Донесение следственной комиссии 

Его императорскому величеству высочайше учрежденной Комиссии для изыскания о злоумышленных обществах всеподданнейший доклад

Комиссия, учрежденная указом вашего императорского величества от 17 декабря минувшего года, привела к окончанию порученное ей исследование и представляет на высочайшее усмотрение ваше вместе с подробным отчетом в своих действиях все собранные ею // (л. 22 об.) сведения об открытых. в России тайных обществах, уличенных в злоумышлении, о начале оных, ходе, изменениях, планах, мало-помалу распространявшихся, равно и о степени участия в сих планах и предприятиях и вообще о поступках и дознанных намерениях каждого из членов.

Вашему величеству при самом назначении Комиссии и почти в минуту усмирения бывшего мятежа угодно было напомнить, что, следуя побуждениям собственного сердца и примеру славных предков своих, вы лучше хотите простить десять виновных, нежели одного невинного подвергнуть наказанию. Сим правилом мудрого // (л. 23) великодушия Комиссия постоянно руководствовалась в продолжение следствия, но, с другой стороны, не теряла из вида возложенной на нее обязанности стараться посредством точных изысканий очистить государство от зловредных начал, обеспечить тишину и порядок, успокоить совершенно граждан мирных, преданных престолу и закону. Устремляясь к сей цели, Комиссия вникала тщательно, но без предубеждений, во все обстоятельства, кои могли служить к обнаружению какой-либо отрасли кова1 мятежников; при рассмотрении оных, и во всяком случае по возможности отличала минутное ослепление и слабость от упорного // (л. 23 об.) зломыслия, и основанием своих заключений почти всегда полагала признание самих подозреваемых или бумаги, ими писанные, изветы же сообщников; н показания других свидетелей были по большей части только пособиями для улики или для распространения следствия и соображений при допросах. Как вашему величеству известно, одно из таковых показаний, долженствовавшее возбудить особенное внимание правительства, получено в бозе почивающим императором Александром в июне минувшего года от Шервуда, унтер-офицера 3-го Бугского Уланского полка // (л. 24). Он доносил, что в некоторых полках 1-й и 2-й армии есть люди, замышляющие испровержение порядка в государстве и что они принадлежат к тайному обществу, которое постепенно умножает число своих членов, именуя одного из них (Вадковского Федора), Шервуд просил дозволения ехать в Курск, для свидания с ним и другими, коих он считал его сообщниками, надеясь иметь чрез то вернейшие и обстоятельнейшие сведения. Оные в самом деле доставлены им правительству в сентябре месяце, а вскоре за тем согласные и еще подробнейшие известия привезены в Таганрог генерал-лейтенантом//(л. 24об.) графом Виттом, который знал о существовании и цели тайного злоумышленного общества чрез агента своего, притворно к оному присоединившегося. Большая часть сих показаний подтверждена полученным 1 декабря на имя в бозе почивающего императора письмом Майбороды, капитана Вятского полка, который сам был членом тайного общества. Вследствие сего извета, начальством 2-й армии и присланным из Таганрога генерал-адъютантом вашего величества приняты меры осторожности; по указаниям Майбороды взяты под стражу многие из подозреваемых в злоумышлении, // (л. 25) отысканы, захвачены некоторые их бумаги и сделаны предварительные допросы. Но между тем сообщники их в С.-Петербурге, зная ли, что правительству уже известны их намерения или только нетерпеливо желая приступить к исполнению оных, предприняли обмануть часть гвардейских полков насчет присяги вашему величеству, чтобы произвести движение, коего жители столицы были свидетелями 14 декабря. В тот же вечер они почти все были во власти правительства и показания их дополнили, объяснили прежние известия о существовании заговора. // (л. 25 об.).

С сего времени начались действия Комиссии. Получаемые с каждым днем новые сведения доказывали необходимость распространения следствия, но Комиссия, соображаясь в точности с правилами, вашим величеством предначертанными, не иначе употребляла данную ей власть и приступала к розысканиям, как в случаях явной надобности. По требованиям оной взяты под стражу или призваны к допросу лишь те, даже из членов тайных обществ, о коих по достоверным свидетельствам должно было заключить, что они или участвовали в самых преступных // (л. 26) умыслах и могут еще быть опасны, или что показания их нужны для обличения главных мятежников и обнаружения всех планов их. О многих, коих имена означены в особом у сего подносимом списке, как не совершенно знавших цель тайного общества, к коему они принадлежали, или удалившихся от оного по чувству вины своей, Комиссия положила только довести до высочайшего вашего сведения, предавая судьбу их правосудию и милосердию вашего императорского величества. Но все, по вышеизложенным причинам долженствовавшие обратить на себя внимание Комиссии, допрошены с надлежащим тщанием и точностью 2; // (л. 26 об.) ответы их объяснены сличением, подтверждены очными ставками и почти во всех, по крайней мере во всех главных обстоятельствах, относящихся к цели заговора, составу тайного общества и действиям руководителей оного, показания их совершенно согласны 3.

Из оных открывается, что в 1816 году несколько молодых людей, возвратясь из-за границы после кампаний 1813, 1814 и 1815 годов и знав о бывших тогда в Германии тайных обществах с политической целью, вздумали завести в России нечто подобное. Первые, сообщившие друг другу мысль сию, были Александр Муравьев (ныне отставной // (л. 27) полковник)4, который сначала полагал сие тайное общество вместить в состав какой-нибудь масонской ложи, Никита Муравьев (капитан) и полковник князь Трубецкой. Побуждением их, как говорит Александр Муравьев в своем письменном ответе на допрос, была ложно понимаемая любовь к Отечеству, служившая для них самих покровом беспокойного честолюбия; они не чувствовали, как ныне признают единогласно во всех показаниях своих, что чрез предполагаемые ими средства, никакая истинно полезная цель не могла быть достигнута5; что существование такого II (л. 27 об.) сообщества было беззаконно и противно нравственности6, что следствием оного рано или поздно и может быть даже без участия многих членов долженствовали быть преступления, их собственная гибель и вред для государства7

