Александр Семёнович Гангеблов (Гангеблидзе) (1801—1891) — декабрист, родом из грузинских дворян, по указу Анны Иоанновны в 1739 году вызванных на русскую службу. Поручик лейб-гвардии Измайловского полка.

Родился в 1801 году. Отец — генерал-майор Семен Георгиевич Гангеблов. Мать — Екатерина Спиридоновна, урожденная княжна Манвелова, по отцу грузинка, по матери сербка из богатого рода Чорбы.

Учиться Александр начал в Одессе, в пансионе Вольсея, впоследствии преобразованном в Ришельевский институт. Когда Семён Георгиевич был ранен под Бауценом, Государь осведомился, какой он хочет милости, и раненый просил об определении сына в Пажеский корпус. Так мальчик попал туда в 1814 году. В своих записках он характеризует корпус как учебное заведение неудовлетворительное и в воспитательном, и в образовательном отношениях:

«Все учились не для того, чтобы что-нибудь знать, а для того только, чтобы выйти в офицеры», «об истории средних веков и новейшей мы и не слышали».

Дойдя до отделения камер-пажей, Гангеблов был назначаем к Императрице Марии Феодоровне, и при дворе ее в Павловске видел Жуковского, Карамзина и других знаменитостей, причем был под обаянием идеалов Жуковского. По желанию Великого Князя Николая Павловича, Гангеблов был выпущен офицером в Измайловский полк и вскоре попал с ним на стоянку в Белоруссию. Здесь он попал в компанию двух братьев Семеновых — Михаила и Николая, а также И. И. Богдановича (застрелившегося после 14 декабря).

Впоследствии, привлеченный к делу декабристов, Гангеблов показывал, что первой причиной, побудившей его вступить в северное тайное общество, была — «неограниченная власть помещиков» и одно из главнейших следствий ее — «бедственное состояние многочисленнейшего класса, коего очевидным свидетелем» был он в 1821 году в Белоруссии, «где помещики, дав полную волю поступкам евреев, не обращают ни малейшего внимания на нравственность крестьян, а между тем обращаются с ними жестоко, когда дело доходит до собственных выгод».

По возвращении под Петербург, в деревне Витине, где стоял 3-й батальон, Гангеблов продолжал чтение, увлекался, между прочим, Руссо и сошелся с подпоручиком Лаппой. Лаппа еще в 1817 году был принят в «карбонары» итальянцем-учителем Джили. В кружке Лаппы, Назимова и Семенова Гангеблов бывал и в Петербурге; друзья предполагали, между прочим, заняться всемирной историей, но на первом же собрании они «свернули на Риего, недавно повешенного в Испании, а затем и на другие подобные материи, и так протолковали допоздна. Следующее заседание прошло почти в таком же роде» (Риего был повешен 7 ноября 1823 года). Однако Гангеблов скоро отстал от кружка и с не меньшим увлечением предавался другим любимым занятиям — опере и посещениям Эрмитажа, а также и рассеянной жизни гвардейского офицера.

В апреле 1825 года он встретился с товарищем своим по Пажескому корпусу, Свистуновым, разговорился с ним и дал ему слово присоединиться к тайному обществу, не дождавшись даже подробных объяснений о целях общества. Плохо понимая живую французскую речь Свистунова, Гангеблов воображал, по его словам, что присоединяется к обществу масонов. Между тем и Лаппа предложил Гангеблову войти в тайное общество, но уже от Гангеблова не было скрыто о замыслах революционных и «истребления предержащей власти».

Это так поразило Гангеблова, что он заболел горячкой, а осенью его батальон выступил в Петергоф, где Гангеблов повел прежний образ жизни, не заботясь о своих разговорах со Свистуновым и тем более с Лаппо, которому не давал никакого слова. В смутные дни он считал, что речь только о престолонаследии Константина. Но 23 декабря Гангеблов был арестован и, после допроса Николаем Павловичем, посажен в крепость. Допрашивавший Гангеблова Чернышев уверил его, что против него дал показание и Лаппа; Гангеблов сознался тогда в знании умысла на Императорскую фамилию и принес чистосердечное покаяние.

