Туманик Е. Н.
Национальный вопрос в мировоззрении декабриста А.Н. Муравьева и его административной политике на посту тобольского губернатора (1832-1833 гг.)
30 октября 1832 г. ссыльный декабрист А.Н. Муравьев, основатель первых тайных политических обществ, "вступил в исправление должности Тобольского гражданского губернатора" и прослужил в Тобольске чуть более года, до 25 января 1834 г. [1] Управленческая деятельность Муравьева в Тобольске характерна небывалой активностью. Он провел две ревизии округов, контролировал деятельность местных органов власти, регулировал ценовую политику, заботился об устройстве городов, принимал меры к улучшению здравоохранения края, большое внимание уделял национальной политике. Яркая черта, характеризующая Муравьева-чиновника - доведение начатых дел до конца при жестком следовании первоначальной линии "административного курса".
Огромное внимание в своей губернаторской деятельности А.Н. Муравьев уделял национальной политике, придавая ей особенное значение в разрезе многих государственных проблем. Взгляды на вопросы межнациональных отношений были сформулированы декабристом еще на рубеже 1810-х - 1820-х гг., в период хивинской дипломатической миссии его брата, Н.Н. Муравьева-Карского, будущего генерала от инфантерии и наместника Кавказа [2]. Тогда А.Н. Муравьев не предполагал, что спустя чуть более десяти лет, ему самому, будучи высокопоставленным государственным чиновником в Сибири, придется напрямую столкнуться с национальным вопросом и на практике пытаться осуществлять те идеи, что когда-то лежали для него лишь исключительно в мировоззренческой плоскости.
Первая дипломатическая поездка брата вызвала у А.Н. Муравьева полное одобрение и поддержку: "Ты... отправляешься... в Хивы; дай Бог тебе счастия, успеха и все, чем Бог наградить и возбудить тебя может...". После возвращения Н.Н. Муравьева 5 февраля 1820 г. А.Н. Муравьев писал к нему: "...Всякой похвалы и уважения достойны дела твои. Но ты более всех можешь видеть и чувствовать в оных всемогущую десницу всемилосердного Творца!" [3]. Стоит подчеркнуть, что подвиг Н.Н. Муравьева рассматривается А.Н. Муравьевым не только как беспримерное "историческое" деяние на благо Отечества в полном соответствии с восприятием данного события другими декабристами, с огромным энтузиазмом встретившими факт и результат опаснейшей миссии, - хивинская экспедиция соответствовала предположенным направлениям деятельности Союза Благоденствия [4]. Интересно, что А.Н. Муравьев рассматривает дипломатическую деятельность брата на востоке, прежде всего, как богоугодное дело и исключительно этим объясняет не только его "чудное спасение", но и плоды переговоров с хивинским правительством: "Благодарил и благодарю милосердого Бога, что сохранил тебя. Как ни отличился ты походом своим, как ни показал много мужества, твердости духа, но более всего радуюсь тому, что ты признателен и приписываешь не себе, а Создателю успех предприятия твоего" [5]. Здесь невольно напрашиваются аналогии с идеологическими постулатами рыцарской культуры, в частности, с идеями движения на восток, - кстати, Н.А. Хохлова в своей монографии об Андрее Муравьеве также усматривает подобные связи и закономерности [6].
