ПРОВИДЕНИЮ БЫЛО УГОДНО...
Не руководит ли порой судьба нашими замыслами, и не исправляет ли она их!
Мишель Монтень. «Опыты»
В немецкой и российской историографии под названием Остерманиана именуется собрание документов, фактов, свидетельств, имеющих отношение к немецко-российскому роду Остерманов. Исторический персонаж Остерманианы, давший название указанному собранию, Генрих Иоганн Фридрих Остерман, родился в вестфальском городе Бохум 9-го июля 1687 года [1] в семье пастора Иоганна Конрада Остермана и дочери стряпчего Урсулы Маргарете Виттгенштайн. В родстве с Остерманами состояли многие известные российские фамилии, в т.ч. Голицыны, Толстые, Тютчевы. Возникновение, расцвет и угасание рода Остерманов отмечены фаталистическими событиями.
Некоторые из них произошли при жизни Фёдора Ивановича Тютчева и нашли свое отражение в его поэзии и письмах. К настроениям фатализма Тютчева причастен его домашний учитель Семён Егорович Раич. Он, прекрасный знаток русской и античной словесности, много рассказывал любознательному подростку об основах духовности древних греков и римлян, античной философии, литературе, мифологии. Раич объяснял, как через миф отображалось религиозное и мистическое сознание древних людей. «Раич – любопытная фигура в тогдашнем лирическом разброде, – писал Тынянов. – Он стремился к выработке особого поэтического языка: объединению ломоносовского стиля с итальянской эвфонией, усовершенствовал слог своих учеников вводом латинских грамматических форм» [2]. В мифах постулировалось равновесное сочетание бытия и небытия, порядка и хаоса, которое находило своё выражение в общем миропонимании. Характеры персонажей мифологических сюжетов были вполне человечны, философия «жизни» богов соответствовала земным представлениям. Боги, как и люди, опасались тёмных сил Рока. Участь людей в руках богинь-парок, сильнее которых был только бог времени Крон, он же их отец Зевс. Позже С.Е. Раич писал: «Провидению было угодно вверить моему руководству Ф.И. Тютчева, вступившего в десятый год жизни. Необыкновенные дарования и страсть к просвещению милого воспитанника изумляли и утешали меня, года через три он уже был не учеником, а товарищем моим – настолько быстро развивался его любознательный и восприимчивый ум». Так под знаком Провидения началась сознательная жизнь Фёдора Ивановича Тютчева, которое не оставляло его своим вниманием до конца дней.
Календарные поводы побуждали к размышлениям о быстротечности бытия и двенадцатилетнего стихотворца Фёдора («На Новый 1816 Год»), и умудрённого жизнью поэта («На Новый 1855 год»). Писал ли Тютчев о природе, философии бытия, любви, окружающей жизни, он пропускал свое видение через призму судьбы, рока, времени:
Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с нее покров...
Я не свое тебе открою,
Но бред пророческий духов...
Еще нам далеко до цели, Гроза ревет, гроза растет – боль души за трагедию Крымской войны. В русском обществе модно было увлечение спиритизмом, гаданием на вращающихся приспособлениях в виде тарелок-столиков с закреплённым карандашом, выписывающим под влиянием рук гадателей бред пророческий духов. В 1853 году Тютчева и всю страну волновал вопрос о войне, он писал жене в Мюнхен: «...только одни столы и занимаются текущими событиями, ибо именно стол, отвечая на мой вопрос, написал мне самым красивым своим почерком, что в будущий четверг, т. е. 8/20-го этого месяца, появится манифест с объявлением войны ...самое позднее через пять дней (ибо сегодня 3/15 октября), ...правду ли говорят столы(?)». Правду! Война Турции была действительно объявлена 20-го октября 1853 года!
