Письма Петра Григорьевича Каховского к Императору Николаю Павловичу и генерал-адъютанту Левашову.

Госуд. Архив. 28/8 I, Л. 90-102.

I1
Ваше Превосходительство,

Милостивый Государь!

Согретый пламенной любовью к отечеству, одна мысль о пользе оного питает душу мою. Надеюсь, Вы простите меня, что еще раз осмеливаюсь беспокоить Ваше Превосходительство письмом моим. Небезызвестно Вам, сколь много благосостояние Государства зависит от внутреннего в нем управления. Чиновники, облеченные доверенностью монарха, должны быть неусыпными стражами закона; одно строгое наблюдение оного мирит граждан и водворяет спокойствие. Отсутствие закона и справедливости всегда и везде были причиной бедствий народов. В государстве под властью самодержавной часто целые области страдают не от злонамерения правителей, в них постановленных, но от неопытности и неблагоразумия оных. Ничто столь сильно не оскорбляет и не раздражает граждан, как нарушение прав, данных им их монархами и освященных временем.

Дворянство Российское Высочайше дарованной ему грамотой, чиновники гражданские, многими постановлениями и между прочим Учреждением о Губерниях - освобождены от всякого ареста. Только по уголовному преступлению дворянин арестован быть может. Несмотря на все узаконения, господа генерал-губернаторы и гражданские губернаторы присваивают себе власть арестовывать дворян, говоря в оправдание свое: «Почему дворян не арестовывать, в полках офицеры арестовываются; неужели лучше отдать под суд, чем посадить на гауптвахту». - Они забывают, что сила не в аресте, но в нарушениях права. Отдать под суд еще не значит осудить. Но быть наказываемым прихотью лица равного, - ибо перед законом мы все равны, - вопреки данных прав, есть обида нестерпимая; хотя бы и одному лицу нанесенная, но в нем все общество оскорблено ей.

Генерал-губернатор Смоленска, князь Хованской, не только арестовывает дворянами избранных чиновников; но хотел арестовать дворянина, живущего в деревне, отставного майора Гринева, и за что же: Гринев содержит лошадей на одной из почтовых станций в губернии, адъютант князя Хованского, приехав на сию станцию, имея подорожную на две лошади, взял три; за третью не заплатил прогон и с самого места погнал лошадей во весь дух, на одном скачке, не удержась на телеге, упал с нее и расшибся; но телега не была опрокинута. Приехав в Смоленск, нажаловался ген.-губернатору, что на станции, содержащейся Гриневым, ямщики не умеют править. Князь Хованской приказал вытребовать Гринева в город и чрез гражданского губернатора велел поса-дить его на гауптвахту. Губернатор на сие не решился, просил князя Хованского, чтобы он сам или чрез своего чиновника арестовал Гринева. Тогда Хованской одумался и приказал губерна-тору сделать Гриневу строгий выговор, а ямщика в губернской почтовой конторе наказать. Где справедливость и правосудие? Чем виноват был Гринев и чем виноват ямщик? Можно ли так жестоко терзать честолюбие, убивать права и сжимать свободу? Мало сего! Кн. Хованской чи-новников Смоленской губернии отвозил на гауптвахту в Калугу. В Белоруссии несколько дворян были арестованы за то, что не сняли, встретясь с ним на улице, шляпу. Князь Хованской, слыша на себя повсеместный ропот дворян, возвратясь со встречи покойного Государя Импера-тора, из города Белой, хвалился, будто бы доносил Его Величеству, что сажает дворян на гаупт-вахту, и будто Государь одобрил его поступки. Дворяне с стесненным сердцем переносят обиды, им делаемые, но чтобы они не чувствовали их, кто может то подумать. Клянусь, я от многих дворян слышал, они говорили мне со слезами: «Вот до каких времен мы дожили, что и губернаторы в силах отнимать у нас права наши и располагать нами по произволу своему. Пусть лучше Государь отнимет от нас права, нам данные; пусть издаст указ, что Он дает власть генерал-губернаторам и губернаторам нас арестовывать, нам легче будет повиноваться, чем терпеть насилия от равных себе.» - Это ропот убитых горестью, глубоко почувствовавших всю тяжесть своего положения. Куда прибегнуть, где искать защиты бедному дворянину, не имеющему никаких связей, никаких свобод? Если законы не ограждают от насилия сильного, то естественно человеку самоуправление; но какие ужасные могут произойти из того следствия!

