ВОЙСКОВОЙ  СУДЬЯ АНТОН ГОЛОВАТЫЙ

Исторический очерк

Тернавский Н.А.

Более всего в Антоне Андреевиче Головатом поражает  его  энергия, неудержимая воля, приверженность запорожским казачьим традициям,  умение быть своим в светском обществе того времени и в казацком братском содружестве. Ум, сочетающийся с дипломатичностью и тактом, необыкновенная эрудиция, административные способности снискали ему уважение видных деятелей России конца XVIII века. Удивительно, как все эти качества, к которым следует прибавить литературные и музыкальные дарования, могли сочетаться в одном человеке и проявиться с такой силой.
Несмотря на то, что А. Головатый занимал в Черноморском войске вторую по значимости должность, он всегда находился на первом плане,  играл ведущую роль практически во всех войсковых предприятиях, как военных, так и административных. От его мнения  зависели  решения многих, если не всех, проблем, встававших перед войском. Авторитет Войскового Судьи был  необычайно высок  не только в Черноморском  войске, но и при дворе, среди выдающихся военачальников. Без участия А. Головатого, без его совета,  кошевой  Захарий Чепига не отваживался предпринимать какие-либо серьезные шаги, а сами советы  Антона Андреевича воспринимались старшинами и казаками как приказы, подлежавшие беспрекословному исполнению. Для своего утверждения на очередной высокой должности Головатому не надо было прибегать к жестоким мерам  в отношении к подчиненным, подобно другим казачьим старшинам. Однако и А. Головатый, случалось, сурово наказывал провинившегося казака, особенно в том случае, когда проступок последнего наносил ущерб войску,  пятнал его славу. Он постоянно внушал  подчиненным  помнить  о славе  войска  и стараться её приумножить.
Упоминания об Антоне Андреевиче Головатом, судье войска Черноморского, часто встречаются в собраниях документов выдающихся полководцев, видных государственных и общественных деятелей России второй половины XVIII в. Современные историки иногда путают его с последним судьей Запорожского войска Павлом Фроловичем Головатым, приписывая ему деяния последнего.
Нередко  фигура Антона Головатого встречается в художественных и публицистических изданиях, гораздо в меньшей степени ему уделяется внимание в научных исторических исследованиях.
Одной из первых попыток раскрыть образ А.А. Головатого и осветить биографию этого казачьего деятеля является исторический очерк  В.В.Пассека , вышедший в 1-5 книжках «Очерков России» . Г.Ф. Квитка-Основяненко  свой очерк про Антона Головатого считал своего рода дополнением и уточнением работы В. Пассека. Однако, на мой взгляд, в нем, лишенном научной сухости, помимо всего прочего, немало художественных достоинств. Подкупает читателя не только простой и доступный стиль, но и то обстоятельство, что Г.Ф. Квитка-Основяненко, не раз лично видевший и слушавший рассказы Антона Андреевича, приезжавшего к его отцу, директору Харьковского коллегиума, чтобы устроить  учиться своих старших сыновей, выступает как очевидец.
Останавливался А. Головатый у Квиток во время своей депутации  1792 г. к царскому двору  и при возвращении оттуда с грамотой и царскими дарами. Так что в значительной степени очерк Г.Ф. Квитки-Основяненко «Головатый. Материал для истории Малороссии», впервые опубликованный в журнале «Отечественные записки» в томе шестом за 1839 год, является свидетельством весьма важных для черноморцев событий.
Затем личности войскового судьи А. Головатого посвятил свой очерк П.П. Короленко, уже в начале ХХ в., М. Комарь. Тем не менее, на мой взгляд, до сих пор нет солидного биографического очерка, посвященного этому казачьему деятелю. Мало внимания  черноморскому судье уделил кубанский историк Ф.А. Щербина на страницах своей «Истории Кубанского казачьего войска»; практически ничего не написали о нем И.Д. Попко, Е.Д. Фелицын. И только П.П. Короленко подготовил и издал в Кубанском сборнике за 1905г. очерк «Антон Головатый, кошевой атаман Черноморского казачьего войска». В нем в значительной степени содержится пересказ известных  страниц биографии войскового судьи, подчерпнутые из произведений Квитки-Основяненко, Пассека, Мигрина, дополненный собственными изысканиями родословных связей и архивными документами. В этом, без сомнения ценном труде, практически отсутствует оценка деятельности казачьего лидера, не раскрыт его образ. П.П. Короленко не удалось отойти от устоявшейся традиции – мифологизации А.А. Головатого, что вполне понятно, так как и сам судья  в своих рассказах зачастую гротескно изображал события турецкой войны, участие в них казаков и свое пребывание с казачьей депутацией при дворе Екатерины Второй.
После выхода в свет очерка о А. Головатом Ф.Г. Квитки-Основяненка к его личности  было привлечено внимание  некоторых писателей. Так, например, Т.Г. Шевченко посвятил ему несколько поэтических строк, пытаясь переосмыслить роль и значение этого казачьего деятеля для Украины, ее истории и культуры. От восторженного восклицания после прочтения очерка Квитки-Основяненко в 1839 г. - «Наш завзятый Головатый  Не вмре, не загине, От де, люди, наша слава, Слава Украины»  - до изображения его темным и стихийным ватажком казацких гайдамаков в стихотворении «Свято в Чигирине - таким было отношение Т. Шевченко к нему. Последнее упоминание относится к 1841 г.; комментатор „Кобзаря” отмечает, что было два Головатых – Павел Фролович , последний судья Запорожского войска и Антон Андреевич, но об их участии в Колиивщине никаких известий нет. Кто знает, сохранись Запорожская Сечь еще несколько лет, возможно, Антон Головатый, учитывая его характер и способности, стал бы кошевым атаманом. Но судилось так, что он стал реформатором Запорожского войска, проводником царской политики и главным деятелем Черноморского казачьего войска, приведшим и обустроившим его на Кубани. Здесь, в  Черномории, он более всего проявил себя как администратор, законодатель и дипломат. За два года своей деятельности на Кубани Антон Головатый успел  сделать столько, сколько не удалось другим атаманам Черноморского войска за  их многолетние правления.
В Одессе, бывшей турецкой крепости Гаджибей, взятой З. Чепигой с отрядом казаков, где А. Головатому довелось побывать всего лишь несколько раз, ему установлен памятник. Стоит скромный бюст войскового судьи и в Очакове на высоком берегу, с которого открывается вид на море и остров Березань, помнящий военную доблесть и мужество казачьего лидера. У нас в крае и его столице, где он приложил столько трудов и сил делу обустройства, задавая верный ход и ритм казачьей колонизации, дружеским отношениям с горцами, его имя не запечатлено ни на карте Екатеринодара, Тамани и края. Лишь в народе передается предание о нем да сохранились песни, им сложенные. Почему такое отношение к истории, культурному наследию, деятелям прошлого предстоит  выяснить ученым.
Этот очерк, далеко не полный, надеюсь, хотя бы в некоторой степени послужит установлению справедливого отношения к памяти А.А. Головатого.

