Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » МУРАВЬЁВ (Виленский) Михаил Николаевич.


МУРАВЬЁВ (Виленский) Михаил Николаевич.

Сообщений 11 страница 20 из 48

11

https://img-fotki.yandex.ru/get/52461/199368979.28/0_1dfabf_5a4a7764_XXL.jpg

Петр Федорович Борель. Портрет графа Михаила Николаевича Муравьева.
Литография

Реформы социально-экономического уклада Северо-Западного края

Подавление восстания не было окончанием деятельности Муравьёва в Северо-Западном крае.

Как опытный администратор, он прекрасно понимал, что для предотвращения подобных событий в будущем необходимо коренным образом изменить жизнь в крае, вернуть его, как он сам говорил, на «древнерусскую» дорогу. Имея на сей раз широкие полномочия, он начал реализовывать многое, что было задумано ещё в 1831 году, при подавлении первого польского восстания.

Губернатор приказал большинству из чиновников-поляков подать прошения об отставке, поскольку многие из них тайно сочувствовали, а зачастую и помогали повстанцам. В то же время по всей России приглашались люди на «старинную русскую землю» для работы в присутственных местах.
Эти меры избавили государственные учреждения Северо-Западного края от польского влияния.
В то же время губернатор открыл широкий доступ к должностям в различных сферах местному православному населению. Так началась белорусизация местной администрации в Северо-Западном крае.

Видя причины восстания в сопротивлении польских помещиков крестьянской реформе, Муравьёв принял меры к её осуществлению в Северо-Западном крае.
Были секвестированы имения, обложены контрибуцией и штрафами неблагонадёжные лица, то есть помещики католического вероисповедания.
В Вильне была образована Особая поверочная комиссия, которая занималась исправлением уставных грамот.
Шляхта, получившая из Герольдии свои документы, не утверждённые в дворянство, записывалась в однодворцы и граждане городов и селений.

В Северо-Западном крае Муравьёв видел главную опору власти в крестьянстве, поскольку в отрядах мятежников крестьяне составляли в среднем только 18 %, а шляхта — 70.
Однако в крае существовало полное непонимание крестьянами своих прав по положению 1861 года. Для того, чтобы сделать крестьян независимыми от помещичьего влияния, Муравьёв потребовал от местной администрации, чтобы она разъяснила крестьянам их права, а также обязал её охранять крестьянское самоуправление от произвола и достиг того, что мировые посредники явились действительными защитниками крестьянских прав и личности.
Было отменено временнообязанное состояние крестьян, то есть выполнение ими феодальных повинностей до выплаты выкупных платежей.
Батраки и безземельные крестьяне начали наделяться землёй, конфискованной у участвовавших в выступлениях помещиков.
На это из казны была выделена огромная по тем временам сумма в 5 миллионов рублей.

В феврале 1864 года вышел указ «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками».
На белорусских землях при Муравьёве и его преемниках имело место беспрецедентное на тот момент в Российской империи явление: крестьяне не только были уравнены в правах с помещиками, но и получили определённый приоритет.

Все польские помещики были обложены 10-процентным сбором в пользу казны от всех получаемых ими доходов.
Наделы белорусских крестьян увеличивались почти на четверть, а их подати стали на 64,5 % ниже по сравнению с остальными российскими крестьянами.
При этом в западных районах Белоруссии, наиболее подверженных влиянию мятежников, крестьяне получили наибольшие преференции. Крестьянское землепользование увеличилось в Ковенской губернии — на 42,4 %, в Виленской — 42,4 %, в Гродненской — 53,7 %, в Минской — 18,3 %, в Витебской — 3,7 %.

Целью всех этих мер было создание зажиточного белорусского крестьянства, способного противостоять польскому экономическому господству.

К моменту вступления Муравьёва в должность польским землевладельцам в Белоруссии принадлежало в 4 раза больше земли, чем землевладельцам православным.

Закон от 10 декабря 1865 года, принятый уже при преемнике Муравьёва Константине Петровиче Кауфмане, запретил лицам польского происхождения приобретение земли в Северо-Западном крае, кроме случаев наследования.
В результате число православных помещиков увеличилось с 1458 до 2433, а количество земли в их распоряжении — вдвое.
Передача земли из рук восставшей шляхты в руки белорусского крестьянства происходила наглядно и быстро, что поднимало престиж русской власти.

12

Реформы в культурной и образовательной сфере

Муравьёв проводил политику основательной русификации Северо-Западного края, которая, однако, не противопоставлялась местной белорусской культуре, а, напротив, опиралась на неё как на одну из своих составляющих.

Губернатор относился к белорусам в соответствии с господствующей концепцией трёх ветвей русского народа и энергично поддерживал их эмансипацию от польского культурного доминирования. По инициативе официальных властей на белорусском языке увидели свет издания «Беседа старого вольника с новыми про их дело» и «Рассказы на белорусском наречии».
Для доказательства исконно русского и православного характера края по инициативе Муравьёва в начале 1864 года была учреждена Виленская комиссия для разбора и издания древних актов, имевшая большое значение для формирования исторического самосознания белорусов. Благодаря усилиям сотрудников комиссии был впервые основательно пролит свет на прошлое Белой Руси, а первый глава комиссии Пётр Бессонов, назначенный лично Муравьёвым, стал, по сути, отцом-основателем научного белорусоведения.
Изданный затем им сборник «Белорусские песни» является уникальным памятником белорусской культуры, который учёные-фольклористы используют до сих пор.
В то же время были изданы запреты на периодическую печать и театральные постановки на польском языке, вообще использование польского языка в общественных местах, также запреты на государственную службу для лиц католического вероисповедания, привлечение  повышенными окладами чиновников, педагогов, священников из внутренних губерний России.

Много внимания было уделено администрацией Муравьёва народному просвещению и, в частности, школьному образованию.

