Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » УСТИМОВИЧ (Сахно-Устимович) Пётр Максимович.


УСТИМОВИЧ (Сахно-Устимович) Пётр Максимович.

Сообщений 1 страница 10 из 13

1

ПЁТР МАКСИМОВИЧ УСТИМОВИЧ

Чиновник 7 класса, служивший по Морскому ведомству (дядя декабриста А.И. Якубовича).

Отец — хорольский уездный казначей Максим Андреевич Устимович, мать — Евгения Петровна Бутович.

В службу вступил — 4.12.1801, секретарь канцелярии при главноуправляющем в Грузии.

Член тайного общества, в которое принят Г.А. Перетцем. Наказания не понёс.

Статский советник — 4.4.1829, впоследствии депутат для раскладки земских повинностей Хорольского уезда (1858), был жив в 1865.

Жена (с 23.2.1843) — Мария Васильевна Малиновская.

Устимович (Сахно-Устимович) Пётр Максимович (ум. после 1865), секретарь канцелярии при главноуправляющем Грузии, член «Союза благоденствия». К следствию не привлекался. Известны четыре письма к нему Грибоедова, в одном из которых драматург просил его ходатайствовать за декабриста А.Н. Андреева. 30.10.1828 Грибоедов писал ему: «Ваше письмо меня чрезвычайно порадовало, слава Богу, хоть один из тех людей, которые мною искренно любимы и уважаемы, доволен своею судьбою. Но для этого мало стечения счастливых обстоятельств и даже истинных заслуг, надо еще иметь характер и сказать себе: вот это мне надобно, вот цель, дойду и успокоюсь. Судя по вашим словам, вы стали на эту точку и ничего более не хотите, а как я еще далек до конца моих желаний» (3, 169). В «Описании чеченского похода. 1826» Сахно-Устимович, в частности, рассказал об аресте Грибоедова в крепости Грозной (см.: Восп. С. 123).

ГАРФ, ф. 48, оп. 1, д. 28, 244.

2

Алфави́т Боровко́ва

Устимович.

7-го класса, служивший по Морскому министерству, а потом отправившийся на службу в Грузию.

Перетц показал, что он принял Устимовича в 1820 году и открыл ему цель - введение представительного правления посредством умножения членов и оглашения несправедливостей и ошибок правительства. При отъезде его в Грузию Перетц дал ему ключ для секретной переписки, из коего, однако, по словам Перетца, не было делано употребления. К тому Кюхельбекер 1 присовокупил, что в 1821 году, проезжая в Грузию, встретился с Устимовичем, который во время пути, познакомясь с ним, Кюхельбекером, приглашал его вступить в общество.

3

https://img-fotki.yandex.ru/get/28874/199368979.4e/0_1fb117_eeef452e_XXXL.jpg

Вольховская Мария Васильевна, ур. Малиновская.
Акварель неизвестного художника. 1830-е гг. ГИМ.

Ранее считалось изображением А.В. Розен.

В первом браке - жена декабриста В.Д. Вольховского.

С 23.2.1843, после смерти  В.Д. Вольховского,  — жена Устимовича Петра Максимовича.

4

https://img-fotki.yandex.ru/get/1338466/199368979.183/0_26e520_cb8d3f72_XXXL.jpg

Пётр Андреевич Каратыгин. Портрет Александра Ивановича Якубовича. 1825 г. (?).
Бумага, акварель. 16,1x11,8 см (овал).
Всероссийский музей А. С. Пушкина.

Племянник  Устимовича Петра Максимовича.

Якубович Александр Иванович.

5

Письмо Сахно-Устимовичу П. М., 13 апреля 1828 - Грибоедов А.С.

13 апреля <1828. С.-Петербург>.

Почтенный друг Петр Максимович. Два раза для вас был у Дибича, для объяснения ему, что крест вам следует вопреки ничтожности чина, в котором вы года переслужили, был в министерстве юстиции, в Герольдии. Теперь о чине вашем поступило к докладу, а о кресте все еще ничего нет.— Извините, что мало пишу, во-первых, в департаменте Азиатском, а не дома, а второе обстоятельство получите от Андроникова...

Верный друг А. Грибоедов. 