Запорожцы оценили  ум, образование, обходительность и стремление к справедливости молодого Антона Головатого, едва ли ни с первого дня его появления в  Сечи. Точная  дата  рождения Антона Андреевича окончательно не установлена. Одни историки утверждают, что А.А. Головатый родился в 1744 г., другие, среди которых и Ф.А. Щербина,  называют 1732 г. Вторая дата представляется  более достоверной,  так как в  противном случае, в Запорожскую Сечь А. Головатый пришел двенадцатилетним подростком, а куренным атаманом стал восемнадцатилетним, что выглядит маловероятным. Не установлена и настоящая его фамилия, известно лишь, что родился Антон Головатый на Полтавщине в селении Новые Санжары и происходил из казацкой старшинской семьи .  Его отец, по всей видимости, был весьма зажиточным и набожным человеком, щедро жертвовавшим деньги на храм. В Новых Санжарах  в начале ХХ в. имелось пять церквей: деревянная Архангело-Михайловская (1782 г.), Александро-Невская (1896г.), Николаевская (1784 г.), Троицкая (1785 г.) и Успенская (1768 г.). Вероятнее всего, отец Антона Головатого был жертводателем последнего храма.
Село Новые Санжары известно со второй четверти XVII в., находилось оно в тридцати верстах от Полтавы и стояло на берегу р. Ворсклы. Одно время существовала Новосанжарская сотня, а само село  являлось местом спора между казацкими старшинскими группировками. Вероятно, предводителем одной из них был предок Антона Андреевича. В 1654 г. в Новых Санжарах был свой атаман, писарь, войт, 101 казак и 50 мещан. Через это село в 1709 г. проходили войска шведского короля Карла ХII. В 1760 г., когда Антон Головатый уже находился в Сечи, гетьман Левобережной Украины К. Разумовский отдал Новые Санжары в вечное потомственное владение графу Р. Воронцову. Четыре года спустя Новосанжарская сотня, входившая в Полтавский полк, вошла во вновь сформированный пикинерский полк, а село переведено в ранг поветового города Новороссийской губернии.
До 1756 г. Антон Головатый, учился в Братской школе или Киево-Могилянской академии, а затем бежал по неизвестной причине в Запорожскую Сечь. Пробыв некоторое время молодыком “при боку кошевого атамана”, т. е. запорожским  неофитом, он был зачислен казаком Кущевского куреня . А.А. Головатый неоднократно избирался на ответственные войсковые должности. Уже 22 июня 1762 г. он, согласно сведениям П.П. Короленко, был избран куренным атаманом , что может служить подтверждением того, что 1732 год является более вероятным годом его рождения.
В том же 1762 году кошевой атаман Запорожского войска Григорий Федоров, отправляясь на коронацию Екатерины Второй, взял с собой вместе с другими старшинами Антона Головатого. За изворотливый ум, обходительность и грамотность Антона Головатого неоднократно избирали “столичником”, а позже и депутатом с прошениями о решении войсковых проблем и судебных тяжб за спорные земли. В Запорожском войске он очень быстро занял одно из самых важных положений. Вероятно, уже в 1768 г. Антон Головатый был избран войсковым писарем (должность третья по значению в войске, равная министру иностранных дел в современном государстве). В том же году он командирован вместе с полковником Парфеновым, есаулом Васильевым и 17 куренными атаманами депутатом к высочайшему двору за войсковым  жалованием и решением некоторых войсковых дел в Военной коллегии и Сенате . В следующем году А. Головатого избрали войсковым есаулом.  Во время войны 1769-1771 гг. Антон Андреевич принимал участие в сражениях под Очаковом, Кинбурном, на Днестре. Вероятно, в то же время он познакомился с Г.А. Потемкиным, который через него вел переписку с кошевым атаманом. В 1773 г. мы снова видим Антона Головатым войсковым писарем. Летом того же года он отправлен от Запорожского войска с петициею (прошением) к царскому двору. Ему поручено разрешить вопросы по захвату запорожских земель Елизаветградской провинцией, куда по указу Екатерины Второй переселялись сербы. Запорожское войско требовало вернуть земли, издавна принадлежавшие ему, ссылаясь на универсалы Богдана Хмельницкого. Дело было заведомо проигрышным, но запорожцы еще рассчитывали на справедливое решение спора.
Двумя годами раньше (в 1771 г.) Антон Головатый был полковым старшиной одной из паланок, в это время ему поручалось построить три лодки в Самарской «товщи». Но в паланке он оставался недолго, по всей видимости, размеренная жизнь среди войсковых посполитых ему была не по душе. После того Антон Головатый принимал участие во всех великих радах, проводившихся в Сечи, и, вероятно, жил в своем курене. Он  находился либо  в Сечи, либо в разъездах по спорным войсковым делам. По сложившейся традиции, принято считать, что Антон Головатый не принял обета безбрачия, и женился на Ульяне Григорьевне Порохне, которую  очень любил, якобы обманув войсковую старшину, заявив, что желает стать священником. Вероятнее всего, Антон Андреевич женился в 1771 г. и около года прожил в Самарской паланке, устраивая свою семейную жизнь. Вспомним, что после разрушения Сечи, следуя указаниям царицы, Новороссийская администрация всячески поощряла бывших запорожцев к семейной жизни.
Запорожцы, активно участвовавшие в турецкой войне, хотели получить часть бывших владений Крымского ханства по Днепру и остановить растаскивание земель из своих вольностей, на которых российское правительство селило иностранцев. На раде 24 сентября 1774 г. было составлено на имя императрицы прошение о закреплении всех «вольностей», т.е. земель, за Запорожским войском. Депутатами казаки избрали самых заслуженных и толковых - полковников Сидора Белого, Логина Мощенского и полкового старшину Антона Головатого. По всей видимости, копии документов о жалованных запорожцам вольностях и новые челобитные составлял А. Головатый с помощниками. В октябре того же года депутаты со свитою из 21 казака, гостинцами, припасами и письмами выехала из Сечи, несмотря на пургу и слякоть. В Царицанской крепости им пришлось пробыть три недели; в путь они снова отправились 30 октября. В Москву прибыли лишь в начале декабря.
А. Головатый писал в кош: «В 7 день сего месяца прибыли благополучно и квартируем по милости отца архимандрита в Новоспасском монастыре. Намерены мы были ехать в Петербург, да и оставили мы сию дорогу, потому что уже все присутствия и генералитет тронулся в Москву, некоторые уже прибыли, да и государыни со всем двором день на день надеемся. Дворец Императорский, в котором жить Ея величество имеет, выстроен в улице между Всесвятскими и Пречистенскими воротами, где был Алексея Михайловича Голицына фельдмаршала дом. Итак мы еще в дело не вступали, а как прибудет двор, всемерно стараться будем отколь подлежит просить исходатайствования у Ея императорского величества для войска Запорожского Низового полезной резолюции. Ныне в Москве хлеб и все против старого чрезвычайно в продаже ходит дорого, а однак все сыскать можно» . Результаты  этой депутации оказались плачевными. Челобитную у запорожцев принял генерал-прокурор А.А. Вяземский лишь в самом начале февраля 1775 года, но судьба Запорожского войска уже была предрешена, ничего не могли исправить ни подарки, среди которых были белый конь, подаренный великому князю Павлу Петровичу, и каштановатый – Г.А. Потемкину,  ни оправдания. По рекомендации того же Г.А. Потемкина, Екатерина Вторая приказала генералу Текели занять войсками и разрушить Сечь. Своим указом она упраздняла казачью вольницу, как ей тогда казалось, ставшую совершенно ненужной и вредной.
Депутация эта должна была запомниться запорожцам, в том числе и А. Головатому  публичной казнью Пугачева, произведенной на Болоте 16 января 1775 г. Отряд кирасир привез на высоких санях Пугачева, в руки ему дали две желтые свечи. Вместе с Перфильевым он поднялся на эшафот, кланяясь народу на все стороны, перекрестился на купола кремлевских церквей, а перед самой казнью крикнул: «Прости, народ православный!».
Возможно, кто-либо из запорожцев узнал в нем того самого донского казака, что останавливался несколькими годами раньше в Сечи.
В качестве веских аргументов в отказе запорожцам Г.А. Потемкин собрал в Москву особо недовольных казаками помещиков, собрал и выписал в особую тетрадь все прегрешения Запорожья, предъявив их в решающий момент казакам.
5 июня 1775 года Запорожское войско Низовое прекратило свое существование, кошевой атаман Петр Калнишевский, судья Павел Головатый  и есаул Сутыка схвачены и отправлены в ссылку. Антона Головатого и Сидора Белого спасло лишь то обстоятельство, что они к тому времени еще не вернулись в Сечь.
После разорения Запорожской Сечи, Антон Головатый по приказу Г.А.Потемкина явился к Текели, и взяв у него паспорт, отправился в Самару  начальником города, где пробыл до 26 марта 1776г., после чего отправился в Киев. В декабре 1777г.  ему было пожаловано царским правительством звание поручика. 1 января 1778 г. А. Головатого назначили смотрителем Екатеринославского уезда , где выделили  и земельный надел.  К тому времени  у него уже была семья, дочь Мария  и немалое имущество. Конечно же, он мог осесть где-нибудь в Старом Кодаке или на р. Самаре и стать зажиточным помещиком или преуспевающим купцом, но его кипучая натура, верность казацкому братству  заставили избрать иной путь. Антон Головатый, будучи уже капитаном, в 1779 г. занимался формированием Полтавского пикинерного полка, а 1 января 1780 г. был назначен генералом Чертковым земским комиссаром, которому поручалось разыскивать и вылавливать «шатавшихся» по бывшим запорожским вольностям разбойников. Он также состоял в это время в разных комиссиях по аналогичным вопросам.
В 1783 г. в Крыму вспыхнул бунт татар, хан запросил у русского правительства помощи. На усмирение бунтовщиков по приказу Г.А.Потемкина была отправлена собранная А.А. Головатым тысячная команда бывших запорожцев под командованием Сидора Белого. В том же году А. Головатый и С. Белый подали прошение правителю Екатеринославского наместничества генералу И.М. Синельникову о том, чтобы тот пожаловал армейские чины запорожским старшинам, а бывших казаков освободил от крепостного зависимости.
С разрешения Г.А. Потемкина Антон Головатый вместе с другими старшинами, и в первую очередь, с Сидором Белым и Захарием Чепигой стал собирать команды «верных козаков запорожских». В 1787 г. во время поездки Екатерины Второй на юг в конвое императрицы находились запорожцы, а в  г. Кременчуге Г.А. Потемкин представил монархине депутацию старшин, среди которых находились С. Белый и А. Головатый, подавшие прошение о восстановлении бывшего Запорожского войска, на что получили благоволение. 27 июня того же года за усердную службу А. Головатому был пожалован чин секунд-майора.
12 августа 1787 г. турецкий султан, надеясь на военную поддержку Англии, Франции и Пруссии, объявил России войну. Его 150-тысячная армия двинулась из Молдавии на Украину; Киев прикрывала Украинская армия под командованием фельдмаршала, состоявшая всего лишь из 30 тысяч солдат. Главные действия возлагались на 70-тысячную Екатеринославскую армию, которой командовал князь Г.А. Потемкин.
Казаки  команд «верного войска Запорожского,  переименованного позже  Екатериной II в Черноморское войско, стали под знамена армии Г.А. Потемкина в самом начале военных действий. На войсковой раде, состоявшейся в урочище Васильково при Бугском - лимане, кошевым атаманом был избран Сидор Белый, а войсковым судьей Антон Головатый. Царица по отношению Г.А. Потемкина, составленному не без подсказки С. Белого и А. Головатого, своим рескриптом от 14 января 1788 г. рекомендовала ему устроить судьбу казаков по своему усмотрению. Князь Таврический пожаловал новому войску под поселение Керченский Кут и Тамань. Несколько позже он передал им земли между Бугом и Днестром. Вскоре же выяснилось, что бывшие запорожцы были не единственными хозяевами на определенных землях, так как там селились также отставные офицеры и помещики.
С осени 1787 г. А. Головатый состоял при кошевом атамане С. Белом, а с мая следующего года уже командовал пятью лодками, построенными в Кременчуге и переданными казакам Потемкиным в Херсоне. Укомплектованные черноморцами, хотя и плохо вооруженными, но знающими морское дело, казачьи лодки оказались весьма кстати в стычках и сражениях на воде в Днепровском лимане. Лодкам не страшны были отмели и противные ветра; казачьи экипажи смело шли на абордаж, захватывали либо жгли турецкие корабли. Сразу же после появления черноморских лодок в лимане их стали просить на подмогу войскам А.В. Суворов, адмирал Нассау и другие генералы. В большом сражении 17 июня под Очаковом при взятии казаками турецких кораблей на абордаж был смертельно ранен кошевой атаман Сидор Белый. С большими почестями Сидор Белый был похоронен на Кинбурнской косе, проститься с славным запорожцем прибыл А.В. Суворов.
После смерти С. Белого, «приключившейся на третий день после ранения», кандидатами на должность атамана стали претендовать Антон Головатый и Захарий Чепига. Рада казаков избрала атаманом З. Чепигу, а судьей по-прежнему переизбрала А. Головатого.
В первых числах мая 1788 г. войсковой судья Головатый прибыл в Херсон, где принял в состав Черноморской казачьей гребной флотилии пять лодок, построенные в Кременчуге.
3 июля 1788 г. состоялось сражение у Змеиного острова, а 4 ноября черноморскими казаками под командованием Антона Головатого взят остров  Березань с крепостью. Последнее сражение вошло славной страницей в историю  казачества. Существует наполовину легендарный рассказ о том, как войсковой судья А. Головатый будто бы из-за Георгиевского креста, обещанного Г.А. Потемкиным, заставил черноморцев переодеться турками и таким образом обманув турецкий гарнизон, овладел без особого труда хорошо укрепленным островом. На самом деле сражение было довольно ожесточенным и кровопролитным. По приказу светлейшего князя Таврического ноябрьским утром после нескольких неудачных штурмов укрепленного острова русскими моряками в море вышли лодки Черноморской гребной флотилии, направившись к Березани. Чайки под командованием А. Головатого подходили к острову стремительно и открыто, так, как это делали запорожцы, решившись на абордаж турецких галер. Запорожцы обычно избегали в море стычек с превосходящим противником, но раз ввязавшись в сражение, шли напролом, и как правило выходили победителями. Так было и на этот раз; несмотря на шквальный пушечный обстрел, черноморцы высадились на берег и сходу захватили прибрежную батарею, затем, разбив ядрами ворота, ворвались в крепость, где в рукопашной схватке перебили практически весь турецкий гарнизон. В штурме участвовало 22 куренных атамана, 12 старшин и 802 казака. Среди ближайших сподвижников Антона Андреевича в этом сражении были: полковник Мокий Гулик, старшины Василий Танский, Давид Белый, Иван Синенков, Семен Бурнос, Ничипор Орлянский и Яков Животовский. Во время штурма погибли три казака – Петр Хундурат (Переяславского куреня), Тимош Бурсук (Пашковского), Иван Черный (Ведмедовского) и ранено семь человек . Трофеи казакам достались большие; Г.А. Потемкин за каждое взятое турецкое знамя заплатил черноморцам по 20 рублей, а также дозволил забрать себе из захваченной добычи ружья, пистолеты, кинжалы. Муку, крупы и ячмень главнокомандующий приказал отдать генералу Платову. О раненых казаках-героях князь также проявил особую заботу, потребовав немедленно отправить их в армейский госпиталь. 7 ноября А. Головатый с несколькими старшинами по приказу Г.А. Потемкина прибыл в его ставку под Очаков «для изъявления им своего удовольствия и получения всем за хороший их подвиг награждения». Получив награды, войсковой судья вернулся на остров с приказанием строго стеречь всякое движение турок в прибрежных водах. Вскоре последовал приказ быть бдительными, так как взятые в плен турки сообщили, что из Аккермана на Березань в ближайшее время должны проследовать несколько купеческих лодок. Войсковой судья переодев нескольких черноморцев турками, приказал встретить купцов на берегу у восстановленной  батареи. Ничего не подозревавшие турецкие торговцы пристали к берегу и были захвачены черноморцами с доставленными на Березань товарами и оружием. После этого А.А. Головатый на турецких лодках с пленными явился у Г.А. Потемкина, а команда черноморцев во главе с полковником М. Гуликом оставалась на острове Березани до взятия Очакова, произошедшего  6 декабря того же года.
Положение черноморцев на острове было тяжелым. 2 декабря М. Гулик рапортовал войсковому судье: «команда состоит благополучно, только провианту месячного в козаков вовсе не стает и есть крайне нечего… дров вовсе не имеется, едва чим только есть варить. Лошадей же кормить нечем… Лотки погодою побыло вовсе три, команда ж скучает без жалованья» . Но казачий гарнизон на Березани сослужил еще одну службу. После штурма Очакова из города часть турок на лодках пытались бежать через  пролив, отделяющий Кинбурнскую косу от крепости. И тогда казаки М. Гулика открыли по ним артиллерийский огонь. Во время  обстрела по неосторожности погиб казак Кущевского куреня Михайло Негард и был ранен Игнат Квитницкий из Дядьковского куреня.
В 1789 г. Черноморская гребная флотилия перешла под командование Иосифа Де Рибаса . В апреле черноморцы пешей команды по приказу А. Головатого приступили к ремонту и оснастке лодок флотилии. Черноморские лодки и байдаки были разбросаны по разным местам; часть их зимовала на острове Березани, еще одна – в Кинбурне, у Очакова, на Джедоле. Практически все они после необычайно лютой зимы нуждались в ремонте. Из 14 лодок, стоявших под Кинбурном, половина требовала капитального ремонта. А. Головатый собрав все сведения о лодках казачьей флотилии, приказал отремонтировать и оснастить их должным образом и как можно быстрее.
21 апреля, когда морская вода только стала прогреваться, штурман Гаряев написал, видимо, не без подсказки Г.А. Потемкина рапорт А. Головатому, который больше походил на приказ: «Отнесенной с мели льдом бывший в ведении моем турецкой военной барказ без орудия мною найден не в далеком расстоянии от Константиновского редута, который к подъему и вытаскиванию оного ближе к берегу определить две лотки с числом людей 40 человек, и естли будет ваше повеление, не оставьте приказаниями» . Кроме этого баркаса казакам приходилось поднимать и другие турецкие суда, вытаскивать на берег затопленные пушки. В это время (с 28 мая) по приказу Г.А. Потемкина,  А. Головатый с флотилией и пешими полками находился в подчинении контр-адмирала М.И. Войновича. За наставлениями войсковому судье приходилось ездить в Очаков.
16 июля 1789 г. Г.А. Потемкин из Ольвиополя приказывал находиться казачьей флотилии, состоявшей уже из более 20 лодок, в устье р.Березани, в месте опасном из-за возможной высадки турецкого десанта. Поэтому князь Таврический вскоре предписывает «стать всеми лодками у Очакова». 28 июля того же года через старшину Курляндского он передает вместе с ружьями и пиками «знамена, сколько есть готовых». В тот же день генерал Де Рибас вручил А. Головатому изготовленную по приказу Г.А. Потемкина согласно описаниям Антона Андреевича вызолоченную серебряную «палицу судейскую войска верных казаков Черноморских».
Летом того же года в одной из конных стычек был ранен в руку кошевой З.А. Чепига, который, сообщая с присущей ему иронией о своем ранении, передает командование над всем казачьим войском А.А. Головатому, отправляясь на излечение. Князь Потемкин приказывает А. Головатому сблизить пешую и конную команды и рапортовать о том генерал-поручику И.В. Гудовичу .
  27 сентября в Черноморское войско возвращается З.А. Чепига, которому в тот же день Потемкин приказывает с конной командой подойти к Аккерману, «расположиться близ города, но ничего не начинать с неприятелем». После взятия в осаду Аккермана, русские войска и черноморцы стали  занимать города вверх по Днестру. В них помимо молдован, турок, татар, было немало украинцев и бывших запорожских казаков. В начале октября Г.А. Потемкин подтвердил прежде данный указ, которым «позволялось войску принимать всех свободных людей, желающих служить в оном, наблюдая, однако, чтобы отнюдь не были беглые и принадлежащие армии».
   15 октября турецкий гарнизон Аккермана сдался. Атаманам М.И. Платову, Исаеву и З.А. Чепиге предписывалось для препровождения турок, следовавших вместе с отпущенным пашою к Дунаю, «снарядить по сто человек конных из каждого войска». В Днестровский лиман вошла и Черноморская гребная флотилия. 16 октября Потемкин приказал Головатому переправить через реку Ярославский пехотный полк и вместе с ним занять позиции. 26 октября черноморские лодки стали подниматься вверх по Днестру, готовясь к штурму Бендерской крепости. Флотилия стояла «в виду крепости», закрыв туркам  выход из нее по реке. В начале ноября Бендеры были заняты русскими, а 7 числа в городе черноморцам выдали в жалованье захваченные турецкие деньги. Военная кампания 1789 г. успешно завершалась и князь Таврический 10 ноября предписывал на следующий день после молебна в храме св. Георгия «открыть пальбу из всех пушек крепостных; потом из осадной и полевой артиллерии раз за разом часто». Вечером того же дня был устроен фейерверк, а всем солдатам в армии и казакам выдано по чарке вина.
В начале ноября 1789 г. Г.А. Потемкин приказал генералу Де Рибасу занять «пать» Белгра-Эски и передал ему в подчинение все Черноморское казачье войско с конной и пешей командами, включая флотилию. Своим ордером Де Рибас предписал конным черноморским отрядам располагаться на зимовку «пониже Бендер по левую сторону течения реки Днестра, начиная от слободы Гаргаш Деже до Гнилого Чобруча», генерал дозволял давать отпуски старшинам и казакам, требуя однако присылать еженедельные рапорты о состоянии команд.
Наступило затишье и черноморцы стали занимать квартиры в приднестровских городах и селах, и, видимо, с разрешения главнокомандующего армией устроили войсковой кош в селении Слободзея. Там черноморцами был встречен новый 1790 г. Казаки занялись устройством жилищ, рыбной ловлей, охотой. К тому их понукали и войсковые начальники – кошевой З. Чепига и судья А. Головатый, которым нужны были гостинцы для вельмож, заменявшие собой золотое шильце, открывавшее все двери. З.А. Чепига требовал от полковника Л. Тиховского, «для приезду его светлости (т.е. Г.А. Потемкина – Н.Т.) наловить хорошей рыбы и держать в садку, дабы она была жива… достать зайцов и тетервей». Пришлось полковнику брать неводы у раскольников, что вызвало нарекания от того же Г.А. Потемкина, приказывавшего не обижать старообрядцев.
  В Слободзею перевез свою семью и А. Головатый. Его двор, как пишет Иван Мигрин, был открыт для казаков. По праздникам Ульяна Григорьевна с дочерью Марией и прислугой накрывали столы, угощали компотом всех приходивших в их дом старшин и казаков. Царским указом от 24 ноября З.А. Чепига произведен в бригадиры и зимой был приведен к присяге на новое звание генералом Ф.М. Толстым в Бендерах.
8 марта 1790 г. письмом Г.А. Потемкин сообщал черноморцам, что своим указом от 24 ноября пожалованы: кошевой атаман, полковник З.А. Чепига – в бригадиры, а войсковой судья А.А. Головатый – в полковники. В Слободзее, по всей видимости, перед Рождеством была проведена и войсковая рада, на которой З. Чепига и А. Головатый переизбраны в прежние должности, войсковым писарем стал Т. Котляревский, а войсковым асаулом Сутыка.
Г.А. Потемкин,  узнав о возобновлении запорожских обычаев выбирать старшину, решил накинуть на них узду. 2 июля из Кокотен он пишет кошевому атаману ордер: «Войсковым старшинам Котляревскому и Сутыке, из которых первый в войсковые писари, а второй – в войсковые осаулы избраны, препровождаю при сем на новые их звания открытые листы… Быв таким образом мною утверждены в сих званиях, не могут уже они переменены быть. Но если, по каким-либо обстоятельствам из числа утвержденных мною старшин, окажутся неспособными, о таковых, с прописыванием подробностей, представить ко мне».