Собственно белорусских школ в то время не существовало, они были давно искоренены в крае, как и западнорусский письменный язык, выведенный поляками из делопроизводства ещё в 1696 году.
Учебные заведения края находились под полным контролем польского дворянства и духовенства, которое продвигало своих воспитанников на административные посты.

Накануне восстания многие учебные заведения края попросту игнорировали занятия по профилю и открыто готовили студентов к участию в восстании.

Закрыв наиболее антироссийски настроенные из них (к примеру, Горы-Горецкий земледельческий институт ), Муравьёв поручил область преобразования своему соратнику Ивану Петровичу Корнилову, назначенному попечителем Виленского учебного округа. Под его началом школьное обучение было переведено с польского языка на русский.
В крае распространялись десятки тысяч православных молитвенников, учебников, портретов императорской семьи, картин духовного содержания, которые должны были заменить у учеников изображения из истории польского народа.
Были выделены средства для преподавания хорового православного пения по три урока в неделю, что оказывало большое моральное воздействие на юных белорусов.

Несмотря на то, что ученикам-полякам было запрещено говорить в стенах школ по-польски, в школьной программе для детей-католиков был оставлен Закон Божий римско-католической веры.
Предпринимались попытки перевода католического богослужения и литературы с латыни и польского на русский язык.
При замене преподавателей-поляков православными наставниками увольняемые поддерживались материально, некоторые получали новые места во внутренних районах империи, а большинство — пенсии.
Было создано двенадцать двухклассных училищ с практическим образованием для простого белорусского населения. Вместо закрытых гимназий, где до этого учились лишь выходцы из привилегированных сословий (преимущественно, поляки), были открыты уездные училища.
Создавались также и новые гимназии, например, вторая Виленская.

Средства на эти преобразования поступали от 10-процентного сбора, которым обложили польскую шляхту за участие в мятеже.

К 1 января 1864 года в Северо-Западном крае было открыто 389 народных училищ.

Таким образом, в бытность Михаила Муравьёва губернатором Северо-Западного края образовательная сфера пережила настоящую революцию, а местная школа перестала быть элитарной и превратилось практически в массовую.

Результаты были впечатляющими.

Одно из созданных по предложению Муравьёва народных училищ, Белоручское, окончил белорусский классик Янка Купала.

Другой выдающийся белорусский поэт Якуб Колас учился в Несвижской учительской семинарии, открытой уже после смерти Муравьёва, но, как признавался попечитель Виленского учебного округа Сергиевский, по его идейным лекалам «как просветительский и образовательный форпост, который будет служить отпором польскому католицизму».

Из библиотек края были изъяты все антирусские пропагандистские книги и брошюры, в массовом порядке ввозились и издавались на месте православные духовные работы, книги по истории и культуре России.

В Вильну был приглашён представитель западнорусизма Ксенофонт Говорский и было перенесено из Киева его издание «Вестник Юго-Западной и Западной России» под новым названием «Вестник Западной России».

13

https://img-fotki.yandex.ru/get/120455/199368979.28/0_1dfac0_1e895d13_XXXL.jpg

Иван Иванович Матюшин с рис. П. Ф. Бореля.
Портрет графа Михаила Николаевича Муравьева.
Гравюра.

Восстановление православного характера края

Особым направлением деятельности Муравьёва было возрождение православного характера Северо-Западного края.

В укреплении православия как древнейшей и господствующей религии губернатор видел укрепление общерусского элемента и прочное умиротворение края.

Несмотря на то, что на Полоцком церковном соборе в 1839 году по инициативе епископа Иосифа (Семашко) все униаты (к которым относилось большинство населения края) были воссоединены с православием, положение приходов было тяжёлым.

Как правило, они оставались весьма бедными и материально зависимыми от враждебно настроенных польских помещиков, а уровень подготовки местных священников во многом оставлял желать лучшего.
Нередко даже основные молитвы бывшие униатские священники знали на польском языке лучше, чем на церковнославянском или «простом» (белорусском) языке.

В плачевном состоянии находились православные храмы, значительно уступавшие католическим по величине, убранству и количеству.

Доминирующее практическое положение католической церкви и смешение обрядностей продолжаи оказывать сильное влияние на бывших униатов, способствовали их дальнейшему окатоличиванию и ополячиванию, а также являлись опорой антироссийской политической пропаганды.

В 1857 году, занимая пост министра государственных имуществ, Муравьев издал распоряжение о государственном финансировании строительства «в казённых имениях Северо-Западного края» 36 новых храмов и ремонте 56 существующих.

После назначения губернатором края начал контролировать процесс этих ранее запланированных работ.

12 (25) июля 1864 года учредил в крае церковные советы.

19 (31) октября 1864 года в циркуляре потребовал точных сведений о состоянии православных церквей края, и в процессе расследования оказались выявлены нецелевые расходования этих средств.
Администрацией Муравьёва был разработан план по обновлению действующих и возведению новых православных церквей. При содействии Помпея Батюшкова по инициативе Муравьёва был образован губернский церковно-градостроительный комитет, который занялся восстановлением и строительством православных храмов по типовым проектам.
При строительстве обращали внимание на то, чтобы возводимые храмы как по внешнему, так и по внутреннему виду были похожи на российские, поскольку местная архитектура православных храмов испытала на себе очень сильное влияние католического, униатского и отчасти протестантского храмостроительства.

Была перестроена в русско-византийском стиле древняя Никольская церковь (в архитектурном облике которой до того сохранялись черты готики и барокко), заново отстроены из руин Пречистенский собор и Пятницкая церковь в Вильне, другие храмы в Литве и Белоруссии.
При церквях образовывались церковные братства, наследники традиций XVI—XVII веков.
В поддержку православного духовенства Белоруссии священникам увеличили жалованье до 400 рублей в год.
Представителям духовенства, пострадавшим от мятежников, из государственной казны было выделено 42 тысячи рублей для оказания помощи.

Ликвидируя создавшийся за последние два века острый дисбаланс в церковных строениях, администрацией Муравьёва был закрыт 191 католический храм, 32 прихода и 52 каплицы.

