Алфави́т Боровко́ва

Александр Бестужев-Марлинский: Кунак и невольник.

Автор: Елена Тагирова,  журнал "Дагестан", №5  // 05.2010

Известно, что декабрист, известный русский писатель Александр Бестужев-Марлинский провел несколько лет в ссылке в Дербенте. Как ему жилось в Дагестане? Об этом рассказывает Елена Тагирова.

В верхней части Дербента, недалеко от древних крепостных ворот Орта-капы, стоит каменный двухэтажный дом. Его архитектура так же незатейлива, как и у большинства построек. Единственное, что его отличает от старинных магальских домов – это окна, выходящие на улицу. В Дербенте, как и в других городах мусульманского Востока, обычно на улицу выходили глухие стены домов и заборов. Дом у Орта-капы составлял исключение.

К дому примыкает тесный, обнесенный каменной стеной, двор. Нижний этаж дома со слуховым окном служил загоном для скота, или складом домашнего скарба и снеди, верхний этаж был жилым. Туда ведет узкая, с высокими ступенями лестница, обмазанная глиной. Лестница так узка, что двоим не разойтись. Она выводит в маленький коридорчик с двумя дверями в смежные комнаты. Обе комнаты одинаково тесны, с низкими потолками, небольшими решетчатыми окнами. Одна комната – с тупым углом, двусветная. Из окна, обращенного к западу, видна громадина цитадели Нарын-Кала, грозно поднявшаяся над городом. Отсюда, если присмотреться, можно разглядеть выбоины на камнях – следы ядер и пуль. Из ругих окон открывается вид на магалы Дербента, на Джума-мечеть и на северную крепостную стену с «Воротами Вестника» (Джарчи-капы).

Сколько раз к этим окнам, открывающим вид на север, подходил и подолгу смотрел вдаль усталый, болезненно-бледный, с горящими глазами человек. Он был словно прикован к туманной дали, в которой пытался разглядеть очертания далекого Петербурга. Как хотелось вырваться из этих стен, освободиться от оков ссылки и вернуться туда, в Северную столицу, где еще недавно гремела его слава!

Но человек отходил от окна и садился писать. Писал письмо за письмом, рассказ за рассказом, книгу за книгой. Так проходили годы – в тоске и трудах. В этой убогой комнате были созданы замечательные произведения, восхищавшие и покорявшие русского читателя. Их автором был зачинатель русской романтической повести, декабрист, ближайший сподвижник Рылеева и друг Грибоедова – Александр Александрович Бестужев, прозванный в Дербенте Искендер-Беком.

Он родился в 1797 году в Петербурге, в замечательной семье, из которой четверо братьев стали декабристами. А начал литературную деятельность в 1818 году, когда ему было чуть больше 20 лет и когда он служил в чине прапорщика в лейб-гвардии в драгунском полку. Полк был расположен под Петергофом в Марли – отсюда и псевдоним «Марлинский», под которым Бестужев вскоре стал известен – сначала в критике, а потом и в литературе.
Во второй половине 1823 года Рылеев принял Бестужева в Северное тайное общество. В ту пору это уже блестящий адъютант герцога Вюртембергского, бывающий в большом петербургском свете.

В это же время он начинает вести подпольную работу. 14 декабря 1825 года в столице Российской империи произошло вооруженное восстание с целью свержения самодержавия.

Под командованием Бестужева был выведен на Сенатскую площадь Московский полк. После того, как восстание потерпело поражение, он сам явился на гауптвахту Зимнего дворца, и был арестован. В письме к Николаю I из Алексеевского равелина Бестужев с удивительной смелостью заявил, что если бы к декабристам присоединился Измайловский полк, он бы «принял команду и решился на попытку атаки, которой в голове… вертелся уже и план». По приговору суда Бестужев должен был отправиться на каторжные работы на 20 лет. Срок был сокращен затем до 15 лет. После вынесения приговора он был заключен в крепости в Финляндии, потом его отправили на поселение в Якутск и, наконец, по личному ходатайству перед царем, он был определен рядовым в Кавказский корпус. Наступил 1830 год. В это время Александр прибыл в Дербент.

