ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ ДЕКАБРИЗМА. НЕКОТОРЫЕ НЕРЕШЕННЫЕ ЗАДАЧИ

Печатая в «Колоколе» сведения, уточняющие обстоятельства смерти А. П. Юшневского, неверно изложенные в книге «14 декабря 1825 года и император Николай», Герцен писал о декабристах: «Ведь для них настала история, это признал сам государь напечатанием Корфовой книги. Мудрено ли, что мы наделали ошибок, не имея решительно никаких документов, кроме воспоминаний о двух-трех разговорах шепотом за запертыми дверями. Пусть же нам помогут — сыновья, братья, друзья великих предшественников наших» (Герцен А. И. Поправка к книге «14 декабря 1825 года и император Николай». — «Колокол», 1858, л. 14 (фототип. изд., т. 1, с. 116)). С момента, когда прозвучал этот призыв, и вплоть до самой Октябрьской революции собирание, сохранение и обнародование документов по истории движения декабристов оставалось одним из важных моментов борьбы прогрессивных сил русского общества против обскурантизма, реакции, стремлений похоронить или умалить значение подвига первых русских революционеров. Как ни остры были идейные бои, полем которых стала историография декабризма с самого своего возникновения, борьба, развернувшаяся вокруг документального наследия движения, его создания и публикации, была еще более острой. Сперва сами декабристы, еще в тюрьме и ссылке приступившие к документальному разоблачению правительственной версии 14 декабря, видевшие в этом свой долг политических борцов, потом Вольная русская печать с ее особой задачей предания гласности тщательно скрываемых самодержавием тайн русской истории и действительности, а впоследствии все новые и новые поколения передовых общественных деятелей включались в дело обнародования декабристских документов, добиваясь правдивого освещения событий, борясь с цензурными запретами.

Тем не менее до 1917 г., почти за целое столетие, прошедшее со времени восстания, была издана лишь небольшая часть произведений, документов, мемуаров, писем декабристов, и редко — в их подлинном виде. Основную массу материалов продолжали скрывать государственные и частные архивы.

Справедливо и почти пророчески писал об этом еще в 1872 г. один из немногих оставшихся в живых к тому времени декабристов В. С. Толстой: «Архивы же, содержащие дела по тайным обществам, правительством преследуемым в 1825 г., без сомнения, не скоро откроются для гласности, буде не воспоследуют какие-либо всенародные смуты, но когда Европа обратится в общую федерацию, к которой ведут современные коммунизм и социализм, тогда эти архивы представят только предмет исторического любопытства, чуждого всякой практической цели, так как возвращение к подобным самовластным действиям и каверзным формам будет столь же невозможно и немыслимо, как ныне возвращение к могуществу средневековых римских пап, к делам Святой Германдады или к тиранству Калигулы и Нерона» (Толстой В. С. Воспоминания. — В кн.: Декабристы. Новые материалы. М., 1955, с. 29).

Революция открыла архивы «для гласности», и с этого времени изучение русского освободительного движения и его первого, дворянского, этапа, по достоинству оцененного марксистско-ленинской концепцией революционного процесса, становится одной из ведущих задач советской исторической науки, а одним из важных направлений — публикация новых источников и переиздание старых, пострадавших до революции от произвола редакторов и цензоров.

Продолжавшийся несколько десятилетий период интенсивного исследования проблемы внес огромный вклад в публикацию, приведение в известность, библиографический учет декабристского наследия. Объем и размах этой работы известен; в дни недавнего юбилея он был еще раз обобщен и оценен в работе Р. Г. Эймонтовой (Эймонтова Р. Г. Советские публикации источников по истории движения дейабристов. — «Вопросы истории», 1975, № 12, с. 19—31). Результатом долгой и разносторонней научно-издательской и исследовательской работы стали сложившиеся фундаментальные научные представления о движении декабристов. К концу 1950-х — началу 1960-х гг. этот этап подошел к концу. Рубежом его стало появление двухтомной монографии М. В. Нечкиной, подводившей итог многолетним исследованиям, а в области научно-публикаторской — декабристские тома «Литературного наследства», которые ввели в науку большой круг новых материалов (Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1—2. М.—Л., 1955; «Литературное наследство», т. 59, М., 1959. То же, т. 60, ч. 1 и 2, М., 1960). Именно в это время возникает довольно устойчивая иллюзия известной исчерпанности темы, и интенсивность ее изучения в последующее десятилетие резко снижается.

