Эдуард ЗУБ
Голубая кровь
Кое-что из истории харьковского дворянства«...Раздайте патроны, поручик Голицын, корнет Оболенский, седлайте коня!» — в третий раз подряд доносятся из окна соседнего дома слова заезженной песни. Знать, снова кто-то ностальгирует по «России, которую мы потеряли». Был бы жив сейчас автор бессмертной «Гренады» Михаил Светлов, он бы обязательно задался вопросом: «Откуда у хлопца дворянская грусть? Ответь, Александровск, и Харьков, ответь, давно ль по-дворянски вы начали петь?» А действительно, давно ли?
Хочешь не хочешь, а приходится верить в существование пресловутого «маятника общественного сознания». Семьдесят лет нам твердили, будто царская Россия была «империей зла», и когда в это поверили почти все, маятник неожиданно качнулся в противоположную сторону. Да так сильно, что на полной скорости прошел ту точку, где по идее должна была находиться истина. Недавно журналистка популярного общегосударственного телеканала, сияя неподдельной радостью, сообщила нам, что уже около пятисот харьковчан подтвердили свои дворянские корни. Помнится, с таким же восторгом ее советские коллеги вещали когда-то о рекордных урожаях и запусках космических кораблей. Поневоле подумалось: а как бы прореагировали на подобную новость харьковчане лет эдак двести назад? Многие ли обрадовались бы внезапному появлению сразу пятисот «благородных»? Боюсь, что журналистке пришлось бы спасаться бегством: на 1801 год в Харькове и ближайших окрестностях насчитывалось всего 24 дворянина и 17 дворянок.
Численность «благородных» начала возрастать в царствование Александра I. Плохо или хорошо это было для Харькова? Вряд ли существует однозначный ответ: все зависело от конкретных личностей. Хотя кое-какие черты харьковского «высшего сословия» первой половины XIX века с полным правом можно назвать общими. Тех наших современников, для кого дворянство ассоциируется с гусарской формой и боевыми орденами, вынужден буду серьезно разочаровать. Из 658 дворян мужского пола, проживавших в Харькове на 1837 год, на военной службе в офицерских чинах состояло аж 33 человека! Чем занимались остальные? Протирали штаны в различных «присутственных местах», коих в административном центре губернии было предостаточно.
Преобладание рыцарей пера и чернильницы среди «высшего сословия» Харькова объяснялось просто: в первые десятилетия XIX века право на потомственное дворянство давал сравнительно невысокий чин коллежского асессора и при известной сноровке дослужиться до него было вполне реально. Да вот только привычки, вырабатывавшиеся у будущего дворянина в процессе карабканья по служебной лестнице, трудно было назвать благородными: в «присутственных местах» процветало тотальное взяточничество. «Да кто в те блаженные времена не брал? Разве тот, кто не хотел или кому совесть не позволяла, а таких людей в то время было мало, и над ними издевались и преследовали их как людей вредных». Уточняю: речь идет о XIX веке, прочитать что-либо подобное о XXI смогут разве что наши правнуки.
К чести тогдашнего чиновного дворянства нужно сказать, что отличалось оно не только любовью к деньгам, но и любовью к наукам. Об этом поведал в своих воспоминаниях немецкий профессор Коль: «Общество в Харькове... одно из лучших, ибо для образования и хорошего воспитания оно делает больше, чем общество в других русских провинциальных городах». Правда, простодушный иностранец не уточнил, что пристрастие харьковчан к науке особенно усилилось после того, как университетский диплом стал необходимым условием для получения вожделенного асессорского чина. Нашим наивным предкам и в кошмарном сне не приснилось бы, что менее чем через двести лет ситуация изменится на противоположную, и уже солидная должность станет неплохим подспорьем для обретения ученой степени.
Каков поп...
...Характеризуя тогдашнее «высшее сословие», нельзя не рассказать о харьковских губернаторах — людях, оказавших существенное влияние на формирование нравов неуклонно множившегося дворянства. Ведь не зря говорят: каков поп, таков и приход.
