ЛУНИН Михаил Сергеевич.

Страница: « 1 2 3 4 5 6 … 10 »

Сообщений 31 страница 40 из 92

Поделиться3106-07-2017 23:25:24

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Дуэли Михаила Лунина.

« - Милoстивый гoсудaрь! Вы скaзaли…
- Милoстивый гoсудaрь, я Вaм ничегo не гoвoрил.
- Кaк? Вы утверждaете, тaким oбрaзoм, чтo я лгу? Я прoшу Вaс дoкaзaть мне этo oбменoм пулями»

Тaк или приблизительнo тaк нaчинaл М.С.Лунин рaзгoвoр с любым oфицерoм, если кругoм не былo вoйны, oхoты или прoстo «зaсoсaлa» oбыденщинa.

Обмен пулями, естественнo, пoдрaзумевaл дуэль. Пo вoспoминaниям сoвременникoв, Михaил Сергеевич Лунин был oтчaянным бретерoм, пoчти нa кaждoй свoей дуэли oн пoлучaл кaкие-нибудь рaнения, тaк чтo телo егo «былo пoхoже нa решетo».

Меж тем, этoт бретер oтличaлся невoзмутимoй хрaбрoстью и oтвaгoй и в бoю, где, пo тем же вoспoминaниям, ни рaзу не был рaнен. В вoйне 1812 гoдa Лунин в свoем белoм кaвaлергaрдскoм кoлете мoг слезть с кoня, взять у прoстoгo сoлдaтa ружье и встaть в цепь зaстрельщикoв. Известнo тaкже, чтo Михaил Сергеевич нaписaл письмo глaвнoкoмaндующему, в кoтoрoм предлaгaл себя в пaрлaментеры к Нaпoлеoну. Лунин сoбирaлся, передaвaя бумaги имперaтoру, зaкoлoть егo кинжaлoм – oн дaже хрaнил oдин тaкoй кривoй кинжaл у себя пoд пoдушкoй. И сoвременники уверены – Михaил Сергеевич, не мешкaя и не рoбея, сделaл бы этo, если бы егo oтпрaвили нa тaкoе делo. А пoсле вoйны Лунин oтпрaвляет письмo рoссийскoму имперaтoру с прoсьбoй пoслaть егo нa инoстрaнную службу, пoскoльку у Рoссии в ближaйшем будущем вoйны не предвидится.

Гoсудaрь был недoвoлен тaкoй выхoдкoй, нo с 1822 гoдa Михaил Сергеевич oкaзывaется в Пoльскoм улaнскoм пoлку, где служит пoд предвoдительствoм великoгo князя Кoнстaнтинa Пaвлoвичa. Именнo с Цесaревичем связaнa истoрия несoстoявшейся лунинскoй дуэли. Он был первым, ктo предпринял пoпытку пoлучить сaтисфaкцию у членa имперaтoрскoй фaмилии. Есть нескoлькo версий этих сoбытий, случившихся в 1815 гoду. Пo oднoй из них, Цесaревич кaк-тo в пoхoде личнo сoрвaл шaпку с oднoгo пoлкoвникa и нaгoвoрил ему кучу неприятных вещей. Бoевoй пoлкoвник был oдет в шaпку пo причине нездoрoвья и пo нaстoянию врaчей, пoсему счел себя oбиженным. Тoгдa oн oбъявил, чтo бoлее не мoжет сoстoять нa службе, a oфицеры приняли пoзицию пoлкoвникa и пoсчитaли пoступoк великoгo князя oскoрбительным. В итoге все пoдaют в oтстaвку. Об этoм прoисшествии дoклaдывaют Цесaревичу, великий князь выстрaивaет пoлк, где сoзнaет себя винoвaтым в излишней гoрячнoсти и прoсит у всех oфицерoв извинений. Известнo, чтo Кoнстaнтин Пaвлoвич пестoвaл сoбственный oбрaз сoлдaтa-рыцaря, пoэтoму пoсле фoрмaльнoстей oн пoлушутя дoбaвляет, чтo если ктo oстaлся недoвoлен егo извинениями, oн сoглaсен и нa личнoе удoвлетвoрение. Все oфицеры приняли удoвлетвoрение и oтменили свoю oтстaвку, нo вoт вперед выхoдит 24-летний Лунин и гoвoрит, дескaть, пoзвoльте мне вoспoльзoвaться тaкoй честью, чтo oткaзaться oт нее никтo не мoжет. Нa чтo 32 –летний Цесaревич с улыбкoй oтветил: «Ну ты, брaт, для этoгo еще слишкoм мoлoд». В этoм эпизoде Цесaревич oтшутился, a пoзже великий князь стaл личным «зaщитникoм» этoгo удaлoгo мoлoдцa, кoгдa пoсле декaбря 1825 гoдa Лунинa нaдo былo aрестoвaть oтпрaвить в Петербург нa следствие пo делу мятежa нa Сенaтскoй плoщaди.

Цесaревич пoнимaл, чем грoзит егo любимчику и aдъютaнту этoт визит кo двoру егo брaтa. Тoгдa был дaже зaдержaн фельдъегерь, приехaвший зa Михaилoм Сергеевичем, a пoследнему пoд честнoе слoвo былo рaзрешенo oтлучиться нa oхoту нa медведя. Цесaревич пoлнoстью дoверял блaгoрoдству Лунинa, и тoт, рaзумеется, вернулся с oхoты. Михaил Сергеевич, пo вoспoминaниям, пoкoрял сердцa тoвaрищей не тoлькo смелoстью и хрaбрoстью, егo ценили зa тoнкий и честный ум, незaвисимoсть суждений, блaгoрoдствo и величие души. Этoт челoвек был в свoе время нaгрaжден зa Бoрoдинo зoлoтoй шпaгoй с нaдписью «Зa хрaбрoсть», oн – oдин из немнoгих декaбристoв, ктo нa следствии не нaзвaл ни единoй фaмилии свoих друзей.

Пoсле oтстaвки, в кoтoрую егo oтпрaвил Алексaндр I из-зa неизвестнoй в детaлях дуэли, и ссoры с взбaлмoшным oтцoм, лишившим егo мaтериaльнoй пoддержки, Лунин жил в Пaриже, зaрaбaтывaя урoкaми – учил aбoригенoв фрaнцузскoму языку. (Кстaти, сaм Михaил Сергеевич влaдел тaкже aнглийским, пoльским, лaтинским и греческим языкaми). А вернувшись пoсле смерти oтцa в Рoссию, Лунин стaнoвится членoм тaйнoгo oбществa. В сaмoм вoсстaнии Лунин учaстия не принимaл, нo свoю причaстнoсть к этoй oргaнизaции не oтрицaл, зa чтo и пoлучил сибирскую ссылку. Бoлее тoгo, пoсле выхoдa нa пoселение (пo oкoнчaнии срoкa) Лунин был aрестoвaн внoвь и oкaзaлся в oднoй из сaмых стрaшных тюрем Сибири - Акaтуй, где пo рaзным истoчникaм – oн умер oт сердечнoгo приступa, нo, верoятнее, - был зaдушен нaнятыми гoлoвoрезaми.

Интересны еще нескoлькo эпизoдoв из жизни этoгo петербургскoгo бретерa. Один эпизoд егo дуэльнoй истoрии стaл пoчти срaзу легендoй. У этoй легенды тaкже имеется нескoлькo версий. Пo oднoй из них, Лунин присутствoвaл при кaкoм-тo пoлитическoм рaзгoвoре и нa реплику oфицерa А.Ф.Орлoвa oтреaгирoвaл вызoвoм. Делo былo в следующем – А.Орлoв пoд кoнец свoегo рaссуждения дoбaвил, чтo, дескaть, любoй честный челoвек пo-другoму не мoжет и думaть. Михaил Сергеевич тут же вмешивaется в рaзгoвoр с фрaзoй, чтo гoвoрящий, видимo, все-тaки увлекся и чтo существуют-тaки честные люди, кoтoрые мoгут иметь нa сей счет и сoвсем инoе мнение. А.Ф.Орлoв был oзaдaчен пoвoрoтoм и спрoсил, не прoвoцирует ли Лунин егo? Нa чтo Лунин oтветил, чтo oн не ищет пoвoдoв для прoвoкaций, нo если Орлoв считaет этo вызoвoм, тo oн сoглaсен oтвечaть. Дуэль былa неизбежнa, хoтя всем был oчевиден ее ничтoжный пoвoд. А.Орлoв, кaк oтмечaли сoвременники, был плoхим стрелкoм, в oтличие oт Лунинa, дуэль мoглa рaзрушить тaкже и всю кaрьеру мoлoдoгo oфицерa, нo oткaзaться oт пoединкa былo немыслимo. А.Орлoв стреляет первым и дaет прoмaх. Лунин рaзряжaет пистoлет в вoздух. Орлoв гoрячиться, чтo Лунин нaд ним издевaется. А Михaил Сергеевич действительнo в этo время дaет сoветы и урoк прицельнoй стрельбы свoему незaдaчливoму визaви. Орлoв стреляет еще рaз – прoстреливaет эпoлет Лунинa. Сo слoвaми, чтo третий выстрел будет, несoмненнo, лучшим, Михaил Сергеевич снoвa выстреливaет в вoздух. Нo третьегo выстрелa не былo, в делo вмешaлись секундaнты и рaзвели прoтивникoв.

Еще oднa истoрия стaлa не тoлькo легендoй, нo и приoбрелa хaрaктер пoлуaнекдoтa. Чaсть, где служил Лунин, стoялa кaк-тo в Петергoфе. Былa жуткaя жaрa, и oфицеры чaстенькo купaлись в зaливе. Тoгдa кoмaндующим был кaкoй-тo генерaл-немец, кoтoрый в oдин прекрaсный день зaпретил этo свoим прикaзoм, нa тoм oснoвaнии, чтo купaния прoисхoдят рядoм с прoезжей дoрoгoй и свoим видoм oскoрбляют приличия. Михaил Сергеевич кaк-тo рaз перед сaмым прoездoм этoгo генерaлa мимo зaливa зaлез в вoду в пoлнoм пaрaднoм oбмундирoвaнии, a кoгдa генерaл пoдъехaл близкo вытянулся перед ним в вoде и oтдaл честь. Обескурaженный нaчaльник спрoсил, в чем делo, нa чтo Лунин oтветил, дескaть, купaюсь, нo сoблюдaя сaмую приличную фoрму.