Отредактировано AWL (26-03-2019 10:27:46)

6

Письмо Сахно-Устимовичу, 30 октября 1828 - Грибоедов А.С.

Тавриз. 30 октября 1828 г.

Почтеннейший мой Петр Максимович. Ваше письмо меня чрезмерно порадовало, слава богу, хоть один из тех людей, которые мною искренно любимы и уважаемы, доволен своею судьбою. Но для этого мало стечения счастливых обстоятельств и даже истинных заслуг, надобно еще иметь характер сказать себе: вот это мне надобно, вот цель, дойду и успокоюсь. Судя по вашим словам, вы стали на эту точку и ничего более не хотите, а как я еще далек от конца моих желаний! Или лучше сказать, чего желаю! Nescio! Как тошно в этой Персии, с этими Джафарханами, или, как моя жена их называет, Чепарханы.— По клочкам выманиваю от них следующую нам уплату. Как у нас мало знают обращение в делах с этим народом! Родофиникин только что не плачет, зачем я до сих пор не в Тегеране. Напротив, я слишком рано сюда прибыл; по переписке из Тифлиса я бы лучше, скорее с ними кончил, угрожал бы им, даже разрывом; издали все страшнее. А теперь они меня почитают залогом будущей своей безопасности с нашей стороны. Гр. желал, чтобы нашим зимовать в Хоях, и это завлекло меня в самое трудное положение — согласить наши денежные требования с дальнейшим удерживанием их провинции. Кажется, однако, что я довольно успешно в этом оборотился, и войска будут зимовать в Хоях, и деньги получим. Вы знаете, что по получении 400 т. мы должны выступать, а за остальные 100 т. удержим... [алмазы?] в залог. 50 т. сверх 300 я уже заставил послать в Хои, теперь насчет других 50 отдалил нарочно срок, т. е. через 20 дней от 26 октября. Это, 628 по-видимому, величайшее снисхождение с моей стороны. Но с тем условием, что если сумма сия к означенному сроку не уплатится, то Хои не опорожняются. Вам слишком известна неустойка персидская, любезный друг, и вы можете наверно угадать, что они по крайней мере 10-тью днями позже выполнят свою обязанность, тогда мы будем иметь 400 т. чистыми деньгами и Хои все-таки не будут очищены по праву. Потрудитесь это объяснить Ф. С. Хомякову, я надеюсь, что он не обидится, зачем не ему пишу об этом, как бы и следовало, но ведь это все равно, коли я вас прошу ему показать.

Помилуйте, однако: какие вы все чудные, начиная с моего благодетеля графа1. Никто мне не пишет о его награждении, о получении им Андреевской ленты, и если бы я не нашел этого ночью в каком-то лоскутке «Северной пчелы», то так бы и осталось. Не хочу же ему более ни слова приписывать. А вот вы что сделайте, милый мой Петр Максимович, да непременно. Наденьте лучший мундир, облекитесь в ваши регалии и с торжественным видом принесите графу усерднейшее поздравление от лица всего персидского посольства, и жены моей включительно. Пожалуйста, сделайте.

Прощайте, любезнейший прежний сотрудник и сострадалец. Помните меня и пожалейте иногда о преданном сердечно вам

А. Грибоедове. 

7

Письмо Сахно-Устимовичу П. М., 2 декабря 1828 - Грибоедов А.С.

2 декабря 1828 г. Тавриз.

Любезнейший друг Петр Максимович. Посылаю к вам аттестаты находящегося при мне князя Семена Кабулова. Сипягин обещал мне его считать в действительной службе, но в откомандировке при мне. Справьтесь, пожалуйста, и коли ничего не сделано, не донесено графу, то прошу вас для меня постараться об этом молодом человеке, о чем я вместе с ним прошу и самого графа Ивана Федоровича. Когда сделаете мне аттестатов надлежащее употребление, то пришлите мне их назад.

У нас здесь скучно, гадко, скверно. Нет! уже не испытать мне на том свете гнева господня. Я и здесь вкушаю довременно все прелести тьмы кромешной. Прощайте, любезный друг.

Весь ваш
Грибоедов.