Закончилась военная кампания 1790 года; стала очевидной близкая победа России над Османской Портой; князь Потемкин, не скупясь, щедро рассыпал из Ясс награды и дары «за покорение Измаила». Не обойдены были им и принимавшие участие в измаильском штурме  черноморцы.
Кошевой атаман З. Чепига решил, что настал удобный момент для решения давних проблем с землей под поселение Черноморского войска. На устные обещания светлейшего дать новую землю для водворения черноморских казаков нельзя было твердо надеяться, и кошевой атаман решил не оставлять важнейшей проблемы на будущее время, а взять быка за рога. С первого же дня наступившего года он стал хлопотать о получении письменных документов на новую войсковую землю.
1 января 1791 года З.А. Чепига в письме обращается к  А. Головатому чрезвычайно официально: «Я имею намерение по войсковой надобности отправиться в Яссы к светлейшему князю и великому гетману вместе с вашим высокоблагородием, почему и не оставьте ваше высокоблагородие, поруча вверенное вам войско из старшин полковников одному надежному, сами прибыть ко мне» .
Того же числа войсковой судья своим ордером утверждает командиром флотилии до своего возвращения старшину Ивана Чернышева и спешит в Слободзею к З. Чепиге.   В ордере   он   сообщает  и   приказывает  старшине:
« Я завтрешнего числа отъезжаю к его светлости в Яссы, вам же препоручаю всю при Килии черноморскую гребную флотилию, за которую до приезду моего иметь вам касающиеся до службы наряды при моей квартире» .
Прибыв в Яссы Чепига и Головатый долгое время находились при князе Потемкине, ведя с ним переговоры. Светлейший не спешил с решением самой главной проблемы черноморцев, он, по всей видимости, планировал употребить казаков для своих особых дел. Кроме того, бывшие запорожцы нужны были ему на Дунае еще и затем, чтобы переманить как можно больше неверных запорожцев, обосновавшихся за Дунаем. Как продвигались переговоры в январе трудно предположить, но, по всей видимости, поступательно. Великий гетман был доволен «верным Черноморским войском казачьим», хвалил черноморцев, обещал наградить, но с отводом земли войску не спешил.
Вполне вероятно, что Черноморское войско получило бы уже тогда, в начале 1791 года, грамоту на землю, а депутация З. Чепиги и А. Головатого в Яссах увенчалась бы успехом, если бы не одно непредвиденное событие. Российский посланник, находившийся  в г. Бабу, сообщил князю Потемкину, что в урочище Монастырище татары взяли в плен из 50 человек, служивших в Черноморской гребной флотилии, 25, а остальным едва удалось бежать на лодках.
Явившись в начале февраля на квартиру Г.А. Потемкина и дожидаясь приема, первые чиновники черноморцев узнали о пленении казаков и  ордером от 3 февраля З. Чепига и А. Головатый требовали от Ивана Чернышева: «Нам за самонужнейшее сим предписать, дабы вы в вверенном вам войске самовернейше выправясь, кто именно в показанные Монастырищи ходил, в каком числе, по чьему повелению, и кого из них захвачено неприятелем, в обстоятельстве чрез нарочного нам рапортовать по справедливости как наискорее, для донесения его светлости о сем, дабы за несправедливое о том донесение на случай не подпасть княжескому гневу». Того же числа ордером Савве Белому и другим старшинам флотилии они запрещали «всякие шатания» и сообщили «о приостановлении исходатайствования от его светлости всего нашего общества благополучия в виду случая при Монастырищи». Вероятно, княжеского распекания избежать им не удалось, тем не менее князь Потемкин 10 февраля в ордере кошевому З.Чепиге сообщал: «Войска верных черноморских чиновников, в течение прошедших кампаний, бывших в разных делах, а напоследок при осаде и взятии Измаила и отличившихся там храбростию, мужеством и трудами, я сего числа наградил чинами».
Таким образом, случай, связанный с неудачной стычкой черноморцев и пленом 25 казаков  не позволил решить вопрос о земле. Не надеясь на благополучный исход предприятия, Чепига и Головатый  прекратили переговоры с князем Потемкиным и в 1791 году решили устраиваться на прежде отведенных землях с кошем в Слободзее. Они обратились к архиепископу Амвросию, испрашивая разрешение на строительство в Слободзее новой церкви взамен обветшавшей. Архиепископ Екатеринославский в письме кошевому 7 января уже 1792 года сообщил: «На требование вашего высокородия построить в Слободзее Руфе на место обветшавшей Архангело-Михайловской церкви коштом Антона Головатого в том именовании новую я дозволяю».
  Когда новому войску не удалось получить свободные для поселения войска земли от князя Г.А. Потемкина, войсковое правительство уже после смерти светлейшего князя Таврического решило обратиться к самой императрице для разрешения важнейшего для войска вопроса. Как свидетельствуют документы, такому их решению предшествовали обращения к государственному канцлеру А.А. Безбородько , которого они, видимо, считали преемником великого гетмана. 10 января 1792 г. рапортом З.А. Чепига просил графа А.А. Безбородько прислать в войско литавры, которые им не успел дать Г.А. Потемкин . 12 февраля кошевой атаман в ордере полковому есаулу Бурносу сообщал: «По самонужнейшей войсковой надобности уезжаю в Яссы, командование войска мне вверенного конницею препоручил полковнику секунд-майору Тиховскому» . Туда же, в Яссы, по всей видимости, отправился и А.А. Головатый. У нас сведений о переговорах черноморцев с графом А. Безбородько по этому вопросу нет, однако, вероятнее всего, тот им дал понять, что решение такого вопроса не в его компетенции и тогда в Слободзее на раде, состоявшейся в двадцатых числах февраля 1792 года, было решено отправить к высочайшему двору депутацию для испрошения земли под поселение Черноморского войска.
21 февраля атаман З. Чепига обратился с рапортом к новому главнокомандующему соединенной армией и Черноморского флота генерал-аншефу М.В. Каховскому, находившемуся в Яссах. В нем он писал: «Мы, имея намерение от имени старшин-полковников, казаков и от себя, для испрошения земли под поселение нами Тамани с окрестностями и протчего, отправили прозбы на всевысочайшее ее  императорского величества имя; избраны были в депутаты войсковой судья армии господин полковник и кавалер Головатый з шестью человеками старшинами… Вашего высокородия покорнейше просим в том нам дав позволение, о снабдении его, Головатого, з  будущими старшинами на 13 лошадей подорожными и прогонными деньгами учинить милостивое разсмотрение». У М.В. Каховского были свои взгляды на будущее черноморцев, которых он представлял охранителями отвоеванных берегов по Черному морю, но то ли генерал-аншеф остался доволен оказанным ему приемом и подарками, то ли захотел посоперничать с князем Потемкиным в щедрости, поэтому ордером от 22 февраля не только позволял отправить депутатов к высочайшему двору, но и предписал выдать прогонные деньги больше, чем  на 13 лошадей и передал в тот же день через нарочного подорожную.
Избрав Антона Головатого главой депутации, рада снабдила его подробнейшей инструкцией, где указывалось что просить; к ней прилагались необходимые справочные документы. Войсковой судья с депутатами выехал из Слободзеи 2 марта 1792 г. Он  вез с собой в Петербург кроме просьб, составленных от имени  войска и кошевого атамана, еще и рапорт в Государственную военную коллегию. В нем говорилось: «Покойный светлейший князь и великий гетман Г.А. Потемкин-Таврический за отличную ныне кончившуюся с Портою Оттоманскою войну службу верных козаков черноморских старшин наградил армейскими чинами, а в Петербург доставить не успел, о чем письменные точные копии препровождая, покорнейше прошу о выдаче аттестатов учинить высокомилостивейшее рассмотрение».
Дорога в Петербург была неблизкая, да и дело являлось непростым и очень важным, так что спешить не стоило. Время на доставку почты из Причерноморья в столицу империи занимало до двух недель, но казачья депутация прибыла туда лишь 30 марта. «Припроездно» А. Головатый был в Харькове у Квитки три дня, виделся с сыном Александром, который уже учился в «классах». Супруге Ульяне Григорьевне и Захарию Чепиге он сообщал: «Александра видел слава Богу здорового… оставил ему полтораста рублей. За приездом в Петербург апреля 1-го, на чистый четверг были представлены  Василием  Степановичем  Поповым  к  ручке  Ея Величества…
11-го с  поминой осиротения - великим князьям Павлу Петровичу и  Константину Павловичу, и все принимали ласково с благодарностью. Ея величество говорила, что земли для поселения нам назначила, а в котором месте неизвестно; …и когда возврат нам с Питербурга будет знать не можно».
  Из Петербурга А. Головатый писал З.А. Чепиге (7, 17 и 21 апреля), И. Де Рибасу, М. Каховскому и многим другим чиновникам, кто ему давал какое-либо поручение в столице. В письме архиепископу Амвросию сообщал: «Ваше преосвященство, я отправившись 2-го прошлого марта, по причине дурной пути и частых через реки переправ, прибыл в Петербург 30-го, где поселився на Миллионной в господина генерала Василия Степановича Попова , от которого был доставлен к Платону Александровичу Зубову  и Николаю Ивановичу Аштинову , а 11-го апреля к руке Ея величества, от коей принят был милостиво и говорила, что уже для поселения нас землю назначила, где именно знать не можно… Василия Васильевича в монастыре Невской (Лавры) к митрополиту Кириллу доставил все порученности ваши».
Захарию Чепиге 21 апреля войсковой судья сообщал о том, что рассмотрение просьб все переносится, а царица Екатерина 20-го выехала в Царское Село, за которой последовал и весь двор. Уехавший туда же генерал В.С. Попов, «выговаривал» перед тем Антону Андреевичу, – «земли много требуете». Известно стало А. Головатому и то, что Василий Васильевич Каховский, находился в Дубоссарах «для раздачи земель».
Знакомому купцу М.И. Фалееву  29 апреля А. Головатый писал, видимо, находясь в упадке духа: «Я прибыл  в Питербург уже другой месяц, где прозьбы куда следовало о войсковых необходимостях подал, но по оным еще ничего нет, а только обнадеживают на новые скорое отправление, когда ж оно будет неизвестно. В доме вашем был, жену Анастасию Ивановну и дочерей видел живых и здоровых».
Среди писем войскового судьи Головатого, написанных в это время, привлекает внимание один черновик, свидетельствующий о его верности идеалам запорожского братства. Письмо бывшему судье Запорожского войска П.Ф. Головатому  он начал словами «Милостивый батьку, Павел Кролович !», потом зачеркнул и написал «Батьку и благодетель мой, Павел Кролович ! Я думаю, вам небезызвестно, что в турецкой войне, которая уже кончилась; в которой мы, из бывших запорожцев по повелению покойного светлейшего князя и великого гетмана и с  монаршего благоволения, собравшись до 12 тысяч, служили на лодках (на сухом пути) пешо и конно… за несение чрез оную войну безпорочную службу, назначивают к поселению нашему землю на Тамани, для получения которой я с шестью старшинами приехал в Питербург и уже очень обнадеживают скорою отправкою… Теперь в войске болше женатих, нежели холостых, только из числа знакомых ваших куреня Шкуринского стариков находится в войске Василь Кваша, Ляшко, шо з байрином был, Лукьян Недвига и Остап Спиченко… Кошовым  с  начала события был Сидор Белой, коего под Очаковом в сражении на судах убито, теперь же Харько Чепига, судиею – я, писарь - леушковский Котляревский, асаулом - крилевский Сутыка. Ежели еще кто из живых з наших господ -  Петр Иванович Калнишевский, Иван Яковлевич Глоба, то свидетельствуйте от меня им нижайший поклон. Не оставляйте, батьку, ежели случай позволит о тамошних повестей своих письменным нас уведомлением… выдеть вас в живых и здоровых рады будем».
  Письмо это было написано между 21 и 29 апреля, вероятно, тогда же была сочинена Антоном Головатым знаменитая песня  «Ой, боже наш, боже, боже милостывый». Приведенное письмо, а еще в большей степени песня, ее публичное исполнение в светских салонах Петербурга являются свидетельством не только ей сложного состояния духа предводителя казачьей депутации, его способностях, но и небывалой смелости.
