Александр I получил этот донос в мае 1821 г., после возвращения из очередной поездки в Европу (Верону, Венецию, Баварию, Богемию). Реакция императора на этот документ неизвестна, поскольку записка была найдена после смерти царя в его кабинете без каких-либо следов работы с ней. Вместе с тем, возможно, он не только ознакомил великого князя Константина Павловича с этим доносом, но и попросил в особой записке изложить его мнение на этот счет. Записка «О вредном направлении умов военных людей и о мерах, принятых для отвращения в войсках духа вольнодумства», датированная 19 мая 1821 г. и предназначенная начальнику Главного штаба кн. П.М.Волконскому, ныне хранится в делах Военно-ученого архива РГВИА. В ней автор, анализируя истоки распространения в России либеральных идей, приходит к заключению, что, поскольку «успехи вольнодумцев и бунтовщиков распространяются и утверждаются до сего времени» и «они в нынешних обстоятельствах суть самые опаснейшие и без всякого сомнения будут продолжать действовать», следует принять «самые благоразумные меры, дабы описываемый дух вольнодумства не мог вкрасться в войска» (РГВИА 1821: 1-6).
К осени того же года относится и еще один донос на Союз благоденствия, авторство которого до сих пор точно не установлено, но в литературе имеются две версии. По одной из них — доносителем являлся тот же М.К. Грибовский (Федоров 1990: 135). По другой же, принадлежащей С.Н.Чернову, — источником информации об обществе мог быть М.Ф.Орлов, который в эти годы был очень близок со своим братом, генерал-майором А.Ф.Орловым и мог передать ему целый ряд тайн организации (Чернов 1960: 272-274). Таким образом, и до, и после Московского съезда правительство имело неопровержимые доказательства существования и деятельности тайного общества в стране.
В отечественной историографии не раз ставился вопрос, почему Александр I так и не дал хода всем этим донесениям и отказался от открытого судебного преследования членов Союза. Следует признать вполне справедливыми положения ряда авторов, основанные на доводах самого Грибовского, что подобное преследование в данных обстоятельствах не дало бы успешных результатов, поскольку внешне общество было распущено и «улики» уничтожены (Федоров 1990: 136; Семенова 1991: 68). Кроме того, громкий политический процесс в обстановке социальной нестабильности после возмущения Семеновского полка был невыгоден Александру, так как в глазах европейского общественного мнения обнаруживал, что и Россия также была не застрахована от «революционного духа» и «безумной мечты о возможности революции». О том, что император и его ближайшее окружение знали о существовании какого-то общества с либеральными целями, но все же не принимали никаких решительных мер, не раз писали современники. По мнению Д.И.Завалишина, как и многих других мемуаристов, это было, прежде всего, связано с тем, что государственным лицам из числа самых приближенных к царю, так же как и ему самому, «неловко было бы преследовать людей за те самые идеи и стремления, которые и они некогда разделяли» (Завалишин 1906: 213). Любопытна и точка зрения А.С.Пушкина, в дневниках которого есть одна любопытная запись: «Но пока государь окружен был убийцами своего отца — вот причина, почему при жизни его никогда не было бы суда над молодыми заговорщиками, погибшими 14 декабря. Он услышал бы слишком жесткие истины» (Пушкин 1995: 35). Безусловно, мотив раскаяния за ночь с 11 на 12 марта 1801 г. присутствовал в отношении царя к заговорщикам, но думается, что основным мотивом его действий были все же другие причины. Представляется, что отказ от политики репрессий в отношении членов первых преддекабристских организаций был связан еще с тем фактом, что в глазах Александра Павловича, а затем Николая Павловича тайные общества 1818-1821 гг. не представляли собой революционных организаций в собственном смысле этого слова и имели либерально-просветительскую направленность. Именно этим можно объяснить лояльное отношение власти к лицам, проходившим в Следственной комиссии и являвшимся только членами Союза спасения и Союза благоденствия: «Высочайше повелено оставить без внимания» — чаще всего звучало итоговое решение Следственной комиссии. С другой стороны, первые тайные общества декабристов, возникшие по образцу масонских лож, являли собой в большей степени союзы единомышленников, желающих поддержать и укрепить власть в ее реформаторских поисках. Поэтому не удивительно, что в 1820 г. один из руководителей Союза благоденствия, Н.И.Тургенев, совместно с кн. М.С.Воронцовым и кн. И.В.Васильчиковым добивались утверждения Александром I разработанного ими либерального проекта освобождения крестьян. Думается, что членов Союза и правительственных реформаторов, и вообще власть, объединяла еще одна идея — противостоять внутренним неурядицам и нестабильности в стране посредством руководства и надзора за общественным мнением. Известно, что в первоначальном варианте устава Союза благоденствия говорилось: «За сношениями, имеющими целью измену государству, должно следить с величайшей настойчивостью и к подозрительным лицам приставлять тайных наблюдателей». Союз должен был стать «оплотом трона... против безнравственного духа времени» (Семевский 1909: 423). Но и правительство, пытаясь вести тайный надзор за общественными настроениями, в течение 1821-1823 гг. начало вводить особую военную полицию в гвардейских войсках.
