Ольга Эдельман

НЕЗНАКОМЫЙ ПЕСТЕЛЬ

Весной 1812 года любящие и заботливые родители писали молоденькому сыну, только что поступившему на военную службу и отбывшему в полк.

Мать:

Несмотря на то, что не прошло суток с тех пор, как вы нас покинули, дорогой мой Павел, нужно все же воспользоваться этой оказией, чтобы еще раз вас благословить и сказать вам, чего стоит материнскому сердцу расстаться с любимым сыном! Да пребудет с вами Господь! Я тревожусь всякую минуту, чтобы не забыли что-нибудь из ваших вещей. Уже есть забытая ваша чайная ложка, 5 рублей, и пр. Во имя Неба, соблюдайте порядок и экономию. В остальном следуйте всем советам вашего достойного и превосходного Батюшки[1].

Отец:

Благослови вас Бог и помоги вам всеми возможными способами избежать игры. Это одна из самых опасных страстей. Я весьма рад видеть из вашего письма, мой добрый друг, что вы сами чувствуете опасность вкуса к игре и что вы избегаете всяких обществ, где могут находить в ней вкус. Содержание ваших лошадей не дорого, если сравнивать с тем, что истратили другие, но в остальном 140 руб. за 6 недель содержания двух лошадей, это довольно дорого даже по здешним ценам. Я уверен, что вы не только будете избегать всех бесполезных расходов, но что вы даже будете экономить, насколько обстоятельства вам позволят. Вы знаете, дорогой Павел, как мы бедны, и что мне случается иногда не иметь в доме ни гроша. Несмотря на это, я сделаю все возможное, чтобы вы не испытывали затруднений[2].

Молодого человека звали Павел Пестель, а переживавшая из-за чайной ложечки и пяти рублей матушка являлась супругой генерал-губернатора всей Сибири.

Письма родителей декабриста дошли до нас благодаря тому, что были изъяты при его аресте и сохранились в составе архива Следственного комитета[3]. Конверты с письмами вскрыл в 1903 году работавший тогда хранителем Государственного архива Министерства иностранных дел известный историк Н.П. Павлов-Сильванский. С тех пор в печати появилось несколько писем и фрагментов из них[4], полная публикация готовится мною только сейчас[5].

Павел Иванович разобрал письма по датам и разложил их в конверты, конверты пронумеровал, надписав: «Родительские письма», «Старые письма моих Родителей» — и проставив даты. Похоже, матушкины призывы к порядку не прошли даром. Но вот что оказалось неожиданным: как раз ее письма до 1823 года отсутствуют[6], тогда как письма от отца декабрист хранил все, полученные с самого детства. Сохранил он и письма к себе, ребенку, от деда Бориса Владимировича Пестеля и бабки с материнской стороны Анны фон Крок, несколько писем от рано умершей тетки Софьи Леонтьевой, пачку писем своих учителей и воспитателей. Письма же от матери сын начал беречь только с 1823 года, хотя из имеющейся переписки видно, что родители аккуратно писали по очереди.

Из одной работы о П.И. Пестеле в другую кочует утверждение, что декабрист был в конфронтации с отцом, «сибирским тираном», зато близок с матерью, женщиной образованной, утонченной, чуть ли не разделявшей его идеи. Семейная переписка опровергает и то, и другое[7].

ОТЕЦ И МАТЬ

Как раз с отцом Иваном Борисовичем были, по-видимому, теплые и доверительные отношения: он обсуждал с сыном его служебные дела, давал советы, рассказывал новости, иногда — понимая, что письма перлюстрируются (недаром Иван Борисович сам посидел в кресле московского почт-директора), — осторожно высказывал свои соображения о придворных интригах, степени влияния тех или иных лиц, особенно когда это были сведения, касавшиеся начальников сына. Вопреки своей репутации, «сатрапом» и «сибирским тираном» Иван Борисович не был[8]; он чрезмерно доверял поставленным им же местным губернаторам, отказываясь верить в их злоупотребления, но сам был человеком добродушным, справедливым, даже слегка наивным, исповедовал дидактически-прямолинейно трактуемые добродетели («Ах! дорогие мои дети, просите Бога, чтобы он дал вам сердца, способные живо чувствовать счастье от того, что доставляешь его ближним. Нет блаженства равного тому, когда облегчаешь угнетенных. Вот, мои добрые друзья, единственное и наибольшее удовольствие, какое дает нам высокое положение — это иметь возможность сделать больше счастливых»[9]), был набожен до некоторого даже ханжества. Имел опыт придворных интриг — но в итоге проиграл и был отправлен в отставку, граничившую с опалой. Из писем его складывается впечатление, что Иван Борисович был человек мягкий, склонный к сентиментальности, не особенно умный и в целом безобидный. Он много в каждом письме заверял сына в своей отцовской нежности, слал благословения и объятия, называл себя «ваш лучший друг». Павел был его любимцем, а вот на младших сыновей Иван Борисович то и дело старшему жаловался: безответственность, легкомыслие, эгоизм, небрежение к службе, Борис к тому же игрок.

Семья была лютеранская, в России Пестели жили с эпохи Петра Великого, домашняя переписка велась на французском языке, хотя дети начинали говорить на русском. Сам Иван Борисович вставлял в письмах отдельные русские слова (увы, с собственной оригинальной орфографией), а единственное письмо, написанное им сыновьям целиком по-русски, писано рукой секретаря[10]. Отец объяснил это своим якобы неразборчивым почерком, но это явная отговорка: Иван Борисович не хотел показать свою слабую русскую грамотность мальчикам, которых как раз тогда наставлял прилежно учиться. Нужда в этом была отнюдь не умозрительная: у Пестелей не было родовых имений, вся надежда на будущее благополучие детей связывалась с их успехами по службе. И отец весьма часто им об этом напоминал, причем напоми­нания о прямой необходимости службы для достатка не забывал сопровождать возвышенно-патриотической риторикой о ревностном служении отечеству и государю («...вы приготовите себе прекрасное будущее, став добрыми и полезными своему отечеству. Чтобы иметь право ожидать отличий и наград от своего государя, надо начать с того, чтобы сделать себя способным к употреблению на службе своему отечеству полезным образом. Чтобы достигнуть этого, надо приобрести способности и необходимые познания. Тогда наш повелитель употребит их на благо нашего отечества, управление которым доверено ему Всевышним. Какое счастье иметь возможность сказать себе: я служу своему повелителю с усердием и я полезен отечеству. Ни с чем не сравнимое наслаждение для прекрасной души. Я надеюсь, что вы испытаете однажды это благородное наслаждение»[11]). По воспитанию Павел Пестель был вовсе не беспечным русским баричем.

Следует, кстати, решительно отмести слухи и подозрения насчет лихоимства генерал-губернатора всей Сибири. Иван Борисович непрестанно жаловался на безденежье, сетовал, что лишен возможности посылать больше денег поступившим в армию сыновьям, жил займами. После крушения служебной карьеры он оказался почти без средств и с непомерными долгами. О том, чтобы оставаться в Петербурге с его дороговизной, речи быть не могло. Иван Борисович с женой и дочерью перебрались в единственное свое владение, купленную за несколько лет до того деревню Васильево в Смоленской губернии, в 149 душ. Дамы уехали из столицы весной 1822 года и остановились у родственников в Псковской губернии, глава семьи был вынужден задержаться еще на несколько месяцев, чтобы уладить дела с кредиторами. Зиму 1822/23 года провели у псковской родни. «Я всякий день ожидаю 500 руб. за часы, которые велел продать. Эти деньги должны прибыть ко мне из Петерб[урга]. Я требовал их в трех письмах и жду с каждой почтой. Я не могу ехать без этой небольшой суммы, поскольку мне нечем оплатить прогоны с 10 лошадьми, нужными нам, чтобы добраться до Смоленска. Как только эти деньги придут, мы пустимся в путь, чтобы похоронить себя в Васильево», — писал Иван Борисович Павлу Ивановичу 5 июня 1823 года[12]. А через месяц, добравшись до Васильева, мать описывала сыну положение так: «Мы приехали сюда с 78 руб. 30 коп. в кармане и еще продали овса на 500 руб. С этой суммой мы должны прожить по крайней мере до нового года! Так что будем считать огарки свечей, глотки вина (плохого), которое иногда необходимо нашим старым желудкам, наконец все, что нужно покупать, и к несчастью, несмотря на все лишения, каким мы себя подвергаем, есть много вещей первой необходимости, которые нельзя не купить»[13]. В Смоленской губернии перед тем случилось несколько неурожайных лет кряду, дохода имение не приносило, дом был старый и настоятельно требовал ремонта, денег на который не было. В общем, в кристальной честности бывшего генерал-губернатора сомневаться невозможно.

Пестели много лет прожили в Москве и Петербурге. Иван Борисович занимал видные должности. Однако до странного мало упоминаний о чете Пестелей в письмах, дневниках, мемуарах современников, включая тех, кто, несомненно, их знал. Вместо сколько-нибудь информативных рассказов находим сплетни о злоупотреблениях «сибирского проконсула», ехидные замечания о том, как он управлял Сибирью из Петербурга[14], недобрые характеристики: надменен, высокомерен. Приходится заключить, что Пестели-родители не вызывали особых симпатий. Отчасти, конечно, это объясняется тем, что родовитая аристократия косо смотрела на немцев, да еще и «выскочек», делавших карьеры, деловитых и энергичных офицеров и бюрократов, успешно конкурировавших с русскими барами и оттеснявших их от лакомых должностей. Кроме того, Пестели, по-видимому, принадлежали к особой среде служилых немцев, ускользавшей от внимания большинства мемуаристов[15]. Письма их, впрочем, свидетельствуют о знакомстве со многими домами столичной аристократии, более того, они бывали на обедах у императрицы Елизаветы Алексеевны, жившей отстраненно от света и строго выбиравшей тех, кто допускался в ее кружок. Но, видимо, все же обаянием старшие Пестели не были одарены. «Старый Пестель был малорослый толстяк. Жена его, урожденная фон Крох[16] (дочь сочинительницы "Писем об Италии и Швейцарии", урожденной фон Диц), была женщина умная, и не только образованная, но и ученая. Не знаю, как она уживалась с своим тираном (хотя, впрочем, политические тираны бывают иногда самыми нежными мужьями), но детям своим, особенно старшему Павлу, внушала она высокомерие и непомерное честолюбие»[17].

Для той эпохи назвать даму «не только образованной, но и ученой» — комплимент весьма сомнительный. Мать Елизаветы Ивановны Пестель Анну фон Крок тот же мемуарист аттестовал как умную и просвещенную[18]. Она жила то в Москве, то в Дрездене. А.Я. Булгаков, проезжая в 1819 году саксонскую столицу, отписал брату, какое там есть русское общество: «Есть еще Крокша, но я и не поеду туда: слишком там умничают»[19]. Занятно, что далее Булгаков упомянул Меньшикова, который «по уши в книгах и работе, но очень весел», — видимо, в отличие от госпожи Крок, Меньшиков не «умничал». Кстати, тот же Александр Яковлевич осенью 1802-го—весной 1803 года служил в посольстве в Неаполе вместе с зятем Пестелей Леонтьевым, женатым на другой дочери А. фон Крок — Софье. Булгаков, сообщая брату о приезде Леонтьева в миссию, прибавил, что тот «женат на Пестельшиной сестре»[20]. Стало быть, братья Булгаковы прекрасно знали Пестелей, хотя в переписке их те вовсе не фигурируют. О Леонтьевых Александр Яковлевич отзывался очень хорошо («.он прелюбезный человек, смирен, добр, чувстви­телен, услужлив; жена его также»; «Какие редко добрые люди он и она!»[21]). О Пестелях он ничего подобного не говорил.

Весьма лестные оценки Пестелям дала А.И. Колечицкая, их соседка по смоленскому имению[22]. Но здесь нужно сделать поправку на то, что это была провинциальная помещица, с пиететом смотревшая на столичных выходцев.

Внушения «высокомерия и непомерного честолюбия» в сохранившихся письмах Елизаветы Ивановны к сыну не заметно:

Последние новости, которые мы от вас получили, мои дорогие Дети, доставили мне двойное удовольствие узнать, что ваше здоровье и ваша учеба одинаково хороши. Отметьте мне в точности занятия каждого часа за день, то есть сделайте мне таблицу всех дней недели на отдельном листе, я смогу хотя бы иметь удовольствие следовать за всеми вашими занятиями, и всякий раз как мои сердце и мысли перенесут меня к вам, я буду точно знать, где вы находитесь. Что до музыки, я не очень одобряю выбор Воло. Клавесин — это недостаточно портативный инструмент для военного, как и вообще для молодого человека, предназначенного к службе; и проведя несколько лет в занятиях с пианино, вы окажетесь, быть может, вынужденными его бросить из-за невозможности перевезти инструмент или даже невозможности его приобрести, поскольку это самый дорогой инструмент. Подумайте об этом, мой добрый друг, и делайте затем что хотите, но будьте готовы впоследствии не пожалеть о потерянных времени, деньгах и усилиях[23].