Наступившая пауза в исследованиях была в какой-то мере плодотворна. Она дала науке время занять новые рубежи, поставить перед собой иные задачи, поднимающие еще более глубокие пласты духовной жизни русского общества первой половины XIX века и настоятельно требующие введения многих проблем декабризма в общий контекст этих новых задач. Наиболее пристальное внимание привлекает сегодня не фактическая история тайных обществ 1820-х гг., уже достаточно выясненная, а исследование декабризма как выдающегося общественного, историко-культурного и социально-психологического явления, определившего собою не только свою, переломную для России эпоху, но и последующее развитие политических идей на очень долгое время. Признавая справедливость слов Герцена о невероятном распространении в короткий срок по всему государству движения, в котором «участвовали представители всего талантливого, образованного, знатного, благородного, блестящего в России» (Герцен А. И. Письмо к императору Александру II (по поводу книги барона Корфа). — «Колокол», 1857, л. 4 (фототип. изд., т. 1, с. 29)) и отзыва Огарева о Чацком, в котором он видел декабриста и утверждал, что он «сосредоточивает на себе общественное страдание и движение своего времени» (Огарев Н. П. Избранные произведения в 2-х томах. Т. 2. М., 1958, с. 478), мы должны признать, что без исследования корней столь всеобъемлющего для сйоего времени явлений, как декабризм, его внутренней эволюции и отдаленных последствий нельзя уже теперь подходить к пониманию следующего этапа общественного движения, непосредственно приведшего к революционному преобразованию страны. При таком подходе главное внимание должно быть обращено на проблемы мировоззрения декабризма как процесса, захватившего более полувека жизни русского общества и выходящего далеко за пределы узкого круга активных участников декабристских тайных обществ. Симптоматичен в этой связи новый подъем интереса к развитию идей декабристов после восстания, которым так долго пренебрегали, но которое именно вследствие их искусственной изоляции от политических событий может быть изучено в наиболее «чистом» виде. Эволюция декабристской идеологии после восстания, связь ее с уроками поражения, место ее по отношению к системам взглядов, выдвинутым следующими поколениями революционеров, — вот некоторые из проблем, заставляющих с большим вниманием, чем до сих пор, обратиться к сибирскому и послесибирскому периоду жизни и деятельности декабристов. Как справедливо писала М. В. Нечкина во вступлении к 3-му тому сибирского трехтомника, тема эта «должна быть вписана в рамки огромной проблемы — общественного движения и революционной борьбы России этих же лет» (Нечкина М. В. Несколько слов о сибирском трехтомнике. Вместо предисловия. — В кн.: В сердцах Отечества сынов. Иркутск, 1975, с. 9).

Обильная научная литература, появлением которой был ознаменован последний большой декабристский юбилей 1975 г., убедительно показала, что советская наука вступила в новый этап изучения этой проблемы.

Между тем предшествующий этап далеко не полностью решил некоторые существенные источниковедческие задачи, казалось бы, именно ему присущие. Мы имеем в виду прежде всего учет сохранившихся источников и адекватную информацию исследователей о них. Как ни странно, но мы не располагаем до сих пор даже первичной общей сеодкой сведений о многочисленных неизданных или изданных в извлечениях документах, научных, публицистических, литературных произведениях, мемуарах, письмах Декабристов, сохранившихся в разнообразных архивохранилищах нашей страны и за рубежом. Более того, в обширной библиографии «Движение декабристов», опубликованной в 1959 г. и охватывающей издания за 30 предшествующих лет — период наиболее интенсивной публикации декабристских источников, очень плодотворный вообще в археографическом изучении проблемы, — учтены всего 4 работы с информацией о рукописных источниках. Две из них — обзоры фондов отдельных хранилищ (Снытко Т. Г. Неопубликованные материалы по истории декабристского движения. — «Вопросы истории», 1950, № 12, с. 122 — 133; Данилов В. В. Декабристские материалы в рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР. — В кн.: Декабристы и их время. М.—Л., 1951, с. 259—279), одна содержит кратчайшие сведения о материалах декабристо! в данном хранилище (Бакст Э. Материалы по истории революционного движения в России XIX в. — В кн.: Письменные источники в собрании ГИМ. Ч. 1. М., 1958, с. 82—86), и лишь одна представляет собой подробное описание материалов, — тоже, к сожалению, локализованное в пределах одного хранилища (Федосеева Е. П. Описание рукописных материалов по истории движения декабристов. Под ред. С. Б. Окуня. Л., 1954).