Очень тяжело добирался он сюда. Вначале по Военно-Грузинской границе, а затем по побережью Каспийского моря, где ничто не говорило о близости населенных пунктов. На Кавказе разжалованные офицеры пользовались некоторыми льготами. Они могли находиться в обществе офицеров, при отличии в боях их награждали и создавали благоприятные условия. Однако положение Бестужева в Дербенте было совсем иным. Он перенес длинную вереницу унижений. Особенно он страдал от командира батальона Я.Васильева. Началось с того, что, узнав, кто перед ним, командир смачно выругался. Обычно за малейшую провинность солдата избивали палками, а так как Бестужев был солдатом, то, чтобы не быть наказанным, ему приходилось выполнять самые нелепые приказы Васильева. Это было очень обидно, ведь солдат в данном случае был гораздо умнее своего начальника.

За участие в обороне Дербента батальону, в котором служил Бестужев, были пожалованы два креста. Солдаты и ротные командиры определили: один крест – Бестужеву, но Васильев отложил награждение в долгий ящик, с казарменной откровенностью дав понять, что награды тому не видать. В дагестанской ссылке находился и брат Александра – Петр Бестужев. Всего 100 верст отделяло братьев, но видеться им категорически запрещалось. Петр Бестужев служил в Тарках, там он впоследствии сошел с ума. Александр держался ценою больших усилий. Своеобразной отдушиной для него стали литературные занятия.

Именно к дербентскому периоду относится бурное пробуждение творческой деятельности Бестужева. Штрафной солдат, больной и притесняемый, он создает все новые и новые произведения. Круг его тем необыкновенно широк и разнообразен. Он пишет повесть «Мореход Никитин», «Лейтенант Белозор». В Дербенте же создаются «светские повести» Бестужева «Испытание» и «Фрегат «Надежда», дописывается историческая повесть «Наезды». А в 1832 году, когда ссыльный декабрист томился в Дербенте, в России вышел сборник его произведений «Русские повести и рассказы», что явилось событием в литературной жизни. Издатель «Московского телеграфа» Н. Полевой писал о Бестужеве: «Можно сказать решительно, что из живущих ныне повествователей ни один не сравняется с ним в силе творчества… Теперь перед ним все на коленях».

Каково было его настроение в годы ссылки, как ему жилось, говорят его строки: «Брошен в климат, убийственный для здоровья, в общество, удушающее душу, я не нахожу в товарищах людей, которые бы могли понять мои мысли, не нахожу в азиатцах, кто бы разделял мои чувства. Все окружающее меня так дико или так ограниченно, что берет тоска и досада. Скорей добудешь огня, ударяя лед о камень, чем занимательность из здешнего быта». Достойно удивления: откуда писатель черпал духовные и физические силы, создавая свои произведения? «Бытие мое, бог знает, что такое, – смертью назвать грешно, а жизнью – совестно», – писал он своим братьям-декабристам.

Жизнь в Дербенте ничем не отличалась от сибирской каторги. Не случайно Дербент в то время называли «Кавказской Сибирью».