В этом фрагменте, как и в прочих дошедших до нас письмах матери, не видно, по правде говоря, ни особой «учености», ни интеллектуальности[24]. О тонкости, артистизме, романтичности, поэтичности натуры он тоже никак не свидетельствует. Елизавета Ивановна была погружена в домашние мелочи, довольно часто жаловалась на здоровье; как и отец, всякий раз заверяла сыновей в своей любви и слала благословения. Почерк у нее мелкий, твердый и очень аккуратный, а в написанном Иваном Борисовичем она, случалось, подправляла орфографию и расставляла надстрочные значки над буквами. Ее французский стиль намного элегантнее, чем у мужа, и тот первым это признавал. Иван Борисович в письмах сыновьям называл ее «ваша превосходная матушка», в свою очередь подробно сообщал о ее здоровье (часто добавляя, что она переносит страдания с ангельским терпением). Родители неизменно подчеркивали полное согласие и единство. Однако из писем складывается впечатление, что Иван Борисович был под каблуком у супруги.

Готовность считать огарки свечей и глотки вина, выгадывать на листках писем[25], рассуждение о непрактичности пианино, призывы к экономии вперемешку с чувствительными заверениями рисуют Елизавету Ивановну Пестель как типичную домохозяйку немецкого склада. Экономность ее, впрочем, была мелочной и призрачной. Ликвидируя дом в Петербурге перед отъездом, Иван Борисович обнаружил «непростительные плутни, какие Никита делал со всеми нашими поставщиками. Он обкрадывал нас самым жестоким образом. Мне противно говорить об этом, но вы будете в ужасе, если узнаете однажды, что он с нами сделал»[26]. Никита был управляющим в петербургском доме, а не где-то в имении, вдали от хозяйских глаз. Но Иван Борисович был доверчив, а экономная хозяйка дома, по-видимому, в крупные счета не вникала.

Среди сохраненных декабристом бумаг, но не в пачках родительских писем, а среди писем от бабушки, деда, воспитателей, есть две копии писем на немецком языке, сделанных, вероятно, рукой Е.И. Пестель. Одно из них должно относиться ко времени между выпуском Павла Ивановича из Пажеского корпуса (декабрь 1811 года) и отъездом в армию (апрель 1812 года). Письмо представляет из себя длинную нотацию, касающуюся двух эпизодов. Приведем один из них во всей его пространности:

Принуждена довести до тебя, мой милый Павел, некоторые размышления о тебе, на которые давеча навела меня материнская забота. Пускай из оных вынесешь ты убеждение, что не все то мелочь, что ею кажется. И человек истинных, твердых правил и стремления к добру каждому шагу и каждому слову придает значение и смысл.

1. На мое недавнее замечание о слабом здоровье Л... ты отвечаешь: «Боже сохрани! Плохо его здоровье!» Ты, конечно, не задумался о том, что заключено в сих словах. «Боже сохрани» доказывает отвращение, которое ты испытываешь пред такой возможностью, хотя в сущности ты, к сожалению, думаешь о том совершенно равнодушно. Итак, собственно потому такой человек заслужил презрение. Разумеется, ты не считаешь Л... лучше себя самого. И все же — позволь напомнить твоей совести — твое здоровье уже давно хорошее, нет спору, здоровье твое пока хорошее, хотя твой ответ заставляет предполагать, что с тобою этого б и быть не могло! Слабый человек однажды может ошибиться, порядочный человек в том раскается, станет избегать этого и не будет бахвалиться мнимой добродетелью. На сие способно лицемерие — худший из всех пороков. Искреннему человеку в любом состоянии духа подобает ответ «нет», или «я не думаю», или «я не знаю». Но лицемер сознает собственную низость, пытаясь прикрыть ее видом напускной добродетели, и таким образом он паче всего унижает себя. Таковой обман противен искренности и собственному достоинству человека любого пола, возраста и состояния, заставляет дурного человека опускаться еще ниже. В своем ответе ты, собственно говоря, не намеревался лицемерить. Так я полагаю. Сии слова воздавали должное моим правилам и правилам твоего отца. Однако более тонкое чувство, вызванное прямодушием и совестью, должно было бы подсказать тебе, как будет истолкован ответ.

Тот, кто не смущается при воспоминании о прегрешении и дурной наклонности, готов впасть в порок. И сие заставляет меня страшиться за тебя тем паче, что тебя это совсем не пугает. Павел, пойми и хорошенько поразмысли над сим советом и устрашись грядущего![27]

Вторая половина письма посвящена еще одному прегрешению молодого человека: «отпросившись» у родителей к дяде Андрею Борисовичу и некоему Альберту, он посетил лишь последнего «и утверждал, будто не застал дядю, тогда как он не выходил из своих покоев. Лицемерие и ложь идут рука об руку».

Сказанное, в общем, позволяет догадываться, отчего Павел Пестель не хранил материнских писем. Конечно, в тех ее приписках (иногда довольно обширных) к письмам Ивана Борисовича, которыми мы располагаем, содержатся не только мелкие бытовые подробности и жесткие нотации по ничтожным поводам. Она рассказывала новости о родственниках и знакомых, иногда не без иронии, могла пошутить и на собственный счет, облачивши шутку в нарочито литературные формы.

Переписка довольно надежно очерчивает круг того, о чем они говорили — и не говорили. Главное для нас — то, что родители совершенно упустили интеллектуальную жизнь сына, его интересы, идеи, мысли[28]. Похоже, что Иван Борисович все же был о них осведомлен несколько лучше, в письмах его несколько раз мелькают отклики разговоров с Павлом Ивановичем. Одно место в письме отца от лета 1822 года позволяет заподозрить, что он знал или догадывался о принадлежности сына к масонам, а может, и о его вольнодумстве: он слишком подчеркнуто сообщил о ходящих в столице слухах, что 2-я армия кишит «злонамеренными людьми», а также о выходе указа о запрещении ма­сонских лож, будто бы предупреждая сына («Здесь говорят, что во 2-й армии есть злонамеренные, и хотя я этому не верю, но тем не менее, мой долг как отца, друга и патриота предупредить вас об этом, чтобы вы остерегались их при знакомствах, которые будете делать. Эти люди опасны, и всякий честный человек должен чураться их»; «Все, кто принадлежал к какой-либо ложе, имеют наименовать ее в своих подписках, обещая более не состоять там, и они тем лучше сделают, что вероятно, у полиции есть список всех масонов в стране»)[29]. Однако мудрено решить, было ли то тонкое, осторожное предупреждение — или же, напротив, наивность ни о чем не подозревавшего Ивана Борисовича.

«ЧЕМОДАН КОЖАНЫЙ ВЕТХИЙ»

Письма старших Пестелей уточняют многие детали биографии Павла Ивановича, позволяют иначе судить о причинах и смысле тех или иных обстоятельств. Но что добавляют родительские письма к нашему представлению о личности Павла Пестеля?

Семья Пестелей была не просто семейством обрусевших выходцев из Германии (кстати, не остзейских немцев, а именно немецких, саксонских). «Немецкость» Пестелей весьма ощутима. Да, дети начинали говорить по-русски и учили немецкий как иностранный, причем второй, первым был, разумеется, французский. Глава семьи гордился тем, что не только провел жизнь в России, но и никогда не выезжал за ее пределы[30]. Однако они сохранили лютеранскую веру. Сыновей отправили учиться в Дрезден — не совершать путешествие по Европе для завершения образования, а именно учиться, — что было нетипичным для той эпохи решением и обеспечивало, по-видимому, более серьезные штудии. Бабка Анна фон Крок, перебравшись в Дрезден вслед за внуками, осталась там жить. Возможно, это косвенно указывает на то, что семья поддерживала связи с немецкими родственниками по линии Пестелей и фон Кроков[31].

Современники имели достаточно оснований видеть в Пестелях немцев[32]. Отличался Павел Иванович от русских дворян-помещиков и иным имущественным положением, и вероисповеданием, и жизненными установками: учиться, служить. Он, несомненно, вполне принадлежал к столичной среде молодых дворян, офицеров, гвардейцев. Но сама эта среда была не вполне однородна, имелись нюансы.

Вспомним о культивировавшейся Елизаветой Ивановной экономии. Это дает ключ к прочтению источника, всегда бывшего доступным, но не замеченного никем из многочисленных исследователей биографии вождя декабризма. В архиве следствия сохранились описи вещей декабристов, которые забирали у них по прибытии в крепость (по просьбам узников потом кое-что выдавали в казематы). Вещи чиновники принимали на хранение под расписки, возвращали так же. Таким образом, можно детально узнать содержание багажа многих декабристов. Вещи П.И. Пестеля перечислены в двух составленных в разное время описях, одна из них сделана плац-майором Петропавловской крепости Подушкиным, датирована 31 июля 1826 года и озаглавлена «Опись вещам, оставшимся после убылых из Санкт-Петербургской крепости арестантов, какие именно остались вещи и сколько принадлежат им денег, о том значит[33] ниже сего»[34]. Во второй описи, составленной в октябре 1826 года, перечислены те же предметы, но при сличении текстов местами обнаруживаются дополнительные пояснения[35]. Публикуемая таблица воспроизводит часть описи Подушкина, относящуюся к П.И. Пестелю, в квадратных скобках даны дополнения по второй описи, особенности орфографии подлинника сохранены.

Звание арестантов, их собственных вещей и денег

число вещей   Бывшего полковника Пестеля

В 1-м чемодане

Чемодан кожаный ветхий  1

Шинель форменная темно-серого сукна 1

Рейтузов форменных темно-зеленого сукна 2

Мундиров темно-зеленого сукна 2

из коих один с эполетами и с 4-мя крестами

Шарфов серебряных с серебряными пряжками 2

жилетов: черных матерчатых 3

белого пике 2

Перчаток белых лосиных 3 пары

Мучтук энтарный[36] 1

Косынка черная тафтяная 1

Получулок бельевых 28 пар  в том числе 3 пары ветхих

Простынь холщовых 10 из коих 4 ветхие

Рубах полотняных 4 из коих три ветхих 2

Подштанников холщовых 8  из коих 3 ветхих

Кусок холстины для починок простынь и прочего 1

Полотенцов холщовых 10  из коих 5 ветхих

Наволочек холщовых подержанных 10

Колпак спальный белый бумажный ветхий 1

Платков носовых: шелковых [ветхих] 4 белых 7

Подушка пуховая с белою холщовою наволочкою 1

Простыня холщовая ветхая 1

Шапка форменная 1

Во 2-м чемодане

Чемодан кожаный ветхий 1

Одеяло шелковое голубое стеганое на вате 1

Одеяло таковое же ветхое 1

Простынь холщовых крепких 2 ветхая 1

Рубах полотняных ветхих 3

Подштанников ветхих 2

Платков носовых ветхих: белых 4 шелковых 3

Получулок бельевых ветхих 2 пары

Колпак бумажный ветхий 1

Жилетка пике ветхая 1

Салфетка в коей завернут чай и сахар 1

Тюфяк набитый волосом, местами погнившая 1

парусина

Полусапожков кожаных со шпорами 2 пары

Подушка пуховая с белою холщовою наволочкою 1

Ковер ветхий [небольшой] 1

В ящике деревянном с нутренным замком

Эполеты штаб-офицерские с футляром  1

Зеркало в рамке сломанное 1

Платок шелковый ветхий 1

Ложка столовая медная высеребренная 1

Ложка таковая же чайная 1

Стаканов хрустальных 2

Столовый ножик с вилкою 1

Щеток зубных 2

Зубочистка серебряная 1

Пружина для чищения языка серебряная 1

Ножницы малинькие 1

Пузырь для держания курительного табаку 1

Щеток головных  2

платяная 1

сапожных  4

Мучтук аплеке энтарной [старый][37]  1 

Табакерка с портретом графа Витгенштейна 1

Трубка каменная 1

Мыла канфарного кусок 1

Жестянка с зубными порошками 1

Мыльница каменная [старая] 1

Кисточка для бритья 1

Футляр красного сафьяну с четырьмя бритвами 1

Ремень для поправки бритвы 1

Футляр с ремнем для бритвы 1

Очки стальные 1

Трубка в медной оправе [глиняная[38]] 1

Чубук с чахлом 1

Жестянка с ваксою 1

Бумага с нитками, тесемками и иголками 1   [нитки в синей сахарной бумаге, бумага и иголки]

Часы золотые с бронзовою цепочкою без ключика 1

Перстень золотой [с гербом] 1

Крестов пуллемерит [39]  2

Крест Святыя Анны 2-й степени 1

Крест Владимира с бантом на пружине 1

Медаль в память 1812 года 1

Крест Золотой Распятие Исуса Христа 1

Ладоночек

Денег государственными ассигнациями 175 р.   в зеленом бумажнике

Серебром мелким в кошельке   4 р. 65 коп.

Предписание дежурного генерала 2-й Армии 1

Письмо его же дежурного генерала Байкова 1

Иностранных орденов на пружинке [на пряжках]

Вещи в особенном ковре

Ковер большой  1

Шуба некрытая волчьего меху ветхая  1

Шинель светло-серого сукна с бобровым воротником 1

Шинель же форменная светло-серого сукна ветхая   1

Сертук форменный темно-зеленого сукна  1  поношенный

Жилет черный шелковый  1

Косынок черных, из коих одна с подгалстушником  ветхая

Сапоги теплые [ветхие]   1

Шапка дорожная     1

Подушек кожаных [старых]  2

Платок большой шерстяной [старый]  1

Кушак шерстяной красный [старый]  1

Тулуп на беличьем меху крытый камлотом [старый]  1         

Вещи замечательно дополняют портрет полковника Пестеля, позволяют узнать о его привычках: во что он одевался, какими пользовался трубками, полотенцами, мыльницами. Нигде не упоминалось прежде, что он нуждался в очках.

