Волконская Мария Николаевна (1807 – 1863).

В октябре 1824 года А. С. Пушкин получил письмо от своего давнего знакомца по Киеву и Одессе – Сергея Григорьевича Волконского.
«Имев опыты вашей ко мне дружбы, – писал Волконский, – и уверен будучи, что всякое доброе о мне известие будет вам приятным, уведомляю вас о помолвке моей с Марией Николаевною Раевскою – не буду вам говорить о моем счастии, будущая моя жена вам известна».
Мария Волконская и Пушкин – особая тема, породившая устойчивую версию о том, что Мария Николаевна была большой «потаенной» любовью великого поэта…
На закате своей жизни Волконская, умудренная суровым опытом, вспоминая Пушкина, как-то обронила: «В сущности, он любил лишь свою музу и облекал в поэзию все, что видел». Может быть, княгиня была права?

Ее свадьба состоялась 11 января 1825 года. Невесте не было еще и двадцати, жениху исполнилось тридцать семь. Слывший в молодости красавцем и повесой, он в то время, по воспоминаниям современников, уже «зубы носил накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе». В своих «Записках» Волконский вспоминал: «Давно влюбленный в нее, я наконец решился просить ее руки». Мария Николаевна ничего не знала о его колебаниях, как, впрочем, почти не знала и своего жениха. Покорно, по воле отца, она вышла за весьма знатного и богатого князя. Участник значительных сражений, имевший множество орденов и медалей, он уже в двадцать четыре года получил чин генерал-майора за боевые отличия. Портрет Волконского был написан для Военной галереи Зимнего дворца (после восстания, по распоряжению Николая I, его изъяли). «Мои родители думали, что обеспечили мне блестящую, по мнению света, будущность», – писала Мария Николаевна в конце жизни... Еще до замужества она сумела испытать силу своего обаяния. К ней сватался польский граф Олизар, коего отец не захотел видеть своим зятем из-за его национальной принадлежности. Оказавшись женой немолодого генерала, Мария Николаевна, по существу, не успела даже как следует узнать его до ареста в январе 1826 года; в первый год они прожили вместе не более трех месяцев. Вскоре после свадьбы она заболела и уехала лечиться в Одессу, Волконский же не получил отпуска из дивизии и не смог сопровождать жену. В ноябре 1825 года, когда Мария Николаевна находилась на последнем месяце беременности, муж отвез ее в имение Раевских, а сам возвратился к месту службы, где был немедленно арестован и препровожден в Петербург.

Тяжелые роды, двухмесячная горячка... Марии Николаевне, только что родившей сына, долго не говорили об истинном положении дел, но она заподозрила неладное, а узнав истину, твердо решила разделить участь мужа. Волконскую изолировали от жен других декабристов; на первое свидание с Сергеем Григорьевичем она пошла не одна, а в сопровождении родственника. Генерал Раевский, который в 1812 году, не колеблясь, бросался в огонь неприятеля, теперь не выдержал. «Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!» – прокричал он, сжав кулаки. Перед смертью старик Раевский, показывая на портрет дочери Марии, произнес: «Вот самая удивительная женщина, которую я знал!»

Решение Марии Волконской об отъезде в Сибирь было, по существу, первым проявлением ее незаурядного характера, считает историк, исследователь декабристского движения Элеонора Павлюченко. Мария восстала не только против окружающих, но прежде всего против себя самой, своей дочерней покорности, женского послушания, привитого ей с детства. А ведь она рвала пополам собственное сердце: сына взять с собой ей не разрешили, со стариком-отцом, которого горячо любили все дети Раевские, приходилось прощаться навсегда. Но она поехала! Не помогли ни мольбы отца, ни интриги брата Александра, ставшего настоящим ее тюремщиком. В своем последнем «вольном» письме юная княгиня писала: «Дорогая, обожаемая матушка, я отправляюсь сию минуту; ночь превосходная, дорога – чудесная... Сестры мои, нежные, хорошие, совершенные сестры, я счастлива, потому что довольна собой».

Родственники декабристов передали ей столько писем и посылок для сосланных, что пришлось взять вторую кибитку. Тайком сестры прикрепили к ней клавикорды. В Сибирь Волконская приехала второй из декабристок. Сергей Григорьевич, гремя кандалами, побежал к жене. «Вид его кандалов, – вспоминала через много лет Мария Николаевна, – так взволновал и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала сначала его кандалы, а потом и его самого».

Вместе с Екатериной Ивановной Трубецкой Волконская постигала азы поварского искусства по привезенным с собой книгам, училась всевозможным бытовым премудростям, в том числе и экономить каждую копейку. Однажды Марию Николаевну отчитали за то, что она приобрела холст и заказала белье для каторжан. «Я не привыкла видеть полуголых людей на улице», – отвечала она. Смутившийся комендант резко изменил тон, и ее просьба была выполнена. Природа щедро одарила Волконскую, дав ей своеобразную красоту, ум и характер, отшлифованный хорошим воспитанием и чтением книг (она владела, как родным, английским и французским языками), замечательный голос и музыкальные способности. Но не это было главным в дочери генерала Раевского. Зинаида Волконская писала когда-то, что жизнь Марии Николаевны «запечатлена долгом и жертвою».

