Валентина Колесникова

Вот старушка!
(Мария Казимировна Юшневская)

Так совпало, что две из 11 декабристских жен, старшие из всех, были одногодками. И Александра Васильевна Ентальцева, и Мария Казимировна Юшневская родились в 1790 году.
И судьбы их — и до и после Сибири — сложились очень похоже. Обе рано вышли замуж, не были счастливы в браке и скоро расстались с мужьями. Обе имели дочерей от первого брака.
Второе их замужество было по большой любви взаимной, мужья были людьми высокообразованными, благородными и нежно о своих женах заботящимися.
Обе женщины во втором своем браке детей не имели.
И что самое поразительное — они и вдовами стали почти одновременно — с разницей в один год: А.П. Юшневский умер в январе 1844 г., А.В. Ентальцев — в январе 1845 г. И обеим вдовам по монаршей «милости» было категорически отказано вернуться на родину; обе добровольные изгнанницы еще 10 лет оставались — вынуждены были оставаться — в Сибири, будто отбывая за ушедших мужей срок их ссылки до самой амнистии.
Есть сходство и еще в одном: предельная скудость сведений о них по сравнению с другими женами. Причина тому — и в ранней смерти их мужей, и в том, что они не оставили мемуаров, а в письмах и мемуарах декабристов им уделено очень малое внимание. В вышедших в 1908 г. в Киеве «Письмах декабриста Алексея Петровича Юшневского и его жены Марии Казимировны из Сибири» много таких бытовых и семейных подробностей, которые вряд ли могут быть интересны современному читателю.
Как и о других декабристских женах, мы почли целесообразным рассказать о Марии Казимировне Юшневской словами друзей декабристов — из их писем и мемуаров.
Розен в своих воспоминаниях писал:
«Большие достоинства имел Алексей Петрович Юшневский, бывший генерал-интендант 2-й армии. Он был стоик во всем смысле слова, с твердыми правилами, умом и сердцем любил свое отечество и без малейшего ропота переносил все испытания и лишения.
Юшневский был женат на вдове (мемуарист ошибается: данных о смерти первого мужа Юшневской нет. — В.К.), не имел детей, но одну падчерицу. Жена его Марья Казимировна приехала к нему в одно время с моею женою».
Мария Казимировна Круликовская (1790-1863) была дочерью провиантского комиссионера Казимира Павловича Круликовского. Она рано вышла замуж за некоего Анастасьева, но скоро развелась с ним (в мемуарах некоторых декабристов они называют ее вдовою первого мужа).
От этого брака у Марии Казимировны была дочь Софья, которую очень полюбил Алексей Петрович, когда женился на Марии Казимировне. Софья тоже очень любила отчима. Достаточно сказать, что когда мать в декабре 1826 г. обратилась к Бенкендорфу с прошением следовать за мужем в Сибирь, Софья настойчиво просила графа Бенкендорфа сопровождать мать и быть подле отчима. Марии Казимировне вышло позволение следовать за мужем, а Софье отказано. И все же, Софья Алексеевна, выйдя замуж за художника Христиана Рейхеля, с мужем в начале 1840-х годов поселилась в Сибири, в Кяхте, где некоторое время после смерти Юшневского жила у них Мария Казимировна, а по дороге на Туркинские воды в 1849 г. их навещал И.И. Пущин и был в восторге от этой славной семьи.

