Портрет Романа Михайловича Медокса.

"Сюжет для авантюрного романа". - О формировании на Ставрополье горского ополчения для участия в Отечественной войне 1812 года.

Почти невероятная история, которая могла стать отличным сюжетом для авантюрного романа, случилась в Кавказской губернии в 1812 году. История, о которой можно сказать: невероятно, но факт. Ибо достоверность событий подтверждают документы, хранящиеся как в Центральном государственном военно-историческом архиве, так и недавно обнаруженные в Государственном архиве Ставропольского края.

14 декабря 1812 года в город Георгиевск, в то время центр Кавказской губернии, прибыл молодой офицер в конногвардейском мундире. Появившись на приеме у вице-губернатора Врангеля (сам губернатор Я.М.Брискорн был болен), молодой человек представился адъютантом министра полиции генерала А.Д.Балашова, лейб-гвардии конного полка поручиком Соковниным и предъявил предписание, уполномочивающее его сформировать конный полк из горцев и следовать с ним в действующую армию для участия в войне с французами. Новенький мундир поручика, приятная наружность, светские манеры произвели на вице-губернатора положительное впечатление. Он приказал коменданту Георгиевска плац-майору Булгакову оказать Соковнину всяческое содействие в его сложной миссии. Врангель и Булгаков представили гостя влиятельным людям города, и вскоре слух о блестящем офицере из столицы разнесся по всему Георгиевску. Поручика наперебой приглашают в самые почтеннейшие дома, «старики» стремятся заручиться его поддержкой в Петербурге, молодежь от него в восторге.
Между тем пора было приниматься за дело. Вице-губернатор лично представил Соковнина командующему войсками Кавказской линии генерал-майору Портнягину. Военная выправка гвардии поручика и слухи о его связях в Петербурге произвели впечатление и на боевого генерала. К тому же идея создания конного полка из горцев была не нова. Ее пытались осуществить при императрице Елизавете Петровне, брались за это дело главноначальствующий в Грузии князь П.Д.Цицианов, главнокомандующий на Кавказской линии генерал-лейтенант Н.Ф.Ртищев – и все безуспешно. И вот является Соковнин, горячо взявшийся за претворение ее в жизнь. Конечно же, С.А.Портнягин принял живое участие в осуществлении «экстренного дела». Он возил поручика по кордону, ознакомил с обстановкой на пограничной линии и приказал издать прокламации к горским народам, агитируя вступить в ополчение.
Для успешного выполнения столь важного задания, с каким прибыл Соковнин на Кавказ, нужны были деньги, и поручик 28 декабря обращается в Кавказскую казенную палату с требованием: «По случаю экстренного дела, препорученного мне от Его Величества Государя Императора через министра полиции, представляя при сем оной палате курьер, полученный мною от министра финансов, прошу выдать мне десять тысяч рублей государственными ассигнациями и две тысячи рублей серебром». На сохранившемся в архиве документе подпись: «Поручик Соковнин». Современные графологи, наверно, отметили бы авантюрность характера подписанта: уж больно витиеватым был росчерк его пера. В подтверждение своих полномочий Соковнин действительно предъявил предложение, подписанное 24 ноября 1812 года министром финансов Д.А.Гурьевым, «немедленно отпустить все нужные суммы денег, числа коих по экстренности сделанного ему поручения означить невозможно».
Казенная палата было усомнилась в действительности подписи министра финансов, но вице-губернатор Врангель предложил палате требование Соковнина о выплате денег «без малейшего промедления выполнить».
Полученные десять тысяч рублей пошли на выплаты горским князьям, изъявившим желание воевать с Наполеоном. Генерал Портнягин выехал вместе с Соковниным на Линию и благодаря своему влиянию сумел склонить многих знатных горцев к вступлению в ополчение. Первыми явились на место сбора князья Бековичи-Черкасские, Росламбек и Араслан-Гирей – потомок Чингисхана. По их примеру стали съезжаться подвластные им уздени и дворяне. Сам С.А.Портнягин внес ради «исторического дела» 500 рублей и передал свою шашку, которая была торжественно вручена одному из горцев. Успех дела превзошел самые смелые ожидания, и вместо гвардейской сотни, о которой только мечтали прежде, появилась возможность отправить в действующую армию несколько тысяч отборной конницы. Собравшиеся горцы представляли собой впечатляющее зрелище. Красивые, стройные, блистающие дорогим вооружением, они совсем уже были готовы выступить в поход, когда «грянул гром».
В то время как Портнягин и Соковнин ездили по крепостям Кавказской линии, один из советников Казенной палаты Иван Хандаков стал сомневаться в том, что такое важное дело, как формирование горского ополчения, могло быть поручено столь юному офицеру. По предложению И.Хандакова министру финансов было направлено заявление, в котором сообщалось о выдаче денег Соковнину и спрашивалось «следует ли производить далее денежную выдачу поручику всякий раз, когда он того потребует, и в каком объеме».

