ЧАСТЬ I

Юг

Глава I

«ГДЕ И ЧТО ЛИПРАНДИ?»

И младости моей мятежное теченье...
Пушкин, 1821

Где и что Липранди? Мне брюхом хочется видеть его.
Пушкин, 1823

Шестого мая 1820 года в сопровождения крепостного дядьки Никиты Козлова Пушкин уезжает из Петербурга в южную ссылку. До первой станции его провожают Дельвиг и Павел Яковлев (брат лицейского Михаила Яковлева).

Через двадцать дней автору «Руслана...», «Вольности», «Деревни», «К Чаадаеву», автору сотен элегий, посланий, эпиграмм, поэм исполнится двадцать один год...

31 июля 1824 года с тем же верным дядькой Пушкин отправится обратно — но не на волю, а в новую, псковскую ссылку.

Всего четыре года с небольшим составляют южное пушкинское время, вместившее пять европейских революций и восстаний, три русских и немало западных тайных союзов, смерть Наполеона и гибель Байрона; время, получившее «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан», «Братьев-разбойников», «Гавриилиаду», первые строфы «Онегина», «Кинжал», «Послание цензору», «К Овидию», «Редеет облаков...», «Демона», «Свободы сеятель пустынный...» и десятки других стихов, фрагментов, заметок — законченных, начатых, задуманных...

Юг вводит в биографию юного поэта небывалые контрасты, испытывавшие, закалявшие, обогащавшие его дух.

11

Резкое удаление от привычного столичного просвещения — глушь, экзотическая окраина, куда почта из Петербурга приходит только на вторую неделю.

Но именно здесь, в Тульчине, Каменке, Кишиневе, Одессе — крупнейший центр вольномыслия, левое крыло декабризма.

Почти три месяца всколыхнувшее весь мир известие о смерти Наполеона будет идти к Пушкину, но зато он первый сообщит столичным друзьям новости о другом вселенском событии — греческом восстании.

В краю, где русская речь звучит недавно и где возраст большинства крупных городов чуть больше пушкинского, возникает мощный очаг русской национальной культуры.

Поэтическая слава Пушкина стремительно растет, но живется все труднее.

Чем больше глубины, ума, зрелости — тем шире слухи и толки о «легкомыслии».

Время важнейших для пушкинской биографии и творчества событий — и малого числа сохранившихся следов тех событий в материалах, документах, воспоминаниях.

О каждом «михайловском годе» поэта дошло до нас примерно вдвое больше информации, чем о каждом южном 1.

Немногие мемуаристы, писавшие о жизни Пушкина в Кишиневе и Одессе, интересны нам и тем, что их биографии, как правило, довольно тесно сплетены с пушкинской; поэтому любые неопубликованные мемуарные фрагменты тех людей, даже страницы записок, где поэт отсутствует, — пушкинисту любопытны.

О Пушкине на юге, пожалуй, больше других рассказал Липранди.

Про Ивана Петровича Липранди писали и не писали.

Писали потому, что этого человека никак нельзя было исключить из биографии Пушкина, декабристов, петрашевцев, Герцена.

Не писали же в основном по причинам эмоциональным. Вот перечень эпитетов и определений, наиболее часто употребляемых в статьях и книгах вместе с именем,— Иван Липранди: «зловещий, гнусный, реакционный, под-

1 В «Летописи...» события 1820 г. (после 6 мая) занимают 55 страниц; 1821 г. — 51 страницу; 1822 г. — 47 страниц; 1823 г. — 57 страниц. Между тем Михайловское двухлетие с августа 1824 г. до сентября 1826-го занимает в «Летописи...» 229 страниц.

Список условных сокращений см. в конце книги.

12

лый, авантюрный, таинственный; предатель, клеврет, доносчик, автор инсинуаций, шпион...»

Более мягкие характеристики употреблялись реже: «военный агент царского правительства, точный мемуарист, кишиневский друг Пушкина, военный историк».

По всему по этому задача исследователя применительно к Ивану Липранди казалась простой:

1. Нужно изучать печатное и рукописное наследство этого человека, имея, конечно, в виду, что в юные годы, до 14 декабря, он был еще не тем, кем сделался позже.

2. Изучая, надо извлечь из архивной руды сведения о Пушкине и других примечательных исторических лицах. Все же остальное, то, что касается только самого Ивана Липранди, — это шлак, несущественные подробности, которые «к делу не идут».

Следуя этим двум принципам, автор попытался найти в бумагах И. П. Липранди кое-что новое; однако «удаление» самого Липранди от примечательных людей и обстоятельств получалось плохо: находки крошились, ломались, от шлака не отделялись, настойчиво требовали заняться и личностью Ивана Липранди.