На сих первых совещаниях о заведении общества были сверх именованных офицеры прежнего Семеновского полка: Якушкин, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы. Они тогда не приступили к исполнению планов своих, и только в феврале следующего (1817) года, когда капитан Никита Муравьев, познако-мясь с полковником Пестелем, сблизил // (л. 28) его, как он говорит, с Александром Муравьевым, уже имевшем тесную связь с князем Сергеем Трубецким, учредилось их первое тайное общество под названием Союза спасения или истинных и верных сынов Отечества. Устав оного был сочинен Пестелем. Общество разделялось на три степени: Братий, Мужей и Бояр 8; из сей третьей, высшей степени избирались ежемесячно старейшины: председатель, блюститель, секретарь; для принятия назначались торжественные обряды; желающий вступить в общество давал // (л. 28 об.) клятву сохранять в тайне все, что ему откроют, если оно будет и не согласно с его мнением; по вступлении давал он другую; сверх того, каждая степень и даже старейшины имели свою особенную присягу. Обещались стремиться к цели общества и покоряться решению Верховного собора Бояр, хотя сие наименование боярина, как показывает один князь Трубецкой, долженствовало быть тайною для членов нижних степеней. Боярами называли членов коренных, то есть основателей общества, но возводили или принимали прямо в сие звание и некоторых новых. В то время составляли // (л. 29) общество: вышеименованные Александр, Никита, Сергей и Матвей Муравьевы, Павел Пестель, князь Сергей Трубецкой, князь Федор Шаховской, Федор Глинка, Новиков (бывший правителем канцелярии малороссийского генерал-губернатора и потом умерший в отставке), Михаила Лунин и еще три члена, кои потом в разные времена удалились от общества, прекратили всякие сношения с упорнейшими из бывших товарищей своих и тем заслужили, при милостивом прощении вашего императорского величества, совершенное забвение кратковременного заблуждения, извиняемого и отменного их молодостию. Целью составления их общества было с самого начала изменение государственных установлений // (л. 29 об.) в России; так показывают Александр, Сергей, Матвей, Никита Муравьевы и Пестель 9; но по чувству слабости своей и дерзости предприятия они, как утверждает князь Трубецкой, больше говорили о обязанности подвизаться для пользы Отечества, способствовать всему полезному, если не содействием, то хотя изъявлением одобрения, стараться пресекать злоупотребления, оглашая предосудительные поступки недостойных общей доверенности чиновников, особенно же стараться усиливать общество приобретением новых надежных членов, разведав прежде о их способностях и нравственных свойствах или // (л. 30) даже подвергнув их некоторому испытанию. Они тогда же предложили присоединиться к ним Якушкину, незадолго пред тем уехавшему из Петербурга и генерал-майору Михаиле Орлову, который в сие время думал вместе с графом Мамоновым и действительным статским советником Николаем Тургеневым завести другое общество под названием Русских рыцарей. На совещаниях между им и Александром Муравьевым они взаимно приглашали друг друга в свое общество и не могли согласиться в правилах для соединения. Генерал-майор Орлов сначала, как он сам объявляет, хотел составить общество // (л. 30 об.) только для наблюдения за лихоимством и другими беспорядками внутреннего управления и полагал испросить на то высочайшего одобрения, потом, веря дошедшим до него слухам, будто покойный император намерен восстановить Польшу в прежнем виде, и приписывая сие влиянию польских тайных обществ, имел мысль посредством своего сообщества противодействовать оным; план его не исполнился и общество, им предполагаемое, не составилось. Но и то, которое уже было установлено, не могло хвалиться успехами. Некоторые члены (в том числе Пестель) уехали из Петербурга; иные находили неопределительность в цели // (л. 31), неудобства в исполнении предписаний устава; другие, особенно из тех, коим было только предложено вступить в союз, между прочими, Михаила Муравьев брат Александра, Бурцов, Петр Колошин, Якушкин, Фон Визин, не иначе соглашались, как с тем, чтобы общество ограничилось медленным действием на мнения, чтобы устав оного (по словам Никиты Муравьева), основанный на клятвах, правил слепого повиновения и проповедовавший насилие, употребление страшных средств кинжала, яда 10 был отменен и вместо оного принять другой, // (л. 31 об.) коего главные положения заимствованы из напечатанного в журнале Frey-willige Blatter Устава, коим будто бы управлялся Tugend-Bund. Коренные члены Союза, бывшие тогда в Москве с отрядом гвардии, долго не уступали сему желанию, и замечательно, что во время сих прений на одном собрании, где находились Александр, Никита, Сергей, Матвей Муравьевы, Якушкин, Фон Визин, Лунин и князь Федор Шаховской, родилась или по крайней мере объявлена в первый раз ужасная мысль о цареубийстве 11. // (л. 32) Одного члена, Александра Муравьева, князь Трубецкой уведомлял из Петербурга, «что государь намерен возвратить Польше все завоеванные нами области и что будто предвидя неудовольствие, даже сопротивление русских, он думает удалиться в Варшаву со всем двором и предать отечество в жертву неустройств и смятений». Сие известие, столь нелепое, как потом // (л. 32 об.) признали сами члены тогдашнего тайного общества, произвело на них действие едва вероятное. Они вскричали, что покушение на жизнь императора есть необходимость; один (князь Федор Шаховской), как показывает Матвей Муравьев, полагал только дождаться дня, когда будет в карауле полк, в коем он служил 12; хотели бросить жребий, и, наконец, Якушкин, который в мучениях несчастной любви давно ненавидел жизнь, распаленный в сию минуту // (л. 33) волнением и словами товарищей, предложил себя в убийцы. Он и в исступлении страстей, как кажется, чувствовал, на что решался: «Рок избрал меня в жертвы,— говорил он,— сделавшись злодеем, я не должен, не могу жить: совершу удар и застрелюсь». Все прочие, хотя и поздно, устрашились или образумились и остановили его; генерал-майор фон-Визин доказывал, что известие, их смутившее, есть без сомнения неосновательное; с чем после и сам князь Трубецкой, призванный ими в Москву для объяснений, принужден был согласиться; Сергей Муравьев- // (л. 33 об.) Апостол сверх того в письменном мнении, которое прислал обществу в следующий день, представлял, что предположенное злодейство будет бесплодно, ибо тайное общество их не имеет еще средств оным воспользоваться. Якушкин повиновался, но обвиняя сочленов своих в том, что они его побудили к преступному, ими самими осуждаемому намерению, он на время разорвал связь с ними и обществом, которое вскоре изменило свое образование, приняв новое имя Союза благоденствия, и предложенный новый устав, сочиненный Александром, Михаилом Муравьевыми, князем Сергеем Трубецким // (л. 34) и Петром Колошиным 13. Первая часть сего Устава отыскана Комиссиею и при сем подносится на высочайшее усмотрение вашего императорского величества. Главные черты сего законоположения Союза благоденствия, разделение, замечательнейшие мысли и самый // (л. 34 об.) слог ясно показывают, что он есть подражание и даже большою частью перевод с немецкого. Сочинители именем основателей сообщества объявляют, что одно благо отечества есть цель их, что сия цель не может быть противна желаниям правительства, что правительство, несмотря на свое могущественное влияние, имеет нужду в содействии частных людей, что учреждаемое ими общество хочет быть ревностным пособником в добре и, не скрывая своих намерений от граждан благомыслящих, только для избежания нареканий злобы и ненависти будет трудиться в тайне. // (л. 35) Они делили членов на четыре разряда, или отрасли, каждый должен был приписаться к одной из них, не отказываясь совершенно и от занятий по другим. В первой предметом деятельности было человеколюбие, то есть успехи частной и общей благотворительности: она имела надзор над всеми благотворительными заведениями, уведомляя начальство оных и самое правительство о могущих вкрасться в оные злоупотреблениях и беспорядках, равно и о средствах исправления или усовершенствования. Во второй — умственное и нравственное образование распространением познаний, заведением училищ, особенно ланкастерских, // (л. 35 об.) и вообще содействием в воспитании юношества, равно и чрез примеры доброй нравственности, разговоры и сочинения, с сим и с целью общества сообразные. Членам сей 2-й отрасли поручен был надзор за всеми школами; они должны были питать в юношестве любовь ко всему отечественному, препятствуя по возможности воспитанию за границей и всякому чужеземному влиянию.— В третьей отрасли внимание было обращено на действия судов; члены обязывались не уклоняться от должностей по выборам дворянства и других в порядке судебном, исправлять оные с усердием и точностью, сверх того наблюдать // (л. 36) за течением дел сего рода, ободряя чиновников бескорыстных и прямодушных, даже помогая им деньгами, удерживая слабых, вразумляя незнающих, обличая бессовестных и доводя их поступки до сведения правительства. Наконец, члены четвертой отрасли должны были заниматься предметами, относящимися к политической экономии; стараться изыскивать, определять непреложные правила общественного богатства, способствовать распространению всякого рода промышленности; утверждать общий кредит и противиться монополиям.