Пришедший 15 января 1813 года ответ министра финансов произвел переполох в Георгиевске. Из Петербурга уведомляли, что ни о каком лейб-гвардии поручике, посланном на Кавказ «со специальной миссией», там и слыхом не слыхивали. Поступило распоряжение арестовать самозванца и отправить в столицу.
Оказалось, что настоящая фамилия Соковнина – Медокс. На допросах Медокс сначала выдавал себя за Всеволожского, затем за князя Голицына. На самом деле Роман Медокс, родившийся в Москве, был сыном выходца из Англии Майкла Джоржа Медокса, приехавшего в Россию в 1766 году.
Михаил Егорович Медокс (так стал он именоваться на русский манер) был прекрасным механиком. Среди экспонатов Оружейной Палаты Московского Кремля хранятся огромные диковинные часы его работы «Храм Славы», которые каждые три часа после боя играют старинный гимн «Гром победы, раздавайся». А в летопись российской культуры навсегда вписан его Петровский театр в Москве. Здание театра было построено в 1780 году всего за пять месяцев. Располагалось оно на углу Петровки и Петровской площади, поэтому театр и назывался Петровским. Партер театра, три яруса лож и две галереи могли принять 1500 зрителей. Это был один из самых больших в мире зрительных залов. Театр был доступен самым широким слоям московской публики. Билеты на галерею стоили по четвертаку – 25 копеек. Лучшие драматурги и композиторы почитали за честь увидеть исполнение своих произведений в Петровском театре. Денис Фонвизин доверил М.Медоксу поставить своего знаменитого «Недоросля». К сожалению, 8 октября 1805 года пожар уничтожил Петровский театр. Его обгоревший остов простоял на пепелище два десятилетия.
Михаил Медокс был не только искусным механиком и театральным антрепренером, но и отцом шести сыновей и шести дочерей. В русскую историю вошел Роман Михайлович Медокс. Он не имел отношения, как его отец к театру, но всю жизнь играл в реальной действительности Российской империи. Он был автором, режиссером и главным героем авантюрных спектаклей-мистификаций. И первый свой спектакль знаменитый авантюрист (недаром он включен в издание «100 великих авантюристов», вышедшее в 2004 году), разыграл на ставропольской земле.
Роман Медокс получил отличное образование, знал помимо русского латинский, немецкий, французский, английский, старославянский и даже несколько языков кавказских и сибирских народностей! Некоторое время он служил писарем в полиции. В начале войны 1812 года вступил в ополчение и в последнее время числился корнетом в отряде донского атамана Платова.
Георгиевское начальство поставило в тупик то, что на прежние запросы, посылавшиеся о Соковнине в Петербург, получались удовлетворительные ответы. Это недоумение разрешил сам Соковнин. При его аресте на вечере у командира Казанского пехотного полка полковника Дебу он взял перо и продемонстрировал, как искусно может подделывать подписи государя и министров. На допросах Соковнин-Медокс сознался, что на одной из промежуточных почтовых станций у него был сообщник, который задерживал посылаемые ранее запросы, а ответы он писал сам, подделывая подписи. Не удалось ему только перехватить послание И.Хандакова, которое стало роковым для Медокса и привело к провалу так успешно начатого им дела. Соковнин-Медокс заявил, что его намерения были самыми благими. Денежная отчетность действительно велась аккуратно. Деньги горцам он раздавал в присутствии комендантов, и никто не мог упрекнуть его в том, что полученные средства использовались им на личные цели. Напротив, следствием было установлено, что он даже истратил на затеянное дело свои три тысячи рублей. «Я хотел служить отечеству в смутные времена, - сказал Медокс Портнягину, - и если нарушал закон, то ничего не делал против своей совести. Наконец, меня легко проверить. Черкесы готовы к походу, и я советовал бы не распускать их». Но это не имело уже никакого значения. Р.Медокса под конвоем отправили в Петербург. Горское ополчение было распущено.
Из документов, хранящихся в архиве, узнаем, что происшествие имело неприятные последствия для лиц, невольно ставших соучастниками Медокса. Вице-губернатор Врангель был отстранен от должности. Главнокомандующий Кавказской линии генерал-лейтенант Н.Ф.Ртищев распорядился «как можно скорее пополнить в казну выданные десять тысяч рублей, истребовав их, не принимая никаких отговорок, от вице-губернатора Врангеля, генерал-майора Портнягина и от членов Казенной палаты, которые участвовали в противозаконном отпуске суммы и не донесли своему начальству».
Какова же дальнейшая судьба Романа Медокса? После случившегося он был помещен в Петропавловскую, затем в Шлиссельбургскую крепость. Александр I, находящийся в действующей армии, узнал о случившемся на Кавказе в феврале 1813 года. Император не захотел воспринять историю с Медоксом, как легенду о спасителе отечества. Он, усмотрев в похождениях бродячего авантюриста не только анекдот, но и доказательство шаткости имперской административной системы, повелел не выпускать его из крепости. Без огласки, без скандального суда, где главными обвиняемыми в глазах общества были бы усердно-неразумные генералы.