Самый ранний эпизод из жизни и воспоминаний Липранди, заинтересовавший Пушкина, относится к 1809 году.

Только что завершилась последняя в истории русско-шведская кампания (и вообще предпоследняя война с участием Швеции). Мир подписан, и жителям Финляндии сообщено, что отныне их повелитель — не Карл XIII Шведский, но Александр I, император Всероссийский. Шведские войска уходят, русские же отдыхают после побед, пируют с побежденными, веселятся и проказят.

В городе Або по тротуару, едва возвышающемуся над весенней грязью, движется компания молодых русских офицеров. Один из них, поручик Иван Липранди, весьма популярен у жителей и особенно жительниц города: от роду девятнадцати лет, участник двух кампаний, боевые раны. Свободные часы он проводит в университетской библиотеке, читает на нескольких языках и ошеломляет собеседников самыми неожиданными познаниями...

Навстречу по тому же тротуару идут несколько шведских офицеров, среди которых первый дуэлист барон Блом. Шведы не намерены хоть немного посторониться, но Липранди подставляет плечо, и Блому приходится измерить глубину финляндской лужи.

13

Дальше все как полагается. Шведы обижены и жалуются на победителей, «злоупотребляющих своим правом», русское командование не хочет осложнений с побежденными, и Липранди отправляется в шведское офицерское собрание, чтобы сообщить, как было дело. Шведский генерал успокоен, но Блом распускает слух, будто поручик извинился. Липранди взбешен. Шведы, однако, уходят из города, а международные дуэли строго запрещены...

Договорились так: Липранди, когда сможет, сделает объявление в гельсингфорских газетах, а Блом в Стокгольме будет следить за прессой.

Через месяц президенту (редактору) газеты — за картами — подсовывают объявление: «Нижеподписавшийся <Липранди> просит капитана Блома возвратиться в Або, из коего он уехал, не окончив дела чести, и уведомить о времени своего прибытия также в газетах».

На другой день вызывающая газета появляется. Командование с виду рассержено, но в общем — снисходительно.

Барон Блом отвечает в стокгольмских газетах, что 1/13 июня 1809 года прибудет, и просит встречать по гельсингфорской дороге. Весь город Або ждет исхода дуэли; в победе Швеции почти никто не сомневается.

Липранди требует пистолетов, но Блом предпочитает шпаги. Поручик неважно фехтует, к тому же пистолет — более опасное оружие, и поэтому он на нем настаивает: «Если Блом никогда не имел пистолета в руках, то пусть один будет заряжен пулею, а другой — холостой, и швед может выбрать». Блом, однако, упирается. Разъяренный Липранди прекращает спор, хватает тяжеленную и неудобную шпагу (лучшей не нашлось), отчаянно кидается на барона, теснит его, получает рану, но обрушивает на голову противника столь мощный удар, что швед валится без памяти, и российское офицерство торжествует.

Так изложена эта романтическая история, с добрым привкусом времен мушкетерских, в большой тетради, хранящейся ныне в Отделе рукописей Ленинской библиотеки в Москве 1 и озаглавленной: «Записка о службе действи-

1 ГБЛ. ф. 18 (Н. П. Барсукова), М. 2584; на титульном листе запись: «Подарено Румянцевскому музею Николаем Платоновичем Барсуковым 17 марта 1881 года». Даритель, как видно из его переписки, несомненно, располагал частью архива Липранди; он передал тетрадь музею через десять месяцев после смерти ее автора.

14

тельного статского советника И. П. Липранди (1860 г.)».

Рассказ о лихой дуэли Липранди со шведским бароном, по свидетельству самого Ивана Петровича, очень нравился Пушкину. Поэт слышал про эту историю еще в Петербурге и «неотступно желал узнать малейшие подробности как повода и столкновения, так душевного моего настроения и взгляда властей, допустивших это столкновение. Александр Сергеевич, будучи почти тех же лет, как и я в 1810 году, находил, что он сам сейчас же поступил бы одинаково, как и я в 1810 году 1. Чтобы удовлетворить его настоянию, я должен был показать ему письма, газеты и подробное описание в дневнике моем, но этого было для него недостаточно: расспросы сыпались...» 2.

За воспоминаниями бывалых и необыкновенных людей Пушкин охотился: рассказы Арины Родионовны про старых бар, приключения кавалерист-девицы Дуровой, дуэли Липранди — все это были «его сюжеты»; что думает и чувствует человек, идя на смертельный поединок —

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю...

Эти впечатления сопутствуют Пушкину и тогда, когда он поставит под пулю своего Сильвио в «Выстреле», и своих Онегина, Ленского... и не раз — себя самого.

