ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД. МАГАЗИНЫ

Приехав с женою в Петербург, которого ни я, ни она родясь еще не видали, захотелось нам побывать в нем везде и посмотреть на все. Вследствие сего намерения на другой же день нашего приезда предположили мы начать осмотр свой с храма Казанская богоматери, "в котором-де кстати,-- примолвила жена моя,-- и отслужим, по долгу добрых христиан, благодарственный молебен за благополучное совершение нашего пути, а оттуда, душенька, заедем в магазин мадам А..." На первое предложение, как на богоугодное, я согласился с удовольствием, но при втором, признаюсь чистосердечно, от страху я невольно затрепетал, лоб мой покрылся морщинами и брови нахмурились... Жена моя хотя и не читывала Лафатера 1), но в четыре года замужества так успела всмотреться во все черты лица моего, что по малейшему движению умеет узнавать сокровеннейшие мысли мои. Приметив, вероятно, что я готовлюсь противоречить ей, она подскочила ко мне и так нежно, так сладко поцеловала, что все мои морщины, подобно тучам от дуновения ветра, исчезли и я приказал Трифону (который, если не хвастает, знает Петербург и вдоль и поперек) надеть свою ливрею и с запяток указывать кучеру дорогу.
Едва проехали мы несколько сажен по Невскому проспекту, как жена моя вскричала: "Ах, друг мой! Посмотри, какая бесподобная же шляпка! Заедем, пожалуйста!".-- "Что ты! В уме ли? Разве позабыла, что мы не отслужили еще молебна?" -- "Друг мой! Ангел! Утешь же меня! Ну, сам посмотри: что за шляпка на мне! Как я буду стоять в Казанской! Я сгорю со стыда!" Она проговорила это с таким жаром и так громко, что и проезжающие и проходящие оглянулись на нас. Боясь, дабы жена моя не заговорила еще громче, я поскорей приказал поворотить сани и привез ее в магазин.
-- Что вам угодно? -- спросила нас француженка, не приподнявшись даже со стула своего. Она, верно, встретила нас по платью...
-- Вот эту шляпку,-- сказал я, указывая на ту, которая соблазнила жену мою.
-- Подай! -- сказала француженка одной из сидевших за рукодельем девиц.
Шляпок было множество, и одна другой лучше! Прежняя не обращала уже на себя внимания. Ее поставили на свое место -- и начался перебор, который продолжался около часа. Сама мадам подошла на помощь -- и, наконец, шляпка выбрана. Только я приготовился отсчитать сто двадцать рублей, как был остановлен сими словами:
-- Постой, друг мой! Я еще хочу взять этот эшарп 2).
-- Не угодно ли, сударыня,-- спросила мадам с чрезвычайной вежливостью,-- взять еще чего-нибудь? У меня теперь очень много новостей из Парижа.
-- Из Парижа? Ах, покажите, пожалуйста!
И услужливая торговка начала выдвигать ящики и выдвигать шкафы. Не более как в две минуты столы были завалены: материи разных сортов, платки, платочки, блонды 3), кружева лежали в самом соблазнительном беспорядке!
Между тем как на лице жены моей, у которой, как говорится, разбежались глаза, было написано удовольствие и радость, сердце мое билось так сильно, так сильно... как стенные часы! Мне весьма было досадно и на жену мою и на модную торговку. Я предчувствовал, что от прихотей первой и услужливости другой бумажник мой может истощиться. Рассудок беспрестанно твердил мне: пора для собственного благополучия сделать формальную ретираду 4); но природная моя застенчивость и боязнь услышать от вежливой и услужливой мадам Л. какое-нибудь неприятное приветствие не позволили мне воспользоваться добрым советом его. Я безмолвствовал, торговка без умолку лепетала, девушки, как угорелые, бегали по магазину с модною дрянью, а жена моя с жадностью пересматривала все. Наконец, выбрав себе материи и на капот и на платья -- с длинными и короткими рукавами, два эшарпа, из коих один тру-тру 5), блонд и несколько платочков, жена моя попросила все уложить в кордон. Я заплатил пятьсот семьдесят пять рублей, и мы отправились далее. Мадам А. проводила нас до самых дверей, отворила их и наговорила столько вежливостей, что и самым мелким письмом не упишешь и половины из оных на целом листе. Она, верно, проводила нас по покупке.
Только спустились мы с Полицейского моста, как, взглянув налево, жена моя опять вскричала: "Ах, друг мой! что мы сделали?.. Стой, Федот!". Кучер остановился. Я перепугался и подумал, не позабыла ли она чего в магазине или не оставил ли я и нем бумажника своего, в котором было еще четыреста двадцать пять рублей, кроме пятнадцати рублей, особенно отложенных для молебна; я осмотрелся и удостоверился, что последней беды еще не случилось.
-- Что же сделали мы и куда ты ведешь меня? -- спросил я у жены, которая, взяв меня за руку, почти тащила на лестницу.
-- Ужасную глупость! -- отвечала она.
-- Какую же?
-- Ту, что купили шляпку не в этом магазине. Я видела в окошко одну такую, какой родясь еще не видывала.
-- Сумасшедшая!..-- вскричал я.
Но двери были уже отперты, и мы вошли. Жена моя и здесь принялась пересматривать и перебирать модные вещи, только что привезенные из Парижа. Мадам Б. услуживала еще ловчее, нежели мадам А., и особенно умела прельстить одною шляпкою и модными часами с золотою цепочкою. Я было решился вооружиться всем моим хладнокровием, не слушать никаких просьб и убеждений и тем сохранить бумажник свой от конечного разорения, почему, приняв решительный вид, сказал твердым голосом: "Теперь у меня нет денег. Заедем завтра!". Но жена моя так нежно взглянула на меня, как еще ни разу не взглядывала, даже и в самый день свадьбы нашей. Я растаял и спросил:
-- Что стоят часы сии и шляпка?
-- Ровно пятьсот рублей.
-- Не дороги ли?
-- Помилуйте! Мы лишнего никогда не просим: это весь город знает. Мы никого не грабим..
При сих словах мадам сделала такой суровый вид, как будто бы я обидел ее ужаснейшим образом. "Что делать? Потешу жену и удовлетворю мадам",-- подумал я и, вынув бумажник, отдал последние из оного четыреста сорок рублей, включая к то число и пятнадцать, взятых на молебен. Потом вынул я и кошелек, в котором как будто нарочно было золота и серебра ровно на шестьдесят рублей. Расплатившись таким образом и простясь с удовлетворенною француженкою, сели мы в сани.
-- Куда же мы теперь поедем? -- спросил я у жены.
-- Как куда, друг мой! А к Казанской... ты разве позабыл?
-- Да зачем? Ведь мы хотели молебен отслужить, а у меня, по милости твоей, не осталось ни копейки! Что делать? Поворачивай, Федот! Поедем домой.
Таким образом, возвратились мы к себе в дом, не только не отслужив молебна, но даже не видев Казанского собора. Теперь я вот уже трое суток безвыходно сижу дома. Боюсь выйти. Что мне делать, сам не знаю!.. Первый выезд стоил мне тысячи семидесяти пяти рублей. Что, если и второй и третий столько же будут стоить? Ехать вместе с женою -- беда! Одну ее отпустить -- и того опаснее! Сам выехать -- боюсь; ибо, судя по неотступным просьбам жены, чтобы опять ехать в Казанский собор, я подозреваю, что она умышляет навестить или мадам А., или мадам Б., или незнакомую еще мадам В., которую особенно рекомендовала жене моей двоюродная сестрица.