***

В отличие от многих декабристских жен в мемуарах сибирских изгнанников нет описания внешности Марии Казимировны. Зато осталось несколько ее портретов, которые в разные годы написал в Петровском заводе Н.А. Бестужев. Н.А. Бестужев очень любил добрую Марию Казимировну и на протяжении 9 лет, что они вместе были в тюрьме в Петровском заводе много раз писал ее портреты. До наших дней дошли, к сожалению, только три.
Первый — это миниатюрный портрет немолодой женщины, писанный гуашью на слоновой кости. Брат Николая Александровича Михаил Бестужев в июне 1862 г. послал его М.И. Семевскому: «К вашей коллекции посылаю портрет м-м Юшневской, — писал он, — рисованный братом Николаем и очень похожий».
Портрет выполнен в 1831-1832 годах. И.С. Зильберштейн высоко оценил художественное исполнение портрета и считал, что «портрет Юшневской весьма значителен по характеристике. В лице ее чувствуется большая доброта.
Миниатюра эта — ценный вклад в созданную Бестужевым в Сибири портретную галерею замечательных женщин».
На втором портрете Юшневская изображена в том же наряде, что и в миниатюре, но портрет выполнен акварелью и изображение поколенное, а на миниатюре — погрудное.
Третий портрет явно относится к последним годам пребывания Марии Казимировны в Петровском заводе. Он не завершен, художник тщательно выписал только лицо. И.С. Зильберштейн делает предположение, что это начатая и незаконченная копия того портрета, который Юшневская послала деверю Семену Петровичу с каким-то знакомым его, сопроводив письмом: «Он увез мой портрет, увез бы и портрет брата твоего, но нет теперь сделанного. Он хотел его показать вам, как я изменилась. Теперь я еще более не похожа на себя: этот портрет нарисован до моей болезни».
Об этом портрете И.С. Зильберштейн пишет: «Портрет повествует о нелегкой доле Юшневской. Реалист Бестужев передал в облике рано состарившейся женщины ее тяжелую судьбу. И вместе с тем он выразил и своеобразную поэтичность ее не очень сложного духовного склада». А сама Мария Казимировна писала Пущину о своем портрете так: «Может, вы увидите мой портрет — очень похожий, вновь сделанный. Вот старушка!»
Изустное же описание Юшневской — очень своеобразное, не очень объективное, а главное — не рисующее черт лица или впечатления от этого лица, скорее просто собственное видение — дала только Волконская. «Юшневская... уже пожилая, она ехала от Москвы целых шесть месяцев, повсюду останавливаясь, находя знакомых в каждом городе. В ее честь давались вечера, устраивались катания на лодках. Наконец, повеселившись в дороге, и узнав, что баронесса Розен уже в Верхнеудинске, она наняла почтовую телегу, как молния, пролетела вдоль нашего каравана и остановилась у крестьянской избы, в которой ждал ее муж. Ей было 44 года. Совсем седая, она сохранила веселость своей первой молодости».
Волконская «состарила» Марию Казимировну на четыре года. В 1830 году, когда она приехала в Сибирь, ей было 40 лет. Молодости Волконской простительно даже некоторое осуждение «веселости» Юшневской.
Это потом она узнала, что «пожилая» Юшневская, чтобы как-то обеспечить свое путешествие в Сибирь, продала последнюю шубу и серебряные ложки, а снаряжала ее в дальний путь Е.Ф. Муравьева. Сомнение вызывает и информация о нанятой «почтовой телеге» — у Юшневской была карета, подаренная ей Е.Ф. Муравьевой.
Собственно этим изустным восприятием Марии Казимировны Волконской можно было бы пренебречь, имея ее прекрасные портреты кисти Н.А. Бестужева.
Но это описание — единственное и в нем есть какие-то живые штрихи, которые дополняют живописные изображения Юшневской.

***

Мария Казимировна вряд ли знала о принадлежности Алексея Петровича Юшневского к тайному обществу.
В Тульчине, где он служил и они жили постоянно, она не могла не знать о частых заседаниях и вечерах, в которых принимали участие одни и те же офицеры 2-й армии, в том числе и ее муж. Но воспринимала их — как обычные офицерские пирушки.
Живость и веселость характера делали Марию Казимировну — генеральшу — «дамой, приятной во всех отношениях» и всеми любимой. Она активно жила тульчинской светской жизнью и скучные армейские дела мужа весьма мало ее заботили.
Безусловно, ее удивил и озадачил, как и все тульчинское общество, арест П.И. Пестеля 13 декабря 1825 года. С Павлом Ивановичем ее муж был особенно дружен, тот часто бывал в их доме и всем нравился Марии Казимировне: манерами, обхождением, приятностью беседы. Она, как и многие в Тульчине, находила, что он похож на Наполеона. А Наполеона — судя по тогдашним литографиям с его портретов, — она считала эталоном мужской красоты.
Нет сомнения, что Мария Казимировна ничего не знала ни о тайном обществе, ни того, что общество это в Тульчине возглавлял П.И. Пестель, а ее муж Алексей Петрович был одним из его ближайших помощников в руководстве обществом.
Поэтому арест Юшневского она восприняла, как и арест Пестеля, как некую досадную ошибку, которая вот-вот будет исправлена. Но время шло, из Петербурга вестей не было, зато произошло множество арестов офицеров — преимущественно молодых — поручиков, подпоручиков, прапорщиков.
Мария Казимировна взволновалась не на шутку.
Об ошибке речь уже не шла, и Юшневская с тревогой и нетерпением ждала вестей из Петербурга, потому что в приходящих в Тульчин газетах или вообще об арестах не говорилось, или говорилось так невнятно и невразумительно, что понять что-то было трудно. Арестованных только в одном сообщении назвали уголовными преступниками — но какое отношение это имело к ее мужу и Павлу Ивановичу Пестелю, к другим офицерам 2-й армии?..

