83

Самый младший из декабристов Бестужевых — Петр — оставил нам замечательную характеристику душевной драмы Грибоедова. Он встретился с Грибоедовым уже после восстания 14 декабря, на Кавказе, куда был сослан царизмом. В ней есть неясности и намеки на события, нам неизвестные, но смысл душевной драмы Грибоедова выяснен с замечательной отчетливостью: она насквозь общественная, социально-политическая по корням, и в центре ее — отношение Грибоедова к революции. «До рокового происшествия, — писал Петр Бестужев (т. е. до 14 декабря. — М. Н.), — я знал в нем только творца чудной картины современных нравов, уважал чувство патриотизма и талант поэтический. Узнавши, что я приехал в Тифлис, он с видом братского участия старался сблизиться со мною. Слезы негодования и сожаления дрожали в глазах благородного; сердце его обливалось кровию при воспоминании о поражении и муках близких ему по душе, и, как патриот и отец, сострадал о положении нашем. Невзирая на опасность знакомства с гонимыми, он явно и тайно старался быть полезным. Благородство и возвышенность характера обнаружились вполне, когда он дерзнул говорить государю в пользу людей, при одном имени коих бледнел оскорбленный властелин!.. Гр[ибоедо]в — один из тех людей, на кого бестрепетно указал бы я, ежели б из урны жребия народов какое-нибудь благодетельное существо выдернуло билет, не увенчанный короною, для начертания необходимых преобразований... Разбирая его политически, строгий стоицизм и найдет, может быть, многое, достойное укоризны, многое, на что решился он с пожертвованием чести; но да знают строгие моралисты, современные и будущие, что в нынешнем шатком веке в сей бесконечной трагедии первую ролю играют обстоятельства и что умные люди, чувствуя себя не в силах пренебречь или сломить оные, по необходимости несут их иго. От сего-то, думаю, происходит в нем болезнь, весьма на сплин похожая... Имея тонкие нежные чувства и крайне раздраженную чувствительность при рассматривании своего политического поведения, он, гнушаясь самим собою, боясь самого себя, помышлял, что когда он (по оценке беспристрастия), лучший из людей, сделав поползновение, дал право на укоризны потомства, то что должны быть все его окружающие? — в сии минуты благородная душа его терпит

85

Глава V

ЯВНАЯ НЕЗАКОНЧЕННОСТЬ СЛЕДСТВИЯ
И ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ОСВОБОЖДЕНИЯ
ГРИБОЕДОВА

Мы уже отмечали одну своеобразную особенность следственного дела о Грибоедове. Вчитываясь в его скупые строки, мы все время улавливаем какие-то смутные шорохи в неосвещенном пространстве, где протекает самое следствие. Тут, в этих дворцовых залах и царских канцеляриях, где составляются следственные анкеты и производятся допросы, чувствуется все время какое-то особое, неясное движение около дела Грибоедова. В трудную минуту из тьмы вдруг показывается доброжелательная рука, тайком помогающая ему перейти через опасное препятствие. Движение это прекрасно замаскировано, и нам не удается проследить его до начального момента. Однако самое его наличие бесспорно. Доказательства этого довольно многочисленны.

Для всякого, знакомого с типичным составом декабристских следственных дел, покажется невероятным отсутствие очных ставок при наличии столь серьезных расхождений в показаниях подследственного лица и свидетеля, ему опасного. Несмотря на явные противоречия показаний Грибоедова — Бестужева-Рюмина, Грибоедова — Рылеева, Трубецкого — Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола — Бестужева-Рюмина, Грибоедова — Оболенского и т. д., очных ставок не производилось. Факт почти невероятный, но это так.

Показания А. Ф. фон-дер-Бриггена и Н. Н. Оржицкого остались без внимания: их даже никто не спросил, откуда имеют они сведения о том, что Грибоедов — член тайного общества, и когда они познакомились с писателем. Это тоже почти невероятный факт, но так обстоит дело в действительности.