Но далее в реакции А.Н. Муравьева на военно-дипломатическую деятельность брата происходят кардинальные перемены. Когда Н.Н. Муравьеву выделяют государственные средства на новую экспедицию, и в 1821 г. он отправляется на восточное побережье Каспия [7], то получает от брата послание с выражением откровенного порицания своих мероприятий и инициатив. Это письмо является единственным во всей переписке А.Н. Муравьева начала 1820-х гг., в котором его политические взгляды сформулированы столь четко и предельно ясно. Это, в свою очередь, доказывает исключительность и важность для Муравьева поднятых в послании проблем, - придавая им огромное значение, он посчитал нужным изложить их суть доходчиво и открыто: "Не без сожаления увидел я, что ты решился на сие предприятие, которое, по мнению моему, ни тебе, ни варварам полезно не будет, а менее всего Отечеству доставит выгоды..." [8] Но почему же? Ведь А.Н. Муравьев здесь же пишет, что "полезно... просвещать и соединять рассеянные народы, давать им законы благие и тем покорить их под скип[е]тр российский..." А дело в том, обращается далее А.Н. Муравьев к брату, что "предприятие твое, сколь оно ни благородно, не будет, вероятно, поддержано теми, которые после тебя сим заведовать будут" [9]. Как видим, Муравьев переводит проблему в плоскость субъективного, хотя высказывание о "законах благих" выглядит несколько абстрактно. По крайней мере, ясно, что автор письма имеет в виду не столько общие нравственно-христианские законы, долженствующие быть привнесенными в земли "варваров", а, что более вероятно, законы гражданские и юридические, но... пока этих "благих законов" в России не существует. Вспоминается высказывание М.Ф. Орлова по поводу внешнеполитических перспектив развития Российской империи второй половины царствования Александра I: "И что же мы будем предлагать завоеванным народам? Наш жестокий удел рабства?" [10] Элементы имперского сознания в мировоззрении А.Н. Муравьева очевидны, он сторонник безусловного вхождения "рассеянных народов" в состав России, но при одном непременном условии - на базе "благих законов", более того, залог прочности многонационального государственного образования он видит только в следовании этим "благим" законодательным нормам ("и тем покорить... под скипетр российский"). Еще одна важная деталь - в определении природы "законов" А.Н. Муравьев не случайно использует определение "благие", тем самым подчеркивая их сущность, в том числе и с нравственно-христианским подтекстом. Итак, время для вхождения новых народов в состав России еще впереди, оно наступит только тогда, когда внутренний строй государства придет в соответствие с нормами "благого" законодательства, после чего можно будет предпринять шаги для вхождения "рассеянных" народов в состав уже иного, преображенного государства.
Впрочем, А.Н. Муравьев не отрицает саму идею продвижения России на восток и Среднюю Азию, мы знаем, что он с большим чувством воспринял первую экспедицию Н.Н. Муравьева-Карского. В его рассуждениях прослеживается мысль, что эта миссия, имеющая, безусловно, положительное и перспективное для государственной политики (или "блага Отечества") значение, при дальнейшем скоротечном развитии принесет только вред, т.к. государство по своему внутриполитическому состоянию еще не созрело для роли центра объединения новых народов. Тем не менее, А.Н. Муравьев допускает возможность расширения восточных пределов России уже сейчас, но при одном условии - военно-дипломатическую миссию должны осуществлять благонамеренные и бескорыстные люди, такие, как Н.Н. Муравьев-Карский, которые своим личным обликом будут содействовать укреплению авторитета государства. И только этот "человеческий фактор" может компенсировать отсутствие "благих законов". Впрочем, сам А.Н. Муравьев прекрасно понимает теоретический характер подобного взгляда на перспективы движения на восток и, в частности, хивинской экспедиции: "...Мало честных людей и просвещенных патриотов, которые бы решились ехать в [с]толь дальнюю и опасную сторону, а будут там всякого рода алчущие денег и богатств люди, которые притеснениями своими ожесточат собранные… племена и из новых подданных императору нашему соделают врагов империи тем жесточайших, что коротко испытали поносное иго сих людей" [11]. Круг замкнулся: в свою очередь, "алчущих людей", которыми изобиловала и изобилует история всех народов, могут обуздать только максимально эффективные и совершенные "благие законы". Вывод ясен; если первая поездка в Хиву служила продвижению благородных идей общей пользы сближения народов и культур, то вторая могла напрочь перечеркнуть все результаты первой и опорочить ее позитивные достижения.
Идеи письма А.Н. Муравьева к Н.Н. Муравьеву-Карскому от 3 июля 1821 г. находятся в полном соответствии с идеологией декабризма. О.В. Орлик считает высказывания А. Муравьева по поводу хивинской миссии не только типичными для декабристских кругов, но и наиболее емкими и "выразительными". В словах декабриста отразились "критические размышления" "о внешнеполитическом курсе Александра I и, более широко, о косности самодержавно-крепостнических порядков вообще" [12]. Оценка взглядов А.Н. Муравьева на вопросы национальной, внешней и внутренней политики России совпадает с общими выводами историографии, касающимися анализа соответствующих воззрений декабристов в целом [13].