Членам не воспрещалось самим обращать внимание // (л. 36 об.) местных начальств на замечаемые ими злоупотребления, хотя вообще до сведения правительства оные долженствовали доходить чрез правление Союза. Вероятно, что, для сего в особенности, некоторые (в том числе Михайло Муравьев) предлагали испросить согласия покойного императора на учреждение их общества; но сие предположение не принято прочими членами. Образование оного было следующее: старейшие члены, основатели общества или первоначально вступившие в оное, составляли так называемый Коренной союз; из него избирался Совет коренного союза, то есть: блюститель // (л. 37) и пять заседателей, из коих один прочими под руководством блюстителя был назначаем в председатели и тогда именовался главою союза: каждые четыре месяца выходили из Совета два заседателя и на места их поступали другие. Блюститель сменялся в конце года. Когда прочие члены Коренного союза присоединялись к Совету, то из сего образовалась Коренная управа. Коренной совет имел исполнительную власть в Союзе, Коренная управа законодательную, она же, как выше означено, избирала чиновников и была верховным судилищем в Союзе. Совет мог признать членами и // (л. 37 об.) сделать своими уполномоченными в их месте пребывания людей, пользовавшихся доверенностью Коренного союза; управа назначала еще временную законодательную палату для рассмотрения, пояснения и дополнения законов Союза, но, не изменяя цели оного, сии, палатою сочиненные законы должны были с одобрения управы иметь временную силу до окончательного утверждения оных верховным Правлением Союза, которое тогда только могло быть установлено, когда бы Союз совершенно составился. Из всего означенного очевидно, что все распоряжения в сём тайном обществе, особенно же // (л. 38) направление оного к какой-либо цели, оставались в руках основателей, или коренных членов. Они же были обязаны набирать новых, или заводить управы, каждый одну. Управы были Деловые, Побочные и Главные. Управа называлась деловою и получала список первой части Устава, когда в ней было не менее 10 членов; до тех пор она считалась недействительною; однако же Коренной союз имел право делать исключения из сего правила, для скорейшего распространения общества; всякая могла завести другую, побочную, которая имела сношения только с нею; но если сею побочную управою была также заведена Управа // (л. 38 об.) и в ней находилось не менее 10 членов, то она становилась независимою от основавшей оную. В главные поступала та, которая завела три побочные, или три вольные общества (так назывались те, кои, не входя в состав Союза благоденствия, могли своею особенною деятельностию по литературе, художествам и так далее, способствовать достижению цели оного), такая Управа получала список второй части Устава. В каждой Управе для начальствования, надзора за порядком и разделения работ назначался посредством избрания Совет из блюстителя и одного или двух старейшин, // (л. 39) смотря по тому, из 10 или 20 членов была составлена Управа. Все дела в управах и Коренном союзе были решимы большинством голосов: так же были произнесены и приговоры; имена членов, заслуживших одобрение Союза, вписывались в почетную книгу, а изгоняемых из общества — в постыдную. Члены имели право выходить из Союза, но обещая хранить в тайне все им известное. К сему же хранению тайны обязывались все те, коим делалось предложение вступить в Союз и повторяли свое обещание после прочтения первой части. Обрядов для принятия не было: вступающий давал расписку, которая // (л. 39 об.) потом без ведома его сжигалась. Всякий должен был вносить в кассу общества 25-ю долю своего годового дохода14 и повиноваться законным предписаниям Союза. Таковы были объявленные в 1-й части Устава цель и правила Союза благоденствия. Вторая часть не была сочинена или по крайней мере не была одобрена Коренным союзом, ибо написанный князем Трубецким проект оставлен без внимания, и Александр Муравьев бросил его в огонь с другими бумагами // (л. 40) в 1822 году. Но об оной упоминали, и быть может, сверх приманки для любопытства видели в ней средство когда-нибудь открыть новым членам настоящие намерения основателей общества15. Они нестрого и даже очень мало сообразовались и с правилами, в первой части означенными. При заведении управ редко был наблюдаем предположенный порядок; оных было // (л. 40 об.) две в Москве: 1-я под председательством Александра Муравьева, который после отставки своей жил там несколько времени; 2-я под председательством князя Федора Шаховского; обе существовали недолго16; в Петербурге также две: у лейб-гвардии егерского офицера Семенова и у полковника Бурцова 17 Члены оных 18 хотя делились // (л. 41) на управы, но собирались, где хотели, не соблюдая никакого порядка. В Петербурге были заведены и вольные общества, почти независимые от Союза благоденствия. Два также в Измайловском полку: 1-е учреждено князем Евгением Оболенским и коллежским асессором Токаревым (впоследствии умершим), 2-е — егерским офицером Семеновым; то и другое существовали не долее трех месяцев. Третье отдельное общество основано полковником Глинкою, как показывает титулярный // (л. 41 об.) советник Семенов, бывший и в прежде означенных обществах и управах19 Новиков завел или по крайней мере заводил Малороссийское общество при масонской ложе, которую называл местом приготовления, но, как показывает бывший тогда в Полтаве Матвей Муравьев-Апостол, он только искал средств добывать деньги, и ни общество, ни ложа его не распространились20. // {л. 42) О Пестеле Никита Муравьев говорит, что он не признавал нового союза и действовал отдельно по другим правилам, прежде в Митаве, потом в Тульчине, но он в ответах своих утверждает, что им, как и другими, был принят Устав Союза благоденствия, названный по цвету переплета «Зеленою книгою-». Впрочем, деятельность сего тайного общества, как по всему видно, была сосредоточена в так // (л. 42 об.) называемом Коренном союзе и сия деятельность всего более обращалась на умножение членов, особенно в Петербурге, где была большая часть Коренной управы 21. Однако же, если верить показаниям одного постороннего свидетеля, не подтвержденным изветами допрошенных, составлявшие сию Управу располагались тогда // (л. 43) действовать на общее мнение изданием особенного дешевого журнала, песен, каррикатур и хотели для того иметь литографию за границей и тайную типографию в отдаленной от столицы деревне22.

По крайней мере достоверно, что между ими были разговоры и прения, которые иным могли казаться правильными совещаниями о разных // (л. 43 об.) образах правления. По словам полковника Пестеля и других, как выше было означено, с самого учреждения первого общества (Сынов отечества или Союза спасения) обнаруживались в основателях мысли конституционные, но весьма неопределительные и более склонные к монархическим установлениям. Первую о правлении республиканском подал Новиков своим проектом Конституции, а в начале 1820 года, как показывает полковник Пестель, было в Санктпетербурге собрание Коренной думы (или Управы), которая по Уставу имела в Союзе власть законодательную // (л. 44). В сем собрании Пестель по вызову члена, исправлявшего должность блюстителя 23, исчислял выгоды и невыгоды правлений монархического и республиканского и после многих рассуждений собирали голоса; все, утверждает Пестель, объявили, что предпочитают республиканское правление: (между прочими Николай Тургенев следующими словами: «un President sans phrase 24.»), кроме одного полковника Глинки, который говорил в пользу монархического и предлагал // (л. 44 об.) вручить скипетр императрице Елизавете Алексеевне. Сие заключение Коренной управы, по уверению Пестеля, определено было сообщить всем другим,. и он сообщил его Тульчинской; с тех пор, прибавляет он, республиканские мысли стали брать верх над монархическими, хотя члены еще говорили, что если император Александр сам дарует России хорошие, по их мнению, законы, то они будут его верными приверженниками и сберегателями. Но сии показания полковника Пестеля не все подтверждены другими допрошенными;, один (Глинка) говорит, что все рассказываемое // (л. 45) происходило не на правильном совещании, а в обыкновенном разговоре о разных политических предметах. Фон-дер-Бриген утверждает, что большая часть присутствующих тут членов была неготова к рассуждениям сего рода и к объявлению какого-либо решительного мнения, что между прочими он и Глинка отреклись дать свое, что Тургенев вместо приписываемых ему слов сказал просто: «Республиканское правление с президентом очень хорошо, но главное всегда зависит от устройства в народном представлении». Титулярный советник Семенов прибавляет, // (л. 45 об.) что не было сделано никакого определения, и совещание кончилось спором, в коем полковник Глинка доказывал, что в России не может существовать никакое правление, кроме монархического. Наконец, ни один не упоминает о предложении касательно императрицы Елисаветы. Впрочем, все происходившее на сем совещании, как показывает Никита Муравьев, не имело никакого влияния на образ мыслей и действия членов вообще; не сделано вследствие того никаких предписаний подведомственным // (л. 46) управам, кроме Тульчинской 25., на многих, бывших после собраниях не говорено о республиканском правлении, а рассуждали о перемене образования и ходе Союза благоденствия, и сам Пестель свидетельствует, что от начала до разрушения сего союза ни одно правило не было постоянно признаваемо и часто все, единогласно решенное, чрез несколько часов также единогласно отменяли. Должно однако же заметить, что вскоре после вышеописанного совещания или разговора // (л. 46 об.) некоторые из участвовавших в оном членов опять собирались, но случайно, как сказывает Пестель, и продолжая прежние рассуждения, один 26.подал мысль о покушении на жизнь императора Александра; Никита Муравьев утверждает, что, кроме его и Пестеля, все бывшие с ними члены отвергли сие предложение как преступное, доказывали, что неминуемым последствием такого злодейства были бы все бедствия, все ужасы // (л. 47) безначалия; Пестель отвечал, что оные могут быть отвращены учреждением временного правления из принадлежащих к их тайному обществу, на него восставали единодушно, с жаром, но ужасное предложение, если верить показанию одного Сергея Муравьева-Апостола, было снова сделано на другом собрании и принято большинством голосов. Из бывших на сем последнем он помнит только себя, Никиту Муравьева и Пестеля.

