2

В ночь на 15 декабря 1825 года двадцать солдат лейб-гвардии Павловского полка вошли в дом графа Лаваля на Английской набережной.

С ними был флигель-адъютант князь Голицын. Он должен был руководить обыском и изъять все бумаги зятя хозяина дома и вообще все подозрительные доку​менты.

Вряд ли кто-нибудь в Петербурге мог предположить, что этот дом когда-либо подвергнется вторжению воору​женных гвардейцев.

Хозяин дома — граф Лаваль, — действительный стат​ский советник, церемониймейстер двора его величества, оказавший крупные услуги Людовику XVIII перед его возвращением во Францию в 1815 году и получивший от него графский титул, был человеком известным, уважае​мым и вполне лояльным.

Хозяйка дома, графиня Александра Григорьевна, урожденная Козицкая, принесшая мужу огромное прида​ное, была женщиной незаурядной. Она приятельствовала со знаменитой мадам де Сталь. А Джон Адаме, первый американский посол в России и будущий президент Со​единенных Штатов, писал о ней: «Эта леди кажется мне самой приятной, интеллигентной и достойной уважения русской женщиной, которую я знал».

Лавали в ту ночь ночевали у сестры графини — кня​гини Белосельской-Белозерской.

Солдаты Павловского полка, мерцая штыками в полу​тьме пустого дома, шли по комнатам, в которых бывали Пушкин и Вяземский, в которых Карамзин читал «Исто​рию Государства Российского». Павловцы шли по комнатам, по которым ходили самые замечательные люди Рос​сии тех лет.

Они шли мимо картин старых итальянцев. Они грохо​тали каблуками по мраморным плитам, вывезенным с Капри, из дворца императора Тиберия. i

На мрачных солдат, затянутых в зеленые мундиры, смотрели двухтысячелетние римские статуи и древние греки, нарисованные на вазах, которым было две с половиной тысячи лет.

Но солдат лейб-гвардии Павловского полка это не интересовало. Они искали кабинет князя Сергея Петровича Трубецкого, женатого на дочери Лавалей Екатерине.

Сам Трубецкой был уже арестован в доме австрий​ского посла Лебцельтерна, женатого на другой дочери Лавалей.

Кабинет нашли. Но все ящики бюро были заперты. Их пришлось вскрывать штыками.

В конце концов в одном из взломанных ящиков был обнаружен бумажник, а в бумажнике документ.

«Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое!

В манифесте Сената объявляется.

1. Уничтожение бывшего Правления.

2. Учреждение временного до установления постоян​ного, выборными.

3. Свободное тиснение, и потому уничтожение Цензуры.

4. Свободное отправление богослужения всем верам.

5. Уничтожение права собственности, распростра​няющейся на людей.

6. Равенство всех сословий перед Законом, и потому уничтожение военных судов и всякого рода судных комиссий, из коих все дела судные поступают в ведомство ближайших судов гражданских.

7. Объявление права всякому гражданину занимать​ся, чем он хочет, и потому дворянин, купец, мещанин, крестьянин все равно имеют право вступать в воинскую и гражданскую службу и в духовное звание, торговать оптом и в розницу, платя установленные повинности для торгов. Приобретать всякого рода собственность, как-то земли, дома в деревнях и в городах. Заключать всякого рода условия между собой, тягаться друг с другом перед судом.

8. Сложение подушных подателей и недоимок по иным.

9. Уничтожение Монополий...

10. Уничтожение рекрутства и военных поселений.

11. Убавление срока службы военной для нижних чинов, и определение оного последует по уравнении воин​ской повинности между всеми сословиями.

12. Отставка всех без изъятия нижних чинов, прослу​живших 15 лет.

13. Учреждение волостных, уездных, губернских и об​ластных правлений, кои должны заменить всех чиновни​ков, доселе от Гражданского правительства назначаемых.

14. Гласность судов.

15. Введение присяжных в суды уголовные и граж​данские».

Это были основания, на которых заговорщики собира​лись перестраивать жизнь России. . .

Если бы Николай Иванович Тургенев, старый член тайного общества, дальновидный политический мысли​тель и фанатический противник крепостного права, уви​дел этот манифест, он узнал бы многие свои мысли.

Но Николай Иванович, путешествовавший в то время по Европе, готовился к переезду из Парижа в Лондон, он ни о чем не знал, и если бы ему сказали, что в то время, когда он, засидевшись допоздна у камина, читает французский роман, в Петербурге, в кабинете его друга князя Сергея Петровича Трубецкого взламывают штыками бюро, — он бы с трудом поверил.

