Алфави́т Боровко́ва

Граф Пётр Станислав Войцех Алозий Мошинский в русских документах использовалось отчество Игнатьевич (польск. Piotr Stanisław Moszyński, 30 апреля 1800 года, Краков — 19 августа 1879 года, Краков) — польский общественный деятель, коллекционер и меценат, волынский губернский маршал дворянства в 1823—1826 годах.

Уроженец Сандомирского воеводства (имение отца Лонёв (польск.)русск.). Отец Гилярий-Игнацы Мошинский (1763—1827), мать — Зофия Ромишовская. Получил образование в школе монахов-цистерианцев в Копшивице, в Терезианской коллегии в Вене и Кременецком лицее. Состояние — 30 миллионов польских злотых.

С 1820 года состоял в Обществе тамплиеров. С 1821 наместник общества по Подольской губернии, сторонник сближения с Патриотическим обществом. С 1821 член провинциального совета Патриотического общества по Киевской, Волынской и Подольской губерниям. С 1823 года был предводителем дворянства в Волынской губернии.

В 1825 ездил в Луцк для организации пропаганды среди личного состава Литовского корпуса. В августе 1825 года в его доме в Житомире состоялись переговоры с представителями Южного общества декабристов. Арестован в Житомире 23 января 1826 года. 29 января доставлен адъютантом генерала Гогеля поручиком Лишиным в Петербург, заключён в Птропаловскую крепость. 19 марта отправлен в Варшаву в тюрьму Кармелитского монастыря. 2 февраля 1827 — вновь в Петропавловской крепости. 24 февраля 1829 года за участие в Народном патриотическом обществе был лишён титула, дворянства и сослан в Сибирь сроком на десять лет. С января 1830 в Тобольске. Оказывал поддержку малоимущим декабристам, в частности, обратился с просьбой к Бенкендорфу разрешить его жене, графине Мошинской, доставлять декабристу Василию Враницкому ежегодно по 1 тыс. рублей и такую ​​же сумму высылать его отцу, который жил в Праге.

В 1834 переведён в Симбирск, затем разрешено вернуться на Украину.
В 1840 переехал в Краков. Там занимался активной общественной и политической деятельностью.
В 1846 году был членом Повстанческого совета и председателем Национального совета Кракова.
В 1848 году был командиром галицийской Национальной гвардии.

В Кракове построил дом, в котором разместил для демонстрации свою богатую коллекцию, состоящую из обширной библиотеки, нумизматического материала и различных археологических артефактов. Этот дом был разобран в 80-е годы XIX столетия и на его месте сейчас находится Дворец Володковичей по улице Любич, дом 4.

Скончался 19 августа 1879 года и был похоронен на Раковицком кладбище (квартал 42).

Первая жена — Иоанна Яновна (урождённая ?), кузина Петра Мошинского. Была правнучкой Августа I и его фаворитки Анны Констанции фон Козель. В браке с 1818 года, развелась со ссыльным в 1833, вышла замуж за Станислава Юревича.
Дочь — Янина (1820 —1897), замужем за Юзефом Шембеком.
Вторая жена — Анна Малиновская (1820—1889).
Сын — Эммануэль (1843 — 17 февраля 1863), участник восстания, погиб в бою под Меховом.
Сын — Ежи (польск.)русск. (24 апреля 1847 — 1924), публицист и политик.
Дочь — Зофия, замужем за Волдзимежем Телецким.
Дочь — Мария, замужем за Зигмунтом Пусловским.
Дочь — Хелена, замужем за Иоахимом Ростворовским.

История Петра Мошинского (продолжение)

И тут, в ссылке в Тобольске, началась личная драма Мошинского – его жена Иоанна внезапно влюбилась в гусарского офицера Станислава Юревича и решила развестись с мужем. У католиков в то время, в отличие от православных, развод был разрешен – однако это тоже был процесс не совсем простой и быстрый, нужно было получать разрешение от консистории. Иоанна Мошинская решила пойти более быстрым и легким путем – воспользоваться правом на развод с государственным преступником. Каюсь – я ОЧЕНЬ плохо отношусь к женщинам, которые так поступили – и никакие доводы формата «мужья ведь тоже их счастья не составили» - меня не убеждают. В конце концов были ведь жены ссыльных, которые за мужьями в Сибирь не поехали, но дождались, вон жена Штейнгеля – супруги уже очень немолодые – дождалась мужа после тридцати лет ссылки (а он еще и в ссылке внебрачных детишек наплодил). Поступок же Иоанны вызывает стойкую неприязнь: у тебя муж добрый, умный, богатый, образованный, любит жену без памяти. И Тобольск – не край света, а вполне приличное место, и живет он там не бедно и не плохо. Да и выслан не на вечность, а по приговору на десять лет поселения – что же ты, красавица, такого мужика бросила? Но еще печальнее то, что эта коза Иоанна, увлекшись романом с гусарским офицером, бросила ребенка – подкинула дочку на руки старому отцу Мошинского, где она жила в имении практически без присмотра.