Судьба не баловала Марию Николаевну. Самыми тяжелыми были семь месяцев в Благодатском руднике, затем – три года в Читинском остроге. И за эти годы – три тяжких утраты: в январе 1828 года умер двухлетний Николенька Волконский, оставленный на попечение родственников; в сентябре 1829-го – отец, генерал Раевский, простивший Марию Николаевну перед смертью; в августе 1830-го – дочь Софья, рожденная в Сибири и не прожившая и дня. Ни братья, ни мать так и не простили Марии Николаевне ее «проступок», считая именно ее виновницей смерти шестидесятилетнего отца. После этой семейной утраты Александр, Николай и Софья Алексеевна Раевские не отвечали на письма своей сестры и дочери. Лишь одно послание, полное упреков, получила Мария Николаевна от матери: «Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для Вас… А чья вина? Вашего обожаемого мужа… Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежит к этому проклятому заговору. Не отвечайте мне, я Вам приказываю!»

Жесткость и непреклонность характера оказалась явно наследственной. По какой-то причине разойдясь со своей лучшей подругой тяжелых сибирских лет Екатериной Трубецкой, Мария Николаевна не пришла на ее похороны и ни разу не посетила ее могилу… Несмотря на почти полный разрыв с родными, Волконская старалась держаться; вся ее жизнь проходила теперь в заботах о детях. В Петровском заводе она родила сына Михаила и дочь Нелли, которые стали утешением матери. С 1836 года Волконские жили в восемнадцати верстах от Иркутска, в селе Урик. Красота тридцатилетней Марии Николаевны не тускнела: Одоевский воспевал ее в стихах, Лунин – в прозе.

Не всегда гладко складывались ее отношения с мужем: очень разными они были людьми. Семейного счастья не получилось. Но, к чести обоих, – до самых последних дней они отзывались друг о друге с величайшим уважением и в этой традиции воспитали детей. «…отношения между супругами Волконскими не складывались, отчуждение становилось все более глубоким и явным для окружающих, – рассказывает доктор филологических наук Нина Забабурова. – В «Записках», рассказывая о жизни в иркутской ссылке, Мария Николаевна по существу не упоминает о муже…

Среди ссыльных декабристов было немало людей одиноких и даже таких, кто пережил трагедию женского предательства (к примеру, жена декабриста И. Поджио после ссылки мужа расторгла с ним брак и вновь вышла замуж). Мария Николаевна привыкла выступать всеобщей спасительницей и покровительницей. И многие искренне восхищались ею, так что от недостатка мужского внимания Мария Николаевна не страдала, хотя некоторые отзывались о ней неприязненно и резко. Михаил Лунин оказался одним из тех, за кого она вела переписку, запрещенную ссыльному. Большинство его писем сестре, Е. С. Уваровой, написано рукой Марии Николаевны. Он не скрывал, что испытывал к ней сильное чувство. Сын Волконских, названный Михаилом, родился в 1832 году, и упорно ходили слухи, что отцом его был декабрист Александр Викторович Поджио… Версия эта никак не может считаться доказанной, но необычайная взаимная привязанность и близость Александра Викторовича и Михаила в течение всей последующей жизни явно имеет элемент осознанной родственности… В 1835 году у Марии Николаевны родилась дочь Нелли, отцом которой также считали не Сергея Волконского, а Поджио (и даже И. Пущина, что маловероятно). Нелли также была любимицей Поджио, и когда он тяжело заболел на склоне лет, то поехал умирать к ней, в ее имение Вороньки, хотя у него была собственная семья».

Незаметно, постепенно менялись и характер, и взгляды на жизнь Марии Николаевны: она все больше устремлялась к земному благополучию, и главным образом не для себя, а для детей. Правдами и неправдами определила сына Мишу в Иркутскую гимназию. Потом и вся семья перебралась в город. Свой дом здесь опальная княгиня стремилась превратить в лучший салон Иркутска. Она на свой лад и наперекор как Волконскому, так и Поджио устроила судьбу красавицы дочери: едва той исполнилось пятнадцать, выдала ее замуж за преуспевающего сибирского чиновника Л. В. Молчанова, оказавшегося дурным человеком. Растратив казенные деньги, он был отдан под суд, после чего тяжело заболел и, разбитый параличом, сошел с ума и умер. Второй муж младшей Волконской рано скончался от чахотки. Только третий брак Нелли, дважды вдовы, оказался удачным. В 1856 году Михаил Волконский, живший уже в Петербурге, привез к декабристам весть об освобождении. После этого из Сибири возвратился его отец. Совсем больная, Мария Николаевна уехала годом раньше. Вернувшись на родину, она начала писать воспоминания о пережитом. С первых же строк повествования становится ясным, что брак Волконских был заключен не по взаимной любви... Кстати, Мария Николаевна писала свои «Записки» только для сына. Он же, к 1904 году весьма преуспевающий чиновник, не без колебаний взялся за публикацию воспоминаний матери. Ее умные и скромные «Записки» выдержали множество изданий. Одним из первых, еще в рукописи, прочитал их поэт Н. А. Некрасов, автор поэмы «Русские женщины».