Имея счастье говорить с Милосердным Государем, Его Величеству угодно было сказать мне: зачем я не писал покойному Императору о известных мне неустройствах? - многие, очень многие писали, но не внимали им. Хорошо не упомню, кажется, в Ярославле, дворяне, отягощенные губернатором частыми пере-менами, вводимыми им для поправления дорог, в проезд Государя, придя представляться Его Величеству, хотели подать просьбу от всего сословия на притеснения, сделанные губернатором. Губернатор, зная то, предупредил Государя, что дворяне буду на него жаловаться, за усилия, сделанные им для поправления дорог, и Император, выйдя к дворянам, изволил сказать: «Я благодарил вашего губернатора за примерную исправность дорог, он сказал мне, что вы ему в том много содействовали и мне приятно изъявить вам мою благодарность». - Что осталось дворянам? - молчать, терпеть и кланяться! Сие происшествие довольно везде известно. Генерал-адъютант барон Дибичь был тогда в вояже с Его Величеством и должен хорошо знать сей случай.

Вашему Превосходительству, как помещику, конечно известно, сколь повинность дорожная отяготительна. Легко часто делать новые планы и модели, но приводить их в исполнение не всегда возможно и разорительно. Сколько раз дороги были переделываны, сколько тысяч верст изрыто и перерыто; в летние месяцы, когда нужно обрабатывать поля, земледельцы отрываются на поправку дорог и нивы их пустеют. Почему один раз навсегда не дадут образца? Почему не разделяют дороги на равные участки по числу душ и не поставят меты, кому какой участок надлежит поправлять? Почему не запретят губернаторам вводить свои выдумки? Покойный Госу-дарь Император некоторые и одобрял; посылал губернаторов из вверенных им губерний в другие - смотреть и учиться, как делать дороги.

Дорожная повинность, одна превышающая все прочие земские повинности; потому на нее и нужно обратить особенное внимание; ни от одной столь много не терпит народ, как от оной. У нас не соображаются ни с климатом, ни с обычаями: покатые дороги на манер шоссе теперь прокладываемые, красивы на взгляд, но не удобны. Зимой делаются раскаты, наши обозники и земледельцы не имеют саней с подрезами, без подрезов сани раскатываются и возы бьются. Позвольте, Ваше Превосходительство, еще несколько слов сказать мне о неудобстве допустить господ генерал-губернаторов и гражданских Губернаторов арестовывать дворян и гражданских чиновников. Во всех присутственных местах дела решаются на большинстве голосов, исключая Губернское Правление, но и там хотя исполняется предложение губернатора, но мнения советников идут на ревизию в Сенат и иногда бывает, что мнение советника, отринутое губернатором, утверждается Сенатом. Если же допустить право губернаторам арестовывать чиновников, то за каждое противное им мнение они будут сидеть на гауптвахтах; голоса ни к чему не послужат и тогда дела решать будут одни губернаторы. При этом у нас существует до сих пор еще явно не отмененный закон:«без суда никто да не накажется». Блаженной памяти Императрица Екатерина II, Мудрая Законодательница наша, дала право Дворянству из среды своего сословия избирать для себя судей. Благодетельное учреждение выборов, столько лет хранимое, наконец преувеличенною властью губернаторов упало. Никто из дворян не хочет баллотироваться, очень немногие и приезжают на выборы. Кто пожелает служить, когда теперь исправник по учреждению хозяин уезда, цензор нравов, блюститель благоденствия и порядка, генерал-губернаторами, губернаторами, даже их чиновниками помыкается, как гончая собака и по произволу их, скачет из одной губернии в другую на гауптвахту. Добрую цель доброй Государыни заменило зло! Теперь на выборы не съезжаются дворяне, а их привозят; один кто-нибудь из помещиков, вздумая сделать себя предводителем, набирает стаю подручников, наперед расположит им все должности и привозит их баллотировать себя; съедутся, пошумят в зале собрания, если случится им несколько человек противников, и по условному порядку разложа другу шары, - едут в уезд собирать оброки. Когда отымется самоуправительная власть у генерал-губернаторов и губернаторов, то выборы скоро по прежнему восстановить можно. Конечно, на превый раз Правительство должно сему содействовать: дворяне, уже несколько лет потеряв права свои, по доброй воле на выборы не съедутся. Полагаю весьма полезным постановить в неприменную обязанность каждому дворянину, живущему в губернии, имеющему не менее пятидесяти душ в своем управлении, безоговорочно приезжать к выборам, исключая больных, которые предварительно должны представить законное о болезни свидетельство. В случае неисполнения взыскивать с виновного, с каждой души, во владении его находящейся, по двадцати пяти рублей штрафу, в ползу человеколюбивых заведений. Сия строгая мера понудит дворян съехаться; при большом съезде партии разрушатся и будут балотироваться люди достойные. Помещик, имеющий 50 душ, легко чрез три года в четвертый может приехать в губернский город на неделю для выборов.