Гангеблов был приговорен к трехмесячному заключению в каземате с 13 июля 1826 года и к переводу тем же чином поручика из гвардии в гарнизон. Освобожденный 13 октября, Гангеблов немедленно едет на службу во Владикавказ. Здесь он назначается обычно в ординарцы или в конвой при проездах важных военных лиц: Дибича, Д. В. Давыдова и др. А. П. Ермолов, при своем проезде, признал здесь Гангеблов по сходству лица с его отцом и, обращаясь к присутствовавшим, сказал: «Вот какого написали в неспособные!».

Вскоре Гангеблов был прикомандирован к проходившему в Персию Кабардинскому пехотному полку. Он участвует в штурме Эривани; на стоянке в Делимане несколько раз был наряжаем в фуражировки по окружным деревням; по занятии Урмии несет в ней в течение двух месяцев службу надзора за «диваном» при разбирательствах дел христиан. Из Урмии Гангеблов был переведен в Эривань плац-майором. По объявлении войны с Турцией Гангеблов перепросился в действующую армию и в ней был прикомандирован в пионерный батальон. При взятии Ахалцыха в 1828 году он, рискуя жизнью вблизи бушевавшего пожара, извлек из-под церкви приготовленные неприятелем для взрыва бочонки пороха. В кампанию следующего года Гангеблов участвовал при взятии города Олты.

На Кавказе Гангеблов имел неоднократно случай встречаться со своими бывшими товарищами по процессу 14 декабря, а в 1829 году видел в действующей армий Пушкина; об этом он рассказывает в записках своих. После Турецкой войны Гангеблов жил в Тифлисе, откуда был командирован с саперным (бывшим пионерным) батальоном на постройку крепости Новые Закаталы.

Здоровье его начало расстраиваться от тяжелой походной жизни, и после прозрачного намека Паскевича, что бывшим декабристам никогда не выслужиться и лучше выходить в отставку, Гангеблов поспешил это сделать в 1832 году. Он вернулся в Верхнеднепровский уезд и с тех пор не выходил, из сферы частной жизни, дожив до глубокой старости. 1840—1880 годах Гангеблов жил в г. Верхнеднепровске Екатеринославской губернии.

Гангеблов умер в 1891 году, похоронен в селе Богодаровка (в 1926 году называлось Первомайское) Верхнеднепровского уезда Екатеринославской губернии.

Оставленные Гангебловым «Воспоминания» довольно подробно рисуют годы его учения в Пажеском корпусе, его службу в гвардии, историю его привлечения к делу «декабристов», заключение в крепости и службу на Кавказе. Записки содержательны и написаны отличным литературным языком, показывающим, что Гангеблов в своем уединении не терял любви к литературе. Записки хотя и не без доли горечи, но с полным достоинством, искренностью и простотою вводят читателя в душевный мир человека, таланты которого были признаны ненужными родине за сомнительную вину молодости. Гангеблов составил также биографию своего отца

Александр Гангеблов и история семьи Гангебловых, сообщённая им самим

Полнота и точность сообщений Гангеблова неоднократно подчеркивалась исследователями [1]. На первых же страницах его воспоминаний читаем резкие и критические слова: “Вот я уже переживаю восемьдесят пятый год своей жизни, но никому – ни себе, ни обществу не принес я пользы ни на йоту...” [2]. Гангеблов-мемуарист пытается осмыслить и подвести итог своей жизни, он стремится быть до конца честным перед собой и перед своим читателем и не умалчивает своих поражений, и это вызывает доверие к авторскому тексту. Со страниц мемуаров встает яркая личность. Кроме того, в тексте фигурируют лица, чье происхождение, судьба были связаны с югом Украины – товарищи А. Гангеблова по Одесскому институту (Корнилович, Поджио, Бутовский), Пажеском корпуса (Скалон, Норов), Измайловскому полку (Миклашевский, Капнист). Воспоминания А. Гангеблова имеют большой информативный потенциал для исследования идейно-политического мировоззрения, общественной деятельности, сети межличностных контактов, бытовой культуры верхних слоев дворянского сообщества Южной Украины.

