382
в С.-Петербург. Что ж найдено мною, прямо касающегося до известного предмета, равно как и до других, довольно важных обстоятельств, изъяснено в двух прилагаемых при сем записках под литерами А и В. Равным образом честь имею при сем представить для препровождения куда следует выданный под мою расписку из канцелярии дежурства его императорского величества и оставшийся без употребления открытый лист за № 1273 на имя фельдъегеря Блинкова, также и отчет в издержанных на прогоны деньгах из числа выданных из той же канцелярии на оные 300 рублей, оставшиеся от которых 51 р. 70 к. при сем же прилагаются.

Москва. Августа 1-го 1826».

Прилагаемые к рапорту документы не оставляли сомнения, что «препорученное исследование» касалось поэта. Упомянутый же в нем (но к тому времени не обнаруженный) открытый лист за № 1273, понятно, был не чем иным, как «ордером» на арест, документом куда, в случае надобности, можно было вписать имя Пушкина.

Кажется, никогда не ставился вопрос о «ведомственном происхождении» этой командировки: какое отношение Витт, начальник южных военных поселений, имел летом 1826 года к Пушкину? Отчего именно по его «словесному приказанию» некто едет, да еще с «открытым листом № 1273» — проверять Пушкина?

Оказалось, что еще существуют некоторые неосвоенные архивные и литературные резервы, позволяющие углубиться в ту секретную игру, что разворачивалась вокруг великого поэта и которая, как говорилось, составляет важную часть его «невидимой биографии».

Вернемся несколько назад.

Разнообразные биографические сведения об Иване (Яне) Осиповиче Витте (1781—1840) 1 (к сожалению, не опирающиеся на его бесследно исчезнувший семейный архив 2) позволяют ясно представить эту личность: маленького смуглого человека, чрезвычайно хитрого, по сущест-

1 Биография Витта, написанная Н. П. Чулковым в «Сборнике биографий кавалергардов», т. 2 (1762—1801). СПб., 1904, с. 448— 458. Большой, интересный материал в статье С. С. Ланды «Мицкевич накануне восстания декабристов», с. 132—146.
2 Наследницей Витта была малолетняя племянница Софья Львовна Нарышкина (будущая Шувалова). — ЦГИА, ф. 1092, оп. 1, № 280.

383

ву, малограмотного, но умеющего производить (особенно на высший генералитет Николая I) впечатление исключительной образованности и начитанности; нечистый на руку, необыкновенно ленивый, но в ответственные, краткие моменты — очень дельный администратор (у которого «ртуть в жилах», — заметит ненавидящий его Ф. Ф. Вигель); Витт — это интриган, умеющий надеть любую маску, прославленный донжуан, вкрадчивый карьерист, крупный мастер сыска и провокаций. Великий князь Константин Павлович, впрочем, еще с юных лет испытывавший к Витту острую неприязнь, в декабре 1825 года писал Дибичу: «Генерал Витт такой негодяй, каких свет еще не производил: религия, закон, честность для него не существуют. Словом, это человек, как говорят французы, достойный виселицы» 1.

Быстрой карьерой (в 20 лет полковник) Витт был обязан в значительной степени родственным связям с виднейшими польскими и русскими аристократами, которыми его наградил знаменитый отчим граф Станислав Щенсный Потоцкий; 2 впрочем, быстро продвигаясь в чинах, Витт не снискал славы знаменитого воина: когда на маневрах предводительствуемая им сторона начала безо всякой видимой причины отступать, генерал Ермолов объяснил изумленному Николаю I: «Вероятно, Витт принимает это дело за настоящее...» Зато очень рано генерал был оценен Александром I (как позже и Николаем I) за услуги «особого рода»; видимо, первые уроки были даны еще в детстве: мать Витта, знаменитейшая красавица Софья Витт 3, еще в 1780-х годах «приобрела расположение самого светлейшего <Потемкина>, который давал ей тайные политические поручения» 4. Началом своей «секретной карьеры» Витт считал 1809 год. В 1811 году он, вероятно, возглавлял полицейский сыск в польских провинциях. В дальнейшем, находясь фактически во главе военных поселений южной России, Витт сумел сохранить

1 «Русская старина», 1882, № 7, с. 196.
2 Единоутробные сестры Витта вышли замуж за виднейших сановников империи Л. А. Нарышкина и П. Д. Киселева.
3 Гречанка по происхождению, служанка в Турции, затем наложница польского дипломата, жена польского офицера Витта и, наконец, графиня Софья Потоцкая, в честь которой названа знаменитая Софиевка близ Умани.
4 Не вошедший в печатный текст фрагмент статьи Н. П. Чулкова о Витте (ЦГВИА, ф. 3545 (кавалергардского полка), оп. 4, № 511, л. 10).