С другой стороны, есть некоторое преимущество в том, что такой информационный свод не был составлен и издан 20—25 лет назад. Характеризуя во введении к своей монографии «Движение декабристов» состояние источниковой базы исследования, М. В. Нечкина обращала внимание прежде всего на кажущееся изобилие документального материала по избранной ею теме и фактическую его «неполноту, недостаточность». «Дело в том, — писала она, — что в этом море материала огромная часть не имеет никакого отношения к теме движения декабристов» (Нечкина М. В. Движение декабристов, т. 1, с. 45). Таким образом, из всего известного к тому времени материала исследовательница отбирала по крупицам лишь самую небольшую часть, отвечающую на вопросы, намеченные ею к разрешению в своей работе. К ней относились лишь документы, связанные «непосредственно с внутренней жизнью тайного общества». Свод документов по истории декабризма, подчиненный проблеме в такой постановке, — как бы ни была очевидна ее закономерность на определенном этапе изучения проблемы, — вряд ли мог бы обеспечить другие направления работы. Еще менее удовлетворил бы он исследователя в наше время с присущей ему тенденцией самого широкого подхода к проблеме. Однако сегодня отсутствие такого свода ощущается как серьезное препятствие к дальнейшему развертыванию исследований в этой области.

Поистине парадоксально, что единственной обобщающей работой по источниковедению декабризма является опубликованное двадцать лет назад выдающееся исследование М. К. Азадовского о том, что не дошло до нас из наследия декабристов. То же, что дошло, каждый исследователь начинает снова и снова открывать для себя сам. С опубликованными источниками дело обстоит сравнительно благополучно: библиографический учет далеко опередил археографическую информацию по интересующей пас проблеме. Информацию же о неопубликованных архивных материалах приходится черпать из ссылок в необъятном числе работ своих предшественников, из разрозненных и случайных информационных изданий некоторых хранилищ, из во многом устарелых, чрезмерно лаконичных или глухих описей архивов и коллекций. Не поэтому ли, несмотря на гигантскую работу, проделанную многими поколениями ученых, сегодняшние историки так часто скованы рамками уже известного, да и вообще в знании источников по истории декабризма все еще так много приблизительного?

Ситуация осложняется недостатком специально источниковедческих исследований в этой области. В результате сама «известность» тех или иных источников лишь кажущаяся: считается, что источник опубликован, его постоянно используют, опираясь на это издание, но при более внимательном рассмотрении обнаруживается, что он издан неполно или неточно. Многие из указанных недостатков были бы устранены, если бы возникло и осуществлялось систематическое научное издание особыми сериями памятников декабризма, потребность в котором давно назрела. Отдельными выдающимися по качеству изданиями такого типа (например, изданиями воспоминаний Бестужевых, Горбачевского, Якушкина в серии «Литературные памятники», Литературного наследия поэтов-декабристов — в большой серии «Библиотека поэта», декабристскими томами «Литературного наследства») мы обязаны не общему замыслу и историческому уровню крупного и единого научного предприятия, к сожалению, не существующего, а высоким культурным и научным традициям указанных серий, для которых источники по истории декабризма — лишь частный случай. Единственное, хотя и важнейшее, издание источников такого рода «Восстание декабристов» — растянулось на десятки лет и все еще далеко не закончено. Наконец, почти не изучена история собирания и публикации документов по истории декабризма, необходимая и для его источниковедческого осмысления, и в плане общественной борьбы своего времени.

Попробуем подтвердить все сказанное некоторыми примерами, касающимися того крупного комплекса материалов по истории движения декабристов и их времени, который сосредоточен в отделе рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина и, по распространенному мнению, принадлежит к числу давно известных, широко введенных в науку и в преобладающей части опубликованных. Проверим, в какой степени это соответствует действительности.