Кроме того, под впечатлением политического заговора 14 декабря как-то забылось, что в последнюю эпоху царствования Александра I, кроме декабристских тайных обществ, существовала масса других, в той или иной мере, масонского направления: «Черных братьев» и «Филоматов и филаретов» в Виленской губернии, «Тайное братство» в Астраханской губернии, тайное общество «свиней» в Москве, общество «Ищущих манны» и общество «Французский Парламент» в Петрозаводске. Таким образом, либеральные теории и мистицизм, гражданственность и социальные утопии — все вмещало бурное время. «Тогдашнее общество: масонские ложи, разрешенные правительством, давно приучили русское дворянство к такой форме общежития, — писал в своих черновых заметках Н.К. Шильдер. — Офицерские кружки, в которых велись беседы — о язвах России, о закрепощении народа, о тяжелом положении русского солдата, о равнодушии общества — незаметно превращались в тайные общества» (Шильдер: 24). Таким образом, неспособность власти решить основные проблемы социально-экономического развития страны приводила к тому, что либеральное оппозиционное движение превращалось в революционное.
Расхождение власти и общества, которое начинает перегонять ее в своих преобразовательных устремлениях, усилилось после конгресса в Троппау. Безусловно, этому способствовали рост революционного движения в Европе и те решения, которые были приняты монархами ведущих европейских стран с целью противостоять растущей революционной опасности. Российское правительство, также обеспокоенное влиянием революционизирующих идей, в эти годы очень внимательно следило за всеми политическими процессами, происходившими в Европе. В фонде Общей канцелярии военного министерства, хранящемся в РГВИА, отложилась масса документов, свидетельствующих о том, с какой подозрительностью и настороженнностью власти относились как к западным периодическим изданиям, распространявшимся в России, так и к лицам, ведущим «непозволительную» переписку со своими зарубежными друзьями и коллегами или отправляющимся в отпуск или командировку за границу1. Особо следует отметить две аналитические записки, дающие представление о характере и задачах европейского национально-освободительного и революционного движения: «Цело о тайных обществах, существующих в Германии и других европейских государствах» и «Записка о причинах и ходе народного освободительного восстания карбонариев в Неаполе», составленная генерал-майором К.Х. Бенкендорфом и относящаяся к 1820 г.2
О том, что изменения в правительственной политике соответствовали изменениям в идеях самого Александра I, не раз писали мемуаристы, а вслед за ними и исследователи. «Новая эра в уме императора Александра и в политике Европы», по словам П.А.Вяземского, нашла отражение и в негативном отношении императора к масонам. Недовольство царя широким распространением масонства в России, несмотря на то, что масонская традиция утверждает, что он сам состоял членом одной из лож, усилилось после восстания Семеновского полка, поскольку многие из участвовавших в «истории» офицеров являлись масонами. Кроме того, всем было известно, что революции в Южной Европе возглавлялись карбонариями или гетеристами, членами тайных организаций, сходных по своей структуре и политической программе с масонскими ложами. 1 августа 1822 г. был обнародован рескрипт Александра I о запрещении всех масонских лож в стране, но еще много лет власти пристально следили за тайно действующими или вновь возникающими масонскими организациями. В этой связи следует также отметить, что на закате жизни обычная лояльность императора ко взглядам окружающих сменилась резко проявляемой подозрительностью и нетерпимостью, о чем писали в своих дневниках даже члены императорской семьи — императрица Елизавета Алексеевна и великая княгиня Александра Федоровна. Развивающиеся неудовлетворенность и разочарование жизнью, колебания и неуверенность в себе, а также мистицизм выдвигали на первые места людей совсем иного мировоззрения и политической направленности (А.А.Аракчеев), чем в начале царствования, когда почти все сановники, работавшие с ним — В.П.Кочубей, Адам Чарторыйский, А.Н.Голицын, Н.Н.Новосильцев, М.М.Сперанский — в той или иной мере были причастны к масонству.