Так кавказский спектакль, разыгранный Р.Медоксом на фоне грозных событий 1812 года, завершился 14 годами заключения. Цена слишком высока! Особенно если учесть, что ему удалось сформировать ополчение, и была возможность отправить в действующую армию не одну тысячу отборной конницы. Лишь в 1827 году, придя к власти, Николай I удовлетворил просьбу Медокса о помиловании и разрешил поселиться в Вятке под надзором полиции.
На этом похождения Р.Медокса не закончились. Сбежав из Вятки, он оказался в Екатеринодаре. Его арестовывают, но по дороге в Санкт-Петербург он опять бежит и оказывается в Одессе, откуда пишет письма Николаю I. В 1829 году по велению царя Медокса отправляют рядовым в Иркутск. Там он был принят в самых уважаемых домах, в обществе любил рассказывать о жизни на Кавказе, об обычаях горцев.
Здесь следует упомянуть о новом спектакле сына театрального антрепренера. В Иркутске Медокс пытается разоблачить якобы существование общества «Союз Великого Дела», созданного для ниспровержения правительства. Остается загадкой, кто же первый затеял политическую игру? То ли III отделение вознамерилось извлечь практическую пользу из фонтана фантазий авантюриста и поручило ему следить за ссыльными декабристами (об этом говорят его контакты с шефом жандармов графом А.Х.Бенкендорфом), то ли сам Роман пустился в новую мистификацию, используя страх Николая I перед возникновением нового заговора.
Результат очередной авантюры: в июле 1834 года Р.Медокс схвачен и вновь водворен в Шлиссельбургскую крепость, откуда его освободил уже Александр II в июле 1856 года. Через три года он скончался в имении своего брата. Семьи у Романа Медокса не было, а за любовные похождения его называли русским Казановой.
Интересно, что вскоре после того, как были обнаружены документы, проливающие свет на кавказскую историю Медокса-Соковнина, в крайархив пришло письмо от потомка Михаила Медокса Владимира Германовича Медокса, проживающего в Саратове. Он давно занимается своей родословной. Его прапрадед Павел Михайлович Медокс, родной брат «великого авантюриста», окончил в Москве военное училище. Воевал с Наполеоном. Участвовал и в войне на Кавказе. В 1867 году Указом Правительствующего Сената утвержден в дворянском достоинстве.
Сын Павла Михайловича Константин так же, как его дед и дядя, удостоился биографической справки в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона. К.Медокс занимался адвокатской деятельностью в Московском окружном суде. С его переездом в 1890 году в Саратов началась саратовская ветвь рода Медоксов. Он стал известен не только как превосходный адвокат, но и как большой знаток древностей и нумизматики. Константин Павлович первым начал собирать исторические материалы о происхождении рода Медоксов.
Дед Владимира Германовича Вячеслав Константинович в молодости пленился магией революционной идеи. Вступил в самую бомбометательную партию начала прошлого века – социалистов-революционеров. Участвовал в студенческих волнениях, за что и угодил в тюрьму. Вероятно, догадавшись, что созидательная деятельность куда полезнее разрушительной, вышел из эсеровской партии. Колесил по стране, занимался строительством, золотодобычей, преподавал в техникуме.
Известным химиком стал отец Владимира Германовича Герман Вячеславович. Получил звание профессора, заведовал кафедрой органической и неорганической химии в Саратовском сельскохозяйственном институте.
Сам Владимир Германович, взявший на себя миссию летописца рода Медоксов, преподает в Саратовском госуниверситете, он доцент кафедры прикладной физики.
Но вернемся к истории, центром которой оказался Роман Медокс на Ставрополье и о которой поведали обнаруженные в краевом архиве документы. Она долго обсуждалась на Кавказе.
«Остается сожалеть, - пишет военный историограф В.Потто, упоминавший о ней в книге «Кавказская война», - что горцы были распущены; есть основание думать, что появление их на европейском театре войны могло бы значительно повлиять на ход военных действий и, с другой стороны, внести много новых вопросов в область военной науки и кавалерийского дела. Быть может так же, что это обстоятельство повело бы к сближению горцев с русскими и имело бы влияние на весь последующий ход и события Кавказской войны…».
Позднее конно-мусульманский полк был все-таки сформирован. Особый отряд, составленный из лучших горских фамилий, стал личным конвоем государя. И высокое доверие к кавказским горцам не могло не вызвать в них чувства гордости и преданности русским монархам.