***

О приговоре мужу Мария Казимировна, остававшаяся в Тульчине после ареста А.П. Юшневского, узнала из столичной газеты «Русский инвалид, или Военные ведомости» за 17 июля 1825 г.: генерал-интендант А.П. Юшневский был осужден по первому разряду и после конфирмации приговорен к пожизненной каторге.
Через несколько дней после этого она отправилась в Петербург и подала прошение разрешить ей последовать за мужем в Сибирь.
Она, в частности, писала в этом прошении: «Для облегчения участи мужа моего повсюду по следовать за ним хочу. Для благополучия жизни моей мне больше теперь ничего не нужно, как только иметь счастье видеть его и разделить с ним все, что жестокая судьба предназначила... Про жив с ним 14-ть лет счастливейшей женой на свете, я хочу исполнить священнейший долг мой и разделить с ним его бедственное положение.
По чувству и благодарности, какую я к нему имею, не только бы взяла охотно на себя все бедствия в мире и нищету, но охотно бы отдала жизнь мою, чтобы только облегчить участь его».
Прошло несколько месяцев, прежде чем пришло разрешение следовать за мужем в Сибирь. А потом начались сборы. Были они нехитрые, но заняли довольно много времени. Оказалось, что средств на такую дальнюю дорогу, а тем более на проживание в Сибири просто не было. Видимо, Юшневские в Тульчине жили на казенной квартире, а другой недвижимости, которую она могла бы продать, не было. И тогда Мария Казимировна начала продавать все, что имело хоть какую-нибудь серьезную цену. Оказалось, что ее шуба и серебряные ложки — самые ценные вещи в их семье.
Не совсем ясно, почему Юшневская потом поехала в Москву — то ли прощаться с родственниками и, может быть, надеясь на их материальную поддержку, то ли ее пригласила Екатерина Федоровна Муравьева, может быть, узнавшая о стесненности в средствах Марии Казимировны.
Так или иначе Юшневская оказалась под добрым любящим крылом Екатерины Федоровны.
Екатерина Федоровна Муравьева — мать братьев декабристов Никиты Михайловича и Александра Михайловича — была добрым гением, другом и помощником не только декабристов — друзей сыновей, но всех, кто нуждался в помощи, заботе и участии. Особенно заботлива была к женам, решившим следовать за мужьями.
М.К. Юшневская писала деверю С.П. Юшневскому 23 мая 1830 г., когда ехала уже на каторгу, с дороги: «Я столько была счастлива в Москве, что никогда еще в моей жизни нигде меня столько не ласкали и не любили... Представь себе, что я без гроша приехала в Москву и нуждаясь во всем, и в такое короткое время и с такими выгодами проводили меня из Москвы в такой путь!
Я еду теперь в Сибирь, имея все, что только мне нужно. Дала Катерина Федоровна коляску, за которую заплатила 300р. серебром и которая сделана на заказ лучшим мастером в С. Петербурге.
Одним словом, она меня так проводила в дорогу, что, если бы я была ее дочь любимая, она не могла бы больше входить во все подробности и во все мои надобности».
И, как знать, не снаряди ее Екатерина Федоровна Муравьева так основательно в путешествие, удалось ли бы Юшневской добраться до Сибири?
Но, думается, добрые чувства, которые она вызывала у всех своей добротой, простотой, добросердечием и готовностью помочь или быть полезной, могли вполне сподвигнуть кого-то одного или нескольких ее знакомых на помощь ей в сибирском ее вояже.