Но все же тяжесть казарменного быта скрашивали поездки по Дагестану. Бестужев много ездил по нашему краю. Будучи в Касумкенте и Курахе, он наблюдал природу южного Дагестана, видел покрытые вечными снегами вершины Базар-Дюзи и Шах-Дага, слышал рев бушующих рек Самура и Гюльгери-чая. Во время похода в Чиркей он был поражен угрюмостью скал Салатау и Гимринского хребта. Писатель бывал в кумыкских аулах: Буйнак, Тарки, Кафыр-Кумух, Чумескент, в аулах Табасарана. Ему удалось побывать в сердце гор – ауле Кумух. Тут, в Нагорном Дагестане, перед писателем одна за другой возникали картины суровой и величественной природы неведомого края. Они будили воображение и рождали образы. Возвратившись из той или иной поездки, он писал письма родным и знакомым. В письмах то и дело мелькали фразы: «Я слышал… воинственные песни аварцев и наблюдал нравы горцев», «...Я по целым часам прислушиваюсь к ропоту горных речек и любуюсь игрой света на свежей зелени и яркой белизне снегов», «О, люблю я горы!». Чтобы лучше познать быт горцев, он изучает азербайджанский и кумыкский языки, мечтает переодеться и уйти в аулы Табасарана или Аварии и пожить жизнью самих обитателей гор. День за днем он накапливает материалы по истории, этнографии Дагестана, записывает песни и сказания горцев.

Он писал: «Аварцы – народ свободный. Не знают и не терпят над собой никакой власти. Каждый аварец называет себя узденем, а если имеет есыря (пленного), то считает себя важным барином. Бедны, следственно, храбры до чрезвычайности; меткие стрелки из винтовок; славно действуют пешком; верхом отправляются только в набеги, и то весьма немногие. Лошади их мелки, но крепки невероятно. Верность аварского слова в горах обратилась в пословицу. Дома тихи, гостеприимны, радушны, не прячут ни жен, ни дочерей; за гостя готовы умереть и мстить до конца поколений. Месть для них – святыня, разбой – слава. Впрочем, нередко принуждены бывают к тому необходимостию».

Бестужев пользовался неограниченным доверием и уважением у горцев. «Все горцы от меня без ума», – писал он, вернувшись из поездки по южному Дагестану. В другом письме он сообщал: «Меня любят очень татары за то, что я не чуждаюсь их обычаев, говорю их языком». О любви дербентцев к писателю свидетельствовало много документов. Кавказский ссыльный Я. Костенецкий в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина», писал: «Когда Бестужев покидал Дербент, все городское население провожало его и верхом и пешком верст за двадцать от города, до самой реки Самура, стреляя по пути из ружей, пуская ракеты, зажигая факелы; музыканты били в бубны и играли на своих инструментах, другие пели, плясали… и вообще вся толпа старалась всячески выразить свое расположение к своему любимому Искендер-Беку».

В 1832 году в Москве за подписью «Александр Марлинский» была напечатана его известная повесть «Аммалат-Бек». В предисловии автор говорил: «Описанное выше происшествие не выдумка. Имена и характеры лиц сохранены в точности». В повести даны яркие, характерные для Дагестана, пейзажи. Подробно и точно описаны Хунзах, Буйнакск, Дербент. Писатель хорошо знал историю Дербента. В «Аммалат-Беке», а затем в «Мулле-Нуре» он дал образное описание древнейшего города Кавказа. Хорошо переданы писателем в повести кумыкские народные празднества. Даны колоритные картины дагестанской природы. Показал людей с сильными страстями и сложными характерами. В повести много мест, которые рассказывают о взаимоотношениях горцев и русских. В ней нет и тени шовинизма: сочувственно относился к простым горцам, восторгался их храбростью и удалью, восхищался трудолюбием горцев.

«Аммалат-Бек» произвел в России глубокое впечатление. Им зачитывались. Композитор Афанасьев впоследствии написал оперу «Аммалат-Бек». Александр Дюма, путешествовавший по России, также горячо заинтересовался повестью и использовал ее сюжет для своего романа из дагестанской жизни «Селтанета». Вслед за «Аммалат-Беком» появилась другая его крупная повесть «Мулла-Нур». Герой повести Мулла-Нур, так же, как и Бек, историческое лицо. Этот необыкновенно смелый и отважный «разбойник» был современником автора и пользовался широкой известностью в южном Дагестане и Азербайджане. Он грабил богатых и раздавал свою добычу бедным. Бестужев таким его и изобразил – благородным и романтическим разбойником. В повести выведен и образ мужественного и честного юноши из Дербента Искендер-Бека. Нет сомнения, что писатель наделил его автобиографическими чертами.