Сперва несколько слов об истории самого его собирания. До сих пор не подвергался сомнению тезис о том, что Румянцевский музей — предшественник Ленинской библиотеки — был учреждением консервативным, далеким от передовых общественных течений, и поэтому в его фондах почти до самой революции не было материалов по истории русского освободительного движения. Первые же попытки проанализировать историю некоторых дореволюционных фондов музея заставили внести в эти утверждения значительные коррективы. Оказалось, в частности, что в первый же год существования рукописного отделения музея (1862) была приобретена первая декабристская рукопись, и рукопись далеко не рядовая. Это был один из немногих сохранившихся вообще программных документов движения: принадлежавшая С. С. Ланскому копия «Устава Союза Благоденствия», знаменитой «Зеленой книги», точнее — ее первой части (Майкова К. А. Первые декабристские рукописи в Румянцевском музее. — «Зап. отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина». Вып. 36. М., 1975). Поучительна сама история этого приобретения, информации о нем и, наконец, публикации памятника: хранитель рукописного отделения А. Е. Викторов дал такую глухую справку о нем в «Отчеты» музея, что можно было предположить просто неумение определить документ. Это, однако, было вовсе не так: одновременно Викторов сообщил текст рукописи А. Н. Пыпину и позволил издать его без ссылки на источник. Так же обошелся он с поступившей в то же время запиской декабриста Г. С. Батенькова о масонстве и его письмом.

В следующие десятилетия в музее появляются люди, не только стремящиеся к собиранию декабристского наследия, но и пытающиеся его пропагандировать. В 1890-х гг. исследовательнице жизни и деятельности Герцена и Огарева Е. С. Некрасовой при поддержке директора музея М. А. Веневитинова удалось добиться открытия в музее особой «Комнаты людей 40-х годов», где были собраны, непрерывно пополнялись и экспонировались для всеобщего обозрения материалы деятелей революционного движения и общественной мысли первой половины XIX в., причем, вопреки названию,— не только революционных демократов, но и декабристов. Нейтральное, аполитичное наименование «комнаты» прикрывало собою уникальное для того времени общественно-политическое явление — небольшой «музей в музее», специально пропагандирующий русское освободительное движение (Житомирская С. В. Первый в России музей освободительного движения. — В кн.: Федоровские чтения 1975 г. М., 1976). Таким образом, к началу XX в. в Румянцевском музее хранились уже мемуары и письма декабристов, часть знаменитого «сафьянового портфеля» И. И. Пущина и в том числе — «Конституция» Никиты Муравьева в списке Рылеева с замечаниями других декабристов, портреты и рисунки. Мы видим, что роль его в собирании декабристских материалов оказывается достаточно значительной, особенно если учесть, что с 1880 г. здесь концентрируется архив А. С. Пушкина и, следовательно, все принадлежащие к нему документы, связывающие его с декабристами.

Конечно, все сделанное до революции, не идет ни в какое сравнение с размахом поступления материалов по истории декабризма в 1920-е и 1930-е гг. Сложившийся в результате комплекс документов занимает достаточно важное место в круге интересующих нас источников. Однако и здесь нужны коррективы.

Считается, что основная масса источников по истории декабризма, активно концентрировавшаяся здесь начиная с 1919 г., а через два-три десятилетия уже включавшая в себя такие значительные архивы, как фонды Г. С. Батенькова, В. Л. Давыдова, В. П. Ивашева, В. К. Кюхельбекера, И. И. Пущина, П. Н. Свис-тунова, Уваровых (потомков М. С. Лунина), М. А. Фонвизина, Шаховских (с материалами декабристов А. Н. Муравьева и П. А. Муханова), Шереметевых (с материалами И. Д. Якушкина) и множество отдельных документов декабристского круга, описывалась по мере поступления и не только известна, но в преобладающей части опубликована. Поэтому исследователь, приходящий сюда, начинает чаще всего с вопроса: «Не поступило ли что-нибудь новое?»