Можно сказать, что именно в Тобольске А.Н. Муравьеву впервые удалось воплотить свои идеи в жизнь, став не только декларатором, но и практиком. Уже в ходе самой первой поездки по губернии он обратил на положение коренного населения самое пристальное внимание. По материалам ревизии А.Н. Муравьев составил записку "Об обозрении инородцев Березовского края и мерах к исправлению открытых при сем беспорядках". Тем самым был сделан практический шаг к вышеупомянутым "благим законам", регулирующим национальные отношения на восточном фронтире, о необходимости выработки которых писал декабрист еще десять лет назад. Записка была отправлена в Сибирский комитет, одновременно Главное управление Западной Сибири начало расследование по представленным А.Н. Муравьевым материалам [14].
Первое направление делопроизводства касалась деятельности обдорского заседателя Рещикова и было связано, вероятнее всего, с нарушением "принципа выборности волостных голов", которых земская полиция назначала по собственному произволу без согласия не только "рядовых людей", но и старейшин. Таким образом, подчеркивает Н.А. Миненко, "социальное лицо старшин резко менялось: они превращались в простых агентов местных русских властей", отличительной чертой которых была коррумпированность [15]. Это вело не только к хищнической эксплуатации аборигенного населения, но и подрывало авторитет государства на национальных окраинах. Именно против этого активно боролся А.Н. Муравьев. В 1833 г. он сообщал в Петербург, что в Березовском крае достаточное количество людей, "именуемых без законного выбора и права старшинами по назначению земской полиции" [16]. Эти "самозванцы", имея помощников и писарей, по личному произволу и без всякого контроля со стороны своих соплеменников распоряжаются их имуществом и судьбами. Причем они игнорируют мнение не только простых людей, но и знатных, и даже старейшин. В то же самое время, отмечает А.Н. Муравьев, последние не признают над собой власти подобных назначенных сверху волостных старшин, т.к. они "не избраны и не признаны таковыми самыми родовичами", и противоречие данного рода является практически неразрешимым в силу родовых традиций аборигенов. Причину подобного положения губернатор видел в несовершенстве законодательства: "…Может ли быть общее согласие, если для такого согласия не существует даже и места, законом определенного" [17]. Сущность законодательной инициативы А.Н. Муравьева заключалась в модернизации и унификации процесса выдвижения и назначения волостных старшин с учетом принципов и норм родовых традиций самоуправления.
Другое расследование Главного управления Западной Сибири касалось борьбы с "господствующей между остяками" эпидемией. После посещения Березовского края Муравьевым были разработаны меры по развитию медицинской помощи аборигенам, но распоряжения управляющего губернией не выполнялись. Тогда А.Н. Муравьев добился начала рассмотрения дела, "чтобы ввесть все поданные доктором Рожером способы к врачеванию... болезни". За ходом обоих расследований пристально следил Петербург. 11 марта 1834 г. управляющий делами Сибирского комитета статс-секретарь Бахтин требовал не только "подробностей", но и доставления всех материалов по записке А.Н. Муравьева в министерство государственных имуществ [18].
Наблюдение за жизнью аборигенов подтолкнуло Муравьева к выработке проектов, касающихся регулирования национальной политики государства в целом. Прежде всего, он настаивал "на бережном и уважительном отношении к национальным традициям народов Обского Севера" [19]. Так, Муравьев резко выступал против насильственного крещения коренного населения и даже предлагал временно закрыть миссию в Обдорске. Посетив Обдорскую волость, губернатор пришел к выводу, что именно неумелая христианизация вызывает у аборигенов враждебное отношение к русским: "С сожалением заметил я, что самоеды вовсе не так расположены к русским, как то доныне предполагалось… Они говорят, что в Архангельской губернии крестили и крестят их насильно и окрестили многих, что и принудило многих… перейти на сию сторону Уральского хребта" [20]. Некоторые из новокрещенных даже приносили губернатору жалобы из-за принудительного обращения с ними духовных властей, и А.Н. Муравьев безоговорочно принимал сторону просителей: "Сие весьма оскорбляет природную их любовь к древним своим обычаям и богослужению, не принося христианству ни малейшей пользы…" [21] Между тем, с июля 1832 г. аборигенное население Обдорской волости было взбудоражено прибытием миссионеров и целые семейные кланы собирались двигаться на новые места, чтобы только не подвергнуться крещению. Вот что сообщал А.Н. Муравьев по итогам своей ревизии: "Сколько я не старался разуверить их от закоренелой мысли, что и здесь так же будут крестить насильно, они, видя прибывшего в Обдорск в июле месяце 1832 года миссионера иеромонаха Макария (который, впрочем, никого насильно не крестил) еще совершенно на сей счет не успокоились" [22]. Гибкость в политике христианизации Обского Севера имела важное значение для государства и в чисто экономическом отношении, потому что от нее зависела эффективность сбора ясака. Пока ясачные Обдорской волости исправно его платили, но А.Н. Муравьев боялся, что в скором времени, если начнется отток населения, ситуация может круто перемениться. Ради этой цели губернатор предлагал на время закрыть миссию. Вместо механизмов принуждения он советовал привлекать сибирские народы к русской культуре и христианству "добрым обхождением" и "примерами доброй нравственности". Обращение в христианство, по мысли А.Н. Муравьева, должно быть добровольным, выросшим на почве "нравственного просвещения" народов, которое, в свою очередь, не может быть привнесенным заезжими проповедниками. А.Н. Муравьев, выдвигая очередную законодательную инициативу, предлагает свой механизм христианизации коренных народов Севера: "привлечь к учебе в семинарии способных детей из числа коренного населения, а затем использовать их для распространения нравственности христианской и для занятия должностей по внутреннему их управлению" [23].