Между тем присоединение новых членов к Союзу благоденствия продолжалось: многие // (л. 47 об.) могли быть прельщены рассеянными в Уставе, впрочем, весьма обыкновенными филантропическими и патриотическими мыслями; других завлекали побуждения дружбы, доверенность к некоторым людям или влияние моды, ибо есть мода и на мнения, а сим пользовались деятельнейшие в обществе, возбуждая в слабых боязнь сделаться смешными или суетное любопытство, а иных, буде верить некоторым показаниям, даже виды личной корысти. Но также многие начинали чувствовать свое заблуждение и один из первых — полковник Александр // (л. 48) Муравьев. «Луч горней благодати,— говорит он,— коснулся моей души омраченной, я вдруг увидел бездну, над которою стоял с несчастными сообщниками, и долго, в слезах раскаяния молил небо простить мне их и мои преступления. Бог услышал грешника; он в течение шести лет испытывал меня тяжкими крестами, смертью детей, страданием жены, расстройством имущества, наконец, и праведным гневом государя и карою закона». Несколько времени он не мог победить ложного стыда и только уклонялся от прежних занятий и разговоров, но в 1819 году // (л. 48 об.) превозмог себя, письменно объявил Коренному союзу о своем мнении, прося, заклиная всех последовать его примеру, отказаться от всяких противозаконных предприятий и мыслей. Ему отвечали уверениями (ложными), что они с ним согласны и уничтожают общество27. Вскоре после того оно и в самом деле, по крайней мере в Петербурге, стало приходить в упадок: некоторые члены, не имев решительности явно отказаться, удалялись из оного, в том числе и означенные выше три члена первого тайного общества, раскаянием // (л. 49) своим заслужившие совершенное отеческое прощение вашего величества: двое около 1821 года, один же, хотя позднее, но до того разорвал тяготившие совесть его связи, что, наконец, даже избегал встречи с прежними товарищами 28.

Но на юге полковник Павел Пестель, будучи тогда адъютантом графа Витгенштейна и живучи в Тульчине, // (л. 49 об.) главной квартире 2-й армии, старался всеми средствами распространять свои мнения. Он внушал молодым сослуживцам своим, что воля самого монарха (в бозе почивающего императора Александра), до времени только сокрываемая, есть питать идеи сего рода в юношестве и войсках, что, стремясь к изменению настоящего порядка, они будут содействовать ему, что в Петербурге все умы в движении, что уже составилось многочисленное и почтенное по достоинствам своих членов сообщество, которое все готовит к великой перемене29. Он принял многих в Союз // (л. 50) благоденствия, показывая нововступающим первую часть Устава, но сам часто уклонялся от определенных в оном правил. Влияние его, как видно по единогласным свидетельствам, бывало редко оспориваемо близкими к нему сообщниками, однако ж в исходе 1820 года и между бывшими в сем крае начали оказываться холодность, несогласия в мнениях и возникали жаркие споры на собраниях, кои бывали у Пестеля и Юшневского (генерал-интенданта 2-й армии), им принятого и до конца остававшегося в тесной с ним связи. Пестель предложил для прекращения разномыслия учредить временное диктаторство; // (л. 50 об.) сие предложение, равно и другое, чтобы заменить диктатора триумвиратом, отвергнуты, а положено быть в Москве съезду депутатов Союза для точнейшего определения цели и действий оного. Пестелю нельзя было ехать в Москву, полномочными от его Управы назначены полковник Бурцов и подполковник Комаров, который, заметив в обществе явную наклонность к революционным правилам и даже к предприятиям противозаконным, думал уже тогда воспользоваться долженствовавшим быть на сем съезде разногласием, чтобы склонить членов к уничтожению Союза. Генерал-майор фон // (л. 51) Визин приезжал из Тульчина в Петербург30 для приглашения депутатов, и в Москву отправились Николай Тургенев и Глинка. Кроме их и вышепоименованных, были на съезде: два брата фон Визины, генерал-майор Орлов, полковник Граббе, Якушкин (вступивший в Союз благоденствия в 1819 году), Михайло Муравьев, Охотников. Сим членам на многих предварительных собраниях генерал фон Визин предлагал разделить общество на три разряда: 1-й, высший, главноуправляющий и законодательствующий, незнаемых; 2-й исполнителей: из оного хотели отряжать членов для наблюдений, разъездов,// (л. 51 об.) словесных сообщений, прекратив все письменные; наконец, 3-й, нововводимых. Тут опять начались несогласия и споры; предложение фон Визина отвергали: Николай Тургенев (избранный председателем на время съезда и, по словам Комарова, показывавший себя умеренным), генерал-майор Орлов, Бурцов, Колошин и Комаров. Последнему Якушкин сказал однажды: «Я на лице твоем вижу, что ты изменяешь обществу».— «Да!» отвечал Комаров,— если оно не войдет опять в пределы известного мне устава». — «Это не возможно». Вскоре затем генерал Орлов письменно объявил, что он уже не хочет // (л. 52) принадлежать к обществу, и остался тверд, несмотря на убеждения и просьбы товарищей, а в конце февраля (1821 года) на общем заседании положено уничтожить Союз. Тургенев как председатель от имени всех уполномоченных членов объявил прочим, что их сообщество разрушилось совершенно и навсегда как по возникшему в оном разномыслию, так и для того, чтобы не возбудить подозрений правительства. Устав Союза благоденствия и прочие бумаги сожжены; многие члены, в том числе Бурцов и Комаров, искренно верили и радовались уничтожению оного. // (л. 52 об.)

Но истинные причины, побудившие сделать сие объявление, как показывают Якушкин, фон Визин и Никита Муравьев, были чувство, что Устав не ясно определял цель общества, отчего деятельность оного уменьшалась и желание удалить членов, кои уже хладели в усердии к сей цели или не знали оной и по характеру своему и образу мыслей казались неспособными содействовать Коренной управе. Бывшие в Москве руководители оной тогда же решились (сие объявляют генерал фон Визин и Якушкин) со временем составить новое общество и разделить его на две степени, с тем чтобы // (л. 53) только принадлежащим к первой была известна настоящая цель оного: готовить Россию к изменению государственных установлений. В сию первую степень принимать не иначе, как по согласию главного правления в Петербурге; для принятия во вторую нужно было бы единодушное утверждение членов двух отделений; оных полагалось четыре: в Петербурге, в Москве, в Смоленской губернии и Тульчине. Якушкин утверждает, что сие тайное общество, с названием, коего он не помнит, и новым Уставом, тогда же и составилось; генерал-майор Фон Визин напротив, что // (л. 53 об.) все окончилось одними предположениями и признанием, несколько раз повторенным, что никакая цель не оправдывает средств. Первый прибавляет, что назначенные в Москве и Смоленске отделения не были учреждены.

Полковник Бурцов вместе с подполковником Комаровым привез Тульчинской управе известие о разрушении Союза благоденствия и должен был представить ей письменное сообщение от председателя Московского съезда. Но уже знав все по слухам, Пестель и Юшневский на предварительном совещании // (л. 54) условились: во 1-х, не признавать общества разрушенным; во 2-х, воспользоваться сим случаем, чтобы удалить всех слабосердых, представя им опасности и трудности предприятия.