***

Больших бедствий она не испытала — ни по пути в Сибирь, ни оказавшись в Сибири, а вот нищета власть над ней обрела сразу же. Комендант С.Р. Лепарский даже счел необходимым в официальном рапорте отметить «великую нужду» Юшневской, когда она приехала.
А.Е. Розен рассказал в «Записках» о некоторых подробностях жизни Юшневской в тюрьме и о причинах материальных трудностей Алексея Петровича, о чем другие мемуаристы упоминают вскользь:
«Супруги жили в Петровской тюрьме в стесненном положении, оттого что имение Юшневского было под запрещением. Даже наследник его, родной брат, не мог оным вполне распоряжаться, пока не кончилась ревизия интендантских дел 2-й армии. Это дело, долго тянувшееся, огорчало Юшневского в тюрьме...
По прошествии 8 лет прислали ему копию с донесением комиссии, в коей было сказано, что бывший генерал-интендант 2-й армии А.П. Юшневский не только не причинил ущерба казне, напротив того, благоразумными и своевременными мерами доставил казне значительные выгоды...»1
С первых дней пребывания в Петровском заводе Мария Казимировна очень подружилась с братьями Бестужевыми — Николаем и Михаилом. Она приехала в острог в 1830 году, и все девять лет, до окончания срока каторги для осужденных по первому разряду в 1839 году, она писала за них к их родным и друзьям.
В одном из писем она упомянула, что нередко по двое суток подряд пишет — вернее переписывает с черновиков — письма Бестужевых. Братья были безмерно благодарны ей, ибо их переписка с ее помощью за эти годы значительно «разрослась» и достигла — без преувеличения — огромных размеров. Мария Казимировна помогла Бестужевым не только быть в постоянной и тесной связи с их близкими в России, но и активно переписываться с друзьями декабристами, которые уже были на поселении в разных уголках Сибири.
Отправляя это огромное количество — еще и за нескольких других декабристов — писем, Мария Казимировна очень редко или чаще всего не упоминала о себе, своих делах и заботах.

1 По каким-то интендантским расчетам — в этом трудно разобраться — на Алексея Петровича было наложено взыскание — огромная сумма в 326 тысяч рублей. Сенат долгие годы рассматривал это дело и, наконец, признал, что взыскание было наложено неправильно. Но пока шла чиновничья волокита, супруги Юшневские были в очень стесненных материальных обстоятельствах, что тяжело отразилось на здоровье и жизни их. В немалой степени ранний уход из жизни Юшневского — следствие этого крючкотворства.

Н.И. Лорер в своих «Записках моего времени» заключал:
«Описывая наших дам, я кончу тем, что в продолжение всей нашей ссылки они постоянно были нашими ангелами-хранителями и первое время, когда нам не дозволялось писать самим, разделив нас между собой, занимались нашей корреспонденцией, уведомляя ежемесячно дорогих нашему сердцу в России».
Хотя Мария Казимировна миновала «читинский период» ссылки, в Петровском заводе она скоро познакомилась и подружилась со всеми женами, просто и естественно влилась в декабристскую общую семью.
Она не могла по своим средствам купить дом в Петровском, потому жила с Алексеем Петровичем, когда это было разрешено, на съемной квартире, создав, как и другие жены, уют, сделав дом гостеприимным и душевно теплым.
Ее быт, жизнь ничем практически не отличалась от жизни всех супружеских пар. В нескольких письмах она коротко и емко писала об этом:
М.К. Юшневская из Петровского завода сестре Бестужевых Елене Александровне:
«Жизнь наша такая единообразная, что один день можно на целый год полагать. Одно и то же, и ничего не изменяется в нашей здешней жизни: скука, горесть, страдания не покидают нас».
И почти о том же — брату мужа Семену Петровичу Юшневскому:
«Вообрази, как они мне близки. Живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых любезных родных наших».
Мария Казимировна, приехав уже в Петровский завод, не видела мужа в кандалах. Но Николай Бестужев, сделавший из кандалов декабристов кольца и для них и для их жен, сделал кольцо и для Марии Казимировны.
С.П. Юшневскому она, спустя годы, пишет, «что перешлет ему «железное кольцо, оправленное в золото. Оно будет сделано из «желез, которые носили все наши страдальцы», а также «железный крестик, сделанный из выломанного кусочка железа у окошечной решетки из того номера и того каземата, в котором жил твой добрый брат и я с ним».