Был издан указ о недопустимости посещения православными католических богослужений, а также употребления на православных богослужениях польских молитвенников.

В то же время в центральной России было заказано большое число православных молитвенников, которые по низким ценам распространялись среди населения.

Графу Муравьёву принадлежит ещё одна особая инициатива в области веры, способствовавшая укреплению духовной связи белорусов с православием.
Генерал-губернатор распорядился приобрести 300 тысяч православных наперсных крестиков для населения и раздать их бесплатно жителям по 135 на каждый приход.
Этот духовный почин нашёл очень широкую поддержку среди российского общества.
Дворяне, купцы, простые люди жертвовали средства на приобретение крестиков разной величины для белорусов.
Купец первой гильдии Комиссаров передал один миллион крестиков.
Также деньги на эту акцию шли за счёт штрафов, наложенных на польских помещиков и ксёндзов за участие в мятеже.

Отмечается, что уже к концу 1864 года почти все православные крестьяне Северо-Западного края имели на себе кресты, приняв их с большим энтузиазмом.

Наряду с крестиками, среди населения по низким ценам распространялись православные иконы, а также лубочные изображения религиозно-нравственного и патриотического содержания.

14

Общественный резонанс

Успехи Муравьёва, несмотря на поток критики из некоторых либеральных петербургских салонов, произвели в России большое впечатление.

В мае и июле 1864 года государь лично посетил Вильну и на смотре войск отдал честь Михаилу Николаевичу — беспрецедентный жест на тот момент.

Патриотически настроенная интеллигенция и чиновники, от влиятельного публициста Михаила Каткова до военного министра Дмитрия Милютина и министра государственных имуществ Александра Зеленого, горячо поддерживали преобразования Муравьёва.

Тем не менее, по мере налаживания мирной жизни в крае становилась всё сильнее позиция сторонников диалога с поляками.

Одним из главных адвокатов такого курса был брат императора, бывший наместник Царства Польского Константин Николаевич, при котором и разгорелось восстание. Он лично враждовал с Муравьёвым после того, как тот даже не пожелал с ним встретиться в Вильне при его возвращении в Петербург.
Вновь смягчил свою позицию по отношению к полякам и колеблющийся министр иностранных дел Александр Горчаков.

По инициативе Помпея Батюшкова и Антонины Блудовой петербургская аристократия собирала подписи под приветственным адресом по случаю вручения Михаилу Муравьёву иконы Архистратига Михаила. Губернатор Петербурга А. А. Суворов отказался, назвав публично Муравьёва «людоедом». Ответ последовал от Тютчева в виде язвительного стихотворения («Гуманный внук воинственного деда…»). Аналогичное послание (с тем же выводом, согласно которому А. В. Суворов, в отличие от внука, подписал бы адрес Муравьёву) посвятил губернатору и Пётр Андреевич Вяземский.

Резиденцией Муравьёву в Вильне служил генерал-губернаторский дворец.

По личной просьбе уволен с должности генерал-губернатора, 17 (29) апреля 1865 года получил титул графа с правом писаться «граф Муравьёв-Виленский».
Император предоставил Муравьёву право самому выбрать своего преемника в Северо-Западном крае.
Выбор Муравьёва пал на Константина Петровича Кауфмана, прославившегося позже в качестве героя Туркестана.

15

http://forumupload.ru/uploads/0019/93/b0/5/880119.jpg

Михаи́л Никола́евич Муравьёв-Виленский (1 (12) октября 1796, Москва, Российская империя — 31 августа (12 сентября) 1866, Санкт-Петербург, Российская империя) — русский государственный деятель, генерал от инфантерии (1856), после 1865 года — граф Муравьёв-Виленский.

Выходец из древнего дворянского рода, известного с XV века.

Родился в имении Сырец Санкт-Петербургской губернии (по другим данным — в Москве).

Получил хорошее домашнее образование.

Его отец Николай Николаевич Муравьёв — общественный деятель, основатель школы колонновожатых, выпускниками которой являлись офицеры Генерального штаба.

Мать Александра Михайловна Мордвинова (1770—1809).

Братья:

Александр Николаевич Муравьёв (1792—1864) декабрист;
Николай Николаевич Муравьёв-Карский (1794—1866) военный и государственный деятель;
Андрей Николаевич Муравьёв (1806—1874) духовный писатель.

Жена — Шереметева Пелагея Васильевна (1802—1871), дочь отставного гвардии капитан-поручика (1818), сестра жены декабриста И. Д. Якушкина.

Дети:

Николай (Муравьёв-Ковенский) (1820—1869), генерал-майор, вятский губернатор (1857—1859), рязанский губернатор (1859—1862);
Леонид (1821—1881), член консультации Министерства юстиции и член общего присутствия провиантского департамента Военного министерства, герольдмейстер;
Василий (1824—1848), штабс-капитан;
Софья (1833—1880, замужем за полковником Кавалергардского полка, егермейстером С. С. Шереметевым).

В 1809 году поступил в Московский университет на физико-математический факультет, где в возрасте 14 лет основал «Московское общество математиков», целью которого являлось распространение в России математических знаний путём бесплатных публичных лекций по математике и военным наукам. Читал лекции по аналитической и начертальной геометрии, не преподававшихся в университете.

В декабре 1811 года поступил в школу колонновожатых, блестяще сдав экзамен по математике академику Гурьеву. Был назначен дежурным смотрителем над колонновожатыми и преподавателем математики, а затем экзаменатором при Главном штабе.

27 января (8 февраля) 1812 произведён в звание прапорщика свиты его императорского величества по квартирмейстерской части.

В начале марта 1812 года военный министр Барклай-де-Толли выехал в Вильно для командования 1-й Западной армией, а 30 марта (11 апреля) 1812 туда отправился и прапорщик Муравьёв, прикомандированный к начальнику штаба Западной армии графу Л. Л. Беннигсену.