В Дербенте в редкие часы отдыха Бестужев наблюдал уличные сценки, общался с жителями, рисовал, записывал, не доверяя цепкой памяти. Он уже владел кумыкским языком, понимал по-азербайджански, по-лезгински – в образованных семьях считался своим человеком. Знакомые знали, что в России его повести печатаются, что от них все в восхищении, что их ценит даже сам Пушкин. Казалось, что Александр вскоре будет освобожден от надзора, что его перестанут преследовать, он получит разрешение на въезд в Россию. Дела складывались хорошо еще и в другом отношении. Полюбил девушку, 19-летнюю Ольгу, дочь отставного унтер-офицера Нестерцова. Девушка отвечала взаимностью. В верхнем магале Бестужев снял две комнаты. Ольга приходила к нему, прибирала по дому, стирала и гладила солдатское белье. Оба были счастливы. Но в один из таких вечеров произошло несчастье.
В марте 1833 года из Дербента писатель отправил письмо брату Павлу, в котором писал: «Я держу всегда под изголовьем кинжал или пистолет… Не хотел бы без бою погибнуть в постели от руки разбойника. Надобно тебе сказать, что ко мне иногда ходила за шитьем белья девушка Ольга, дочь умершего унтер-офицера. Она пришла в мою квартиру 23 февраля, часу в восьмом… Она рассказывала мне много смешного: я громко хохотал. Она резвилась на кровати, то вскакивая, то прилегая на подушки, и вдруг кинулась на них правым плечом… в этот миг пистолет, лежавший между двух подушек… выстрелил и ранил ее в плечо, так, что пуля прошла внутрь груди. Я обомлел… Я кинулся к свечке… уронил… свечку, потом сбежал вниз… попросил позвать лекаря, известить дежурного по караулам… Больная рассказала все им, что описал я, очень подробно и потом повторила это разным особам: и матери со священником, наедине, и не однажды… она жила 50 часов… и умерла от излияния крови в легкие… Я почтил ее память приличными похоронами…».

Всем случившимся Бестужев был раздавлен. Предсмертные показания Ольги сняли с него обвинение. Однако случай этот дошел до Петербурга, и, конечно же, был не в его пользу.

Жизнь Бестужева была сложной, воззрения противоречивыми. Декабрист-вольнодумец, он порой высказывал покорность монарху; желая жизни, он искал смерти. Иногда его охватывало стремление выслужиться, получить офицерский чин и уйти в отставку, чтобы заняться русской словесностью. В 1834 году он был переведен в Ахалцих, а затем на черноморское побережье Кавказа. Тяжелые походы, сырой климат продолжали подтачивать здоровье писателя. «Ей богу, лучше пуля, чем жизнь, которую я веду», – писал он брату Павлу. Через три года, после отъезда из Дербента, он услышал о гибели Пушкина. 23 февраля 1837 года, в четвертую годовщину трагической гибели Ольги, он поднялся на гору святого Давида в Тифлисе, постоял на коленях у могилы А.С. Грибоедова и плакал по А.С. Пушкину.

7 июня 1837 года у мыса Адлер высадился десант, в котором командовал взводом Грузинского полка. Здесь его ранило. Он остался лежать в лесу под дубом. На другой день был обмен убитыми, но тело писателя не нашли. Это породило множество версий, догадок, предположений. Находились «очевидцы», рассказывающие самые невероятные «факты», вплоть до того, что будто писатель перешел на сторону Шамиля и служит советником у имама Дагестана… Бесспорно одно: Россия преждевременно потеряла еще одного достойного сына.

Тахнаева Патимат

«…ЕДИН НА ВСЮ РОССИЮ" (О ДЕРБЕНТСКОМ ПЕРИОДЕ ПИСАТЕЛЯ И ДЕКАБРИСТА А.А. БЕСТУЖЕВА-МАРЛИНСКОГО).

Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797-1837) — известный русский писатель и декабрист происходил из семьи обедневшего дворянина А. Ф. Бестужева, известного своими радикальными взглядами, смелого проповедника идей просвещения и гражданского равенства. Не удивительно, что пятеро его сыновей - Николай, Александр, Михаил, Петр и Павел - стали декабристами.

Александр Марлинский был отдан на учение в Горный корпус, учился хорошо, но возненавидел математику и вскоре поступил юнкером в лейб-гвардии Драгунский полк, стоявший в «Марли», близ Петергофа (отсюда и псевдоним «Марлинский»). Спустя год, в 1818 году Марлинский был произведён в корнеты и назначен адьютантом к главноуправляющему путями сообщений генералу Бетанкуру, a после - к герцогу Вюртембергскому. В 1824 г. Марлинский сходится с Рылеевым, вместе с ним издаёт знаменитый альманах «Полярная Звезда». Перед молодым человеком открывалась блестящая служебная, светская и литературная карьера, но дружеские связи вовлекли его в заговор, разрешившийся 14 декабря 1825 г. открытым восстанием на Сенатской площади.
Как и другие руководители восстания был приговорен к смертной казни, замененной по конфирмации 20-ти летней каторгой (срок был сокращен до 15 лет) и поселением в Якутске. Отсюда, в 1829 году, спустя 21 месяц, Бестужев по его личному прошению будет переведен рядовым на Кавказ, в действующую армию (с особым указанием императора не повышать его в чине независимо от боевых заслуг). Наместник Кавказа И.Ф.Паскевич, который с 1827 стал вместо А.П. Ермолова (уволенного в отставку, замеченного в симпатиях к декабристам) определил его в 14-й егерский полк, квартировавший в Тифлисе.

Однако переезд из сонного Якутска на романтический Кавказ вскоре закончился нелепой высылкой в Дербент, в дербентскую крепость. Еще в Тифлисе было ясно: в Дербенте Бестужева ждало беспросветное прозябание в качестве гарнизонного солдата. О причинах такого неожиданного поворота судьбы Бестужев с досадой писал в Москву своим друзьям, братьям Ксенофонту и Николаю Полевым: «….Паскевич сыграл со мною штуку, заставя больного, с постели, зимой, без теплой одежды (ибо все мои пожитки оставались в штаб-квартире полка), без копейки денег ехать верхом сюда из Тифлиса. Это было, не говорю жестоко, но бесчеловечно. И за что же?.. Г-ну Стрекалову сказали, что я удачно волочусь за одной дамой, которой он неудачно строил куры - и вот зерно преследований».

Дербент Бестужеву не понравился. Это у Дюма «заря ахнула», увидев древний город, а Бестужев в письме к своему приятелю доктору Эрману уныло делится первыми впечатлениями: «…Теперь я живу, то есть дышу в Дербенте, городе с историческим именем и с грязными улицами. Здесь Кавказ, рассыпавшись холмами, исчезает в волнах Каспия… Ни один минарет, ни одна высокая мечеть или какое величавое здание не красит города: он погребен между двух дряхлых стен, и лишь крепость нагорная разнообразит немного вид его. Кровли плоски, дома набросаны друг на друга, обмазаны землей и вовсе без окон. Улицы так узки, что иной буйвол чертит рогами узоры по обеим стенам… Город довольно многолюден, но если что заслуживает здесь внимания, так это неисчислимое народонаселение кладбищ, на несколько верст, окружающих Дербент…». Его отношение к новому месту службы так и не изменится, позже в одном из писем он напишет: «Я живу на склоне Кавказа и не вижу его. Вдали пустое море, кругом безрадостная степь, вблизи грязные стены».