Большие суммы денег истрачиваются на жалование генерал-губернаторам и на содержание их штатов. Признаюсь, сколько ни старался вникнуть, никак не мог понять, к чему служат вновь восстановленные генерал-губернаторы, во внутренних губерниях государства. Пользы от них нигде не заметил; ровно везде видел и слышал, что они тяготятся лично собой как лишней бесполезной властью и раздорами с гражданскими губернаторами губерний. Дела от них, как и из губернских правлений поступают в сенат, да и можно ли одному лицу допустить решать их? Если генерал-губернаторы учреждены для нового образования присутственных мест в Губерниях, то выбор сделан весьма неудачно: и отличный дивизионный начальник может быть весьма плохим генерал-губернатором.

Большая часть упущений в судопроизводстве у нас наказывается пенями. Считаю сие не только бесполезным, но и вредным: часто бывает, что чиновник, отправленный для исследования какого-нибудь происшествия, наперед делает себе расчет: если он незаконно произведет следствие, сколько у него вычтут из жалования, и сколько за то он может получить от виновного. Ежели получает более, чем заплатит пени, то ничем не рискуя и производит следствие в пользу оного. Подобных следствий в Государстве без конца, потому у нас одно дело и следуется несколько раз; через что ужасное замедление в отправлении дел, жестоко страдает невинность и часто вознаграждается лишь убытками.

Достойно удивления, какие дела наказывают пенями: в одной из уголовных палат один мещанин был ею осужден: наказан кнутом и сослан на каторжную раюоту. Жена мещанина просила Сенат, на уголовную палату, за неправильное решение дела ее мужа. Дело поступило в Сенат; два года прошло, как уже мещанин на каторге; Сенат нашел его невинным. И что же, как наказаны осудившие невинного столь жестоко? уголовная палата оштрафовала 500р. пени с губернатора, утвердившего решение, и с чиновников палаты, в пользу мещанина, за понесенные им убытки, взыскано 2000р.; дело сие опубликовано, - и только! ( о сем деле указ Сената может видеть в Московских Ведомостях 1824 года).

От судопроизводства зависит много безопасность лиц и имуществ; справедливое судопроизводство успокаивает граждан и дает твердую опору Престолу. Не знаю, что мешает правительству образовать у нас уголовные палаты по примеру, как существуют оные во Франции и в Англии. В уголовные палаты никогда не поступают дела казенные, в них судятся одни граждане. Почему же не допустить присяжных и не основать суд на совести, а осуждение на законе?