То, что должно произойти, того не избежать. Такова доля... Поэт чувствовал существование высших сил, управляющих его жизнью. Он убеждался в задуманной целенаправленности явлений его бытия. Фатализм порождал безволие, непротивление стихии. У Тютчева не возникало дилемм выбора пути типа «Налево пойдёшь – коня потеряешь, направо пойдёшь – голову сложишь». Он доверялся судьбе, всегда подчинялся обстоятельствам, не требующим принятия решений. Но одновременно Тютчев воспринимал свой поэтический дар как способность, данную ему Провидением. Поэзия являлась к нему свыше:
Среди громов, среди огней,
Среди клокочущих страстей,
В стихийном, пламенном раздоре,
Она с Небес слетает к нам –
В формировании Фёдора Ивановича Тютчева как мыслящей личности, государственного политика, поэта европейского масштаба большое значение сыграла двадцатидвухлетняя жизнь на Западе (1822-1844), в т.ч. двадцатилетняя в Мюнхене. Здесь он создал сто стихотворных шедевров, которые стали явлением мировой культуры. Удивительно, но в Баварии Тютчев оказался не по своему желанию, а по случайному стечению обстоятельств. Весь ход событий, предопределявший условия его жизни, был как бы предначертан и совершался без вмешательства его воли. Такой образ существования по плану судьбы находил отражение в творчестве поэта. Эпизод, послуживший причиной приезда Тютчева в Мюнхен, произошёл за 100 лет до рождения поэта...
ОСТЕРМАНИАНА. ГЛАВА ПЕРВАЯ
Появление на свет Генриха Остермана не было предвещено оракулами, небесными знамениями или другими мистическими фетишами. Он был третьим ребёнком в небогатой многодетной семье. Началась история Остерманианы не в Бохуме 9-го июля вышеуказанного 1687 года в день рождения Генриха, а значительно позднее – 4-го мая 1703 года в университетском погребке «У Розы», что в тюрингском городе Йена.
Вечером того дня в кабачок зашли трое студентов. В пивной уже веселилась компания подвыпивших однокашников. Один из распалённых хмелем первокурсников нелепо прыгал, размахивая шпагой. Вошедшие в кабачок юноши засмеялись. Их смех показался прыгуну оскорбительным. Пьяный танцор, подбадриваемый товарищами, сделал изящное па и без лишних слов проткнул своим оружием одного из вошедших. В половине двенадцатого ночи мнимый обидчик скончался. Убийцей оказался 16-летний Генрих Остерман, сын лютеранского священника из Бохума. Так началась Остерманиана.
История сохранила имя жертвы, им был 24-летний студент Г.Ф. Борхердинг из Ганновера. Его мать, убитая горем, в сердцах прокляла род убийцы страшным заклинанием, пожелав исчезновения всей фамилии. Могила студента на городском кладбище и сегодня украшена цветами. О ней в народе рассказывают легенды, особенно ей поклоняются молодые люди. Существует поверье, что будто в брачную ночь, проведенную 4-го мая на могиле Борхердинга, возникнет новая жизнь, которой будут суждены долгие счастливые годы, непрожитые юношей. Так предание хранит память о несостоявшейся жизни молодого человека, убиенного по пьяной глупости недоросля.
Что замыслили старые парки, востребовав душу безвинного сына ветеринара? Потом Генрих в оправдание придумает версию дуэли. Это будет неправдой. Сражения не было, свершилось неправедное убийство. Спасаясь от правосудия, отрезвевший молодчик бежал из города и далее в Голландию [3]. В амстердамском порту русский вице-адмирал К.Крюйс принял беглеца на государеву службу: царь нуждался в грамотных европейцах, которых Пётр вводил в свою команду. Данный трагический эпизод круто изменил жизнь Остермана. Вся дальнейшая его биография хорошо известна. Генрих в России стал именоваться Андреем Ивановичем [4]. Он проявил усердие и таланты, военные, дипломатические, организаторские, был замечен троном и возвышен. В 1721 году Остерман участвовал в выработке условий Ништадтского мира, завершившего Северную войну. «За отличные труды и верность» в 1721 году Пётр пожаловал Остерману титул барона. После Шафирова это был второй баронский титул в России. В 1723 году Пётр назначил Остермана сенатором. Он был в числе авторов «Табели о рангах» и проекта организации Коллегии иностранных дел, вице-президентом которой Остерман стал в 1723. После смерти Петра его влияние усилилось, и в 1730 году Остерман был возведён в графы. В 1741 году дворцовые интриги оказались не в его пользу, и Елизавета Петровна, дочь Петра, приговорила Остермана к казни, замененной, впрочем, вечной ссылкой в город Березов Тобольской губернии, где он скончался 31 мая 1747 года.