Данный проект А.Н. Муравьева обычно характеризуется как выдержанный "в духе просветительской программы декабристов" [24]. Но мы также видим, что высказанные когда-то прогрессивные идеи при столкновении и детальным знакомством с реальными условиями жизни Сибири реально наполнились практическим содержанием и конкретностью. В своих проектах А.Н. Муравьев поднимает две проблемы - о местном низовом управлении инородцев и их христианизации, причем, решение этих вопросов связывается воедино. Национальная политика Муравьева являет собой пример бережного и внимательного отношения к культуре и традициям народов Севера. С одной стороны, ее целью было обеспечение сохранения культурных и родовых традиций аборигенов, их безболезненное вхождение в общественно-культурное пространство государства. В другом плане, А.Н. Муравьев выступал как блюститель государственных интересов, практической деятельностью и законодательными проектами способствуя стабилизации правительственной политики на национальных окраинах империи.
[1] Институт русской литературы им. А.С. Пушкина РАН, Рукописный отдел (ИРЛИ РО). Р. I. Оп. 17. Д. 430. Л. 6об.-7об.
[2] Муравьев А.Н. Сочинения и письма. Иркутск, 1986. С. 227.
[3] Муравьев А.Н. Сочинения и письма. С. 216, 221.
[4] Орлик О.В. Декабристы и внешняя политика России. М., 1984. С. 192; Законоположение Союза Благоденствия // Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. Т. 1. М., 1951. С. 243, 245, 274.
[5] Муравьев А.Н. Сочинения и письма. С. 221.
[6] Хохлова Н.А. Андрей Николаевич Муравьев - литератор. Studiorum Slavicorum Monumenta. T. 23. СПб., 2001. С. 168.
[7] История внешней политики России. Первая половина XIX века (От войн России против Наполеона до Парижского мира 1856 г.). М., 1999. С. 247.
[8] Муравьев А.Н. Сочинения и письма. С. 227.
[9] Там же.
[10] Цит. по: Нечкина М.В. Движение декабристов. Т. 1. М., 1955. С. 255.
[11] Муравьев А.Н. Сочинения и письма. С. 227.
[12] Орлик О.В. Декабристы и внешняя политика России. С. 193.
[13] Тальская О.С. Ссыльные декабристы о внешней политике России второй четверти XIX в.// Сибирь и декабристы. Вып. 2. Иркутск, 1981. С. 35-36.
[14] Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 3. Оп. 13. Д. 18057. Л. 17об.
[15] Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь в XVIII - первой половине XIX в. Историко-этнографический очерк. Новосибирск, 1975. С. 183.
[16] Российский государственный архив (РГИА). Ф. 1264. Д. 291. Л. 25 об.
[17] Там же.
[18] ГАОО. Ф. 3. Оп. 13. Д. 18057. Л. 17об.-18.
[19] Бочанова Т.А. Вклад декабристов в изучение и хозяйственное освоение Западной Сибири. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Новосибирск, 1999. С. 20.
[20] РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 191. Л. 9 об.
[21] Там же. Л. 9.
[22] РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 191. Л. 10.
[23] Миненко Н.А. Северо-Западная Сибирь... 267-268.
[24] Бочанова Т.А. Вклад декабристов в изучение и хозяйственное освоение Западной Сибири. С. 20.
.