Мария Николаевна в сопровождении своей любимой Нелли ездила на лечение за границу, но это не помогло. Умерла и похоронена княгиня Волконская в уже упомянутом селении Вороньки Черниговской губернии, принадлежавшем семье ее дочери Нелли, во втором замужестве Кочубей, фамилия которой случайно совпала с именем героя пушкинской «Полтавы», посвященной Марии Николаевне. Ее последние дни с ней разделил приехавший проститься навсегда Поджио… А Сергей Григорьевич жил в это время в имении сына под Ревелем (ныне – Таллин). Он надеялся съездить проститься с Марией Николаевной, но от него скрыли ее последнюю болезнь, о чем он долго сожалел. А через два года не стало и его.

Мария Николаевна Раевская.

Неизвестный художник. Портрет Марии Николаевны Раевской. 1821 г. (?).
Холст, масло. 69x57,3 см.
Всероссийский музей А. С. Пушкина.

Мария Николаевна Волконская родилась в семье Раевских, оставившей заметный след в русской истории.
Отец Марии Николаевны Николай Николаевич Раевский – боевой генерал эпохи наполеоновских войн. В начале Отечественной войны 1812 года он командовал 7-м пехотным корпусом в армии Багратиона. Особенно отличился в боях у деревни Салтановки под Смоленском и в Бородинской битве, где его корпус занимал центр русской позиции. Батареей Раевского был назван центральный редут, который подвергался ожесточенным атакам французов. В заграничных походах русской армии Николай Николаевич сражался под Бауценом, Дрезденом, Лейпцигом, участвовал во взятии Парижа. “В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается величественною”, – рассказывал известный поэт Константин Николаевич Батюшков, бывший в 1813 году адъютантом при Раевском. Наполеон считал, что Раевский “сделан из материала, из которого делаются маршалы”.
Не только беззаветная храбрость, но также просвещенность, порядочность, благородные душевные качества генерала снискали ему уважение современников.
Пушкин, хорошо знакомый с семьей Раевского, писал брату: “Мой друг, счастливейшие минуты жизни провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, прекрасного душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель екатерининского века, памятник двенадцатого года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества”.
Мать Марии Николаевны Софья Алексеевна приходилась внучкой М.В. Ломоносову. Ее отец А.А. Константинов, грек по происхождению, был библиотекарем Екатерины II. Отличительной чертой Софьи Алексеевны было благоговение перед мужем и безграничная преданность ему.
В семье Раевских было шестеро детей. Мария родилась в 1805 году. Cвое детство она помнила как счастливую и безмятежную пору. “Мало-помалу, – вспоминал влюбленный в нее граф Густав Олизар, – из ребенка с неразвитыми формами она стала превращаться в стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в черных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня глазах”.
В 1820 году пятнадцатилетняя Мария познакомилась с А.С. Пушкиным, когда тот с семьей Раевских путешествовал по Кавказу. Через много лет Мария Николаевна напишет в своих “Записках”: “Во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с сестрой Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее”.
Мария Николаевна к этому эпизоду относит известную строфу первой главы “Евгения Онегина”:

Я помню море пред грозою.
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

Образованная, красивая, музыкально одаренная девушка привлекала к себе внимание в обществе.
К Марии Николаевне сватался граф Густав Олизар, предводитель дворянства Киевской губернии, и получил отказ. Граф тосковал, писал стихи. В своих “Записках” он напишет: “Нельзя не сознаться, что если во мне пробудились высшие, благородные, оживленные сердечным чувством стремления, то ими во многом я обязан любви, внушенной мне Марией Раевской. Она была для меня той Беатриче, которой было посвящено поэтическое настроение, и, благодаря Марии и моему к ней влечению, я приобрел участие к себе первого русского поэта и приязнь нашего знаменитого Адама (Мицкевича)”.
В январе 1825 года Мария Николаевна по настоянию родных выходит замуж за знатного и богатого князя Сергея Григорьевича Волконского, который был старше ее на семнадцать лет.