Недоимки казны с каждым годом увеличиваются; причина тому ясно видима: налоги умножаются, способы же народу для приобретения умалились. Без внешней торговли скоро придем в такое положение, что ничего не в силах будем платить в казну. Денег в обороте мало; многие губернии уже несколько лет в трое более от себя выплачивают денег, чем принимают к себе, - баланс потерян.

Государство наше не мануфактурное, мы не довольствуемся одними своими изделиями; внутренней торговли у нас нет; будучи земледельческим государством и не сбывая произведения земли нашей, мы совершенно обнищали и не можем нести тяжелых повинностей. Если до сих пор уплачивали их, то какими изнурительными средствами! Сколько дворянских имений заложено в казне, верно более половины всех их. Казна сделавшись всему откупщиком (даже самих театров!), еще более сжала возможность к приобретению способов частным лицам уплачивать повинности государства. Справедлив ли налог винный? Он не есть налог косвенный, он налог прямой, падающий на всех лиц и все состояния. За что отнято у дворян право курения вина для собственного обихода? Справедливо ли: дворянин на своем собственном заводе, из собственного хлеба выгнав вино, должен его продать в казну по два рубля за ведро; в иных губерниях и менее, но нигде не более трех рублей. И для своего употребления должен им проданное вино покупать в казне, по осьми рублей ведро. Не то же самое, что если бы хлеб, собранный с наших полей, превращенный в муку и нами спеченный, не позволяли нам есть, а по назначенной цене мы должны бы были продать его в казну и уже купя у нее в четыре раза дороже той цены, за которую ей продали, тогда бы только получали позволение им утолить наш голод? На вино делаются подряды, но господа вице-губернаторы так исправно торгуются, что подрядчикам остается одна выгода, оборот в деньгах, и употребя на завод большие суммы, невозможно его доставить не разорясь.

Увеличенный пошлины на гербовую бумагу весьма отяготительны; затрудняют бедным людям доступ к правосудию. Что прежде сего можно было писать на простой бумаге, то нынче должно писать на рублевом листе. Сколько есть людей, для которых рубль составляет большую сумму денег?

Выгоды казны совершенно несогласны с выгодами народа. Для казны может быть полезна запретительная система, но для народа убийственна; ею он лишен столь необходимой ему внешней торговли. Все откупы прибыльны казне, и очень видимо вредны народу. Все налоги, возлагаемые казной, ей прибыльны и иссушают источник богатства народного. Займы, казной сделанные в иностранных государствах для нее выгодны, она не несет тягости долга; но для народа, уплачивающего оные тяготительны. Скуп казной в портах нашей звонкой иностранной монеты для нее выгоден, но отнюдь не народу. Наконец все тарифы, таможни, гильдии, цехи полезны казне и обременительны народу. Казна все отнимает у граждан, не оставляя им ничего, кроме тягости и нищеты. Жадная, ненасытная, все выгоды присваивает себе и ничем не хочет поделиться. Может ли таким образом существовать Правительство и могут ли под его тяжким бременем народы благоденствовать? Правительство, удерживающее власть свою страхом, а не любовью подвластных ему народов, не может быть ни сильно, ни счастливо.

Восстание 14-го Декабря есть следствие причин, мною изложенных. Вижу, Ваше Превосходительство, что Высочайше учрежденный Комитет прилагает великое усилие открывает всех членов тайного общества. Но большой от того пользы для правительства произойти не может. Мы не составлялись в обществе, но совершенно готовые в него лишь соединялись. - Начало и корень общества должно искать в духе времени и положения, в котором мы находимся. Я с немногими членами общества был занком и вообще думаю, число их невелико. Но из большого числа моих знакомых, не принадлежащим никаким тайным обществам, очень немногие были противного со мной мнения. Смело говорю, что из тысячи молодых людей не найдется сто человек, которые бы не пылали страстью к свободе. И юноши, пламенея чистой, сильной любовью к благу отечества, к истинному просвещению, делаются мужами.