В российской историографии оценка личности Остермана неоднозначна. Историки закрепили за ним репутацию «хитрого вестфальца». Герцог Лирийский, первый испанский посол в Петербурге, так его характеризует: «Он имел все нужные способности, чтобы быть хорошим министром, и удивительную деятельность. Он истинно желал блага русской земле, но был коварен в высочайшей степени, и религии в нем было мало, или, лучше, никакой, был очень скуп, но не любил взяток. В величайшей степени обладал искусством притворяться, с такою ловкостью умел придавать лоск истины самой явной лжи, что мог бы провести хитрейших людей. Словом, это был великий министр» [5].
Германия всегда чтила память незаурядного выходца из Бохума. Первая краткая биография Остермана была написана ещё при его жизни, в 1742 году [6], в 1834 году его жизнеописание было включено в «Историю Бохума». 9 июля 1937 года городские власти и общественность пышно отпраздновали 250-летие со дня рождения своего выдающегося земляка [7].
В 1834 году в Бохум обратился обедневший князь Мстислав Александрович Голицын, последний граф Остерман, проживавший тогда в Париже, с предложением продажи городу жалованной грамоты на графский титул Остермана. Грамота была подписана Екатериной II в 1790 году, через 60 лет после свершения факта события. Реликвия хранилась у князей Голицыных, наследников Остермана. Владелец назначил большую по тогдашним временам цену – десять тысяч марок. Князь не уступал в цене, и покупка не состоялась. Вторжение немецких войск во Францию в 1940 году изменило равновесие прав торгующихся сторон. М.А. Голицын вместе с женой-француженкой и дочерью укрывался в маленьком городке у подножия Пиренеев и очень бедствовал. Там его и отыскали. Теперь торги были недолгими, и 30 октября 1941 года грамота была продана архиву города Бохума за две с половиной тысячи марок [8]. В 1987 году, в связи с 300-летием со дня рождения графа, в Бохуме была организована выставка. В декабре 1997 года в городском архиве Бохума состоялась конференция «Немец при царском дворе», посвященная 250-летию со дня его смерти [9].
БЫТЬ ПО СЕМУ!
В своей личной жизни Андрей Иванович не был волен: она складывалась по желанию царя. В январе 1721 года Пётр женил 35-летнего Остермана на своей родственнице, 22-летней боярышне М.И. Стрешневой (1698–1781). Марфа Ивановна полюбила мужа и одаряла его детьми-погодками: Петром (1722–1723), Фёдором (1723–1804), Анной (1724–1789), Иваном (1725–1811).
Общественная жизнь детей Андрея Ивановича также хорошо известна. Их судьба в целом сложилась благополучно. Сын Фёдор дослужился до чина действительного тайного советника, стал сенатором [10]. Он женился на графине Анне Васильевне Толстой. Составитель «Общего Гербовника Российской империи» граф Александр Бобринский так характеризует Фёдора Андреевича: «Человек он умный и благородный, – и далее с подтекстом, – он прославился между современниками своею необыкновенною рассеянностью». Рассеянность создает иногда комичные ситуации, чаще хлопотные, но, как правило, без тягостных последствий. «Сенатор, граф Федор Андреевич, известен своею рассеянностью, о которой ходили в свое время бесчисленные анекдоты» [11] .