386
рапорт в Петербург» 1. С этим согласуется и любопытная версия декабриста Сергея Волконского, который писал о превращении Бошняка в тайного агента: «При его образованности, уме и жажде деятельности помещичий быт представлял ему круг слишком тесный. Он хотел вырваться на обширное поприще и ошибся» 2.

Возможно, в самом начале и наблюдались какие-то сомнения Бошняка, однако летом 1825 года он уже верой, правдой и охотой служит могущественному генералу.

Разумеется, объяснения родственников Бошняка, будто его падение вызвано «неровностями характера», совершенно недостаточны. Однако для истории секретной поездки к Пушкину интересно воспоминание племянника (тоже Александра Бошняка): «Дядя <...> признавался моему отцу, что поэзия входившего тогда в славу Пушкина ему вовсе не нравится, но что он принужден восхвалять его, так как кругом его расточаются похвалы явившемуся поэту» 3.

Ф. Ф. Вигель в своих записках говорит о тайной деятельности Витта и Собаньской как о широко известном факте, но он вспоминает много лет спустя 4 («служба» Собаньской получила огласку, начиная с подавления польского восстания в 1831 году) 5. В начале же 1820-х годов на юге, разумеется, ни Пушкин, ни южные декабристы обо всем этом не подозревали, да и Мицкевич многое осознал позже. Как известно, Пушкин еще незадолго до отъезда на север в 1824 году хлопотал об устройстве в ведомстве Витта, наверное, самого неподходящего для этого ведомства человека в России — Вильгельма Кюхельбекера... 6

В 1825 году Витт, с помощью Собаньской и Бошняка получает важные сведения о южных декабристах и представляет их верховным властям 7. Однако зимой и весной

1 А. Мицкевич. Собр. соч., т. 4, с. 388. В этой связи следует задуматься над замеченным С. С. Ландой интереснейшим обстоятельством — стремлением Витта первоначально не включать в свои доносы известных ему сведений о польском тайном обществе.
2 «Вестник всемирной истории», 1901, № 1, с. 102.
3 ЦГАОР, ф. 279, № 474, л. 4.
4 Ф. Ф. Вигeль. Записки, ч. VII. M, 1893, с. 185—186.
5 «Рукою Пушкина». М.-Л., «Academia», 1935, с. 188—198.
6 См.: «Остафьевский архив», т. V, вып. 2. СПб., 1913, с. 121—123.
7 Провокационные методы Витта вызвали следующую оценку верноподданного Ланжерона: «Витт очень полезен для такой службы, но, вероятно, многие не захотели бы оказаться на его месте за любую цену» (ГПБ., ф. 73, № 276, л. 93—94; на французском языке).

387

1826 года Витт, как это видно по его переписке, сидя на юге, сильно взволнован: Бошняк находится в Петербурге уже несколько месяцев 1, давая необходимые показания против Лихарева, Давыдова и других декабристов; враг Витта Аракчеев явно не играет особой роли при новом дворе. Ситуация для карьеры генерала-интригана кажется очень благоприятной, он рвется с юга в Петербург, но пока его не призывают. В начале 1826 года Витт просится в отпуск в столицу, но получает через Дибича отказ: «Буде же, ваше сиятельство, имеете сообщить что-либо особенно важное и лично его величеству, то в таком случае можете донести об оном государю-императору в собственные руки в особом пакете на мое имя» 2. Тогда Витт ответил любопытной демонстрацией своих особых заслуг: «...Всемилостивейший государь! Позвольте мне еще присовокупить, что блаженной памяти покойный государь удостаивал меня вполне своего доверия; еще с 1809 года и до последней минуты своей жизни возлагал на меня поручения особенной важности, поручения, большей частью никому, кроме его величества и меня, не известные; что по сим поручениям я имел счастье доносить прямо его императорскому величеству, и что ни от кого, кроме как лично от самого покойного государя, об известных ему предметах я не получал ни наставлений, ни разрешений, и потому ежегодно по одному или по два раза, смотря по обстоятельствам, приезжал я в столицу или в место пребывания его императорского величества и, доложа ему лично о нужном, принимал словесные государя приказания. Поелику сии поручения касались разнообразных предметов и часто требуют пространных объяснений, то, желая очистить себя совершенно по всему до меня возложенному, и осмеливаюсь я всеподданнейше испрашивать счастия лично быть допущенну к вашему императорскому величеству» 3.

Верный помощник Александр Бошняк также не упускает случая подыграть шефу. 25 марта 1826 года он сообщал следственному комитету: «Почитаю нужным при-

1 Вызван комитетом 16 января 1826 г. («Красный архив», 1925, № 2, с. 200).
2 ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, № 3545, исходный журнал, 29 января 1826 г.
3 Письмо Витта от 6 марта 1826 г. из Елисаветграда (ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, № 3555, л. 2—3).