Народы постигли святую истину, что не они существуют для правительства, но правительства для них должны быть устроены. И вот причина борений во всех странах; народы, почувствовав сладость просвещения и свободы, стремятся к ним; правительства же, огражденные миллионами штыков, силятся оттолкнуть народы в тьму невежества. Но тщетны их все усилия: впечатления, раз полученные, никогда не изглаживаются. Свобода, сей светочь ума, теплотвор жизни! была всегда и везде достоянием народов, вышедших из грубого невежества. И мы не можем жить подобно предкам нашим, ни варварами, ни рабами.

Но и предки наши, менее нас просвещенные, пользовались большею свободою гражданственности. При царе Алексее Михайловиче <отце Петра I> еще существовали в важных делах государственных, великие соборы, в которых участвовали различные сословия Государства. В царствование его их было пять. Петром I-м, убившем в отечестве все национальное, убита и слабая свобода наша. Она сокрылась наружно и жила внутри сердец граждан добрых; медленны были успехи ее в государстве нашем. мудрая Екатерина II-я несколько ее распространила. ЕЕ Величеством уже был задан вопрос Петербургскому Вольному Экономическому Обществу: о пользе и следствиях свободы крестьян в России. Великая благодетельная мысль обитала в сердце любимой народом Государыни. И кто из русских без умиления прочтет наказ, Ею данный; он один собой искупает все недостатки того времени и веку тому свойственные.

Император Александр многое обещал нам; он, можно сказать, исполински двинул умы народа к священным правам, принадлежащим человечеству. Впоследствии он переменил свои правила и намерения; народы ужаснулись, но уже семена проросли и глубоко пустили корни. Последняя половина прошлого столетия и события нынешнего века столь богаты различными переворотами в правлениях, что мы не имеем нужды ссылаться в века отдаленные. Мы свидетели великих происшествий. Образование Нового Света, Северо-Американские Штаты своим устройством подвигнули Европу к соревнованию. Они будут сиять в пример и отдаленному потомству. Имя Вашингтона! друга, благодетеля народного пройдет из рода в род; при воспоминании его закипли в груди граждан любовь к благу и отечеству. Революция Франции, столь благостно начатая, к несчастью наконец превратилась из законной в преступную. Но не народ был сему виною, а пронырства дворов и политики. Революция Франции сильно потрясла троны Европы и имела на правления и на народы оной еще большее влияние, чем самоё образование Соединенных Штатов. Владычество наполеона, война 1813 и 1814 годов, в которую соединились все народы Европы, призванные монархами, воспламенненые воззванием к свободе и гражданскому бытию. Посредством чего собраны несчетные суммы с граждан, чем руководились войска? Свободу проповедовали нам и манифесты, и воззвания, и приказы! Нас манили, и мы, добрые сердцем, поверили, не щадили ни крови своей, ни имуществ. - Наполеон низринут! Бурбоны, призванные на престол Франции, покоряясь обстоятельствам, дали конституцию народу храброму, великодушному! и присягнули ему забыть все прошлое. Монархи соединились в Священный Союз; составились конгрессы, возвестили народам, что они съезжаются для совещания о уравновешивании классов и водворении политической свободы. Но скоро цель конгрессов открылась, скоро увидели народы, сколь много они обмануты. Монархи лишь думали об удержании власти неограниченной, о поддержании расшатавшихся тронов своих, о погублении и последней искры свободы и просвещения. Оскорбленные народы потребовали обещанного им принадлежащего, - и цепи и темницы стали их достоянием! Цари преступили клятвы свои, конституция Франции нарушена в самом своем основании: Мануэль, представитель народа, из палаты Депутатов извлечен жандармами! Свобода книгопечатания <книготеснения> утеснена, войска Франции против желания ее резали законную вольность Испании. Карл Х, забыв присягу, данную Людовиком XVIII, вознаграждает эмигрантов и обременяет для того народ новыми налогами. В выборы депутатов вмешивается правительство, и в последнем выборе в числе депутатов только тридцать три человека не состоят на службе и жаловании короля, все прочие принадлежат министрам. мужественный, твердый народ Испании, отстоявший кровью своей независимость и свободу отечества, спас королю и трон и честь, им потерянную; всем самому себе обязанный, принял на престол свой Фердинанда; король присягнул хранить права народные. Император Александр I еще в 1812 году признал конституцию Испании; впоследствии она была утверждена всеми монархами Европы. Фердинанд скоро забыл благодеяния народные, нарушил клятву, нарушил права граждан, своих благодетелей. Восстал народ на клятвопреступника, и Священный Союз забыл, что Испания первая стала против насилий Наполеона; и Император Александр презрил признанное им правление, сказав, что в 1812 году обстоятельства требовали, чтобы он признал конституцию Испании! И Союз содействовал, что войска Франции обесславили себя вторжением в Испанию. Арестованный Фердинанд, в Кадиксе был приговорен к смерти; он призывает Риеги, клянется вновь быть верным конституции, выслать войска Франции из пределов отечества и просить о сохранении себе жизни. Честные люди бывают доверчивы. Риеги приказанием его схвачен, арестован, отравлен и полумертвый святой мученник, герой, отрёкшийся от престола, ему предлагаемого, друг народа, спаситель жизни короля, по его приказанию на позорной телеге, ослом запряженной, везён через Мадрид и повешен как преступник. Какой поступок Фердинанда! чье сердце от него не содрогнется? Народы европы вместо обещанной свободы увидали себя утесненными, просвещение сжатым. Тюрьмы Пьемонта, Сардинии, Неаполя, вообще всей Италии, Германии наполнились окованными гражданами. И судьба народов стала столь тягостной, что они пожалели время прошлое и благословляют память завоевателя Наполеона! - Вот случаи, в которых образовались умы и познали, что с Царями народам делать договоров невозможно. Противно рассудку винить нации пред Правительством. Правительство, не согласное с желанием народа, всегда виновно; ибо в здравом смысле закон есть воля народная. Цари не признают сей воли, считают ее буйством, народы своей вотчиной, стараются разорвать самые священные связи природы. Давно ли мы, русские, не смели написать и произнести слово «отечество»; в царствование Императора Павла I-го оно было запрещено, - слово «государство» заменяло его, и полковник Тарасов, не ведая запрещения, упомянув в одном письме к Императору, - отечество, сидел за то в крепости. Я не думаю, чтобы и сами цари, в глубине сердца своего не сознавали себя виноватыми! От кого же зависит примириться им с народами? пусть дадут свободу законную, чтобы народы не стремились буйно к ней; кровь братий драгоценна для граждан добрых. Цари могут удержать поток ее, и народы благословят их.

