Сибири, доста​вит в собственные руки князя Грузинского, который уже сам или через нарочного перешлет доставленное в С.-Пе​тербург и Москву.

Вследствие сего я покорнейше прошу Ваше Высоко​превосходительство обратить особое Ваше внимание на сие обстоятельство и собрать ближайшие сведения о справедливости сих известий, приказать принять надлежащие меры к приостановлению мещанина Бочкова, если оный точно на обратном пути будет следовать в село Лыс​ково, и отобрать у пего все письма, кои при нем найти можно».

Генерал-от-инфантерии Бахметьев без особого труда прочитал в этом письме несомненный упрек.

У него под боком — в Лыскове, — у его родственни​ков, останавливается, как и в 1826 году, человек, нару​шающий законы, везущий тайные письма государствен​ным преступникам, а шеф корпуса жандармов узнает об этом из Москвы, но отнюдь не от нижегородского гене​рал-губернатора, и вынужден подсказывать ему, генерал- губернатору, решения, которые тот сам должен был при​нять.

Больше всего Бахметьева раздражила осведомлен​ность Бенкендорфа о том, что делается в Лыскове. Это означало, что в Нижнем Новгороде есть тайные агенты, о которых он не подозревает. И есть они в самом Лыскове. И князь Георгий об этом не знал. А надо бы ему знать на будущее...

Бахметьев ответил Бенкендорфу коротким письмом, в котором обещал меры к задержанию мещанина Бочкова принять.

Затем он вызвал чиновника для особых поручений Путилинского и велел ему выяснить, действительно ли приезжал кто в марте к князьям Грузинским или это одно вранье. И если это правда, то к сентябрю установить на заставах в Нижнем соответствующий надзор.

В правдивости присланных из Петербурга сведений Путилинский, естественно, не сомневался. Он сам их туда отправил. Что же касается надзора в Нижнем, то у него насчет поимки мещанина Бочкова были несколько иные планы. Но делиться с генерал-губернатором он ими по​ка не стал.

10

20 мая 1828 года Данила Васильевич Бочков и Аграфена Николаева остановились за несколько станций от Иркутска. Бочков снял пол-избы, и три дня они жили там. Бочков прогуливался по станции, встречал почтовые трой​ки от Иркутска. На третий день приехал на станцию че​ловек в тулупе поверх поддевки, по виду—небогатый ку​пец. Они переглянулись с Бочковым, пошли в трактир. Потом отправились в избу, где ждала Аграфена, и Боч​ков отдал человеку в поддевке узел и бумажник.

На следующий день утром Бочков и Аграфена поска​кали дальше к Иркутску.

В Читинском остроге ждали вестей, не подозревая, что судьба их замысла решается в Зерентуйском руднике.