Прошения к А.Х. Бенкендорфу.

Е.И. Трубецкая - А.Х. Бенкендорфу.
7 июня 1830 г., Читинский острог.

Генерал!

В течение почти пяти лет моим единственным желанием было делить заключение с моим мужем. Пока дело касалось одной меня, это было возможно. Но теперь у меня ребенок1, и я боюсь за него. Я не уверена, сможет ли он вынести сырой и нездоровый воздух темницы. Вынужденная взять его с собою в тюрьму, я, быть может, подвергаю его жизнь опасности: ведь там я буду лишена какой бы то ни было помощи, каких бы то ни было средств, чтобы ухаживать за ним в случае его болезни. Поскольку мне не на кого оставить ребенка, я должна буду жить вне тюрьмы. Но я боюсь, что последние силы меня покинут, если я смогу видеться с мужем лишь раз в три дня — этого мне не выдержать. Кроме того, внезапная болезнь, моя или ребенка, лишит меня даже этих коротких встреч с мужем, потому что, согласно предъявленному нам предписанию, в Петровском свидания будут дозволены только в тюрьме. Генерал, я все оставила, только чтобы не расставаться с мужем, я живу им одним. Ради Бога не отнимайте у меня возможность быть с ним. Умоляю Вас, постарайтесь добиться у Государя этой великой милости - разрешения видеться с мужем каждый день, как это было позволено нам в Чите. Я обратилась к Вам, генерал, в полной уверенности, что Вы не откажете сделать все от Вас зависящее, тобы уменьшить ужас моего положения. Я осмеливаюсь рассчитывать на Вашу снисходительность и прошу принять уверения в моем глубочайшем уважении.
Всецело преданная Вам
Катерина Трубецкая.

1. Старшая дочь Трубецких Александра родилась 2 февраля 1830 г.

Е.П. Нарышкина - А.Х. Бенкендорфу.
7 июня 1830 г., Читинский острог.

Сударь!

Гуманность Вашего характера так хорошо известна, что я осмеливаюсь обратиться к Вам в обстоятельствах, ставших поистине ужасными для меня. Мое здоровье полностью разрушено, и я стала совершенно беспомощной. Но так как моя жизнь не принадлежит мне, мой долг - принять меры для ее сохранения. Я предвижу, что не смогу дышать в сыром и лишенном воздуха помещении, которое нам назначено занять; я не знаю, как избежать того, что эта печаль прибавится к страданиям моего мужа при виде этого. Когда я последовала за своим мужем в Сибирь, у меня не было иного желания, кроме как находиться в тюрьме рядом с ним. И сегодня в моем сердце нет иного желания. Но мои силы так подорваны, что мне не обойтись без посторонней помощи. Я поставлена перед выбором: умереть в темнице — или же видеться с мужем всего лишь несколько часов в неделю. Последнее явится ударом, которого мне не перенести. Генерал! Соблаговолите хоть с каким-то сочувствием рассмотреть мое нынешнее положение и сообщить о нем Его Императорскому Величеству, который, быть может, снизойдет к моей смиреннейшей просьбе и проявит милосердие, разрешив мне продолжать встречаться с мужем в Петровском так же, как и в Чите. Это будет актом истинного великодушия со стороны Его Императорского Величества, воле которого я полностью доверяюсь, ибо подлинное горе, подобное моему, не может не вызвать желания его смягчить. Я надеюсь, генерал, что дерзость, с которой я докучаю Вам своей просьбою, не вызовет Вашего неудовольствия; я полагаюсь на Ваше доброе сердце, которое побудит Вас сделать все возможное, чтобы облегчить мое положение; я надеюсь, что Вы добьетесь для меня той милости, о которой и осмеливаюсь ходатайствовать сейчас. Позвольте мне еще pai напомнить Вам о том, что, если это не будет мне предоставлено, я решила всем рискнуть и поселиться в тюрьме вместе с мужем; тогда в будущем мне не в чем будет себя упрекнуть. Господь зачтет мне это, и да свершится Его святая воля. Соблаговолите, генерал, принять выражение совершеннейшего к Вам почтения.

Елизавета Нарышкина.

А.Г. Муравьёва — А.Х. Бенкендорфу.