Мы, русские, внутри своего Государства кичимся, величая себя спасителями Европы! Иноземцы не так видят нас; они видят, что силы наши есть резерв деспотизму Священного Союза. Пруссия, нами возвеличенная; но Пруссаки не любят нас, они говорят: «Штыки ваши мешают взять нам обещанное, принадлежащее. Ваши военные формы, ваши приемы, ваши маневры душат нас». В последнем они не правы: Пруссии обязаны мы и прочие государства Европы страстью монархов к разводам и учению солдат. Фридрих Великий, будучи великим Государем, был и страстным капралом; от него перешла страсть сия и распространилась.

Силезия и часть Саксонии, отторгнутая от доброго правления Короля Саксонского, ропщут и на нас и на правительство Прусское. Ограбленное королевство Саксонское может ли быть довольно союзниками? Зарейнские области Пруссии ждут лишь удобной минуты свергнуть иго, их утесняющее. Дряхлая глыба Австрии столь ненадежна, что малейший ветр способен разнести ее. Держава, составленная из клочков разноплеменных народов, ненавидящих правление свое и не любящих друг друга, может ли быть прочной? Венцы, варвары среди просвещенной Европы, гордятся своим мнимым преимуществом и старшинством; равно ненавистны, как немцам, так и иноплеменникам. Бедная, раздробленная, обнищалая Италия оплакивает горе свое и жаждет соединения. Франция еще несколько богата и счастлива; но честолюбие ее обижено и тайное желание мщения гнетет ее. Несчастная испания! в ней опять водворяются права святой, благодатной инквизиции, и изнеможенный народ согбенно тащит бревна сооружать костер для своего сожжения. Гле же, кого спасли мы, кому принесли пользу? за что кровь наша упитала поля Европы? Может быть, мы принесли пользу Самовластию, но не благу народному. Нацию ненавидеть невозможно, и народы Европы не русских не любят, но их Правительство, которое вмешивается во все их дела и для пользы царей утесняет народы.