В возрасте 16 лет участвовал в Бородинской битве, был тяжело ранен на батарее Н. Н. Раевского и едва не погиб. В Нижнем Новгороде благодаря заботам отца и доктора Мудрова быстро поправился.

В начале 1813 года был направлен в российскую армию, которая в то время находилась за границей. Принимал участие в битве под Дрезденом.

16 (28) августа 1813 произведён в подпоручики.

В связи с состоянием здоровья в 1814 году возвратился в Петербург и в августе этого же года был назначен в гвардейский Генеральный штаб. Его прошение об отставке император не удовлетворил, в связи с чем, немного подлечившись, он снова вернулся на службу.

В 1814—1815 годах дважды направлялся с особыми поручениями на Кавказ.

В марте 1816 года произведён в поручики, в ноябре 1817 года — в штабс-капитаны.

Член тайных обществ «Священная артель» (1814), «Союз спасения» (1817), «Союз благоденствия», являлся членом Коренного совета, один из авторов его устава, участник Московского съезда 1821 года.

После выступления лейб-гвардии Семёновского полка в 1820 году отошёл от революционной деятельности, вероятно, испугавшись за свою судьбу.

28 марта (9 апреля) 1820 произведён в капитаны, а в апреле 1820 года переведён в звании подполковника в свиту императора по квартирмейстерской части.

7 (19) ноября 1820 вышел в отставку по состоянию здоровья и поселился в имении Лузинцы Смоленской губернии.

Во время двухлетнего голода организовал мирскую столовую, обеспечивая пищей до 150 крестьян ежедневно, побудил дворянство обратиться к министру внутренних дел графу Кочубею с просьбой о помощи крестьянам.

Являлся членом тайных обществ «Священная артель»  (1814), «Союз спасения» (1817) , «Союз благоденствия» , членом Коренного совета, одним из авторов его устава , участником Московского съезда 1821 года.

После выступления лейб-гвардии Семёновского полка в 1820 году отошёл от революционной деятельности.

В 1820 году был произведён в капитаны, позже переведён в звании подполковника в свиту императора по квартирмейстерской части. В конце года вышел в отставку по состоянию здоровья и поселился в имениях Хорошково и Лузинцы Смоленской губернии, где стал вести жизнь помещика.

Во время двухлетнего голода организовал мирскую столовую, обеспечивая пищей до 150 крестьян ежедневно, побудил дворянство обратиться к министру внутренних дел графу Кочубею с просьбой о помощи крестьянам.

В январе 1826 года Муравьёв был арестован по делу декабристов и заключён в Петропавловскую крепость, однако вскоре по распоряжению Николая I освобождён с оправдательным аттестатом и в июле зачислен на службу с определением в армию.

Исследователь Сергей Ананьев прослеживает в 1820-е годы появление у Муравьёва склонности к ксенофобии, «первоначально по отношению к „немцам“, а позже к полякам». По мнению автора, тогда же сформировались его консервативные убеждения, проявившиеся отказом следовать за радикальными членами «Союза благоденствия» и выходом из декабристского движения. При этом Ананьев отмечает, что декабристская деятельность подарила ему опыт в революционно-конспиративном деле, что дало ему возможность успешно подавлять работу революционных организаций 1863—1866 годов. 

По распоряжению царя 14 (26) июня 1826 освобождён с оправдательным аттестатом и в июле 1826 года зачислен на службу с определением в армию.

В январе 1827 года представил Николаю I записку об улучшении местных административных и судебных учреждений и ликвидации в них взяточничества.

27 апреля (9 мая) 1827 переведён в Министерство внутренних дел.

С 12 (24) июня 1827 — витебский вице-губернатор, коллежский советник.

С 15 (27) сентября 1828 — могилёвский губернатор, с 17 (29) января 1830 — статский советник.

22 декабря 1830 (3 января 1831) подал записку о необходимости распространения российской системы образования в учебных заведениях Беларуси и Литвы. По его представлению 1 (13) января 1831 вышел указ царя об отмене Литовского статута, закрытии Главного трибунала и подчинении жителей Беларуси и Литвы общеимперскому законодательству, введении русского языка в судопроизводстве.

Во время восстания 1830—1831 годов являлся генерал-квартирмейстером и генерал-полицмейстером при главнокомандующем Резервной армией графе П. А. Толстом, принимал участие в разгроме повстанческого движения в Витебской, Минской и Виленской губерниях. Занимался ведением следственных дел над повстанцами и организацией гражданского управления на землях Беларуси.

29 августа (10 сентября) 1831 в своей третьей записке предложил закрыть Виленский университет как «рассадник вольнодумства и непокорности».

24 августа (5 сентября) 1831 последовал приказ о назначении гродненским гражданским губернатором. 18 (30) декабря 1832 произведён в генерал-майоры.

Князь-республиканец П. В. Долгоруков писал о том, что приехавший в Гродно Муравьёв     узнал, что один из местных жителей спросил у одного из чиновников: «Наш новый губернатор родственник ли моему былому знакомому Сергею Муравьёву-Апостолу, который был повешен в 1826 году?» Муравьёв вскипел гневом (кажется, было не из-за чего) и сказал: «Скажите этому ляху, что я не из тех Муравьёвых, что были повешены, а из тех, которые вешают».

Будучи губернатором, снискал себе репутацию «истинно русского человека» и беспощадного истребителя крамолы, чрезвычайно жёсткого и грубого администратора.

Приложил максимум усилий для ликвидации последствий восстания 1830—1831 годов и русификации губернии. Так, сослал в Сибирь князя Р. Е. Сангушко (муж Н. Потоцкой, возлюбленной М.С. Лунина - AWL). Перед отправкой последнего привели в губернаторский дом, где с него сорвали мундир, а губернатор плюнул ему в лицо.

3 (15) декабря 1832 уволил директора училищ А. Суходольского.