Бестужеву предстоит прожить здесь больше трех лет, с 1830-го по 1834-й. Об этом периоде Бестужева-Марлинского, спустя чуть более полувека, в 1897 г. известный историк кавказских войн генерал В.А.Потто напишет: «…Тяжелая однообразная служба в гарнизоне с ружьем в руках и с ранцем за спиною, он целые часы проводит в утомительных строевых занятиях, назначается в караулы или держит секреты. Среди такой обстановки Бестужев, человек с высоким образованием, страдал физически и нравственно. Бестужев попал под начальство грубого и жестокого командира, одного из тех выслужившихся солдат, которых в армии называют Бурбонами. …Но и в Дербенте находились люди, которые умели ценить великий талант писателя, и для Бестужева нашелся уголок, где он отдыхал душою. Это было семейство тамошнего коменданта Ф.А. Шнитникова».

Казарменное положение тяготило Бестужева. Он обратился к командиру батальона с просьбой разрешить ему жить на квартире - в Кавказском корпусе разжалованным офицерам допускались подобные вольности. Очень скоро Бестужев снял комнату неподалеку от цитадели, в двухэтажном доме «татарина Ферзали». Комната плохо протапливалась. «Мороз у нас сильный и, вообразите, что у меня мерзнут руки на письме - так холодна моя хата, хотя дров жгу без милости», - писал он несколько месяцев спустя братьям Полевым в Москву. Зато являться в казарму вовремя ему не составляло никакого труда.

Боевых действий в Дербенте, увы, не предвиделось. Выявить себя в бою, чтобы восстановить свое имя, пока не представлялось возможным. Единственной надеждой на перемену в его мучительном положении бесправного ссыльного оставалась литература.

С 1830 года Бестужев получает возможность вернуться к литературному труду. Публикации в столичных изданиях последуют одна за другой, подписанные псевдонимом Марлинский или инициалами А.М., А.Б. - с пометкой «Дагестан», так как имя Бестужева в 30-х годах было под запретом. Этими произведениями Бестужев-Марлинский в короткое время приобрёл себе огромную известность и популярность у читающей публики. И. С. Тургенев вспоминал, что Бестужев-Марлинский «гремел как никто - и Пушкин, по понятию тогдашней молодежи, не мог идти в сравнение с ним». А горячие поклонники творчества Марлинского, издатели журнала «Московский телеграф» братья Полевые называли Марлинского русским Гюго и Гофманом, отзываясь о нем как о счастливом опасном сопернике Ф. Купера. Его «Аммалат-Беком» зачитывалась вся Россия. О стихах из «Аммалат-Бека» Белинский говорил, что «…и Пушкин не постыдился бы их назвать своими». Бестужев написал много очерков и рассказов из жизни Дагестана – «Шах Гусейн», «Кавказская стена», «Прощание с Каспием», «Письма из Дагестана» и др. В них и по настоящее время представлен интереснейший исторический и этнографический материал. А в январе 1833 г. в Петербурге выйдет долгожданный пятитомник его повестей, очерков и рассказов «Русские повести и рассказы». Собрание сочинений включало в себя произведения, написанные еще в Петербурге и подписанные фамилией Бестужев, и новые, кавказские вещи, которые ему пришлось подписать псевдонимом Марлинский. На титуле томов не значилось ни фамилии, ни псевдонима автора.

Занятие литературой приносит Бестужеву неплохие доходы, если не сказать – очень хорошие. Известный столичный книгоиздатель А.Смирдин предлагает ему 300 р. за лист, но Бестужев настаивает на 500-х. Он даже не скрывает своего недовольства – Смирдин платит ему 5 тысяч в год за 12 листов, в то время как Пушкину в то же время платил «по червонцу за каждую строчку стихов, а за помещенное в «Библиотеке для Чтения» в 1834 г. стихотворение «Гусар» заплатил 1200 рублей».