Воистину, наставления Елизаветы Ивановны Пестель не пропали втуне. Перед нами опись вещей человека весьма бережливого. Таких изумительных деталей, как иголки, нитки и специальный кусок холстины для заплаток, не встречается больше в багаже ни одного из декабристов. Ни у кого больше не было такого количества вещей ветхих и старых. Да и столь обширный багаж был у весьма немногих. Большинство южных декабристов имели при себе набор вещей, который условно можно назвать типичным багажом путешествующего по казенной надобности офицера, безотносительно к тому, едет ли он в командировку или, как в данном случае, под арест. Офицеры-декабристы среднего достатка брали с собою несколько смен белья, один-два запасных сюртука и форменные штаны, сменную обувь, несколько полотенец, салфеток, часто — чайник, стакан, чайную ложку, кулек чаю и сахару; по зимнему времени, естественно, присутствовали теплые вещи. Некоторой роскошью были халат, домашние туфли, пользовались популярностью теплые платки и шали. Ковер был характерным атрибутом офицерского багажа, в него заворачивались крупные вещи — шуба, шинель, теплые сапоги, трубка с длинным чубуком. Вещи Пестеля, перечисленные в конце списка, после большого ковра, также, вероятно, были упакованы в него. Бывали, конечно, бедные офицеры, багаж которых сводился к одной-двум рубахам да паре носков. Но Пестель совсем уж беден не был, об этом свидетельствует само количество его вещей.

Павел Иванович поношенных старых вещей не выбрасывал, а аккуратно чинил. Не сам, наверное, а приучил денщиков (интересно, кстати, когда они успели упаковать столь основательный багаж?). Но зачем полковник, отправляясь под арест, взял с собой столько вещей?

Вообще, помимо некого усредненного набора, встречаются и нетипичные описи вещей декабристов, что объясняется обстоятельствами, в которых они были арестованы. Например, список вещей С.И. Муравьева-Апостола, помещенный в той же описи Подушкина от 31 июля 1826 года, исчерпывается поношенным форменным сюртуком, черным жилетом и черной же ветхой шейной косынкой, подтяжками и одной рубашкой, также ветхой. И неудивительно, ведь Сергей Муравьев был взят на поле боя, багажа у него вовсе не было. То же и М.П. Бестужев-Рюмин, от которого остались: «шинель ветхая форменная, шапка теплая, косынка черная шейная ветхая, тулуп ветхий никуда не годный». А вот А.Н. Раевский не смог отправиться в крепость без золотой булавки с бирюзой и бриллиантами, двух сюртуков и двух новых фраков, шести жи­леток, тридцати тонких рубах, 26 белых галстуков, девяти пар шелковых чулок и одиннадцати пар бумажных, дюжины белых тонких воротников, 13 пар перчаток, флакона духов, бутылки одеколона и многого другого[40]. Экстравагантный для узника щегольской багаж говорит о том, что Александр Николаевич собирался не столько в крепость, сколько в столицу, и служит косвенным подтверждением его непричастности к тайным обществам: обладатель такого багажа явно считал свой арест недоразумением.

В багаже Пестеля находились, похоже, все его вещи, за исключением домашней утвари. Носильное белье, постельное белье, полотенца, подушки, одеяла, тюфяк. Зачем он взял с собою все это? Пестель, в отличие от А.Н. Раевского, был в высшей степени причастен к тайному обществу, и опись вещей приоткрывает нам, как он оценивал свою дальнейшую участь: он собирался не столько под арест, сколько в сибирскую ссылку, вероятность которой была ему вполне очевидна. Но багаж свидетельствует также о том, что ожидал он именно ссылки, а никак не смертной казни.

В апреле 1826 года обнаружился документ, получивший название завещания Пестеля и дополняющий наши представления о его быте, имуществе и характере. Он давно опубликован[41], хотя в дальнейшем не привлекал к себе исследовательского внимания. 7 апреля главнокомандующий 2-й армией П.Х. Витгенштейн прислал на имя начальника Главного штаба И.И. Дибича лист, найденный при повторном обыске в доме Пестеля, написанный его рукой и озаглавленный «Оставляю в знак памяти и дружбы, Пестель». Это не завещание в строгом смысле слова, а лишь перечень ценного имущества с указанием, кому оно оставлено. Даты документ не имеет, но может быть датирован по чинам перечисленных там офицеров. Все они служили в Вятском полку и в названных чинах фигурируют в списке офицеров на апрель 1823 года, к моменту же составления следующего по времени списка (август 1823 года) некоторые из них уже были повышены[42]. Таким образом, «завещание» составлено между апрелем 1823 и августом 1824 года, неясно, по какой причине, но, может быть, — перед поездкой Пестеля в Петербург в начале 1824 года. Основное место в нем занимает перечисление лошадей и лошадиной упряжи, оставлял их Пестель разным офицерам своего полка. Лошадей у полковника неожиданно много: семь верховых (каждая названа по масти и фамилии того, у кого, вероятно, была куплена), тройка гнедых лошадей для дрожек и четверка рыжих каретных лошадей (завещаны А.П. Юшневскому). Кроме того, упомянуты дрожки с тремя хомутами, три вьюка, два седла (новое и старое), наборные хомуты для четверни «со всем прибором», коляска, домашняя утварь (посуда фаянсовая, оловянная, медная кухонная и стеклянная, с приборами для водки и уксуса), три пары позолоченных подсвечников, лампа и кенкеты. Утварь обыкновенная, приличная, но не роскошная.

Пестелю приходилось довольно много ездить по служебным делам. Из Линцев в Тульчин, в Киев на контракты, в Бердичев на ярмарку. Так что иметь дрожки и коляску для него было необходимостью. А вот количество его лошадей удивительно. Оно не адекватно ни скромному достатку Пестеля, ни его должности пехотного полковника. Даже принимая во внимание, что до назначения в Вятский полк он числился по Кавалергардскому (однако в строю не служил), а затем, в 1819—1821 годах — по Мариупольскому гусарскому и Смоленскому драгунскому, — число лошадей и для кавалериста избыточное.

К тому же для служебных разъездов он имел возможность пользоваться полковыми лошадьми. Остается думать, что Павел Иванович был страстным лошадником. Он берег ветхие рубахи и полотенца, но не мог удержаться от покупки очередной лошади[43]. Да и на допросе в Тульчине 22 декабря 1825 года, объясняя свою поездку в Бердичев, где он, по показанию доносчика, должен был встречаться с членами польских тайных обществ, Пестель сослался на желание посетить ярмарку («потому что я охотник до лошадей»[44]). Даже если это была отговорка, в штабе армии хорошо знали Пестеля, его интересы и увлечения, — стало быть, и любовь его к лошадям была известна.

«УДИВИТЕЛЬНО НАПОМИНАЛ ОН ПОРТРЕТ НАПОЛЕОНА»

В письмах родителей перед нами предстает иной Павел Пестель, не тот, которого мы знаем из мемуаров его товарищей по тайному обществу. Напомню, каков был тот образ. «Павел Иванович Пестель был человек высокого, ясного и положительного ума. Будучи хорошо образованным, он говорил убедительно, излагал мысли свои с такой логикою, такою последовательностию и таким убеждением, что трудно было устоять противу его влияния», «его светлый логический ум управлял нашими прениями» (Н.В. Басаргин); «Пестеля нельзя ставить наряду со всеми остальными членами общества. Об нем все говорят как о гениальном человеке. <...> Ни у кого из членов тайного общества не было столь определенных и твердых убеждений и веры в будущее. На средства он не был разборчив», «Пестель всегда говорил умно и упорно защищал свое мнение, в истину которого он всегда верил, как обыкновенно верят в математическую истину» (И.Д. Якушкин); «Все собеседники Пестеля безусловно удивлялись его уму положительному и проницательному, дару слова и логическому порядку в изложении мысли. Коротко знавшие и ежедневно видавшие его <... > сравнивали его голову с конторкою со множеством отделений и выдвижных ящиков: о чем бы ни заговорили, ему стоило только выдвинуть такой ящик и изложить все с величайшею удовлетворительностью» (А.Е. Розен); С.Г. Волконский отмечал «силу воли, неиссякаемую настойчивость Пестеля»[45]. Уже процитированный выше анонимный рассказчик, считавший, что Елизавета Ивановна внушила сыну «высокомерие и непомерное честолюбие», прибавлял: «В нем было нечто иезуитское. Ума он был необыкновенного, поведения безукоризненного»[46]. К этому следует прибавить еще, наряду с замечаниями о честолюбии Пестеля, устойчивую параллель с образом Наполеона. «Он и тогда и теперь, при воспоминании о нем, очень много напоминает мне Наполеона I», — признавался близко друживший с Пестелем Н.И. Лорер, а вовсе его не знавший лично А.Е. Розен передавал впечатление Рылеева от первой встречи с ним: «...в Пестеле можно скорее предугадывать Наполеона, чем Вашингтона»[47].

Почти ничего из этого не видно в письмах родителей. Они не все знали о любимом сыне. Он в семье становился другим, раскрывал иные грани своей натуры. Одно замечание Ивана Борисовича служит, быть может, ключом к личности Павла Ивановича:

Какое нравственное удовольствие вы мне доставили, мой добрый друг, сообщенным известием о том, до какой степени вы научились руководить собственной природной живостью. Никто лучше меня не сможет судить, сколько вещей эта живость заставляет нас делать, в коих мы упрекаем себя и которые не властны исправить. Наконец, эта достигнутая власть над своим характером, будет вознаграждена тысячами глупостей, которых позволит нам избежать и даже предупредить[48].

Человек, от природы живой и пылкий, воспитанный педантичной матерью. Научившийся беречь ветхие полотенца, но державший семь верховых лошадей. Для полноты его образа недоставало сведений о влюбленностях, и в письмах родителей эти сведения тоже есть. Известная попытка сватовства Пестеля к падчерице генерала И.О. Витта Изабелле Валевской всегда трактовалась как плод холодного расчета — то ли карьерный ход, то ли попытка войти в доверие к Витту из видов тайного общества. На самом деле, ни то, ни другое: Пестель был страстно влюблен, метался и страдал. История эта длилась более года. Когда в августе 1820 года Изабелла впервые появилась в письмах Ивана Борисовича, речь шла уже о серьезном увлечении; возможность сватовства обсуждалась вплоть до октября следующего года. Отец откровенно говорил сыну, что считает девушку и ее семью неподходящими, но готов был смириться с его выбором и разрешил ему действовать, как тот по­желает. Павел Иванович колебался, переживал, но в итоге так и не посватался. Рассудок и уважение к мнению родителей взяли верх над влюбленностью.

К сходному наблюдению о натуре Пестеля, работая с совершенно другим материалом, пришел В.С. Парсамов. Анализируя уже упомянутый выше стихотворный сборник А.И. Барятинского «Тульчинские досуги», исследователь заметил, что из него вытекает «любопытная и неожиданная характеристика вождя Южного общества». П.И. Пестелю Барятинский посвятил поэму, написанную в романтическом ключе и отсылающую к произведениям Шатобриана, который «одним из первых в европейской литературе реабилитировал сильные чувства, выведя их из-под контроля разума». Обращаясь к Пестелю, Барятинский апеллировал «не к логическому уму, а к его пламенной душе, созвучной диким страстям шатобриановских героев»[49]. Такого Пестеля — не волевой математический, логический ум, а натуру страстную — умели видеть немногие.

Вместе с тем, мемуаристика о Пестеле (как, впрочем, и о многих других исторических фигурах) то и дело задает нам задачу: как отличить описание живого человека от литературных образов и штампов. Равно как и понять, в какой мере литературный стиль диктовал человеку поведение, мироощущение, понимание себя самого, влиял на выстраивание личности[50]. В рассказах о Пестеле мы сталкиваемся со стереотипами, пришедшими из актуальной тогда романтической литературы. Необыкновенный ум, сила воли, «нечто иезуитское», непомерное честолюбие, навязчивое сравнение с Наполеоном, гениальность, неразборчивость в средствах, и притом безукоризненное поведение — вполне характерный набор свойств байронического персонажа. Не берусь гадать, в какой мере этот образ соответствовал реальному Павлу Ивановичу Пестелю. Вместо этого хочу обратить внимание на одну любопытную параллель.

«Он был скрытен и честолюбив, и товарищи его редко имели случай посмеяться над его излишней бережливостью. Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости». «Человек очень замечательный»; «...у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства». «Германн немец: он расчетлив, вот и все!» Пушкин наделил героя «Пиковой дамы» теми же чертами, какие современники находили в Пестеле. Даже и внешним сходством: «черные глаза его сверкали из-под шляпы» (Германн), «небольшого роста, брюнет, с черными, беглыми, но приятными глазами» (Пестель)[51].