9 июня 1830 г., Чита.

Генерал,

господин комендант объявил мне, что предстоящий нам переезд в Петровский состоится не позднее конца июля. Эта новость побудила меня обратиться к Вам. Имеющий, как и я, семью, Вы поймете ужас моего положения, и, полная уверенности в этом, я обращаюсь к Вам. Исли бы дело касалось только меня, я могла бы переносить вместе с мужем темноту, сырость и духоту. Но мой ребенок болен падучей7, а няни, которой его можно было бы поручить, нет. Я почти уверена, что, приведя его с собою в эту тюрьму, я стану причиною его гибели; одна только перекличка часовых ночью вызовет у него бесконечные судороги. Кроме того, я беременна и этой зимой ожидаю родов 8. Мне будет очень тяжело ухаживать за больным ребенком совсем одной и с грудным младенцем на руках. Единственная милость, о которой я молю, — позволить мне проводить с мужем все то время, когда он будет свободен от работ, как это было в Чите. Я не в состоянии перенести даже самую мысль о том, что смогу его видеть всего лишь раз в два дня. Мой муж — это все, что у меня осталось, он один поддерживает по мне жизнь. Я никогда не питала иллюзий относительно Сибири; мне было хорошо известно, что мои дети, мой отец и мать, сестры умерли для меня. Но если я буду разлучена с мужем, то последние силы оставят меня и я не смогу более длить ту жить, которой я жила в первые два года моего существования здесь.

Я изложила Вам, генерал, все, что у меня на сердце, и, может быть, даже чересчур подробно. Может показаться странным, что я теряю выдержку. Но я, как и мои подруги, подобна утопающему, который цепляется за любую возможность. Теперь моя жизнь зависит от вашего ответа, и я жду его с сильнейшим нетерпением. Приношу Вам выражения глубочайшего уважения. Преданнейшая Вам
А. Муравьёва.

7. Речь идёт о дочери Муравьёвых Софье (Нонушке), родившейся 15 марта 1829 года.

8. Муравьёва родила 11 декабря 1830 г. дочь Ольгу, которая вскоре умерла.

Е.П. Нарышкина —В.М. Нарышкиной.

Петровский Завод, 27 сентября 1830 г.

Дорогие мои Варенька и Дуняша.9

Мы приехали сюда 23 и уже с третьего дня и с Михаилом в его тюрьме. Он передает вам обоим тысячу приветствии и просит не беспокоиться о нем, так как он уповает на милость божию, не оставлявшую его столько раз.

Что мне рассказать вам о комнате, которую мы с ним занимаем в тюрьме? Она темная, сырая и ее никак нельзя проветривать, что делает ее не слишком подходящей для моего здровья. Истинное чудо, что я еще не совсем расхворалась и что до сих пор у меня еще только сильный кашель. Но господь милостив, и я всецело на него уповаю. Не скрою от вас, что и очень беспокоюсь за бедную матушку; ее наверное испугает мое решение жить в остроге и собственно для ее спокойствия я еще этим летом сочла своим долгом просить разрешения на еженедельные свидания с Михаилом у себя дома, как это в последнее время в Чите: но до сих пор я не получила никакого ответа на свое письмо и во избежание разлуки с Михаилом заперлась с ним в и тюрьме на следующий день нашего приезда сюда. Но все же я пишу вам не из нашей тюрьмы, а на частной квартире, где находится мое хозяйство и которая нанята мною в деревне для помещения моих людей и для хранения моего имущества.

У меня сегодня нет времени, чтобы сообщить вам все подробности, и потому целую вас обоих, также как и Маргариту за Михаила и себя. Я хочу также непременно к следующий раз на досуге поблагодарить любезного Петра за садовые инструменты и за турецкий табак, который он выслал Михаилу.

Прощайте, мы с вами всегда душой и сердцем.

Е. Нарышкина.

9. Письмо Елизаветы Петровны Нарышкиной к сёстрам мужа Варваре и Евдокии. Послано на адрес Екатерины Фёдоровны Муравьёвой, матери декабристов Никиты и Александра Муравьёвых, дом которой после 1825 года был центром, в котором собирали и получали сведения о сосланных родственники и друзья декабристов.