Вoт тaк «шкoльничaл» в свoи мoлoдые гoды челoвек, кoтoрый в сибирскoй ссылке писaл умные письмa сестре для пoследующегo их рaспрoстрaнения – этo были и пoлитические трaктaты, и истoрические исследoвaния, и филoсoфские эссе. Зa эти письмa егo - единственнoгo из декaбристoв oсудили пoвтoрнo, a зaтем тaйнo убили.

«В Рoссии двa прoвoдникa,— зaписывaет тoгдa этoт неуемный в мoлoдoсти бретер севернoй стoлицы,— язык дo Киевa, a перo дo Шлиссельбургa».

Поделиться3206-07-2017 23:26:00

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Михаил Сергеевич Лунин.
Акварель Н.А. Бестужева. 1836 г. ГМИИ им. Пушкина, Москва.

Поделиться3306-07-2017 23:27:02

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Род Луниных основался на Tамбовской земле с середины XVIII века, когда дед декабриста, Михаил Киприанович Лунин (1712 - 1776), президент Вотчинной коллегии в 1760 - 1776 гг., приобрел в Кирсановском уезде Тамбовской губернии 2 села: Никитское и Никольское (как записано в документах, «Инжавино тож») – бывшую вотчину Александра Дмитриевича Волконского.

Михаил Киприанович (в честь которого и был назван внук – будущий декабрист М.С.Лунин) начал карьеру при Петре I и, ни разу не ошибившись, отслужил восьми царям: был адъютантом Бирона, а потом - у врага Бирона принца Антона Брауншвейгского; Петр III крестил его старшего сына, а Екатерина II утвердила тайным советником, сенатором и президентом Вотчинной коллегии. От такой службы Михаил Киприанович сделался "человеком достаточным" даже по понятиям графа Шереметева, который и обладателей 5000 душ называл мелкопоместными, "удивляясь от чистого сердца, каким образом они могут жить".

Он оставил пятерым сыновьям крупное состояние. Родовое гнездо, Лунино (оно же Богородицкое), а также Задубровье и Старая Рязань, достались по разделу старшему брату, Александру Михайловичу (1745 - 1816).

Другое рязанское имение досталось второму сыну М.К.Лунина - Петру Михайловичу (1759 - 1822). Кстати, именно ему принадлежал знаменитый дом у Никитских ворот в Москве - ныне Музей искусства народов Востока.

За Сергеем Михайловичем Луниным (1760-1817) , отцом декабриста, младшим из пяти сыновей, по разделу осталось более 900 крестьянских душ в тамбовских и саратовских имениях да еще 1135 рязанских душ, впоследствии, как видно, "прожитых".

Своим летним местопребыванием он сделал село Инжавино (Ржавинье), переименовав его в Сергиевское. Даже в канцелярских документах главный центр тамбовских вотчин выглядит поэтически "сельцо Сергиевское (бывшее Никольское), речки Ржавки на правой стороне при большой дороге. Церковь чудотворца Николая, дом деревянный господский с плодовым садом..."

Здесь-то и бывал в детстве Михаил Лунин, здесь он стал свидетелем смерти матери от неудачных родов в 1792 г., именно с Инжавино связаны первые его жизненные впечатления, детские радости и огорчения, первые успехи в познании мира.

Михаил Лунин родился 29 декабря 1787 года в Петербурге (некоторые исследователи местом рождения декабриста называют село Инжавино). В сентябре следующего года Лунины пустились в двухнедельный путь из столицы к Тамбовским имениям, а именно – в родовое гнездо - село Никольское. Отец будущего декабриста, Сергей Михайлович Лунин, мягко говоря, человек не очень щедрый, не жалел средств на воспитание и обучение своих троих детей. В судьбе ребят принимал участие и их дядя Михаил Муравьев – писатель, историк, общественный деятель - один из просвещеннейших людей своего времени.

Его сестра - Фешинька стала Федосьей Никитичной Луниной, родила Сашеньку (вскоре умершего), Мишеньку, а затем Никитушку и Катиньку.

В Отделе письменных источников Исторического музея в Москве хранятся письма М.М. Муравьева семейству Луниных, направленные из Петербурга в село Никольское. Огромная пачка писем исполнена свободным «екатерининским» почерком Михаила Никитича Муравьева и старинной скорописью его папаши Никиты Артамоновича. В этих письмах, как в зеркале – жизнь и ежедневные заботы тамбовских дворян Луниных, в них – первые успехи «никольского эсквайера» - Мишеньки Лунина, и никто еще не знает и не может даже предполагать, какая яркая и загадочная судьба уготована этому непоседливому мальчишке, в пять лет уже умеющему писать по-английски, но еще слабо знакомому с русским букварем…

Вот лишь некоторые из этих посланий. 1788 года сентября 25. Михаил Муравьев из Петербурга - Луниным в Никольское.

«Мы нетерпеливо желаем слышать о благополучном приезде вашем во своясы... На вашем месте я бы имел случай наслаждаться спокойствием и сном и возвратился бы в город гораздо толще, чем поехал... Поцелуем мысленно наших сельских дворянина и дворянку, их Алексашу и Мишу, пожелаем им здоровья, веселья, теплых хором, мягкой постели, добросердечного товарища, наварных щей и полные житницы".

27 марта 1791 года дядя и дед Муравьевы "усерднейше поздравляют" Луниных с новорожденной Катинькой… Идиллические листки семейной переписки с еженедельной почтой отправляются из северной столицы в «село Никольское, Сергиевское тож», и обратно.

Михаил Никитич Муравьев, уж полковник, благодарит за гостинцы из деревни, доволен, что в «тамбовской глухомани» сумели привить всем детям оспу («самой царице привили, а Людовик XV не решился и непросвещенно от оспы помер»). И вдруг, преодолев "лень и праздность", столичный Муравьев отправляется через шесть губерний и целых девять дней гостит у сестры и племянников в Никольском.

Последняя сохранившаяся тетрадь писем Муравьевых к Луниным начинается с впечатлений о встрече, случившейся накануне нового, 1792 года.

"Вспоминаю счастливое, как сон, путешествие... Сколько бы мне хотелось знать, что вы теперь делаете! Вспоминаете ли меня моею русскою пляскою и подозрительною нечувствительностью к прекрасному полу, которого я весьма пристрастный почитатель?
Сергей Михайлович любил бы меня еще более, ежели бы мои красноречивые увещевания могли поселить в сердце моей и его Фешиньки постоянное желание быть великодушною, менее чувствительною к необходимым скукам жизни... Я буду воображать ваше катание под гору и посещение оранжереи. Я буду мыкаться, по вашей милости, на сером коне...

Менее окружен торжествами деспот Азии, нежели я был угощен в Никольском. Я нашел у вас благополучие, спокойствие, здоровье... Эсквайер Никольский, маленький джентльмен Мишенька, рассказывает так же мастерски "his little tales of wolves"? ("Его маленькие сказки о волках" (англ.)) Никитушка так же пляшет и приговаривает Катиньку, которая должна неотменно бегать?.."

Никольский остров благополучия после суетного и тревожного Петербурга на закате столетия …

В своих письмах Михаил Муравьев не может скрыть сильной склонности к "маленькому джентльмену" Михаилу Лунину и просвещенно наставляет сестру, видимо заскучавшую в глуши: "Ежели вы живете в деревне, так это с пользою. Вы управляете счастливыми земледельцами, их прилежанием и щедростью земли. Вы распространяете ваши экономические планы, чтоб накопить, с чем послать на службу старшего эсквайера и ко двору младшего, с чем выдать мисс Китти и прочее..."

Затем в тетради длинный - почти на год - перерыв, а 10 декабря 1792 года письмо от петербургских Муравьевых обращено только к Лунину - отцу и детям. Дед Никита Артамонович приписывает от себя строки утешения почерком все более дрожащим и неразборчивым: его дочь Фешинька, Федосья Никитична Лунина, умерла. Так разрушилась идиллия: трое детей (старший - пятилетний Миша) остаются без матери, отец хворает, письма из Тамбова невеселы. Из столицы пробуют растормошить, ободрить приунывшего никольского барина: ищут учителей и "русские литеры" для Миши, щедро угощают светскими, семейными, политическими новостями неспокойного 1793 года.

1793-го года апреля 28 дня «Тамбовского наместничества в Кирсановской округе в селе Никольском. Его высокородию господину бригадиру милостивому государю моему Сергею Михайловичу Лунину от тайного советника Никиты Артамоновича Муравьева и гвардии капитана Михаила Никитича Муравьева из Петербурга».

Dearest child! You did afford me the greatest pleasure by addressing me some lines in a language in which you can be by far my master.

"Милое дитя! Ты доставил мне величайшее удовольствие, адресовав ко мне несколько строк на том языке, которому ты мог бы меня обучать"

Я вижу в этом доказательство твоей дружбы ко мне... Благоволящий к тебе дедушка Никита Артамонович заверяет тебя, равно как и твоих брата и сестру, в своих самых теплых чувствах. Мишенька доказывает что он любит Папиньку и помнит Маминьку, исполняя должность свою и стараясь сделаться добрым и способным человеком. Никитушка со временем будет догонять своего большого братца, а Катинька вырастет велика, чтоб иметь в них двух друзей, нежных и постоянных.

"Я разделял отсюда ваши сельские забавы, путешествие в Земляное, обед на крыльце у почтенного старосты и радостные труды земледелия, которыми забавлялся помещик... Воображаю - маленькие на подушках или по полу, или по софе. Мишенька что-нибудь лепечет: сладкие слова, папенька и маменька. Никитушка учится ходить, валяется. У Сережи в голове ищут, Фешинька speaks English.