Елена Громова.
Сотрудник Государственного архива Ставропольского края.

РОМАН МЕДОКС

Роман Михайлович Медокс.
Величайший авантюрист XIX века.
Более десяти лет провел в Шлиссельбургской тюрьме, несколько раз приговаривался к смерти.
За любовные похождения его называли русским Казановой.
В 1812 году под именем Соковнина пытался собрать ополчение из кавказских горцев для борьбы с французами. Но обман был раскрыт.
В 1825 году был сослан рядовым в сибирские батальоны.
В 1830 году жил в Иркутске, где "разоблачил" мифический заговор декабристов.
В тридцатых годах его заключили в Шлиссельбургскую крепость, оттуда его выпустили в 1856 году.
«Для моего счастья нужен блеск красок и металлов… природа дала мне чувства пылкие», – писал Медокс в своих записках.
Судьба Романа Михайловича Медокса представляет загадку для русских историков. При Александре I он был заточен в Шлиссельбургскую крепость и просидел там четырнадцать лет как опасный преступник. Впервые Медокс обратил на себя внимание в 1812 году. Трудно сказать, сколько лет ему было тогда. Сам авантюрист говорил, что родился в 1795 году, его племянник утверждал, что 8 июля 1789 года, жандармы – в 1793 году. Он был сыном выходца из Англии Михаила Григорьевича Медокса, ставшего в Москве видным театральным деятелем. Не исключено, что его как учредителя и многолетнего директора московского Большого театра приглашали ко двору императрицы, где он показывал свои механические и физические опыты, к которым питал слабость.