Еще просьба о разжалованном Андрееве. Любезный друг, я знаю, кого прошу. Заступите мое место при графе, будьте в помощь этому несчастливцу. При сем записка об нем. Сестра моя заливается слезами, говоря о несчастных его родителях. 

8

Письмо Сахно-Устимовичу П. М., 1828 - Грибоедов А.С.

<Конец 1828. Тавриз.>

Почтеннейший друг Петр Максимович. Найди, пожалуйста, в бумагах от Нессельроде у Камардина две касающиеся до дел Мирзы-Сале в Астрахани секретно и переведи ему их и потом донеси от имени генерала1 в Петербург об исполнении по ним. Прощай, душенька, будь здоров и люби меня так же, как я тебя, всем сердцем принадлежу и душевно уважаю твой ум и правила.


Источник

9

П. М. Сахно-Устимович

Описание Чеченского похода 1826 г.

Среди нескольких сотен воспоминаний, посвященных истории российско-кавказских отношений, с трудом наберется два десятка, относящихся к десятилетию с 1816 по 1827 г., когда российскую военную и гражданскую администрацию на Кавказе возглавлял генерал Алексей Петрович Ермолов. Тем более ценным свидетельством являются впервые публикуемые мемуары П. М. Сахно-Устимовича, одного из чиновников, состоявшего при «проконсуле Кавказа».

Ермоловский период имеет принципиальное значение для развития драматических отношений между империей и ее южной окраиной. Тридцатидевятилетний генерал, герой Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, не чуждый либерального образа мыслей, с ярко выраженными политическими амбициями, последовательно и жестко стремился подчинить регион российской власти, интегрировать его как политическими, так и военными средствами в общее пространство империи.

Военно-экономическая блокада, которую Ермолов считал одним из важнейших способов покорения горцев, привела, однако, к совершенно непредвиденным русской администрацией последствиям. Ответом на блокаду, направленную против набеговой системы, составлявшей важную основу экономики горских обществ, стало движение под руководством Бейбулата Таймазова. Движение это приобрело отчетливую религиозную окраску благодаря участию в нем одного из дагестанских проповедников — муллы Магомета Ярагского, призывавшего к борьбе с неверными. Эти события в Чечне стали важным этапом в формировании идеологии и практики движения кавказского мюридизма.

Именно походу в Чечню зимой и весной 1826 г. с целью подавления движения, возглавляемого Бейбулатом, и посвящены публикуемые мемуары.

Их автор, Петр Максимович Сахно-Устимович, вступил в службу в 1801 г., был чиновником по Морскому ведомству, но затем переведен на Кавказ, где стал секретарем канцелярии главноуправляющего в Грузии (одна из должностей Ермолова). Устимович был членом тайного общества, привлекался к следствию по делу декабристов, однако наказания не понес. После отставки Ермолова Устимович продолжил службу, в 1829 г. был произведен в статские советники.
Умер после 1865 г.

Для мемуариста характерно верное понимание особенностей национальной психологии чеченцев, экономических и ментальных причин так называемого «хищничества». Особое внимание обращает на себя экскурс в историю российско-чеченских отношений (в их военном аспекте в первую очередь). Мемуарист анализирует успехи и ошибки российского командования в ходе боевых действий против горцев, в частности катастрофическую по своим последствиям экспедицию полковника Н. Ю. Пьери, и просчеты, совершенные в ходе экспедиции под командованием А. С. Булгакова. В момент создания мемуаров (их можно датировать приблизительно 1844 г., поскольку, по словам автора, они  написаны через семнадцать лет после отъезда Ермолова с Кавказа) это было особенно актуально, так как именно на первую половину 1840-х гг. приходится ряд неудачных для русских кровавых экспедиций в горы, не имевших практически никакого военного значения. Большинство их, в том числе предпринятый в 1845 г. знаменитый поход графа М. С. Воронцова в Дарго, происходили по тому же сценарию, что и экспедиция Пьери (движение глубоко в горы — занятие и разорение покинутого жителями селения — нападения горцев на обратном пути и огромные потери). Поэтому обобщения Устимовичем опыта войны в горах звучали как бы предостережением новому, послеермоловскому поколению кавказского генералитета. Возможно, именно кризисная ситуация на Кавказе и побудила автора взяться за перо. Как сообщает сам мемуарист, при описании большей части самого похода в Чечню Устимович пользовался веденным им тогда же журналом военных действий. Об опоре на синхронный событию источник свидетельствует и характер текста: в ряде случаев употребляется настоящее время вместо прошедшего, более уместного в мемуарах. В то же время при описании исторических событий XVIII — начала XIX века Устимович допускает ряд фактических неточностей.