Мария Николаевна не знала, что ее муж является активным членом Южного общества декабристов, руководителем его Каменской управы. По службе и по делам тайного общества он постоянно был в разъездах, и Мария Николаевна не имела возможности его хорошо узнать. 2 января 1826 года Мария Николаевна родила сына Николая. 5 января Сергей Григорьевич Волконский был арестован. После родов Мария Николаевна проболела два месяца. Придя в себя, она спросила родных о муже. Они долго умалчивали о трагических событиях декабря 1825 года. Только в начале марта узнала она об аресте Сергея Григорьевича и уже через два дня сообщала ему: “Я узнала о твоем аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, – не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней”. Брату Александру она пишет: “Сергей – лучший из мужей и будет лучшим из отцов, и я его сейчас люблю более, чем когда-либо, ведь он несчастен”. Узнав правду, Мария Николаевна решила ехать в Петербург. Родные отговаривали ее, но она настояла на своем. Мария Николаевна узнала, что муж содержится в Петропавловской крепости, и добилась свидания с ним. Она принимает непоколебимое решение разделить участь мужа, как бы тяжела она ни была. Родственники прилагают все усилия, чтобы удержать Марию Николаевну от этого шага. Ей не дают видеться с другими женами осужденных, перехватывают письма, внушают, что материнское чувство должно одержать верх над супружеским долгом, что сын больше нуждается в ее заботе, чем муж.
В душе Марии Николаевны происходит перемена. До сих пор за каждым ее поступком стояла воля родителей. Посланное ей испытание словно разбудило дремавшие в ней недюжинные духовные силы, освободило от чужого влияния ее незаурядную натуру, требовавшую самостоятельных действий, искавшую своего пути.
Мария Николаевна пишет письмо государю с просьбой разрешить ей следовать за мужем. Николай I дает согласие, одновременно предостерегая об ожидающих ее в Сибири лишениях. В письме отцу она сообщает: “Мой добрый папа, вас должна удивить та решимость, с которой я пишу письма коронованным особам и министрам, но что вы хотите – нужда и беда вызвали смелость и, в особенности, терпение. Я из самолюбия отказалась от помощи других. Я летаю на собственных крыльях и чувствую себя прекрасно”.
Свои последние дни, проведенные среди родных, она опишет так: “Мой отец был все это время мрачен и недоступен. Необходимо было, однако же, ему сказать, что я его покидаю и назначаю его опекуном своего бедного ребенка, которого мне не позволяли взять с собой. Я показала ему письмо его величества; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: “Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься”. С отцом мы расстались молча; он меня благословил и отвернулся, не будучи в силах выговорить ни слова. Я смотрела на него и говорила себе: “Все кончено, больше я его не увижу, я умерла для семьи”. Перед отъездом я стала на колени у люльки моего ребенка; я молилась долго. Весь этот вечер он провел около меня, играя печатью письма, которым мне разрешалось ехать и покинуть его навсегда. Его забавлял большой красный сургуч этой печати. Я поручила своего бедного малютку попечению свекрови и невесток и, с трудом оторвавшись от него, вышла”.
Приехав в Москву, Мария Николаевна остановилась у жены брата мужа Зинаиды Волконской – поэтессы, писательницы, хозяйки литературно-музыкального салона. В честь Марии Николаевны был устроен прощальный вечер. Здесь последний раз в жизни свиделись Мария Николаевна и Пушкин. “Во время добровольного изгнания в Сибирь жен декабристов он был полон искреннего восторга; он хотел мне поручить свое “Послание к узникам” для передачи сосланным, но я уехала в ту же ночь, и он его передал Александре Муравьевой”, – напишет Мария Николаевна в “Записках”.

Зная любовь гостьи к музыке, Зинаида Волконская пригласила итальянских певцов, бывших тогда в Москве, много пела и сама. Вслушиваясь в чудные звуки, наслаждаясь пением, Мария Николаевна просила артистов играть еще и еще: “Подумайте, ведь я больше никогда не услышу музыки”. Зинаида Волконская тайно от Марии Николаевны привязала позади ее саней клавикорды. Обнаружив их, Волконская была счастлива. Многие годы они будут скрашивать ей долгие сибирские вечера. А.В. Веневитинов так опишет свое впечатление от встречи с Марией Волконской на прощальном вечере в Москве: “Третьего дня ей минуло двадцать лет; но так рано обреченная жертва кручины, эта интересная и вместе могучая женщина – больше своего несчастия. Она его преодолела, выплакала; источник слез уже иссох в ней. Она уже уверилась в своей судьбе и, решившись всегда носить ужасное бремя горести на сердце, по-видимому, успокоилась. В ней угадываешь, чувствуешь ее несчастие, ибо она даже перестала и бороться с ним. Она хранит его в себе, как залог грядущего… Прискорбно смотреть на нее и вместе завидно… Во вдохновении своем она сама избрала свою судьбу и без страха смотрит в будущее”.
Мария Николаевна повидала родственников ссыльных, которые передали ей письма и посылки узникам, и двинулась в путь. “Дорогая, обожаемая матушка, я отправляюсь сию минуту; ночь превосходная, дорога – чудесная… Сестры мои, мои нежные, хорошие чудесные и совершенные сестры, я счастлива, потому что я довольна собой”, – напишет она родным перед отъездом. Она ехала день и ночь, нигде не останавливаясь. Волконская гордилась тем, что добралась до Иркутска за 20 суток. Здесь к ней приехал гражданский губернатор Цейдлер и уговаривал ее вернуться, описывая ужасы каторжной жизни и тяжесть условий, предъявляемых добровольным изгнанницам. “Условия я подпишу не читая”, – ответила Мария Николаевна. Далее ее путь лежал в Благодатский рудник, где находились 8 декабристов, в том числе и Волконский. Она подписала бумагу, по которой видеться с мужем ей разрешали два раза в неделю. Тюрьма была расположена у подножья горы. Она размещалась в старой казарме. Помещение было тесным и низким. “В первую минуту я ничего не разглядела, так там было темно; открыли маленькую дверь налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился ко мне: бряцание его цепей поразило меня, я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страданий. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом – его самого”.