Его диковинные часы были показаны в 1872 году на Московской политехнической выставке. Как выяснилось, Роман Медокс был рано изгнан из отцовского дома за распутный образ жизни.
Получив хорошее и разностороннее образование в доме своего отца, Медокс поступил на военную службу, где мог сделать блестящую карьеру, но, унаследовав отцовский размах и стремление к внешним эффектам, склонность к чудесным превращениям и переодеваниям, Роман всю свою предприимчивость направил на авантюры.
Вскоре он сбежал из части, прихватив полковую кассу. На похищенные деньги он сшил себе производивший внушительное впечатление гвардейский мундир, и началась его кавказская эпопея…
Какой странный со мной случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?" Такие или примерно такие слова произносил, проникновенно глядя в глаза собеседника, блестящий кавалерийский офицер, показав предварительно бумаги, свидетельствовавшие о том, что он следует на Кавказ по делам государственной важности.
Это повторялось в Тамбове, Воронеже и других городах, лежавших на пути молодого человека в мундире поручика лейб-гвардии конного полка. Вид подобного мундира вызывал в те дни у восторженных провинциальных дам необычайный прилив патриотических чувств, многим внушал особое расположение к его обладателю, ибо шел 1812 год.
Прибыв в Георгиевск – тогдашний административный центр Кавказа, – молодой человек назвался Соковниным, адъютантом министра полиции Российской империи генерала А.Д. Балашева.
Он предъявил местным властям составленные по всей форме документы, где говорилось, что
податель сего уполномочен царем и правительством набрать для войны с Наполеоном ополчение из кавказских горцев.
В Георгиевске постоянно в честь столичного гостя устраивались балы и обеды, каждый чиновник непременно хотел засвидетельствовать ему нижайшее почтение, полагая втайне, что это может способствовать дальнейшей карьере.
Вице-губернатор, загипнотизированный прочитанным предписанием оказывать всемерное содействие Соковнину, едва тот потребовал, без малейших колебаний распорядился в обход установленных правил выдать ему из казенной палаты десять тысяч рублей, необходимых якобы для обмундирования будущего войска.
С подлинным энтузиазмом взялся помочь юному адъютанту министра полиции генерал- майор С. А. Портнягин, олицетворявший собою на Кавказе военную власть. Он лично сопровождал Соковнина в поездке по крепостям Кавказской линии, учинял смотры, рассылал воззвания.
Одним словом, все шло как нельзя лучше. Энергичный Соковнин, окруженный лестным вниманием, развернул бурную деятельность, направленную на «спасение отечества». Единственное, что помешало ему довести до конца эту «благородную миссию», – нетерпеливое желание местных властей как можно скорее уведомить Петербург о своем служебном рвении.
В адрес военного министра, министра полиции и министра финансов полетели соответствующие рапорты. Узнав об этом, предприимчивый адъютант министра полиции явился к георгиевскому почтмейстеру и потребовал, помахивая неким «секретным» листком бумаги, чтобы ему, Соковнину, в обязательном порядке выдавалась для просмотра вся официальная корреспонденция – как отправляемая в столицу, так и поступающая оттуда.
Таким образом ему удалось перехватить наиболее компрометировавшие его донесения. Не довольствуясь этим, Соковнин попросил у чрезвычайно благоволившего к нему генерала Портнягина выделить специального офицера, с которым он поспешил отправить собственные рапорты на имя министра полиции А.Д. Балашева и на имя министра финансов Д.А. Гурьева.
Он писал, что заслуживает снисхождения, так как преступил законы не из корыстных побуждений, а из желания помочь родине в тяжелую минуту. При этом он ссылался на пример Жанны Д'Арк, Минина и Пожарского, скромно умалчивая о том, что его «предшественники» не пользовались подложными векселями.
Беспримерная наглость Соковнина и грандиозные масштабы его аферы поразили даже видавших виды государственных мужей. Дело дошло до комитета министров, получило такую огласку, что об этой истории дали знать находившемуся в действующей армии Александру I. Оправившись от первого потрясения, в Петербурге забили тревогу. В феврале 1813 года мнимый Соковнин был арестован.
На допросах ловкий самозванец заявил вначале, что его настоящая фамилия Всеволожский, затем последовало новое признание: он-де князь Голицын, один из отпрысков знатного рода.
Медокса продержали в крепостях – сначала в Петропавловской, затем Шлиссельбургской и снова в Петропавловской – ни много ни мало четырнадцать лет. Только смерть Александра I помогла ему выйти на свободу.