Являясь близким к Ермолову человеком, Устимович не только оправдывает, но и идеализирует его политику на Кавказе. Кроме того, он старается отвести от своего бывшего начальника подозрения в политической нелояльности николаевскому режиму, подробно объясняя, в частности, объективными обстоятельствами задержку с переприсягой Николаю в декабре 1825 г. Стремление оградить Ермолова видно и при описании ареста подозревавшегося в причастности к тайным обществам А. С. Грибоедова, бывшего чиновником по дипломатической части при командующем, и по собственной инициативе участвовавшего в походе 1826 г. Указав, что писатель был арестован «через четверть часа» после прибытия отряда в Грозную, автор умолчал, что Ермолов дал Грибоедову возможность уничтожить его архив. Зато Устимович не преминул упрекнуть Грибоедова в неблагодарности к бывшему начальнику, поскольку тот успешно продолжил службу и при сменившем Ермолова И. Ф. Паскевиче, кстати сказать, женатом на двоюродной сестре писателя. В общем, неслучайно рукопись Сахно-Устимовича оказалась в личном архиве Ермолова. Она и поныне хранится в его личном фонде в Российском государственном архиве древних актов в Москве (Ф. 1406. Оп. 1. Д. 294). Ее авторское название «Чеченский поход, описанный Петром Максимовичем Сахно-Устимовичем». Впервые отрывок из мемуаров Сахно-Устимовича, посвященный участию в экспедиции 1826 г. А. С. Грибоедова, был опубликован в 1960 г. (газета «Неделя», № 17). В расширенном виде этот же эпизод напечатан в сборнике «А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников» (М., 1980. С. 122—123) под названием «Из „Описания Чеченского похода. 1826 г.”».

Б. П. Миловидов

Отредактировано AWL (26-03-2019 10:28:32)

10

Приступив к описанию похода против чеченцев, предпринятого в 1826 году генералом Ермоловым, я считаю нужным представить в общем обзоре местность, где происходили действия, и народ, с которым мы имели дело.

Чеченцы, называемые от прочих горцев мечикитами, принадлежат к значительному, собственно кавказскому племени, названному Гюльденштетом1 мачагами, вместе с кистинцами, джарахами, ингушами, карабулаками и тушинцами. Племя это занимает обширную полосу на северной покатости Кавказских гор, от вершин Терека и Комбулеи, до Аксая и владений кумыкских, кроме одних тушинцев, которые находятся на южной стороне Кавказа и ведут полукочевую жизнь между рекою Алазанью и снеговыми горами. Все мачаги говорят одним языком, с некоторыми незначительными изменениями в наречиях, и язык этот есть коренной, нисколько не сходный с языками других кавказских горцев.

Собственно чеченцы, к которым я присоединяю и качкалыков, одноплеменных и одно общество с ними составляющих, ограничиваются с севера рекою Сунжей и так называемою безымянною землею; к востоку Мечикский хребет, покрытый лесом, отделяет их от кумыков; к югу примыкают они к кавказским черным горам, врезываясь в некоторых местах по ущельям до шиферных; к западу граничат с карабулаками. Но селения обоих народов так перемешаны, что трудно назначить черту, отделяющую один от другого.

Трудно также определить протяжение всей земли, занимаемой чеченцами, но если принять линию по Сунже от Казак-Кичу до впадения ее в Терек за среднюю длину, что составит около 75 верст, ширину же положить от устья Сунжи в прямом направлении к югу до границы с ичкеринцами, около 40 верст, то измерение это будет близким к истине. И потому вся площадь земли, занимаемой чеченцами и качкалыками, составляет около 3000 квадратных верст.