Дочь Анна была выдана замуж за небогатого Ивана Матвеевича Толстого, и через неё Остерманы породнились ещё с одной ветвью Толстых [12].
Сын Иван, женатый на Александре Ивановне Талызиной, стал вице-канцлером, президентом Коллегии иностранных дел, т.е. он занимал очень высокую государственную должность [13]. Иван Андреевич был человеком сосредоточенным и благородным. «Гербовник» так и пишет о нем: «Муж души возвышенной, пламенно-любящий свое отечество, он благородством поступков своих стяжал почтение современников». Прекрасный пример для потомков!
Но на беду рода Остерманов браки Фёдора Андреевича и Ивана Андреевича были бездетными. Знаменитой фамилии грозило угасание, две богатые влиятельные родственные семьи оказались без наследников! Братья-графы обратились к Екатерине II с просьбой о передаче имени, титула, герба и майората Остерманов их двоюродному внуку (т.е. внуку их сестры), Александру Ивановичу Толстому (род. 6/18 февраля 1770 году [14]). Оба двоюродных деда находились уже в преклонном возрасте. Екатерина давно обратила внимание на высокого, худощавого молодого подполковника, сподвижника Суворова, заметила его выразительные глаза на смуглом лице, освещённом добродушием, которое пробивалось сквозь наружную холодность и даже суровость. Таким запомнил его князь П.Вяземский. Особый шарм придавала Александру Ивановичу близорукость, из-за которой он однажды едва не угодил в плен к французам. Во время сражений он обычно надевал очки. (Ещё после ясского мира Александр Иванович приезжал в Петербург и лично императрицей был пожалован из поручиков в капитаны, минуя чин штабс-капитана.) Бумагу на утверждение принесли не в самое благоприятное время для государыни, она находилась в дурном расположении духа и была нездорова, но документ рассмотрела благосклонно: «Подполковнику Александру Ивановичу Толстому, имеющему наследовать заповедное имение дядей (sic!) его, графов Ивана и Федора Андреевичей Остерман, принять их титул и фамилию и именоваться впредь графом Остерман-Толстым с тем, чтобы фамилия эта и графский титул переходили лишь к старшему в роде из его потомков». 27 октября 1796 года императрица начертала «Быть по сему!». Затягивание утверждения на несколько дней оставило бы судьбу подполковника без изменения: 6 ноября 1796 года Екатерина II скончалась.
Остерману-Толстому было дано в потоке событий точно уловить своё время действия. Благодаря именно этому качеству граф станет выдающимся командиром, героем Отечественной войны. Остерманиана продолжалась...
ОСТЕРМАНИАНА. ГЛАВА ВТОРАЯ
А.И. Остерман-Толстой был яркой неординарной личностью, его имя увековечено в анналах военной истории (и не только российской!) [15]. В чине лейтенанта он воевал под знаменами Суворова при взятии Измаила. В качестве командира дивизии и позже командира корпуса активно участвовал в сражениях с французами. За героизм в бородинском сражении Остерман-Толстой был награждён орденом св. Александра Невского. 13 июля 1812 года во время напряженного боя у деревни Островно (под Витебском) Остерману-Толстому донесли, что войска несут возрастающие потери, и спросили, каковы будут его распоряжения, он ответил: «Стоять и умирать!». Этот приказ принес графу славу непоколебимого и стойкого российского воина. В битве под чешской деревней Кульм (17 августа 1813 года) храброму генералу снарядом оторвало руку, но он продолжал руководить боем. Александр I лично наблюдал за ходом сражения. Двойной перевес сил противника опасно угрожал изменению всего хода военных действий. Благодаря полководческому таланту и личной храбрости графа Остермана-Толстого русские части не только избежали поражения, но одержали блестящую победу, разгромили французский корпус, пленили его командира генерала Доминика Вандама и ещё четверых генералов.
Остерман-Толстой боготворил государя до обожания. Истекая кровью во время битвы, он спрашивал: «Мой господин император в безопасности?» [16] . Царь также с большим почитанием относился к своему полководцу.