Хорошо знавший Грибоедова Артамон Муравьев не был толком расспрошен о киевском свидании, комиссия не выяснила даже самых простых вещей, например, каким образом узнали южные декабристы о приезде Грибоедова

87

Если следователи не уяснили себе, является или не является Грибоедов членом тайного общества, то у них после показаний Бестужева и Рылеева не могло быть никаких сомнений в том, что он во всяком случае знал о существовании тайного общества. Рылеев показал: «Он из намеков моих мог знать о существовании общества...» В этом признавался тот самый Рылеев, который усиленно отрицал членство Грибоедова. Однако заключительная сводная записка о Грибоедове в его деле, скрепленная надворным советником А. А. Ивановским, гласила: «...не принадлежал к тайному обществу и о существовании оного не знал». Чтобы оценить этот итог, надо вспомнить, что знание о тайном обществе и недонесение о нем квалифицировалось в Верховном уголовном суде как тяжелая вина. Суд в своем докладе устанавливал три главных вида судимых преступлений: 1) цареубийство, 2) бунт, 3) мятеж воинский. По всем трем видам он устанавливал в своих рубриках особый вариант преступления, состоявший в «знании умысла» или даже в «неполном знании умысла». Вот, например, судебная формулировка вины по делу хорошо знакомого Грибоедову декабриста Оржицкого: «Хотя не вполне, но знал сокровенную цель тайного общества относительно бунта, равно как знал и о предстоящем мятеже». Приговор: «...осужден к лишению чинов и дворянства и написанию в рядовые до выслуги, с определением в дальние гарнизоны». Следствию не представило бы никаких трудностей найти в показаниях по делу Грибоедова материал, соответствующий не только подобному, но и более тяжелому обвинению112.

В литературе высказывалось предположение, что содействие Грибоедову было оказано надворным советником Ивановским, чиновником следственного делопроизводства. А. А. Ивановский — знакомый и почитатель Грибоедова, сам был не чужд литературе и состоял членом Общества любителей российской словесности. В записочках, которые Грибоедов посылал из-под ареста Ф. Булгарину, есть упоминания об Ивановском: «Ивановский, благороднейший человек, в крепости говорил мне самому и всякому гласно, что я немедленно буду освобожден. Притом обращение со мною, как его, так и прочих, было совсем не то, которое имеют с подсудимыми. Казалось, все кончено. Съезди к Ивановскому, он тебя очень любит и уважает; он член Вольного общества

89

всего зависели они от императора Николая I, пристально и неотступно следившего за ходом следствия.

Поэтому, вполне признавая роль Ивановского в этом таинственном движении вокруг дела о Грибоедове, надо искать еще более значительных покровителей.

Татищева лично просил за Грибоедова Ермолов; об этом имеется свидетельство Дениса Давыдова, отлично осведомленного об этой стороне дела114.

Но особенно большое воздействие на ход следствия мог оказать, конечно, И. Ф. Паскевич, женатый на двоюродной сестре Грибоедова Елизавете Алексеевне. Паскевич стал членом Верховного уголовного суда над декабристами. От него могли идти прямые связи к любому члену Следственного комитета, не исключая даже великого князя Михаила Павловича, с которым Паскевич был прекрасно знаком лично, так как в 1817—1819 гг. сопровождал его в качестве руководителя в его поездках по России и Западной Европе; этими поездками заканчивалось образование великого князя. Паскевича прекрасно знала императрица Мария Федоровна, ведшая с ним личную переписку по вопросам поездки и даже воспитания Михаила Павловича; императрица была крестной матерью двух дочерей-близнецов, родившихся у Паскевича в 1821 г. В 1823 г. в связи с обручением великого князя Михаила Павловича с принцессой Шарлоттой Вюртембергской супруга Паскевича — двоюродная сестра Грибоедова — была причислена к кавалерственным дамам меньшего креста ордена св. Екатерины. Это было неслыханной наградой и вызвало оживленные толки в светском обществе, ибо подобные награды давались ранее лишь супругам генерал-адъютантов или высших придворных чинов. 12 февраля 1825 г. Паскевич был назначен царским генерал-адъютантом.

Но важнее всего из этих связей была, конечно, особая приближенность Паскевича к Николаю Павловичу. Еще в бытность последнего великим князем Паскевич выручал будущего императора из больших неприятностей (например, по так называемой «Норовской истории»). Николай недаром относился к нему с большим уважением и называл своим «отцом-командиром»115. Нельзя сомневаться в том, что эти связи были пущены в ход: Грибоедов недаром поручал Бегичеву и Иону известить свою энергичную мамашу об аресте сына. Не приходится сомневаться, что Настасья Федоровна уж