Две значительные речки орошают земли чеченские: Сунжа и Аргунi. Первая выходит из шиферных гор близ истоков речки Комбулейки, проходит через земли ингушей и потом, круто поворачивая на восток, от Казак-Кичу до впадения в Терек против Щедринской станицы, составляет, как выше сказано, северную границу чеченцев. Вторая имеет свой исток из верхнего снегового хребта и, протекая почти в прямом направлении с юга на север, при чеченском селении Чехтыри выходит из ущелья на равнину; потом, перерезывая Чечню почти на две ровные части, впадает в Сунжу, верстах в 25 ниже Грозной, близ селения Курдали. В эти две главные речки впадают множество других, более или менее значительных речек и ручьев, в некоторых местах превращающихся в болота. Вообще мало найдется мест на всем Кавказе, которые бы изобиловали столько водой, как земли чеченские.

Две трети этих земель находятся на плоскости, простирающейся от Сунжи до речки Гудермеса. На этой плоскости, верстах в 5 от крепости Грозная, возвышаются, в виде огромных пирамид, две высокие, поросшие лесом и совершенно отдельные горы. Западная из них доходит до Сунжи, восточная упирается в Аргун. Между ними пролегает лощина, версты полторы шириною и версты три с половиной длины: это знаменитая Хан-Кале, называемая нашими линейными казаками Железные ворота. От Гудермеса далее к востоку плоскость перерезывается возвышением, выходящим из Мечикского хребта. Южная часть Чечни, примыкающая к Черным горам, более или менее гориста, но нигде нет таких неприступных ущелий, таких отвесных скал и едва проходимых тропинок, которые так часто встречаются в нагорной части Кабарды и даже к западу до Кубани.

Вся Чечня была прежде покрыта сплошным густым лесом; но с умножением поселений и с увеличением потребности в удобной для хлебопашества и скотоводства земле в лесу этом начали постепенно появляться пустоши и расширяться поляны. Две из этих полян по пространству, ими занимаемому, заслуживают быть упомянутыми: первая, называемая Теплинским полем, находится к северу от Ханкалин­ского ущелья и занимает почти всю равнину между Сунжею и Аргуном до соединения этих рек, имеет до 15 верст длины и от 10 до 7 верст ширины; вторая простирается от Ханкалинского же ущелья на юг до Аргуна и речки Гойты и пространством почти равна первой. Другие, менее обширные поляны находятся близ селений Урус-Мартана, Гихов, Гребенчука, Шали и других значительнейших чеченских деревень; но ни одна из этих полян не имеет протяжения более 5 верст, и каждое почти селение одною какою-либо стороною примыкает к лесу, надежному убежищу чеченцев от внезапных нападений.

Общего числа чеченцев нельзя показать совершенно верно. По подробной описи, составленной весной 1826 года  во всех чеченских селениях и деревнях, нам тогда известных, показано 5450 дымов, кроме 1896 дымов в чеченских селениях и деревнях, находящихся на Тереке. Если прибавить к этому чеченцев, живущих по речке Мечику и Мечикскому хребту, также качкалыков, не вошедших в эту опись, и положить население этих непокорных нам обществ в 1560 дымов, то общий итог всего населения чеченского будет составлять около 7000 дымов, или, полагая на каждый дым по 4 души, около 21 000 душ.2

По географическому положению Чечни между 43 и 44 градусами северной широты, климат тамошний можно было бы почитать не только умеренным, но даже жарким, но близость снеговых гор, сырость почвы и привлекаемая лесом влага охлаждает там воздух до того, что чеченская зима не уступает в жестокости нашей русской. Земля бывает покрыта глубоким снегом, и морозы иногда доходят до 20 градусов по Реомюру.3 Весна начинается около половины марта. Лето бывает жаркое, с частыми проливными дождями, градом и грозою. Осень по большей части тоже дождливая. Но, невзирая на непостоянство погоды и внезапные переходы от тепла к холоду, Чечня считается здоровым местом. Между войсками, там расположенными, редко случаются повальные болезни. Во время только продолжительных и суровых зим открывается скорбут;4 но на это зло благодетельная природа тут же доставила и верное изумительное средство: это трава черемша, род дикого чесноку, с широким, похожим на ландыш листом. Действие ее в цинготной болезни удивительно: в несколько дней излечивается ею самый ужасный скорбут. Ее употребляют в пищу сырой и приправляют щи и другие кушанья. Можно также ее солить и квасить впрок. Этим средством приготовляются для солдат ежегодно значительные ее запасы.