390
поэта в тот момент, когда следствие над декабристами закончено и приговор исполнен?

В черновом отчете, опубликованном Шиловым и Модзалевский, Бошняк, как известно, упоминает об отставном генерал-майоре Павле Сергеевиче Пущине, «от которого вышли все слухи, сделавшиеся причиной моего отправления» 1.

Среди специалистов возникло разноречие: то ли отставной генерал Павел Пущин (кишиневский приятель Пушкина, руководитель масонской ложи «Овидий») сообщил «куда не следует» порочащие поэта сведения, то ли тайная полиция использует какой-то перехваченный разговор. Последняя версия, конечно, более вероятна: отношения прежних кишиневских приятелей, ныне оказавшихся в Псковской глуши 2, хотя и охладились — но все же продолжались; П. С. Пущин (попавший позже в «Алфавит» декабристов) не стремился вернуть карьеру; да и по сообщению самого Бошняка, посетившего П. С. Пущина 23 июля 1826 года в его имении, тот не пускался в опасную откровенность. Возможный ключ к этой истории — в кратком сообщении о лицах, прибывших в Санкт-Петербург между 6 и 9 июня 1826 года: среди них — «отставной генерал-майор П. С. Пущин» 3. Понятно, прибытие в столицу опального, подозреваемого генерала не прошло незамеченным: в эти дни уже шел суд над декабристами. Без всяких сомнений можно утверждать, что за Пущиным установили бдительное наблюдение, и одна (а может быть, и не одна) из произнесенных где-то фраз была доставлена наверх. Мы не беремся точно восстанавливать сказанные слова, а также интерпретацию их доносчиком, но, как видно из рапорта Бошняка, П. С. Пущин упомянул о Пушкине как вольнодумце. Можно было понять, что вольные мысли поэтом не очень скрываются, а проявляются в разговорах и даже «пущенных в народ песнях», и все это — недавно, сейчас. Совершенно естественно, что сведения, переданные Николаю I, были тут же сообщены Витту: во-первых, как мы уже знаем, именно в июне и начале июля Витт постоянно работает с императором (письмо Киселеву от 14 июня!), во-вторых, важным элементом этой

1 Б. Л. Модзалевский. Пушкин под тайным надзором, с. 14.
2 За участие в масонской ложе и связь с кишиневской вольницей П. С. Пущин, как известно, был вынужден выйти в отставку и переехать с юга в псковское имение.
3 «Санкт-Петербургские ведомости», 1826, 11 июня, № 47.

391

работы, конечно, были те особенные задания по части сыска, которые Витт успешно выполнял на юге России. Павел Пущин, как «человек с юга», относился к сфере его компетенции; Пушкин до лета 1824 года тоже находился «под тенью Витта». Сведения о Пушкине, добытые у Павла Пущина, таким образом, были темой, о которой верховная власть сочла нужным посоветоваться с генералом Виттом. Поскольку в задание Бошняка — как видно из отчета — не входила проверка благонадежности генерала Пущина, ясно, что власть была напугана и рассержена только перехваченной информацией о Пушкине: агитация среди народа в роковые дни суда и казни! К тому же именно новые, только что «выпущенные» Пушкиным песни — вот чего искали в «плетневской истории» и вот что «нашли» сейчас... Царь дает устное распоряжение Витту и Дибичу. Витт объясняет задачу Бошняку (человеку, которому «вовсе не нравится» поэзия Пушкина, но «принужденному восхвалять...»!). Бошняк отправляется в канцелярию дежурного генерала Главного штаба, где Дибич уже приготовил ему прогонные; при этом открытый лист № 1273 вручается фельдъегерю Блинкову.

Кроме пушкинского вопроса, Бошняку дано приказание заняться и другими: тайно произвести наблюдения в тех губерниях, через которые будет проезжать, и доложить о настроениях, злоупотреблениях и т. п. В этом отношении командировка Бошняка довольно типична: летом 1826 года не в одну губернию отправляются подобные более или менее засекреченные гонцы. Только по материалам Главного штаба видно, что была произведена проверка Нижегородской, Казанской, Симбирской, Саратовской, Пензенской, губерний; специальные чиновники исследуют Курскую, Архангельскую губернии... 1 Общая обстановка тревоги, ожидания, паники порождает поток разнообразных доносов и «открытий» 2.