Волконская вместе с Екатериной Трубецкой поселилась в крестьянской избе. “Она была до того тесна, что когда я ложилась на полу на своем матраце, голова касалась стены, а ноги упирались в дверь. Печь дымила, и ее нельзя было топить, когда на дворе бывало ветрено; окна были без стекол, их заменяла слюда”. Привезенных с собою горничных пришлось вскоре отправить в Россию. Женщины учились вести хозяйство, стряпать, прибирать комнату. Они готовили обеды для мужей и их товарищей. Деньги жен декабристов находились в руках администрации, о каждой израсходованной копейке нужно было предоставлять отчет начальнику рудников. “Мы ограничили свою пищу: суп и каша – вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа [Трубецкая], привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и запивала его квасом. За таким ужином застал ее один из сторожей тюрьмы и передал об этом мужу… Как только они узнали о нашем стесненном положении, они отказались от нашего обеда”.
Несмотря на собственное тяжелое положение, женщины стараются помочь простым каторжанам: покупают материю и шьют им рубашки, чем навлекают на себя неудовольствие тюремного начальства.

Жизнь Марии Николаевны скрашивали музыка и поездки по окрестностям. Сибирские просторы она находит впечатляющими и живописными. Ее удивляет и радует доброе отношение со стороны каторжников простого звания. “Я находилась среди людей, которые принадлежали к подонкам человечества и тем не менее относились к нам с большим уважением, более того, они боготворили меня и Каташу, … а наших заключенных называли не иначе, как наши князья. Когда же им приходилось работать вместе, то они предлагали делать вместо них урочную работу; приносили им горячую картошку, испеченную в золе. Эти несчастные, отбыв срок присужденных им каторжных работ, большею частью потом делались порядочными людьми, начинали работать для себя, становились добрыми отцами семейства… Сколько благодарности и преданности в этих людях, которых мне представляли как каких-то чудовищ”.
Более полугода провели Мария Николаевна и Екатерина Ивановна в Благодатском руднике. В сентябре 1827 года они переселяются в Читу, куда переводят их мужей. Здесь уже живут Александра Григорьевна Муравьева и Елизавета Петровна Нарышкина. Вскоре приезжают и другие спутницы изгнанников. Волконская и Трубецкая поселяются в доме вместе с Александрой Васильевной Ентальцевой. Жены продолжают вести переписку с родными изгнанников, заботиться о быте заключенных.
“Молодая, стройная, более высокая, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздернутым носом, с гордой, но плавной походкой. За смугловатость ее прозвали “девой Ганга”; не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальниками острога”, – писал о Марии Николаевне декабрист А.Е. Розен.

В 1828 году Марию Николаевну постигает тяжелая утрата: в январе умирает оставленный ею на попечение родных сын. Пушкин пишет эпитафию, которую начертали на надгробном камне:
В сиянии и радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное
Благословляет мать и молит за отца.
В 1829 году на Волконскую вновь обрушивается горе – умирает отец. Перед смертью, показывая на портрет дочери, он сказал: “Вот самая замечательная женщина, которую я знал”. В 1830 году у Марии Николаевны родилась дочь, которая умерла через несколько часов. В августе того же года декабристов переводят в острог в Петровском Заводе. Бездетным женам разрешили жить в камерах мужей.