Романтическая дуэль (которой Липранди так гордится, что полвека спустя помещает описание ее в своей «Записке о службе»!) открывает нам многое в этом человеке.

Всеми силами он заставлял себя и других верить в свою необыкновенность.

Прежде всего необыкновенность происхождения. Педро де Липранди, чьи испано-мавританские предки в XVII веке перебрались в Северную Италию, в 1785 году бросает насиженные места и отправляется за фортуной в Россию. Испания, Италия, Россия — довольно необыкновенное сцепление мест и обстоятельств, хотя и далеко не столь

1 В «Записке о службе» дата дуэли указана точнее: июнь 1809 г.

2 «Записки И. П. Липранди». — «Русский архив», 1866, стлб. 1445 («Записки И. П. Липранди» теперь опубликованы в кн.: «Пушкин в воспоминаниях...». Однако в нее вошло не все, что имеется в «Русском архиве». Вместе с тем в книгу включены записи, не публиковавшиеся в журнале. Поэтому в дальнейшем по мере необходимости будут делаться ссылки и на «Русский архив», и на текст, опубликованный в книге «Пушкин в воспоминаниях...» под названием «Из дневника и воспоминаний».

15

причудливое, как другая «цепочка»: Эфиопия, Турция, Россия; арап Петра Великого — Пушкин...

Педро де Липранди фортуну догнал, она превратила его в Петра Ивановича и посадила начальствовать над казенными заводами. Петр Иванович женился на баронессе Кусовой (в 1790 году рождается сын Иван Петрович), после смерти ее снова женится— на Талызиной (в 1796 году — сын Павел Петрович), затем женится еще раз, после чего все состояние идет в третью семью, а дон Педро умирает, достигнув счастливого возраста — ста шести лет 1. Сыновьям, подобно д'Артаньяну, достается только шпага и доброе имя. Ивана Петровича, правда, записали трех лот в полк, но в 1797 году император Павел грозно требует к себе всех, кто числится в списках. Семилетнему сержанту мудрено явиться при всем параде, и он решительно подает в отставку, чтобы десять лет спустя начать карьеру сначала.

В Государственной библиотеке Узбекской ССР имени Алишера Навои хранится 189 томов с надписью «de Liprandy». Полвека назад ташкентский историк и библиограф Е. К. Бетгер описал эти книги и выяснил, как попали они в Узбекистан. Оказалось, что в 50-х годах XIX века библиотека Главного штаба купила у Липранди 3000 томов, «специально относящихся к Турции». После присоединения Средней Азии российское командование попросило Петербург переслать в Ташкент книги по Востоку, и часть приобретенной библиотеки попала туда. Е. К. Бетгер сообщал также, что на многих книгах Липранди стоит печать королевской библиотеки французских Бурбонов в Нэльи.

Кроме того, в Рукописном отделе Ленинской библиотеки хранится несколько тетрадей (с изображенными на обложках бедуинами, крокодилами, янычарами и полумесяцами) — каталог западноевропейских, славянских, арабских, еврейских и турецких книг: «La Bibliotheque de Jean de Liprandy». Разнообразие заглавий весьма впечатляющее — от старопечатных сочинений «Описание Персии» (Базель, 1596), «Сочинение об оттоманах» (Венеция, 1468) до позднейшего специального труда «О свойствах

1 Была еще сестра, Екатерина Петровна Липранди, жившая позже в Иркутске и переписывавшаяся с С. Г. и M. H. Волконскими. Среди книг М. Л. и Т. Г. Цявловских имелся печатный экземпляр «Замечаний» И. П. Липранди на воспоминания Ф. Вигеля с дарственной надписью: «Добрейшей сестре Екатерине Петровне Липранди. 1873 г.»

16

климата Валахии и Молдавии и так называемой язве, которая свирепствовала во второй русской армии в продолжение последней турецкой войны»... 1

Где сейчас находится основная часть библиотеки Липранди — неизвестно. Между тем книги из этой библиотеки, как видно из записок И. П. Липранди, читал Пушкин.

Недавно скончавшийся внучатый племянник И. П. Липранди, Константин Рафаилович Липранди, сообщил автору этой книги, что примерно в 1909 — 1910 годах он встречался в Петербурге со своими родственниками, прямыми потомками Ивана Липранди; 2 в их доме, находившемся в Новой деревне, сохранялись книги с пометами Пушкина.

Война 1812 года была лучшим временем в длинной жизни Липранди. Ему нет и двадцати двух, а он уже участник третьей кампании. Начинает ее поручиком, а два года спустя вступает в Париж подполковником. Был при Бородине, Малоярославце, Смоленске (где получил контузию), с небольшим отрядом взял немецкую крепость, за что имел право на высокий орден — Георгия IV степени.