Университеты Германии довольно чувствуют и помнят Коцебу и Стурзу! (Коцебу - немецкий литератор на службе правительства России; убит студентом - Прим. С.А.) Коцебу постигло достодолжное возмездие. Стурдза ушел от оного; он был вызываем к оправданию университетами в Германию и не устыдился объявить, что все им писанное было не от него, но по повелению Правительства нашего.

Некоторое время Император Александр казался народам Европы их миротворцем, и очарование исчезло! Сняты золотые цепи, увитые лаврами и тяжкие, ржавые железные давят человечество. Обманутая Англия, истощившая свои гинеи для уничтожения запретительной системы, умильно смотрит на Святой Союз!

Единоверные нам греки, несколько раз нашим Правительством возбуждаемые против тиранства магометанского, тонут в крови своей; целая нация истребляется и человеколюбивый Союз равнодушно смотрит на гибель человечества! - Сербы, верные наши союзники, стонут под игом безчеловечия Турецкого; Черногорцы, не дающие никому войск своих, столь усердно нам служившие во время кампании флота нашего в Средиземном море под начальством адмирала Синявина, забыты, покинуты на произвол судьбы. Одинаковое чувство одушевляет все народы Европы и сколь ни утесненно оно, но убить его не возможно: сжатый порох сильнее действует! и пока будут люди, будет и желание свободы. Некая тишина лежит теперь на пространстве твердой земли просвещенной Европы, но кто знает, чему она предвозвестница? не гремит оружие, но умы действуют! Народы не пошатнулись, твердо идут вперед к просвещению, несмотря на все заклепы, жажда сведений распространяется и находит источники к утолению. Строгая цензура со всеми способами полиции и таможни, никак и нигде не может остановить ни ввоза книг, ни внутренних сочинений, и стоит только какое сочинение запретить, то оно сделается для всех интересным и даже писанное разойдется пл рукам. Во Франции запретится книга и в самом скором времени в России она явится. Разумноженное шпионство доказывает лишь слабость Правительств и что они сами чувствуют, сколь они не правы пред народами. Посредством шпионства прекращаются ли толки и суждения? Меры берутся против мер, и утончаются способы скрывать желания, действия и надежды.

У нас молодые люди при всех скудных средствах занимаются более чем где-нибудь; многие из них вышли в отставку и в укромных своих сельских домиках учатся и устраивают благоденствие и просвещение земледельцев, судьбою их попечению вверенных. Часто в отдаленной от столицы области встретишь человека с истинным образованием ума и сердца. Новая возникающая отрасль, наши юноши, с какой жаждой, с каким рвением разрывают завесы, скрывающие истины, и в глыбь их проникают. Сколько встретишь теперь семнадцатилетних молодых людей, о которых смело можно сказать, что они читали старые книги. В устроенных учебных заведениях просвещение весьма тускло; откуда же почерпывают они свои сведения в силе духа времени! Пора танцев, балов, острых слов прошла; в беседах болтание заменяется рассуждением. так учились и учили древние: не имея книг, имели смысл, рассудок, примеры, взор наблюдательный и убедительное карасноречие истины.

Несправедливо донесли Вашему Превосходительству, будто бы при восстании прошлого 14-го числа Декабря месяца кричали: да здравствует конституция, и будто народ спрашивал, что такое конституция, не жена ли Его Высочества Цесаревича? Это забавная выдумка! Мы очень знали(?) бы заменить конституцию законом и имели слово, потрясающее сердца равно всех сословий в народе: свобода! Но нами ничто не было провозглашаемо, кроме имени Константина.