В марте 1832 года у нее родился сын Михаил, в 1835 году – дочь Елена. Жизнь Марии Николаевны наполнена заботами о них. Она и кормилица, и воспитательница, и учительница своих детей. В 1835 году Волконские были переведены на поселение. В 1837 году они прибыли в село Урик Иркутской губернии. Мария Николаевна переписывается с товарищами по изгнанию, помогает им и местному населению, собирает гербарий, коллекцию минералов. Вкусы супругов весьма различны: Сергей Григорьевич интересовался сельским хозяйством, любил общаться с крестьянами. Мария Николаевна осталась светской дамой, хозяйкой салона.
Однако годы каторги не прошли для нее бесследно. “Я совершенно потеряла живость характера”, – писала Волконская сестре Елене в 1838 году, – вы бы меня в этом отношении не узнали. У меня нет более ртути в венах. Чаще всего я апатична; единственная вещь, которую я могла бы сказать в свою пользу, – это то, что во всяком испытании у меня терпение мула; в остальном – мне все равно, лишь бы только мои дети были здоровы. Ничто не может мне досаждать. Если бы на меня обрушился свет – мне было бы безразлично”.
В 1845 году сыну Волконских Михаилу исполнилось двенадцать лет. По особому ходатайству ему было разрешено поступить в иркутскую гимназию, и Марии Николаевне позволили переехать в Иркутск. Спустя несколько месяцев Сергею Григорьевичу также дано право поселиться в Иркутске. Из своего дома, по словам историка П. Щеголева, Мария Николаевна сделала центр общественной жизни города; она любила общество и развлечения. Домашний театр Волконских стал первым театром Иркутска.

Н.А. Белоголовый, видевший Волконскую в Иркутске, напишет о ней: “Помню ее женщиной высокой, стройной, худощавой, с небольшой относительно головой и красивыми, постоянно щурившимися глазами. Держала она себя с большим достоинством, говорила медленно и вообще на нас, детей, производила впечатление гордой, сухой, как бы ледяной особы, так что мы всегда несколько стеснялись в ее присутствии”.
Дети были главным в ее жизни. Любовь эта отчасти ослепляет ее. Для того, чтобы обеспечить им лучшее будущее, удачную карьеру и житейские блага, которых сама была лишена, она идет на компромиссы. Ради детей она едет с семьей генерал-губернатора Руперта на Тункинские лечебные воды, чем навлекает на себя иронические замечания товарищей по изгнанию. “Наш генерал-губернатор хотя очень учтив и очень обязателен, но ясно и при всяком случае выказывает, что малейшее сближение с нами ему противно! Как же нам в свою очередь не быть несколько гордыми”.
В 1849 году сын Михаил оканчивает гимназию и становится чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Н.Н. Муравьеве, что дало возможность Михаилу Волконскому вырваться из Сибири, побывать в Петербурге.
Мария Николаевна хлопочет о замужестве дочери. Судьба привела в Иркутск Дмитрия Молчанова, человека небезупречной репутации, имевшего большое влияние на генерал-губернатора и потому игравшего не последнюю роль в Иркутске. “Хлопоты ее устроить свадьбу Молчанова с дочерью можно объяснить тем, что она не считала его дурным человеком и надеялась, что он будет полезен сыну ее по службе”, – писал сын декабриста Евгений Иванович Якушкин своей жене. Сергей Григорьевич был категорически против брака своей дочери и Молчанова. Но в ход было пущено влияние генерал-губернатора, родственников.
В сентябре 1850 года дочь Марии Николаевны Елена (Нелли) в возрасте 16 лет вышла замуж за Д.В. Молчанова. Брак, на котором настояла Мария Николаевна, принес ее дочери немало страданий. За лихоимство Молчанов был отдан под суд, затем тяжело заболел, был разбит параличом, потерял рассудок. Елена Сергеевна не отходила от мужа, безропотно ухаживала за ним, говоря: “Он – вся моя жизнь”. Судебное дело тянулось очень долго, он был оправдан за год до смерти (по другим источникам, после смерти).

Марию Николаевну начинает подводить здоровье. Она обращается с просьбой на высочайшее имя о поездке в Москву на лечение. Разрешение ей дают с условием возвратиться в Иркутск после окончания лечения. В 1855 году Волконская покидает Иркутск, не подозревая, что возвращаться ей не придется. В 1856 году была объявлена амнистия декабристам.
Нельзя не сказать о том, что Мария Николаевна много думала о восстании декабристов – событии, перевернувшем ее жизнь, и сумела сделать верные выводы. “Если бы я смела высказать свое мнение о событии 14 декабря, … то сказала бы, что все это было несвоевременно: нельзя поднимать знамя свободы, не имея за собой сочувствия ни войска, ни народа”.
Она смогла оценить нравственное величие его участников: “Я не дерзну излагать историю событий этого времени, … это сделают другие, а суд над этим порывом чистого и бескорыстного патриотизма произнесет потомство… До сих пор история России представляла примеры лишь дворцовых заговоров, участники которых находили в том личную для себя пользу… Если даже смотреть на убеждения декабристов как на безумие и политический бред, все же справедливость требует сказать, что тот, кто жертвует жизнью за свои убеждения, не может не заслужить уважения соотечественников; кто кладет голову на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество”.
После амнистии Волконские живут в Москве. Затем отправляются за границу.