Более четырех месяцев находилась депутация в Петербурге, “выбивая” землю для Черноморского войска. Немалые усилия приложил войсковой судья, чтобы добиться от царицы  дарственной грамоты на пустовавшие в то время правобережные земли р. Кубани.
Царица Екатерина все откладывала решение о поселении черноморцев на Кубани, ожидая справки о положении края от генерала И.В. Гудовича. По всей видимости, вначале было признано поселить Черноморское войско на Тамани и Керченском полуострове, для защиты пролива от турецкого десанта, поэтому и отправлен был ею указ адмиралу Н.С. Мордвинову отправить на Тамань все лодки черноморской гребной флотилии с пешим войском, а по получении справки от Гудовича, решено было выделить и правобережье Кубани.
Лишь в мае царица дала устное согласие пожаловать черноморцам Тамань с частью просимых казаками «окрестностей». Существует немало преданий об уловках и хитростях, предпринимаемых Антоном Головатым для того, чтобы добиться желаемого результата в Петербурге. Рассказы о приеме Екатериной чубатых запорожцев, о целовании войсковым судьей А. Головатым пера, которым царица управляла империей, о его походе с депутатами в Царское Село выглядят слишком красочными и легендарными, чтобы быть правдивыми. Опуская многие из них, остановлюсь лишь на оказанном царицей приеме казачьей депутации. Антон Головатый, не раз бывший при дворе со «столичниками», хорошо знал придворный этикет и правила. Знал он и доброе сердце вельможной женщины, знал, как на него воздействовать. Думаю, что не было паданья на колени перед целованием руки, но была хорошо продуманная речь, предшествовавшая вручению в руки императрицы просьб Черноморского войска и кошевого атамана. О своей встрече с царицей войсковой судья сообщал в письмах З. Чепиге и другим адресатам вполне спокойно и даже несколько буднично. Была песня, сочиненная им в дни упадка духа; исполнял ее А. Головатый в светских салонах. Вероятно, были искренние слезы, был и расчетливый артистизм, но если и падал на колени перед царским пером войсковой судья, то никак, не выходя «из пристойности». Известно, что Екатерина дозволила ему по его же просьбе, переданной через одного из придворных, осмотреть коллекции собраний Эрмитажа.
У кого-кого, а у Антона Андреевича имелись понятия о приличии, достоинстве и славе; об этом свидетельствуют и весьма ровные отношения с самыми знатными сановниками, юмор и шутки, допускаемые им в беседах с российскими  генералами. Сохранилось одно любопытное письмо русского купца из Турции, который извинялся перед А.А. Головатым за допущенную им некогда вольность в обращении с судьей, а также сообщение Мигрина о том, как смеялся войсковой судья при сообщении о гневе генерала, купившего по дешевке войсковые постройки на острове Березани, оказавшиеся землянками с гнилыми бревнами.
В конце июня черноморская депутация была, наконец-то, приглашена ко двору, и ее главе, войсковому судье Антону Головатому, вручены дарственные грамоты, хлеб-соль на пожалованную землю с напутственным монаршим словом.
14 июля того же 1792 года Антон Головатый с радостью писал кошевому атаману З. Чепиге: «Слава всевышнему Богу, мы от Ея величества в прозьбах получили все желаемое с неожидаемым хорошим концом. Я за отправлением сего через два дни з старшинами следовать в путь буду, почему и вас, милостивого государя, прошу от Ольвиополя до Слободзеи по тракту разставить посты.
На этот раз войсковой судья, казалось, на крыльях летел к берегам Черномого моря. По дороге он подробно расписал церемониал встречи грамот   и   даров царицы войску,   а,   следовательно,   и   его   с   депутатами.
  А. Головатый остановился ненадолго у Квитки, откуда отправил нарочного  с инструкцией кошевому атаману Чепиге в Слободзею, и архиепископу Амвросию письмо с приглашением и просьбой отслужить по такому случаю праздничный молебен. Кроме того, им была сочинена в дороге новая песня «Ой, годи нам журытыся, пора перестаты». Слова этой песни он приказал писарю скопировать и также отправить в Слободзею и на Тамань, чтобы, отмечая праздник, казаки пели ее. Редко какая песня, разучивалась с такой легкостью, а тем более становилась народной. Этой же, родившейся в радостный момент, суждено было стать одной из самых популярных песен черноморцев.
  После успешной депутации, личность Антона Головатого стало необычайно популярной в войске. Он еще при жизни был удостоен небывалых для казака почестей и снискал большую славу.
Войсковой судья, конечно же, не забывал себя, свои  интересы, но все заботы и хлопоты его так  или иначе были связаны с обустройством  всего Черноморского войска, служили войсковой выгоде, его благу и славе. А. Головатый, что называется, был в войске государственным мужем. Обстоятельный, рассудительный человек, умудренный жизненным опытом казак, он являлся не только замечательным полководцем и реформатором, но и ко всему прочему, оставался рачительным хозяином, прекрасным бандуристом и поэтом. Лишь он один  в войске умел поддерживать приятельские отношения с петербургским начальством и вести с ним обширную переписку. Немало ратных подвигов совершил войсковой судья, будучи начальником Черноморской гребной флотилии. О штурме и взятии казаками под его командованием укрепленного турками острова Березани в войске ходили легенды. Отличился он с казаками своей команды при взятии Измаила, тем не менее, наибольшую славу Антон Головатый снискал  дипломатическими  подвигами, наибольшим из которых было получение дарственной грамоты на владение черноморцами Тамани и Правобережья Кубани. Кроме того, Антон Андреевич слыл лучшим администратором в войске. При самом деятельном его участии была заселена и разделена на округи Черномория, устроена кордонная линия по Кубани, разбит на кварталы г. Екатеринодар, заложены главные храмы войска, сохранен и вывезен войсковой архив. При всей своей занятости войсковыми делами он успевал управлять своим большим семейством.
Антон Андреевич был человеком весьма энергичным и здравомыслящим. От его брака с Ульяной Григорьевной Порохней родились дети: дочь Мария (1774г.р.), Александр (1779 г.р.), Афанасий (1781 г.р.), Юрий (1780 г.р.), Матвей (1791г.р.), Андрей (1792 г.р.), Константин (1794г.р.). Старшим своим сыновьям А.А. Головатый дал хорошее, если не сказать, лучшее по тем временам образование. Александр и Афанасий  учились сначала в Харьковском коллегиуме (Александр – с 1790 или с начала 1791-го), а затем были определены в Санктпетербургский шляхетский корпус. Туда же был отправлен учиться и Юрий (в октябре 1792 г.) .
Мечтал А. Головатый о том, чтобы его сыновья стали морскими офицерами, но вскоре выяснилось, что Александр «страдает» морской болезнью, а Матвей тяготится учебой, Юрий предпочел ей женитьбу.
Единственной дочери А. Головатый дал домашнее образование и всячески стремился развить в ней пробудившуюся тягу к музыке. 21 августа 1791 г. из Слободзеи Мария Антоновна писала отцу: «Милостивый родитель мой ! Я слышала, что вы изволили получить Владимира 3 степени креста, о чем вседушно радуюсь и желаю вам сердечно получить все ордена кавалерские, при сем покорно прошу прислать Степана Николаевича Перехрестика, который будет меня обучать играть на гусли, мы ж чрез сего письмодателя получили оныя, и в доме находятся…»
Глубоким уважением к отцу и любовью  к матери дышат все письма их детей.
По всей видимости, тесные и взаимоуважительные отношения у А.А. Головатого сложились с многими священнослужителями, включая влиятельных,  уважаемых и даже почитаемых в Православии иерархов. И дело даже было не столько в дипломатии, а в том, что Антон Андреевич сам являлся человеком весьма набожным. При нем во флотилии постоянно находился иеромонах Герасим, умерший в Тамани  осенью 1792 г.  Среди его знакомых был и благочинный старец Паисий Величковский, являвшийся в начале 1790-х годов архиепископом Нямецкого монастыря .
А.А. Головатый в письме от 26 мая 1791 г. сообщал З. Чепиге: «От Нямецкого монастыря я возвратился благополучно. Старец приказал вам кланяться, прислал вам просфору… Еще скажу вам, старец просил нашей помощи и именно хлебом и прочим. Я ему дал слово и оставил подпоручика Малаевского для препровождения подвод. Хвалюсь вам, что нашел я такое сущее монашеское житие, и как они живут персонально перескажу» .
В конце 1791- го или в начале 1792 года  умерла Мария Антоновна, любимая дочь А. Головатого, что глубоко опечалило войскового судью и повергло его в уныние. Умерла неожиданно, вызвав подозрение об отравлении. Кубанский историк П.П. Короленко сообщает бытовавшее в семье Головатого предание, что ее накануне помолвки отравила девушка, бывшая прислугой. Отравила из-за того, что хозяйка не пожелала взять ее с собой в Петербург. По всей видимости, и сам А. Головатый не знал истинной причины смерти своей дочери и долго размышлял о ней, пытаясь  своим пытливым умом проникнуть в тайну.
Сохранилось письмо архимандрита Нямецкого монастыря Паисия Величковского З.А. Чепиге от 9 марта 1792 г.: «Почтеннейшее Вашего Высокородия письмо прочел, - писал старец. – Зело сожалею я  и даже до слез о таком случае, его высокородию господину Антону Андреевичу приключившемуся, и немедленно велел духовнику Софронию, пришедшаго в нашу обитель с пашпортом вашего высокородия казака Павла духовно спросить с внимательным примечанием на ответы его. И явился он пред ним в словах своих вовсе не приметен в таком деле и готов, говорит он, если бы было вашего высокородия повеление взять его отсюда и раны в допросе потерпети… Бог же всеведый да изъявит ими же весть судьбами виновного пропажи той и да утешит дух таким случаем опечалившегося…» 
Вероятнее всего, рассказ об утоплении девушки, отравившей Марию Антоновну, якобы по приказу А. Головатого в Днестре, является всего лишь домыслом. Антон Андреевич, скорее всего, подозревал  виновным в смерти дочери некоего казака Павла, отправленного в монастырь на исповедь.
А. Головатый слыл среди священников и монахов щедрым жертводателем, к которому они очень часто обращались со всевозможными просьбами о помощи храмам. Об этом свидетельствует и письмо монаха Свято-Афонской Лавры, сообщавшем в письме от 5 июля 1791 г.: «По усердию вашего высокородия к Афонской горе Свято-Афонской великия лавры, соизволили обещать на звоны медь, за которую я мимо Слободзеи едучи, спрашивал господина есаула и кавалера Леонтия Семеновича». Монах просил, если обещанная медь имеется в наличии, то прислать ее в Яссы в Трехсвятительный монастырь, где он остановился и где имеются мастера по литью звонов (колоколов). Кроме того, он просил указать какая надпись и чьи имена должны быть указаны на звонах «во блаженное воспоминание, во славу и честь». Слово свое войсковой судья держал твердо, особенно когда это касалось дел церковных и войсковых, поэтому, скорее всего, медь эта в Яссы прибыла, а потом в виде колокольного звона славила имя судьи и всего Черноморского войска на святой Афонской Горе.
Переписывался А.А. Головатый с архиепископом Екатеринославским Амвросием, автором учебника по красноречию, многих речей и слов, князем Алексеем Семеновичем Волконским, с которым был, судя по переписке, в дружеских отношениях. В письме, датированном 1792 г., А. Головатый рассказывал князю Волконскому о том, как по пути из Петербурга заехал к Воронцовым и обедал у «батька князя» Николая Васильевича, виделся с женой и матерью Волконского, от которых передавал привет. Батьком он назвал Воронцова, видимо, потому что тот в свое время записался в Запорожское войско почетным казаком. Такие же теплые отношения были у войскового судьи с Григорием Волконским, о чем свидетельствует письмо князя, отправленное из слободзейского дома Головатого, где тот останавливался в июле 1793 г. Князь просил судью продать ему свое имение в Слободзее за 1500 рублей по старой их дружбе. Сохранились письма А. Головатого -  графу   А. Безбородько, написанное  17 сентября 1792 г., Г. Державину и др.
К слову, войсковой судья называл батьком и С.С. Жегулина, Таврического губернатора, в административном ведении которого находилась Черномория, и который  симпатизировал черноморцам, помогая им обживаться на новой земле. Конечно, в значительной степени этому способствовали посылаемые войсковым судьей икра, балыки, и его гостеприимство.