Сырой климат и влажность почвы в Чечне не благоприятствуют земледелию, и чеченцы, сколько по этой причине, столько и от свойственной им лени, мало занимаются хлебопашеством. Кукуруза, просо и несколько полбы составляют все их посевы. Скотоводство также у них менее значительно, нежели у соседственных кумыков и кабардинцев. Но необыкновенная растительная сила природы и тучность земли способствуют садоводству. Во многих чеченских селениях есть хорошие сады. Лучшие из них отдаются в откуп кизлярским жителям, которые сушат фрукты на месте и развозят их по всей Кавказской области5 для продажи.

Чеченцы не имеют ни правления, ни начальников, и если есть где-либо чистый демократизм, без примеси всякой другой формы, то это в Чечне. Там нет различий состояний, нет никакой аристократии, даже аристократии богатства, и, что страннее всего, нет даже настоящей исполнительной власти. Там всякий взрослый человек равен другому и ни от кого не зависит. Природные способности и дарования иногда всплывают сверху этого общего равенства, но ненадолго. Первая неудача, первое сопротивление другого имеющего дар слова уничтожают всю власть и влияние бывшего любимца народа: он сходит опять в чреду других, часто оскорбленный бранью и даже побоями. У малого народа естественным образом первое и единственное средство к достижению некоторого уважения и власти есть красноречие, и оно высоко ценится чеченцами. Когда неграмотные наши толмачи говорят о ком-либо из чеченцев: «он говорок», то это значит, что в обществе своем он имеет наибольшее влияние и силу.

Чечню разделяют на несколько обществ, называемых по главным селениям. Общества делятся на фамилииi, управляемые старшинами; и эти старшины суть единственные представители ограниченной и бессильной власти, без общего приговора они ничего не могут сделать и взыскивать за непослушание не имеют права.

В случаях важных созывается общее народное собрание всех чеченцев, и оно-то есть верховный суд и распорядитель в делах общих. На тех, которые не являются на собрание, налагается штраф; тем, которые не повинуются его приговору, назначается строгое наказание. Были примеры, что целые деревни были сжигаемы и жители их проданы в неволю за то, что осмелились не покориться общей воле. В этих собраниях чеченское красноречие является во всем своем блеске, и тот, кто силою речи и убедительностию доводов взял верх над другими, остается уважаемым и пользуется некоторой властью до первого собрания или до неудачи в предприятии, им предложенном. В сих-то собраниях решается общее восстание против русских и других соседов, назначается предводитель вооруженной силы, которая должна вторгнуться в чужие границы или защищать свои. Там же иногда, впрочем, редко, назначается общий денежный сбор с каждого дыма на какие-либо общественные нужды; но приговоры по этому последнему предмету почти всегда остаются без исполнения.

Разделение чеченцев на фамилии восходит до первоначального их поселения в ныне занимаемых местах; и это патриархальное управление существует и у других горцев. Каждый семьянин или прихожий, принятый какой-либо фамилией, находится под покровительством всех ее членов, которые обязаны защищать его и мстить за него до последней капли крови. Разбор мелких споров в своей фамилии делают старшины; между членами разных фамилий — духовные по шариату, или посредники. Впрочем, частные эти споры и разбирательства редко случаются, и чеченцы между собой живут довольно мирно. Боязнь мщения целой фамилии удерживает каждого от насилия и своеволия.

В стройности тела, росте и красоте форм чеченцы уступают черкесам (одиге) и осетинцам. Многие из них сутуловаты и с выгнутыми ногами, физиономии значительные и очень похожие на малороссийских простолюдинов; женщины, пока молоды, довольно красивы, но быстро стареют и делаются безобразными.

Жены чеченцев — вечные труженицы и работницы; они отправляют самые тяжкие домашние и полевые работы. Большая часть мужчин проводит весь свой век попеременно или в праздности, или в хищничестве и разбоях, но не все: есть и между чеченцами люди трудящиеся: оружейники, серебренники, седельники, плотники, портные, черевичники и другие мастеровые. Клинки чеченских кинжалов славятся у всех горцев. Трубки, выделываемые из твердого дерева и довольно искусно оправляемые серебром, продаются в значительном количестве кизлярским армянамi. Жены чеченцев приготовляют грубое сукно и искусно ткут серебряные узкие позументы для украшения мужских и женских платьев.