Вследствие сего, когда по собрании Думы Тульчинской, Бурцов, исполнив данное ему в Москве поручение, вышел, а за ним и Комаров, то Юшневский говорил приготовленную им речь, но сим не удалил никого, напротив, подстрекнул самолюбие присутствовавших членов: полковник Аврамов (после, как он уверяет, раскаявшийся) объявил, что если и все оставят Союз, то он не перестанет полагать оный существующим в нем одном; // (л. 54 об.) другие также провозгласили, что депутаты их в Москве вышли из пределов данной им власти, что общество не разрушено и будет продолжать действовать, переменив некоторые из прежних правил. Как бывшие на сем собрании, так и приставшие вскоре потом к их мнению, Пестель, Юшневский, Аврамов, Вольф, Ивашев, двое Крюковых, князь Барятинский, Басаргин, князь Сергей Волконский, Василий Давыдов (вероятно, соображаясь с положениями сочиненного Пестелем Устава первого тайного общества) приняли название Бояр Союза 31 Они выбрали // (л. 55) председателями, или директорами, Пестеля, Юшневского и сначала третьим Никиту Муравьева, ибо думали, что и он, не быв в Москве, также несогласен на уничтожение общества. Но в Петербурге, как утверждает последний (Никита Муравьев): «Оно было, по крайней мере, совершенно расстроено: большая часть членов из него вышла; оставшиеся Управы, не имея между собою связи, не имея никакого Устава // (л. 55 об.) и общего управления, не знали, чего хотели или не могли дать себе отчета в своих желаниях»32 // (л. 56) Только в исходе 1822 года, сие Петербургское, или Северное, общество снова образовалось. Его разделили на убежденных и соединенных, или согласных 33. Союз убежденных, или Верхний круг, составлялся из основателей34, принимали в оный и других из Союза соединенных, но не иначе как по согласию всех находящихся в Петербурге убежденных. Сие согласие было нужно и для // (л. 56 об.) принятия какой-либо решительной меры. Сверх того, верхний круг имел следующие права: он избирал членов Думы, или Совета, управлявшего обществом; дозволял принятие нововступающих; требовал отчетов от Думы. Ненаходящийся в оном член мог принять не более двух и согласия на то испрашивал через члена, коим был сам принят; сей последний также, если не был в числе убежденных. Сие согласие чрез такую же цепь доходило от Думы до принимающего новых членов. Сих сначала испытывали, готовили, потом открывали им мало помалу цель тайного общества, но о средствах для достижения // (л. 57) оной и о времени начатия действий должен был иметь сведение один Верхний круг. Многим, коих назначала слепыми орудиями, говорили только, что их дело рубиться; нововступившие и вообще все, не причисленные к убежденным, знали одного принявшего их члена. Но сие правило и все прочие весьма не строго наблюдались35 Возобновив тайное общество, начальником оного несколько времени признавали одного Никиту Муравьева, потом в конце 1823 года, решась для лучшего успеха иметь трех председателей, присоединили // (л. 57 об.) к нему князя Сергея Трубецкого, лишь возвратившегося из-за границы, и князя Евгения Оболенского 36. Чрез год после того первый отправился в Киев и с надеждою, что будучи в штабе 4-го корпуса он может иметь сообразное с планами злоумышленников влияние на войски оного, и для того, чтобы наблюдать за Пестелем, коему главные действователи Северного общества не доверяли, ибо, по словам Рылеева, видели в нем хитрого властолюбца, не Вашингтона, а Бонапарте. На место // (л. 58) князя Трубецкого сделан членом Директории, или Думы, Рылеев, который настоял, чтобы впредь сии директоры, или правители, были не бессменными, а избирались только на один год.

Сношения нового Петербургского, или Северного, союза с Южным, как показывают многие допрошенные, были довольно редки и почти всегда на словах; Думы боялись вверять письма даже сочленам своим, ибо оные могли по нечаянному случаю попасть в руки посторонних. Сии два общества не соглашались во многом, особенно же касательно своего внутреннего устройства; но имели одну цель — испровержение // (л. 58 об.) существующего порядка и в обоих уже занимались сочинением законов для преобразования России. Комиссия представляет на высочайшее усмотрение вашего величества отысканные ею списки сих проектов вместе с краткими из оных извлечениями37. Для достижения цели своей, также в обоих // (л. 59) думали употребить одни средства: // (л. 59 об.) силу, действие войск, которые // (л. 60) надеялись склонить к возмущению38. Приготовлением сих средств особенно занимались на юге, в некоторых полках 1-й и 2-й армии. // (л. 60 об.) Так, как показывает капитан Майборода, полковник Пестель то ласкал рядовых, то вдруг, когда ожидали покойного императора в армию, подвергал их жестоким, и вероятно, незаслуженным наказаниям. «Пусть думают, говорил,— что не мы, а высшее начальство и сам государь причиною излишней строгости». Подполковник Сергей Муравьев-Апостол также всячески и в Черниговском, и в других полках 9-й дивизии старался привязывать к себе солдат, в том числе выписанных из прежнего Семеновского полка, внушал им мысли о возможности и близости всеобщей перемены, требуя обещания // (л. 61) за ним во всяком случае следовать.