За победу в кульмской операции генерал Остерман-Толстой был награждён орденом Георгия 2-й степени и получил звание генерал-адъютанта. Поэт В.А. Жуковский посвятил генералу строки: «Хвала, наш Остерман-герой, в час битвы ратник смелый».
После окончания войны граф Остерман-Толстой получил звание генерал-лейтенанта и стал шефом лейб-гвардии Павловского полка, оставаясь в свите императора.
ВАШЕ БЛАГОРОДИЕ, ФЁДОР ИВАНОВИЧ!
Граф Александр Иванович был женат (с 1799 года) на княжне Елизавете Алексеевне Голицыной, фрейлине Великой княгини Елизаветы Алексеевны (тёзки по имени и отчеству), жены Великого князя Александра Павловича [17]. Княжна любила мужа, но по состоянию здоровья детей не рожала. Вновь создавались драматические обстоятельства предыдущего поколения Остерманов, Фёдора Андреевича и Ивана Андреевича. Род Толстых состоял в тесном родстве с Голицыными. Многие браки совершались между названными родами. Сестра Александра Ивановича, Наталья Ивановна, состояла в браке с князем Михаилом Николаевичем Голицыным. В этом браке было рождено трое сыновей: Александр, Валерьян, Леонид. Боевой генерал Остерман-Толстой был домашним человеком, любил своих племянников-Голицыных и племянников-Толстых. Предметом любви был и младшенький племянник, Феденька, сын двоюродной сестры, Екатерины Львовны Толстой (в браке Тютчевой). Племянника назвали в честь графа Фёдора Андреевича Остермана.
Дух Фёдора Андреевича витал в его московском доме в Малом Трёхсвятительском переулке. В этом доме прошли детские годы Федора Тютчева. Толстые с Остерманами издавна дружили семьями. Мать будущего поэта, Екатерина Львовна, воспитывалась теткой Анной Васильевной, женой графа Ф.А. Остермана. Екатерина Львовна почитала Фёдора Андреевича как отца. С унаследованием имени Тютчеву определенно передалась и упомянутая в «Гербовнике» рассеянность. (При петербургском Дворе рассеянность Тютчева станет темой многих анекдотов.)
В декабре 1821 года 18-летний Тютчев окончил Московский университет. Здесь он в течение трёх лет учился за свой кошт, на правах вольного слушателя, и был аттестован на учёную степень «Кандидата Отделения Словесных Наук». В феврале Фёдор Иванович приехал в Петербург. Граф Остерман-Толстой племянника поселил у себя. В доме графа часто получали приют будущие декабристы, племянники Александр и Валерьян Голицыны [18], Дмитрий Завалишин и др. По просьбе Екатерины Львовны Александр Иванович протежировал зачисление племянника Фёдора на службу в Государственную Коллегию Иностранных дел. Заведующий Коллегии, граф Карл Васильевич Нессельроде, был давним знакомцем генерала. Во время войны граф К.В. Нессельроде был ответственен в Ставке царя за ведение его внешнеполитической переписки. Мелковатый ростом Карл Васильевич побаивался представительного грозного генерала. И сейчас Нессельроде, опытный царедворец, знал, что графу Остерману-Толстому, любимцу Александра I, герою многих сражений во славу России, правнуку самого Андрея Николаевича Остермана, надо оказать наибольшее содействие. У Тютчева был очень влиятельный покровитель! Нессельроде был сама любезность. 21-го февраля 1822 года во внешнеполитическом ведомстве России появился новый чиновник XII класса, губернский секретарь, с уставным обращением «Ваше благородие» [19]. Александр Иванович просил для Тютчева зачисление в какое-либо российское дипломатическое представительство в стране, граничащей со Швейцарией. Нессельроде предложил Баварию, но без содержания. Предпочтения новичка-дипломата были смутными: в Баварию, так в Баварию. 13-го мая Тютчева официально причислили сверх штата к миссии в Мюнхене.