После разгрома Наполеона русский корпус во главе с графом М. С. Воронцовым несколько лет стоит во Франции. Воронцов как будто благоволит к двадцатичетырехлетнему подполковнику, что обещает карьеру в будущем.

Префекту парижской полиции, мрачно-знаменитому Видоку, нужны помощники в борьбе с заговорщиками (бонапартистами, якобинцами и др.). Префект обращается к русскому командованию, которое рекомендует Липранди. Получив должные полномочия, Липранди действует. Заговорщики схвачены. По ходу дела Видок знакомит русского с трущобами и тайнами Парижа, а несколько лет спустя Липранди расскажет близким приятелям о встречах со знаменитым сыщиком. Когда Вяземский и Пушкин (еще через десять лет) станут высмеивать «Видока Фиглярина» — Булгарина, возможно, припомнят и рассказы Ивана Петровича.

Позже, оправдываясь в неразборчивости знакомств и дружбе с первым сыщиком Франции, Липранди будет ссылаться на свою любознательность...

1 См.: «Отчет Московского Публичного и Румянцевского музея» за 1866 г., с. 69.
2 Речь шла о престарелых детях И. П. Липранди — Александре Ивановиче и Павле Ивановиче, а также о внуке, Александре Павловиче, консервативном литераторе, подписывавшем свои статьи «А. Волынец».

17

Во Франции девиз Липранди тот же — просвещение и храбрость, книги и дуэли. С книгами была удача: в его руки, очевидно, тогда-то и попали драгоценные тома из старинной библиотеки Бурбонов. Возможно, они были взяты в пустующем замке или Видок поднес в награду за помощь (фолиантам XVI—XVIII веков из королевской французской библиотеки суждено будет, как уже говорилось, позже перекочевать за тысячи верст, в библиотеку Ташкента...).

С дуэлями же вышла неудача.

Перед возвращением русской армии на родину Липранди за какой-то поединок оказывается в опале. Блистательная карьера сразу обрывается. Подполковник генерального штаба, заметная фигура в русском оккупационном корпусе, вдруг оказывается подполковником армейским и попадает в недавно присоединенную Бессарабию.

Примерно в то же время умирает жена Липранди. Об этом сохранилось только лаконичное свидетельство В. Ф. Раевского: «Липранди женат был на француженке в Ретели. Жена его умерла в Кишиневе. У нее осталась мать» 1. Можно смело предположить, что вся история женитьбы была достаточно необыкновенной, в духе других эпизодов, сопровождающих молодость этого человека: Пушкин в программе своих записок среди воспоминаний, которые считал важными, специально отметил: «Липр<анди> 2 <...> mort de sa femme» 3 (XII, 310).

Все эти обстоятельства могли отразиться в письмах Липранди. Однако они были, очевидно, уничтожены в ожидании ареста в 1825 году.

Существовал еще и дневник, о котором много лет спустя, 20 ноября 1869 года, престарелый Липранди писал: «Дневник — современные записки, которые Н. П. Барсуков видел; они велись с 6 мая 1808 года по сей день, включая в себя все впечатления дня до мельчайших и самых разных подробностей, никогда не предназначавшихся к печати» 4.

Но нет и дневника 5.

1 ЛН, т. 60, кн. 1, с. 75. Рeтeль — город во Франции.
2 Выделено Пушкиным. В дальнейшем курсив цитируемого автора не оговаривается.
3 Смерть его жены (фр.).
4 ЦГАЛИ, ф. 46 (П. И. Бартенева), оп. 1. № 561, л. 401.
5 О сложной судьбе рукописного наследия И. П. Липранди см.: Н. Я. Эйдeльман. Что и где Липранди? — «Пути в незнаемое», сб. 9-й. М., «Советский писатель», 1972, с. 151—158.

18

21 августа 1820 года тридцатилетний подполковник попадает в Кишинев 1, и к прежним романтическим чертам прибавляется еще недовольство судьбой, одиночество, меланхолия.

Ровно через месяц в Кишинев прибывает высланный из Петербурга Пушкин. Отношения его с Липранди, конечно, привлекали внимание исследователей; размышляя о политических позициях Липранди в те годы, о его связях с декабристами, мы приближаемся и к пушкинским тайнам. Смешно ставить знак равенства между мыслями великого поэта и «рокового» подполковника, но нелепо и отрицать всем очевидную их близость в то время, постоянное общение, немалое сходство в симпатиях и антипатиях. Наиболее ценную работу на эту тему опубликовал перед началом Отечественной войны П. А. Садиков, специалист по русской истории XVI века и вместе с тем пушкинист, погибший в 1941 году 2.

