343

ложил своему правительству об «антипатии, которую питала к Пушкину в течение всей его жизни некоторая часть знати (и особенно высшие должностные лица) — антипатии, которая не угасла и с его смертью. Это объясняет и то, почему Пушкин, казалось, пользующийся милостью монарха, не переставал оставаться под надзором полиции» 1.

Для 1837 года тема тайного надзора была почти исчерпана. Поэт погиб, семья получила некоторые высочайшие милости, и зачем вспоминать, что было до гибели и что тем милостям может помешать?

«Пушкин и тайный надзор» — этот сюжет прячется в архивы, уходит в дебри воспоминаний, редкие и тихие разговоры переживших его приятелей; но и приятели постепенно сходят со сцены. Остаются кое-какие смутные рассказы, неохотные намеки, опасные недомолвки; нечто просачивается лет через двадцать на страницы вольных изданий Герцена, но еще больше наружу не выходит: молчаливые архивы оберегают циркуляры, доносы, секретные записки.

Пушкин попадает в список лиц, «которые по представлению петербургского градоначальника могли бы быть освобождены от надзора», а затем и освобождается от него... одновременно с Достоевским, в 1875 году 2. После смерти Пушкина прошел период, как раз равный прожитой им жизни, — и вот вспомнили, что поэт все под надзором.

Возможно, не случайно, что именно с 1870-х годов в печать начинают просачиваться первые ручейки из запертых за десятью замками жандармских резервуаров. Сначала посмертная публикация статьи известного чиновника III Отделения M. M. Попова «Александр Сергеевич Пушкин», где впервые цитируются шестнадцать писем

1 Н. Я. Эйдeльман. Секретное донесение Геверса о Пушкине. — «Временник Пушкинской комиссии, 1971». Л., 1973, с. 15.
2 См.: Г. Ф. Коган. Разыскания о Достоевском. — ЛН, т. 86, с. 600. Этот факт просочился в 1899 г. в газеты и вызвал заметку В. Г. Короленко «Стереотипное в жизни русского писателя», где, между прочим, говорилось об «освобождении великой тени от негласного надзора полиции тогдашним шефом жандармов <...>. Мезенцев тотчас же, конечно, распорядился очистить списки неблагонадежных лиц от ушедших литераторов, чтобы в них осталось более простора живым» (Сб.: «В. Г. Короленко о литературе». М., Гослитиздат, 1957, с. 157—158). На эти строки указал автору А. В. Храбровицкий.

344

поэта к Бенкендорфу 1. Кое-что в книге П. В. Анненкова «Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху». Это 1874 год.

Книга (С. Сухонина) — «Дела III Отделения» имеет выходную дату: 1906. Известные труды П. Е. Щеголева о Николае I и Пушкине впервые опубликованы в 1910—1912 годах. Наконец, труд Б. Л. Модзалевского «Пушкин под тайным надзором» печатается в «Былом» (1918 год), а затем тремя отдельными изданиями в 1920-х годах...

Как видим, между тайным фактом и рассказом о нем проходит почти столетие. За век до выхода книг о тайном надзоре — кто знал подробности? Царь, несколько лиц, представлявших так называемую высшую полицию, и несколько мелких агентов, представлявших полицию низшую. Этот круг успел многое скрыть и надолго...

Пока же постараемся ответить на вопрос — что угадывается в пушкинском письме к Дельвигу (написанном примерно тогда же, когда и Жуковскому):

«Милый барон! вы обо мне беспокоитесь и напрасно. Я человек мирный. Но я беспокоюсь — и дай бог, чтобы было понапрасну» (XIII, 256).

ДЕКАБРЬ — ФЕВРАЛЬ

Когда следователи по делу декабристов впервые услышали на допросах имя поэта? «Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина» отвечает: «17 декабря. Петербург. Николай I допрашивает И. И. Пущина» 2.

Сейчас мы подробно разберем этот эпизод. Опережая собственные рассуждения, сразу заметим, что верим в ту беседу о Пушкине, которая была у царя с «первым другом» поэта, но предполагаем, что она могла быть позже — во время каких-то допросов 1826 года, может быть, даже в марте — апреле, когда заочное следствие над Пушкиным зашло особенно далеко. Однако нельзя отвергать возможность подобного разговора и через три дня после восстания, поэтому с него начинаем...

16 декабря 1825 года у себя дома, на Мойке, был арестован Иван Пущин. Во всем его следственном деле нет

1 «Русская старина», 1874, № 8, с. 681—714.
2 «Летопись...», с. 659.