***

В 1835 году Ивашевы потеряли своего годовалого первенца Сашу. Все жены, друзья декабристы разделяли их горе. Н.А. Бестужев успел написать акварельный портрет малыша, и он сохранился до наших дней. Часто бывали на могилке Саши в Петровском заводе родители и их друзья. Но в 1836 году казематский срок Ивашевых истек. Они уехали на поселение в Туринск. И за могилкой Саши ухаживали остававшиеся до 1839 года женщины.
Уже через две недели после отъезда Ивашевы получают письмо от М.Н. Волконской, которая пишет Камилле Петровне: «Дорогой и добрейший друг, я только что вернулась с могилы вашего ангелочка, где отслужила панихиду. Миша (4-летний сын Волконских) по собственному побуждению положил букет к его ногам. Я с Марией Казимировной Юшневской нарвала незабудок, которые она вам перешлет».
А еще через неделю Камилле Петровне пишет Юшневская и, посылая «незабудки от этого ангела», вкладывает всю доброту сердца и сострадание, казалось бы, в самое простое повествование. И это создает для осиротевшей, горюющей Камиллы Петровны иллюзию ее личного присутствия на могилке сынишки:
«Были с Марьей Николаевной у Саши... У Сашеньки лилий желтых и саран (полевых лилий) множество, много и разного сорта цветов, все так же, как было при вас, и будьте уверены, что по куда я здесь, буду все исполнять, как исполняли вы сами».
Радует Ивашеву Мария Казимировна и в другом письме: «Иван Иванович (Пущин) здоров, третьего дня ходил к Саше и сказал мне, что хочет посадить деревья.
Вчерась я была у Сашеньки: все там исправно, цветов много. Он молит о счастье своих добрых родителей».

***

В 1839 году из Петровского завода на поселение уехали последние узники, осужденные по первому разряду. В их числе и супруги Юшневские. Местом поселения им была определена деревня Кузьминская близ Иркутска. Однако там Юшневские не жили. Они сначала обосновались в деревне Куда, потом в Жилкино. И только в ноябре 1840 года — после долгих хлопот А.П. Юшневского и его брата Семена Петровича — их перевели в деревню Малая Разводная.
Каких-то радостных подробностей жизни М.К. Юшневской на поселении известно очень немного. Например, в 1840 г. она вместе с женой генерал-губернатора Восточной Сибири В.Я. Руперта Еленой Федоровной ездила лечиться на Туркинские серные воды.
Мария Казимировна много и активно переписывается со всеми декабристами, с их женами. Особенно много и часто пишет Камилле Петровне Ивашевой, которую любила больше всех. Может быть, еще и потому, что она напоминала ей дочь Софью.
И четырех лет не минуло со времени приезда Юшневских в Малую Разводную, как случилась страшная беда — неожиданная, непредвиденная, навсегда омрачившая жизнь Марии Казимировны. Об этом в мемуарах рассказывает А.Е. Розен:
«В 1839 году Юшневский был поселен в Оёке2, близ Иркутска, с некоторыми товарищами. Один из них, Ф.Ф. Вадковский, в 1844 году захворал опасно. Умер 7 января, и похороны его со вершились 10 января. Товарищи сговорились отнести гроб в церковь, чего Юшневский не мог сделать, потому что голова его не терпела холода. А ему пришлось бы идти по улице с непокрытою головою в сильный мороз. По этой причине он пришел в церковь один и стал подле гроба у изголовья умершего товарища.
Когда священник стал читать Евангелие, то Юшневский внезапно упал и тут же окончил жизнь свою...
Он окончил свои страдания 10 января 1844 года.., был окружен женою и друзьями». После смерти А.П. Юшневского генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт немедленно вошел с представлением о разрешении Марии Казимировне возвратиться на родину, в при надлежавшее ей имение в Киевской губернии.
Петербург ответил отказом. И только 24 июля 1855 г. Марии Казимировне разрешено было вернуться — с установлением за нею секретного надзора.
У Марии Казимировны было небольшое имение в Киевской губернии, куда она и вернулась в июле 1855 года 65-летней вдовой. О почти восьми последних годах ее жизни известно очень не много — в основном из предельно коротких сообщений в письмах С.П. Трубецкого — и упоминаний о ней в письмах других — оставшихся к тому времени в живых — декабристов.

2 Деревня Малая Разводная находилась в трех верстах от Иркутска, на восток по дороге к Байкалу. По дороге от Иркутска в Якутск примерно в 30 верстах от Иркутска располагалось село Оёк, где жил Федор Федорович Вадковский. Андрей Евгеньевич Розен ошибся: Юшневские приехали на похороны Вадковского в Оёк из Малой Разводной.