Действия сего тайного общества (Южного) уже не ограничивались умножением членов, оные с каждым днем принимали характер решительного заговора против власти законной, и скоро на совещаниях стали обнаруживаться в часто повторяемых предложениях злодейские, страшные умыслы. В Тульчинской думе первенствовал, как и прежде, полковник Пестель; его сочленом в оной и всегда согласным, хотя по наружности недеятельным, был Юшневский; от них зависели все составлявшие Южное общество, одни непосредственно, другие чрез подведомственные // (л. 61 об.) Думе две Управы: Каменскую, или правую, где заседали Давыдов и князь Сергей Волконский, и Васильковскую, или левую, в коей начальствовали Сергей Муравьев-Апостол и подпоручик Бестужев-Рюмин (первый, Муравьев, после сделан и третьим членом Думы39). В генваре 1823 года были в Киеве собраны начальства всех управ, Пестель, Юшневский, Василий Давыдов, князь Сергей Волконский, Муравьев и Бестужев- // (л. 62) Рюмин; они читали отрывки пестелевой «Русской Правды», и сделан вопрос: при введении наших новых законов, как быть с императорскою фамилиею? «Истребить ее»,— сказал Пестель, с ним согласились Юшневский, Давыдов, Волконский, но Бестужев-Рюмин думал удовольствоваться смертью одного императора (прочих членов царственного дома предполагали, как показывает Пестель, вывезти за границу, употребив к тому кронштадтский флот); Сергей Муравьев на сей раз противился вообще их мнению, он не хотел цареубийства. Кончили тем, что хотя большинство голосов на стороне // (л. 62 об.) Пестеля, но нельзя дозволить, чтобы шесть человек решили вопрос столь важный. Бестужев-Рюмин после прислал к Юшневскому речь, в коей осуждал намерение сообщников своих, доказывая, что члены императорской фамилии по совершении революции не будут опасны: «Чего,— говорил он,— могут еще пожелать русские, когда мы устроим для них хорошее правление, когда мы дадим им мудрые законы?»40. Но несмотря на изъявленное в сем случае искреннее или притворное несогласие, Муравьев и Бестужев-Рюмин в том же 1823 году при свидании // (л. 63) с начальниками других управ, Пестелем, князем Сергеем Волконским, Давыдовым, в деревне Каменке одобрили их предложение истребить весь императорский дом. Князь Сергей Волконский утверждает, что оно даже и возобновлено Муравьевым, а в 1824 Бестужев писал в Варшаву (сие письмо не доставлено князем Волконским), требуя смерти государя цесаревича Константина Павловича от членов тайного Польского общества, с коим он за несколько времени перед тем вступил в сношения и связи. Открытие сего Польского тайного общества и переговоры с ним принадлежат к замечательнейшим // (л. 63 об.) действиям Южной директории. Бестужев-Рюмин известил ее о существовании оного; ему же дано поручение сделать условия с поверенными сего общества, коего целью было отделение от России, независимость Польши в ее прежнем виде. Условия вскоре сделаны Бестужевым-Рюминым, с одной стороны, а с другой — Крыжановским. Южное общество обещало признать независимость Польши, возвратить ей завоеванные области, еще не совсем слившиеся с Россией (qui ne sont pas encore Russificies), между прочими область Белостокскую, губернию Гродненскую, часть Виленской, Минской и Подольской // (л. 64) с наблюдением, однако же, нужных для обороны выгод при постановлении новых границ, обещало покровительствовать в России полякам и стараться искоренять взаимную нелюбовь обеих наций, а общество Польское обязывалось употребить средства действительнейшие, какого б ни были они рода, чтобы препятствовать государю цесаревичу приехать в Россию, когда начнется революция, и с своей стороны, приступив з то же время к возмущению, идти на Литовский корпус, если он не пристанет к ним, обезоружить его и учредить в Польше республиканский образ правления. Сверх того хотели взаимно сообщать одно другому // (л. 64 об.) нужные и вообще важные сведения, но с тем, чтобы сношения происходили не между простыми членами, а чрез особых комиссаров; сими комиссарами назначены Муравьев и Бестужев-Рюмин, Гродецкий и Черкасский. Впоследствии Пестель сам и князь Сергей Волконский входили в новые переговоры с депутатами Польского общества Яблоновским и Гродецким 41. Пестель // (л. 65) признается, что обещал независимость Польше, но утверждает, что не сказал ничего положительного о возвращении завоеванных областей, хотя и видно по карте России, им сочиненной и приложенной к проекту конституции («Русской Правде»), что он в своих планах от состава империи отделял все означенные Бестужевым части прежней Польши и хотя на совещаниях с некоторыми петербургскими членами (так показывает Никита Муравьев) на упрек за сие намерение, ему и Давыдову, они оба отвечали: «Как быть! Слово уже дано, и на то была воля Южного общества». Сии сношения с обществом Польским // (л. 65 об.), кажется, не имели дальнейших последствий, поверенные оного требовали от Пестеля, чтобы он дал им узнать важных людей в государстве, участвующих в заговоре против настоящего порядка, обещая с своей стороны наименовать и сблизить с ними таких же. Пестель был принужден отвечать не ясно, ибо не мог назвать никого; поляки охолодели, но связи их с Южным обществом не совершенно прекратились, ибо определено было обоюдным уполномоченным съехаться опять в Киеве, в генваре 1826 года. Впрочем, все сие долженствует быть точнее объяснено // (л. 66) производящимся в Варшаве следствием.

Незадолго до сих странных сношений, в коих частные люди своевольно располагали достоянием Отечества и судьбою правительств и народов, Управа Васильковская, то есть Муравьев и Бестужев-Рюмин, замышляли начать мятежнические действия в 9-й дивизии, которая тогда была собрана в лагере при Бобруйске, ожидая прибытия покойного государя и вашего императорского величества. Они хотели (оба в том согласно признаются) в положенный день или ночь с помощью нескольких сообщников, одетых в мундиры солдат полка, коим начальствовал // (л. 66 об.) единомышленник их полковник Швейковский, овладеть государем и вашим величеством, также взять под стражу генерал-адъютанта барона Дибича, произвести бунт в лагере и, оставя гарнизон в крепости (которая, говорят они, могла в неудаче служить для них убежищем), идти на Москву, возмущая на пути и присоединяя к себе другие войска. Но, как известно уже вашему величеству и Комиссии неоднократно было замечено, все покушения и планы злоумышленников равно очевидно ознаменованы и нетерпеливостью страстей и ничтожностью средств, обманывая на сей счет // (л. 67) друг друга по всегдашнему обыкновению в заговорах, они часто были сами ослеплены своими вымыслами и лишь в минуты, назначенные для совершения предприятия, узнавали свою слабость. Так было и в сем случае: Муравьев и Бестужев-Рюмин, думав возмутить целый корпус войск, скоро уверились, что в оном могли иметь только двух пособников: полковника Швейковского и подполковника Норова. Вследствие того положили, 1-е, Бестужеву ехать в Москву, узнать, что там делают настоящие или бывшие члены тайного общества, пригласить их, именно Михаила Муравьева и Михаила Фон Визина, // (л. 67 об.) к участвованию в новых планах, и для исполнения оных привезти несколько молодых людей в Бобруйск; 2-е, требовать мнения и помощи Пестеля чрез Василия Давыдова, которого затем звали к себе в лагерь. Давыдов не приехал и не отвечал; Бестужев нашел в Москве только Ивана Фон-Визина и Якушкина, которые отказались от всякого содействия и начальники Ва-сильковской управы остались при одном злодейском умысле. Пестель утверждает, что он удержал их, но сему нельзя верить, ибо из показаний Бестужева-Рюмина 42 видно, что в апреле следующего // (л. 68) 1824 года составлен план другого и еще более преступного покушения, им Пестелем, Бестужевым-Рюминым, Сергеем Муравьевым, двумя Поджио, Давыдовым и Швейковским. Полагали ошибочно, что покойный государь император будет в сем году осматривать войски 3-го корпуса при местечке Белая Церковь, и заговорщики решили, что в первую ночь после приезда его величества в павильон парка Александрии при смене караула несколько одетых в солдатские мундиры офицеров (в]том числе разжалованных), коих они считали готовыми на злодейство, ворвутся в комнаты государя // (л. 68 об.) и умертвят его 43. Тогда же Сергей Муравьев-Апостол, Швейковский и Тизенгаузен должны были произвести возмущение в лагере, идти на Киев и на Москву. Муравьев думал из Киева отправиться в Петербург, действовать на Северное общество, и с ним Бестужев определял себя в начальники Черниговского полка. Но смотра не было; потому даже не сделано предложения назначаемым в убийцы 44 и может быть // (л. 69) нерожденным для злодейства офицерам и рядовым; по крайней мере один из них, Жуков, выписанный из гвардии, говорил после (так свидетельствует Бестужев-Рюмин): «Знаю, что для успеха нам нужна смерть государя, однако ж если жребий велит мне быть исполнителем ужасного приговора, то я сам себя лишу жизни».