В рамках настоящей работы мы попытаемся рассмотреть личность Александра Гангеблова как представителя новой генерации дворянства Южной Украины. Они родились на рубеже XVIII – XIX вв., учились в дворянских учебных заведениях, приобрели лоска, манер, получили набор необходимых знаний, чтобы при случае “блеснуть воспитанием”. Они чувствуют себя полноправными членами дворянской корпорации, делают карьеру не в провинции, а в столице и чувствуют себя вполне естественно в среде русской аристократии. Немало представителей этого поколения примкнули к декабристского движения или сочувствовали его идеям. Единственным, что связывало молодую дворянскую аристократию с югом Украины, оставалась история рода и поместья родителей, куда они возвращались в конце жизни.

Как новая генерация дворянства Южной Украины воспринимала свое происхождение, историю края и предков? Обратимся к рассказу про деда и отца,включенной А. Гангебловым до второй публикации мемуаров отдельным приложением под названием “Сведения о деде и родителе” [4]. Семейная история Гангебловых была составлена автором после окончания работы над текстом своих воспоминаний. Композиционно история рода не могла быть включенной в основной текст мемуаров – это нарушило бы авторский замысел: осмыслить собственную жизнь и собственную роль в событиях, участником которых ему пришлось быть. Факт представления А. Гангебловым развернутого очерка истории рода, никак не связанного с канвой его воспоминаний, подтверждает значимость для автора семейной истории.

Рассказ А. Гангеблова об истории своей семьи состоит из двух тематических частей. Первая посвящена деду автора и его поколению, вторая –отцу.

А. Гангеблов лично не помнит своих дедов и приводит о них только основные биографические факты. Одновременно автор считает необходимым ознакомить читателя с их эпохой, их образом жизни, бытом, привычками. Гангеблов рисует живой и яркий портрет общественного круга, к которому принадлежали его предки. Главные герои его рассказа – Федор Чорба, Даниил Кудашев, братья Петр и Лазарь Текели. В этой части мемуаров автор опирается на информацию, полученную от своей матери и, изредка, на собственные детские и юношеские воспоминания.

Род Гангебловых грузинского происхождения. Дед Александра Гангеблова Егор Христофорович вступил в российскую военную службу в 1724 г., был зачислен в Грузинского гусарского полка и получил небольшие земли на территории будущей Полтавской губернии. Как и другие грузинские семьи на юге Украины, Гангеблови быстро ассимилировались. Отец А. Гангеблова уже не знал грузинского, “остался на нем только грузинский тип”, как пишет автор мемуаров [5]. Материальное положение грузинской шляхты было довольно затруднительным. Ситуацию исправляли брачные связи с представителями сербского генералитета, заинтересованными громкими дворянскими титулами грузинских обедневших родов. Хорваты, Чорбы, Текели, Манвелови, Кудашеви, Гангеблови – генеалогия этих родов во второй половине XVIII века сплетается единым клубком.

Отношение А. Гангеблова в своих “сербских” родственников является достаточно показательным. Оно сформировалось, с одной стороны, под влиянием усвоенной от матери семейной исторической традиции, с другой – под влиянием ценностных ориентиров времени и окружения автора.

Мать А. Гангеблова Екатерина Спиридоновна, урожденная княжна Манвелова (ум. в 1853 г.) по женской линии происходила из рода Чорб. Это открывало ей и ее детям двери домов сербской аристократии, но не давало богатства ее семье. Отец мемуариста Семен Егорович Гангеблов не получил в наследство от родителей ничего кроме 25 рублей, которые подарила ему мать, отправляя на военную службу [6]. А. Гангеблов переводит традиционное для своей семьи восприятие сербов “пришельцами из Цесарии”, которые, получив от русского правительства большие латифундии, превратились на“богачей”, “магнатов” и начали вести “широкое”, “барское” жизни. Отсутствие этого богатства у потомков “цесарцев” – современников А.Гангеблова объясняется его хищениями и злоупотреблениями опекунов. В словах мемуариста чувствуется обида его семьи на историческую несправедливость: ведь грузинская шляхта поселилась в крае ранее, находилась на русской службе дольше, но оставалась преимущественно бедной. Итак, в общем восприятии и оценке “сербских выходцев” автор следовал семейной исторической традиции.