В марте 1857 г. по возвращении из Сибири С.П. Трубецкой приехал на жительство в Киев. Он разыскал там А.И. Давыдову и М.К. Юшневскую. Ни в одном из писем он не говорит о своей помощи в делах материальных Юшневской, но и всем хорошо известная его доброта, и чувство декабристского братства, конечно, не могли оставить Марию Казимировну в ее стесненных обстоятельствах.
Дочери Зинаиде по приезде в Киев написал, что сразу повидался с Марией Казимировной, а «на другой день был у нее и видел дочь и внучку» (Софью Алексеевну Рейхель и внучку Софью Христиановну Рейхель. — В.К.)
Сообщал Сергей Григорьевич — больше намеками — о некоторых подробностях семейной жизни Юшневской. В 1857 г. ее зять — Христиан Рейхель был еще в Иркутске, а дочь Марии Казимировны Софья с дочерью Софьей и ее детьми — Софьей и Яковом — жили с ней.
И, видимо, внук был большой для них всех проблемой:
«Дочь Марии Казимировны уезжает послезавтра к дяде, где, кажется, намерена оставаться, ожидая от него земных благ», «Мария Казимировна простудилась, говевши,., однако поправляется. На ее руках остался здесь Яша, которого она передала одному учителю гимназии, человеку семейному, который не знает, как с ним пособиться. Жалко, а между тем смешно, что он выделывает» (март 1857 г.).
«Марья Казимировна кое-как поживает, сегодня поутру сошелся у нее с С. Дочку не видали, она от зубной боли лежала. А внучки нет, я, кажется, писал, что осталась у дяди. Самого же Рейхеля скоро должны ожидать.
Он писал им, что выезжает в первых числах июня»;
«Вчера были именины Марьи Казимировны, и она угощала нас вечерним чаем, гости были... М-м Рейхель, кажется, поселилась совсем с матерью, и я думаю, останется с нею, когда и муж приедет. Мать очень довольна дочерью и разнежилась с ней. Если с нею не будет папеньки с дочкой, то есть причина ожидать, что жизнь будет продолжаться в согласии».
Так становится известно, что семья дочери Юшневской распалась: Х.Я. Рейхель, вернувшись из Сибири в 1857., вскоре оставил жену и уехал с дочерью в Тульчин.
В том же году он там умер. Почему эта семья распалась и почему у Марии Казимировны с зятем и внучкой были натянутые отношения и оттого она была довольна, что дочь осталась с ней, — неизвестно.
В мае 1857 г. в Киеве проездом был с семьей Н.В. Басаргин. Радостной и душевной была его встреча с жившими там и в окрестностях Трубецким, Давыдовыми и Юшневской после 20-летней разлуки: с 1837 г., когда Басаргина отправили из Сибири на Кавказ.
В январе 1858 г. Трубецкой сообщает Пущину:
«Марья Казимировна все скучает и не может похвалиться здоровьем. Она теперь в городе, но ездила на свадьбу племянницы на Украину к Семену Петровичу Юшневскому, который выдал дочь за Граве».
В октябре 1858 г. Трубецкой переехал в Одессу. В письме к дочери в Париж писал: «Долго не знали мы ничего о Марье Казимировне. Она была очень больна и совсем приготовилась к смерти. Теперь выздоравливает».
После этого сообщения Мария Казимировна прожила еще почти пять лет, видимо, часто сражаясь с болезнями и страдая от недостаточности средств, а может быть, еще и от невнимания ближних.
Она скончалась в Киеве в 1863 году, 73 лет от роду.

***

У каждой из 11 «ангелов-жен» были свои таланты, какие-то выдающиеся свойства. Талантом Марии Казимировны Юшневской было добросердечие и преданность. И этот талант не растратила она в течение всей своей 73-летней жизни, жизни — ничем особенным не примечательной, кроме этой ее беспредельной преданности мужу, приведшей ее в Сибирь. Точно так же она была предана всей декабристской семье, всем женам, разделившим с мужьями изгнание.
И в этой преданности Юшневской — истоки и ее самоотвержения, и стойко переносимой нужды, и способности не унывать в самых, казалось бы, безнадежных жизненных ситуациях.
Почти не известны последние годы ее жизни. Вряд ли нужда оставила ее. Вряд ли здоровье поправилось. Не исключено, что провела эти годы в одиночестве. Трудная жизнь, трудная судьба. Но она всегда безропотно исполняла волю Господню и верила, что ее тяготы земные вознаградятся и, думается, никогда не пожалела, что отдала жизнь мужу и сибирскому изгнанию.

Источник