Последние годы жизни Марии Волконской проходят в селе Воронки Черниговской губернии, имении дочери. Там она скончалась 10 августа 1863 года и там же была похоронена.
Внутренний мир Марии Николаевны Волконской был сложен и противоречив. В Сибирь ее привело скорее чувство долга, нежели любовь, что делало ее путь более тяжелым, чем у других декабристок. Щеголев называл ее “неукротимой, боевой натурой”, подчеркивал ее “любовь к жизни, которую она брала с бою”. В то же время она была тщеславна, любила внешний блеск, развлечения. Известный историк, автор книг о женах декабристов М.Д. Сергеев отмечает появившиеся у нее такие черты характера, как сухость, жестковатость и властность.
Перу Марии Николаевны Волконской принадлежит один из наиболее известных и талантливых “мемуарных памятников” декабризма – ее “Записки” (Записки М.Н. Волконской. – М.: Мол. гвардия, 1977. – 95 c.).

Мария Николаевна считала своим материнским и человеческим долгом поведать детям историю своей жизни, выпавших на долю декабристов и их жен испытаний, объяснить причины своего нравственного выбора, раскрыть благородство патриотического порыва декабристов. Воспоминания Марии Николаевны написаны в форме письма к ее старшему сыну Михаилу. Это, по сути, проникновенное наставление и завещание Волконской своим детям.
Мемуары Марии Николаевны не были предназначены для публикации. Она пишет в предисловии: “Описание нашей жизни в Сибири может иметь значение только для тебя, как сына изгнания; для тебя я и буду писать, для своей сестры и для Сережи (внук М.Н. Волконской), с условием, чтобы эти воспоминания не сообщались никому, кроме твоих детей, когда они у тебя будут; он прижмутся к тебе, широко раскрывая глаза при рассказах о наших лишениях и страданиях, с которыми, однако же, мы свыклись настолько, что сумели быть веселы и даже счастливы в изгнании”.
Через 40 лет после смерти матери ее сын Михаил Сергеевич Волконский решился напечатать ее воспоминания. Написанные по сугубо личному поводу – дать нравственный урок сыну – “Записки княгини Марии Николаевны Волконской” стали значительным явлением в русской литературе и общественной жизни. Хороший литературный слог, живые, яркие портреты, точные, лаконичные характеристики, верные, глубокие наблюдения – все это ставит “Записки” в ряд самых замечательных памятников мемуаристики XIX века.
Драматическая судьба Марии Николаевны, знакомство с Пушкиным, высокое понимание долга, незаурядный ум сделали ее одной из наиболее загадочных и привлекательных женщин России XIX века. Ей посвящены поэтические произведения, исторические исследования, ее образ отражен на страницах исторических повестей и романов, воспроизведен в театральных спектаклях и фильмах. Один из первых биографов ее П.Е. Щеголев в статье “Мария Николаевна Волконская (1805-1863)” (Имена из отечественной истории, кн.1. – М., 1992. – С. 53-85) писал о ней, подытоживая ее жизненный и нравственный путь: “Жизнь в Сибири была полна ежедневной, ежечасной борьбы за существование мужа и свое. Если декабристы и добились мало-мальски сносного существования, то этим они обязаны всецело своим женам. Тяжелая жизнь не истребила основной черты характера Волконской – жажды жизни”. Она совершила подвиг, который был “подвигом борьбы”, чисто органическим и абсолютно чуждым эгоистических соображений. Она совершила его не для себя, не для мужа, а по “человечеству”.

Жизненному пути, личности Марии Николаевны посвящены следующие работы:

Иосифова Б. Разделенная участь // Иосифова Б. Декабристы. – М.,1989. – С. 334-377.
Княгиня Мария Николаевна Волконская // Жены декабристов: Сб.ист.-быт. статей. – М.,1906. – С.18-41.
Мария Николаевна Волконская // Сподвижники и сподвижницы декабристов: [Биогр. очерки]. – Красноярск,1990. – С. 23-29.
Сергеев М. Мария Николаевна Волконская // Сергеев М. Несчастью верная сестра: [О женах декабристов: Повесть]. – Иркутск, 1992. – C. 39-76.
Тхоржевский С.С. Кардиатрикон: [О М.Н. Волконской] // Тхоржевский С.С. Портреты пером: Исторические повести. – Л.,1984. – С. 3-70.
Хандрос Б. “Я летаю на собственных крыльях”: Несколько дней из жизни Марии Николаевны Волконской – год 1826 // Радуга. – 1989. – N 12. – С. 116-137.

Предметом дискуссий в пушкиноведении является тема образа Марии Николаевны Волконской в творчестве А.С.Пушкина. Высокий душевный подъем, овладевший А.С. Пушкиным и ставший причиной написания прекрасных лирических стихов, как предполагается, был вызван зарождением “утаенной любви”. В книге Л.А. Черейского “Пушкин и его окружение” говорится: “В Волконской некоторые исследователи видели предмет “утаенной любви” Пушкина и связывали с ее именем ряд его стихотворений: “Редеет облаков летучая гряда…” (1820), “Таврида” (1822), “Ненастный день потух… “(1824), “Не пой, красавица, при мне…”(1828), “На холмах Грузии…”(1829), а также 23 строфу I главы “Евгения Онегина”, посвящение “Полтавы” (1828) и др.”.