СТРАННАЯ ВЕЩЬ – СУДЬБА ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ!
Что это за город был Мюнхен? Из адресной книги «Handels- und Gewerbs-Adress-Taschenbuch den Königlich-bayerischen Haupt- und Residenz-Stadt München», которая находилась в библиотеке Коллегии, Тютчев узнал, что здесь проживало около 60 тысяч жителей, почти в 10 раз меньше, чем в Париже, что горожанам предлагали свои услуги 34 адвоката, 47 врачей (в том числе 4 зубных и 2 глазных), 3 винодела, 57 пивоваров, 16 переплетчиков, 1 сапожник зимней обуви, 14 часовщиков, 1 изготовитель барометров.
Тютчев готовился к встрече с баварским королевством, ему предстояла аудиенция у короля Макса I Йозефа Баварского. До 1 января 1806 года Бавария ещё не была королевством и Макс был не королём, а двадцать шестым курфюрстом Максом IV династии Виттельсбахов (генеалогической линии Цвайбрюккен). Корону курфюрст №26 к неудовольствию потомков получил из рук Наполеона, о чём королю напоминать не надо. К названной генеалогической линии принадлежали также шведские короли, включая Карла XII (1654-1718), известного претендента на российский престол.
Фёдор Иванович заехал в Москву, попрощался с родителями и 11 июня убыл к месту своей первой службы. С ним ехали граф, слуги графа, а также его слуга, дядька-воспитатель Николай Хлопов. Граф сопровождал Тютчева до Мюнхена, далее его конечным пунктом была Женева.
Новоиспечённому атташе будущее казалось тревожным. Он расстался с привычным кругом друзей, многие из которых уже проявили себя талантливыми писателями [20]. Тютчева влекла словесность, он не тяготел к деятельности чиновника, но всё случилось против его желаний. Он замечал, что изменения в его судьбе складывались благодаря внешним непредвиденным обстоятельствам, которые возникали без его участия. Как-то внезапно он впервые, без надежной опеки родителей, входил в серьёзную сложную и непонятную жизнь. К Тютчеву пришло понимание, что он не хозяин своей судьбы, напротив, фортуна управляет им. В октябре 1840 года он напишет родителям из Мюнхена: «Странная вещь – судьба человеческая! Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшей Остермановской рукой, чтобы закинуть меня так далеко от вас!».
Предполагал ли Тютчев, что истоки его судьбы таились не в энергии уцелевшей руки Остермана-Толстого, а в более отдалённых событиях, к свершению которых и сам Остерман-Толстой не был причастен? Волей Провидения Александр Иванович оказался единственным наследником, имеющим законное право не только на присоединение к своей родовой фамилии Толстой фамилии Остерман, но и наследования всех духовных ценностей знаменитой семьи. Эх, не подвернись бедный Борхердинг в полночь 4-го мая 1703 года в йенском кабачке «У Розы» под острую шпагу пьяненького Генриха, и гуляка, вероятнее всего, проспался бы после бурной вечеринки, благополучно закончил университет, стал бы городским нотариусом, женился на соседке Гретхен, у них росли бы дети, внуки, правнуки, о которых сегодня никто бы не помнил, как и о миллионах других жителях эпохи. И не бежал бы Остерман в Россию, не произошли бы там важные события, которые случились благодаря ему, не приросла бы Россия городом Выборгом, многие законы Империи имели бы совсем другое содержание, не украшены были бы деяния царя Петра Великого и последующих монархов весомым вкладом государственного мужа Андрея Ивановича Остермана, и у Марфы Стрешневой родились бы другие дети, и посему на свет не появился бы и Александр Иванович Остерман-Толстой, легендарный герой Отечественной войны. Одному Богу известно, как закончилось бы сражение под Кульмом 17 августа 1813 года. И к кому бы тогда обращалась Екатерина Львовна Тютчева, чтобы пристроить своего умненького младшенького после окончания Московского университета? И не были бы созданы в Мюнхене гениальные шедевры русской поэзии «Люблю грозу в начале мая...», «Молчи, скрывайся и таи...», «Вечер мглистый и ненастный...» и ещё сто стихотворений. Тютчев как поэт, несомненно, состоялся бы, его гению не угрожали печальные события, которые произошли за сто лет до его рождения, но появилась бы другая поэзия, вдохновлённая другим многообразием бытия. Тютчев состоял бы в других браках, в которых родились бы другие потомки. Отмечала ли бы мировая культура 200-летний юбилей поэта?..