347
ка и его собственные, вполне определенные, воззрения. Впрочем, в любом случае запись интересна в «историографическом смысле»: вот так смотрели на дело в 1860-х годах Корф и его единомышленники... Однако Поль Лакруа, по всей видимости, передает, пусть искривленно, реальный исторический диалог. Ведь смелое поведение и бесстрашие Пущина подчеркнуты автором — апологетом Николая, и это заставляет отнестись с определенным доверием к тексту. Слой поздних, объяснительных поправок, внесенных в рукопись перед набором и предназначенных для читателя Западной Европы, позволяет предположить, что сначала была записана сравнительно краткая версия, со слов Корфа и других лиц: в основе, как видим, лежит анекдотический нюанс, не слишком лестный для Николая I, путающего Пушкина и Пущина. Это обстоятельство тоже говорит в пользу реальности сообщаемого эпизода... Немного отвлекаясь от основного повествования, заметим здесь, что Поль Лакруа и в некоторых других случаях добросовестно (но, вероятно, не без лукавства!) помещал в свой труд факты, снижавшие образ царя для любой категории читателей. Разговор с Пущиным является как бы логическим продолжением другого разговора о Пушкине, достоверность которого почти не вызывает сомнения: рассказывается о недоверии юного Николая, еще великого князя, к поэтам, склонным «к утопиям и опасным мыслям»; однако старший брат, Александр I, на примере Пушкина знакомит будущего царя с разными сторонами проблемы: «Руслан и Людмила» очень интересна, автор же «повеса с большим талантом». Император Александр I знал о безразличии брата Николая к поэзии вообще. «Запомни, — сказал однажды государь великому князю, — поэзия для народа играет приблизительно ту же роль, что музыка для полка: она усиливает благородные идеи, разгорячает сердце, она говорит с душой посреди печальных необходимостей материальной жизни». Это рассуждение, столь справедливое и сильное, запечатлелось в памяти великого князя, который вспоминал его позже при каждом случае и сблизился с поэзией, читая прекрасные стихи Пушкина» 1.

Мы находим здесь приукрашенную версию, отражающую действительные разговоры двух царей о поэзии и Пушкине.

1 П. Лакруа, т. 1, с. 199—200. Частично цитируется в «Летописи...», с. 298.

348

Так же надо подходить и к записи о беседе Николая I с Пущиным. Логический переход от письма Пущина Семенову — к письму в Михайловское понятен; несомненный факт отправки Пущиным какого-то послания Пушкину перед восстанием делает вопрос царя вполне возможным. С датировкой, однако, возникают существенные затруднения: 17 декабря царь еще не имел сведений о письме Пущина к Семенову; только в январе 1826 года, после показаний М. Ф. Орлова и других, это обстоятельство было освоено следователями. Поэтому логичнее представить подобный допрос Пущина через месяц после восстания или позже.

Что же касается слов Пушкина о заговорах и тайных обществах (будто бы сообщаемых Пущиным на допросе), то эта тема особая, чрезвычайно деликатная. Разумеется, Лакруа, Корф и другие слишком хотели, чтобы подобные слова были произнесены, однако яркость, афористичность приведенных фраз о «крысоловках» и «скороспелых плодах» позволяет допустить их пушкинское происхождение; Пущин, во спасение Пушкина, мог действительно привести фразу, сказанную поэтом. Лаконичность ответов Пущина на допросах, его постоянная сдержанность позволяют, однако, заметить: либо все эти слова выдуманы Лакруа, что маловероятно; либо они сказаны Пущиным — и в этом случае доносят эхо слов Пушкина... 1

Столь подробный разбор «пущинского эпизода» важен, между прочим, и потому, что в сохранившемся тексте уже ясно видны обе кривых, что сходились и расходились в те месяцы над головой Пушкина: сведения «неблагоприятные», близость к заговорщикам; и данные «во спасение» — сравнительная удаленность, неучастие.

Сохранившаяся хроника первых месяцев процесса неплохо представляет эти линии 2.

1 В любом случае эта полемика о заговорах, тайных обществах интересно соотносится с ценными наблюдениями С. С. Ланды о «типологии» тайных союзов, спорах в России 1820-х гг. между сторонниками просветительской конспирации и тайного политического общества (см.: С. С. Ланда. Дух революционных преобразований, с. 250—305).
2 Подобная хроника составляется впервые: в работах П. Е. Щеголева, М. В. Нечкиной, М. А. и Т. Г. Цявловских, В. В. Пугачева учтены почти все упоминания о Пушкине на декабристском процессе, однако пока большинство дел было не опубликовано, датировки многих показаний давались приближенно, например: «январь 15 — май 3» (Бестужев-Рюмин о Пушкине). — См.: «Летопись...», с. 675.