П.Е. Щеголев в статье “Утаенная любовь” А.С. Пушкина : Из разысканий в области биографии и текста Пушкина (Щеголев П.Е. Пушкин: Очерки. – СПб.,1912) называет имя Марии Николаевны Волконской, как адресата пушкинской лирики. Это ей, добровольной изгнаннице, Пушкин, согласно Щеголеву, посвятил в 1828 году свою новую поэму “Полтава”:

Тебе – но голос музы томной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как некогда его любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанное вновь?
Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало, милые тебе -
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей.

В черновике “Посвящения” П.Е. Щеголев обнаружил, что вместо слов “Твоя печальная пустыня” в рукописи была строка “Сибири хладная пустыня”, содержащая прямое указание на адресата.
Юрий Михайлович Лотман в статье “Посвящение Полтавы” (Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. – Т. 2. – Таллин,1992.- С.369-380) не считая, что есть основания полагать именно Марию Волконскую “утаенной” любовью Пушкина, утверждает, что “Полтава” посвящена ей и что ее подвиг оставил глубокий след в сердце поэта.
В. Есиков в статье “Имя звезды” (К проблеме “утаенной любви” Пушкина // Вопросы литературы. – 1993. – N 3. – С. 122-142 ) оспаривает мнение, что “Полтава”, стихотворения “Редеет облаков летучая гряда”, ”На холмах Грузии лежит ночная мгла” и некоторые другие посвящены Марии Волконской и вдохновлены чувством к ней. ”Ко времени знакомства с Пушкиным на юге Марии Николаевне еще не исполнилось пятнадцати лет. Любопытно, что по воспоминаниям графа Густава Олизара, страстно и безнадежно влюбленного в Волконскую, она в то время (1820 год) представлялась ему “мало интересным смуглым подростком”. В последующие годы она могла встречаться с Пушкиным мельком или случайно, как это произошло в 1826 году в салоне З.А. Волконской, но этой встрече придали чрезмерное значение”.
Полнее ознакомиться с различными гипотезами темы «М.Н. Волконская и А.С. Пушкин» можно в работах:
Галушко Т. “Раевские мои…”.- Л.: Лениздат, 1991. – 160 с.
Бочаров И.Н., Глушакова Ю.П. Итальянская Пушкиниана. – М.: Современник, 1991.- С. 227-231.
Филин М. ”Узнай, по крайней мере, звуки…”:[Об образе М.Н. Волконской в творчестве А.С. Пушкина] // Литературная Россия. – 1987. – 2 янв.
В 70-х годах Николай Алексеевич Некрасов приступает к созданию поэмы “Русские женщины” (Некрасов Н.А. Русские женщины: Мария Волконская // Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 т. 4. – Л.: Наука, 1982. – С.148-186). Собирая материал, он обращается к сыну Марии Николаевны М.С. Волконскому с просьбой разрешить ему ознакомиться с “Записками” его матери. При этом поэт ссылался на то, что данных о Волконской у него гораздо меньше, чем о Е.И. Трубецкой, и ее образ может выйти искаженным. Михаил Сергеевич долго отказывался, но в конце концов ответил согласием. Несколько вечеров Волконский читал и тут же дословно переводил их Некрасову (они были написаны по-французски). Поэт слушал, делая заметки и записи. “Николай Алексеевич по нескольку раз в вечер, – писал позже Волконский, – вскакивал и со словами: “Довольно не могу”, – бежал к камину, садился к нему и, схватясь руками за голову, плакал, как ребенок”.
Строго придерживаясь фактов, Некрасов создал притягательный и героический образ. В начале поэмы Волконская – юная и очаровательная девушка – “царица бала”, увлекающая молодежь “голубым огнем” своих глаз. Обрушившееся на нее несчастье показало стойкость ее характера и благородство духа.
Сильнейшей сценой русской поэзии и поныне остается описание встречи Волконской с мужем в руднике:

Я только теперь, в роднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки.
Он много страдал, и умел он страдать!..
Невольно пред ним я склонилась
Колени – и, прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила!..
И тихого ангела Бог ниспослал
В подземные копи – в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои – со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы -
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Все тихо – ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.

Образ Марии Николаевны Волконской ярко воссоздан на страницах исторических романов:

Кочура А.Ф. Из искры – пламя. - М.: Сов. писатель,1978. – 624 с.
Марич М. Северное сияние: Исторический роман. – М.: Худож. лит.,1985. – 765 с.
Новиков И.А. Пушкин в изгнании. – М.: Правда,1985. – 767 с.