Немало хлопот доставляла А. Головатому Черноморская гребная флотилия, прибывшая к берегам Тамани еще летом 1792 г. Лодки под командованием Саввы Белого стояли в Таманском заливе у Северо-Восточной косы (Чушки), на них перевозили продовольствие и почту. Там же они были оставлены на зимовку. Последовавшая зимой буря потопила в Динском заливе 18 канонерских лодок, которые с большим трудом были вытащены и «отлиты» . Можно представить с каким настроением ожидал прибытия войскового судьи  полковник Савва Белый, являвшийся начальником казачьей флотилии. Лишь его труды по устройству хат для семьи А.А. Головатого могли  смягчить наказание судьи. Прибыв на Тамань и едва устроив семью, А.А. Головатый занялся флотилией. Он осмотрел все суда, устроил учебное плавание флотилии в Таманском заливе, и принялся подыскивать гавань для зимней стоянки лодок. После непродолжительных изысканий он остановил свое  внимание на Бугазе - черноморском устье Кубани, где и была устроена гавань, названная в его честь – Гаванью Головатого. Другим делом первостепенной важности для войскового судьи стало устройство  церковной жизни.
Вместо умершего в Тамани иеромонаха Гавриила митрополит Кирилл 26 февраля 1793 г. рукоположил в священники старшину Павла Демешко, «отправлявшего службу с усердием». Вместо церкви, «вычищенной» годом раньше из мечети, А. Головатый решил построить настоящий православный храм. Для этого он принялся собирать необходимый строительный материал, заказал резной деревянный иконостас.
Тогда же Евтихий Чепига привез в Тамань разобранную мельницу А.Головатого и деньги  за проданный хутор. З. Чепига в начале 1793 г. сообщил судье о смерти  его хорошего знакомого, купца Фалеева, человека весьма предприимчивого.
В это время А. Головатый, державший пост, обращался к В.В. Каховскому по поводу притеснений  армейскими офицерами и нахлынувшими в Приднестровье молдованами черноморцев. Он довольно выгодно продал дом кошевого З. Чепиги, его мельницу в Громоклее, дом, в котором прежде располагалась войсковая школа . Черненко в своем письме  рассказал А. Головатому, как казаку Чебанцу селения Короткого общество новых поселян «вырезало чуприну»; причем казака долго уговаривали приписаться в поселяне .
В середине февраля 1793 г. З. Чепига ездил в Симферополь к Таврическому губернатору С.С. Жегулину, встретившему его весьма приветливо. Кошевой отмечал, что губернатор «показался ему вообще человеком добрым». Заезжал кошевой на обратном пути к А.В. Суворову в Феодосию.  В это время за инструкцией по управлению Черноморией С.С. Жегулин  отправлялся в Петербург и просил атамана черноморцев оставить кордоны и поселения на прежних местах до его возвращения и визита на Кубань .
З. Чепига собирался в конце марта совершить объезд новых земель «для преподания порядочного наставления состоящим там командам». В Карасунском Куте А. Головатый, вероятно, появился лишь в самом конце июля или даже начале августа 1793 г. Чем он занимался в первый свой приезд в войсковой град сказать сложно, вероятно, устройством жилища, наиболее срочными и важными вопросами по службе. Видимо, у него возникли какие-то сложности с отводом земли под усадьбу, и пробыл он здесь недолго, так как уже 20 августа 1793 г. Т. Котляревский ему писал снова в Тамань: «Милостивый батьку Антон Андреевич ! Назначенное под дом ваш место з дубами и могилою сохранено целостно» .
28 августа того года А.В. Суворов вместе с генералом Федором Ивановичем Левашевым снова гостил у А. Головатого в Тамани. Генералы осматривали место, отведенное под крепость. А.В. Суворов просил Антона Андреевича оказать помощь людьми  при ее строительстве. На это войсковой судья ответил, что людей нет, так как «распущены для заводов своего домовства и на заработки, а оставлены только при каждом курене по пяти человек рядовых для караулу войсковых надобностей». Этим ответом он хотя и несколько огорчил будущего генералиссимуса, однако расставил точки над i.
А. Головатый 29 августа 1793 г. информировал З. Чепигу, что С.С. Жегулин все еще находится в Петербурге при дворе, где 22 сентября намечалась свадьба великого князя Александра Павловича и готовилось заключение мирного договора с Турцией. П.А. Зубов был пожалован в эти  дни генерал-губернатором Харьковским, Екатеринославским и Таврическим. Сообщал Головатый, что собирается графу отправить очередную партию икры. Командир батальона егерей, размещавшихся в Фанагорийской крепости, Розенберг обратился к войсковому судье  с просьбой разрешить его солдатам «грести соль на озерах». А. Головатый разрешил, но с условием – «как и казаки гребли, чтоб от всякого гребца по 10 пудов на войско взять». Кошевой  атаман рассудил по-своему, в ответном письме он писал: «пошлину с солдат и малейшей брать не надобно, ибо не столько принесут пользы, сколько осуждения». Разрешил З. Чепига А. Головатому разобрать «кабак  на Ейской косе для возведения построек» при его заводах.
Привлечь черноморцев к строительству Фанагорийской крепости после А.В. Суворова пытался и Таврический вице-губернатор К. Габлиц. В одном из писем (от 13 сентября 1793 г.) он писал А. Головатому о найденном на Тамане Пустошкиным камне – три с половиной кубических сажень, требовал его доставить в крепость вместе с 75 возами глины, 15 – песка, ссылаясь при том на повеление царицы Екатерины.
А. Головатый весь август и до середины сентября занимался межеванием войсковой черноморской земли. 18 сентября того же года войсковой судья сообщал З. Чепиге, что Василий Петрович Колчигин, «возвратившийся от размежеваний наших, в Таврию переехал». Еще несколько раз в течение того же 1793 года А. Головатый был в Карасунском Куте, и, видимо, снова его деятельность была связана больше со строительством собственного дома, чем с обустройством войска. По прибытии в Тамань в конце сентября ( 28-го числа) войсковой судья, сообщая о желании епископа Иова приехать в гости, просит З. Чепигу «из имеющихся при войсковой церкви одно Евангелие и весь круг церковных книг прислать» в   Тамань. «А ежели всего круга не можно,- писал А. Головатый, - то необходимо нужное Евангелие, общую Минею и Октиох» .  З. Чепига выслал по его требованию Минеи, Триодь, Апостол, Псалтырь, Молебник и ветхое Евангелие.
Осенью этого года на Антона Головатого сваливается очередное несчастье. В письме от 14 ноября 1793 г. он сообщал атаману с сокрушенным сердцем о тяжелом состоянии кумы кошевого и своей любимой супруги Ульяны Григорьевны: «Хвалиться больше нечем, ибо я хотя и застал Ульяну Григорьевну живу, но уже ни прибытие мое, ни усердие ей не помогает, а ожидаю из двух одного решения; всякая теперь помощь безнадежна, но что не случится, уведомить не премину вас».
В том же письме войсковой судья, не забывая за семейными делами,  войсковых, пишет: «Проезжая я, расставшись с вами, до Тамани нашел Поночевного в Темрюке, и успехи его, ибо я вновь найденным путем ехал, и сей путь, им найденный, противу прежнего совершенно выгодным кажется…»
Слабое здоровье Ульяны Григорьевны было усугублено болезненной беременностью. Спустя некоторое время после возвращения судьи домой ей стало лучше, и  к А. Головатому  вернулось было его прежнее жизнелюбие и остроумие. 7 декабря он писал З. Чепиге: «Слава Богу, и благодарю его, есть ей легче, и я коль скоро повыжу еще получше, как и надеюсь, то сам к празднику к вам буду». Передавая через священника Василия Дьяченко «самородного таманского хрену», он писал,- «а оный будешь употреблять из щуками и с свининою, ибо я скоро к вам быть полагаю; здесь же правда, что хрену довольно, но щуки уже изредка попадают, а свинины уже и очень редко» .
З. Чепига в ответном послании сообщал о раздаче жалованья кордонным казакам и пешей команде, находившейся при флотилии  через прапорщика Кудиму. А. Головатому, которого поздравлял с приближающимся Рождеством, он также прислал жалованье за майскую треть - 1066 руб. 66 коп., что, конечно же, в сравнении с 12 рублями жалованья кордонным казакам и двумя рублями льготным, являлась суммой колоссальной.
В декабре (30 числа) 1793 г. А. Головатый, сообщая о возможном прибытии архиепископа Феодосийского и Мариупольского Иова, наставлял  З. Чепигу, чтобы тот просил у него антиминсы в каждое куренное селение для будущих храмов.
З.А. Чепига доверил А. Головатому и писарю Т. Котляревскому составление своего рода гражданского кодекса для жителей Черномории – «Порядка общей пользы».
В январе 1794 г. старшины войска собрались в войсковом граде на раду. Среди них находился и войсковой судья А.А. Головатый. Рада утвердила «Порядок общей пользы», название города – «Екатеринодар», избрала городничего. Куренные атаманы «бросали лясы» (жребии) на водворение селений. Согласно «Порядку общей пользы», Черноморское войско составили  40 куреней.
П. Зубов в своем письме от 2 марта сообщал А. Головатому в ответ на его письмо,  отправленное 25 января, что императрица велела наградить чинами «трудившихся  при переселении войска Черноморского» - писаря Т. Котляревского – Владимирским крестом, Романа Порохню, переводимого на Кубань, - протоиереем и крестом на Владимирской ленте. На строительство храма в Екатеринодаре царица жаловала три тысячи рублей, ризы и утварь церковную, дозволяла торговать войску с закубанскими народами. Фаворит Екатерины Второй просил А. Головатого прислать еще одного его  сына для учебы  в Петербурге вместе с двумя другими, поблагодарив войскового судью за «балыки таманского лова, чубуки и трубки» .
Сохранилось в архиве и письмо Федора Квитки, отправленное 17 марта 1794 г. В нем Федор Квитка просил А. Головатого ходатайствовать перед А.В. Суворовым о зачислении его родственника офицером в корпус. О том же, а равно и о благословлении Федора Квитки на женитьбу с иностранкой, просила и теща войскового судьи Ульяна Порохня, жившая в Санжарах.
Князь Николай Репнин благодарил письмом из Риги, отправленным 5 апреля 1794 г., З. Чепигу и А. Головатого «за балыки, принятые в московский дом» от полковника Чернышева.
10 апреля того же года А. Головатый, поздравлял З. Чепигу с Пасхой и сообщал, что в первый день праздника его «нечаянно посетил в доме» Иосиф Михайлович Де-Рибас. Прибыл тот в Тамань из Керчи попутным судном. За обедом А. Головатый с Де-Рибасом разговаривали как старые добрые друзья, осматривали лодки, пристань. Де-Рибас хвалил черноморцев за то, что все лодки были вытянуты на сушу, «любопытствовал у фонтана лежащим камнем с надписью деяний князя Глеба». Потом  войсковой судья с высоким гостем ездили на Бугаз, где устроитель Одессы осматривал «положение и глубину гирла, при чем говорил, что при случае тревоги близ гирла, в заливе безнужно военные суда стоят обороною». Ездили бывшие сослуживцы и в другие места на коляске А. Головатого с конвоем. Поздно вечером А. Головатый проводил Де-Рибаса на судно; хотел было граф еще осмотреть и «горевшую могилу, но по случаю способного ветра, отъехал обратно к Керчи». Войсковой судья в конце письма замечает, что знает истинную причину приезда Де-Рибаса, но говорить о ней он может с З. Чепигой только устно . Де-Рибас между прочим сообщил судье, что в Херсоне уже самый большой колокол для Черноморской войсковой церкви отлит и на вербной неделе опробован. «Не только по Херсону, но даже и до Глубокой пристани раздавался звук, и так громкий и приятной, что и граф А.В. Суворов изволил сам опробовать с многими господами» .
Вероятно, вместе с икрой и балыками Иван Чернышев доставил  в начале 1794 г. ко двору «Порядок общей пользы», составленный А. Головатым, З. Чепигой и Т. Котляревским, для его апробации высшим начальством. 22 апреля в Екатеринодар атаману З. Чепиге было доставлено нарочным письмо от Платона Зубова, датированное 2 марта. В этом  письме фаворит императрицы писал: «Захарий Алексеевич! Сделанное постановление порядка во  всемилостивейше пожалованной войску Черноморскому земле нахожу я соответствующим пользе общей; но дабы управление сего войска могло быть основано на твердых и незыблимых правилах, нужно, во-первых, снабдить оное законами, которые вскоре и будут в войско отправлены; а во-вторых, сообразить во всех частях помянутое постановление с законами, что поручил я сделать обще с вами г-ну Таврическому губернатору, с которым и прошу вас, Захарий Алексеевич, снестися и посоветовать, каким образом учинить то постановление для вас наиполезнейшим, дабы управляясь оным, могли вы пожить благополучно, на всегдашние времена, впрочем отдавая справедливость благоразумию господ начальников, бывших как при сем устроении, так и при распоряжениях во время переселения войска с прежних жилищ на остров Фанагорию, уверяю вас, Захарий Алексеевич, и все ваше Общество, что я в случае надобностей ваших не оставлю ходатайствовать о доставлении вам всего для вас полезного» . Таким образом, черноморцы нашли в лице всесильного фаворита своего  надежного покровителя при высочайшем дворе.