Любовью к образованию слобожанская элита воспылала в правление Ивана Ивановича Бахтина (1803—1814 гг.). Удивляться этому не приходится: сам губернатор успешно подвизался не только на административном, но и на литературном поприще — писал неплохие стихи и весьма колкие эпиграммы. Ничуть не умаляя общепризнанных заслуг Василия Каразина в деле основания Харьковского университета, отметим, что его усилия вряд ли оказались бы плодотворными, не будь на то губернаторского благословения.
Пристрастие к «высоким материям» не мешало Бахтину заниматься и более приземленными вещами, например благоустройством Харькова. Особенно запомнился горожанам его указ о запрете сбрасывать навоз на лед харьковских рек. Увы, открыть университет оказалось куда легче, чем приучить слобожан к соблюдению элементарных санитарных правил.
Отличался господин Бахтин еще одной уникальной чертой: он не брал взяток. Вообще. И не то чтобы губернатор слыл патологически честным человеком, а просто не было такой необходимости. Деньги принимала его супруга Дарья Ивановна. Причем делала это довольно изящным способом — «выигрывала» в карты. Стоит ли говорить, что увлечение бостоном — любимой игрой губернаторской жены — со скоростью пожара охватило весь чиновничий Харьков. С такой же быстротой распространялась разве что мода на большой теннис среди московских бюрократов конца XX века.
...Господин Муратов, в 1815 году сменивший Бахтина на посту харьковского губернатора, серьезно усовершенствовал систему получения взяток, доставшуюся ему от предшественника. Новый хозяин Слобожанщины вывел из-под удара и жену. Подношения стали идти через губернаторскую тещу — «настоящую бабу-ягу», если верить отзывам современников. Нельзя не восхититься такой толковой схемой! Деньги в чиновничий карман поступали по-любому, а на случай возникновения «нештатной ситуации» имелся идеальный громоотвод — мамаша любимой супруги. Посадят — не жалко!
А в общем был губернатор человеком добрым, даже слишком: ни одному просителю не мог отказать. Да еще и вежливостью отличался неимоверной — умел терпеливо выслушивать посетителей, при встрече со знакомыми всегда успевал поклониться первым. Светлый облик чуткого руководителя портило лишь одно небольшое пятнышко: он никогда не спешил выполнять свои обещания. Жил бы Муратов сейчас — не миновать бы ему Верховной Рады! А харьковчане XIX века, ранее не избалованные чиновничьим вниманием, лишь дивились такому правителю да сочиняли о нем беззлобные анекдоты. Карьера популиста окончилась печально. В 1827 году нагрянула в Харьков ревизия из Петербурга. А потом была отставка, суд и вычеты из пенсии в пользу городской казны.
Следующим харьковским губернатором стал Михаил Кириллович Грибовский, первый в истории нашего края правитель с докторской степенью. По воспоминаниям знавших его людей — человек весьма дельный и порядочный. Неизвестно как пошло бы развитие Слобожанщины, продержись он на своем посту хотя бы лет пять. Но не случилось. Съело интеллигента бюрократическое окружение. Съело и не поперхнулось. Потому как покусился губернатор на святое — решил на деле начать борьбу с взяточничеством, причем с себя. Две тысячи рублей, переданные ему полицмейстером от одного купца, вместо того чтобы положить в свой карман, Грибовский взял да и отнес в губернское правление. А сообщение о «законопротивном» поступке поручика Роменского тут же было отправлено шефу жандармов.
Дела давно минувших дней?
И вновь понеслись по накатанной дорожке петербургские проверяющие. Звала их в Харьков не одна путеводная звезда, а сразу две. Столичных бюрократов заинтересовало не столько сообщение Грибовского, сколько донос жандармского штаб-офицера Бахметева, обвинявшего в злоупотреблениях уже самого губернатора. Девять месяцев губернию лихорадило. Комиссия сенатора Горголи проверяла всех и вся. Дело полицмейстера Роменского было приостановлено из-за отсутствия свидетеля (а когда они были при даче взяток?), а вот Грибовскому досталось по полной программе. Его отстранили от должности сразу же, не дожидаясь результатов следствия.
...Питерские ищейки поработали на славу, в полном соответствии с принципом «разобраться как следует и наказать кого попало». Много харьковчан разорилось, многие безвинно сели, но доказать причастность Грибовского к злоупотреблениям при взимании податей столичным следователям так и не удалось, несмотря на помощь местных добровольцев, набранных из числа кандидатов на освобождавшиеся губернские должности. Зато прививку от правдоискательства харьковская элита получила серьезную. Причем доза была настолько велика, что последствия инъекции ощущаются, похоже, и по сей день.