Все мои надежды на мисс Жефрис, и я опасаюсь, чтоб Мишенька не стал говорить прежде матушки и прежде дядюшки, который довольно косноязычен... Читаются ли английские книги, мучат ли вас "th" и стечения согласных, выговаривает ли Мишенька "God bless you". Английские книги (Стерн, Филдинг etc.) идут к вам в Тамбов очень долго. Неужто тамбовские клячи не хотят быть обременяемы английскою литературою из национальной гордости?

О вашем Мишеньке я давно просил уже Николая Ивановича [Салтыкова], и он обещал. Я надеюсь скоро прислать к вам паспорт... [Речь идет о зачислении в гвардейский полк. Однако больше об этом в письмах ничего нет, и заочные чины юному Лунину не пошли.]"

27 октября 1793 года: "Сказывают, что королева французская последовала судьбе супруга своего. Сии мрачные привилегии должны служить утешением тем, которые опечаливаются своей неизвестностью и счастливы без сияния. Менее зависти, более благополучия. Что спокойнее ваших полей и сельских удовольствий?.. Веселья придворные прерваны трауром по королеве французской".

На этом кончается пятилетняя переписка петербургских Муравьевых с тамбовскими Луниными.

Кажется, зимой с 1793 на 1794 год бригадир Лунин с тремя детьми отправляется в столицу - подлечиться и рассеяться. Старшему – Мишеньке шел всего 7-й год…

Кажется, на этом кончается история пребывания в Инжавино декабриста МС. Лунина. Всего 7 неполных лет… Но каких лет! Важнейшая пора, когда формируется личность, когда в душе человека складываются первые представления о добре и зле, когда пробуждается любовь к Родине…

После смерти отца в 1817 году Лунин возвращается из Польши в Россию уже богатым помещиком, владельцем крестьян. В его тамбовских и саратовских деревнях вводятся пенсии для престарелых, появляются школы. Реформы, проводимые Луниным, соответствуют трем направлениям программы, разработанной Союзом благоденствия, – человеколюбие, образование, общественное хозяйство.

Владельцем тамбовских имений М.С. Лунин остается вплоть до своего ареста по делу декабристов, в описи его имущества отмечается: «За декабристом Луниным в с. Сергиевском (Инжавино тож) и Никитском Кирсановского уездов Тамбовской губернии, с. Аннино Вольского уезда Саратовской губернии всего 929 душ.»

…А дальше в истории тамбовских имений Луниных – много вопросов, загадок, белых пятен.

В своем завещании, составленном еще в 1819 году, М.С. Лунин передавал тамбовские имения двоюродному брату Николаю Александровичу Лунину (1789 – 1848) - сыну генерал-поручика Александра Михайловича Лунина (управлял до 1792 г. Полоцким наместничеством, а при Александре I стал московским сенатором, оставил записки, которые довел до 1812 г.). Выбор был сделан в пользу кузена Николая, а не родной сестры Екатерины с целью избавить своих крестьян от своеволия мужа сестры - "черного Уварова".

В завещании, переданном в Московский опекунский совет, М.С.Лунин, передав наследственные права двоюродному брату, вменял ему в обязанность после своей смерти "войдя в подробное рассмотрение свойств имения и средств получения доходов, непременно уничтожить в оном право крепостное над крестьянами и дворовыми людьми". При этом 10 тысяч рублей он определил передать "на поддержание вольного народного училища, которое имеет быть учреждено в селе Сергиевском". Наследнику предписывалось "устроить благосостояние крестьян", в особенности тех, кто "по старости или немощи не в состоянии пропитать себя". "Освобождение от крепостного состояния, - выражал надежду Михаил Сергеевич, - составит счастье крестьян и дворовых людей, успокоит прах мой и соделает память мою для крестьян и потомства нашего священной". Лунин предлагал освободить крестьян в течение 5 лет, но по европейскому образцу, то есть без земли. Земля же должна была остаться в роду Луниных. Разумеется, по заключению министра юстиции, все статьи этого документа не могли быть "допущены к исполнению".
(Завещание Лунина об уничтожении крепостного права в его имении приведено полностью в издании «Русская старина", 1914, книга III)

Едва узнав, что Лунин лишен всех прав, Уваров поскакал в Тамбов и по доверенности жены, единственной законной наследницы, ввел себя во владение имением «государственного преступника».

Дальнейшие события развивались весьма драматически: узнав, что еще в 1819 г. Лунин составил завещание, по которому все свое имущество передавал двоюродному брату Николаю, Ф.П. Уваров, не переставая проклинать своего бывшего однополчанина и друга, поднимает шум, доказывает, что завещание каторжника недействительно. Он заставляет Екатерину Сергеевну под свою диктовку писать многочисленные прошения, чтобы оспорить завещания брата.

Николай Лунин писал: "Уварова все делала и подписывала из страха к мужу". В конце концов, по личному распоряжению Николая I имущество Лунина перешло в ее руки: за два дня до Нового года царь пишет "согласен"на документе, приостанавливающем притязания Уварова на тамбовские и саратовские деревни Лунина.

Однако в самый разгар постыдной тяжбы муж Уваровой, камергер и действительный статский советник, внезапно и бесследно исчез, оставив Екатерину Сергеевну “вдовой и не вдовой”, с двумя малолетними детьми, с расстроенным хозяйством и долгами. Судебная тяжба, затем таинственное исчезновение мужа произвели неизгладимое впечатление на глубоко верующую женщину. Катерина Сергеевна - вдова, быть может, при живом супруге: носит траур пять лет. Имения Лунина достаются в конце концов все же ей, а не двоюродному брату Николаю (но теперь, когда Федора Уварова не было, прежний владелец меньше беспокоился за крестьян).

Неизвестно, бывала ли Екатерина Сергеевна в своих тамбовских имениях после вступления в права наследования. Переписку с сосланным в Сибирь братом она вела в основном из своего рязанского имения в селе Большая Екатериновка (нынешнего Путятинского района). Но, тем не менее, в одном из писем М.С. Лунину в Сибирь она сообщала ему о своей "настоящей знаменитости" в Тамбове:

“Только и шуму, что о моем мнимом таланте, который я называю моим старым грехом... Я пользуюсь славой соединять и приводить в гармонию все враждебные партии в салоне нашего предводителя, князя Гагарина на музыкальных вечерах”… Следовательно, связь Луниных с тамбовской землей продолжалась.

Кому принадлежали после Екатерины Уваровой лунинские имения – неизвестно. Кто из Луниных стал после нее хозяином тамбовских поместий – ответ на этот вопрос, конечно же существует, просто пока он, судя по всему, не нашел своих исследователей.

Однако связь Луниных с тамбовской землей на Екатерине Уваровой не оборвалась. В Инжавино ли, в Никитском ли – или в каком-то ином месте Кирсановского уезда владел уже совсем небогатым имением потомственный тамбовский дворянин Иоасаф Лунин 1850 – 191… - приблизительно).

К сожалению, отчество его сегодня утрачено (быть может, не безнадежно?) – если бы не это обстоятельство, история тамбовских имений Луниных в настоящее время не имела бы столько белых пятен. Семейное предание гласит, что имение И. Лунина располагалось по соседству с имением князей Васильчиковых, которые владели землями в Кисановском уезде.

Иоасаф Лунин – фигура не столь масштабная и яркая, как декабрист Лунин, но, безусловно, личность интересная и заслуживающая внимания. Он – участник русско-турецкой войны 1877-1878 годов. На его долю выпали тяжелейшие испытания, связанные с защитой Шипкинского перевала, когда русским воинам приходилось отбивать в день до 14 атак противника, имеющего пятикратное превосходство. Помимо боевых наград за личное мужество и героизм, Иоасаф Лунин был удостоен личного благодарственного письма Императора Александра II.

Уже после войны И.Лунин обзавелся семьей: в 1883 году у него родилась дочь Екатерина (1883-1976), а следом за ней и два сына – Владимир и Дмитрий.

Имение не давало Луниным больших доходов, и обедневший дворянин Лунин вынужден был учить своих детей за государственный счет: мальчики были определены в военные училища, а старшая дочь Екатерина – в Тамбовский Александринский институт благородных девиц.

Как дочь героя Шипки, дворянина, имеющего заслуги перед Отечеством, Екатерина была зачислена как стипендиатка Императрицы Александры Федоровны, которая патронировала это учебное заведение. Судя по всему, Тамбовский институт благородных девиц давал своим воспитанницам прекрасное образование: Екатерина Иоасафовна свободно владела тремя языками, была человеком широчайшей эрудиции - трудно сказать, чего она не знала и что она не умела!

После института, видимо, по протекции Ф.А. Головина, председателя 2-й Государственной Думы, с которыми Лунины были очень дружны и состояли в дальнем родстве (через Уваровых), Екатерина Иоасафовна была принята гувернанткой в дом персидского посла в Москве. Это было характерно для судеб многих девушек из обедневших дворянских семей - необходимость самой зарабатывать себе на жизнь, став гувернанткой при детях состоятельных людей.

К своему дворянскому происхождению Екатерина Иоасафовна всегда относилась весьма иронично. Когда в 1911 году Головины предложили ей помочь оформить дворянство её сыну, рожденному вне брака, она отказалась: "Дворянский титул не поможет ему стать достойным человеком, никакое дворянство не сделает глупца умным!"

После революции 1917 года, имея возможность уехать в благополучную и спокойную Францию, покинуть Россию, она приняла решение остаться на Родине, где в первые же годы советской власти стала соратницей Н.К. Крупской по организации детских домов, по борьбе с беспризорностью. В кожаной куртке, в грубых солдатских сапогах бывшая дворяночка, выпускница Института благородных девиц, ездила по провинциальным городам и селам, помогая на местах решать проблему с беспризорностью, которая захватила в те годы всю Россию. Екатерина Иоасафовна прожила долгую и интересную жизнь, оставив теплый и добрый след в сердцах многочисленных ее учеников и всех, кому хоть недолго приходилось знать её.