После весенних беспорядков 1833 года в Гродненской доминиканской гимназии по решению губернатора были арестованы учитель математики ксёндз Лясковский и 2 ученика второго класса. Ксёндз Зеленко был сослан в «отдалённые местности империи». Дело завершилось упразднением Гродненского доминиканского монастыря с существующей при нём гимназией.

В июле 1833 года утвердил приговор военного суда о повешении командира партизанского отряда М. Воловича.

В апреле 1834 года в присутствии губернатора произошло торжественное открытие Гродненской гимназии, куда были назначены учителями лица русского происхождения из числа выпускников Главного педагогического института.

Оказывал самое энергичное содействие епископу И. Семашко в деле восстановления иконостасов в униатских церквах, лично посетил Жировичский монастырь и семинарию.

Благодаря его содействию в Гродненской Коложской церкви уже в 1833—1834 годах в церковном богослужении участвовал дьякон и совершались православные обряды, приучая униатское население к возвращению в лоно православной церкви. В 1833 году подал записку о необходимости обеспечения духовенства из казны, повышении им жалования в 2 раза, улучшении жилищных и бытовых условий жизни.

В 1834 году после очередного обращения в Министерство внутренних дел в Гродно была открыта публичная библиотека.

В 1835 году произошло упразднение Черлёнского базилианского монастыря, а его функции переданы приходу Софийского собора в Гродно. Также были упразднены 18 малолюдных приходов.

В январе 1835 года Муравьёв встречался в Гродно со своим племянником прапорщиком М. Бакуниным, сосланным за проступок в Западный край. Разрешил ему работать со своим архивом, в результате чего Бакунин написал «Материалы до Литвы и до губерний, от Польши возвращённых, касающиеся. Из документов М. Н. Муравьёва. 1835 года, 30 января, г. Гродна».

Указом Николая I от 12 (24) января 1835 назначен военным губернатором Курска и курским гражданским губернатором, с 1839 года — директор Департамента податей и сборов.

9 (21) августа 1842 — сенатор, тайный советник, управляющий Межевым корпусом на правах главного директора и попечитель Константиновского межевого института.

22 мая (3 июня) 1849 ему было присвоено звание генерал-лейтенанта.

С 1 (13) января 1850 — член Государственного совета.

В 1850—1857 годах — вице-председатель Императорского русского географического общества.

С 28 августа (9 сентября) 1856 — генерал от инфантерии.

24 ноября (6 декабря) 1856 назначен председателем Департамента уделов Министерства двора и уделов, 17 (29) апреля 1857 — министром государственных имуществ. В это время выступил как сторонник сохранения крепостного права, увеличил сумму оброка для государственных крестьян.

С 3 (15) января 1857 являлся членом Главного комитета по крестьянскому делу, в котором приложил немало усилий для замедления хода реформ.

С 1 (13) ноября 1857 — член Комитета остзейских дел по реформе землевладения в Остзейском крае.

С декабря 1857 года — почётный член Российской академии наук.

11 (23) декабря 1862 уволен в отставку.

Виленский период

С 1 (13) мая 1863 Муравьёв назначен виленским, гродненским, ковенским и минским генерал-губернатором, командующим войсками Виленского военного округа, главным начальником Витебской и Могилёвской губерний, вскоре под его власть перешла часть Августовской губернии) с чрезвычайными полномочиями. Гродненский историк Е. Ф. Орловский писал:

Невзирая на свои 66 лет от роду работал до 18 часов в сутки, принимая доклады с 5 часов утра. Не выходя из своего кабинета, он управлял 6-ю губерниями; и ещё как искусно управлял!

Видя причины восстания в сопротивлении польских помещиков крестьянской реформе, принял меры к её осуществлению в Северо-западном крае и одновременно секвестировал имения, облагал контрибуцией и штрафами неблагонадежных лиц, то есть помещиков католического вероисповедания. Проводил политику радикальной русификации Северо-западного края, включающую запреты на периодическую печать и театральные постановки на польском языке, вообще использование польского языка в общественных местах, также запреты на государственную службу для лиц католического вероисповедания, привлечение повышенными окладами чиновников, педагогов, священников из внутренних губерний России.

Особое направление деятельности Муравьёва — обновление действующих и восстановление из развалин православных церквей для восстановления, в его представлении, исконно православного характера края. По его инициативе была перестроена в «русско-византийском стиле» древняя Никольская церковь (в архитектурном облике которой до того сохранялись черты готики и барокко), заново отстроены из руин Пречистенский собор и Пятницкая церковь в Вильне, другие храмы в Литве и Белоруссии.

Для доказательства исконно русского и православного характера края по инициативе Муравьёва в начале 1864 года была учреждена Виленская комиссия для разбора и издания древних актов. По инициативе Помпея Батюшкова и Антонины Блудовой петербургская аристократия собирала подписи под приветственным адресом по случаю вручения М. Н. Муравьёву, успешно подавившему польское восстание, иконы Архистратига Михаила. Губернатор Петербурга А. А. Суворов отказался, назвав публично Муравьева «людоедом».

Ответ последовал от Тютчева в виде язвительного стихотворения («Гуманный внук воинственного деда…»).

Ф.И. Тютчев Его сиятельству А. А. Суворову

Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
Назло врагам — их лжи и озлобленью,
Назло — увы — и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
12 ноября 1863

Муравьёв принимал решительные меры по подавлению революционных выступлений. Так, за содействие населения повстанцам были сожжены деревни Яворовка под Белостоком и Щуки в Гродненской губернии, выселены семьи казённых крестьян деревень Крашкле Лидского уезда и Шумы Гродненского уезда. Направил свои усилия на «стирание следов полонизации края» и русификацию белорусских земель, на ослабление католической и усиление православной церквей (в Гродненской губернии на ремонт и строительство церквей выделил более 178 тысяч рублей), на введение российской администрации.