В марте 1829 года на губернаторскую должность был назначен отставной полковник Михаил Иванович Каховский, участник войны с Наполеоном, кавалер многих российских и иностранных орденов. Испытания, выпавшие на его долю, выдержал бы не всякий. В правление Каховского Харьков дважды посещала холера и ровно столько же раз — государь-император. И не стоит, уважаемый читатель, удивляться сопоставлению этих событий. Визиты Николая I доставляли губернатору ничуть не меньше головной боли, чем эпидемии. Но работать в экстремальных условиях Каховскому было не привыкать: к его боевым наградам добавилась Аннинская звезда за решительные действия во время холеры. Как только жизнь вошла в более-менее спокойное русло, у губернатора начались неприятности. Боевой офицер так и не смог разобраться в огромном потоке документов, хотя и добросовестно пытался это сделать. А тут еще и родной братец подгадил: чиновник по особым поручениям капитан Александр Каховский взялся «крышевать» харьковских проституток. Бог его знает, как это сочеталось с дворянским кодексом чести!
Авось и не узнали бы ничего в Петербурге, но — надо же такому случиться — первому в истории Харькова добросовестному прокурору пришлось работать в одно время с геройским губернатором. Объемное послание с описанием суровых харьковских реалий улетело в министерство юстиции. Михаилу Каховскому пришлось ответить за всех — и за брата, и за нечистых на руку чиновников. Летом 1833 года губернатор был отстранен от должности с весьма любопытной мотивировкой: не может начальник быть чистым, если виноваты его подчиненные. Харьковское общество, стоявшее на противоположной точке зрения, было удивлено поведением императора, не вступившегося за достойного человека. Любопытно, что место Каховского занял, правда, ненадолго, вице-губернатор Пестель, брат повешенного Николаем декабриста. Не всякому дано понять логику монарших поступков!
...То ли звезды над Харьковом поменяли свое расположение, то ли царю надоели постоянные беспорядки в нашем крае, но с 1834 года главное кресло губернии и учрежденного годом позже генерал-губернаторства стали занимать представители высшей российской аристократии — Трубецкой, Строганов, Шереметев, Долгоруков. По меткому выражению историка Д.И. Багалея, они проводили на Слобожанщине «цивилизаторскую политику, знакомя харьковское общество со столичными удовольствиями людей высшего круга». И, надо сказать, эта миссия увенчалась успехом. Страсть к роскоши местный бомонд впитал довольно быстро. Неизбежным следствием дворянского «шикования» стало резкое возрастание расценок на «неформальные» бюрократические услуги. Обывателям пришлось затянуть пояса.
С усвоением других привычек высшего света у харьковских дворян дела обстояли несколько хуже. Да и были ли эти привычки столь уж привлекательными? Тот же князь Долгоруков запомнился горожанам лишь феноменальным хамством да нездоровым пристрастием к карточной игре: после смерти генерал-губернатора в казне не досчитались пятидесяти тысяч рублей. Таких аристократов у нас и своих хватало, разве что поскромнее масштабом...
Подытоживая рассказ о харьковском дворянстве, заметим, что бездумным обезьянничанием оно не страдало никогда. Высшее сословие края служило своеобразным фильтром, пропускавшим или, наоборот, задерживавшим, те или иные веяния, доходившие из Петербурга или Москвы. Мода в столицах менялась часто, но постоянную прописку у нас в конечном счете получало лишь то, что отлично ложилось на слобожанский менталитет. Слава Богу, что в списке «благоприобретенных» привычек оказалось не только взяточничество, но и тяга к наукам. Григорий Квитка открывал в Харькове институт благородных девиц, когда в Москве хозяйничали наполеоновские вояки. Вряд ли можно объяснить сей факт лишь стремлением потрафить просветительским тенденциям, весьма популярным в царствование Александра I. И очень даже здорово, что наши предки стремились к знаниям, зачастую исходя из сугубо практических соображений. Им можно только позавидовать: связь между уровнем образования и уровнем доходов в те времена прослеживалась гораздо четче...