Читая статью Садикова и другие материалы, можно убедиться в следующем: Липранди быстро стал необходим начальству южного края, соседствующего с Турецкой империей. Делать все хорошо, лучше других — этот самый принцип проявился здесь в том, что вскоре Иван Петрович стал первейшим знатоком Молдавии, славянских государств, подвластных Турции, а также самой Турции. Он все изучает и записывает: и молдаванские пословицы, и болгарские песни, и турецкий этикет, и сербскую кухню; быстро осваивает главные языки Оттоманской империи, принимает и отсылает своих собственных агентов, знает через них обо всем, что хочет знать, заводит важные знакомства и связи среди знатных и влиятельных людей в подчиненных султану областях, получает специальные кредиты от своего начальства и подкупает начальство турецкое, без устали приобретает восточные книги и рукописи...

В колоритном Кишиневе, где встречались Азия и Европа, римские развалины и славянские предания, среди пестрой толпы цыган, молдавских крестьян и бояр, армянских и еврейских купцов, среди греческих гетеристов, готовых к действиям, и российских чиновников, склонных к лени и бездействию, рядом с Пушкиным, рядом с декабри-

1 Эта дата взята из послужного списка И. П. Липранди (ЦГИА, ф. 1284. оп. 29, № 158)
2 П. А. Садиков. И. П. Липранди в Бессарабии 1820-х годов. — «Временник Пушкинской комиссии», т. VI. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1941. с. 266—295.

19

стами-южанами Владимиром Федосеевичем Раевским. Михаилом Федоровичем Орловым, рядом со славными добрыми друзьями — Владимиром Петровичем Горчаковым, Николаем Степановичем Алексеевым, Александром Фомичом Вельтманом (будущим писателем) — в этой обстановке, среди этих людей Липранди, с его средствами, связями, знанием языков, казался особенно таинственным...

Прибавим к его таинственности ущемленное самолюбие (опала и разжалование), обширность самых неожиданных познаний, воспоминания о финской и многих других дуэлях, о Бородинском и многих других сражениях, о парижских трущобах, не забудем о каком-то особенном браке и смерти жены — и мы поймем интерес Пушкина к этому человеку и причину того, что его имя возникает во «второй программе записок» поэта (Болдино, 1833) : «Кишинев — Приезд мой из Кавказа и Крыму — Орлов — Ипсиланти — Каменка — Фонт 1 — Греч<еская> рев<олюция> — Липр<анди> — 12 год — mort de sa femme — le renegat 2 — Паша Арзрумский 3» (XII, 310).

«Чаще всего я видел Пушкина у Липранди, человека вполне оригинального по острому уму и жизни», — вспоминал А. Ф. Вельтман 4. Что касается Липранди, то он поэзию не понимал, лишь собирал ее в основном как важные сведения о противнике (песни, фольклор и т. д.), но находил «как нельзя более верно» замечание Бартенева, что Пушкин «был неизмеримо выше и несравненно лучше того, чем даже выражал себя в своих произведениях» 5.

2 января 1822 года Пушкин вручил Липранди, отправлявшемуся в столицы, письмо, адресованное П. А. Вязем-

1 Фонт (пли «Фант») — может быть, сокращенно «Фонтан», то есть «Бахчисарайский фонтан», или Фантон до Веррайон (офицер, кишиневский знакомый Пушкина. — См.: Л. А. Черейский. Пушкин и его окружение. Л., «Наука», 1976, с. 439).
2 Смерть его жены — ренегат (фр.).
3 Почти все факты и имена, содержащиеся во «Второй программе», явно относятся к кишиневскому периоду жизни Пушкина. Очевидно, «Паша Арзрумский» — тоже какое-то воспоминание тех же лет, а не из «Путешествия в Арзрум» (1829), как думают некоторые исследователи. В последнем случае было бы непонятно, отчего в «Программе» совершенно отсутствуют заметки о событиях шести лет, разделяющих Кишинев и Арзрум.
4 «А. С. Пушкин в воспоминаниях...», с. 279. Интересная характеристика Вельтмана и Липранди как мемуаристов дана во вступительной статье В. Э. Вацуро к указанному изданию, с. 12—13.
5 «Записки И. П. Липранди». — «Русский архив», 1866, стлб. 1491, «А. С. Пушкин в воспоминаниях...», с. 326.

22

слышал о Липранди от Давыдовых, «ездивших в Кишинев».

Остальные опрошенные утверждали, что вообще ничего о Липранди не знают. Так, М. Бестужев-Рюмин показал: «Я готов безропотно все истязания принять, ежели только я знаю, что существует Липранди» 1. Сам Липранди отрицал свою связь с каким бы то ни было тайным союзом: «С капитаном Охотниковым и майором Раевским я служил вместе в 16-й пехотной дивизии, был знаком, но никогда не слыхивал о тайном обществе».