«Германн — человек двойной природы, русский немец, с холодным умом и пламенным воображением — жаждет внезапного обогащения. Это заставляет его вступить в чуждую для него сферу Случая», — по определению Ю.М. Лотмана[52]. Несколько моментов заставляют подозревать, что здесь мы не просто сталкиваемся с бытованием одного и того же набора романтических штампов, которыми играл великий поэт и которые приходили на ум тем, кто описывал вождя южных декабристов.

Чтобы рассказать анекдот о трех картах, о страстном игроке, пожелавшем узнать колдовскую тайну старой графини, не было необходимости в герое столь сложном, каким обрисован Германн. Для такой истории вполне подошел бы Томский, конногвардеец Нарумов или любой из собиравшихся у него игроков. Германн игроком не был. Интрига его образа как раз в том, что человека по видимости холодного и расчетливого губит вырвавшаяся, прежде подавляемая страстность натуры. Романтические стереотипы, которыми снабжен Германн, введены в текст отчасти как бальная болтовня Томского, несколько несходны, отстранены от самого персонажа («на самом деле» Германн не таков), отчего усиливается впечатление его неординарности. К тому же Пушкин настаивает, что Германн — немец, подчеркивая этим контрастность характера героя. Если в литературоведении существует согласие относительно того, что прототипом старой графини послужила кн. Н.П. Голицына, то прототип Германна не определен и даже не очень обсуждался.

Нет также объяснения ироничному и загадочному эпиграфу: «А в ненастные дни / Собирались они / Часто.» Общепризнано, что эпиграф пародирует текст одной из подблюдных песен К.Ф. Рылеева и А.А. Бестужева. Однако задумаемся об этической стороне дела: Рылеев казнен, Бестужев в ссылке, а Пушкин насмешливо перепевает одно из их крамольнейших произведений, превращая его в стишок про игроков, которые «занимались делом». Как это совместить с нравственной щепетильностью поэта? И почему никого из современников, включая ссыльных декабристов, этот эпиграф не возмутил? Видимо, они прочли в нем некий скрытый смысл.

Быть может, эпиграф как раз и намекал на связь между «Пиковой дамой» и делом декабристов? Тогда сходство Германна с Пестелем выглядит тем более неслучайным.

Увидеть в Пестеле прототип Германна было затруднительно, поскольку Германн — офицер, увлеченный карточной игрой (но не игрок), а Пестель — участник политического заговора. Задним числом сложно отрешиться от представления, что в апреле — мае 1821 года в Кишиневе Пушкин, знакомясь и встречаясь с Пестелем (а это был единственный краткий момент, когда судьба свела их лично), видел в нем вождя Южного общества. Это представление воплощено в знаменитом стихотворении Д. Самойлова («Лоб наморщив, / Сказал себе: "Он тоже заговорщик. / И некуда податься, кроме них"»[53]). Однако не существует никаких данных о том, что, разговаривая с Пестелем, Пушкин догадывался о его принадлежности к заговору. Что Пестель вольнодумец — да, это должно было быть очевидно; но это еще ничего не означало. По-видимому, о Пестеле, в отличие от М.Ф. Орлова, тогда даже не ходило слухов, что он в тайном обществе и тем более возглавляет его. Позднее в доносе А.К. Бошняка «скопищем врагов правительства» называлось семейство Давыдовых, хозяев имения Каменка; среди главнейших заговорщиков доносчик перечислил М.Ф. Орлова, сыновей генерала Раевского, членов семьи Давыдовых, затем Н.М. Муравьева, К.Ф. Рылеева и лишь следом за ними — Пестеля, прибавив, что он играет главную роль среди вольнодумцев своей дивизии[54]. Даже А.И. Майборода, узнавший о тайном обществе от самого Пестеля, назвал полковника лишь пятым в списке заговорщиков[55]. И если генерала М.Ф. Орлова, судя по всему, молва на юге почитала главой заговора (а также причисляла к числу заговорщиков братьев А.Н. и Н.Н. Раевских), то о Пестеле такого не говорили. Его роль в тайном обществе выяснилась уже только в ходе следствия[56].

Весной 1821 года в Кишеневе Пушкин видел перед собой умного («умный человек во всем смысле этого слова»[57]), амбициозного, хорошо образованного, дельного офицера, прибывшего в город с разведывательной миссией: доложить русскому правительству о положении дел у греческих инсургентов. Этот человек имел ясный логический ум, мыслил смело и вольно, был явно нацелен на карьеру. Пушкин, кстати, записал его фразу о противоречии между разумом и сердцем[58], фраза эта была из разговора о религии, но все же отмечала некую двойственность натуры Пестеля. Быть может, они узнали друг в друге масонов. Но думать, что Пестель — член политического тайного общества, у Пушкина не было никаких оснований. Скорее он должен был видеть в нем честолюбивого карьериста[59].

Что Пестель окажется во главе тайного общества — столь же «вероятно», как и то, что не бравший в руки карт Германн впадет в одержимость тайной трех карт. Пестель, кстати, подобно Германну, игроком не был[60]. Его одержимостью оказалось не внезапное обогащение, но преобразование государственного строя России. Впрочем, если вслед за многими современниками видеть в Пестеле честолюбца, метившего в Наполеоны, то ставкой в его азартной игре должна была стать власть. По мысли Ю.М. Лотмана, карточная игра для Пушкина была метафорой рискованной игры с судьбой:

Азартная игра воспринималась как модель и социального мира, и универсума. Это, с одной стороны, <...> определялось тем, что некоторые черты этих миров воспринимались аналогичными карточной игре. Однако возникала и противонаправленная аналогия: карточная игра, становясь языком, на который переводились разнообразные явления внешнего для него мира, оказывала активное моделирующее воздействие на представление о самом объекте[61].

Напомню также, что в поэтике романтизма революция и вольнодумство рифмовались с бурными мятежными страстями. Карточная игра получается сродни политическому заговору. То и другое суть варианты рискованной и погибельной игры с Судьбой. На это и указывает эпиграф к «Пиковой даме», называющий игру «делом».

Угадал ли Пушкин суть личности Пестеля? Прототип Германна — или человек, который писал масштабный проект нового государственного устройства России, в 1812 году позабыл дома чайную ложечку, а в 1825-м аккуратно взял ее с собою, отправляясь в крепость?

_______________________________

1) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 56—56 об. Письмо от 12 апреля 1812 года. Здесь и далее перевод с французского мой.

2) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 66—67 об. Письмо от 28 мая 1812 года.

3) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 476. Ч. 1; Д. 477. Ч. 1. Т. 1; Д. 477. Ч. 1. Т. 2; Д. 477. Ч. 2. Т. 1; Д. 477. Ч. 2. Т. 2; Д. 478.

4) Существуют две частичные публикации, основанные на этом эпистолярном комплексе. В 1926 году в журнале «Красный архив» была помещена статья А.О. Круглого, включавшая довольно много цитат из писем (Красный архив. 1926. Т. 3 (16). С. 165—188). Н.А. Соколовой была опубликована часть писем за период наполеоновских войн 1812—1814 годов ( Соколова НА. Военные страницы биографии П.И. Пестеля (материалы семейной переписки) // 14 декабря 1825 года: Источники, исследования, историография, библиография. Вып. 2. С.-Петербург; Кишинев: Нестор, 2000. С. 78—125).

5) Переписка Пестелей составит очередной, XXII том документальной серии «Восстание декабристов», работа над которым была поддержана грантом РГНФ № 08-01-00132а.

6) Есть только одно письмо за 1812 год, остальное — приписки к письмам отца.

7) В число немногих декабристоведов, ознакомившихся с содержанием переписки (как явствует из листов использования в делах), был Б.Е. Сыроечковский. Вынесенные из изучения писем представления о семье Пестелей он суммировал в нескольких страницах своей фундаментальной статьи «П.И. Пестель и К.Ф. Герман (К вопросу о ранних политических воззрениях Пестеля)», впервые изданной в 1954 году и затем включенной в сборник: Сыроечковский Б.Е. Из истории движения декабристов. М., 1969. С. 27—31.

8) О его управлении Сибирью см.: Ремнев А.В. Проконсул Сибири Иван Борисович Пестель // Вопросы истории. 1997. № 2. С. 141—149.

9) Письмо из Казани от 27 марта 1804 года. И.Б. Пестель проводил там сенатскую ревизию (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 13—14 об.).

10) Письмо из Иркутска от 3 июля 1807 года. И.Б. Пестель тогда уже вступил в должность сибирского генерал-губернатора, а Павел и Владимир Пестели учились в Дрездене (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 38—39).

11) Письмо сыновьям Павлу и Владимиру в Дрезден от 3 апреля 1807 года (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 35—36).

12) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 476. Ч. 1. Л. 6—7 об.

13) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 148—150 об.

14) При этом все забывали и о трех годах, проведенных Пестелем в Иркутске в начальный период его губернаторства, и о его разъездах по краю (в письме от 13 марта 1807 года он рассказывал сыновьям Павлу и Владимиру, как ездил к китайской границе и провел восемь дней в Кяхте, см.: ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 33—34 об.). Находясь в Петербурге, Пестель не только, как говорили сплетники, следил, «чтоб ему не подсидели у двора», но и мог отстаивать интересы Сибири в высших органах управления. Кроме того, по замечанию историка русской провинции А.И. Куприянова в беседе с автором этой статьи, при сибирских расстояниях и тогдашних коммуникациях в Иркутске ли находился генерал-губернатор, в Петербурге ли — все равно его отделяли от управляемых земель тысячи верст.

15) Мы недостаточно знаем о русских немцах как социокультурной среде, о немецких кругах Петербурга, Москвы, прибалтийских губерний, их границах и реальных свойствах (а не литературном образе). Появившиеся в последние годы работы начинают заполнять эту лакуну. Можно ука­зать на выпуски сборников «Немцы в России», сборник трудов X Царскосельской научной конференции «Россия — Германия. Пространство общения» (СПб., 2004).

16) Правильно — фон Крок (Kroock).

17) Отголоски 14 декабря 1825: Из записок одного недекабриста. Лейпциг: Э.Л. Каспрович, 1903. С. 3. Анонимный автор записок был преподавателем в пансионе, где учился Борис Пестель. Отмечу любопытное несовпадение мнений: автор записок говорит о Борисе: «.мальчик не глупый, но злой нравом» (Там же), тогда как родители сетовали, что Борис при добром сердце не имеет характера и настоящих принципов.

18) Там же.

19) Братья Булгаковы. Переписка. М.: Захаров, 2010. Т. 1. Письма 1802—1820 гг. С. 567.

20) Там же. С. 17.

21) Братья Булгаковы. Переписка. С. 23, 30.

22) Колечицкая А.И. Мои записки от 1820 года / Публ. Е.Э. Ляминой и Е.Е. Пастернак // Лица: биографический альманах. Вып. 6. М.; СПб., 1995. С. 277—341. Детали известного дневника Колечицкой не вполне совпадают с фактографией событий, следующей из писем Пестелей.

23) Приписка Е.И. Пестель к письму И.Б. Пестеля сыновьям Павлу и Владимиру в Дрезден, 13 ноября 1805 года (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 27—28 об.).

24) Встречающиеся в литературе о Пестеле трактовки его отношений с матерью как интеллектуально близких основаны на выдержках из ее писем, опубликованных А. Круглым. Вне общего контекста переписки они производят неверное впечатление, что вводило исследователей в за­блуждение. См., например, оценки мировоззрения Е.И. Пестель в одной из недавних работ: Киянская О.И. Павел Пестель: офицер, разведчик, заговорщик. М., 2002. С. 27— 30. Проделанная О.И. Киянской реконструкция взглядов Е.И. Пестель при знакомстве с полным текстом переписки выглядит неточной, а в некоторых отношениях и вовсе неверной.

25) Пересылая сыновьям письмо отца из Иркутска, она приписывала: «Я отрываю половину листа, служившего конвертом, чтобы облегчить почту» (за письма платили по весу) (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 37—37 об., письмо от 15 мая (приписка Е.И. Пестель от 24 июня) 1807 года).

26) Письмо, писавшееся с перерывами со 2 по 20 декабря 1822 года (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 90—95).

27) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 478. Л. 35—37. Перевод с немецкого Е.Е. Рычаловского.

28) Фрагментарность публикаций писем Пестелей породила несколько историографических легенд, основанных на чистом недоразумении, ошибках перевода и вырванных из контекста словах. К их числу относится весьма вольное толкование фразы Елизаветы Ивановны о том, что, гостя у них в Васильеве весной — летом 1824 года, Павел Иванович «рисовал такие необъятные планы»: здесь усматривали намек на разговоры с сыном о политике и его мыслях о переустройстве государственного быта (см.: Семенова А.В. Декабрист П.И. Пестель и его семья // Москва. 1975. №11. С. 198). Эта фраза содержится во фрагменте письма, опубликованного А. Круглым (Красный архив. 1926. Т. 3 (16). С. 186), — она завершает абзац, в котором Е.И. Пестель говорит о сделанном ею для сына плане васильевского дома после перестройки, план этот сохранился (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 235). Из других писем очевидно, что никаких аллюзий ее слова об «обширных планах» не содержали, мать и сын действительно увлекались черчением планов домов. «Как я вспоминаю и сожалею о временах, когда вы приходили делать планы в моей комнате на маленьком столе, который я готовила для вас и где мы горячо спорили о распределении апартаментов вашей жены и всех ваших детей с их гувернерами и гувернантками!!» (письмо Е.И. Пестель от 16 февраля 1825 года. ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 220—221 об.).