4

3 января 1826 года. Все было кончено.

Поручик Сухинов сидел, прислонившись спиной к хо​лодной, обшитой нестругаными досками стенке погреба. Ему было холодно, но холод успокаивал его. Он знал, что будущего у него нет. У него теперь было только прошед​шее.

Он смотрел в черную и плоскую темноту погреба и жил тем, что случилось час назад.

Когда он увидел эскадроны гусар на пригорке и два орудия, которые разворачивались стволами навстречу черниговцам, он понял, что это его последнее сражение. Он понял, что дело, ради которого они с Муравьевым трудились, проиграно и жить больше не для чего. Он ни секунды не верил, что гусары и артиллеристы присоединятся к ним.

Он видел теперь, в погребе, яснее, чем тогда, на зим​ней дороге, как Муравьев, ехавший сбоку колонны, спрыгнул с коня, вынул шпагу и, показывая ею, стал отдавать неслышные ему, Сухинову, приказания. Сухинов был с арьергардом.

Муравьев выслал стрелков на фланги и вместе с Бе​стужевым и братом Матвеем быстро пошел впереди ко​лонны. И Сухинов понял, что Муравьев хочет под при​крытием огня стрелков взять орудия в лоб.

Потом беглым шагом идущая колонна заслонила Му​равьева, началась пальба картечью, и уже когда полк рассыпался и побежал, кто-то крикнул, что Муравьев убит. После этого Сухинов бросил свои попытки остано​вить и построить солдат. Тем более что гусары уже шли на них галопом.

Потом он оказался на берегу озера, затянутого тон​ким льдом и вступил на этот скрипящий и гнущийся лед вместе с несколькими солдатами. А у самой кромки гусары сдерживали коней, не решаясь пустить их на лед, и, ругаясь, кричали бегущим, чтоб они вернулись...

И вот теперь он сидел в погребе у какого-то мужика, который сразу же согласился его спрятать. А по деревне рыскали гусары.

Он был совершенно спокоен и понимал, что ждать больше нечего. Он сунул руку за борт шинели, достал пистолет, упер его в грудь слева.

Он нажал спуск. Курок лязгнул. Вспыхнул порох... Выстрела не было.

Он бросил пистолет. Посидел минуту неподвижно. До​стал второй. Упер в грудь слева и нажал курок. Вспыш​ка. Осечка.

Тогда он быстро встал и швырнул второй пистолет в солому, на которой только что сидел. ..

Остальных черниговских офицеров в это время при​везли в Трилесы. Матвей Муравьев-Апостол писал потом: «В Трилесье нас поместили в корчму, приставив к нам караул из Белорусских гусар. У брата рана не была перевязана и нечем было перевязывать. Вещи наши, и белье, и прочее, расхищено гусарами.

Наступила ночь, подали огонь. Кузьмин, лежащий на соломе против меня, просил меня подойти к нему. Я ему указал на раненую голову брата, лежавшую на моем плече. Кузьмин с видимым напряжением подполз ко мне, передал рукопожатье, по которому Соединенные Славяне узнавали своих, простился дружелюбно со мной, дополз до своей соломы и тут же, лежа, застрелился из пистолета, спрятанного в сюртучном рукаве у него. Кузьмин скрыл от нас полученные им две картечные раны, одну в бок, другую в левую руку. . .

От выстрела, сделанного Кузьминым, с братом повто​рился обморок, которому он уже несколько раз до того подвергался, вследствие потери крови из неперевязанной раны.

Утром 4-го января 1826 года рану перевязали, подали сани; приготовлен был конвой из Мариупольских гусар, чтобы отвезти нас в Белую Церковь. . .

Меня посадили в сани вместе с раненым братом. До​рогою мы утешали себя мыслью, что и в Сибири, где бы мы ни были брошены, мы будем неразлучно вместе. Мо​лодой Мариупольский гусарский офицер, который был посажен на передке наших саней, без вызова на разговор с нашей стороны, заговорил о своем и своих сослуживцев сочувствии нам...»

Утром 4 января 1826 года Сухинов был уже далеко от Трилес.

6

18 января 1826 года граф Сергей Павлович Потем​кин сидел в кабинете своего московского дома на Пречи​стенке.

Граф был литератором, поэтом, тонким ценителем ис​кусств, и в особенности театра.

Отец его Павел Сергеевич, екатерининский генерал, во время пугачевского мятежа был начальником двух секретных комиссий — казанской и оренбургской, кото​рые расследовали обстоятельства дела. Потом он написал «Историю о Пугачеве». Скончавшись, оставил сыну ог​ромное состояние, которое тот не без изящества прожи​вал. И в конце концов — прожил. 