За 2 года было казнено 128, сослано на каторгу 972 и на поселение в Сибирь 1 427 человек.
Закрыты 191 католический монастырь, 32 прихода и 52 каплицы.

Шляхта, получившая из Герольдии свои документы, не утверждённые в дворянство, записывалась в однодворцы и граждане городов и селений. Дворянская недвижимость была обложена 10%-ным налогом с доходов.

Известный русский мыслитель И. Л. Солоневич так говорил о ситуации в Белоруссии и роли в ней Муравьёва:

Край, — сравнительно недавно присоединенный к Империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа и интересы России… Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии — даже без пролетариата и ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Гр. Муравьев не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции

Уволен с должности генерал-губернатора, 17 (29) апреля 1865 получил титул графа с правом писаться «граф Муравьёв-Виленский», население же Литвы и Беларуси называло его Муравьёв-вешатель.

14 (26) мая 1864 подал записку Александру II, в которой выступил с программой русификации земель Беларуси и Литвы.

Резиденцией Муравьёву в Вильне служил генерал-губернаторский дворец.

В 1898 году перед дворцом был воздвигнут памятник Муравьёву (эвакуирован в 1915 году). В кордегардии дворцового ансамбля с 1906 года действовал Музей М. Н. Муравьёва, открытый к 100-летию со дня рождения и 40-летию со дня смерти.

Русский писатель и общественный деятель И. П. Корнилов писал:

Дорогое для истинно русских людей имя М. Н. Муравьёва, восстановившего в 1863 году в Северо-Западном крае достоинство и честь русского имени и возбудившего в древнем православном крае русскую культурную жизнь, было предметом злобы и чёрной клеветы для всех врагов России.…Непростительно, что русские историки пренебрегали своим нравственным долгом и оставляли без внимания изучение крупнейшего события минувшего столетия — созданную М. Н. Муравьёвым и прожившую, к несчастию, менее пяти лет русскую народно-государственную систему управления Западною Россиею и Литвой.

Ф.И. Тютчев Памяти графа М.Н. Муравьёва

На гробовой его покров Мы,
вместо всех венков, кладём слова простые:
Не много было б у него врагов,
Когда бы не твои, Россия.
2 сентября 1866

В апреле 1866 года был назначен председателем Верховной комиссии по делу о покушении на царя Д. Каракозовым.

В это время, тщетно пытаясь спасти свой журнал «Современник» от закрытия, Н. А. Некрасов после обеда в Английском клубе продекламировал Муравьёву посвящённые ему хвалебные стихи («Бокал заздравный поднимая»). На участь журнала и вообще на отношение правительства к общественным деятелям в обстановке после покушения на императора этот поступок не повлиял, а лишь испортил в глазах либеральной общественности репутацию Некрасова.

Умер 31 августа (12 сентября) 1866 в Санкт-Петербурге, немного не дожив до казни Каракозова.
Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

16


Судьба виленского памятника

В 1898 году в Вильно  Михаи́лу Никола́евичу Муравьёву-Виленскому  был установлен памятник, а в Гродно его именем названа церковно-приходская школа.

После провозглашения независимости Польши и включения Вильно в её состав в начале 1920-х годов польские власти устроили максимально возможное надругательство — из снесённого памятника Муравьёву в Вильно построили общественные городские туалеты. Минимум один из них был цел в 1990-х годах.

17

http://forumupload.ru/uploads/0019/93/b0/5/930735.jpg

Муравьёв (Виленский) Михаил Николаевич.

18

http://forumstatic.ru/files/0013/77/3c/87553.jpg

Фотография К.А.Фишера. Муравьёв-Виленский Михаил Николаевич. 1900-е гг.
Государственный Исторический Музей.


  О ранении МУРАВЬЁВА   Михаила Николаевича в Бородинском сражениии

Муравьев-Карсский Н.Н.:

Перед самой атакой кавалерии я находился с братом Александром в селении Горки, как прискакал с левого фланга с каким-то известием к главнокомандующему от Семеновского полка князь Голицын Рыжий, состоявший адъютантом при Бенингсене. Бурка его была в крови; обратившись к нам, он сказал, что эта кровь брата нашего Михайлы, которого сбило с лошади ядром. Голицын не знал только, жив ли брат остался или нет. Не выражу того чувства, которое поразило нас при сем ужасном зрелище и вести. Мы поскакали с Александром на левый фланг по разным дорогам, и я скоро потерял его из виду. Встревоженный участью брата, который представлялся мне стонущим среди убитых, я мало обращал внимания на ядра, которые летали, как пули; осматривал груды мертвых и раненых, спрашивал всех, но не нашел брата и ничего не мог о нем узнать. Вдруг показалась впереди пыль и французская конница, которая неслась в атаку. За собою я увидел кирасирскую дивизию, спешившую в бой; но едва полки успели на всем скаку выстроиться, как люди и лошади у нас стали валиться, поражаемые неприятельскими ядрами. Столкнулись конницы, и завязалось кавалерийское дело, про которое я выше писал.
Участь брата Михайлы тревожила меня. Если его не успели вынести с поля сражения до сей схватки, то, наверное, не мог он уже быть в числе живых; если же успели, то его надобно было искать в Татарках. Следуя за ранеными, я спустился в лощину, по коей тянулись они вереницей и куда попадали только неприятельские гранаты, добивавшие их осколками своих взрывов. По всей лощине стояли лужи крови, среди коих многие из раненых умирали в судорожных страданиях. В таком же положении находилось множество лошадей, боровшихся со смертью. Картина ужасная! Стон и вопль смешивались со свистом перелетавших ядер и лопавшихся гранат. Истребление человеческого рода на сем месте изображалось во всей полноте, ибо ни одного целого человека и необезображенной лошади тут не было видно.
...
Выехав на большую дорогу, я поворотил вправо к Татаркам, но никто о брате ничего не знал; люди наши, однако, говорили, что видели как будто его сидевшим саженях в 30 от большой дороги. Александр возвратился с левого фланга и также не нашел брата; он далее меня ездил, ибо я поравнялся только с Раевского батареей, он же доезжал до конца левого фланга.....
...
27 августа брат Александр до рассвета снова отправился на поле сражения отыскивать тело Михайлы. Он проехал за нашу цепь, объездил все поле и не нашел брата.
....
Мы полагали брата Михайлу убитым; но в надежде еще найти его Александр на всякий случай выпросил у Вистицкого позволение ехать в Москву, чтобы искать брата по дороге между множеством раненых, которых везли на подводах. Так как мы во всем терпели недостаток, то мы положили с Александром, чтоб мне отпроситься в деревню князя Урусова, село Осташево, чтобы взять оттуда несколько лошадей и продовольствия и, если бы оказалось возможным, то и денег. Село сие лежит в 35 верстах от Бородина и 41 – от Можайска. Вистицкий отпустил меня 27-го числа ввечеру. Я отправился один верхом рысью, но, отъехав верст 8, встретил казачий пост, который меня не пустил далее, говоря, что он имеет строгое приказание никого не пропускать по этой дороге, потому что неприятель ее уже занял, что было справедливо; ибо тут же приведены были пленные французы разъездом казаков, от которых я узнал, что они взяли пленных в селе Бражникове, отстоящем от нашей деревни (бывшей князя Урусова) на одну версту. Итак, я возвратился ночью назад.
В наше село Осташево (или Александровское) заходило человек 60 французских мародеров, которые побили стекла в доме, сорвали с биллиарда сукно и поколотили управителя, но более ничего не могли сделать; потому что крестьяне, собравшись, часть их выгнали, а другую, по истязанию, убили.
28-го рано поутру мы снова отправились отыскивать брата Михайлу; ехали медленно, среди множества раненых, и всех расспрашивали, описывая им приметы брата; но ничего не узнали. Наконец, подпоручик Хомутов, который мимо ехал, сказал нам, что он 27-го числа видел брата Михайлу жестоко раненным на телеге, которую вез московский ратник, и что брат поручил ему известить нас о себе. Равнодушие товарища Хомутова, не известившего нас о том накануне, заслуживало всякого порицания, и он не миновал упреков наших. Мы продолжали путь свой и разыскания. Проезжая через селения, один из нас заходил во все избы по правой стороне улицы, а другой по левой; но в этот день мы его не нашли. Я остался ночевать в главной квартире; Александр же поехал далее.
.....
29-го числа я отправился в Москву. В горестном положении увидел я столицу. Повсюду плач и крик, по улицам лежали мертвые и раненые солдаты. Жители выбирались из города, в коем проявлялись уже беспорядки; везде толпился народ. Я прискакал в дом князя Урусова, полагая найти там отца и братьев. Старый кучер подъехал ко мне испуганный и, не узнав меня, принял лошадь. Я вбежал с шумом, но Александр, встретив меня, остановил:
– Тише, тише, – сказал он, – Михайла умирает; у него антонов огонь показался, и теперь ему операцию делают.
Осторожно вошедши в батюшкин кабинет, я увидел брата Михайлу, лежащего на спине. Доктор Лемер (Lemaire) вырезывал ему снова рану и пускал из нее кровь. Михайла узнал меня, кивнул головой, и во все время мучительной операции лицо его не изменилось. Приятель его Петр Александрович Пустрослев тут же находился. Дом был уже почти совсем пуст. Князь Урусов выехал с батюшкой в Нижний Новгород, куда все московское дворянство укрылось. В доме оставалось только несколько слуг наших и те вещи, которые не могли вывезти в скорости. Я вышел из комнаты раненого.
Лемер, окончив операцию, подал нам некоторую надежду на выздоровление брата, впрочем, очень малую. Ввечеру Александр рассказал мне случившееся с Михайлой, по его собственным словам. Во время Бородинского сражения Михайла находился при начальнике Главного штаба Бенингсене на Раевского батарее, в самом сильном огне. Неприятельское ядро ударило лошадь его в грудь и, пронзив ее насквозь, задело брата по левой ляжке, так что сорвало все мясо с повреждением мышц и оголило кость; судя по обширности раны, ядро, казалось, было 12-фунтовое. Брату был тогда 16-й год от роду. Михайлу отнесли сажени на две в сторону, где он, не известно сколько времени, пролежал в беспамятстве.