Составляя свой рассказ, А. Гангеблов оказался перед проблемой отбора среди сообщений своей матери и собственных воспоминаний достойной упоминания информации. Мемуарист представляет описание архитектуры дворянских усадеб, посуды, еды и напитков, экипажей, традиционных развлечений (охота, танцы, карточная игра) и праздничных ритуалов и делает вывод, что “жизнь цесарських выходцев не отмечалось тонкостью вкусов”. Сравнивая прошлый положение вещей с современным ему, автор отмечает отсутствие в своих героев интереса к книгам и чтению, бессистемность в ведении хозяйства, деспотизм по отношению к крестьян и членов собственной семьи. Логично предположить, что А. Гангеблов обращал внимание на те элементы быта и поведения прошлого поколения дворянства края, которые были наиболее значимыми для него самого и в то же время разнились с его собственными. То есть, характеризуя других, автор сообщил нам о себе. Из текста заметно, что мемуарист была вполне усвоена (применяя терминологию Ю. Лотмана) “знаковая система” бытового поведения русского дворянства. Словесную оценку действиям прошлого поколения А. Гангеблов дал в соответствии с этико-политического лексикона декабризма (“деспотизм”, “барство”) [7].

Приступая к рассказу про своего отца, Семена Егоровича Гангеблова, А. Гангеблов изменяет ироничный тон на уважительный. Много внимание рассказчик уделяет военным подвигам С.Е. Гангеблова и его моральным качествам. С. Гангеблов рано умер (1827 г.), между отцом и взрослым сыном почти не было личных контактов. Со слов родственников и знакомых автор рассказывает об авторитете, которым пользовался отец в Верхнєдніпровському уезде, его благочестие,справедливость по отношению к крестьянам и заведенную в имении военную дисциплину, личную преданность верховной власти. Некоторая отстраненность и фактографічність изложения дает основания предположить, что сын не во всем разделял взгляды отца, но ни слова критики не звучит [8]. Для А. Гангеблова его отец – герой Отечественной войны 1812 г., историческая фигура, которую он не имеет права судить.

Семейная историческая традиция формируется, трансформируется и передается под воздействием семейно-групповой, эпохальной и индивидуальной моделей сознания и поведения членов семьи. Аналізсімейної истории, зафиксированной в момент передачи, открывает путь к реконструкции мировоззрения отдельных лиц и целых поколений.

Литература

1. Эйдельман Н. Обреченный отряд. – М., Изд. "Советский писатель", 1987. – С. 261

2. Гангеблов А. Воспоминания декабриста Александра Семеновича Гангеблова. – М.: Университетская типография, 1888. – С. 5

3. Вказ. труд.– С. 225-243

4. Вказ. труд.– С. 226

5. Вказ. труд.– С. 241

6. Литературное наследие декабристов. /Сб. под ред. В.Г. Базанова и В.Э. Вацуро. – Л: Изд. "Наука", 1975 г. – С. 25-26

7. Гангеблов А. Воспоминания декабриста Александра Семеновича Гангеблова. – М.: Университетская типография, 1888. – С. 238-242.

Декабрист А.С. Гангеблов об Азербайджане

Как отмечали в свое время советские историки, среди декабристов было немало и представителей национальных меньшинств. Как известно, были немцы, французы, датчане и т.д. (даже был один еврей). Но по своему состоянию, все они были в той или иной степени обрусевшие, и отношение к своей родине имели лишь косвенное.

 
Так, к примеру, известный декабрист-мемуарист В.И. Штейнгель, и вовсе не знал немецкого (хотя его отец переселился из Германии), а Н.И. Лорер, несмотря на свое французское происхождение, и вовсе говорил на русском чуть ли не с «малорусским акцентом».

Среди них немало выделялся и Александр Семенович Гангеблов. В особенно, большое внимание привлекают его мемуары, которые по своей наполненности и фактам, являются чуть ли не одним из крупнейших достояний декабристской мемуаристики.