Но исполнение сих преступных намерений только что отлагалось; оно, как явствует из множества показаний, было постоянною мыслию руководителей Южного тайного общества. Уже и в 1821 году, по свидетельству ротмистра Ивашева, вскоре после возобновления // (л. 69. об.) Союза на юге, в одном собрании, где находились Пестель, Юшневский, Аврамов, Ивашев, князь Барятинский, Вольф, Крюковы 1-й и 2-й и Басаргин, члены провозгласили торжественно, что цель их есть изменение существующего в государстве порядка, во что бы то ни стало предполагая не только упразднение престола, но истребление всех лиц, кои могли бы тому препятствовать; средства к сему предоставляли избрать директорам: Пестелю и Юшневскому и для того вручали им власть неограниченную 45 // (л. 70) В другом заседании при Юшневском, Ав-рамове, Ивашеве, двух Крюковых, князе Барятинском и штаб-лекаре Вольфе (который показывает сие), Пестель требовал решительного утверждения плана его, ввести в России республиканский образ правления посредством вооруженной силы и упразднить царствующий дом; члены изъявили согласие. В 1822 году князь Барятинской, принимая в общество полковника Фалленбер-га, взял с него клятву жертвовать всем и даже покуситься на жизнь императора 46 // (л. 70 об.) В 1823 году младший из братьев Поджио 47, вступив в Союз, нашел, что всеми (Южными) управами положено было иметь целью установление республики, но из осторожности не вдруг открывать сие нововводимыммым. В сем же году Поджио видел в Петербурге князя Барятинского и письмо, которое он привозил от Пестеля к Никите Муравьеву: Пестель спрашивал о числе членов, успехах Северного общества: «Готовы ли в Петербурге к возмущению?» и прибавлял: les demi-mesures пе valent rien, ici nous voulons avoir ma-ison nette (слабые меры // (л. 71) ни к чему не годятся, мы, здешние, думаем все дочиста искоренить). «Как,-— вскричал Никита Муравьев.— Они там бог весть что затеяли; хотят всех. Князь Барятинской требовал решительного ответа: Никита Муравьев объявлял, что их намерение начать с обращения умов (commencer par la propagande), но им (Никитою Муравьевым), как утверждает в своих показаниях Поджио, иные в Петербурге тогда были недовольны, хуля его за медлительность, бездействие, холодность. В числе тех, кои желали скорых мер, не ужасаясь злодейства, Поджио именует: Митькова, который на свидании // (л. 71 об.) у Оболенского сказал ему: «Я с вашим мнением (о погублении всей императорской фамилии) согласен совершенно до корня 48; князя Валерияна Голицына, повторившего слова Митькова 49; Рылеева, исполненного отваги, как говорит показатель, но хотевшего действовать и на умы сочинением возмутительных песен и Катехизиса свободного человека50; наконец, // (л. 72) и Матвея Муравьева-Апостола 51. Поджио представляет его одним из жарких приверженников Пестеля и республиканского правления, // (л. 72 об.) готовым произнести смертный приговор всему царствующему дому, только с тем (сию мысль, по другим показаниям, имели и брат его, Сергей, и Бестужев-Рюмин, и Пестель), чтобы злодейство, ими внушенное, казалось делом других, последствием заговора, составленного вне их тайного общества, и чтобы они могли избегнуть // (л. 73) от кары праведного всеобщего омерзения52. Но сии мнения Матвея Муравьева значительно изменились в течение следующего года; ибо в найденном между бумагами брата его Сергея письме (от 3 ноября 1824) он напротив изъявляет благоразумие, старается удержать брата от всяких покушений, доказывает ему если не беззаконность, то по крайней мере // (л. 73 об.) безрассудность предприятия и невозможность успеха: «Дух в гвардии,— пишет он,— и вообще в войсках и народе совсем не тот, какой мы предполагали. Государь и великие князья любимы; они с властью имеют и способы привязывать к себе милостями, а мы, что можем обещать вместо чинов, денег и спокойства? Метафизические рассуждения о политике и двадцатилетних прапорщиках в правители государства. Из петербургских умнейшие начинают видеть, что мы обманываемся и обманываем друг друга, твердя о наших силах, в Москве я нашел только двух членов // (л. 74), которые сказали мне: «Здесь ничего не делают, да и делать нечего» 53 // (л. 74 об.)| По всему видно, что и деятельнейшие в тайном обществе, точно не стыдясь, обманывали друг друга. Так, генерал-майор князь Сергей Волконский сообщал Пестелю, что он подговорил многих офицеров из всех полков// (л. 75) 19-й дивизии, за исключением лишь полка его личного неприятеля Бурцова, называл некоторых, будто бы принятых им или приготовленных, и после должен был признаться, что все было им вымышлено из тщеславия для доказательства его преступного усердия. Так, они говорили в Южном обществе, что их главные силы на Севере и там должно начаться действиям, а в Петербурге, что все готово на юге, утверждали иногда, что Москва решит дело, а в Москве не было уже и управы, и очень мало членов, большою частью отставших от Союза; говорили также и также ложно, что есть тайное общество // (л. 75 об.) на Кавказе и в Харькове, последнее будто бы под начальством графа Якова Булгари. Но то же самое чувство тщеславия не допускало их ни сердиться за обман, ни признаваться в перемене образа мыслей. Матвей Муравьев-Апостол после означенного выше письма к брату, в коем он сверх того изъявлял весьма невыгодное мнение о Пестеле, после разговора в том же духе с приезжавшим к нему в деревню майором Лорером вдруг снова начал уверять Пестеля в привязанности к нему, в рвении к успеху его планов54. Сей последний (Пестель), как свидетельствует // (л. 76) Никита Муравьев, другие допрошенные и самый ход происшествий, был в Южном обществе не только директором, но полным властелином, большая часть членов слепо ему верили; иные, в том числе начальник одной из управ, князь Сергей Волконский, (не знав его проекта Конституции, хотели всем жертвовать для введения предположенного в ней образа правления55). Впрочем, по некоторым показаниям, он часто действовал //(л. 76 об.) так, чтобы его мысли и намерения были предложены не им и даже казались не его внушением. Подполковник Поджио встретился с ним в|первый раз осенью 1824 года. Пестель знал, что он член их общества, знал, что он из таких, коих, по словам его, не было нужды пришпоривать, но сперва говорил очень осторожно, только искал пленить его умом, велеречием, лестью, много рассуждал о различных формах правления, начав от Нимврода, и особенно охуждал наследственный в монархиях порядок, но когда Поджио в восторге, который в другом случае можно бы назвать детским, вскричал: «Должно признаться, что все жившие до нас ничего // (л. 77) не разумели в государственной науке; они были ученики и наука в младенчестве». То он стал мало помалу намекать о том, что для торжества их идей нужны усилия, жертвы, ответ уже воспламененного до бешенства и ныне горько раскаявшегося Поджио был готов: «Принесем на жертву всех». Тогда Пестель, сжав руку, сказал: «Давай читать их по пальцам, для удара я готовлю двенадцать удальцов: Барятинской уже набрал некоторых». Дошедши до царственных особ женского пола, он на минуту остановился: «Знаешь ли, Поджио, что это ужасно и однако ж заключил свой страшный счет числом // (л. 77 об.) 13, прибавя: «Если убивать и в чужих краях, то конца не будет, у всех великих княгинь есть дети: довольно объявить их лишенными прав на царство, и кто захочет престола, облитого кровью. Но Пестель сам, как показывает его сообщник-обвинитель, хотел для себя, по крайней мере, власти царской. «Кто же,— спрашивал он у Поджио,— будет главою Временного правительства? Кому быть, кроме того,кто начинает и без сомнения совершит великое дело революции, кроме вас? — Неловко мне, нося имя не русское.— Что нужды! Вы уймете самое злоречие, удалясь как Вашингтон в среду простых // (л. 78) граждан: ведь временное правительство недолго будет действовать, год, много два.