1 ЦГВИА, ф. 1, оп. 1. № 3545, л. 33—42, 77 и др.; см. также: Г. Дейч, Г. Фридлендер. Пушкин и крестьянские волнения 1826 г. (ЛН, т. 58, с. 205—208).
2 Так, неподалеку от местопребывания Пушкина, в Пскове, именно в эти дни заведено обширное дело о губернском секретаре Федоре Машницком, объявившем, что покойные император Александр I и императрица Елизавета Алексеевна «находятся в живых, имея пребывания в Москве» и что «мнимая смерть их императорских величеств учинена была для того, дабы через сие можно было открыть бунтовщиков» (Государственный архив Псковской области, ф. 20, оп. 1, № 776, л. 4, 16).

394
Согласно камер-фурьерскому журналу, каждый день Николая начинался с доклада Дибича о всех главнейших делах 1. Впрочем, незадолго перед тем, 25 июня 1826 года, уже образовано III Отделение собственной его императорского величества канцелярии, и позже основные доклады царю будет делать Бенкендорф. В один из августовских дней переписанный набело отчет Бошняка, прочтенный и одобренный Виттом, был, несомненно, передан Дибичу и однажды утром доложен императору... Но где же этот беловик?

И где таинственный ордер, открытый лист № 1273, существование которого доказали А. А. Шилов и Б. Л. Модзалевский, но местонахождение которого оставалось неизвестным? Кроме сохранившихся в III Отделении черновиков, вроде бы ничего не осталось...

Москва, Лефортовский дворец. Центральный Государственный военно-исторический архив.

Российская империя была государством военным; управление же считалось «отеческим», и поэтому совсем не удивительно, что в фонде бывшего Главного штаба или канцелярии военного министра вдруг обнаруживаются, наряду с делами артиллерийскими, кавалерийскими и пехотными — документы, к примеру, о разливе реки Невы, или пьяной драке, или неурядицах, замеченных в отдельных губерниях. Один из документов, изученный автором этой книги в 1975 году, назывался соблазнительно: «Дело о разных сведениях, собранных коллежским советником Бошняком в Санкт-Петербургской, Псковской, Витебской, Смоленской губерниях на 25 листах. Начато 8 августа 1826 года, кончено 15 декабря 1826 года» 2.

Первым листом этого дела была копия («Отпуск») некоего документа, основной экземпляр которого был передан в распоряжение Бошняка и его сопровождающего. Приведем полный текст:

«Открытое предписание.

Предъявитель сего фельдъегерь Блинков отправлен по высочайшему повелению Государя Императора для взятия и доставления по назначению, в случае надобности при опечатании и забрании бумаг, одного чиновника, в Псковской губернии находящегося, о коем имеет объявить при самом его арестовании.

1 ЦГИА, ф. 516, оп. 1 (28/1618), № 133.
2 ЦГВИА, ф. 36, оп. 4/847, № 385.

395

Вследствие сего по Высочайшей воле его императорского величества предписывается, как военным начальникам, так и гражданским чиновникам, земскую полицию составляющим, по требованию фельдъегеря Блинкова оказывать ему тотчас содействие и вспомоществование к взятию и отправлению с ним того чиновника, о котором он объявит.

В Санкт-Петербурге. Июля 19-го дня 1826 года.

Подписал военный министр Татищев. № 1273».

У нас нет сомнений в том, кто подразумевается под «одним чиновником в Псковской губернии...». Номер предписания, 1273, совпадает с тем, что указан в черновом рапорте Бошняка на имя Витта.

Это ордер на арест Александра Сергеевича Пушкина (точнее — его «дубликат»), который был бы предъявлен, если бы только Бошняк получил хоть одно сведение, подтверждающее «перехваченный разговор» П. С. Пущина — о песне, будто распространяемой в народе, и т. п. Перед нами типичный документ, близкий к тем предписаниям, которые — правда, с вписанной фамилией — передавались разным фельдъегерям, отправлявшимся за тем или иным декабристом. Любопытно, что, как и «декабристские ордера», документ № 1273 подписан военным министром Татищевым, председателем следственной комиссии по делу декабристов.

Итак, судьба Пушкина снова была на волоске... Но не преувеличиваем ли мы реальную опасность этого обстоятельства для поэта? Разве он сам не желал предстать пред следственной комиссией: «Я бы, конечно, оправдался...» Бессмысленно слишком углубляться в несбывшееся, но все же заметим, что в случае ареста и привоза в столицу возможны были бы разные повороты судьбы: горячий, оскорбленный поэт легко мог бы повредить себе — и даже предвидел такую возможность, воображая разговор с Александром I: «Тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму Ермак или Кочум русским размером с рифмами» (XI, 24).

И разве не о том же смутные рассказы друзей насчет полного текста «Пророка», который поэт собирался предъявить Николаю I, если разговор не выйдет? Наконец, стечение неблагоприятных свидетельств, появление злополучного отрывка из «Андрея Шенье» — разве это не могло привести к новой ссылке или хотя бы к возвращению в ста-