Для нас А.С. Гангеблов интересен тем, что он длительное время пребывал на Кавказе (ввиду того, что его ссылка была заменена отправкой на Кавказ). И в том числе оставил интересные воспоминания об Азербайджане и азербайджанцах.

Но прежде чем, переходит к фактам из мемуаров, стоит отметить несколько слов о нем самом. А.С. Гангеблов происходил из грузинского рода Гангеблидзе. Его дед в середине XVIII века решил переехать в Россию и поступить на службу в российскую армию. В тот момент немало крупных и известных грузинских родов переехали в Россию. Правда, дед А.С. Гангеблова особо не успел проявить себя, погибнув в бою, но отец А.С. Гангеблова удостоился многих почестей, в том числе и в Отечественную войну 1812 года.

Взамен заслуг отца, А.С. Гангеблова отправляют в тогдашнее «модное» учебное заведение для будущих офицеров – Пажеский корпус. В отличие от училища колонновожатых Муравьева, описанное Н.В. Басаргиным, тут каких-либо практических и важных знаний не давали. А.С. Гангеблов в своих мемуарах подробно описал данное заведение, которое скорее, по его мнению, было для «проформы», выражаясь современным языком. Ученики данного заведения состояли при великих княжнах.

Но уже там произошло первое знакомство Гангеблова с тайным обществом. Некто Карцов, Креницын и некоторые другие создали «общество квилков», которое своей организацией и действиями в защиту слабых учеников, удивило Гангеблова. Для него такого рода действия против, были в какой-то степени дикостью.

В будущем, судьба сама привела Гангеблова в тайное общество. Правда, из его мемуаров, о какой-либо деятельности в рамках данного общества, понять невозможно. Вероятно, он, скорее всего, относился к тем декабристам, которые набирались по большей части для увеличения числа и использования в последний решающий момент. Но они не понадобились. Ввиду его незначительной роли в обществе и многих других факторов, было вынесено решение о том, чтобы продержав Гангеблова в крепости, выслать на Кавказ тем же чином. Получился некоторого рода абсурд – кавказца сослали на Кавказ. Тут и начинается наиболее интересная для нас часть его мемуаров.

После взятия Эривана, в котором участвовало немалое количество сосланных декабристов, Гангеблов в составе Кабардинского пехотного полка, отправился в Азербайджан «для занятия разных стратегических пунктов Адербиджана», ныне эта территория Азербайджана в составе Ирана.

Первым пунктом – был Делиман возле южной оконечности Урмийского озера. Тут по большей части население состояло из азербайджанцев, армян и ассирийцев. В одном из селений Гангеблов описывает, как местные жители произнесли своего рода «молебен» за императора, императрицу и за него, и предоставили ему пешкеш в виде стола, ломящегося от яств. По его воспоминаниям становится ясным, что местное население скорее приветствовала русские войска, нежели это описано в современных учебниках по истории Азербайджана (этому посвящены даже отдельные страницы его воспоминаний).

Следующим пунктом стал один из крупных городов того времени – Урмия. В Урмии он намного ближе познакомился с традициями азербайджанцев и с нашим бытом. Правда, в свое время, его у нас не публиковали, вероятно, ввиду не очень хороших оценок, данных им азербайджанскому населению города. Так, он вспоминает несколько интересных фактов, свидетельствовавших о необразованности не то, что местного населения, но и местной администрации:

«Однажды, при собрании статистических сведений, я спросил, сколько в Урмии жителей? Вопрос этот видимо озадачил присутствующих; они с усмешкой, вопросительно между собой переглянулись, потолковали, потолковали и дали такой ответ: «А кто его знает, сколько! Народа много ходит, много ездит и туда, и сюда; а сколько его, сосчитать нельзя»».

Другой интересный факт, связан с географическим познанием населения. Как-то в присутствия брата местного беглярбека, офицеры рассматривали карту и указали на ней Урмию. После этого, данная «бумага с Урмией» длительное время вызывала удивление у местного населения, которое удивлялось, как может быть целый город изображен на бумаге.