Но в 1826 году Сергей Павлович был еще очень богат.

Граф был женат на одной из первых красавиц эпо​хи — Елизавете Петровне Трубецкой, родной сестре князя Сергея Петровича. Елизавета Петровна нежно любила брата и от постигшего его несчастья была в безумном горе. Сергей Павлович вполне разделял горе жены. Князя Сергея, умного и благородного, он тоже любил по-брат​ски. Кроме того, ему было обидно и даже как-то унизи​тельно, что брат его жены, можно сказать, его, графа Потемкина, брат, сидит в темном и грязном каземате, в кандалах. Он попробовал представить себя в этом поло​жении, но с брезгливостью отогнал возникшую картину.

И потом, Николай Павлович, конечно, государь, но он всегда был так ограничен и зауряден. .. Этот генерал, не нюхавший пороху. . .. Полковник Трубецкой дрался при Бородине и прошел Европу до Парижа... И он, граф По​темкин, проделал кампании 1805 и 1807 годов, когда- ве​ликий князь Николай еще в солдатики играл. ..

Граф от этих мыслей все больше проникался решимо​стью. Хоть он и не разделял мечтаний князя Сергея, но уж раз тот попал в такую беду-—нужно его выручать...

Он позвал своего камердинера Данилу Бочкова.

Тот явился.

Это был невысокий крепкий человек лет сорока, с очень светлыми волосами и бровями. Глаза у него были совсем прозрачные.

За преданность, ум и силу граф его чрезвычайно це​нил, и: Бочков всюду графа сопровождал.

— Вот что, Данила,— сказал ему Сергей Павлович,— двадцать лет мы с тобой не расставались, а теперь расстанемся.

Неподвижное бесцветное лицо Бочкова изменилось — па нем обозначились сжавшиеся губы и глаза потеряли прозрачность. Но он ничего не спросил и ждал, что ска​жет граф дальше.

— Так вот, Данила, —сказал граф, морщась, — мне, брат, и самому не хотелось бы, а надо.. . ты получишь вольную —ее уже готовят. . . Все в ближайшие дни сде​лаем, что полагается по закону... Я тебе денег дам... Запишешься хоть в московские мещане и делом каким-нибудь займешься... Ну, там, промыслом. . . Одним словом, сам придумаешь... Денег я тебе дам... И так пожи​вешь. .. А там будет тебе от меня поручение. Тонкое поручение, Полагаюсь на твой ум и преданность, Данила... Вот пока и все. Больше пока ничего тебе не скажу...

— Разве я не понимаю, что у барыни горе, — сказал спокойно Бочков.

— Ну, вот видишь, ты сам все понял... Ну, иди пока, иди...

Когда Бочков вышел, Сергей Павлович посидел не​много, встал и пошел в комнаты жены.

8

11 февраля 1826 года Николай Тургенев шел по ули​цам Лондона, сильно припадая на хромую ногу. Он при​падал на нее сильнее, чем обычно, ибо не следил теперь за своей походкой.

Добротно и спокойно стояли лондонские дома. Спо​койно, добродушно и уверенно выглядели горожане, ко​торых он, хромая, обгонял. Он шел быстро. В глазах его стояли слезы.

«Никак мыслей не собрать, — думал он. — Боже мой, что происходит! Неужто мне век жить в чужой зем​ле? .. А отечество, где гибнут люди, которых знал и лю​бил? .. Сергей Трубецкой, боже, боже! Доброта и чест​ность всегда его отличали, и куда судьба привела его? Это в нашем быту так ново и так ужасно. И ведь все были разговоры — кто б мог тогда подумать, к чему все придет... Великий боже, кровь лилась в России за мне​ния! Что предуготовляется нашей бедной родине?.. А ужасные происшествия на Юге? Гибнут вдруг три бра​та Муравьевы! Право, не знаешь, что думать. Беды, не​счастья, погибель!»

Он почти бежал, стуча тростью по старой лондонской мостовой, а прохожие с любопытством и участием смо​трели на него.

«Боже, боже, гибнут люди, которых знал и любил! Мне совестно видеть себя на свободе,, когда они в не​воле! .. Да. ведь там, наверно, захватили уже мои бума​ги. .. дневники... И что будет с моими братьями?»

В этот день, 11 февраля, он получил письмо, сообщав​шее, что он и брат его Сергей привлекаются к следствию по делу 14 декабря...