29) Письмо писалось в несколько приемов с 6 августа по 3 октября 1822 года. Пассаж о злонамеренных относится к 6 августа, о масонских ложах — к 22 августа (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 78—85 об.).

30) Письмо от 21 июня 1812 года (ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 1. Л. 71—72 об.).

31) О саксонских родственниках Пестелей см.: Соколова НА. Укоренение рода Пестелей в России: новые источники // Русский сборник: Исследования по истории России. М.: Модест Колеров, 2009. Вып. 6. С. 8—11.

32) А.П. Ермолов, под началом которого служил на Кавказе Андрей Борисович Пестель (брат Ивана Борисовича), называл его «немцем» в письмах к А.А. Закревскому (Бумаги графа Арсения Андреевича Закревского // Сборник Императорского русского исторического общества. Т. 73. СПб., 1890. С. 224, 266). Оба генерала принадлежали к числу тех, кто своей нелюбви к немцам на русской службе не скрывал.

33) Так в тексте.

34) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 293. Л. 322—323 об.

35) Там же. Л. 327—329.

36) То есть янтарный мундштук. Рядом приписка карандашом: «Не оказалось [нрзб.]».

37)  То есть янтарный мундштук «апплике». Возможно, это тот же самый мундштук, которого не оказалось в первом чемодане.

38) По второму списку значится «трубка глиняная» — возможно, это она же.

39) То есть крест ордена «Pour le merite».

40) ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 293. Л. 184—185.

41) Завещание П.И. Пестеля / Сообщ. Б. Пушкин // Красный архив. 1925. № 6(13). С. 320. Подлинник: ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 293. Л. 326.

42)  Плестерер Л. История 62-го пехотного Суздальского генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского полка: В 6 т. Белосток, 1903. Т. 4. С. 569—570, 576.

43) А ведь он не располагал лишними средствами, при аресте наличных денег у него оказалось совсем немного (по описи, 175 рублей ассигнациями и 4 руб. 65 коп. мелочью серебром), меньше других декабристов сходного с ним положения, имевших при себе, как правило, несколько сотен, а то и тысячу-другую рублей. Да и письма родителей свидетельствуют, что денег у Павла Ивановича было негусто.

44) Восстание декабристов. М.; Л., 1927. Т. 4. С. 53.

45) Басаргин Н.В. Воспоминания, рассказы, статьи / Публ. И.В. Порох. Иркутск, 1988. С. 54, 58; Якушкин И.Д. Мемуары, статьи, документы / Публ. В.И. Порох, И.В. Порох. Иркутск, 1993. С. 94, 298; Розен А.Е. Записки декабриста / Публ. Г.А. Невелев. Иркутск, 1984. С. 177; Волконский С.Г. Записки / Сост. А.З. Тихантовская, Н.Ф. Караш, Б.Н. Капелюш. Иркутск, 1991. С. 360.

46)  Отголоски 14 декабря 1825: Из записок одного недекабриста. С. 3.

47) Лорер Н.И. Записки декабриста / Изд. Подготовлено М.В. Неч киной. Иркутск, 1984. С. 63; Розен А.Е. Записки декабриста. С. 177.

48) Письмо от 5 мая 1823 года. ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 141—142 об.

49) Парсамов В.С. Декабристы и Франция. М., 2010. С. 312—316.

50) Об этом см.: Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни: бытовое поведение как историко-психологическая категория // Литературное наследие декабристов. Л., 1975. С. 25—74; Он же. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Л., 1983.

51) Лорер Н.И. Записки декабриста. С. 63.

52) Лотман Ю.М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Статьи по истории русской литературы XVIII — первой половины XIX века. Таллин: Александра, 1992. Т. 2. С. 406.

53) Давид Самойлов, «Пестель, поэт и Анна».

54) Красный архив. 1925. № 2(9). С. 205, 217—218.

55) Восстание декабристов. Т. 4. С. 38.

56) Подробнее об этом см.: Эдельман О.В. Из истории Каменской управы Южного общества декабристов // Крайности истории и крайности историков: Сборник статей. К 60-летию профессора А.П. Ненарокова. М.: Российский независимый институт социальных и национальных проблем, 1997. С. 253—261.

57) Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 8. Автобиографическая и историческая проза. История Пугачева. Записки Моро де Бразе. Л., 1978. С. 16.

58) «“Mon coeur est materialiste, — говорит он, — mais ma raison s’y refuse”» (Там же).

59) Много лет спустя, в ноябре 1833 года, Пушкин записал в дневнике о встрече со знакомым по Кишиневу молдавским господарем Суццо: «Он напомнил мне, что в 1821 году был я у него в Кишеневе вместе с Пестелем. Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул его и предал этерию, представя ее императору Александру отраслию карбонаризма Суццо не мог скрыть ни своего удивления, ни досады. Тонкость фанариота была побеждена хитростью русского офицера! Это оскорбляло его самолюбие» (Пушкин А.С. Указ. соч. С. 23). Как видим, даже здесь Пестель для Пушкина —скорее ловкий агент русского правительства, нежели «русский карбонарий».

60) К этому несколько раз возвращался в своих письмах Иван Борисович — он был очень доволен, что старший сын не имеет склонности к игре, почитал ее одним из худших пороков («черта, которая мне совершенно неприятна, которой я Вас прошу именем Бога быть всегда заклятым врагом» (письмо от 1 февраля 1814 года. ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 2. Л. 50—50 об.)) и сетовал на Бориса Ивановича, ставшего игроком и однажды даже сильно проигравшегося (см.: ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Т. 2. Л. 83—85 об.; Д. 477. Ч. 2. Т. 2. Л. 126—128 об.).

61) Лотман Ю.М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры… С. 400.

Н.А. Соколова.Укоренение рода Пестелей в России: новые источники// Русский сборник. 2009. Т VI

Н.А. Соколова.

Укоренение рода Пестелей в России: новые источники

Первый представитель рода саксонских дворян Пестелей обосновался в России в начале 18 века, поступив на службу к Петру Великому. И хотя деятельность представителей этого рода, оставивших наиболее яркий след в истории России - генерал-губернатора Сибири, государственного деятеля И. Б. Пестеля и декабриста П. И. Пестеля относится к следующему столетию, история пребывания первых Пестелей на русской службе также представляет интерес для изучения русско-немецких связей, немецкой колонии в Петербурге и Москве. С начала XVIII века Пестели были потомственными почт-директорами. Сохранился источник, позволяющий восстановить не только историю первых представителей рода в России, но и судить о происхождении их предков, живших в 16-18 веках - записки Вольфганга Пестеля, написанные им в 1745-1760 годах и озаглавленные «Семьи Пестелей происхождение, жизнь и судьба ее членов, из старых латинских источников аутентично переписанные русского императора почт-директором Вольфгангом фон Пестелем»1Иллюстрированный альбом в кожаном переплете на немецком языке на 36 листах хранится в отделе письменных источников Государственного исторического музея. Вместе с альбомом в составе коллекции, собранной в свое время Музеем Революции, хранятся разрозненные документы по истории рода, например, духовное завещание Бориса Владимировича Пестеля, московского почт-директора, отца Сибирского генерал губернатора И. Б. Пестеля и деда декабриста, послужные списки И. Б. Пестеля и его сына Б. И. Пестеля, брата декабриста, имущественно-хозяйственные документы, изображения гербов. Весь этот комплекс, по-видимому, был передан в Музей революции в 1920-е годы потомками Бориса Ивановича Пестеля, брата декабриста, занимавшего в разной время должности вице-губернатора Олонецкой, Смоленской, Владимирской губерний, т.к. в комплексе больше всего документов именно Бориса Ивановича. Этот комплекс, как и семейная переписка Пестелей, хранящаяся в фонде Следственного Комитета по делу декабристов в ГА РФ, был известен исследователям, однако ими практически не использовался из-за трудности языка и впервые вводится в научный оборот.

Записки Вольфганга Пестеля написаны на немецком языке с редкими вкраплениями французского и латинского языков - например, автор, получивший университетское образование, описывая какое-либо важное событие, употребляет слово «год» на латыни 2. Интересно использование им французского языка - автор вставляет в текст французские глаголы, спрягая их по правилам немецкого языка.

Записки содержат повествование об истории семьи начиная с незапамятных времен (по его собственным словам, с 13 или 14 века). Это повествование можно разделить на две части. Первая часть представляет собою семейное предание, фактически не поддающееся источниковедческой критике. Вторая часть, излагающая историю появления одной из ветвей саксонских Пестелей в России, в которой принимали непосредственное участие Петр I, государственный канцлер Остерман, фельдмаршал Миних, фельдмаршал Салтыков, вполне проверяема как по делопроизводственным источникам, так и по генеалогическим материалам (метрическим книгам лютеранской церкви св. Михаила в Москве, ЦИАМ) и семейной переписке Пестелей 19 века, в которой упоминается о службе предков (ГАРФ).

Записки Вольфганга Пестеля начинаются с семейного предания о происхождении рода, которое на первый взгляд может вызвать лишь улыбку. «Между 13 и 14 веком два юных брата, происходящие из знатных маврских родов из Америки и, вероятно, острова или провинции Пестелль, прибыли в Венгрию... В 14 веке они крестились, старший стал Вольфганг, а младший стал именоваться Кристианом, оба брата женились на христианских женщинах»3 . С этих двух братьев пошли две ветви семьи Пестелей - представители мужской линии одной именовались Кристианами, а другой Вольфгангами. Согласно преданию, обе ветви в 15 веке получили дворянство. Первая точная дата в записках - 1589 год, когда представитель линии Вольфгангов принял лютеранство 4. Центральным событием этого предания является «исход» Пестелей из Венгрии. Вольфганг красочно описывает, как в 1656 г. из-за религиозных преследований вся семья, состоящая из двух братьев Вольфганга и Вольфганга Кристиана и их детей, бросив несметные сокровища, «повернувшись спиной ко всему, что у них было», вынуждена была бежать из города Домбо, а потом и вовсе из Венгрии. Однако один представитель рода все же остался в стране благодаря проискам родственников-католиков. «Когда вышеупомянутые оба брата со своими детьми бежали из Венгрии, их преследовал один кузен, и младшего сына Вольфганга, Кристиана Вольфганга, насильно отнял. У отца же отобрал большую часть их сокровищ» 5. Старший из бежавших братьев, Вольфганг (дед автора записок), прибыл в Ганновер, а затем переселился в Саксонию, в Альтенбург, где стал бургомистром и умер в 1660-м году. Его сын, также Вольфганг, которому в момент бегства из Венгрии было 13 лет (отец автора записок), в 1678 году стал бургомистром в г. Шмолле (Саксония), а в 1695 году нотариусом и налоговым советником (камериром). Он умер в 1719 году, оставив сына от второй жены, Розины Марии Зейдель, родившегося в 1696 году - будущего почт-директора и автора записок 6. Кроме того саксонская ветвь Пестелей состояла из потомков линии Кристиана, которые жили в Дрездене и находились на военной службе саксонского курфюрста Августа II, союзника Петра в Северной войне. Сын бежавшего из Венгрии младшего брата Кристиана, Кристиан-Август, дядя автора записок, «возвысился до чина генерал-кригсцалмейстера и тайного военного советника». Оставшийся в Венгрии похищенный родственниками-католиками дядя автора записок Кристиан Вольфганг тоже преуспел - он стал епископом города Вайсбруна и рейхсграфом. Саксонские Пестели не поддерживали с ним отношения, так как теперь их разделяла религия.7

Эта часть записок написана стилизованным под библию языком. Что же касается незнания автором географии, то в 18 веке естественные науки практически не изучались. Мавританские корни рода подтверждаются фамильными гербами линий Кристиана и Вольфганга, которые приведены в альбоме и содержат изображение коронованной головы мавра и скрещенных ятаганов 8. Скорее всего подобная символика свидетельствует либо об участии в крестовых походах, что сомнительно, либо о том, что предками рода были крещеные мавры - возможно, выходцы из Османской империи. Более реальным представляется факт бегства из Венгрии, которое хорошо помнили еще представители старшего поколения семьи в 18 веке. Так, в альбоме приведено письмо к автору записок от 27 сентября 1749 года его кузена, Кристиана Августа фон Пестеля, тайного кабинет-секретаря саксонского двора, который после отъезда его кузена Вольфганга Пестеля в Россию остался единственным продолжателем рода Пестелей в Германии. Из письма следует, что дворянство рода Пестелей в Саксонии было признано сомнительным, так как документы во время бегства были утрачены. Кристиан призывает кузена через канцлера Бестужева-Рюмина обратиться к австрийскому императору с ходатайством о поиске дворянских дипломов в Венгрии. При этом Кристиан вспоминает, что его отец, генерал-кригсцалмейстер, не раз рассказывал своим детям о брошенных в Венгрии огромных владениях 9. Таким образом, предание о земле обетованной, оставленной в Венгрии, передавалось из поколения в поколение. Интересно, что через 80 лет после создания записок, в 30-е годы 19 века, внук автора, бывший Сибирский генерал-губернатор Иван Борисович Пестель, отец декабриста, занялся историей своего рода и даже вел переписку с архивами, собирая источники 10. Сохранились заметки И. Б. Пестеля о его роде, из которых следует, предание об истории семьи в 19 веке было почти полностью утрачено. Так, в заметках И. Б. Пестеля ничего не говорится о венгерских корнях рода, саксонская же линия описывается весьма неточно. Даты рождения и смерти его предков, начиная с Вольфганга, первым поселившегося в Саксонии («отец деда моего») указаны верно (возможно, восстановлены по семейной библии), а должности и города - неточно и приблизительно. Так, город Альтенбург назван Актенбургом, Вольфганг, отец автора записок и бургомистр Шмолле, назван почт-директором Актенбурга и др 11. А в более ранний период представления о семье у Ивана Борисовича еще более смутные - так, в письме к сыну 1812 года он говорит, что семья укоренилась в России с 169... года, но так и не называет точной даты: «С [690] почти 200 лет у нашей семьи нет другого отечества, кроме России. Ваш дедушка родился в России. Он был воспитан на казенный счет в кадетском корпусе. Я же не только родился русским, но и не покидал никогда пределов моей родины.» 12 Правда, в заметках он указывает совершенно точно - 1719 год 13. В прошении Н. Б. Пестеля, брата И. Б. Пестеля, московского почт-директора на высочайшее имя о восстановлении на службе от 22 сентября 1801 года говорится: "В продолжении 87-ми лет было сие место (московского почт-директора- Н.С.) управляемо дедом, отцем и братом моими и, наконец, и мною", - то есть с 1714 года 14. Таким образом, Н. Б. Пестель несколько увеличивает время пребывания рода в России.