В 1827 году новый император Николай I удовлетворил ходатайство Медокса о помиловании и разрешил ему поселиться в Вятке под надзором полиции.
Находясь в Шлиссельбургской крепости, Медокс общался там в 1826 году со многими декабристами, ожидавшими решения своей участи.
О Медоксе упоминает, например, лицейский товарищ Пушкина декабрист И.И. Пущин в одном из писем 1827 года: «Еще тут же я узнал, что некто Медокс, который 23-х лет посажен был в Шлиссельбургскую крепость и сидел там 14 лет, теперь в Вятке живет на свободе.
Я с ним познакомился в крепости…»
Медокс пробыл в Вятке меньше года, бежал оттуда с чужим паспортом. Через три месяца его схватили в Екатеринодаре и отправили под конвоем в Петербург. По дороге он ухитрился улизнуть и дал вскоре о себе знать уже из Одессы, откуда имел нахальство дважды написать лично Николаю I.
Царь распорядился изловить наглеца и отправить рядовым в Сибирь. Так осенью 1829 года в Иркутске появился ссыльный солдат Роман Медокс.
Он пользовался поразительной для ссыльного свободой в Иркутске. Благодаря своим "изящным способностям и образованности он получил место домашнего учителя в семье иркутского городничего А.Н. Муравьева, являвшегося в 1816 году основателем первого русского тайного политического общества «Союз спасения», в состав которого входил П.И. Пестель. Однако позже полковник А.Н. Муравьев совершенно отошел от деятельности тайных обществ, и поэтому Николай I после декабрьских событий 1825 года счел возможным по отношению к нему ограничиться высылкой в Сибирь «без лишения чинов и дворянства».
Прекрасно зная, как люто ненавидел мстительный Николай I декабристов, как боялся он возникновения нового заговора, сообразительный Медокс решил сыграть именно на этом.
Он вступил в контакт с графом А.Х. Бенкендорфом и доносил шефу жандармов, что им обнаружено существование «Союза Великого Дела», объединяющего как находящихся на каторге декабристов, так и оставшихся на воле их сообщников.
О разоблачениях Медокса в 1832 году доложили царю, и тот потребовал немедленного тщательнейшего расследования. В Иркутск срочно выехал ротмистр Вохин, снабженный запиской Бенкендорфа к Медоксу. В той записке Медоксу сообщалось, что, «оказав услугу правительству, он может надеяться на монаршую милость».
Согласно составленному хитроумному плану, Вохин и сопровождавший его в качестве писаря Медокc должны были посетить Петровский чугуноплавильный завод, в каземат при котором перевели в 1830 году из Читинского острога осужденных на каторгу декабристов.
По истечении шести дней, проведенных среди декабристов на Петровском заводе, Медокc представил «неопровержимые» доказательства наличия заговора – «Поденную записку» своих откровенных бесед с «государственными преступниками» и их женами, а также ряд других документов.
Среди них особенно впечатляющим был «купон» – нечто вроде патента на званье члена тайного общества, будто бы выданный Медоксу декабристом А.П. Юшневским для установления связи с московскими и петербургскими членами «Союза Великого Дела».
Для окончательного выяснения картины заговора, грозившего жизни августейшего монарха, Медокc в скором времени был востребован в Петербург. Он прибыл туда в ноябре 1833 года, задержавшись перед этим ненадолго в Москве.
Медокс был наверху блаженства: наконец-то он обрел полную свободу. Он на виду, его принимают царские министры. Конечно, III отделение, с его точки зрения, довольно скупо оценивает столь выдающиеся заслуги, но он все же может себе позволить изысканно одеваться, появляться в обществе, флиртовать с дамами.
В вихре светских развлечений пролетело несколько месяцев, а раскрытие заговора, естественно, не продвинулось ни на шаг. В конце концов жандармы заподозрили неладное.
Медоксу, находившемуся в то время в Москве, было категорически предложено в восьмидневный срок завершить это дело, в противном случае его ожидали самые серьезные последствия. Через два дня Медокc, несмотря на строжайшую за ним слежку, исчез из Москвы.
Три месяца ему удавалось скрываться от полиции, переезжая из города в город. Но в июле 1834 года он был все же задержан. Медоксу пришлось покаяться, что он «обманывал весьма много и самый главный обман его состоит в том, что купон, им представленный, был собственно им составлен».
Однако он пытался еще продолжать игру, в которой зашел уже слишком далеко, и даже настаивал на свидании с «всемилостивейшим государем».
Ярость Николая I, после того как обнаружилось, что его просто водили за нос, была поистине безграничной, ибо он с самого начала с большим вниманием и все возраставшей тревогой следил за донесениями Медокса.