Признавшись в знакомстве с Бурцовым и Волконским, Липранди настаивал, что «не слыхал об обществе, предводительствуемом Пестелем (которого лично не знаю)» 2. Казалось бы, вопрос решен: все опрошенные, среди которых были люди, дававшие в то время весьма откровенные показания (Пестель, М. Муравьев-Апостол), подтвердили непричастность Липранди (хотя, как легко заметить, Пестель свой ответ строит достаточно гибко, допуская, что у следствия есть какие-то доказательства). Между тем непосредственный начальник Липранди, граф Воронцов, узнав о его аресте, выразил уверенность, что того взяли не зря. Другой начальник, П. Д. Киселев, писал, что Липранди «при дивизионном командире <М. Ф. Орлове> не скрывал свободомышления своего» 3.

В. Ф. Раевский констатировал, что декабристский круг был шире формального членства в тайном союзе: «Многих достойных не принимали только потому, что уверены были в сочувствии их к делу <...> Орлов поручил мне принять двух братьев Липранди <...> и майора Гаевского. Но я отозвался тем, что и без принятия в Общество на них рассчитывать можно» 4.

«За все время пребывания в Кишиневе, — пишет современный исследователь декабризма, — ни Орлов, ни Раевский не приняли ни одного члена в тайное общество, конспиративная воспитательная работа среди офицеров, казалось, почти не привлекала их внимания, все усилия были обращены на солдат» 5.

1 ЦГАОР, ф. 48. № 191, л. 9.
2 Там же, л. 16—17.
3 В. Г. Базанов. Владимир Федосеевич Раевский. Л.—М. Изд-во АН СССР, 1949, с. 39.
4 ЛН, т. 60, кн. 1, с. 84.
5 С. С. Ланда. Дух революционных преобразований. М., «Мысль», 1975, с. 186.

23

О Липранди — противнике властей говорят и некоторые неопубликованные материалы. В ленинградской Публичной библиотеке имени M. E. Салтыкова-Щедрина среди бумаг, собранных профессором И. Помяловским, сохранились два черновых письма командира 17-и дивизии генерал-майора С. Ф. Желтухина своему приятелю, начальнику штаба 6-го корпуса и убежденному аракчеевцу генерал-майору О. Вахтену: 1 одно — от 25 января, другое — от 27 января 1826 года. Желтухин был из скалозубов, только чином выше: ему уж «досталось в генералы». Декабрист В. Раевский вспоминал, что Желтухин приказал однажды батальонному командиру: «Сдери с солдат кожу от затылка до пяток, а офицеров переверни кверху ногами, не бойся ничего, я тебя поддержу» 2.

По письмам видно, что генерал обеспокоен распространившимися слухами, будто именно его доносы явились причиной ареста Липранди. Трудно в потоке желтухинской ругани, разбавленной подобострастными излияниями по адресу корпусного командира И. Сабанеева, уловить реальные черты старшего Липранди, а также его брата Павла Липранди. Однако при исключительной скудости наших сведений о кишиневских декабристах даже малограмотные, грубо тенденциозные письма Желтухина важны и интересны 3.

Генеральская аттестация братьев Липранди в известной степени характеризует общий взгляд таких людей, как Желтухин и Вахтен, на весь круг кишиневской вольницы. Так мы узнаём о большом (естественно, раздуваемом и пристрастно толкуемом) влиянии Липранди и его круга.

«Нельзя довольно надивиться и тому,— пишет Желтухин, — как можно графу 4 поддерживать такого негодяя и верить его ложному и корыстолюбивому перу: ежедневное пьянство, картежная игра по целым ночам, разврат, все исправники и подобные им ищут протекции и отзывы о них, что и делается обо всех не то, что есть, но только, чтобы за сие быть отблагодарену непозволительным образом; берет деньги из казны без счету и не давая отчета; из хоро-

1 ГПБ, архив И. В. Помяловского, № 71, л. 6—12.
2 См. о нем: ЛН, т. 60, кн. 1, с. 12, 86, 117; о различиях между установками Желтухина и командира соседней дивизии М. Ф. Орлова — см.: М. О. Гершензон. Семья декабристов (По неизданным материалам). — «Былое», 1906, № 10, с. 309—311.
3 См.: Н. Я. Эйдельман. Южные декабристы и Пушкин. — «Вопросы литературы», 1974, № 6. с. 207—209.
4 Очевидно, М. Воронцову.