Вторая часть записок Вольфганга Пестеля посвящена истории рода в России и службе его представителей русской короне. Поэтому остановимся на биографии первого русского представителя рода Пестелей. Как сказано выше, он родился 4 февраля 1696 года в Альтенбурге от второго брака своего отца, коммерции советника, с Розиной Марией Зейдель 15. Вольфганг, по его собственным словам, «был с юности предназначен к наукам», во всяком случае, получил хорошее образование, окончив гимназию в Альтенбурге и Лейпцигский университет, в 1718 году получил лицензию юриста. Однако он не пошел по стопам своего отца, начавшего службу нотариусом, а отправился странствовать, привлеченный преданием о венгерских сокровищах. Он попытался восстановить отношения с венгерской (католической) линией Пестелей 16. В Бреслау (Силезия) он познакомился с австрийским чиновником, который отрекомендовался ему знакомым его родственника, графа фон Пестеля (епископа города Вайсбурна), и пообещал блестящую карьеру в Австрии, если он примет католичество и женится на «весьма милой барышне дворянского сословия», католичке, за которой юный Вольфганг начал было ухаживать 17, но предпочел узам брака службу русскому императору. Это случилось следующим образом. В доме австрийского чиновника он познакомился с только что поступившим на русскую службу «в чине тайного советника» бароном фон Луберасом и его сыном, «уже тогда состоявшим на царской службе инженером»18 . Младший барон фон Луберас, Иоганн Людвиг Луберас фон Потт - известный инженер-фортификатор, строитель Кронштадтского канала и многих крепостей. Его отец, к которому Вольфганг вскоре поступил секретарем, был шотландским эмигрантом, состоявшим на шведской службе и жившим в Лифляндии до поступления на русскую службу. Барон Луберас-старший показал Вольфгангу патенты «от русского императора, в силу которых он мог для службы в России не только горных служащих и горнорабочих, но также и художников-мануфактуристов, в особенности же, однако, образованных и для службы гражданской и в коллегии пригодных людей брать на царскую службу». Младший же Луберас «при своей учености был искусен сверх всякой меры восхвалять царскую службу и общедоступную землю, и в особенности каждому обещать свободу вероисповедания» 19. Эти речи увлекли Вольфганга, еще более способствовало его решению встреча в Берлине с русским посланником графом Головкиным и «различными молодыми русскими господами, прибывшими из Парижа, во всем галантными и представительными и в совершенстве владевших немецким и французским языками», которые почитали его счастливым и обещали… свою дружбу в России 20. Он подписал контракт на три года, одним из условий которого была свобода вероисповедания, получил разрешение Саксонского курфюрста и благословение отца и отбыл в Петербург, которого достиг 23 сентября 1719 года, доставив дипломатические депеши от посланника в Берлине Толстого к вице-канцлеру Шафирову 21. Таким образом, он выбрал достаточно популярную в то время для образованных немецких юношей стезю, которым в то время, по словам историка Миллера, не давала спать судьба геттенгенского недоучки Остермана, ставшего позже канцлером России. Кстати, Остерман впоследствии стал его непосредственным начальником.

Судя по запискам, петровский Петербург стал сильнейшим разочарованием Вольфганга, вообразившего себе столицу великой империи совсем иначе. «В то время, после войны со Швецией, Петербург был совсем недавно заложен и населен совсем немногими иностранцами и еще меньше застроен. Почти не было иностранцев, кроме некоторого числа финнов и эстонцев, которые знали немецкий». Кроме того, что слабо знавший русский язык выпускник Лейпцига мало с кем мог общаться, он длительное время даже не мог узнать, прибыл ли в Петербург его начальник, барон фон Луберас, «ибо немногие построенные дома на расстоянии версты и над рекой были разделены». Здание почтамта, где он жил три недели, пользуясь гостеприимством почт-директора саксонца Краузе, представляло собой «построенную квадратом» мазанку («masincа») 22. Три года он прослужил секретарем Лубераса и после его смерти в 1722 году собрался на родину, но тут в его судьбу вмешался великий реформатор: «Однако всемилостивый и славный монарх его величество Петр I уговорили меня скоро, обратившись со всемилостивейшей речью, завершенной обещанием: я еще молод, ему в высшей степени угодно меня возвеличить, возложить на меня новую службу». Попытки отговориться незнанием русского языка ничего не дали - Петр обещал предоставить ему такую службу, «где язык не будет в высокой степени необходим» 23. Так в 1723 году Вольфганг стал генерал-почтампт секретарем и пробыл в этой должности семь лет, «потому что слишком ранний переход этого монарха из времени в вечность несколько урезал мое счастье». Петербург времен Петра II стремительно приходил в упадок и пустел из-за переноса двора в Москву, однако, благодаря протекции Остермана, управлявшего генерал-почт-дирекцией, в судьбе Вольфганга произошел счастливый поворот - он получил должность московского почт-директора 24, в которой пробыл до самой смерти в 1766 году.

Так была основана династия московских почт-директоров Пестелей.

В 1730 году, еще до отъезда в Москву, Вольфганг женился на старшей дочери «императорского церемонимейстера д’Акоста Кордизоса, урожденного испанца, чьи родители, однако, приняли евангельскую религию и поселились в Гамбурге)» Гейсберте Саре25. С первой женой он прожил двадцать три года, имел двух сыновей и дочь, и, судя по запискам, искренне ее любил 26. Отец Сары, Ян Кортизес Дакоста был также примечательной личностью. Знаменитый шут Петра I был привезен императором из Гамбурга в 1717 году, где занимался торговлей. Происхождение его сомнительно, согласно донесению французского посланника де Лави, он родился в Берберии от родителей испанцев. «Он был большой говорун и часто острил, чтоб позабавить царя и сопровождал царя повсюду», при этом должность церемонимейстера сочетал с занятием предпринимательством. Дакоста обладал влиянием на царя и добился в 1717 году ссылки в Сибирь лекаря Лестока, возвысившегося при Елизавете, который хотел жениться на «Лакостиной дочери» вопреки воле отца 27 (возможно, это и была Сара).

Сара фон Пестель родила троих детей - сыновей Иоганна Вольфганга и Бурхарда, а также дочь Анну-Марию, которая в 1750 году вышла замуж за майора фон Бриля 28. Оба сына вступили в военную службу и оба доблестно сражались во время Семилетней войны. Старший - Иоганн Вольфганг - вступил в службу в 1751, под начало генерал-лейтенанта Фермора «при дивизии гоф-интендантской канцелярии» в 19 лет. В 1753 году назначен поручиком в Нарвский гарнизон, в 1754 г. - в Петербургский гарнизон, в 1755 г. - в Шербанском полку инфантерии, в 1757 году - капитан 4 роты первого мушкетерского полка 29. Во время Семилетней войны принимал участие в сражениях при Балциге (ранен), Цорндорфе, в чине премьер-майора (под его началом было 700 человек) участвовал в осаде Кольберга, где отличился, захватив вражескую батарею. Однако «после 19 дней и ночей пребывания под штормами на холодном воздухе и в траншеях он получил болезнь легких, будучи тяжело больным, вернулся в Кронштадт и там же испустил дух. Ему были оказаны большие почести и с эскортом всех высоких, частью военных и гражданских служащих, он был похоронен в Кронштадте».30

Младший сын, Бурхард Вольфганг, будущий московский почт-директор, дед декабриста, в 1757 году закончил Сухопутный Шляхетский корпус и вступил в службу поручиком 4 роты 1-го мушкетерского полка. В 1760 году в сражении под Франкфуртом он был тяжело ранен, вынужден был покинуть военную службу и в чине коллежского асессора был определен в Сибирский приказ в Москву 31. После смерти отца в 1763 году он принял должность почт-директора32 , которую в свою очередь передал старшему сыну, будущему генерал-губернатору Сибири Ивану Борисовичу Пестелю. Участвовал в сражениях Семилетней войны и зять Вольфганга майор фон Бриль 33. 50 лет спустя боевое прошлое семьи тоже забылось - в письмах к сыну Иван Борисович Пестель ни словом не упоминает ни Адама Бриля, ни брата своего отца Иоганна Вольфганга, только Бурхард на склоне жизни писал стихи о войне, обращенные к внукам. 28 июня 1809 года И. Б. Пестель писал сыновьям, в то время учившимся в Германии, приводя эти стихи: «подробности о том, как воевал ваш дедушка, должны вам служить подтверждением ... того, что ваш дедушка ревностно служил родине и рисковал жизнью, чтобы ее защитить» 34. Пример деда служил И. Б. Пестелю одним из способов патриотического воспитания сыновей.

Последняя часть записок Вольфганга Пестеля представляет собой семейную хронику - записи о рождении детей, смертях, браках. Все они подтверждаются метрическими записями церкви Святого Михаила в Москве, в некоторых случаях даже полнее, поскольку метрические книги за 18 век сохранились не полностью 35.

В 1759 году Вольфганг Пестель вторично женился на вдове врача Маргарете Хедвиге Лернер 36. Последняя часть записок посвящена истории этого брака и пересказу поучительных случаев из жизни, которые, по мысли автора, должны были остаться в памяти его детей 37.

Таким образом, записки Вольфганга Пестеля, в которых он скрупулезно фиксировал все события, связанные с историей семьи, можно в целом признать достаточно достоверным и репрезентативным источником. В части, касающейся дат, они подтверждаются и заметками И. Б. Пестеля, написанными по его собственным изысканиям полвека спустя, так и данными метрических книги другими источниками 38. В записках, помимо семейной хроники, есть сведения о событиях внутренней и внешней политики, о жизни немецкой колонии в Москве и крепнущих связях с русскими. Объединяет записки Вольфганга Пестеля с более поздними источниками по истории семьи - семейной перепиской начала 19 века - патриотизм и рвение в служении новому отечеству. Из записок очевидно, что выходцы из германских государств при Петре, при Анне Иоанновне и Елизавете Петровне на разных поприщах, зачастую рискуя жизнью, но в общем добросовестно служили благу и укреплению Российской империи.

Что же касается личности автора записок, почт-директора Вольфганга Пестеля, то несмотря на, казалось бы, напрашивающиеся сами собой слова о «типичном представителе» немцев на русской службе, следует признать, что это человек, несомненно, незаурядный, настойчивостью и упорством преодолевший трудности службы в молодом Петербурге, прекрасно образованный, сравнительно быстро добившийся значительного поста и влияния в кругах высшей бюрократии. Обращает на себя внимание то, что Вольфганг и его потомки хранили верность ценностям лютеранской культуры, в которых были воспитаны, и не порывали связей с исторической родиной. Так, с разрешения Елизаветы Петровны, Вольфганг Пестель носил поясной портрет курфюрста Саксонского, с дозволения которого отправился в Россию39, переписывался он и с родственниками в Саксонии.

Третье поколение русской ветви династии Пестелей (Иван Борисович и его братья), хоть и смутно помнили своих предков, но все же стремилось придерживаться этих ценностей и уклада жизни. Вместе с тем это поколение полностью утрачивает связь с саксонской ветвью, и при всяком удобном случае Иван Борисович в воспитательных целях не забывает напомнить сыновьям о том, что «Россия есть наше отечество в течение ста лет»40.

Четвертое же поколение семьи - сыновья Ивана Борисовича, Павел Иванович Пестель и его братья - почти совершенно ассимилировались и, несмотря на различие в убеждениях, взглядах и судьбах, демонстрируют приверженность ценностям иной страны и нового века.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 301. Л. 4. Здесь и далее перевод с немецкого С.В. Зоновой.

2 См. напр.: там же. Л. 6

3Там же. Л. 5.

4Там же. Л. 5-5 об.