На первый взгляд, служилось рядовому Бестужеву в Дербенте довольно пресносно. Все свои досуги Александр Александрович проводил у Шнитниковых, у «премилого и преумного семейства», как писал он брату Павлу. Шнитниковы стали Бестужеву как родные. С ними можно было говорить о литературе, о том, что вот «насилу дочел 4-ю песнь Дантова «Paradiso» и отчего у Данта «так пышен ад мучениями и так скучен рай иносказаниями», о том, как чуден Гюго, что он «на плечах своих выносит в гору всю французскую словесность и топчет в грязь все остальное и всех нас, писак», о Бальзаке, о романтизме…

Находясь в Дербенте, Бестужев оставался в курсе всех происходящих событий и в свете, и литературе. Он читал столичные газеты, держал обширную корреспонденцию, но ему хотелось побольше знать обо всем, о том, как движется российская словесность. «Сюда же долетают только блестки, падающие с платья новой литературы», — жаловался он Полевым. Когда же до него дошли слухи о том, что А.Пушкин, его старинный знакомец и любимый поэт, «огончарован» и собирается жениться, он с тревогой писал матери в Петербург: «Он вовсе перестанет петь, если это правда». «Скажите ему от меня, - писал он Н.А. Полевому, - ты надежда Руси, не измени ей, не измени своему веку, не топи в луже таланта своего, не спи на лаврах»...

В письмах его часто встречаются такие строчки, как «…благодарю за все посылки. Ложки и ноты получил вчерась», «…живу один. Ленюсь... частию виноваты в том и сердечные проказы. Каюсь - и все-таки ленюсь», «…получил от вас книг и пелеринки для Шнитниковой и помады». А однажды Полевой присылает своему ссыльному другу белую круглую пуховую шляпу, которая по тем временам являлась верным признаком карбонария (члена тайной революционной организации Италии 1830-х гг., борца за конституционные преобразования)!
А в ноябре 1832 года в Дербент прибыл со своим штабом главнокомандующий всеми войсками Кавказской линии барон Розен, в котором служил младший брат Бестужева, Павел. Встреча с любимым братом доставила Александру Бестужеву большую радость. Они хоть несколько дней пробыли вместе.

Но было и другое. Караулы. Посты. Лазарет. И многочасовые подготовки к смотрам. Невыносимо тяжелая, бессмысленная муштра - эта вытяжка носков, этот гусиный шаг, который приходилось проделывать в полном боевом снаряжении, с тяжелым кремневым ружьем, когда учились держать ногу на весу при тихом шаге. Шнитников, на правах коменданта, иногда вызывал к себе плац-майора Васильева, грубого солдафона, мучившего Бестужева придирками по службе, и говорил ему: «Прошу вас помнить: солдат в батальоне у вас много, а писатель Марлинский - един на всю Россию». Васильев желчно отрезал: «Марлинского у меня по спискам не значится! А солдат Бестужев есть солдат, и только». Шнитников не сдавался: «Верно, что солдат. Но ежели не цените в нем писателя, так имейте хотя бы уважение к бывшему офицеру лейб-гвардии...»

Во время осады Дербента имамом Газимухаммадом рядовой Бестужев первым бросался в огонь (в одном из сражений пуля сбила шапку, в двух местах прошила шинель да насквозь пробила ложе ружья), храбро вступая в «гомеровские» стычки с неприятелем. И когда на батальон 10-го Грузинского линейного полка прислали два Георгия, солдаты единодушно признали, что один Георгиевский крест бесспорно заслужил рядовой 1-й роты Бестужев. Офицеры полка присоединились к этой оценке. Бестужев говорил: «Я заслужил этот крест грудью, а не происками». Он уже предвкушал свободу, как неожиданно случилось, как он сам позже об этом напишет - «важное несчастье»…