Многоженство у чеченцев дозволено по магометанскому закону, но весьма немногие имеют больше одной жены, или от обычая общего почти всем кавказским горцам, или от бедности и затруднения платить за каждую жену калым, по состоянию их разорительный.

Сакли (домы) чеченцев опрятны, и постройка их прочнее и красивее, нежели у карабулаков, осетин и даже кабардинцев. У некоторых потолки, столбы и перекладины украшены резьбою, правда, грубою, но все-таки доказывающей заботливость их об улучшении домашнего быта. Сакли эти — мазанки наподобие малороссийских, хорошо вымазанные и содержимые в чистоте. Вместо печей в них камины, тоже порядочно устроенные. Стекол в окнах нет. Во время непогоды и зимы они закрываются соломенными щитками. В деревнях, соседних с карабулаками, сакли деревянные, рубленые, но хуже и неопрятнее тех, которые находятся в середине чеченских земель.

Трубка для вольного чеченца столько же необходима, как и пища. В работе, в дороге, даже в жаркой схватке с неприятелем он не выпускает ее изо рта. Табак у них домашний, необыкновенно крепкий. Они приготовляют и нюхательный, тоже крепости чрезвычайной, и по этому свойству известный на всем Кавказе. Некоторые из русских так к нему привыкали, что выписывали его из Чечни в Петербург.

Нравы чеченцев дики, свирепы и коварны. Хищничества их противу всех соседей так известны, что описывать их было бы излишнеi; но о причинах, которые заставляют их с такою дерзостью и отвагой вторгаться в наши границы и увлекать в плен русских, упомянуть считаю нужным.

Кабардинец и закубанец, делая набеги на наши земли, хочет сделаться известным, хочет приобрести славу молодца и наездника. Ему дорога не корысть, он дарит добычу своему товарищу или верному узденю; ему дорога опасность, которой он подвергался, дорога молва о его подвиге, которая сделает имя его везде известным. У чеченцев, напротив этого, хищничество составляет промысел; главное к нему побуждение — корысть. Между чеченцами мало людей зажиточных: молодой человек, достигнув возраста, в котором должно жениться, и не имея возможности заплатить за жену тягостного калыма, решается на все опасности и пускается на обычный промысел. Удастся ему схватить пленника и привести домой, он из бедняка делается человеком достаточнымii, уплачивает калым, женится и заводится своим хозяйством. Пример его вводит в искушение других, и они, в свою очередь, пускаются на подобные же разбои.

Другая причина хищничества чеченцев есть непримиримая, вековая их вражда против русских, беспрестанно подстрекаемая кровомщением и фанатизмом. Выше уже сказано, что за каждого чеченца должна мстить вся фамилия, к которой он принадлежит. Близ каждого чеченского селения есть кладбище, и на каждом кладбище можно заметить несколько высоких шестов с белыми тряпками, вверху развевающимися: это значит, что там лежат убитые невернымиiii. Они напоминают всякому родственнику, всякому однофамильцу, всем одноплеменцам убитого о невыполненном еще долге мщения и подстрекают к ненависти и кровавому возмездию. Можно сказать наверное, что во время многолетней борьбы чеченцев с нами не осталось ни одного семейства, не потерявшего кого-либо из своих от русского штыка или пули; и потому можно судить, как велика их к нам ненависть и жажда мести. Ожесточенную вражду эту подстрекает также религиозный фанатизм. Чеченцы — магометане, Омаровой секты,7 но понятия их о религии весьма ограничены и относятся  довыполнения только внешних обрядов. Многие, однако же, из них, так как и другие горцы мусульманского закона, путешествуют в Мекку и оттуда приносят и рассеивают между своими соотечественниками усиленную злобу против христиан, множество суеверий и закоренелое изуверство. Эти-то пилигримы (хаджи) были всегда опаснейшими возмутителями; из них-то по большей части являлись пророки, которые приводили в волнение все горы. Генерал Ермолов8 стеснил было эти набожные странствования, но неизвестно, продолжаются  ли  принятые им меры и нынешним начальством.