Случайное, по сути, убийство неповинного немецкого студента Борхердинга обернулось для русской истории многими сюжетами c непредвиденными последствиями, которые могли знать лишь бессмертные старушки-парки, для которых время просто не существует
...Путешественники целый месяц пересекали Европу, и только 11 июля 1822 года граф Остерман-Толстой представил в Мюнхене своего племянника российскому послу графу И.И. Воронцову-Дашкову. 32-летний И.И Воронцов-Дашков понимал, что его новый атташе – протеже высокопоставленного генерала, приближённого к особе императора. Иван Илларионович деликатно докладывал Карлу Нессельроде: «Несмотря на малое количество дела, которое будет у этого чиновника на первых порах его пребывания здесь, я всё же постараюсь, чтобы он не зря потерял время, столь драгоценное в его возрасте».
Возможно, что в числе прибывших была и Елизавета Алексеевна, жена графа. Известно, что она не оставляла юного Фёдора своими заботами, навещая его нередко в последующие годы, от Мюнхена до Женевы всего не более двух дорожных дней [21]. Сам Остерман-Толстой долго не задерживался в Мюнхене. Его встречи с племянником тоже продолжались, но по другим мотивам...
В 1822 году графу 52. Несмотря на тяжёлые ранения, он не стремился на покой, его не привлекала карьера паркетного генерала пусть даже в свите любимого императора.
Был ещё один аспект его жизни, интимный.
Завалишин писал: «Графиня (Елизавета Алексеевна) была женщина постоянно больная и в последнее время страдала продолжительною водяною болезнию. Брак был бездетен, но говорили, что за границею Остерман имел связь с какою-то италианкою, от которой имел будто бы детей. Но все это он тщательно скрывал не только от графини, чтоб не оскорбить её, но и от всех нас, исключая Ф.И. Тютчева, которого он употреблял, как думали, для сношении с итальянкой. Говорили (что я узнал уже впоследствии), что после 1825 года, приехавши с этою италианкою в Париж, когда и графиня была там, он жил в Париже под чужим именем и не показывался графине, а писал ей письма будто бы из Италии» [22] .
Известна гравюра итальянского художника Карло Лазинио (Carlo Lasinio, 1759-1838), на которой изображён граф А.И. Остерман-Толстой с двумя детьми лет четырех-пяти и младенцем в люльке. Картина была написана в Пизе и датирована 1827 годом, т.е. в 1822 году любовная связь Александра Ивановича и «какой-то итальянки» уже существовала. Бывший адъютант графа писатель И.И. Лажечников также вспоминал: «Живя, после смерти жены своей, в Пизе или Флоренции, он страстно полюбил красавицу италианку. Детей он также нежно любил... Боясь со временем, на старости лет, сделаться ревнивым, он пожертвовал ее спокойствию своею горячею к ней привязанностью и выдал ее с богатым приданым за молодого, красивого соотечественника ее. Детям он дал хорошее воспитание и обеспечил их будущность. Правда, для удовлетворения этих потребностей срезали вековые подмосковные леса, которые так берегли старики, графы Остерманы, не думая, чтоб они ушли в Италию» [23]. Хотя о семейной тайне графа сообщают и другие современники (П.А. Вяземский [24]), но, кроме туманных воспоминаний Завалишина, никто не сообщает о причастности Тютчева к сердечным делам Остермана-Толстого. Фёдор Иванович пользовался особым доверием графа. К сожалению, многие детали романтической связи Александра Ивановича так и остались скрытыми от истории.