Видимо, бунтарский и мятежный дух декабриста Лунина, передавшись по крови, способствовал тому, что потомственный дворянин, успешный выпускник военного училища Владимир Иоасафович Лунин всем сердцем принял революцию 1917 года и возглавил I-й эскадрон 5-го Горждинского пограничного полка.

А вот младший сын – Дмитрий Иоасафович Лунин пропал в годы гражданской войны. След его казался безнадежно потерян, но вот недавно Библиотека русского зарубежья объявила о готовящемся издании книги Д. Лунина «Письма из Бразилии». Дождемся выхода в свет этих мемуаров, рукопись которых была передана из Бразилии не так давно в дар архиву Библиотеки. Быть может, эти мемуары прольют свет на многие вопросы, быть может, ветвь тамбовских дворян Луниных не оборвалась?

Возможно, кто-нибудь из знатоков истории Тамбовского края сможет внести какие-то уточнения, изменения, исправления как в историю лунинских имений в Кирсановском крае, так и в историю семьи тамбовских Луниных – с благодарностью примем любую информацию, любые критические замечания.

Настоящие заметки написаны на основании следующих материалов:
1. Гамазкова Т. Декабрист Лунин - Журнал "Истина и Жизнь", № 7-8, 1992.
2. Гессен А. "Во глубине сибирских руд" Н., 1977.
3. Молчанов Э. Узник Акатуя или Забайкальская луниниана, Уральский следопыт, № 9-12, 2000.
4. Нечкина М. В. "Декабристы." М., 1975
5. Никитин А. Без легенд, Рязанская старина № 8, 1999.
6. Эйдельман Н.Я. Лунин
7. Эйдельман Н.Я. Твой восемнадцатый век. Гл.10.

Поделиться3406-07-2017 23:27:27

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Портрет Н.А. Лунина, двоюродного брата декабриста.
Акварель Тараса Шевченко. 1838 г.

Поделиться3506-07-2017 23:35:21

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ЛУНИН

(1787–1845)

Лунин умен, но нрава сварливого (bretteur).

M. С. Лунин участвовал в нескольких походах, воевал храбро и умно, дослужился до чина гвардии ротмистра. Отечественную войну закончил в покоренном Париже, но вскоре вынужден был оставить службу (вероятно, по материальным соображениям, после ссоры со скупым и взбалмошным отцом); снова посетил Париж, где зарабатывал на жизнь уроками французского языка. Вернувшись на родину после смерти отца, Лунин несколько лет прожил в Петербурге; в это время он активно участвовал в деятельности декабристских организаций (при этом хладнокровно рассуждал о свободе, революции, бунте, цареубийстве, подтрунивая над теоретиками, которые предлагают «наперед энциклопедию написать, а потом и к революции приступить»). В январе 1822 года он вновь вступил в службу — в Польский уланский полк, и до самого ареста в 1826 году служил в Варшаве.

Лунин был любим товарищами за смелость, готовность пойти на риск, за безукоризненную честность и тонкий ум. Цесаревич Константин Павлович, весьма уважавший воинскую удаль, ценил Лунина и, по воспоминаниям, пытался выгородить любимца, когда в 1826 году в Варшаву пришел приказ арестовать его и доставить в Петербург; он даже отпустил Лунина напоследок поохотиться на медведей. Подполковника-бунтовщика отвезли в столицу, ко двору нового императора, который, в отличие от своего старшего брата, законопослушание и субординацию ценил намного выше ума, благородства и независимости суждений.

«Лунин <…> беспрерывно школьничал; редкий день проходил без его проказ. <…> Молодежь потешалась, а Лунин час от часу все более входил в роль искателя приключений. Само собою разумеется, не всегда держал он себя в пределах умеренности, и ему приходилось за это лично разделываться; Лунин и такие случаи включил в репертуар своих проказ» {166, с. 1035}.

«Якушкин <…> вспомнил и тут же рассказал случай с их товарищем — декабристом Луниным <…>. Лунин был гвардейским офицером и стоял летом с своим полком около Петергофа; лето было жаркое, и офицеры и солдаты в свободное время с великим наслаждением освежались купаньем в заливе; начальствовавший генерал-немец неожиданно приказом запретил под строгим наказанием купаться впредь на том основании, что купанья эти происходят вблизи проезжей дороги и тем оскорбляют приличие; тогда Лунин, зная, когда генерал будет проезжать по дороге, за несколько минут перед этим залез в воду в полной форме, в кивере, мундире и ботфортах, так что генерал еще издали мог увидать странное зрелище барахтающегося в воде офицера, а когда поравнялся, Лунин быстро вскочил на ноги, тут же в воде вытянулся и почтительно отдал ему честь. Озадаченный генерал подозвал офицера к себе, узнал в нем Лунина, любимца великих князей и одного из блестящих гвардейцев, и с удивлением спросил: „Что вы тут делаете?“ — „Купаюсь, — ответил Лунин, — а чтобы не нарушить предписание вашего превосходительства, стараюсь делать это в самой приличной форме“. Конец рассказа не помню, даже, может быть, Якушкин его и не досказал, но и в приведенном виде анекдот тот достаточно характеристичен для Лунина, которого беспокойный дух не могла угомонить и ссылка в Сибирь; за свои протесты он был отделен от товарищей и отправлен с жандармами в Акатуевский завод, где через непродолжительное время и умер в совершенном одиночестве» {5, с. 80–81}.

«Однажды <…> Цесаревич догнал на походе полк, в котором служил Лунин (кажется, кавалергардский). Великий князь, ехавший перед тем спокойно, вдруг поскакал налетом (в галоп) к полку, сорвал с полковника и бросил на землю шапку, наговорил разных разностей и ускакал. Полковник ехал в шапке по нездоровью, и потому, считая себя обиженным, объявил офицерам, что не может доле оставаться в службе. Офицеры всего полка признали поступок с полковником оскорбительным для всех и подали к Депрерадовичу общую просьбу об отставке; Депрерадович тоже пристал к ним. Когда донесено было о том Цесаревичу, он назначил на дневке смотр полку, лично объявил при том офицерам, что отставка в такое время невозможна и была бы преступлением, но что он, вполне сознавая себя виноватым в напрасной, по своей горячности, обиде достойного полковника, просит у него и у всех офицеров извинения; а если, прибавил, кто останется этим недоволен, то готов дать личное удовлетворение. Обиженный полковник и офицеры стали выражать, что они удовлетворены и оставляют намерение свое об отставке. В это время выходит вперед офицер лет 19–20 и говорит: „Ваше Высочество изволили сейчас предложить личное удовлетворение. Позвольте мне воспользоваться такою высокою честью“. — „Ну, ты, брат, для того слишком еще молод!“ — ответил с улыбкою великий князь Лунину (это был он)»[57] {166. с. 1034–1035}.

«Когда не с кем было драться, Лунин подходил к какому-нибудь незнакомому офицеру и начинал речь: „Mr! Vous aves dit, que…“ — „Mr, — отвечал тот, — je n'ai rien dit“. — „Comment? Vous soutenez donc, que j'ai menti! Je vous prie de me le prouver en 'echangeant avec moi une paire de balles“»[58] {57, с 128}.

«К этому же времени относится и дуэль Лунина с А. Ф. Орловым. Лунин был товарищ и по службе, и по великосветскому кругу Орлову, Левашову, отчасти Чернышову и пр. и был даже в приятельских отношениях с обоими Орловыми. Однажды, при одном политическом разговоре, в довольно многочисленном обществе, Лунин услыхал, что Орлов, высказав свое мнение, прибавил, что всякий честный человек не может и думать иначе. Услышав подобное выражение, Лунин, хотя разговор шел не с ним, а с другим, сказал Орлову:

— Послушай, однако же, А<лексей> Ф<едорович>! ты, конечно, обмолвился, употребляя такое резкое выражение; советую тебе взять его назад; скажу тебе, что можно быть вполне честным человеком и, однако, иметь совершенно иное мнение. Я даже знаю сам многих честных людей, которых мнение нисколько не согласно с твоим. Желаю думать, что ты просто увлекся горячностью спора.

— Что же, ты меня провокируешь, что ли? — сказал Орлов.

— Я не бретер и не ищу никого провокировать, — отвечал Лунин, — но если ты мои слова принимаешь за вызов, я не отказываюсь от него, если ты не откажешься от твоих слов!

Следствием этого и была дуэль; положено было стреляться до трех раз, сближая каждый раз расстояние. Все знали, что Лунин был отличный стрелок. Первым выстрелом Орлов разнес перо на шляпе Лунина; Лунин выстрелил в воздух; Орлов еще более разгорячился и закричал: „Что ж это ты! смеешься, что ли, надо мною?“ — подошел ближе и, долго прицеливаясь, вторым выстрелом сбил эполет у Лунина; Лунин вторично выстрелил на воздух, тогда как не только он, но и плохой стрелок, если бы действовал только хладнокровно, а не горячился, как Орлов, мог бы убить Орлова на таком коротком расстоянии. Тут Орлов опомнился и, бросив свой пистолет, кинулся Лунину на шею» {72, с. 142–143}.