Хитрость и обман свойство рабов, самое тяжкое бремя, гнетущее земледельцев наших, образовало их; некоторым из них, чтобы сохранить для себя что-нибудь от насилия помещиков, нужно прибегать к изобретатениям вымысла и хитрости. Во внутренних губерниях Государства имения, принадлежащие богатым помещикам, пользуются довольною свободою, хотя и зависят совершенно от владельцев своих, но образованное дворянство не гнетет себе подобных и земледельцы управляются мирскими сходками. Я был на многих из сих совещаний, маленьких республик! Сердце цвело во мне, видя ум и простое убедительное красноречие доброго народа русского. О, как хорошо они понимают и обсуждают нужды свои! на сих сходках, я в первый раз слышал изречение из наказа Великой Екатерины. Пусть обуянные своекорыстием враги родной страны, враги добра смеются с неправильного выговора или с неловких оборотов в обращении наших добрых землепашцев; но я без пристрастия говорю, зная народ Франции и народ России, отдаю преимущество и во правах и в образовании нашим. Пусть кто поспорит со мной, я уличу и готов доказать правду слов на самом опыте. Не лепечут наши красноречивого вздора; но в рассуждениях ум русский ясен, гибок и тверд.

Происшествие 14-го числа, бедственно для нас и конечно должно быть горестно для сердца Государя Императора. Но события сего числа для Его Императорского Величества счастливы. Должно же было когда-нибудь обществу открыть свое действие и едва ли когда-нибудь оно было бы столь опрометчиво, как в сем случае. Клянусь Богом, я желаю благоденствия доброму Монарху! Дай Бог, чтобы он залечил раны нашего отечества и соделался другом и благотворителем народа. Слава завоевателя гремит в потомстве, оглушает честолюбивых и редко, очень редко благословляется, но память законодателя, просветителя подданых - священна и столь любезна и драгоценна народам, что и изустным преданием сильна перейти из рода в род и самоё благоденствие и польза народная красноречиво говорят о них.

Исчез обряд судить народу умерших Царей своих до их погребения. Но история предает дела их на суд беспристрастного потомства. Не все историки подобны Карамзину, деяния века нашего заслуживают иметь своего летописца Тацита. Кто знает, может быть, и есть он, но таится в толпе народа, работая для веков и потомства. Он возвестит им истину и благословения и проклятия потомков обнаружат дела, поразят и украсят Венценосцев!

Я хотел писать к Его Императорскому Величеству, но не зная ни форм, ни принятых выражений, прибегаю с покорнейшею просьбою к Вашему Превосходительству. Совершенно уверен, благородное сердце ваше бьется любовью к отечеству. Прошу Вас: ежели найдете письмо сие стоящим, доведите его до сведения Государя Императора. Надеюсь, Его Величество простит смелость выражения, я не говорю иначе, как чувствую, не скрываю чувств моих, и зачем сыну отечества скрывать правду от отца его, тем более считаю нужным говорить Доброму Государю всю правду, зная, что ни одно Государство столь скоро не способно к восстанию, как наше. Народ, не имеющий никакой собственности, ни прав, не имеет, что терять, алчет приобретения и всегда готов к возмущению. Сия истина основана на вековых опытах и в нашем Государстве бессмысленный казак Пугачев, что произвести мог?

В воле Государя Императора прогневаться за чувства и выражения мои. Желаю пользы, не ищу себе ни спасения, ни льготы, и если бы еще хотел жить, то для того, чтобы увидеть счастье сограждан, ожидающих его от Милосердного своего Монарха.

С чувством отличного почитания и совершенной преданности честь имею быть

Вашего Превосходительства
покорнейший и преданнейший слуга

Петр Каховский

1826 году,

февраля 24-го дня.

1Госуд. Архив. 28/8 I, Л. 103-106,24 февраля 1826г.