Однако так ли это на самом деле? И так, и не так. Даже известный «музейный» текст «Конституции» Никиты Муравьева, переписанной Рылеевым, с многочисленными замечаниями на полях читавших его других декабристов — текст, издававшийся много раз, и наиболее тщательно — в приложении к книге Н. М. Дружинина «Декабрист Никита Муравьев» в 1933 г., нуждается в современном научном переиздании с применением фотометодов прочтения угасшего текста: во всех прежних изданиях замечания на полях прочитаны и воспроизведены не полностью, потому что и к тому времени карандаш, которым они были сделаны, уже стерся. Переписка занимает важнейшее место во всех сохранившихся фондах декабристов. Между тем во все издания декабристских источников, вместе взятые, вошла лишь незначительная ее часть. В таком положении, например, находится переписка И. И. Пущина. В последнее, самое обширное издание писем самого Пущина, осуществленное в 1956 г. С. Я. Штрайхом, вошла лишь треть из выявленных к тому времени его писем (256 из 700), и большая часть — в извлечениях, произвольных и далеко не всегда обоснованных (Пущин И. И. Записки о Пушкине. Письма. М., 1956). Так, лишь одна вырванная из контекста фраза напечатана из письма Пущина к М. И. Муравьеву-Апостолу, посвященного началу подготовки крестьянской реформы. Даже письма Пущина к Е. И. Якушкину, написанные в период работы над «Записками о Пушкине», напечатаны в отрывках, а поверхностный комментарий, не использовавший ответного письма Якушкина, совершенно необходимый для понимания переписки, не разъясняет образующиеся недомолвки. Результат таких изданий самый печальный: с одной стороны, они порождают ошибочное впечатление, что «Пущин издан», с другой — заставляют все снова и снова обращаться к подлинным документам. Но если письма самого Пущина все еще не напечатаны полностью, что же говорить о письмах к нему других декабристов, знаменитой и единственной в своем роде «библиотеке добрых листков», как он ее называл. А в то же время именно переписка Пущина, в течение всего сибирского и послесибирского периода бывшего средоточием связей всей декабристской «семьи соузников», дает наибольший материал для изучения их судеб и понимания эволюции их взглядов. Однако из многих сотен сохранившихся писем во всех изданиях, черпавших из этого источника, напечатано всего лишь около 100 писем; не полностью опубликованы письма даже таких выдающихся декабристов, как Якушкин и Батеньков. Не собраны воедино, не изучены и не изданы до сих нор полностью произведения и письма М. А. Фонвизина — одного из оригинальнейших декабристских мыслителей, именно вследствие этого до сих пор неоцененного. Так обстоит дело и с этой, второй, версией. Нет сомнения, что подобную ситуацию можно обнаружить, занявшись декабристскими фондами любого другого крупного хранилища.

Что же получается, когда документы, относящиеся к такому важному и сложному явлению, как декабризм, используются в науке без их полной публикации, только путем подчиненного задаче автора цитирования? Это можно хорошо проследить на таком, например, частном случае, как история с перепиской М. Н. Волконской за 1826 г. Мотивы, которыми питался подвиг русских женщин, последовавших за мужьями-декабристами в Сибирь, привлекали внимание русской литературы и науки от Н. А. Некрасова до наших дней. Естественно, что письма об этом М. Н. Волконской, наиболее популярной декабристки, — источник, своей близостью к событиям и непосредственностью отклика на них выгодно отличающийся от написанных много лет спустя ее мемуаров, — давно служили материалом для многих работ и концепций. Не так давно опубликованная интересная работа А. 3. Тихантовской снова возвращает нас к этой переписке. В ней приводятся в обилии не использованные прежними исследованиями письма М. Н. Волконской и членов ее семьи, заставляющие пересмотреть некоторые прежние представления об истории отъезда ее в Сибирь (Тихантовская Л. 3. Вас должна удивить та решимость… — «Знание—сила», 1975, № 10, с. 53—56). Однако мы снова находимся в мире цитат и по-прежнему без обращения к подлинникам не можем сами судить о письмах, все еще остающихся неизданными.

Все приведенные до сих пор факты связаны с самыми традиционными, можно сказать классическими декабристскими источниками — тем их первым слоем, который всегда привлекал преимущественное внимание и особенно настойчиво приводился в известность. Но за ним лежат другие, еще нетронутые слои — источники, просто не заподозренные в своей причастности к истории движения декабристов или не вскрытые по какой-либо особой своей трудности, а за ними еще более глубокие слои документов эпохи, не использованные главным образом потому, что историки не научились пока обращать к ним новые вопросы.