«Усиливающаяся мизантропия ко всем и к каждому с оттенком презрения к человечеству вообще», говоря словами Елизаветы Алексеевны, безусловно, были связаны и со слухами о цареубийстве, которые доходили до Александра и зарождали в нем чувство опасности. Среди членов тайных обществ не раз возникали проекты убийства императора как возможной формы коренных перемен в стране, что, в огромной мере, было спровоцировано восстановлением Польши. Польский вопрос всегда играл большую роль в жизни антиправительственных организаций, члены которых, как и многие русские люди вообще, были чрезвычайно взволнованы польской конституцией и слухами, что правительство намеревалось присоединить к Царству Польскому русские западные губернии, приобретенные еще в царствование Екатерины II. Известно, что в 1817 г. письмо кн. С.П.Трубецкого к А.Н.Муравьеву о польских делах привело к Московскому заговору и вызову на цареубийство И.Д.Якушкина. «Тогда были слухи, что Александр I удалился в Варшаву, откуда издаст манифест о «реформах», — писал, со слов Е.И.Якушкина, Н.К. Шильдер в своих неопубликованных заметках. — Декабристы были убеждены, что «вслед за этим последует общая резня помещиков». Чтобы избежать сего — решили убить Александра I» (Якушкин 1897: 15). Позже о намерении убить царя и всю императорскую семью не раз говорили П.И.Пестель, М.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин, А.И.Якубович.
Александру I, согласно свидетельству Николая I, которое было приведено выше, уже с 1818 г. стало известно о существовании тайного общества и замыслах декабристов о его физическом уничтожении. Но к императору, знавшему о заговоре и сдерживавшему заговорщиков, говоря словами того же Николая Павловича, «мудрыми и подозрительными мерами», только в последние годы пришло горестное сознание, что «их замыслы все еще продолжались и что в какой-либо день они могут поставить страну и правительство в очень опасное положение» (Россия и Англия 1907: 533). Начались усиленные поиски связей и документов общества, но не находилось ни того, ни другого, и общество продолжало оставаться для властей «неуловимым», хотя подозрительность и опасения императора росли с каждым днем. «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или по крайней мере сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии, — писал Александр I в своей записке, относящейся к 1824 г. и найденной после его смерти. — Ермолов, Раевский, Киселев, Михаил Орлов, гр. Гурьев, Дм. Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров, сверх того большая часть разных штаб- и обер-офицеров»3. По распоряжению Николая I копия с этого документа 18 марта 1826 г. была отправлена к Константину Павловичу в Варшаву для выяснения всех обстоятельств его появления и адресованности. В своем ответе на запрос И.И.Дибича цесаревич писал, что, хотя он не знал о существовании записки, но считает, что она могла быть адресована А.А.Аракчееву или кн. А.Н.Голицыну. Но если это было действительно так, то каких-либо следов их решительных мер против «возмутителей спокойствия» не обнаруживается. Вероятно, очень трудно было бороться, как писал И.Д.Якушкин, «против врага невидимого». Таким образом, вплоть до самого 1825 г., несмотря на все усилия тайной полиции, правительству, не только подозревавшему, но убежденному в существовании тайного общества, так и не удалось его обнаружить.
Как уже отмечалось выше, только донос унтер-офицера 3-го Украинского уланского полка И.В.Шервуда открыл заговор, существующий во 2-ой армии. Еще в декабре 1824 г. Шервуд, войдя в доверие некоторых офицеров — членов Южного общества, в первую очередь гр. Н.Я. Булгари и Ф.Ф. Вадковского, узнал о том, что в войсках, расквартированных на юге России, действует конспиративная организация «с преступными замыслами». Решив сообщить об этом правительству, 18 мая 1825 г. он отправил письмо своему соотечественнику — лейб-медику Я.В. Виллие для передачи императору. Вследствие этого Шервуд был вызван в Грузино к А.А.Аракчееву, а 13 июля 1825 г. доставлен в Петербург и представлен Александру I. Император долго расспрашивал его обо всех подробностях заговора, а затем поручил разработать план дальнейшего «разведывания» общества. Согласно этому плану, представленному Александру I 26 июля 1825 г., Шервуд должен был продолжить свою шпионскую деятельность в Одессе, а затем в Харькове, где, по информации, полученной императором еще в 1819 г., и по мнению самого Шервуда, могли находиться члены тайной организации. По приказу царя в дело был посвящен гр. И.О.Витт, который должен был дать лазутчику «все средства к открытию злоумышленников». Однако ни в Одессе, ни в Харькове Шервуд так и не смог выяснить структуру, намерения, планы, конкретное число членов и руководителей заговора, а главное — получить документальные материалы о нем. Узнав, что Вадковский находится в Курске, он срочно выехал на встречу с последним. 19 сентября 1825 г. эта встреча состоялась. И хотя Вадковский не дал никаких конкретных данных о тайном обществе, а только «вел преступные разговоры о цареубийстве», Шервуд все же отправил об этом с курьером сообщение Аракчееву. Безуспешными оказались все попытки Шервуда обнаружить «злоумышленников» и в Орловской губернии. Вернувшись в конце октября ни с чем в Курск, он снова попытался «нажать» на Вадковского. Для этого он составил мнимый «отчет» о своих действиях в пользу тайного общества на юге России, что произвело благоприятное впечатление и вызвало откровенность Вадковского, который «поведал» Шервуду о руководителях Южного общества. Довольные друг другом они расстались, договорившись о новой встрече в середине ноября.