29 апреля 1794 г. З. Чепига сообщал А. Головатому о прибытии от Таврического вице-губернатора Габлица «для размежевания города Екатеринодара землемера - прапорщика Самбулова», который собственно межевания и не делал, а снял местность будущего города на план, так как от П. Зубова поступило указание приостановить до окончательного решения обустройство черноморских поселений, и ждать возвращения из Петербурга С.С. Жегулина. Самбулов с планом был отправлен в Таврию, и ему приказано показать план, если того пожелает, войсковому судье в Тамани. Этим же письмом сообщил кошевой атаман и о гостившем в Екатеринодаре епископе Феодосийском и Мариупольском Иове, отслужившем две литургии и рукоположившем дькона Стояновского в иереи, Якова Дячевского в дьячки, Петра Письменного в пономори.
Гостил епископ Иов в Екатеринодаре не случайно; черноморцы обживаясь на новой земле, будучи людьми набожными, стали возводить церкви. Главным инициатором устройства новых православных приходов являлся Антон Головатый. По крайней мере, не без его участия был подготовлен и отправлен  в Синод запрос о разрешении возведения православных храмов  в черноморских куренных селениях. В журнале войскового правительства имеется запись, сделанная 4 марта 1794 г. Она гласит, что по предложению тайного советника Синодального обер-прокурора и кавалера Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, сделанному 11 января, в населенных куренях разрешалось строить церкви. Синод требовал прислать справочную ведомость где и сколько предполагалось построить православных храмов в Черномории. 20 января Екатеринославский и Таврический губернатор Платон Зубов дозволял строить  «на острове Фанагории храмы Божии».
Епископу Иову был отправлен  список священников и предполагаемых храмов. В ответной записке Черноморское войсковое правительство сообщало: «На сей земле находится войсковых жителей мужска 12 826 да женска 8 967, а всех 21 793 (души –Н.Т.), то дабы сии жители не лишены были христианских треб, за нужное сие правительство находит быть походным церквам – первой в городе Екатеринодаре; в острове Фанагории, где уже и есть, третьей в Копыле, четвертой - на устье реки Бейсуга, пятой – при устье реки Еи, а шестой – на реке Челбасах, в которые церкви священников четыре и диаконов два уже имеется, а еще два надобно. Для чего на основании Святейшего Правительствующего Синода  Указа, набрав достойных людей двух человек во священники к рукоположению под рассмотрение представить его преосвященству епископу Феодосийскому и Мариупольскому с прошением для четырех походных церков в храмы - Копыльской - Святого Апостола Михаила, Бейсугской - Святого Николая, Ейской - Преображения Господня, в Челбаской - Святого великомученника и Победоносца Георгия антиминсов» . Подписали это прошение З. Чепига, А. Головатый, Т. Котляревский.   
В конце апреля прибывший в Черноморию епископ Иов с конвоем из казаков ездил осматривать селения, находившиеся вверх по Кубани, где его всюду встречали с хлебом-солью. В Онофриевке он заночевал «в особливо очищенном и убранном доме», а 30 апреля, вернувшись в Екатеринодар, сразу же отбыл в Тамань со своей свитой.
3 мая вечером Иов прибыл в Тамань, заехав по дороге посмотреть на извергающийся грязевой вулкан.  В Тамани епископ также не задержался, переночевав, он утром следующего дня отправился на шлюпке в Керчь. А. Головатый в это время находился в отъезде, и ему об Иове письменно сообщал Иван Юзбаша из Тамани. 17 мая  царица Екатерина подписала грамоту о назначении «священника, живущего в местечке Новоселице Романа Порохню протоиереем в Черноморское войско» . Сделано это было по просьбе А. Головатого, которому Роман Порожня доводился свояком.
В начале мая А. Головатый собирался отправить в Петербург на учебу третьего сына Юрия, и просил П.А. Зубова быть его детям «отцом и покровителем» .
Письмо войскового судьи князю Нарышкину из Екатеринодара, в котором он благодарит того  за какой-то подарок У.Г. Головатой, свидетельствует, что в первой половине мая Антон Андреевич находился в войсковом граде Екатеринодаре. Видимо, князь Нарышкин состоял в компуте Запорожского казачьего войска почетным казаком, так как Головатый, заканчивая письмо, употребил бытовавшую у запорожцев формулировку: «Даруй Бог Вашему Высокопревосходительству долгоденствие, авось и мы за благотворительными вашими головами не будем пропащи» .
13 мая 1794 г., находясь в Екатеринодаре, Антон Андреевич получил из Тамани письмо от супруги. В письме этом Ульяна Григорьевна сообщала о своей тяжелой болезни и о том, что она, ожидая смерти, хотела бы свидеться с ним, проститься, «и в то время уже в будущую жизнь отойти» . Трудно представить с каким чувством отправлялся А.А. Головатый из Екатеринодара в Тамань; верил ли он, что все обстояло так серьезно или считал ее слова капризом больной женщины.
В это время Ульяна Григорьевна привлекла к себе внимание многих, желавших облегчить ее участь. В гостинец больной матери 16 мая 1794 г. из Екатеринодара отправлял два платка, «выбояренных на свадьбе у приятеля», сын Юрий, готовившийся отправиться на учебу в Петербург. Вспоминал о ней, посылая свои сердечные приветы архимадрит Полтавского Крестовоздвиженского монастыря Захарий, бывший к тому же крестным отцом Андрея Головатого, а, следовательно, кумом Антона Андреевича .
Ранним утром 22 мая Ульяна Григорьевна разрешилась от бремени, родив сына Константина, а через неделю, 28 числа умерла. Охваченный горем Антон Андреевич 30 мая писал З.А. Чепиге так: «Моя Ульяна Григорьевна по полудни в 5 часу, в самую зеленую неделю, ради праздника, царство ей небесное, покинула меня, и осталась в крайней баге… вчерашний день, залогом моей верности и преданности Богу, Государю, войску и товариству. Больше ж нечем хвалиться, а увидившись, говорить буду» .
Между тем, письмом от 29 мая З. Чепига сообщал судье о прибытии из Петербурга старшины Кордовского и просил поспешить в войсковой город. Спешить А. Головатый при всем его желании не мог, он отдал последний долг супруге, похоронил ее, а затем сел за письменный стол, чтобы оповестить о смерти жены родных и близких и устроить будущую жизнь семьи.
Переписка этого времени проливает некоторый свет на его родословную. В письме к майорше Борщовой  Агафье Прокофьевне, датированном 3 июня 1794 г., сообщая о смерти жены и о семейных хлопотах, называет ее «любезной сестрицей». Он приглашал Агафью Прокофьевну приехать в Тамань и «взять на себя призрение оставшихся детей, «ее племянников» - Матвея, Андрея и Константина, о чем просила покойница при самой своей кончине. О доставлении Агафьи Прокофьевны (Борщовой-Бойко) в Тамань войсковой судья обращался к Петру Федоровичу Чегринцу, который также имел какое-то отношение к семье А.А. Головатого .
Еще раньше, 1 июня, А. Головатый обратился к епископу Феодосийскому и Мариупольскому Иову с прошением: «Имею я намерение на всемилостивейше пожалованной земле Фонагорийской округи в городе Тамани построить собственным моим коштом на каменном фундаменте деревянную церковь во имя Покрова Пресвятой  Богоматери по прилагаемому у сего плану; вашего высокопреосвященства покорнейше прошу на заклад оной и освящение места, поелику все уже к сооружению оной материалы в готовности, не оставьте дать кому заблагорассудить соизволите благословение, и повеление учиня, о сем милостивейшее ваше архипастырское благорассмотрение" .  К прошению войсковой судья  приложил справку: «В городе Тамани поселенных войсковых обитателей имеется дворов 129, душ мужеска 516, женска 480» . Таврический вице-губернатор Габлиц, выражая соболезнование А. Головатому,  сообщал о  выдаче 10 июня посланному от судьи в Санжары человеку билета на проезд до Берислава. Со смертью матери была связана, по всей видимости, и отсрочка отъезда Юрия Антоновича в Петербург. Ему пришлось вернуться в Тамань на похороны родительницы. Юрий Головатый, как следует из писем войскового судьи, женился на дочери генерала А.Н. Самойлова*, чему отнюдь не рад был Антон Андреевич. Послание его, в котором сообщалось об отбытии Юрия на учебу в Петербург, было доставлено в дом Самойловых капитаном Иваном Павловичем Великим.
1 июля того же 1794 г. Юрий Антонович наконец-то выехал из Екатеринодара в Петербург с письмами к влиятельнейшим особам, предварительно заготовленными его отцом. Они были адресованы: П. Зубову (которого А.А. Головатый по запорожской традиции называл батьком; к письму прилагался и турецкий кинжал, добытый под Мачином), архимандриту Петербургскому  Кириллу, Александру Петровичу Бендерскому (ему судья обещал по его просьбе разыскать «турецких цветочных семян» для преподношения царице Екатерине), «батьке» Александру Александровичу Нарышкину, Г.Р. Державину и генералу Николаю Петровичу Высоцкому. Всех он просил «сына Юрия с прочими сынами содержать в своей высокой милости».
Письмо, адресованное  Г.Р. Державину, свидетельствует об их личном знакомстве. Знаменитому русскому пииту Антон Андреевич выражал свое почтение, просил также «содержать сына Юрия в своей милости», а, кроме того, писал: «…ежели Николай Петрович (Высоцкий) с Иркутска поворотился, то всепокорнейше прошу приложить свое старание в доставлении мне грамоты. Почитать буду таково Вашего Превосходительства ко мне благодеяние отменным знаком по век моей жизни» . Речь в данном случае шла о грамоте на дворянство А.А. Головатого. По всей видимости, еще в бытность свою в Петербурге в 1792 г. А. Головатый обращался к Г.Р. Державину с просьбой «похлопотать об отыскании ему дворянской грамоты», так как в письме генералу Н.П. Высоцкому войсковой судья писал: «Осмеливаюсь утруждать, если Гавриил Романович поручит вам мою доверенность на отыскание мне дворянской грамоты, то всепокорнейше прошу употребить свое старание в доставлении мне оной» . В письме камердинеру императрицы Роману Степановичу Соколову А. Головатый выражал благодарность некой Матрене Тимофеевне (видимо, жене первого ) за ее заботу об Александре и Афанасие, просит проявить таковую же и к Юрию. В своем послании к сыновьям, он хвалил их за прилежание к наукам и посылал 50 рублей «на исправление нужд». С Юрием в Петербург отправлялся Иван Павлович Великий.
Пелагея Белая в письме от 11 июня 1794 г., из Новоселицы отправленном, называет А. Головатого «дражайшим братом» и просит отпустить ее мужа из Тамани домой, так как обнищала с детьми, да и муж с его заработками не сможет  вернуть ему денежный долг.
14 июня кошевой атаман  З. Чепига писал судье, занятому семейными делами в Тамани, о своем  отбытии по приказу П.А. Зубова в Петербург, а оттуда в Польшу с полком к А.В. Суворову и «препоручал главное над войском командование» ему, А. Головатому. 16 июня из Новоселицы Андрей Чернявский сообщал войсковому судье, что не может продать по сходной цене его дом и о ходатайстве купца и откупщика питейных сборов Новомосковского уезда Яншина с собранием граждан  перед губернатором Каховским о переводе Новоселицы в уездный город. Позже Яншин с участием А. Головатого взял в откуп все питейные заведения Черномории.
В середине июня 1794 г. в Симферополь из Петербурга вернулся С.С. Жегулин и  письмом от 17 числа заверял Антона Андреевича в дружбе к нему и всему войску.  20 июня из Новых Санжар о прибытии 12 числа нарочного сообщил судье Василий Ольховой. Получил Ольховой 140 рублей денег, присланных на поминовение усопшей Ульяны Григорьевны, «которые были розданы по церквам на сорокоусты», а 50 рублей оставлены до конца сентября. Сообщал он и о готовящейся отправке в Тамань Марии и Агафии Прокопиевных . Тем же числом отмечено и письмо Агафии  Бойко «брату Антону Андреевичу». В нем она сообщала, что 25 июня собирается отбыть в Тамань, чтобы исполнить предсмертную просьбу Ульяны Григорьевны и стать управительницей дома и приемной матерью детям Антона Андреевича.