Но есть и положительные отзывы. Так, Гангеблов очень хорошо выражался об умственных способностях местного населения, если ему прививать грамоту и науки. По нему, местное население довольно понятное. Так, он описал, как один мирза, который не знал математики, дан был в помощники Гангеблову. Последний сперва случайно, а потом уж постоянно стал заниматься с мирзой уроками математики. И этот мирза сумел понять и освоить все, «кроме только извлечения корней, которые его несколько затрудняли».

Кстати, говоря об отношениях азербайджанцев к русским. По мнению А.С. Гангеблова, местным нравилось все русское и вообще прогрессивное (в тот момент времени все прогрессивное, вплоть до брюк, воспринималось местными как русское). Даже музыкальные инструменты, используемые русской армией, нравились, но местная музыка все-таки для них был первостепеннее. Одну из местных песен он описывает так:

«На городской площади, за час до пробития вечерней зори, каждый день играла наша полковая музыка. Народу сходилось много, но на слушателей наши мотивы не производили никакого действия, тогда как мотив их общенародной песни:

Галанын дибиндэ бир агач гилас

Атма бу дамлари каралиям

доводит до исступления.

Эти восточные мотивы, эта восточная гармония должны же они заключать в себе что-нибудь действительно обаятельное, коль скоро едва ли не половина человеческих существ им поклоняются с таким энтузиазмом».

Отношение к местной музыке, грузина А.С. Гангеблова, француженки (которая была гувернершой у местного хана), русских солдат по большей части было отрицательное. Но как отметил сам автор мемуаров, иногда он все-таки восторгался данной музыкой. Объясняя эти чувства своим «восточным происхождением».

Другой факт показан был, об отношении русских к отрицательно настроенным азербайджанцам. Среди таких, он приводит представителя Меджлиса – Тагир-бека. Все они так и остались вершить свои дела, несмотря на свои настроения. Даже тех, кто напал и убил несколько русских солдат – пьяных азербайджанцев, они не сразу казнили и не сделал какой-либо публичной экзекуции.

Гангеблову стоит отдать должное в описании пейзажей Урмийского озера. Несмотря на свои слабые познания в отношении биологии, он сумел дать несколько наименований птиц, проживавших здесь, описать деревья, которые привлекали приезжающих.

Тут, он 2 месяца был помощником Наджаф-Кули хана в делах, связанных с христианами. Он, Неджеф Кули-хан и армянский переводчик Качатур-бек, сидели решали все возможные судебные и административные вопросы, если они в какой-то степени затрагивали интересы русских и армян. В мусульманские дела, русские не вмешивались, предоставив это самим властям города. За истечением двух месяцев, автор мемуаров отправился в Хой, где пробыл 2 дня и оттуда в Эривань, где присоединился к действующей армии, отправлявшейся на передовую, и влился в ряды добровольцев.

Описания Южного Азербайджана у него на этом кончаются, но описание Азербайджана и азербайджанцев нет. Он описывал и участие азербайджанцев в русско-турецкой войне. Как известно, сразу за русско-персидской войной последовала русско-турецкая война. И в эту войну было привлечено немало азербайджанцев в качестве добровольцев. Интересный факт о участии азербайджанцев рассказывал еще А.С. Пушкин. У А.С. Гангеблова мы находим подтверждения данным словам другим фактом. Так, во время отправки войск к крепости Олты, азербайджанские части узнали о том, что большинство турецких войск отошла в горы. Командующий не решался нападать на них, но зато 2 азербайджанских полка во главе со своими командирами с удовольствием отправились в горы, и там же разбив части, привели около 90 военнопленных.

Территорию современного Азербайджана, А.С. Гангеблов первый раз посетил в 1831 году. В это время, на джаро-белоканской земле шло строительство военной крепости – Ново-Закаталы. В строительстве участвовали рядовые солдаты различных полков, в том числе саперного батальона, в котором офицером был А.С. Гангеблов. Он тут пробыл полгода. Местные пейзажи также оставили неизгладимое впечатление в памяти автора.

Таким образом, завершается часть воспоминаний А.С. Гангеблова, связанных с Азербайджаном и азербайджанцами. При тщательном анализе данных мемуаров, можно узнать некоторые интересные факты о распространении российской власти в Азербайджане.

Т. Машаллы