«Я помянул о его бесстрашии, хотя слово это не вполне выражает то свойство души, которым наделила его природа. В нем проявлялась та особенность, что ощущение опасности было для него наслаждением. Например, походом в 1812 г<оду> он в своем кавалергардском белом колете слезал с коня, брал солдатское ружье и из одного удовольствия становился в цепь застрельщиков. Много шума наделал в свое время странный поединок его с Алексеем Федоровичем Орловым. В Стрельне стояла лагерем 1-я гвардейская кирасирская бригада. Офицеры кавалергардского и конногвардейского полков по какому-то случаю обедали за общим столом. Кто-то из молодежи заметил шуткой Михаилу Сергеевичу, что А. Ф. Орлов ни с кем еще не дрался на дуэли. Лунин тотчас же предложил Орлову доставить ему случай испытать новое для него ощущение. А<лексей> Ф<едорович> был в числе молодых офицеров, отличавшихся степенным поведением, и дорожил мнением о нем начальства; но от вызова, хотя и шутливой формой прикрытого, нельзя было отказаться. Орлов досадовал. Лунин сохранял свою беспечную веселость и, как испытанный в поединках, наставлял своего противника и пропове-„довал ему хладнокровие. А. Ф.Орлов дал промах. М<ихаил> С<ергеевич> выстрелил на воздух, предлагая А<лексею> Ф<е-доровичу> попытаться другой раз, поощряя и обнадеживая его, указывая притом прицелиться то выше, то ниже. Вторая пуля прострелила М<ихаилу> С<ергеевичу> шляпу; он опять выстрелил на воздух, продолжая шутить и ручаясь за полный успех при третьем выстреле. Тут Михаил Федорович <Орлов>, секундант своего брата, уговорил его прекратить неравный бой с человеком безоружным, чтобы не запятнать совести убийством“ {37, с. 291}.

„Однажды кто-то напомнил Лунину, что он никогда не дрался с Алексеем Федоровичем Орловым. Он подошел к нему и просил сделать честь променять с ним пару пуль. Ор<лов> принял вызов. Дрались очень часто в манеже, который можно было нанять; первый выстрел был Ор<лова>, который сорвал у Л<унина> левый эполет. Л<унин> сначала было хотел также целить не для шутки, но потом сказал: „Ведь Ал<ексей> Фед<орович> такой добрый человек, что жаль его“, — и выстрелил на воздух О<рлов> обиделся и снова стал целить; Л<унин> кричал ему: „Vous me manqueres de nouveau, en me visant de cette mani`ere.[59] Правее, немного пониже! Право, дадите промах! Не так! Не так!“ — О<рлов> выстрелил, пуля пробила шляпу Л<унина>. — „Ведь я говорил вам, — воскликнул Л<унин>, смеясь, — что вы промахнетесь! А я все-таки не хочу стрелять в вас!“ — и он выстрелил на воздух. О<рлов>, рассерженный, хотел, чтобы снова заряжали, но их розняли“ {57, с. 127–128}.

„В замковую церковь Лунин чаще всего приезжал, что называется, к шапошному разбору, и приход его нередко вызывал замечание, что он уже после завтрака, к чему подавало повод и самое выражение лица, невольно возбуждавшее мысль, что Лунин не чуждался удобств жизни“ {166, с. 1026}.

„Лунин в 1805 году был уже офицером. Он был отчаянный бретер и на каждой дуэли непременно был ранен, так что тело его было похоже на решето; но в сражениях, где он также был невозмутимо храбр и отчаянно отважен, он не получил ни одной раны. Он служил одно время в кавалергардах, и в сражениях, когда его полк был в бездействии, вмешивался в толпу стрелков в своем белом колете“ {57, с. 127–128}.

„Лунин <.“> постоянно что-то писал и однажды прочел мне заготовленное им к главнокомандующему письмо, в котором, изъявляя желание принести себя на жертву отечеству, просил, чтобы его послали парламентером к Наполеону с тем, чтобы, подавая бумаги императору французов, всадить ему в бок кинжал. Он даже показал мне кривой кинжал, который у него на этот предмет хранился под изголовьем. Лунин точно бы сделал это, если б его послали; но, думаю, не из любви к отечеству, а с целью приобрести историческую известность» {124, с. 227–228}.

«Когда кончилась в Париже война, Лунин подал просьбу Государю такого смысла, что так как заключен мир и в России нельзя ожидать скоро войны, то он просит разрешения вступить в иностранную службу, где случится война, особенно с французами. Государь остался очень недоволен выходкою» {166. с. 1025}.

«Полковник Лунин, известный своим умом и энергичным характером, на вопрос о цареубийстве[60] отвечал: „Господа, Тайное общество никогда не имело целью цареубийство, так как его цель более благородна и возвышенна. Но, впрочем, как вы знаете, эта мысль не представляет ничего нового в России — примеры совсем свежи!“ Двое из членов Комитета, Татищев и Кутузов, были замешаны в кровавой смерти Павла. Ответ попал в цель, и Комитет остался в замешательстве» {779, с. 133–134}.

«Михаил Иванович[61] Лунин, одна из тех личностей без страха, был любим и уважаем покойным цесаревичем Константином Павловичем. После уже 14 декабря, в Варшаве. Лунин приходит проситься к Цесаревичу съездить на силезскую границу поохотиться на медведей. — „Но ты поедешь и не вернешься“. — „Честное слово, ваше высочество“. — „Скажите Куруте, чтоб написал билет“. Курута не соглашается дать билет и бежит к Цесаревичу „Помилуйте, ваше высочество, мы ждем с часу на час. что из Петербурга пришлют за Луниным, как это можно отпускать?“ — „Послушай, Курута, — отвечает Цесаревич, — я не лягу спать с Луниным и не посоветую тебе лечь с ним, он зарежет, но когда Лунин дает честное слово, он его сдержит“. И действительно, Лунин возвратился в Варшаву тогда, когда другие сутки из Петербурга его уже ждал фельдъегерь. Когда в Следственной комиссии стали допрашивать его, что он говорил об истреблении царской фамилии, он отвечал, что никогда не говорил, но думал об этом. Лунин говорил, что он непременно пошлет две тысячи рублей в Рим, чтоб папа торжественно отслужил панихиду по Цесаревичу за то, что он приказал по взятии его под арест кормить его гончих и борзых. C'est une g'en'erosit'e de sa part»[62] {119, с 272–273}.

«Лунин был усердный католик. Когда он принял католицизм и что его к тому побудило, осталось неизвестным для самых близких к нему. Только эпоху этому полагали мы время пребывания его в Варшаве. Он был в молодости своей большим дуэлистом и был отставлен из кавалергардов за дуэль. Отец рассердился на него и прекратил ему содержание. Лунин уехал в Париж и там жил некоторое время, давая уроки на фортепьяно. Возвратясь в Россию, он написал письмо к Цесаревичу. К<онстантин> П<авлович> его не любил прежде и всегда гнал, но доверенность, с которой Лунин обратился к нему, понравилась, он принял его в один из уланских полков Литовского корпуса ротмистром (двумя чинами ниже того, который он имел). После того К<онстантин> П<авлович> перевел его в один из гвардейских полков в Варшаву, и Лунин сделался его любимцем. Когда пришло приказание арестовать Лунина, Цесаревич призвал его и сказал ему, что он его не даст, что в Петербурге его повесят, и сказал ему, что он дает ему месяц сроку, которым он может воспользоваться. Лунин не захотел избежать готовящейся ему участи и по вторичному требованию был отправлен в Петербург» {779, с. 261}.

«<Лунин> <…> по прочтении сентенции обратился к товарищам со следующими словами (по-французски): „Господа, прекрасная сентенция должна быть орошена“. И в точности исполнил сказанное» {760, с. 190}.

«В III разряде только М. С. Лунин, когда прочли сентенцию и Журавлев особенно расстановочно ударял голосом на последние слова — „на поселение в Сибирь навечно“, — по привычке подтянув свою одежду в шагу, заметил всему присутствию: „Хороша вечность — мне уже за пятьдесят лет от роду!“[63] Он скончался от апоплексического удара в изгнании в 1846 году: так почти 20 лет тянулась для него та вечность. Может быть, что по тому обстоятельству в позднейших сентенциях, по делу Петрашевского, упущено было слово: „навечно“» {134, т. 1, с. 164}.

«Впоследствии, будучи в Сибири на поселении, Лунин один отправлялся в лес на волков то с ружьем, то с одним кинжалом, и с утра до поздней ночи наслаждался ощущением опасности, заключающейся в недоброй встрече или с медведем, или с беглыми каторжниками» {37, с. 291–292}.

«Однажды ночью часа за два до утра в акатуйских стенах началось большое и какое-то зловещее движение. Ни с того, ни с сего без различия заключенных, кроме семерых обыкновенных преступников, а также вся воинская команда, вопреки принятым обычаям, отправлены на работу. Это делалось так быстро и было приказано соблюдать тишину, что помимо желания всех проняла дрожь, все предчувствовали что-то страшное, что-то жестокое. Когда вывели всех, Григорьев во главе семерых бандитов тихо подходит к двери Лунина, быстро ее открывает и первый врывается в комнату узника. Лунин лежал уже в постели, но на столике у постели горела свеча. Лунин еще что-то читал. Григорьев первый бросился на Лунина и схватил его за горло, за ним бросились разбойники, схватив за руки и ноги, надвинули подушку на лицо и, сдавив горло руками, начали душить. На крик Лунина и шум борьбы из другой комнаты выскочил его капеллан, вывести которого, очевидно, забыли. Пораженный, он стоял в дверях и, увидев Григорьева с разбойниками, душащими Лунина, объятый ужасом, в отчаянии заламывал руки. Один из разбойников, заметивший капеллана, взглядом спросил Григорьева — может, и капеллан, ненужный свидетель преступления, должен стать его жертвой. Григорьев, душа одной рукой Лунина, другой подозвал к себе спрашивавшего разбойника и подал ему знак, чтобы тот заменил его в удушении. Разбойник подскочил к Лунину, с легкостью отодвинул Григорьева и, привычный к ремеслу такого рода, в мгновение ока довершил убийство. Григорьев же, отпустив горло Лунина, кланяясь со всей изысканностью, подошел к капеллану и, извиняясь перед ним так, как будто дело шло о какой-нибудь мелочи, недоразумении между приятелями… протягивая к капеллану руки, говорит ему без смущения: „Извините, извините, это вас не касается. Это, — указывая на палачей, — это по приказанию нашего милостивого государя. Извините, — повторил он и прибавил, — насчет вас, по крайней мере, нет никакого распоряжения“».[64]

5. Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. М.,1897.

37. Вяземский П. А. Полное собрание сочинений: В 12 т. СПб., 1878–1896.

57. Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М., 1926.