5Там же. Л. 6.

6Там же. Л. 6-6 об.

7Там же. Л. 7 об-9.

8Там же. Л. 5 об.

9 Там же. Л. 2 об.-3.

10 ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 299. Лл. 24-38.

11Там же. Л. 40.

12 ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Пап. 1. Л. 71.

13ОПИ ГИМ. Ф 282. Д. 299. Л. 40.

14РГИА. Ф. 938. Оп. 1. Д. 422. Л. 263 об.

15Там же. Д. 301. Л. 7.

16Там же. Л. 9-9 об.

17Там же. Л. 9 об.

18Там же. Л. 10.

19Там же.

20Там же. Л. 11 об.

21Там же. Л. 12.

22Там же. Л. 12-12 об.

23Там же. Л. 13.

24Там же.

25Там же. Л. 13-13 об.

26Там же. Лл. 19-19 об.

27О. И. Хоруженко. Дворянские дипломы XVIII века в России. М., Наука, 1999. С. 48-49.

28ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 301. Л.14.

29Там же. Л. 17 об., 21, 22 об.-23.

30Там же. Л. 26-26 об.

31Там же. Лл. 18, 22 об., 23 об., 25 об.-26.

32РГИА. Ф. 1289. Оп. 1. Д. 14. Лл. 1-2.

33ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 301. Лл. 23 об-24.

34ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч.1 Пап. 1. Л. 52 об.

35ЦИАМ. Ф. 2099. Оп. 1. Д. 423. Лл. 269 об., 328.

36ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 301. Л. 27.

37Там же. Л. 26.

38Напр. сообщение о ранении поручика 1 мушкетерского полка Бориса фон Пестеля в сражении при Франкфурте 1 августа 1759 г. в «Прибавлении к Санкт-Петербургским ведомостям» 24 августа 1759 г. С. 19.

39ОПИ ГИМ. Ф. 282. Д. 301. Лл. 14 об.-16.

40ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 477. Ч. 1. Пап. 1. Л. 71.

Источник

Ек.Ю. Лебедева, Н.А. Соколова. Предисловие к публикации.

Текст «Записки о совестной сумме» был опубликован О.И. Киянской в сборнике «Декабристы. Актуальные проблемы и новые подходы» (М., 2008. С. 37 – 42).

Приводимый здесь текст отличается от публикации, так как был списан нами с подлинника, поскольку о существовании первой публикации мы тогда не знали. Между текстами есть различия: обнаружив разночтения, мы несколько раз сверяли его с подлинником, разница оказалась не в пользу уважаемого историка.

Ну и кроме того «публикация на заборе» в сети позволяет точно следовать авторской орфографии, поэтому, если вы видите в тексте ошибки и странные знаки препинания, например, нижнее подчеркивание между словами – то это не опечатки, а существовавший в первой четверти 19 века знак препинания, который можно назвать «логическим тире» - своеобразный недоабзац. Остальные знаки препинания расставлены в соответствии с современными правилами пунктуации, так как они облегчают понимание текста. В тексте встречаются авторские неологизмы (например, глагол «отгрызываются» * ) и слова неизвестного нам значения, тем не менее ясно написанные (например, слово «размотые») – возможно, это описка, но понять, что там должно было быть, мы не можем.

Вид документа определить сложно – начинается он как рассуждение на тему, а к концу обретает вид письма или докладной записки, обращенной к «вашему превосходительству», но никаких следов того, что она была кому-либо подана, в деле нет (нет помет о прочтении, правки другой рукой, резолюции, чего-то еще), заодно нет и даты (впрочем, в деле «Записки по военным вопросам», в состав которого входит «Записка о совестной сумме», из 500, кажется, листов, нет вообще ни одной даты – а, нет, есть на копиях приказов по полку). Скорее всего предполагаемый адресат «Записки» - начальник штаба 2-й Армии генерал-адъютант П.Д. Киселев (как предполагает и О.И. Киянская). Вряд ли кто-либо еще из непосредственных начальников П.И. Пестеля был уполномочен утвердить меры, которые он предлагает в «Записке».

Как уже было сказано, «Записка о совестной сумме» входит в состав дела с общим заголовком «Записки по военным вопросам» фонда Следственного Комитета по делу декабристов (ГА РФ. Ф. 48), которое представляет собой объемистый том черновиков и чистовиков, каких-то рисунков, отрывочных заметок, статистических таблиц, приказов по полку и тому подобного, в том числе, например, текст конфирмационного обещания и немецких выписок из Библии, словом, всего того, что обнаружили генералы А.И. Чернышев и П.Д. Киселев, проводившие обыск в доме П.И. Пестеля после его ареста. Бумаги снабжены номерами, присвоенными самим автором, видимо, в какой-то момент в целях борьбы с хаосом на собственном столе (кстати, нумерация общая и в «Записках по военным вопросам», и в «Русской правде и сочинениях, ей предшествующих»). Хаос, похоже, побеждал автора прямо в процессе, потому что некоторые номера встречаются дважды. («№ 13-й», которым помечена «Записка» - это как раз такой номер, проставленный рукой П.И. Пестеля).

Сам текст представляет собой чистовик с минимальной стилистической правкой (редкая вещь в его бумагах, практически любой его чистовик к концу документа стремится стать черновиком).

Датировка даже по смыслу получается крайне условной, это приблизительно 1822-1823 годы, вероятнее всего как раз вторая половина 1823, уже после высочайшего смотра 2 армии. Приказ по Вятскому полку от 18 октября 1823 года, копия которого находится в том же деле, очень сходен с «Запиской» по принципу группировки полкового имущества. Более поздние даты маловероятны, так как 8 месяцев 1824 года автор был в домашнем отпуске и вернулся после корпусного смотра лета 1824 года, на котором полк имел массу замечаний, и вряд ли тут было бы уместно подавать записки о различных улучшениях. Ну и наконец «Наставление ротным командирам», о котором здесь говорится как о еще не законченном, в приказе по полку 3 января 1825 года упоминается как уже введенное и вполне действующее.

«Записка о совестной сумме» посвящена проблемам финансирования армейских полков. Современная автору система была настолько несовершенной и запутанной, а выделяемые казной средства настолько недостаточны, что полковым командирам неизбежно приходилось прибегать к не вполне законным средствам для обеспечения нужд полков. Это открывало простор для обогащения людям, нечистым на руку, и создавало множество проблем тем, кто воровать не умел и не хотел. Сама система была такова, что не оставляла никакой возможности командирам пользоваться только законными средствами. Текст «Записки», на наш взгляд, дает возможность читателю самостоятельно убедиться, был ли П.И. Пестель «опытным казнокрадом». (О.И. Киянская, Указ. соч. С. 41.)

Особенности текста оригинала обозначены буквенными примечаниями, примечания по смыслу - цифрами, оба блока помещены после текста "Записки".

* В словаре Даля есть глагол «отгрызаться» - «отбраниваться, отделаться от нападков ссорой, бранью». Павел его несколько усовершенствовал

№ 13-й a

Записка о совестной сумме

Деньги, казною отпускаемые в полки на разные предметы, так недостаточны, что Полковые Командиры обязаны к оным прибавлять большие суммы. Они суммы сии получают от так называемой позволительной економии, происходящей от разных комиссариятских отпусков 1 и от фуражных денег. Если бы сии два источника могли удовлетворять всем делаемым требованиям, то положение полкового хозяйства находилось бы в равновесии, и недостатки по одним Статьям были бы пополняемы избытком других. Все находилось бы в порядке. Но в том то и беда, что недостатки большой части Статей чрезвычайно превышают избыток некоторых из них. Последствием такового положения дел бывает обыкновенно то, что Полковые Командиры вынужденными себя находят обращаться к другим источникам, выходящим уже из числа позволительной економии. Сии Обстоятельства производят два пагубные действия. Первое в том состоит, что Полковые Командиры и подведомственные им ротные Командиры приучаются обманывать Начальство. Кто на сие решиться не хочет, тот всегда от решившихся отстанет. Обманывающие получают благодарности и Награждения, а Совестные - выговоры и Упреки. Но сей обман иногда бывает опасен, и потому надо брать свои предосторожности, дабы, как говорится, скрыть концы в воду. Хорошенько обманывать есть искусство, которое частым только в нем упражнением достигается, и потому, чем порочнее полковой Командир и чем искустнее в пороках, тем большею пользуется безопасностью и тем более может ожидать Награждений и внимания от Начальства. Другое пагубное действие состоит в том, что Полковой Командир, решившийся на поступки, требующие скрытности, падает в Зависимость от своих подчиненных, не пользуется уже их уважением и часто страшится их доносов 2. От того самого делается он пристрастен, чуждается чистых хороших офицеров, и Дисциплина теряется в Войске совершенно. К тому же многие Генералы пользуются сими обстоятельствами для своих личностей 3. (//л. 16 об.) У полкового Командира, который таковым Генералам приятен, коего физиономия им нравится, коего предосудительное подобострастие им по сердцу, все позволяется, все скрывается, все законным находится. Тому же, который сего низкого щастия приобрести не умел, все угрожает Военным Судом и совершенною гибелью. Может ли служба, на таковых началах основанная, быть Государю угодна и Отечеству полезна, и не должна ли она самым естественным образом безпорядки и неустройства ежечасно увеличивать и распространять. Таковое положение Дел странное произвело соотношение между Генералами (я говорю об одних пристрастных, коих к нещастию довольно много), полковыми Командирами и прочими офицерами. Генералы сии воюют беспрестанно с Полковыми Командирами и тем днем недовольны, в котором какой либо Неприятности не сделали. Полковые Командиры отгрызываются c от Генералов как кто может и в свою очередь воюют с офицерами; а офицеры вооружаются противу Полковых Командиров 4, и сия цепь безпрестанных Неудовольствий и безпрестанных отступлений от должной Дисциплины, которая столько же состоит в повиновении Подчиненных, сколь и в правильном действии Начальников, угрожает часто совершенным безначалием, производит многие позорные приключения, выгоняает из службы большое число отличных офицеров и превратное дает исполнение благим намерениям Правительства. Все же сие происходит от того, что Требования по хозяйственной части превышают способы онойe . Не мое дело входить в суждение о коренных средствах, коими бы могло таковое положение Дел быть переменено5 и служба получить тотf ход, коего Государь Император желает и который на истиных своих началах и правилах был бы основан. Но об одном предмете могу доложить Вашему Превосходительству как о ближайшем в сей цели в теперешнем Положении и мне известном по настоящим моим занятиям.