— «О, нет! возразил Пестель,— не менее десяти лет, они необходимы для одних предварительных мер, между тем, чтобы не роптали, можно занять умы внешнею войною, восстановлением древних республик в Греции. А окончив великий подвиг, я заключусь в Киевской Лавре, буду схимником и тогда примусь за веру»56. // (л. 78 об.) Ослепляя, таким образом, людей незрелого ума в своем непосредственном кругу, зарождая или по крайней мере укореняя в их сердцах беззаконные и бесчеловечные намерения, директор Южного тайного общества продолжал стараться и о том, чтобы распространить свое // (л. 79) влияние на Северную Думу57. Князь Сергей Волконский, Давыдов, // (л. 79 об.) Швейковский приезжали в Петербург (первый два раза) с предложением соединить оба общества, действовать вместе, стремиться к одной, определенной южными членами, цели, В 1824 году был и сам Пестель. Он, возвратясь на юг, уверял, что привел все в желанный им порядок, что общества Южное и Северное соединились, что сначала ему противились во многом, и однажды он, в нетерпении ударив по столу, сказал: «Так будет же республика», что наконец все согласились с его мнением и видами. Но члены Петербургского общества показывают другое; Рылеев утверждает, что они думали соединиться с Южным обществом // (л. 80) для того единственно, чтобы надзирать за Пестелем и противодействовать ему, что сего, к сожалению, не могли сделать, а по словам Никиты Муравьева, Пестель после приезда в Петербург на собрании при князе Трубецком, Оболенском, Николае Тургеневе, Рылееве, Матвее Муравьеве-Апостоле жаловался на недеятельность Северного общества, на недостаток единства точных правил, на различие устройств на севере и юге. В Южном обществе были Бояре, в Северном их не было; он предлагал слить оба общества в одно, назвать Боярами главных петербургских членов, иметь одних начальников, все дела решить по большинству // (л. 80 об.) голосов Бояр, обязать их и прочих членов повиноваться слепо сим решениям; предложение было принято, как сказал князь Трубецкой Никите Муравьеву, который не был на сем собрании. «Мне это весьма не понравилось,— говорит Муравьев,— и когда вскоре затем Пестель пришел ко мне, то у нас началось прение; Пестель говорил, что надобно прежде всего истребить всех членов императорской фамилии, заставить Синод и Сенат объявить наше тайное общество временным правительством с неограниченной властью, что сие Временное правительство, приняв присягу всей России, раздав министерства, армии, // (л. 81) корпуса и прочие места членам общества, мало помалу, в продолжение нескольких лет будет вводить новый порядок. Я нашел сей план равно и варварским, и несбыточным 58. Вследствие сего разговора Никита Муравьев на другом собрании общества доказывал // (л. 81 об.), что совершенное соединение их с Южным обществом невозможно по дальности расстояния и по несходству в мнениях, что в Северном всякий следовал своему, а в Южном, как он слышал, никто не противоречил Пестелю; и так большинство голосов было бы выражением одной его воли; он же не сказывал; сколько у него бояр и предоставлял // (л. 82) себе право вместе с своими боярами принимать новых. Муравьев прибавил, что никогда не будет слепым орудием решений большинства, которые могут быть противны его совести и хочет иметь свободу выйти из общества. Его слова подействовали; Пестель должен был согласиться оставить все в прежнем виде до 1826 года, а тогда собрать уполномоченных для постановления правил и для избрания одних правителей в оба общества; с тех пор он59, видимо, охладел к главным членам петербургским, не показывал им доверенности и хотя // (л. 82 об.) обещал прислать свой проект Конституции, однако ж не прислал и не входил ни в какие объяснения об устройстве и состоянии Южного общества. О князе Сергее Волконском Никита Муравьев говорит, что он был в Петербурге после Пестеля (вероятно, во второй раз) и не имел никаких поручений, а только хвалил единодушие обществ Северного и Южного. В сем последнем беспрестанно оказывалось нетерпение приступить к действию, мятежам и было останавливаемое только чувством бессилия. Сии порывы особенно волновали так называемую Васильковскую управу, которая часто, как // (л. 83) уверяет Пестель, составляла планы, решалась на предприятия, даже и по его мнению не сбыточные, без согласия Тульчинской директории, но уведомляла ее обо всем. Сия Управа приняла много новых членов; она, как означено выше, вступила первая в сношения с Польским обществом и ею же в 1825 году открыто другое тайное общество, Соединенных славян, которое было и не весьма многочисленно, и не значительно ни по званию, ни по свойствам членов своих, и коего существование продолжалось не более двух лет. Основать оное вздумал 1823 года подпоручик артиллерии Борисов 2-й, // // (л. 83 об.) пригласив к тому своего брата и одного волынского шляхтича Люблинского. Он сочинил, а Люблинский перевел на польский язык формулу клятвенного обещания для вступающих и краткий Катехизис славянина. В нем между многими ученическими апофегмами о природе, о просвещении и предрассудках, о простоте выражений великодушия и надутом слоге рабства сказано: не надейся ни на кого, кроме друзей и своего оружия. Друзья тебе помогут, a ot> тебя защитит, и ты eси славянин, и на земле твоей, при брегах морей, ее окружающих, построишь четыре порта: Черный, Белый, Далматский, Ледовитый,// (л. 84) воздвигнешь город и в нем своим могуществом посадишь на трон, богиню просвещения и проч[ее] и проч[ее]. Желаешь сего, жертвуй 10-ю частью своих доходов и будешь обитать в сердце друзей. В клятве, обещаясь хранить тайну, действовать для блага славянских племен, они прибавляли: «Если изменю, то да будет наказание и угрызением совести, и сим оружием, над коим произношу присягу, да внидет она острием в сердце мое, да истребит всех мне любезных и жизнь моя с сей минуты да будет сцеплением неслыханных бед». Целью общества они полагали // (л. 84 об.) соединить общим союзом и единообразным республиканским правлением, но без нарушения независимости каждого, восемь славянских колен, означенных на осмиугольной печати их: Россию, Польшу, Моравию, Далмацию, Кроацию, Венгрию с Тран-cильванией, Сербию с Молдавией и Валахией; средств для сего предприятия они, как говорят единогласно в показаниях, не имели никаких до самого конца. Заводя сие общество, Борисов старался только умножать число членов и, чтобы придать ему важности, уверял принимаемых, что оно сильно, что средоточие оного в Петербурге, отрасли // (л. 85) во всех землях, населенных славянами, и что основатель общества есть известный молдавский князь, который теперь не в России. В лживости сего и в причинах, побудивших его вымыслить рассказываемую им басню, он впоследствии признавался Бестужеву-Рюмину и то же подтвердил на допросах пред Комиссией). Когда он и другие члены сего тайного общества познакомились с Сергеем Муравьевым и Бестужевым, их было 36 человек 60, большою частью молодых офицеров артиллерии и некоторых пехотных // (л. 85 об.) полков 3-го корпуса. Сей корпус стоял тогда лагерем у местечка Лещина: многие из товарищей Муравьева и Бестужева-Рюмина по Южному обществу видались с ними ежедневно: полковники Швейковский, Тизенгаузен, Артамон Муравьев, Враницкий, майор Спиридов; положено, чтобы Бестужев обратил Соединенных славян к своей цели. Ему было нетрудно доказать невозможность когда-либо исполнить их собственный план; он прибавил к сему, что обязанность русского думать о преобразовании России, прежде иных соплеменных нам народов и потом, говоря именем своего многочисленной // (л. 86) могущественного общества, распространившего отрасли свои по всей империи, именем верховного правления, сокровенного даже и для большой части членов в непроницаемой тайне, их содействовать и повиноваться ему беспрекословно. Все, тут бывшие, согласились61; Общество славян присоединилось к Южному, то есть к Васильковской управе; они обязались клятвою, целуя образ, который Бестужев снял с шеи, а он, объявив, что должно стремиться к испровержению настоящего порядка посредством военной силы, разделил их на округи; начальники сих округов // (л. 86 об.) (для артиллерийских — Горбачевский, для пехотных — Спиридов, назывались посредниками, ибо через них Соединенные славяне сносились с Бестужевым и Южным обществом. Потом он показывал им проект новых республиканских законов62 и уверял, что князь Трубецкой возил его на рассмотрение лучших иностранных публицистов, кои все одобрили сие законоположение63 Наконец, требовал, // (л. 87) чтобы подговаривали солдат и готовились по его предписанию начать возмущение не позднее августа 1826 года при смотре войск у Белой Церкви, а может быть и прежде. Затем, на собраниях у него и Муравьева, где бывали и вышеименованные члены Южного общества и некоторые из Соединенных славян64, они оба твердили им беспрестанно о близости, о пользе революции, воспламеняли их воображение и страсти, намекали сначала, потом говорили ясно и решительно о необходимости посягнуть на жизнь императора Александра, истребить всю династию. Один из общества Соединенных славян (Горбачевский) // (л. 87 об.) сказал: «Но это противно богу и религии».— «Неправда,— возразил Сергей Муравьев и стал им читать- свои выписки из Библии, коими, ложно толкуя их, хотел доказать, что монархическое правление не угодно небу. «Надобно,— повторял Бестужев,— самый прах их (членов императорской фамилии) развеять по земле». Последствий таких, как во Франции, бояться не должно: там начал революцию народ, а не войско; у них не было хорошей конституции, одна сменяла другую, все были наполнены недостатками и между верховными правителями их, консулами был человек отважный с обширным гением;// (л. 88) у нас против всего подобного взяты меры»65.