Еще не зная о разводе, Мошинский страшно переживал за ребенка и всячески пытался вырваться из ссылки, писал прошения на имя Николая I. Хлопотать за Мошинского опять взялся тобольский губернатор Александр Николаевич Муравьев (если вдруг кто не знает - родной брат Михаила Николаевича Муравьева, будущего "вешателя"), который обратился к своему тезке - родственнику и другу детства Александру Николаевичу Мордвинову, в то время – управляющему III отделением.
В письме к Мордвинову А.Н.Муравьев взывает к его отеческим чувствам и милосердию: «…Ты сам супруг, ты сам отец, и не нужно более, чтобы постигнуть всю силу сего бедствия… Петр Мошинский, как отец, обязан пещись о благосостоянии дитяти своего… Любезный брат, будь милостив, будь человеколюбив, прими живейшее участие в деле сем, проси почтеннейшего и добродетельного твоего начальника, чтобы он принял на себя ходатайство по просьбе Мошинского. Государь милосерд, он страждущим помогает…»

Благодаря хлопотам Муравьева, Мошинского перевели из Тобольска ближе к дому – под полицейский надзор в Симбирск, однако это еще не решало проблему. Здесь он оказался в ведении жандармского офицера Стогова, который оставил о драме Мошинского любопытные воспоминания.
«Пишет Дубельт : "Под твой надзор назначен бывший волынский губернский предводитель, граф Петр Мошинский . Облегчи его положение, что от тебя зависит". Является Мошинский, небольшого роста, с самым добрым и скромным выражением в лице; мне казалось, что его забила судьба, но нет, он таков от рождения; ему лет 35, плешив, хорошо образован. Сослан был в Тобольск за 14-е декабря . В первый же час я спросил его, чего он хочет? Он не вдруг отвечал:
- Я не знаю, чего я могу желать?.
- Какое ваше самое большое желание?
Он после признался мне, что ему очень забавно казалось, что какой-то подполковник так самонадеянно спрашивает, когда первые лица в государстве ничего не могли для него сделать, но отвечал:
- Мое желание одно - сблизиться с женою и дочерью.
- Ну, вот, видите ли, я через 4 месяца подвину вас к вашей семье, но с условием: вы должны всякий день непременно являться ко мне, дабы я не лгавши мог сказать, что я всякий день вижу вас. Я не всегда свободен, но вот вам комната, книги и трубка. Исполните вы, исполню и я.
Редкую почту не писал я о Мошинском и писал правду: что он вполне раскаялся, искренно предан государю и России, сознает глубоко безумие поляков и проч. Прогрессивные мои донесения выходили ладны, и я собирался повести атаку - выслать Мошинского на юг. Вдруг курьер: граф пишет, чтобы я употребил все искусство осторожно, но непременно убедить Мошинского подписать прилагаемую бумагу. Читаю. Это не более, не менее - согласие Мошинского на развод с своею женою. Граф оканчивает, что он надеется на мою деликатность и участие к положению Мошинского. Я даже не вдруг и сообразил, что мне делать.
Мошинский только и мечтал о счастии увидаться со своею семьею, а я должен - осторожно, деликатно, с участием, поднести для его подписи развод с любимою им женою! Прежде всего, я мысленно проклял всех полек (теперь пригляделся и не проклинаю). Не стану рассказывать, как я хитрил, подготовляя бедного Мошинского, но конец концов тот: несчастный, чтобы подписать, падал два раза в обморок, подписал и заболел. Желая сколько-нибудь вознаградить Мошинского, я каждую почту просил о переводе Мошинского на юг, добыл и послал свидетельство доктора, что необходим для него теплее климат. Ровно через три месяца со дня прибытия ко мне Мошинского он переведен в Чернигов, куда и выехала к нему дочь».