Все это можно бы было предупредить, если бы наше правительство при занятии Кавказской линии употребило приличные средства для обращения чеченцев и других горцев в христианство. До 1780 года все почти жители северной плоскости Кавказских гор были идолопоклонниками, или, лучше сказать, не имели никакой веры, сохраняя, впрочем, многие христианские предания и обряды.9 Тогда обратить их к христианству было не трудно; но тогда был век вольтеров, прозелитизм считался или смешным, или тиранским. Сколько бы было сбережено крови, от скольких бы бедствий были избавлены самые горцыi, если бы теперь были они христианами! Дорого стоит нам эта ошибка, и последствия ее едва ли изгладятся через несколько поколений.

При всей дикости и свирепости нравов заметить можно, однако же, у чеченцев некоторый проблеск стремления их к гражданственности и мирным занятиям. Дома их, как я уже сказал выше, довольно опрятны, рукомесла10, которыми они занимаются, и разведение во многих местах хороших садов доказывает, что они не чужды труда и проистекающих от него выгод. Если бы можно было более развить это чувство, умножить их потребности и направить их деятельность на полезное, то разбои их прекратились бы сами собою и они сделались бы мирными поселянами. Но долго еще предположение это останется филантропическою мечтою.

Чеченцы сражаются почти всегда пешие, столько потому, что имеют мало лошадей, столько и по той причине, что заросшие лесом и кустарником земли их представляют мало удобства для конного боя. В случае надобности, однако же, они могут собрать до 500 человек отличной конницы, по большей части из качкалыков. Быстрота нападения этой конницы невероятна, и наши конные пикеты и разъезды не раз испытывали стремительность ее натисков с большим для себя уроном.

Все чеченцы одарены особенным военным инстинктом. При вторжении их в наши границы, обыкновенно небольшими партиями, они выбирают себе начальника, или, как говорят наши переводчики, вожака. При общих восстаниях они также почти всегда имеют предводителя или из своих, или, что чаще случается, из дагестанских фанатиков.

Но когда наши войска предпринимают нечаянные поиски, для наказания и истребления враждебных селений, всякий чеченец действует по своему произволу. Едва раздается пушечный выстрел, каждый, кто только его услышал, хватается за оружие и спешит туда, куда зовет его опасностьii. В несколько часов собираются значительные толпы, и завязывается жаркое дело. С редкой проницательностью каждый умеет понять выгоды или неудобства местоположения; каждая ошибка или неосторожность наших войск бывает тотчас замечена и обращаема нам во вред; и все это делается так единодушно, с такою удивительной осмотрительностью, как будто бы ими предводительствовал искусный и опытный начальник. Особенно опасны чеченцы при обратном движении войск, после наступательных действий: все претерпенные нами поражения случались или во время отступления, или при грабеже селения. Тогда они нападают с невероятной быстротой и ожесточением с боков, с тыла, забегают вперед и из-за каждого куста, из каждого скрытого места наносят поражения. Надобно иметь много твердости духа, опытности и искусства начальнику и неустрашимой стойкости воину, чтобы отражать их с успехом.

Этот-то народ, ничтожный и хищный, но воинственный и храбрый, так долго борется с русскими. Более 70 лет чеченцы считаются непримиримыми нашими врагами: много раз они поражаемы были нашими войсками; много и мы понесли от них потерь; сколько легло русских в Чечне, сколько пролито их и нашей крови — трудно исчислить, и за всем этим этот малолюдный народ, который не был никогда в состоянии выставить против нас 5000 сражающихся и теперь еще упорно нам противится и продолжает свои разбои!!

Зверская храбрость, которой нельзя отнять у чеченцев, и лес, которым покрыта их земля, служат им защитою; но и ошибки местных начальников наших немало способствовали тому, что они до этого времени не истреблены или не приведены в совершенное бессилие и покорность. В кратком историческом обзоре я постараюсь изложить все важнейшие события, от начала сношений наших с чеченцами, до происшествий, которых я был очевидцем.


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » УСТИМОВИЧ (Сахно-Устимович) Пётр Максимович.