В письме от 24 июня сообщал А.А. Головатому о делах санжаровских местный священник Иоанн Сочивец. Его весьма витиеватое послание дышит патриархальностью и домостроем. Из него мы узнаем, что А.А. Головатый был жертводателем на восстановление сгоревшего храма, а также давал деньги «на сосуды для принесения бескровных божеству жертв, которые хотя еще не внесены, но прилежанием сестрицы вашей Марии Прокопьевны… ряжены для вывоза из Москвы, ездящего в оную полтавского купца Степана Дмитриева сына Петрова». «Все предметы – потир, дискос, звезда и лжица, - писал далее Сочивец, - согласием дяди вашего яко опекуна вашего распоряжения Алексея Федоровича, отданы 100 рублей рядчику». Сообщал священник также витиевато и напыщенно о нестихающей ссоре, воцарившейся между родственниками  Головатого. Узнаем из этого письма, что отец Антона Андреевича «положил начало к сооружению нового иконостаса», на который, как намекал батюшка, не доставало денег . 
Пользуясь оказией, из Новых Санжар обратился с письмом и Тимофей Даль, водворившейся там по рекомендации войскового судьи черноморцев. Он замечал, что никто его не притесняет в местечке, за что всенижайше благодарил и посылал «в гостинец немного водки и пряник». В конце послания выявилась и корысть отправителя, просившего для себя хоть какого-нибудь чина в войске.
  По отбытии З. Чепиги с конным полком в Петербург, а оттуда в Польшу, А.А. Головатый остался полноправным управителем войска. Он перебрался в Екатеринодар, где и занялся устройством войска и города по своему усмотрению. Его большое хозяйство в Тамани находилось под присмотром сестер и полкового старшины Владимира Григорьевского.
24 июня того же 1794 г. последний ему писал, что накануне, 23 числа  Тамань удостоил посещением генерал Михаил Васильевич Каховский с генерал-поручиком Шицом. Сановные гости осмотрели подворье Григорьевского, зашли в дом Головатого, где, любуясь сыном Андреем, Каховский отметил схожесть того с отцом. Потом потребовал принести вина; генералы  выпили по стакану за здоровье войскового судьи и верхом отправились в Фанагорийскую крепость, осматривали постройки, выслушали жалобу Костенецкого, прикомандированного для изготовления лафетов к полевым орудиям. Вернувшись в дом Григорьевского, потребовали на закуску к водке помимо балыков с редькой и сыром сварить борщ с белугой, который получился «гораздо добрый». Перед отъездом М.В. Каховский выразил сожаление, что не застал А.А. Головатого в Тамани .
В начале июля Антон Андреевич отправился в Тамань проведать семью, но пробыл там недолго, так как  уже 15 июля Т. Котляревский, сообщая о том, что из-за недостатка хлеба казаки на кордонах терпят нужду и затягивается смена казаков, на кордонах и во флотилии служащих, «что и к Спасовому посту может не завершиться». Войсковой писарь просил поскорее прибыть Головатого в Екатеринодар.
В конце июля Антон Андреевич заложил над могилой своей жены Ульяны Григорьевны Покровскую церковь в г. Тамани, почитающуюся святыней  Кубанского казачьего войска, а затем  вернулся в Екатеринодар к войсковым делам.
В начале августа Агафья Прокопьевна спрашивала, что ей делать с поспевшими в саду яблоками, докладывал и Григорьевский о возведении церковного фундамента и грубы в новом доме. Войсковой судья был занят строительными работами  в Екатеринодаре.  Коштом своим он в селении Захарьевском устроил плотину, выписал из Крыма «гидравлик», расчистил родники. Как уже после его смерти  указывал  опекун имения капитан Соколов, «при первоначальном заселении куренных селений по Кубани и назначении чрез оные от Екатеринодара в Усть-Лабинскую крепость трактовой дороги, Пашковского селения жителям без малейшего со стороны  Головатого (ущерба) расчищены… Малого Карасуна, оное селение обтекающего, родники; сделана как для перевоза, так и водопоя гать, которую пашковские жители из года в год подкрепляют» . Войсковой судья собирался соединить Малый Карасун с Большим, обтекающим с южной стороны Екатеринодар, и сделать «для войсковой пользы мельницу» на плотине, но как выяснилось «гидравлик» оказался не подходящим.
5 сентября из Симферополя С.С. Жегулин отправил к войсковому судье землемера с планом Екатеринодара. Таврический губернатор в письме сообщал: «План сей согласен всем правилам. Землемер посылается с тем, чтобы по сему плану разбил подлежащим образом места под построения» . Сам лично А. Головатый следил за разбивкой и застройкой  города Екатеринодара, обустройством куренных селений и кордонов. Вероятно, к тому времени уже прибыли отправленные 25 августа П. Зубовым пожалованные императрицей Екатериной в главный войсковой храм «живоначальной Троицы ризы и утварь церковная».
Благодаря за монарший дар, А.А. Головатый в письме П. Зубову, сообщал о хороших всходах египетской пшеницы, семена которрой прислал фаворит царицы в двух мешочках. Они, посеянные «искусными хозяевами - казаками Яковом Бойко и Федором Деденко» на берегу Карасу-реки, радовали глаз всходами. Не преминул он просить у П. Зубова «исходатойствавать» у царицы, чтобы для разведения казаками виноградников прислали из Таврической губернии  чубуки.
Благодаря неусыпной заботе и вниманию судьи, практически за полгода церковь  в Тамани была построена. Титарь Покровской церкви Иван Сиромаха  получил  от Владимира Григорьевского 2 декабря 317 листов белой жести, олово и нашатырь, «необходимые для покрытия церкви». Жесть В. Григорьевский вез издалека, ехал через Екатеринодар, где по дороге у одной из подвод «вывернулось» колесо и старшине пришлось искать мастеров для починки и задержаться на несколько дней.
Поздравляя с Рождеством епископа Иова А. Головатый сообщал ему, что «новая во имя Покрова Пресвятой Богородицы на Тамани церковь совсем уже работою окончена, остается только одна щекатурка… старая  мечеть, в коей богослужение происходило, пришла в ветхость, что я, видя опасность к служению, принужденным себя нашел до позволения вашего преосвященства повелеть со оной походный антиминс и все святительские утвари и приборы перенесть в новую и открыть праздничное служение» . Тем не менее, в середине декабря, как  писал Иван Сиромаха, церковь была «не докрыта»; мастера Махина и Кулаковский болели, а затем потребовали оплатить работу; не хватало также и гвоздей, которых ожидали от таманского кузнеца. По настоянию ктитора в виду наступивших холодов и ненастья столяры поставили рамы со стеклами и просили заплатить по 1 руб. 50 коп. за раму, а за 12 рам – 18 рублей.
Лишь 9 января 1795 г. Иов прислал А. Головатому из Феодосийской духовной консистории разрешение на  постройку церкви и дозволил войсковому протопопу Роману Порохне освятить ее, о чем ему было сделано предписание свыше . 2 мая того же 1795 года священник Павел Демешко сообщал А. Головатому, что «церква щекотурною работою и побелом совсем окончена». Одной из главных забот того времени для А. Головатого стало изготовление иконостаса. Его для нового храма взялись изготовить харьковские мастера. 20 августа 1795 г. Федор Квитка послал войсковому судье художника Николая Планкевича, сообщая, что тот числится вахмистром Чугуевского регулярного полка и при определенных обстоятельствах мог бы продолжить службу в Черноморском войске. А. Головатый благодарил Ф.И. Квитку за присылку живописца, прибавляя, что тот ему  понравился и они заключили договор  «сделать и доставить из Харькова на Тамань в новопостроенную Покровскую церковь иконостас за 2000 рублей, не далее августа месяца будущего года». Иконостас  должен был быть «ширины 10 аршин, 6 вершков, вышины 6 аршин 2 вершка» .   Художнику выдали задаток в 700 рублей. Поручителями за Николая Федотова сына Планкевича подписались в контракте: Харьковского народного училища математического класса учитель Семен Туранский, харьковские жители, прапорщик, часовой мастер Иоган Реинка и Карл Меингерц.
В церковных воротах войсковой судья предполагал сделать навес, под которым был бы положен камень с надписью о деяниях князя Глеба, найденный П. Пустошкиным во время прибытия черноморцев на Тамань.
Инженер-подпорутчик Фанагорийской крепости Ферезин  в записке с прилагаемым чертежом, писал судье: «естли его (т.е. камень – Н.Т.) положить в ворота как  на наброске у сего приложения видно, через что не только каждый идущий для приношения жертв в храм Господень, проходя чрез оные, припамятствует тот час… но и в дали может своим размышлением сделать земечание коего украшение» .
Войсковому судье пришлось изъездить по службе всю Черноморию. Вначале он объехал черноморские земли при  межевании и установлении границ, затем он побывал в разных концах края, осматривая устройство куренных селений. 23 мая 1795 г. А.А. Головатый сообщал З.А. Чепиге о том, что вернулся из поездки, а  ездил он «вверх по Кубани до Воронежского кордона, а оттуда по границе от Кавказской стороны до устья Кугу – Ейки и по-над самою  Ею до Азовского моря, а берегами оного до Ачуева и в Екатеринодар через курени» .  Судья как рачительный хозяин и начальник все подмечал, чтобы затем  привести в порядок и устранить недостатки.
Как ни старался он оградить казаков от строительства Фанагорийской крепости, черноморцам все же пришлось принять в том участие. Помимо  перевозки камней, глины и песка подводами, 10 черноморских лодок были прикомандированы к строящейся крепости летом 1795 г. Они  перевозили лес и другие строительные материалы из Еникале, но осенью по настоянию войскового судьи все же были возвращены с казаками на рейд в Кизилташский лиман, в «избранную» А.А. Головатым «способную гавань».
В начале сентября посетил Тамань и выздоровевший от лихорадки С.С. Жегулин. Он осмотрел Гавань Головатого, постройки в Тамани и выразил всем старшинам и казакам благодарность за усердную службу.
17 сентября того же года А. Головатый письменно из Тамани докладывал З.А. Чепиге о благосостоянии войска и сообщал, что устроил в Екатеринодаре завод, в котором выделывает  кирпич «на церковь, куренные и войсковые домы» .
Благодаря  А.А. Головатому,  в начале 1790-х гг. в  войске появились свои иконописцы, кузнецы, плотники и другие мастеровые люди. Построенная у Бугаза в Кизилташском лимане большая, но как позже оказалось, не во всем выгодная гавань для казачьей флотилии, получила его имя. Имя войскового судьи  носила также одна из площадей г. Екатеринодара  и даже целый кут, известный позже как Красный или Панский Кут.
Весьма своеобразны были судьбы черноморских казаков. 14 ноября 1794 г. с прошением об увольнении от службы в войсковое правительство обратился полковой старшина Моисей Чорный. Из его заявления следует, что «в службу вступил он из польских шляхтичей в бывшее Запорожское войско козаком 752-м году мая 18 дня, с того времени продолжал оную, употреблялся от войска в разные внутренние и заграничные государственные и войсковые командерации» и участвовал в походах под Очаков, в Крым, где был трижды ранен в ногу, и был во всех случаях в войне 1789-1791 гг. Теперь же он просил уволить от службы с награждением армейского чина .
В конце 1795 или даже в начале 1796 г. в Екатеринодар с полком вернулся З. Чепига, и А. Головатый мог отправиться на Тамань, чтобы продолжить исправлять должность начальника Таманского округа и заниматься семьей. Однако ему не долго суждено было находиться при семье. Письмом от 2 января Грабовский сообщал, что П. Зубов собирается в предпринимаемый Персидский поход отправить отряд черноморских казаков и хотел бы, чтобы его возглавил А.А. Головатый. Желание фаворита было законом для черноморцев, и 26 февраля 1796 г. после торжественного молебна в войсковой церкви А. Головатый с двумя пятисотными полками отправился из Екатеринодара в поход, из которого ему уже не суждено было вернуться.
Губернатор Таврический С.С. Жегулин прислал войсковому судье «на путь» икону Нерукотворного Спасителя Господа и письмо с пожеланием – «да даст Господь войску сему крепость и усердие». З. Чепига препроводил икону в начале марта А. Головатому в Баку. Переписка между кошевым атаманом и судьей продолжалась на протяжении всего похода и свидетельствует об установившемся взаимопонимании и крепких дружеских отношениях. В конце сентября 1796 г. З. Чепига писал Антону Андреевичу о том, что на должность писаря по отставке из-за болезни Т. Котляревского назначен был капитан Комаров, но последний «справлял обязанности плохо, с леностью, вмешивался в чужие дела», почему и был вскоре отстранен от должности, а Т. Котляревский «по случаю ослабления болезни» снова вернулся на этот пост по решению войскового общества. По этому поводу А. Головатый отмечал, что назначение и отставка Комарова лишний раз свидетельствует, что чужаков не стоит назначать на ответственные в войске должности.