64 Czaplinski W. Smierc Lunina // Pamietniki dekabryst^ow. Warshawa, 1960. T. 3. S. 284–285. Цит. по: 129. с. 271–272

72. Завалишин Д. И. Декабрист М. С. Лунин // Исторический вестник. 1880. Т. 1. С. 139–149.

119. Мемуары декабристов. Северное общество. М., 1981.

124. Муравьев H. H. Записки // Русский архив. 1885. Кн. 3. № 10. С. 225–262.

134. Писатели-декабристы в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980.

166. Ульянов И. Заметки//Русский архив. 1868. Стб. 1031–1038.

Источник

Поделиться3606-07-2017 23:36:32

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Дому №76 по Рижскому проспекту повезло гораздо меньше, в результате перестроек он практически потерял свой первоначальный облик. В этом доме располагалось училище Калинкинского пивоваренного завода. На доме есть мемориальная доска, на которой написано, в этом доме жил декабрист Михаил Сергеевич Лунин. Можно сказать, что это родовое гнездо Луниных в Петербурге.

Лунины известный древний род. Их фамилия включена в гербовник самых знатных российских родов. Лунины были очень богаты, у них имения, более тысячи крестьян. Отец, Сергей Михайлович Лунин, служил в измайловском полку и дослужился до бригадира. Это чин выше полковника, но ниже генерала. Бригадир Лунин женился на сестре своего однополчанина, Федосие Никитичне Муравьёвой. В 1787 году под самый новый 1788 год, в их семье появляется первенец, Михаил Сергеевич. Через два года родился Никита Сергеевич, а ещё через полтора года, в 1791 году, дочка. Дослужившись до бригадира, Сергей Михайлович с семьёй уехал в своё тамбовско-саратовское имение. Там случилось несчастье, скончалась Федосия Никитична. Лунин остался вдовцом с тремя детьми на руках. И он решил вернуться в Петербург. Зимой 1793-1794 года на пресечении Эстлянской и Песчаной (тогда так называлась эта часть Рижского проспекта) купил двухэтажный дом. На семь осей (окон) на Песчаную улицу и на четыре окна на Эстляндскую, с хозяйственными постройками и садом.

Сад сохранился до сих пор.

Сергей Михайлович занялся воспитанием детей. Так он был богат, то мог позволить себе то, что не могли позволить другие. С детства маленький Миша говорит на трёх языках. Его дома называли Миша-англичанин, потому что это был первый язык, который он освоил. Потом он выучил французский и немецкий, и только потом русский. Отец приглашал в свой дом лучших преподавателей. Одного из преподавателей звали аббат Вовилье, так как отец считал, что католические преподаватели лучше и образованнее российских воспитателей. В то время многие дети дворян учились в школе иезуитов на Итальянской улице. Обучение там было не дешёвое, полторы тысячи рублей в год. Но Сергей Михайлович решил, что Миша не будет учиться в этом пансионе, потому что сам директор этого пансиона будет давать уроки в доме Луниных. Директор пансиона, господин Малерб, появляется иногда в этом доме как наставник Михаила. В эти годы среди дворянской молодёжи был очень популярен образ монаха-крестоносца, воина, защитника. Много лет спустя, находясь в ссылке в Сибири, в письме к сестре, Михаил Лунин писал, что он и его брат Никита воспитаны в римско-католической вере. Кроме того, он очень интересовался философией, которую ему преподавал швед Кирулф. Михаил был очень одарённым ребёнком, прекрасно рисовал, имел хороший музыкальный слух, играл на нескольких музыкальных инструментах. В 1805 году Михаил Лунин, как все дворяне, начинает служить, и служит в Кавалергардском полку, так как состояние позволяет вступить ему в этот полк. В этом же году он принимает первое участие в сражении под Аустерлицем. В этой битве погибает его младший брат Никита. Михаилу было 17 лет, а Никите 15. Военная карьера Михаила была настолько яркой, что Толстой при написании «Войны и мира» использовал описание боя кавалергардов со слов очевидцев, а сам Лунин во многом стал прототипом Долохова. Пушкин в «Евгении Онегине» также упоминает Лунина. За свои военные успехи в Отечественной войне получил в 1814 высокую награду – золотую шпагу. В родной дом он вернулся в 1815 году. Весь первый этаж этого дома его личные апартаменты. Но здесь начались неприятности. Ещё в 1814 году Лунин, защищая честь полка, вызвал на дуэль великого князя Константина Павловича. К счастью, эта дуэль не состоялась. Теперь это ему припомнили, сочли его выступление республиканским и уволили из армии. Отцу это очень не понравилось, поэтому он лишил его всяческой материальной поддержки. Михаил вынужден съехать из этого дома и снимать квартиру в Торговой улице, откуда он отправился в Париж. Там он существовал тем, что давал уроки музыки. В Париже он познакомился с Сен-Симоном. Вернулся в этот дом Лунин в 1817 году, так как умер его отец, и, так как он был единственный мужчина из этого рода, то должен был уладить наследственные дела. Он принял решение продать дом и землю. И продает он всё это в 1817 соседу с южной стороны (по Курляндской улице), английскому купцу по фамилии Казалет.

Таким образом, Казалет стал обладателем большого участка, выходившего на Песчаную, Эстляндскую и Курляндскую улицы. Ближе к 1830-м годам Казалет строит на этом месте пивоварню. Вот такая интересная история у этого участка.

Поделиться3706-07-2017 23:37:29

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

"Военный вестник".

Ежемесячный военно-патриотический историко-культурный альманах. Октябрь 2001 года N 10 (21).

Какой была старая русская армия?

Какой была старая русская армия, историю и традиции которой не грех знать нынешним поколениям? Этой теме посвящена наша новая рубрика. Пусть, во избежание кривотолков, поведают о военном быте и нравах прошлого интересные документы, статистика, свидетельства, воспоминания и анекдоты современников. Итак, рекомендуем хорошо забытые новости из "Военного архива".

РАПОРТ ОБ ОТСТАВКЕ.

Одной из распространённых форм отпора оскорблению со стороны начальника или высокопоставленного лица в русской армии был рапорт об отставке.
В 1813 году, во время заграничного похода, после победоносного сражения при Кульме на одном из переходов цесаревич Константин Павлович нагнал кавалергардов. Увидев, что полковник В. Каблуков вопреки уставу не в каске, а в фуражке, подскакал к нему и, наговорив резкостей, двинулся дальше. (Каблукову, раненному под Аустерлицем тремя сабельными ударами в голову и двумя штыковыми - в бок, приказом по полку было разрешено в строю ехать в фуражке.)
Обида, нанесенная ему цесаревичем, затрагивала весь полк. Вечером на биваке Каблуков собрал офицеров и заявил, что подает рапорт об отставке. К нему тут же присоединились все офицеры, а затем рапорта подали командир полка Депрерадович и шеф кавалергардов граф Уваров. Известие об этом дошло до Константина. Через несколько дней во время дневки цесаревич произвел смотр полку, а затем собрал офицеров и сказал, что считает себя виновным в нанесении незаслуженной обиды "полковнику и доблестному кавалеру Каблукову и сверхдоблестному полку", признал, что виной его чрезмерная горячность, просил извинить его и забыть "сей прискорбный случай".
"А если, - добавил Константин, - кто-нибудь из офицеров останется этим недоволен, то я согласен дать каждому личную сатисфакцию". От имени полка Каблуков ответил, что кавалергарды вполне удовлетворены словами цесаревича, и со своей стороны просит забыть это происшествие. Но тут выступил вперед молодой поручик Михаил Лунин, будущий декабрист, и сказал: "Честь, предложенная Вашим Высочеством, так велика, что я не могу от нее отказаться". Выходка эта, впрочем, не имела иных последствий, кроме общего дружного смеха.
Заметим, что во время следствия над декабристами и после приговора Константин Павлович всячески старался поддержать Лунина и облегчить его участь.

Поделиться3806-07-2017 23:38:01

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Лунин Михаил Сергеевич. Автопортрет.
Репродукция с акварели 1827 или 1828 гг.

Поделиться3906-07-2017 23:38:36

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Племянник декабриста Сергей Фёдорович Уваров с женой Александрой Яковлевной Никольской. Фотография 1870-х годов. Из собрания Т.М. Уваровой (1897/98 - после 1970).
Записки отдела рукописей ЛГБ, том 36. 1975 г.

Поделиться4006-07-2017 23:39:30

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45640

Декабрист М.С. Лунин в Сибири

(глава из книги Б. Кубалова "Декабристы в Восточной Сибири").