26

Вообще факт прямой или косвенной связи отдельных офицеров или чиновников с конспиративным союзом представляется второстепенным. Зато правомерна и важна для понимания пушкинского Кишинева проблема самого этого союза. Она во многом загадочна, потому что власти ни в ту пору, ни позже так и не смогли до конца узнать о кишиневских декабристах (прежде всего благодаря упорству и выдержке В. Ф. Раевского во время многолетнего следствия по его делу); кроме того, бессарабские «заговорщики», хотя и связанные с главным, тульчинским центром Южного общества, были, по-видимому, достаточно автономны, организационно обособлены. Лидер кишиневских декабристов генерал Орлов, покинув московский съезд «Союза благоденствия» (январь 1821 года), в сущности, отмежевался от его организационных решений, но, вернувшись в Молдавию, отнюдь не свернул деятельность своей ячейки: наоборот, в 1821—1822 годах кишиневцы были особенно активны 1.

Как известно, у В. Раевского в момент обыска находилась «Зеленая книга», или «статут общества «Союза благоденствия».

«На основании этого свидетельства, — пишет М. В. Нечкина, — наиболее простым представляется умозаключение, что кишиневская организация и после 1821 года действовала на основании старого статута «Союза благоденствия» — «Зеленой книги». Она прямым образом упомянута Вл. Раевским как документ программного значения, ее он спас от обыска и поспешно сжег <...>. Признавая известную правдоподобность этого умозаключения, все же надо прийти к выводу, что кишиневская организация уже находилась в процессе выработки новой программы, двигалась далее, вперед от «Зеленой книги» 2.

Примечательно, что на различных этапах длинного следствия В. Раевский категорически отрицал свою принадлежность к Южному обществу, признавая участие в «Союзе благоденствия». В свою очередь, Пестель в январе 1826 года свидетельствовал, что «майор Раевский 32-го егерского полка принадлежал к «Союзу благоденствия»,

1 См.: М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I. M, Изд-во АН СССР, 1955, с. 358.
2 Там же.

27

прежде объявления об уничтожении оного в Москве, но что после того не было с ним никаких сношении» 1.

На близкую преемственность «Союза благоденствия» и кишиневской организации, по-видимому, намекают и цитированные показания Пестеля о Липранди (до сей поры обычно выпадавшие из поля зрения исследователей). Интересно, что Пестель в своем ответе как будто смешивает времена: если Липранди «к обществу принадлежит» (настоящее время!), то «мог он быть принять в первый «Союз благоденствия» (но «Союз благоденствия» ведь распущен в начале 1821 года?) 2.

Наконец, существует важное свидетельство И. В. Сабанеева, который 28 февраля 1822 года информировал П. Д. Киселева, что «Союз в 16-й дивизии называется «Союзом благоденствия» 3.

Л. Н. Оганян, справедливо замечая, что кишиневская управа не принадлежала Южному обществу, предлагает именовать ее «Обществом белой книги» (основываясь на существовании «Белой книги» — сборника приказов и сочинений М. Ф. Орлова) 4. Это предложение, однако, вряд ли приемлемо: именно традиционное, «старое» наименование «Союз благоденствия» подчеркивало особое место кишиневских декабристов среди других тайных обществ, Северного, Южного, резче отделяющих себя от прошлого уже самими наименованиями.

Все эти соображения представляются важными и для истории декабризма вообще, и для оценки декабристского окружения Пушкина, и, наконец, для характеристики одного из современников поэта, автора ценных записок.

Во всяком случае, в 1822 году Липранди был в открытом конфликте с правительством. Этот конфликт приводит к временной отставке Ивана Липранди (обстоятельства ее не совсем ясны). Он собирается в Грецию или

1 ЦГАОР, ф. 48 (дело А. Н. и Н. Н. Раевских). № 177, л. 4. См. об этом соображения М. К. Азадовского (ЛН, т. 60, кн. 1, с. 60) и Ю. Г. Оксмана (там же, с. 130—131), а также: Л. Н. Оганян. Общественное движение в Бессарабии в первой четверти XIX века, ч. I. Кишинев, 1974, с. 187.
2 Как понимать пестелевский «первый «Союз благоденствия»? Что это — случайная оговорка, или новый союз, намечавшийся после московского съезда (название его не сохранилось), как раз и был «вторым «Союзом благоденствия»?
3 И. Ф. Иовва. Декабристы в Молдавии, с. 63.
4 Л. Н. Оганян. Общественное движение в Бессарабии в первой четверти XIX века, ч. I, с. 187.

30

очевидно, сам Бартенев не пропустил их дальше корректуры, найдя «неприличными» и опасаясь цензуры.