А в это время император, пользуясь своим пребыванием на юге России, 11 октября 1825 г. отправился из Таганрога в столицу области Войска Донского — Новочеркасск. По дороге Александр вручил полученное им от Аракчеева письмо Шервуда начальнику Главного штаба И.И.Дибичу, приказав генералу послать в помощь унтер-офицеру полковника Лейб-гвардии Казачьего полка С.С.Николаева. Проведя несколько дней в совсем недавно основанном атаманом М.И.Платовым центральном городе Дона и Приазовья, царь отправился в станицу Аксайскую, расположенную на берегу Дона, а оттуда — в греческую колонию Нахичевань, где остался на ночлег. На следующий день он поехал в Ростов и вернулся в Таганрог лишь 15 октября. Через три дня состоялась встреча прибывшего в императорскую резиденцию генерала Витта с царем, с ведома и по заданию которого граф пытался вступить в Южное общество с разведывательной целью. Для этого Витт в августе 1824 г., через служащего при нем и завербованного им чиновника особых поручений А.К.Бошняка, вступил в переговоры с В.Н.Лихаревым и В.Л.Давыдовым. Граф уверял заговорщиков, что он, давно зная, что «в России существует тайное общество», полностью поддерживая его «цель и планы, душевно желал бы войти в оное и обещает чрез год приготовить 50 тысяч войска». Обрадованный Давыдов сообщил об этом в письме П.И.Пестелю, который, в свою очередь, «принял весть сию с восторгом», но не решился принять генерала в общество без согласия А.П. Юшневского. Генерал-интендант 2-ой армии, получив письмо от Пестеля и подумав «с полчаса», передал ответ через Н.И. Лорера, что «графа Витта принимать не надобно и всячески должно остерегаться, ибо, почему знать, что предложение его не есть притворное». Совет Юшневского был исполнен, и Витт не был принят в общество4. Сведения же, собранные генералом, а также показания Шервуда открывали возможность пресечения деятельности тайного общества. Таким образом, неоперативность, а скорее легкомысленность Александра I, a вслед за ним и высших должностных лиц государства в отношении антиправительственной организации сыграли трагическую роль, поскольку, если бы не было этого промедления и были бы более активны действия правительства, то, по мнению современников, «никогда возмущения Гвардии 14-го декабря на Иссакиевской площади не случилось, и затеявшие бунт были бы заблаговременно арестованы» (Шервуд 1896: 66-85).
Между тем Александр, которому казалось, что он «убежал» от проблем и что своими запоздалыми приказами сделал все необходимое для пресечения деятельности тайного общества, прекрасно проводил время в Таганроге. «Император гуляет ежедневно, несмотря ни на какую погоду, — передавала рассказ очевидца о последнем месяце жизни императора на юге кн. З.А.Волконская, — поутру с 7 часов до 10 в саду или на улицах города, затем катается верхом или едет в крытых дрожках или коляске с государыней, а после обеда они катаются снова вместе до б часов. Они живут вместе в прекрасно устроенном доме; по вечерам императрица постоянно играет на фортепьяно, а император возле нее поет. Он так оживлен здесь все время, что окружающие просто не узнают его» (Волконская 1878: 391). Видя улучшение здоровья Елизаветы Алексеевны и согласившись на уговоры прибывшего в Таганрог генерал-губернатора Южного края гр. М.С.Воронцова, император решил совершить поездку в Крым. Это путешествие стало последним в его жизни.
В литературе не раз отмечался тот досадный факт, что в рассказах современников и даже очевидцев последних дней жизни царя много хронологических неточностей, логических противоречий, недомолвок. Не претендуя на исчерпывающее освещение всех обстоятельств смерти Александра I, хочется все же остановиться на некоторых из них, имеющих причинно-следственную связь с событиями междуцарствия, приведших к кризису власти и трагедии 14 декабря.