Из всех декабристов, водворенных на поселение в ближайших к Иркутску селах и деревнях в конце 30 годов XIX в., большим вниманием общества пользовался Михаил Сергеевич Лунин. Осужденный Верховным Уголовным Судом, он отбывал каторгу сначала в Читинском остроге, а затем в Петровском заводе. Когда стало известно, что по указу 14 декабря 1835 г. Лунин и 19 его сопроцессников должны перейти на положение поселенцев, сестра Лунина, Екатерина Сергеевна Уварова, принимавшая живое участие в судьбе своего брата, просила Бенкендорфа поселить Михаила Сергеевича в Иркутске или в окрестностях этого города.
Des raisons bien imperieuses me le font desirer. En premier lien I’aneantissement total de la sante de mon frere, pourrait render mortel un deplacement plus lointain dans un climat aussi rigoureux et rend indispensable la proximite de secours de l’art et pardessus tout la etant devenue une seconde vie pour lui le but de toute son existence il serait a meme d’assister a l’exereisse journalier du Culte Divin!1
С такою же просьбою обратилась она и к генерал-губернатору Восточной Сибири Б.С.Броневскому, послав ему для передачи брату 2000 рублей на расходы по обзаведению, ибо Лунин, как и все водворенные на поселении декабристы, должен был преимущественно заниматься хозяйством2.
Е. Уварова не сомневалась в благожелательном к ней отношении Броневского, сын которого был принят в ее доме и считался другом одного из сыновей Екатерины Сергеевны.
Полученное от Уваровой письмо Бенкендорф отправил на заключение Броневского.
Дело в том, что Броневскому поручено было определить места поселения тем декабристам, которые, согласно указу 14 декабря 1835 г., освобождались от каторги.
Пока шла переписка с III отделением по вопросу об освобождении их от каторжных работ, они оставались в Петровском заводе.
Николай I утвердил «размещение», составленное Броневским, внеся в него ряд изменений. Часть декабристов была им переброшена на поселение в города и села Западной Сибири, а в Урик, куда Броневскии наметил к поселению Лунина, Никиту и Александра Муравьевых, Николай I повелел поселить и Вольфа3.
Получив это распоряжение, Броневский отправил коменданту Нерчинских рудников предложение препроводить одних из предназначенных к поселению декабристов в Верхнеудинск, других в Иркутск.
Причем заблаговременно предлагалось местной власти принять меры к беспрепятственному передвижению партий через Забайкалье.
Верхнеудинский областной начальник должен был приготовить достаточное число подвод, назначить для сопровождения освобожденных «благонадежного чиновника, потребное число команды из казачьего войска», а начальнику Иркутского адмиралтейства приказано было приготовить для переправы через Байкал «бриг с тем, что если одного для них (декабристов) недостаточно, то дозволить некоторым из них отправиться на купеческих судах, при надзоре той же команды»4.
Первая группа в составе Лунина, Громницкого, Штейнгейля, Свистунова, братьев Крюковых, Тютчева, Фролова, Якушкина и Киреева прибыла в Иркутск 16 июня 1836 года.
Сопровождал их плац-адъютант Нерчинских рудников майор Розенберг с одним унтер-офицером, урядником, казаками и жандармами5.
При отправлении этой партии из Петровского завода сопровождавшим, согласно приказу Броневского, было внушено, чтобы они, «находясь при означенных преступниках безотлучно, имели за ними самый бдительный надзор, нигде бы не останавливались и не допускали бы никого посторонних иметь с ними сношений и вообще бы наблюдали за поведением их и образом мыслей».
Земским и сельским властям было приказано, чтобы они за государственными преступниками имели строгий надзор, сообщили о времени прибытия их на поселение и «впоследствии ежемесячно доносили бы о поведении их».
К месту своего поселения Лунин прибыл со своими друзьями 18 июня 1836 года.
Предполагая на высланные сестрою 2000 руб. выстроить дом и завести хозяйство, он обратился к Иркутскому гражданскому губернатору с просьбой разрешить ему «выстроить деревянный дом в длину на 6 саж., а в ширину на 3-х саженях, приготовив для него покупкою достаточное количество леса»6.
Временно Лунин поместился в отдельном флигеле в усадьбе крестьянина Малых И.О.
Лишь только декабристы устроились в с. Урике, как Броневский при¬казал командировать туда «верного и благонадежного казака для надзору за 4 государственными преступниками Н. и А. Муравьевыми, Луниным и Вольфом».
Положение поселенцев в первое время их пребывания в Урике было не¬завидное. Особенно тяготились им братья Муравьевы. Не прошло и месяца, как они обратились к Броневскому с просьбой ходатайствовать пред шефом корпуса жандармов о переводе их, а также и доктора Вольфа в Ялуторовск, Лунин же, не получая до ноября высланных ему 2000 руб., писал об этом сестре и, надо думать, также был не особенно доволен создавшимися усло¬виями жизни. Недаром Екатерина Сергеевна пишет Броневскому: «Усматривая из писем брата, что претерпевает ужаснейший во всем недостаток... беру смелость просить Ваше В-ство предписать, кому следует, справиться о замедлении ему присланных сумм»7.
Под присмотром сменявшихся казаков декабристы жили в Урике до ноября 1836 года. Местная власть в лице исправника отлично сознавала, «что наблюдение казака при наличности присмотра со стороны сельской власти и его, исправника, непосредственного надзора», является совершенно излишним и к тому же разорительным для казны. Вот что пишет исправник.
«Поелику, как всякий казак, находящийся при всем его ограниченном состоянии на очередном посте, на всем содержании своем, тем паче, если оный бессменно продлится, то без сомнения, казак сей будет ощущать недостаток в довольствии себя, а тем паче, когда он семейный, то должен уже чувствовать и совершенное в поддержании особливо себя и особливо семейства своего в наибольшей степени оскудение, — тем более, что он посредством сего, не будет иметь случая, который представлял возможность для него при свободе от службы, находить к тому какие-либо приобретения». Ввиду этого исправник просит, при наличности надзора со стороны власти, «бытие казака при преступниках отменить, как и для самих их безнужное, тем более, что если казаки будут нести и дальше эту тяжелую повинность по очереди, то попадутся лица неблагонадежные и, вместо того, чтобы в точности исполнять настоящую цель начальства, они будут нарушать тишину и спокойствие излишними от преступников требованиями, или распространением власти своей, вызовут со стороны преступников жалобы»8.
Броневский, по-видимому, понял, что в вопросе о наблюдении за поселенными в Урике декабристами зашел слишком далеко. Вот почему он поспешил ответить губернатору, представившему ему докладную записку исправника: «Если вы... признаете достаточным для ближайшего надзора за находящимися (в Урике) государственными преступниками сельского начальства и непосредственно земской полиции, то предоставляю Вашему П-ству поступить в этом случае по собственному вашему усмотрению».
В конце ноября 1836 года Лунин и его друзья были освобождены от стеснявшего их надзора со стороны сменявшихся казаков.
В своем письме к Броневскому (от 26 декабря 1836 г.) Екатерина Серге¬евна упомянула, что для услуг брата она выслала дворового человека — повара Петра Давыдова.
В двадцатых числах февраля 1837 года Давыдов, вместе с присланными матерью Муравьевых для услужения ее сыновьям дворовыми людьми, прибыл в Урик. Приезд Давыдова было для Лунина полной неожиданностью.
«Не имея нужды в услугах присланного человека, не имея притом средств к приличному его содержанию и ограниченной суммы, которая назначена мне ежегодно, прошу Вас, пишет Лунин генерал-губернатору, отправить его обратно в Санктпетербург на мой счет»9.
Давыдов не уехал к Уваровой. Пока шла о нем переписка, из Петровского завода в Урик прибыл с семьей на поселение Волконский.
Давыдов оказался для него находкой, и, с согласия Лунина, генерал-губернатор разрешил Давыдову остаться у Волконского.
Если Лунин отказался от услуг Давыдова, то, конечно, не потому, что не имел на содержание его достаточных средств. В средствах Лунин не нуждался; все необходимое, а также и деньги, правда, в ограниченном числе, аккуратно высылались ему сестрою.
Давыдов был не нужен Лунину потому, что задолго до его приезда Лунин в лице Федота Васильевича Шаблина нашел весьма услужливого и подходящего человека. Крепкий, здоровый старик, бывший крепостной генеральши Татищевой — Шаблин пришелся по душе Лунину.
Вот что Лунин пишет о нем своей сестре: «Бедному Васильичу 70 лет, но он силен, весел, исполнен рвения и деятельности. Судьба его также бурна, как и моя, только другим образом. Началось тем, что его отдали в приданное, потом заложили в ломбард и банк, после выкупа из этих заведений, он был проигран в бильбокет, променен на борзую и, наконец, продан с молотка со скотом и разной утварью на ярмарке в Нижнем. Последний барин, в минуту худого расположения, без суда и справок выслал его в Сибирь»10.
Из показаний самого Васильича мы узнаем, что «в 1819 г. он был сдан в зачет рекрута на поселение»11.
Шаблин служил вместе со своею женою, которая стряпала на кухне, дочь его занималась уборкой комнат Лунина. За оказываемые услуги Шаблин и его семья получали от Лунина полное содержание, а также деньги на платье. Причем все имущество, по завещанию Лунина, после его смерти должно было перейти к Шаблину. Вот почему Шаблин, веря на слово Михаилу Сергеевичу, никогда не требовал от него платы за услуги «да и считал это, как он говорил, «неприличным»12.
Осенью 1837 года Лунин перешел «со своими домочадцами», т.е. с семьею Шаблина в отстроенный им на отведенном обществом участке дом. На обзаведение и постройку дома понадобилось восемь месяцев работы: «Земля болотистая, необработанная, тернистая, осушена, огорожена, обращена в луга и пашни».
«Посредине английский садик с песчаными дорожками, беседкой и множеством цветов, далее две левады, огород и, наконец, уютный домик с пристройками»13: флигель, баня, два амбара в одной связи, погреб, завозня, сенник. Вся усадьба была обнесена тесовым заплотом. Лунин обзавелся тремя лошадьми, коровой, всем инвентарем, который нужен был в крестьянском хозяйстве. Страстный охотник, он имел с десяток собак, бывших и сторожами его дома14.