Он не помнил, как его ядром ударило, но, пришедши в память, увидел себя лежащим среди убитых. Не подозревая себя раненым, он сначала не мог сообразить, что случилось с ним и с его лошадью, лежавшей в нескольких шагах от него. Михайла хотел встать, но едва он приподнялся, как упал и, почувствовав тогда сильную боль, увидел свою рану, кровь и разлетевшуюся вдребезги шпагу свою. Хотя он очень ослаб, но имел еще довольно силы, чтобы приподняться и просить стоявшего подле него Бенингсена, чтобы его вынесли с поля сражения. Бенигсен приказал вынести раненого, что было исполнено четырьмя рядовыми, положившими его на свои шинели; когда же они вынесли его из огня, то положили на землю. Брат дал им червонец и просил их не оставлять его; но трое из них ушли, оставив ружья, а четвертый, отыскав подводу без лошади, взвалил его на телегу, сам взявшись за оглобли, вывез его на большую дорогу и ушел, оставив ружье свое на телеге. Михайла просил мимо ехавшего лекаря, чтобы он его перевязал, но лекарь сначала не обращал на него внимания; когда же брат сказал, что он адъютант Бенингсена, то лекарь взял тряпку и завязал ему ногу просто узлом. Тут пришел к брату какой-то раненый гренадерский поручик, хмельной и, сев ему на ногу, стал рассказывать о подвигах своего полка. Михайла просил его отслониться, но поручик ничего слышать не хотел, уверяя, что он такое же право имеет на телегу, при сем заставил его выпить водки за здоровье своего полка, от чего брат опьянел. Такое положение на большой дороге было очень неприятно. Мимо брата провезли другую телегу с ранеными солдатами; кто-то из сострадания привязал оглобли братниной телеги к первой, и она потащилась потихоньку в Можайск. Брат был так слаб и пьян, что его провезли мимо людей наших, и он не имел силы сказать слова, чтобы остановили его телегу.
Таким образом привезли его в Можайск, где сняли с телеги, положили на улице и бросили одного среди умирающих. Сколько раз ожидал он быть задавленным артиллерией или повозками. Ввечеру московский ратник перенес его в избу и, подложив ему пук соломы в изголовье, также ушел. Тут уверился Михайла, что смерть его неизбежна. Он не мог двигаться и пролежал таким образом всю ночь один. В избу его заглядывали многие, но, видя раненого, уходили и запирали дверь, дабы не слышать просьбы о помощи. Участь многих раненых!
Нечаянным образом зашел в эту избу лейб-гвардии Казачьего полка урядник Андрианов, который служил при штабе великого князя. Он узнал брата и принес несколько яиц всмятку, которые Михайла съел. Андрианов уходя написал мелом по просьбе брата на воротах "Муравьев 5-й".
Ночь была холодная; платье же на нем изорвано от ядра. 27-го поутру войска наши уже отступали чрез Можайск, и надежды к спасению казалось никакой более не оставалось, как неожиданный случай вывел брата из сего положения. Когда до Бородинского сражения Александр состоял в ариергарде при Коновницыне, товарищем с ним находился квартирмейстерской части подпоручик Юнг, который пред сражением заболел и уехал в Можайск. Увидя подпись на воротах, он вошел в избу и нашел Михайлу, которого он прежде не знал; не менее того долг сослуживца вызвал его на помощь. Юнг отыскал подводу с проводником и, положив брата на телегу, отправил ее в Москву. К счастию случилось, что проводник был из деревни Лукино, князя Урусова. Крестьянин приложил все старание свое, чтобы облегчить положение знакомого ему барина, и довез его до 30-й версты, не доезжая Москвы.
Михайла просил везде надписывать его имя на избах, в которых он останавливался, дабы мы могли его найти. Александр его и нашел по этой надписи. Он тотчас поехал в Москву, достал там коляску, которую привез к Михайле, и, уложив его, продолжал путь. Приехав в Москву, он послал известить Пустрослева, который достал известного оператора Лемера; но когда сняли с него повязку, то увидели, что антонов огонь уже показался. Я приехал в Москву в то самое время, как рану снова растравляли.
Спустя несколько лет после сего Михайла приезжал в отпуск к отцу в деревню и отыскивал лукинского крестьянина, чтобы его наградить; но его не было в деревне: он с того времени не возвращался, и никакого слуха о нем не было; вероятно, что он погиб во время войны в числе многих ратников, не возвратившихся в дома свои. Я слышал от Михайлы, что в минуту, когда он, лежа на поле сражения, опомнился среди мертвых, он утешался мыслию о приобретенном праве оставить армию, размышляя, что если ему суждено умереть от раны, то и смерть сия предпочтительна тому, что он мог ожидать от усталости и изнеможения, ибо он давно уже перемогался. Труды его и переносимые нужды становились свыше сил. Если же ему предстояло выздоровление, то он все-таки предпочитал страдания от раны тем, которые он должен был чрез силы переносить по службе.[64] По сему можно судить о тогдашнем положении нашем! Мы с Александром были постарее Михайлы и от того могли лучше его переносить усталость и труды; но истощалось и наше терпение.
Приехав в Москву, я разделся, чего давно уже не удавалось мне сделать, и нашел себя в плохом положении. В Смоленске еще открылись у меня на ногах цинготные язвы. Хотя я их несколько раз сам перевязывал, но в Москве с трудом можно было отодрать присохшие бинты. Платье и белье были на мне совсем изорваны и покрыты насекомыми. Я переоделся и от того одного уже почувствовал облегчение. Однако денег у нас не было ни гроша, а надобно было отправить раненого брата в Нижний Новгород к отцу; надобно было ему достать в дорогу лекаря и снабдить кое-каким продовольствием. Я поехал к бывшему тогда в Москве полицеймейстеру Александру Александровичу Волкову, двоюродному брату отца. У него во всех комнатах лежали знакомые ему раненые гвардейские офицеры, за которыми он ухаживал. На просьбу взаймы денег он вынул бумажник и дал мне счесть, сколько их у него оставалось. Я нашел 120 рублей, и он мне отдал половину. С 60 рублями я возвратился домой. Александр со своей стороны также достал несколько денег, и мы отдали их Михайле.
Заложив оставшуюся в сарае коляску парой, мы отправили на ней раненого. За ним же ехала телега с поклажей, а за телегой шли оставшиеся дворовые люди: старики, бабы и ребятишки. Пустрослев также отправлялся в Нижний Новгород; он поехал вместе с братом и с ними известный врач того времени Мудров, который полюбил брата, лечил и спас его во второй раз от смерти. Александр проводил обоз сей верст 20 за Москву и там простился с Михайлой, не надеясь когда-либо с ним опять свидеться; потому что, когда сняли перевязку, то нашли, что антонов огонь вновь открылся. С тех пор я более ничего о нем не слышал до времени обратного занятия нами Вильны.
Муравьев-Карсский Н.Н.
- Собственные записки. 1811-1816 

19

https://img-fotki.yandex.ru/get/151498/199368979.28/0_1dfac3_fb53b5e6_XXL.jpg

Пелагея Васильевна Муравьёва, ур. Шереметева (1802-1871), жена М.Н. Муравьёва. Художник Томас Райт. 1843 г.

20

https://img-fotki.yandex.ru/get/172017/199368979.28/0_1dfacd_4b7dc712_XXXL.jpg

Склеп-часовня М.Н. Муравьёва на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в С.-Петербурге.


Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » МУРАВЬЁВ (Виленский) Михаил Николаевич.