К первому из таких нетронутых слоев принадлежит, например, опубликованный в уже упомянутом выпуске «Записок отдела рукописей» дневник С. Ф. Уварова, племянника декабриста М. С. Лунина. Дневник этот хранится здесь более 40 лет, попал в справочники еще в 1948 г., но только теперь удалось обнаружить в его многочисленных книжках, заполненных (небрежным и неразборчивым почерком на многих языках) научными, деловыми и дневниковыми записями, часть, в которой Уваров зафиксировал рассказы вернувшихся из Сибири декабристов о восстании, суде и ссылке (Из дневника С. Ф. Уварова. — «Зап. отд. рукописей Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина», вып. 36, 1975).

Редким все еще примером попытки обратиться к более глубоким слоям документов эпохи является анализ дневника флигель-адыотаита Александра I Н. Д. Дурново, данный в недавней работе Ю. М. Лотмана «Декабрист в повседневной жизни (бытовое поведение как историко-психологическая категория)» (Литературное наследие декабристов. Л., 1975, с. 25—74). Дневник человека, оказавшегся 14 декабря на площади рядом с Николаем Павловичем против мятежного каре, выполнившего поручение арестовать Рылеева и доставить в Петропавловскую крепость Михаила Орлова, известен в отрывках давно, но оценивался лишь как еще одно свидетельство представителя враждебного лагеря. Рассмотрев личность автора дневника как один из вариантов того же общественно-психологического типа, к которому принадлежали декабристы, Ю. М. Лотман не только ввел новые, более тонкие мотивы в рассмотрение облика дворянского революционера, но и показал неисчерпанность самого источника. Необходимость изучения всей массы документов не только тех, кто вышел на площадь 14 декабря 1825 г. или возглавил восстание Черниговского полка, но и широкого круга их мыслящих современников, подтверждается такими примерами с особенной очевидностью.

Из этого, естественно, вытекает и задача упорного и целеустремленного собирания документов, в особенности произведений, мемуаров и переписки людей первой половины XIX в., остающихся еще в частных руках. На такую широкую собирательскую работу, где внимание устремлено не только на узкий круг общеизвестных имен, но на целый социальный слой, не нацелены еще, к сожалению, все паши архивы, музеи, библиотеки. Между тем только она может исключить утрату важных для будущей науки источников, значение которых мы сегодня не всегда в состоянии оценить. Только такой широкий охват приносит счастливые, уже и сейчас бесспорные находки, вознаграждающие усилия тех, кто ищет. За один лишь 1975 г., например, в отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина поступили незаурядные материалы по истории движения декабристов и их эпохе.

Внук декабриста Д. И. Завалишина, ленинградский инженер Б. И. Еропкин, передал на государственное хранение остававшиеся почти 100 лет в семье мемуарные рукописи своего деда — ту их первоначальную редакцию, за опубликование которой тщетно боролся автор и которая существенно отличается от последующей сокращенной переработки, увидевшей свет в начале нашего века, после смерти Завалишина. Только теперь открывается возможность по-настоящему разобраться в сложном и обильном литературном наследии этого декабриста, выдвинувшего свою особую концепцию многих вопросов движения и последующей судьбы декабристов, ставшую предметом острых дискуссий в самой их среде.

В недавно приобретенной отделом рукописей ГБЛ замечательной коллекции рукописных книг, принадлежавшей известному московскому собирателю А. П. Гранкову, оказались некоторые архивные материалы, и среди них — альбом выпускников Пажеского корпуса с французским стихотворением, внесенным в него одним из выпускников, юным Пестелем, переписка семьи Рындиных, три члена которой были офицерами Семеновского полка в год его восстания, не известные до сих пор части записок Федора Глинки о войне 1812 г.

Дальнейшее исследование важной для нашей науки проблемы «Декабризм и русское общество XIX в.» требует в настоящее время новых усилий в области мобилизации, учета и издания связанных с ней документальных материалов. Пора, наконец, предпринять и осуществить коллективными усилиями издание полного свода сведений об источниках по этой проблеме, хранящихся хотя бы в крупнейших хранилищах страны. Такой свод дал бы одновременно четкие представления о степени и характере публикации этих источников и мог бы стать базой для еще более крупного научного предприятия — особой серии «Движение декабристов», где на современном уровне были бы изданы или переизданы разбросанные по множеству почти недоступных изданий памятники декабристской мысли и творчеств их документы и письма.

С. В. ЖИТОМИРСКАЯ