Лунину шел уже шестой десяток лет. Всецело отдаться сельскому хозяйству, физической работе он, конечно, не мог как по своему преклонному возрасту, так и в силу запросов ума и сердца, на удовлетворение которых нужен был большой досуг.
«Платон и Геродот не ладят с сохой и бороной. Вместо наблюдений за полевыми работами, - пишет он сестре, - я перелистываю старинные книги».
«Ум его требовал мысли, как тело пищи», сердце искало утешения в созерцании природы и аскезе. Человек, ищущий Истину, тонкий аналитик, он любил философствовать, приходил к своеобразным, быть может не всегда правильным, но ярким и оригинальным выводам. Искание истины заставило его с жаром отдаться книжным занятиям. При содействии сестры он составил прекрасную библиотеку.
Зная, как Михаил Сергеевич любит книгу, как она необходима ему в тиши уединения, когда болезненно чувствуется вся тяжесть изгнания, Екатерина Сергеевна предупредительно исполняла все просьбы брата о присылке того или иного автора.
Знакомясь с каталогом Лунинской библиотеки, мы можем, до известной степени, определить круг тех интересов, которые в годы сибирской жизни увлекали Лунина. Библиотека его состояла из 406 названий. Здесь были: история Англии—14 кн., история Греции — Митфорда, история Ирландии, «Jus canonicum universum» (церковное право), Церковная история — 86 то¬мов, Aeta sanetorum (Балландисты), Свод законов — 23 тома, Монтескье, Гуго Гроций, Цицерон, Геродот, Виргилий, Плиний Мл., Юлий Цезарь, Локтанций, Фома Кемпийский, Августин, Амвросий Медиоланский и др.
Большая часть библиотеки состояла из сочинений богословского характера, а также богослужебных книг римско-католической церкви, начиная от officium de unitorum (заупокойное богослужение) и кончая Casus (трудные случаи для решения при исповеди)15.
Преобладание в библиотеке Лунина книг религиозного содержания, говорит за то, что как самое католичество, так и его литургика живо интересовали уриковского поселенца. Да иначе и быть не могло. Все, кто писал о Лунине, согласны с тем, что М. С. был католиком. Большинство полагало, что католичество он принял в 1816 г., когда, выйдя в отставку, приехал в Париж.
Из показаний, данных Луниным в Сибири, явствует, что католиком он помнит себя с детства. На письменный запрос председателя Главного Управления Восточной Сибири Копылова, «когда Вы приняли католичество, до прибытия еще в Сибирь, или же по ссылке сюда?», Лунин ответил: «Я крещен и воспитан с детства в римско-католическое вероисповедание моим наставником аббатом Вовилье»16.
Волна католицизма в конце 18 и начале XIX в. широко захватила русское высшее общество. Французская революция, поведя борьбу с церковью, заставила непримиримых аббатов, священников, монахов, епископов оставить пределы Франции. Большинство из них нашло приют в России. Поступив учителями, воспитателями, гувернерами в семьи русской знати, эмигранты с большим рвением повели пропаганду католицизма и далеко не безуспешно. Одним из таких пропагандистов, без сомнения, был и Вовилье.
Все переживания Лунина в период его поселения в Урике, о которых можно судить по его письмам к сестре, те мысли, что смело брошены им на страницы его записной книжки (Exigese), вскрывают пред нами внутренний мир декабриста, его психологию, чувства, несокрушимую логику, круг волнующих вопросов, - одним словом, все мировоззрение цельной и стойкой натуры.
Мысль Лунина прежде всего отвращается от забот «суетного мира», от житейских треволнений. Для него на первом плане искание истины, самоуглубление, самоанализ. «Мне стоило усилий отвлечь свою мысль от занятий, составляющих мое утешение в изгнании и обратить ее на заботы и суетность мира, чтобы говорить в письмах к сестре о наших учреждениях, объяснить движение гражданственности, толковать законы, утверждающие ее права, обнаруживать злоупотребление и лихоимство»17, - так пишет он Бенкендорфу и, конечно, пишет то, что думает, ибо заботы суетного мира подлинно служили ему помехой.
Жизнь со всеми ее радостями, счастьем, не только не прельщает когда-то видного кавалергарда, героя войны 12 года, друга Александра I и Константина, но как будто бы тяготит его. Он в ссылке жаждет «окончить странствование, перейти за пределы, отделяющие нас от существ прославленных, вкушать спокойствие, которым они наслаждаются в полном познании истины»18.
Лунин весь во власти идеи смерти, о смерти он говорит, о ней читает, пишет и как бы предчувствует неизбежно-роковое приближение ее.
«Странная продолжается постепенность, - пишет он сестре, - чем ближе я к пределу моего течения, тем попутнее становятся ветры. Не надо беспокоиться, если новые тучи собираются на горизонте. Эта буря пройдет, как и другие, и только ускорит приближение мое к пристани».
Смерть для него не страшна. Он смотрел ей прямо в глаза, «когда убийственный свинец притупился в его теле», «когда острие меча повисло над ним в день приговора».
Смерть для него не только необходима, но и желательна, она сильнейшая свидетельница о любви и истине. Люди, прожившие бурно, свыкаются с мыслью о смерти.
Вся философия смерти покоится у Лунина на твердом фундаменте — учении католической церкви, которое прекрасно усвоено им по первоисточникам. Она целиком выдает Лунина и заставляет видеть в нем не католика-мирянина, а аскета. Аскетическое мировоззрение Лунина в период его поселения в Урике сказывается и в целом ряде других его мыслей и фактов. Остановлюсь на более ярких.
Возвратясь в Урик после двух недель, проведенных на охоте, Лунин тотчас же отправился к Волконским. Было поздно. Мария Николаевна «обычно убаюкивала свою малютку Нелли, нося ее на руках и напевая своим молодым голосом старый романс. «Я слышал, - пишет Лунин сестре, - последнюю строфу из гостиной и был опечален тем, что опоздал. Материнское чувство угадывает. Она взяла свечу и знаком показала, чтобы я последовал в детскую. Мать, счастливая отдыхом дочери, казалась у постели ее одним из тех духовных существ, что бодрствуют над судьбой детей... Вездесущий искуситель, - продолжает Лунин, - говорил мне: познать и любить — в этом весь человек, тебе не ведомы чувства супруга и отца, где твое счастье? Но слова апостола рассеяли это навождение: «А я хочу, чтобы вы были без забот, неженатый заботится о господнем, как угодить господу... Истинное счастье в познании любви к истине. Все остальное — лишь относительное счастье, которое не может насытить сердце, так как не находится в согласии с нашими бесконечными желаниями»19.
Видеть в семейном счастье, в материнской любви к детям соблазн, в чувствах супруга и отца — наваждение мог только аскет, давший обет безбрачия.
Только человек аскетически настроенный был способен бороться с наваждением цитатами из посланий к коринфянам и другими текстами, на которых церковь строит идею целибата.
Дьявольское наваждение усмотрел Лунин и в том чарующем пении М. Н. Волконской, которое он услышал впервые в ее доме, после десятилетнего пребывания на каторге. В свою записную книжку под впечатлением, полученным от пения Марии Николаевны, он занес такие мысли (9 апреля 1837 г.): «Музыка была мне знакома, но в ней была для меня прелесть новизны, благодаря контральтовому голосу, а может быть благодаря той, которая пела... Музыка опаснее слов неопределенностью своего выражения. Она приспособляется ко всему, не выражая ничего положительного... Это язык окружающего нас невидимого мира, часто язык тех воздушных сил, с которыми нам приходится бороться». У него и на этот случай жизни уже готова цитата из Бл. Августина, утверждавшего, что приятные впечатления от музыки тягостны.
«Когда случается, - говорит Августин, - что я более тронут самим пением, чем словами, которое оно сопровождает, я признаю, что согрешил и, тогда я предпочел бы не слушать пения».
«Если есть зло в пении, сопровождавшем псалмы царя-пророка, - поясняет Лунин, - то что же сказать о музыке, выражающей разнузданные людские страсти?»
Пение Марии Николаевны вызвало смятение в душе Лунина, вызвало борьбу двух начал; мысль аскета пыталась «вознестись в свойственную ей эфирную высь», но воображение под гипнозом чарующего тембра молодой, прекрасной женщины, воскрешая в памяти Лунина яркие картины прошлого, снижало полет мысли, заставляло ее «блуждать по земле».
«Воображение воспроизводило всевозможные видения: старинный замок с зубчатыми башенками, молодую владелицу замка с лазоревым взглядом, ее белое покрывало, развевающееся в воздухе, как условленный знак, голос серенады и лязг оружия, нарушивший гармонию. Безумные, преступные мечты моей юности»20.
Чарующие воспоминания, заманчивые мечты о личном счастье широким потоком готовы увлечь Лунина. Разлад чувства и мысли еще сильнее овладевал им. Лишь вечерняя молитва рассеяла дьявольское наваждение, вызванное как самой музыкой, так и роем нахлынувших воспоминаний, золотых грез и чувств лучшей поры его жизни.
То, что было красочным в ней, что заполняло ее, звало к подвигу и окрыляло мечты — все это он признает теперь «недостойным блужданием по земле», былую возвышенную, юношески чистую любовь к правнуке освободителя Вены считает преступной мечтой...
Эта идеология не мирянина, разочарованного жизнью, а скорее монаха, который в радостях жизни земли видит одно лишь плотское наваждение и бежит от соблазна мира, от неги, ласки, таинственной мечты и красоты. Соблазн же мира, его красот велик.
В душе Лунина бесспорно зарождалось чувство к Марии Николаевне.
Прогулки с нею по лесу, ее образ, голос ее речей — все звало к любви возвы¬шенной, рыцарской, чистой.
Он был до того увлечен Марией Николаевной, что «величественное зрелище природы» считал лишь обстановкой для той, с кем гулял в лесу. И своей личной грацией и нравственной красотой своего характера она, с точки зрения Лунина, осуществила мысль апостола.
Эти личные переживания усиливали в его душе происходившую борьбу. Он заглушает побеги нового чувства, пытаясь в понятие любви влить такое содержание, которое примирило бы его настроение с требованиями католической церкви.
Любовь, в понимании Лунина, должна направляться к творцу, а через него и к созданиям его. «В противном случае, чем больше мы способны чувствовать, тем более мы несчастны». Записав такую мысль в свою книжку, Луним творит молитву: «Отврати взор мой от совершенства в творениях твоих, чтобы душе моей не было препятствия в стремлении к тебе. Есть прелести в творениях твоих, которые я и в своем падении, не могу без смятения видеть, дьявол всегда тут как тут, чтобы использовать это мгновение»21. Другого средства заглушить проснувшееся чувство Лунин найти не мог.
Под всеми мыслями, определениями, приемами борьбы с дьявольским наваждением, к которым прибегал Лунин, подпишется любой монах. Он поймет Лунина и оценит его, оценит за отчетливость и стройность его аскетической идеологии.
Аскетизм Лунина не был следствием настроения, навеянного невзгодами жизни, результатом каторги, погасившей в нем жажду светской жизни. Нет, подобное мировоззрение создалось в нем раньше, надо думать, в тот момент, когда, выйдя в отставку, он отправился в Париж и там принял не католичество (католиком он был с детства), а скорее монашество.