«…23 февраля 1833 года на квартире рядового Бестужева, в его отсутствие, девушка Ольга Нестерцова, которую он искренне любил, …нечаянным случаем ранила себя из пистолета в правое в плечо… и померла на третий день»,- сообщал в рапорте комендант Дербента майор Шнитников военно-окружному начальнику в Дагестане. Лишь спустя неделю Александр Бестужев будет в состоянии сесть и написать брату о том, что произошло в тот роковой вечер. Начиналось письмо со слов: «Любезный друг и брат Павел! Неумолимая судьба не перестала преследовать: у меня случилось важное несчастье…». Заканчивалось письмо словами «…невинный и несчастный брат твой Александр». Бестужев сделал все, чтобы почтить светлую память Ольги. По его настоянию Олю похоронили на самой верхушке холма, где раскинулось южное христианское кладбище. Он заказал местным каменщикам-ремесленникам надгробие по собственному эскизу. На плите изображалась роза, которую поражали молнии. Под розой стояло одно слово: «Судьба».
Молва жестоко обвинила Бестужева. Следствие, длившееся в течение трех месяцев, признало Бестужева невиновным.

Гибель девушки стала одной из причин отказа в награждении и производстве офицеры. Боевые подвиги Бестужева, его безрассудная храбрость и мужество не получили заслуженной награды. Он не скрывал своей искренней досады по этому случаю: «Грусть смертная, - писал он в Тифлис брату. - Когда же я могу вновь заслужить сей крест, трижды заслуженный? Меня лишают средства к отличию и говорят — отличись более. Забросили в гарнизон и, когда необычный случай дал средства оказать храбрость, лишают награды!»
Оставаться в Дербенте после всего этого казалось бессмысленным. Чего он добился за четыре года дербентского прозябания? Утвердился как литератор и талантливый писатель Александр Марлинский? Александр Бестужев продолжал оставаться все тем же разжалованным рядовым полуроты 10-го Грузинского линейного полка. Бесправным солдатом. Терялась всякая надежда на выслугу, на офицерские погоны, которые могли избавить его от тягостного положения. Он забросал письмами брата Павла, который служил при штабе в Тифлисе, прося его помочь перевестись из Дербента в какой-либо действующий на кавказской линии полк.

А пока он переменил квартиру. Его новое жилище в небольшом, в две комнаты, одноэтажном домике у Старой мечети. Все это время он ничего не пишет. Кроме писем. Трагическая гибель Ольги выбила его из колеи. Из письма к Николаю Полевому: «Я очень грустен теперь, очень; я плачу над пером, а я редко плачу! Впрочем, я рад этому: слезы точат и источают тоску, а у меня она жерновом лежала на сердце...»

Ни что не приносило утешения, даже сны. Из письма к Ксенофонту Полевому: «23 ноября 1833. Дербент. Да, в эту ночь я видел себя ребенком, видел отца моего, доброго, благородного, умного отца; видел, будто мы ждем его к обеду от графа Александра Сергеевича Строганова, который бывал именинник в один день с нами... И все заботы хозяйства, раскладка вареньев на блюдечки, раскупорка бочонка с виноградом, и стол, блестящий снегом скатерти, льдом хрусталя, и миндальный пирог с сахарным амуром посредине, и себя в новой курточке, расхаживающего между огромными подсвечниками, в которые ввертывают восковые свечи, - и все это виделось мне точь-в-точь как бывало. Но кругом было сумрачно, внутри меня холодно… Я проснулся с досадою...»
15 апреля 1834 года А. Бестужев покинул Дербент.

Кавказский ссыльный Я. Костенецкий в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина», писал: «…когда Бестужев покидал Дербент, все городское население провожало его и верхом и пешком верст двадцать от города, до самой реки Самура, стреляя по пути из ружей, пуская ракеты, зажигая факелы; музыканты били в бубны и играли на своих инструментах, другие пели, плясали… и вообще вся толпа старалась всячески выразить свое расположение к любимому своему Искендер-Беку».

PS. После Дербента А.Бестужев в чине прапорщика продолжил службу на Черноморском побережье Кавказа. Погиб в бою с горцами 7 июня 1837 года на мысе Адлер.

Александр Бестужев. Акварель Н.А. Бестужева. 1839 г.