351
кабря), П. Бестужев (около 11 января), Штейнгель (11 января), Лорер (16 января) — поэт попадает в следственные бумаги 21 января: мичман Василий Дивов показал, что «свободный образ мыслей получил <...> частию от сочинений рукописных; оные были свободные стихотворения Пушкина и Рылеева и прочих неизвестных мне сочинителей, кроме одних стихов князя Вяземского на вельмож...» 1.

27 января (накануне допроса в следственном комитете) эмоционально рассказывает о себе М. П. Бестужев-Рюмин: «Первые либеральные мысли почерпнул в трагедиях Вольтера... Между тем везде слыхал стихи Пушкина, с восторгом читанные. Это все более и более укрепляло во мне либеральные мнения» 2.

28 января. Показания И. Н. Горсткина о том, как в Петербурге, у князя Ильи Долгорукова («осторожного Ильи») «Пушкин читывал свои стихи, все восхищались остротой» 3.

7 февраля. Перед допросом в комитете Штейнгель отвечает приблизительно в том же духе, как прежде Александр Бестужев: ставит стихи Пушкина в ряд печатных и рукописных трудов, повлиявших «к развитию либеральных понятий»; но притом замечает, что те сочинения «вообще читал из любопытства и решительно могу сказать, что они не произвели надо мною много действия, кроме минутной забавы: подобные мелочи игривого ума мне не по сердцу, но я увлекался более теми сочинениями, в которых представлялись ясно и имелись истины, неведение коих было многих зол человечества причиной» 4.

Тут нет никакого противоречия с тем, что Штейнгель писал царю 11 января: там речь шла о влиянии на молодежь сочинений, «дышащих свободой», — и сорокадвухлетний Штейнгель как бы отделяет себя от той молодежи, но не упускает случая и в новом показании сослаться на объективную ситуацию, ведущую к свободомыслию: сам ход истории, особенно события в царствование Алексан-

1 ВД, т. XIV, с. 307. Этот ответ, как и другие подобные, не датирован. Однако общие сведения составлялись непосредственно перед допросом в комитете. Здесь и позже в подобных случаях указывается дата ближайшего заседания следственного комитета.
2 Там же, т. IX, с. 49.
3 М. Нечкина. Новое о Пушкине и декабристах (ЛН., т. 58, с. 158—159).
4 ВД, т. XIV, с. 177.

352

дра I, по Штейнгелю, куда больше разогревают ум, чем те или иные рукописи...

Проходит еще пять дней.

12 февраля. Член Общества соединенных славян В. А. Бечаснов говорит нечто, с виду прямо противоположное Штейнгелю, но, по сути, отвечающее его мнению о влиянии поэта на молодые умы: «Борисовы и Люблинский советовали мне бросить романы, как не заслуживающие потери времени, предлагали читать хороших писателей — трагедии, стихотворные сочинения Пушкина и других» 1.

«Пушкиниана» двух месяцев процесса подходит к концу (в марте—апреле начнется особый период «заочной» пушкинской биографии). Заметим только, что 17 февраля В. К. Кюхельбекер впервые называет имя Льва Сергеевича Пушкина: «Кроме пистолета, дал мне кто-то из черни палаш жандарма, которого удалось нам выручить из рук их: отдал же я палаш сей молодому Льву Пушкину, пришедшему, однако же, на площадь, как полагаю, из одного ребяческого любопытства; вскоре потом увидел я его, Пушкина, без палаша...» 2.

Ощущение поэта, что «от жандарма еще не ушел» и что на процессе может возникнуть его имя — верное... Два обстоятельства увеличивали опасность: во-первых, следствие над декабристами только началось, испуганные верхи еще не разобрались в том, кто главный и кто неглавный заговорщик, — хватают при случае и людей незамешанных.

Во-вторых, безопасности Пушкина постоянно вредят различные слухи, распространяемые на разных общественных полюсах; то, к чему применим знакомый термин «социальная репутация». «Летопись жизни и творчества...» фиксирует далеко не все, но достаточно типические разговоры, записи, где выражается удивление, что Пушкин еще на свободе. 13 января 1826 года Павел Болотов сообщал отцу, ученому и публицисту Андрею Болотову: «В числе сих возмутителей видим имена известного Рылеева, Бестужевых, Кюхельбекера как модных стихотворцев, которые все дышали безбожною философиею согласно с модным их оракулом Пушкиным, которого стихотворения столь многие твердят наизусть и, так сказать, почти бредят ими. —

1 ВД, т. V, с. 277.
2 Там же, т. II, с. 173.