Не очень понятна связь Мошинского с заговорщиками по «Омскому делу». У организаторов заговора нашли, в числе прочего, письма и шифры, компрометирующие Мошинского и указывающие на его активное участие в подготовке заговора. Однако привлеченным к следствию Мошинскому и второму находящемуся в этот момент в ссылке в Тобольске аристократу – Роману Сангушко – удалось оправдаться (причем Сангушко был оправдан полностью, а Мошинский «оставлен в подозрении» под тайным надзором). (из формулировки приговора: «обращает на себя сильное подозрение по связи и личным сношениям с главными сообщниками заговора и по захваченной у сих последних переписке, в коей они называли Мошинского тайною пружиною, а возвращение его из Сибири относили к важнейшим переменам в их предприятии и расстройстве их общества» - это уже в момент, когда Мошинский был переведен в Симбирск, а затем в Чернигов). Нагаев, исследователь «Омского дела», указывает на то, что «аристократическая партия» сорвала планы омских заговорщиков (из-за своей дворянской ограниченности, конечно) – я не сторонник такого примитивного классового подхода, который был характерен для советской историографии, когда «степень революционности» оценивается по количеству крепостных душ. Из материалов омского следствия можно догадаться, что Мошинский если и не был сторонником немедленной сибирской революции, то во всяком случае не отказывался помочь заговорщикам своим кошельком и связями – просто, скорее всего, семейные проблемы занимали его в тот момент сильнее.

Таким образом, Мошинский воссоединился с дочерью в Чернигове («дочь его – предоброе дитя» - замечает Стогов). В 1839 году закончился официальный десятилетний срок ссылки Мошинского, по ходатайству того же Стогова он был переведен в Киев, где вскоре женился вторично на Анне Малиновской – дочери Киевского помещика Каэтана Малиновского, которая его была моложе на 20 лет. В жандармском рапорте отмечено: «Семейство имеет и находится при нем. Ведет себя весьма скромно». К этому времени его первая дочь, Юзефа Янина, успела выйти замуж за графа Шембека. Вероятно, Янина унаследовала легкомысленный характер своей мамаши, потому что Стогов пишет о ее браке так: «Явился граф Шенбок (так в тексте – РД); мне крайне не нравился, но какие-то старинные фамильные связи - дочь Мошинского вышла за Шенбока, который вскоре сделал ее несчастною, промотал ее одиннадцать тысяч душ крестьян и бросил ее, бедную!» - действительно, еще до ссылки Мошинский успел завещать дочери все свои волынские и подольские имения , и теперь Шембек распродавал поместья жены одно за другим. Вскоре после свадьбы и помилования, в 1840 году Петр и Анна Мошинские выехали в Краков. Перед отъездом Мошинский еще раз встретился со Стоговым:
«По симбирской привычке Мошинский аккуратно, всякое утро приходил пить кофе. Когда пришло помилование, он пришел ко мне утром и объявил, что уезжает, обнял меня и просил принять на память дружбы наследственный от бабушки фермуар стоимостью в несколько десятков тысяч рублей. Бриллианты блестящие меня не пленяли, но в средине был невиданный, огромный восточный густой изумруд. Любовь моя к этому камню, должно быть, родилась со мною; я полюбовался изумрудом, поцеловал Петра Мошинского и возвратил ему фермуар. Просьбы его, даже слезы, доказательства, что это не деньги, - ничего не помогло. Более я не видался с Мошинским. Получил от него письмо, он начинает: "родился графом, крестился графом, однако я графом никогда не был". Вот до чего обрусел человек: поляк и не хочет быть графом!»

В Кракове в течение следующих лет у Мошинских родилось пятеро детей – два сына и три дочери (см.также о судьбе потомков Мошинского здесь). В 1846 году Мошинский принял участие в Краковском восстании и затем недолгое время командовал Национальной гвардией – однако вскоре после этого отошел от всякой политической деятельности, зато продолжал активно заниматься меценатством и благотворительностью. В Кракове он открыл публичный доступ к своей богатейшей библиотеке и художественным собраниям (около 13 тысяч книг и старинных рукописей, около 30 тысяч гравюр), собранным им археологическим, нумизматическим коллекциям, собранию старинного оружия (известный художник Ян Матейко и другие художники часто пользовались оружием из коллекции Мошинского для своих картин). И, как и в прежние годы, давал щедрой рукой и помогал множеству людей. Умер Мошинский в 1879 году (пережив гибель старшего сына в 1863 году), жена Анна пережила его на десять лет.