ЭХО СОБЫТИЙ 14 ДЕКАБРЯ 1825 ГОДА
Декабрь 1825 года. В Таганроге неожиданно завершилось царствование императора Александра I. О брожении дворянских умов знали многие, знал и граф Остерман-Толстой. В конце ноября или в первых числах декабря 1825 года граф вызвал Д.Завалишина к себе (дело происходило в Москве) и сказал, что не хочет сейчас его присутствия в северной столице. «В Петербург отпущу я одного Федора (т.е. Тютчева), он не опасен; да и тому, впрочем, велел я скорее убираться к своему месту в Мюнхен» [25]. Однако Завалишин, как сообщает современный исследователь Остерманианы В.Двораковский [26] , воспользовался отъездом графа в Таганрог для сопровождения тела Александра I в Петербург, вопреки совету графа уехал в столицу и 25 декабря присутствовал на Сенатской площади. Во время разгона восставших часть из них бежала по Галерной улице. Д.Завалишин, Н.Бестужев и В.Кюхельбекер, укрылись в доме Остермана-Толстого (на Английской набережной), имеющем вход с Галерной [27] [28]. Конечно, имя Остермана-Толстого оказалось скомпрометированным.
Остерман-Толстой хорошо знал взгляды Тютчева на происходящие в России события и справедливо не беспокоился о его судьбе в Петербурге. В стихотворении «14 декабря 1825 года» Фёдором Ивановичем высказано недвусмысленное мнение о восставших на Сенатской площади, как о жертвах мысли безрассудной. (Стихотворение впервые напечатали лишь в 1881 году!) Тютчев сожалел о напрасно пролитой крови, которая не могла сокрушить вековую громаду льдов царизма. Он явно полемизировал с пушкинским стихотворением «К Чаадаеву»:
<...> Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил –
И в неподкупном беспристрастье,
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена. <...>
«Остерман был очень огорчен участью, постигшею его племянников и меня, – вспоминал Завалишин. – Для старшего племянника, Александра Голицына, он испросил прощения, но для Валериана не смог того добиться» [29]. Камер-юнкер князь Валериан Михайлович Голицын, член Северного общества, 23 декабря 1825 года был арестован и манифестом 1 июня 1826 года предан Верховному Уголовному Суду, обвинен в «принадлежности к тайному обществу, с знанием цели онаго», признан «государственным преступником осьмаго разряда»; высочайшим указом, 10 июля 1826 года лишен княжеского достоинства, чинов и сослан в Сибирь на поселение бессрочно. В 1829 году наказание было несколько смягчено, его перевели на Кавказ, и он воевал с турками. В 1843 году Валериан Михайлович женился на княгине Дарье Андреевне Ухтомской. У них родилось двое детей: дочь Леонила (в 1844) и сын Мстислав (в 1847). В день коронации Александра II (26 августа 1856 года) Голицыну был возвращен титул князя. 24 февраля 1857 года он окончательно вышел в отставку. Князь прожил жизнь каторжанина и солдата. На княжескую жизнь ему было отпущено судьбой всего два года. 8 октября 1859 года Валериан Михайлович умер от холеры.
Граф Остерман-Толстой был в большой обиде на Николая I. «Память его, можно сказать, остановилась на исторической странице, которою замыкается царствование императора Александра, – свидетельствует П.А. Вяземский, – далее не шла она, как остановившиеся часы. Новейшие русские события не возбуждали внимания его. Он о них и не говорил и не расспрашивал» [30].
3 сентября 1826 года в Успенском соборе Московского Кремля прошла, наконец, коронация Николая I. Граф на коронацию не явился. В 1828 году он ездил представиться императору, чтобы предложить свои услуги на время Турецкой кампании; его предложение не было принято и его отстранили от службы с разрешением ехать за границу.