Бригадир Антон Головатый -  герой Черноморского казачьего войска

Известность в истории российского казачества сын малороссийского старшины Антон Андреевич Головатый получил благодаря своему уму, административным способностям и подвигам на поле брани. В юности, наслушавшись рассказов о рыцарской службе запорожцев, бежал в 1757 году из отцовского дома в Запорожскую Сечь. Сечевики приняли 14-летнего волонтёра в свой товарищеский круг, и Головатый на всю оставшуюся жизнь стал казаком.

Но перед тем как бежать на днепровский остров Хортицу, Антон Головатый учился в Киевской академии, где традиционно воспитывались дети знатных малороссиян. Недоучившийся «бурсак» бежал на Сечь не один, а с несколькими такими же, как он, воспитанниками академии, искавших воли и воинской славы среди запорожцев.

Способности, а также образованность Антона Головатого, записавшегося в Кущёвский курень, позволили ему, несмотря на молодость, быстро выдвинуться. Сперва он стал выборным куренным атаманом, потом в 1764 году получил должность войскового писаря и звание полкового старшины. То есть, говоря иначе, в 21 год (!) Головатый стал начальником штаба Запорожского казачьего войска.

…Кошевой атаман Фёдоров, отправляясь с делегацией запорожского казачества на торжества по случаю коронации императрицы Екатерины II, взял с собой в Санкт-Петербург и войскового писаря.

Головатый был и в составе последней делегации Запорожской Сечи к всероссийской самодержавной государыне в 1774 году с просьбой о восстановлении прав и привилегий Войска Запорожского. В этой поездке он познакомился с Г. А. Потёмкиным, что сыграло в его последующей судьбе большую роль.

При «разорении» Сечи Антона Головатого не коснулись «царские кары», павшие на часть казачьей старшины. Он остался на какое-то время человеком, свободным от военной службы.

Спустя пять лет после уничтожения Запорожской Сечи, в 1780 году, Потёмкин посетил Новороссию. Он объехал эту область, только недавно присоединённую к Российской империи, в сопровождении конвоя из бывших запорожцев, которым командовал Антон Головатый. Эта новая встреча укрепила их взаимоотношения.

Когда началась Русско-турецкая война 1787–1791 годов, было создано Войско верных казаков запорожских (будущее Черноморское казачье войско). Головатый принял в его организации самое деятельное участие и был выбран в системе казачьего самоуправления войсковым судьёй.

Гетманом нового казачьего войска стал тогда светлейший князь Г. А. Потёмкин-Таврический, а кошевым атаманом — Сидор Белый. И тот и другой относились к Антону Головатому весьма доброжелательно, ценя его деловые качества и верность долгу.

…Во «Второй екатерининской турецкой войне» войсковой судья командовал пешими казаками и гребной военной флотилией черноморцев, состоявшей большей частью из мореходных лодок-дубов. Флотилия отличилась в нескольких баталиях с турецкой корабельной эскадрой, «подкреплявшей» собой гарнизон Очаковской крепости со стороны Днепровско-Бугского лимана.

Головатый наряду с кошевым атаманом Сидором Белым стал одним из главных героев тех показательных для военной истории морских боёв. Под его командованием казаки-черноморцы решительно и бесстрашно шли сквозь пушечный огонь на абордаж султанских парусников, а история войн на море получила новую, примечательную страницу.

На той войне Антон Головатый отличался не раз. В первую военную кампанию его казаки под личным предводительством войскового судьи ночью перешли по льду пограничную реку Южный Буг и совершили неожиданное нападение на турецкие сторожевые заставы, которые располагались в селениях Аджигана и Яселки. Разгром аванпостов неприятельской армии оказался полным.

В следующем году, в ноябре 1788-го, главнокомандующий русской армией Г. А. Потёмкин поручает Головатому взять остров Березань, на котором турки держали артиллерийские батареи в полевых укреплениях. Гребная казачья флотилия под пушечным огнём подошла к острову со стороны лимана и высадила десант. Бой получился скоротечным: черноморцы кровопролитным приступом взяли неприятельские укрепления, одержав в итоге блистательную победу.

Головатый шёл на судах первой линии, руководя высадкой десанта. В тот день было взято с боя 21 орудие, 13 отрядных знамён, более 200 пленных и большие запасы продовольствия для осаждённого русскими Очаковского крепостного гарнизона.

Явившись к главнокомандующему Потёмкину, руководитель успешной десантной операции преподнёс генерал-фельдмаршалу с земным поклоном символические ключи от Березаньской полевой крепости. Светлейший князь Таврический в ответ прикрепил к груди войскового судьи белоэмалевый крест Военного ордена Святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени. По тому времени это была очень высокая боевая награда.

…Черноморские казаки участвовали и в знаменитом суворовском штурме Измаила. Полковник Антон Головатый командовал одной из штурмовых колонн, которая на судах гребной флотилии десантировалась внутрь города-крепости с лежащего напротив острова Чатал. Дунайские воды и огонь вражеских батарей с левого (северного) берега не стали неодолимым препятствием для штурмующих войск.

В том броске через Дунай Головатый командовал авангардом штурмовой колонны генерал-майора Н. Д. Арсеньева, которая состояла из Приморского Николаевского гренадерского полка, батальона Лифляндского егерского корпуса и двух тысяч черноморских казаков. Войсковой судья лично начальствовал над тремя казачьими сотнями, которые первые высаживались с дубов на берег в городской черте.

Подвиги участников Измаильского приступа не остались без высоких наград. В победном рапорте императрице Екатерине II генерал-фельдмаршал Г. А. Потёмкин-Таврический (на основании суворовского донесения) сообщал на берега Невы:

«…Полковник Головатый с беспредельною храбростию и неусыпностью не только побеждал, но и, лично действуя, вышел на берег, вступил с неприятелем в бой и разбил оного».

За беспримерный в мировой военной истории штурм крепости Измаил Антон Андреевич Головатый удостоился ордена Святого Владимира 3-й степени, чина армейского полковника, а затем получил ещё и золотой Измаильский крест, который в России приравнивался к Георгиевским наградам.

К этому следует ещё добавить, что по пути к Измаилу гребная флотилия черноморских казаков, шедшая под брейд-вымпелом Головатого, участвовала во взятии турецких крепостей Килия и Тульча, стоявших в дунайском устье.

…Головатый был в числе старшин Черноморского казачьего войска, которые прибыли в Санкт-Петербург просить у императрицы Екатерины II Великой «добавить землицы» к уже пожалованной войску Тамани. В вечное владение они просили прикубанские земли. И одновременно — право на охрану государственной границы по Кубани для защиты пределов России от разбойных набегов горцев.

Государыня с пониманием отнеслась к просьбе и пожаловала за боевые заслуги войску бывших запорожцев ещё и Кубанский край: территорию в треугольнике Тамань — Екатеринодар — Ейск. Таким образом, создавалась надёжная основа для заселения и хозяйственного освоения опустевших после ликвидации Крымского ханства степей севернее Кубани.

Полковник Антон Андреевич Головатый получил от императрицы в подарок большую фарфоровую кружку с её портретом, наполненную золотыми червонцами. На переговорах о «кубанской землице» войсковой судья показал себя искусным дипломатом. Но его на берегах Невы знали ещё и как бесстрашного воина, чей путь был отмечен победами при Измаиле и на острове Березань.

Екатерина II послала с Головатым Черноморскому казачьему войску благодарственные грамоты, большое белое знамя, серебряные литавры, войсковую печать и на новоселье по древнему русскому обычаю — хлеб-соль на блюде из чистого золота с такой же солонкой, а кошевому атаману Захарию Чепеге драгоценную саблю.

Полковник Антон Головатый, тронутый такими дарами черноморскому казачеству, произнёс ответную благодарственную речь. В ней были и такие ко многому обязывающие слова:

«…Тамань — дар твоего благоволения, матушка государыня, будет вечным залогом твоих милостей к нам, верным казакам. Мы воздвигнем грады, заселим сёла и сохраним тебе безопасность русских пределов».

Среди многих привилегий, которое получило Черноморское казачье войско, было и такое. Войсковому начальству предоставлялось право чинить на своей территории суд. То есть это право предоставлялось войсковому судье полковнику А. А. Головатому.

Сам Антон Андреевич переселился на Кубань только на следующий год. Он временно остался на берегах Южного Буга для устройства дел по переселению казачьих семей. На Кубань же прибыл в мае 1793 года. Тогда же началось строительство главного войскового города и одновременно крепости — Екатеринодара.

Когда кошевой атаман З. А. Чепега в 1794 году выступил с двумя полками черноморских казаков в Польский поход, Головатый в течение двух лет исполнял его обязанности. При этом он показал себя умелым администратором переселившегося на новое место весьма многочисленного казачьего войска.

…В 1796 году полковник А. А. Головатый во главе двух казачьих полков (тысяча человек) принял участие в Персидском походе генерал-аншефа Валериана Зубова. Ему было доверено командование гребной флотилией и десантными войсками экспедиционного корпуса.

Под началом Головатого черноморские казаки участвовали во взятии персидских островов на юге Каспия и покорении ханств Северного Азербайджана по течениям рек Кура и Аракс. В походе казаки успешно вели рыбный промысел и ловили каспийских тюленей, пополняя провиантские запасы экспедиционных сил.

Слава умелого командира десантных отрядов и победы в морских боях над персами стали основанием для производства Антона Андреевича Головатого в бригадирский чин.

После смерти кошевого атамана Захария Чепеги казаки на Кубани выбрали новым атаманом Головатого, не зная о том, что он умер в походе по Южному Каспию 28 января 1797 года. Не привелось Антону Андреевичу узнать и о том, что император Павел I подписал указ об утверждении нового атамана Черноморского казачьего войска.

Тот поход по Каспийскому морю был крайне труден для казаков-черноморцев не из-за боевого напряжения и натруженности рук от вёсел. «Скверный» климат ополовинил ряды двух полков, участвовавших в экспедиции. В августе 1797 года полковник Чернышёв, оставшийся за Головатого, привёл из похода в Усть-Лабу домой всего около 500 казаков.

Бригадир А. И. Головатый был последним выборным кошевым атаманом Черноморского казачьего войска. После него эта выборная должность была заменена Павлом I на наказного войскового атамана, назначаемого императором.

…Головатый оставил о себе на Кубани светлую память. Поэтому присвоение его имени в 1904 году, как вечного шефа, 1-му Уманскому полку Кубанского казачьего войска было воспринято как должное.