Один из таких эпизодов стал особенно знаменит: Пушкин, Липранди и другие 11 марта 1821 года обедают у генерала Д. Н. Бологовского — одного из участников удушения Павла I, каковое состоялось ровно за двадцать лет до того обеда, то есть 11 марта 1801 года. «Вдруг, никак неожиданно, Пушкин, сидевший за столом возле Н. С. Алексеева, приподнявшись несколько, произнес: «Дмитрий Николаевич! Ваше здоровье». — «Это за что?» — спросил генерал. «Сегодня 11 марта», — отвечал полуосоловевший Пушкин.

Вдруг никому не пришло в голову, но генерал вспыхнул» 1.

Кроме этих фрагментов, в рукописи, присланной Липранди в «Русский архив», оказались еще строки, не вошедшие ни в корректуру, ни в печатный текст. Из них Л. Б. Модзалевский успел только извлечь для полного академического собрания Пушкина сведения, относящиеся к нескольким озорным стихотворениям, которые в печатном тексте записок Липранди были помещены с пропусками 2. Но и это еще не все: в целом записки Липранди и сопутствующие им материалы состоят как бы из пяти слоев: 1) статья П. Бартенева «Пушкин в Южной России» 3, 2) комментарии-записки Липранди, вызванные этой статьей и напечатанные (не совсем полно) в «Русском архиве» 4, 3) дополнения к этим запискам, найденные М. Цявловским в корректуре «Русского архива» 5, подлинная рукопись Липранди 6, 5) пометы на этой рукописи, сделанные не рукой Липранди...

Получив его записки, Бартенев, выражаясь современным языком, отдал их на рецензию Владимиру Петровичу Горчакову, общему кишиневскому приятелю Пушкина и

1 «Пушкин в воспоминаниях...» с. 300.
2 «Бранись, ворчи, болван болванов...», «Накажи святой угодник...» (см.: т. II, с. 239, 258, 739, 1111, 1115).
3 «Русский архив», 1866, стлб. 1089—1214.
4 «Русский архив», 1866, стлб. 1231—1283; 1393—1491.
5 «Из пушкинианы П. И. Бартенева». Публикация и комментарии М. Цявловского. — «Летописи Государственного Литературного музея», кн. 1, «Пушкин». М., 1936, с. 548—588.
6 Напомним, что она хранится в Отделе рукописей Пушкинского дома (ПД, ф. 244, оп. 17, № 122).

31

Липранди, офицеру и немного поэту. Выбор «рецензента» оказался очень удачным: во-первых, взгляды Горчакова не так переменились за сорок лет, как у Липранди; во-вторых, Владимир Петрович успел к этому времени уже составить свои воспоминания о Пушкине, также основанные на кишиневском дневнике (позже исчезнувшем, как и дневник Липранди) 1. Горчаков испещрил поля липрандиевской рукописи замечаниями (составившими в сумме нечто вроде небольшой статьи). О них речь впереди.

Пока же представим несколько отрывков из воспоминаний Липранди, прежде не публиковавшихся или печатавшихся неполно.

Понятно, здесь мы найдем строки, отосящиеся к конфликту Пушкина с Воронцовым. Вот что писал Липранди о пушкинских стихах на Воронцова: «Я не мог отыскать их у себя: вероятно, кому-нибудь были отданы и не возвращены. Полагаю, что они есть у В. П. Горчакова. Сколько помню, в них находились следующие выражения: «Полу-милорд, полу-герой, полу-купец, полу-подлец, и есть надежда, что будет полным наконец». Кажется, было еще что-то, не помню, как все это было расположено, но помню положительно, что начиналось: «полу-милорд» и оканчивалось: «и будет полным наконец». Пушкин заверял меня, что стихи эти написаны не были...» 2 Подразумевается, по-видимому, что эпиграмма (или как ее еще именовали — подпись к портрету Воронцова) — не существовала в виде пушкинского автографа, но была произнесена вслух и записана друзьями «со слов» 3.

Говоря о плохих отношениях Пушкина с М. Воронцовым, Липранди замечает: «Но не то Александр Сергеевич думал видеть в графине, заметно сделавшейся холоднее, и, конечно, Пушкин опять-таки имел неосторожность при недоброжелательных ему лицах сказать, что холодность эта происходит «не за подпись к портрету, а за стихи на бал» — и пр.» 4.

1 В. П. Горчаков. Выдержки из дневника об А. С. Пушкине. — «Москвитянин», 1850, № 2, 3, 7; М. А. Цявловский. Книга воспоминаний о Пушкине. М., «Мир», 1931. Вступительная заметка П. С. Шереметева.
2 Липранди, л. 192; «Пушкин в воспоминаниях...», с. 342.
3 Об этом эпизоде см.: С. Абрамович. К истории конфликта Пушкина с Воронцовым. — «Звезда». 1974, № 6, с. 197.
4 Липранди, л. 192, об. — 193; «Пушкин в воспоминаниях...», с. 343.