354
курсов и подчеркивал, что «лишь двое, по официальному правительственному сообщению, участвовали в гнусном заговоре, Пущин и Кюхельбекер, причем последний вообще давно уже замечен в повреждении ума» 1. Энгельгардт просил разрешения публично защищать Лицей в немецком журнале, издававшемся Ольдекопом.

На просьбе лицейского директора с датой «апрель 1826» осталась запись министра народного просвещения Шишкова: «Докладывал на Елагине острову мая 21 дня 1826 года. Высочайшего соизволения не последовало» 2.

Вскоре в недрах тайной полиции будет составлена особая, булгаринская, записка «О Царскосельском лицее и духе оного», но это произойдет уже после вынесения приговора декабристам...

Прежде коснемся событий весны и лета 1826 года.

МАРТ — АПРЕЛЬ

Проходит третий и четвертый месяц петербургского процесса и Михайловского ожидания. 16 апреля псковский гражданский губернатор Адеркас представляет генерал-губернатору Паулуччи и министру внутренних дел список лиц, состоящих под надзором полиции, где под третьим (и последним!) номером значится «коллежский секретарь Александр Пушкин — по Высочайшему повелению за распространение в письмах своих предосудительных и вредных мнений исключен из списка чиновников коллегии иностранных дел и выслан в 1824 году из Одессы по распоряжению Новороссийского генерал-губернатора для жительства Псковской губернии в имении родителей под присмотром полиции <...> Ведет себя очень хорошо, занимается сочинениями» 3.

В первые весенние месяцы следователи время от времени получают от заключенных показания в том же духе, что и прежде: влияние Пушкина на мысли, сожжение его опасных стихов.

3 марта. Член Общества соединенных славян, прапорщик И. Ф. Шимков объясняет, откуда у него «стихи,

1 ЦГИА, ф. 735, № 171, л. 1 (на французском языке).
2 Там же, № 171, л. 3.
3 Государственный архив Псковской области, ф. 20 (канцелярия псковского губернатора), оп. 1, № 743, л. 4—5.

355

наполненные мерзостным ругательством»: «найдены мною в местечке Белой Церкви 1824 года в августе месяце <...> написано II. ш. н., сие я почел за Пушкин <...>. Впоследствии времени я списал их собственною моею рукою» 1.

8 марта. Комитет заслушивает Василия Давыдова, старинного пушкинского приятеля по Каменке: «У меня же никаких бумаг, до общества касающихся, не было, кроме учреждения десяти министерств, на одном листе сочинения Пестеля <...> еще были у меня некоторые стихи Пушкина и выписки из политических сочинений. Я все сие сжег, что и другие сделали» 2.

Это отдельные, друг с другом не связанные, хотя и опасно накапливающиеся детали. Но вот возникает последовательная цепочка показаний. Еще 2 февраля с юга привезли арестованного Михаила Паскевича, штаб-ротмистра Белорусского гусарского принца Оранского полка. В его бумагах следователи находят два стихотворения, которые аттестуются как «богопротивные и в трепет приводящие» 3.

Паскевич признался, что это перевод с французского двух стихотворных фрагментов, посвященных известному политическому событию, случившемуся в Париже в 1820 году, — убийству герцога Беррийского седельщиком Лувелем 4. В деле Паскевича сохранились только те французские строки, с которых офицер сделал русский перевод; любопытно, что Паскевич (согласно его собственным показаниям), вырвал из контекста стихотворения, сочувственного к убитому члену королевской фамилии Бурбонов, «только то место, где убийца, стараясь идти на оное, <убийство> говорит для своего ободрения» (ситуация эта несколько напоминает историю с отрывком из пушкинского «Андрея Шенье», к которому прибавили заглавие «На 14 декабря»). Объясняя, откуда он почерпнул вольнодумческие и либеральные мысли», Паскевич ссылался на книги, «встречи с людьми такого мнения, а более от чтения вольных сочинений господина Пушкина» 5.

Это показание было сделано 22 февраля 6.

1 ВД, т. XII, с. 261—262.
2 Там же, т. IX, с. 216. Обоснование датировки — там же, с. 314
3 ЦГАОР, ф. 48, № 94, л. 22 об.
4 Там же, л. 2, 24—26.
5 Там же, л. 2.
6 В деле дата отсутствует, допрос Паскевича зафиксирован в журнале заседаний следственного комитета (ЦГАОР, ф. 48, № 26; запись о заседании от 22 февраля 1826 г., л. 214—218).