Когда полки расположены по Квартирам 6, тогда довольствуются обыкновенно Нижние Чины пищею от жителей, которым отдают они за то Казенный свой провиянт 7. Тягость постоя бывает весьма различна, (//л. 17g ) и Военные имеют много средств шиканировать 8 жителей, а жители имеют много средств делать Военным большие Неприятности. Во избежание сего делаются взаимные Уступки и доставляются взаимные выгоды. Нижние Чины ласковым обращением с жителями, добропорядочным поведением и снизходительностью в своих требованиях соделывают постой легким и по возможности приятным. Жители за то уступают нижним чинам размотые доли из следуемого им Казенного Провиянта, поступающего тогда в ротную Економию 9. В составлении сей Економии участвуют ротные Командиры и даже Полковой Командир гораздо более самих Нижних Чинов тем, что расквартирование войск распределяют по возможной для жителей удобности, что содержат строгий порядок между нижними чинами и что знакомством и обхождением с Помещиками приобретают их расположение и Признательность. Следовательно весьма справедливо заключить, что Уступка провиянта делается еще более из уважения к Начальникам, нежели из желания пользу сделать Нижним чинам, которые при том все таки получают от жителей более пищи, нежели от Казны им определено. Сделанная таким образом Економия должна поступать по Постановлениям все с полна в собственность Нижних Чинов. Но редко сие исполняется, потому что все вышепрописанные обманы Полковых и Ротных Командиров заключаются в том, что сия Економия поступает только частью в собственность нижних чинов, а другая часть употребляется на пополнение тех Сумм, которые оказываются необходимыми для требуемого Устройства Полкового Хозяйства. Сие действие, хотя и противно Постановлениям, но не менее того оно неизбежно для доведения полков до хорошего Состояния, ибо все остальные Источники позволительной Економии никак не достаточны для удовлетворения всем надобностям Полкового Хозяйства. Чем строже обращение всей провиянтской Економии в собственность Нижним Чинам будет требоваться и чем бдительнее надзираться, тем хитрее будет Начальство обмануто и тем сильнее будут действовать все те Подрывы порядку службы и благоустройству войска, которые в первой половине записи сей (//л. 17 об.) столь откровенно изложены. И потому полагал бы я полезнее поставить то, что непременно всегда делаться будет и чего нельзя предупредить, в согласие с Постановлениями, а не оставлять в противуположности с оными: тем более, что в сем случае поступается против Постановлений не по прихоти или порочности, но единственно по Необходимости, произведенной существом дела, независящего от Полковых Командиров. Сим способом успокоили бы честных Полковых Командиров и дали бы им возможность сравниваться в доведении Полкового Хозяйства с теми, которые ко всем средствам прибегнуть готовы. Тогда можно будет иметь Полковое Хозяйство в порядке, не страшась за введение сего порядка ни Доносов Подчиненных, ни Подысков пристрастных Начальников. Теперь же к Нещастию Необходимость Заставляет употреблять на Казенные Предметы Провиянтскую Економию, и между тем обязанность обращать сию Економию с полна в собственность Нижним Чинам заставляет всегда опасаться Ответственности. Надобно еще и то заметить, что тот Полковой Командир всего скорее ответственности подвергнется, который принуждать будет ротных Командиров половину Економии обращать в собственность Нижним Чинам, а другую Половину употреблять на улутчение Казенного Хозяйства: ибо тут никто своих выгод находить не будет, между тем как тот Полковой Командир совершенно будет спокоен, который из приобретенной Економии ничтожную долю отдаст Нижним Чинам, а все остальное разделит между собственным своим Карманом и карманами ротных Командиров, ибо в сем случае рука руку моет. Заключаю сие разсуждение предложением о следующем постановлении. Полковое Хозяйство разделяется надва хозяйства: на Штабное и на ротное. _ Штабным называю я: 1.) Покупка, Ковка и Содержание Подъемных Лошадей10. 2.) Покупка, смазка и Содержание всей Упряжи. 3.) Постройка, окраска, содержание и Мазание Полкового обоза. 4.) Продовольствие (//л. 18i ) Нижних Чинов в Полковом Лазарете. 5.) Покупка, постройка, обновление и Содержание всех вещей в Полковом Лазарете. 6.) Наем и содержание Капельмейстера.j Покупка Инструментов и содержание всей Музыки. 7.) Покупка и содержание Тулупов и Кенег.k 11 8.) Издержки на Полковую Канцелярию. 9.) Издержки на Инструмент и разные Материалы для полковых Мастерских и 10.) Починка Оружия. _ На Устройство сего Штабного Хозяйства обращается обыкновенно в добавок к суммам, от казны выдаваемым, Економия, произойти могущая от Коммисариятских отпусков и фуражных Денег. Сия Економия Конечно весьма недостаточна, но что же делать, когда не от кудова взять. Ротным Хозяйством называю Я: 1.) Содержание Ротной Канцелярии. 2.) Переделка боевых Патронов, отделка Холостых и Заготовление Кремней. 3.) Поддержание Наконечников и медных приборов ножен Тесашных и Штыковых. 4.) Заведение Чехлов на Мундиры, Кивера, Сумы и Султаны. 5.) Постройка и Поддержание Етишкет, репейков, Темляков12 и Султанов. 6.) Поддержание Гранат, Чешуи 13, Пуговиц и пряжек всякого рода. 7.) Пригонка Аммуниции, постройка мундирных вещей и покупка Материялов для того нужных. 8.) Заведение Отверток, Терок, Пыжовников, Накременников, щеток, напуговичников, Сальников, фуражек, руковиц, Наушников, Набрюшников и маленьких чемоданчиков со всею мелочью по положению в оных14. 9.) Починка и Лужение Котлов и 10.) Починка и Содержание Шанцового Инструмента15. На Устройство сего ротного Хозяйства получаются средства обыкновенно от трех источников: a.) На сие обращаются все Деньги и Ремонты,16 отпускаемые Казною на вышеназванные предметы. b.) Но поелику сих Денег недостаточно, то в Добавок к оным уделяют Полковые Командиры часть Економии, ими сделанной для Штабного Хозяйства, и хотя в таковом случае Штабное хозяйство терпит, но ни один Полк не имеет всех частей в совершенном благоустройстве по скудости средств; а затыкают по большой части дыры, (//л. 18 об.) и преимущественно те, которые более у Начальства на виду. Кто в етом сметливее и проворнее, тот и лутче, тот и славится. 3.)m Еще в Добавок употребляется почти везде часть Економии, от Уступки жителями провиянта произходящей. _ По сему мое предложение состоит теперь в том, чтобы Постановлением не запрещалось бы, но дозволялось бы половину или даже несколько более провиянтской Економии обращать на казенныеn предметы, а другую Половину обращать в собственность Нижним Чинам. Деньги, получаемые сею Економиею, присоединялись бы к вышеназванным Ремонтам и составляли бы Совестную сумму, которая бы в расход поступала по разрешению и по распоряжению Полкового Командира. Но при сем надобно непременно правилом поставить, чтобы никакой Начальник ни под каким предлогом не требовал отчета от Полка в употребление сей суммы, ибо без оного вмешается опять Шиканство с одной стороны и обман с другой со всеми пагубными последствиями.

Имев честь таким образом представить вашему Превосходительству Записку о Составлении Совестной Суммы, долгом щитаю присоединить, что большая часть Неустройств и Беспорядков в полках не от того только произходит, что Полковые Командиры и Подчиненные их хотят все делать худо; но также и от того, что Существующие Постановления весьма недостаточны для руководства в управлении различными частями полка. Многие из сих Постановлений сбивчивы, многие даже противуречущи, многих же вовсе недостает. Более всего было для меня сие ощутительно в отношении к Ротным Командирам, которые нигде не могут найти совокупного изложения тех правил, коими бы им можно было руководствоваться в Управлении вверенными им частями. Между тем от сближения ротного Командира к Нижним Чинам сия первая Степень Военного Начальства более действует на Устройство (//л. 19o ) Войска и на благоденствие его, нежели многие другие даже высшие и особенно более, нежели то обыкновенно предполагают. И потому сделал я опыт об издании Наставления Ротным Командирам, в котором бы они могли находить все то, что к их руководству служить может. Сие Наставление еще не совсем окончательно Написано, но когда будет готово17, и если тогда Вашему Превосходительству будет угодно, то за особенную себе почту честь оное на ваше благоусмотрение представить».

ГА РФ. Ф. 48. Оп. 1. Д. 473 («Записки по военным вопросам»). Лл. 16 – 19.

a. Документ имеет внутреннюю нумерацию листов рукой Павла в правом верхнем углу, на л. 16 стоит номер 1.

b. Документ не имеет заглавия, заголовок дан О.И. Киянской при публикации

c. Так в тексте.

d. Так в тексте.

e. Сверху карандашом знак вставки, сама вставка отсутствует

f. Слово вставлено над строкой

g. Рукой Павла в правом верхнем углу листа цифра 2.

h. Так в тексте. Не знаю, что это значит или чем должно было быть.

i. Рукой Павла в правом верхнем углу листа цифра 3.

j. Далее был зачеркнут, видимо, следующий номер

k. Этот пункт вставлен над строкой.

l. Предлог вставлен над строкой.

m. Да, именно так – нумерация идет как «a» - «b» - «3»!

n. Прочтение предположительное, слово смазано и с микрофильма не читается.

o. Рукой Павла в правом верхнем углу листа цифра 4.

p. От последней буквы идет росчерк.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Комиссариатские отпуска – деньги, выделяемые полкам на различные нужды через армейские финансовые органы – комиссариаты. Деньги, не потраченные на соответствующие нужды, оставались в полку и составляли упомянутую «позволительную экономию».

2. Материал для записки автору обильно давала окружающая действительность, в чем можно убедиться, например, читая его переписку с П.Д. Киселевым тех же лет.

Ср. письмо П.Д. Киселеву от 23 февраля 1822 г.: «Для Каспарова также лучше было бы перевести его в другое место. Он был хорошим командиром до того времени, когда полк охранял кордон на границе с Австрией, но с тех пор его [отношения] с командирами рот стали хуже, поскольку у него были тогда в делах с контрабандой. (…) Но дела эти были объяснимы, поскольку бедность – это ужасная вещь, и 23 года безупречной службы, как у Каспарова, могли покрыть этот предосудительный момент, но не дают вновь уважения подчиненных».

(Покровский Ф.И., Васенко П.Г. Письма П.И. Пестеля П.Д. Киселеву // Памяти декабристов. Т. 3. Л., 1926. с. 174; Перевод французского текста из данной публикации здесь и далее выполнен Ек.Ю. Лебедевой; в публикации писем дан иной перевод).

3. Ср. характеристику П.Д. Киселева: «Генерал-майор князь Сибирский. Командир 18-й пехотной дивизии. Запутанный в делах домашних. Должен всем подчиненным и пагубен для службы».

(Две характеристики русских генералов в XVIII – XIX вв. // Русская старина. 1890. № 1. С. 120.)

В 18-ю пехотную дивизию входил и Вятский пехотный полк, то есть это было непосредственное начальство П.И. Пестеля.

4. Ср. описание в переписке с Киселевым ситуации в самом Вятском полку (письмо от 15 ноября 1822 г.): «Есть еще несколько офицеров, особенно главы этой компании, которые наполнены старым духом Вятского полка, состоящим в постоянной оппозиции командирам полка и присвоении собственности солдата везде, где они находят хоть малейшую возможность».

(Покровский Ф.И., Васенко П.Г. Указ. соч. С. 188)

5. Одновременно с документами, собранными в дело под заголовком «Записки по военным вопросам», автор Записки пишет и другие, не предназначенные к представлению в официальные инстанции, проекты преобразований не только в армии, но и во многих других отраслях государственного устройства. Опубликованы они в серии «Восстание декабристов» (т. 7) под заглавием «Русская правда» и сочинения, ей предшествующие». В подлиннике размеры дел сравнимы.

Автор проявляет ложную скромность (точнее, конспирацию), поскольку к моменту создания «Записки» первая редакция «Русской правды» уже существует и одобрена другими членами Южного общества.

6. В холодное время года армейские полки были расквартированы (т.е. расселены) по селам и деревням. Солдаты и офицеры жили в домах местных жителей и кормились там же.

7. Армию кормит местное население, с которым расплачиваются казенным провиантом, состоящим только из крупы и муки (в походный вариант добавлялись еще и сухари).

8. От фр. chicaner, здесь – «досаждать, вредить» (Шинканство, шиканировать - галлицизмы, т.е. слова, на начало 19 века существовавшие в русском языке). О.И. Киянская дает в публикации менее точное значение «ябедничать

9. Ротная экономия – сумма, которую оставляет остаток провианта, или деньги, полученные при продаже провианта данной роты. Хранится у ротного командира.

10. Подъемные – разновидность запасных лошадей, находящихся в армейском обозе. «Запасные (заводные, заручные) лошади в войсках назначаются для замены усталых и больных, для немедленного пополнения убыли и для припряжки в труднопроходимых местах». (Словарь Брокгауза и Ефрона).

11. Словарь Даля: «КЕ́НЬГИ, кеньг, ед. кеньга, кеньги, жен. (финск. kenkä) (обл.). Особая теплая зимняя обувь, надеваемая на сапоги, часто подшитая мехом. || Сапоги из оленьих шкур шерстью наружу».

Военная энциклопедия 1911 г.: «КЕНЬГИ. 1) Теплые на меху башмаки, шьются из белой юфтовой кожи, подбиваются по всей внутренней поверхности густым мехом и окрашиваются в черный цвет. К. назначаются для ношения часовыми и сторожевыми постовыми, при морозе в 5 и более градусов».

12. Этишкет - шнур к киверу. Одним концом прикреплялся к донышку кивера, а другим надевался на шею и таким образом удерживал кивер, если он слетал с головы.

Репеек – в данном случае: элемент кивера, типа кокарды.

Темляк - кисть на эфесе холодного оружия.

13. Граната - медная эмблема рода войск на кивере (правильно – гренада, отсюда – «гренадерские роты»).

Чешуя – металлическая пластина, которой подбородочный ремень крепится к киверу.

14. Отвертка – здесь: инструмент для ремонта ружья и ухода за ним; обычно изогнутая. Терка – часть ружейного замка кремневого ружья, высекавшая искру из кремня.

Пыжовник – приспособление для чистки ствола оружия, извлечения из него остатков патронов.

Накременник - кожаный чехол на ружейный кремень.

Сальник – небольшая емкость с салом, маслом, смазкой. Могла использоваться для смазки оружия. Также в перечне ротного имущества упоминаются «Сальницы жестяные с салом для смазки Сапогов» (те же бумаги по военным вопросам, л. 315 об.). Наушники – «пришитые к шапке боковые лопасти, или отдельная повязка, накладка, для зашиты ушей от стужи» (Даль)

Набрюшник – «накладка или повязка на живот, для тепла, защиты от укола, при фехтовании и пр.» (Даль.)

При составлении списка, что должно быть осмотрено при смотре рот, П.И. упоминает: «Чемоданчик, а в нем пыжовник, отвиертка, тиорка, накременник с 12ю кремнями, сальник, кирпичник, мелок, напуговичник, и щотки, игольник, ножик и ножницы, а у кого есть и зеркальца» (Те же бумаги по военным вопросам. Л. 276 об.)

15. Шанцевый - «служащий для производства работ по окапыванию, по устройству шанцев» (т.е. окопов и других земляных укреплений). Шанцевый инструмент - лопаты, кирки, топоры и т.п. (У Киянской ошибочно «ранцевый».)

16.  В данном случае имеются в виду деньги, выделенные на ремонт, т.е. на закупку лошадей для полка.

17. Наставление ротным командирам» позже было закончено, принято и действовало в полку. Текст «Наставления» находится в том же деле, что и «Записка», как и один из приказов по полку начала 1825 г. (о проведении смотра рот), ссылающийся на «Наставление».

Источник

П.И. Пестель. С портрета работы художника П. Корина. 1949 г.