Авантюриста вновь ждала Петропавловская крепость, а затем Шлиссельбург. На сей раз Медоксу суждено было просидеть за решеткой целых двадцать два года. В общей сложности он провел в заключении тридцать шесть лет.
Как и в первый раз, лишь перемена на троне внесла изменения в судьбу Медокса. В 1856 году он был выпущен из крепости и через три года мирно скончался в имении брата. Но до последнего своего часа он находился под наблюдением полиции.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУССКИХ ДВОРЯН МЕДОКСОВ

M. г. В фельетоне газеты „Новое Время" от 7-го Июня сего года, за № 3688, помещен вывод из заметки, напечатанной в „Русском Архивe", о бывшем содержателе Московскаго театра Михаиле Георгиевиче Медоксе, при чем сказано, что „Медокс был попросту Еврей, и что это сделалось известно, когда всплыли наружу штуки и подлоги сына Медокса, Романа; и что один городничий, во время розысков этого беглаго героя, превратил, по великому своему безграмотству, имя Роман в слово барон, и донес, что барона Медокса у них в Мышкине, сколько ни искали, не оказалось (было это в двадцатых годах), но все другие исторические источники прямо говорят о Жиде Медоксе".

Считая тон этой выдержки оскорбительным для рода Медоксов, а в том числе и для меня, а в особенности для памяти покойнаго деда моего Михаила Медокса, прошу напечатать следующее возражение.

Дед мой, бывший содержатель Московскаго театра, Михаил Георгиевич Медокс, не был не только что „Жидом", но никогда не был и Евреем, на что я имею сохранившияся у меня документальныя доказательства, а именно: 1) в указе Ея Императорскаго Величества Самодержицы Bcepoccийской (Екатерины II-й)... „Содержателям Московскаго театра, его сиятельству князю Петру Урусову и Англичанину Михайле Медоксу от 1-го Декабря 1777 г.", Медокс значится Англичанином; 2) в документе от 31-го Января 1805 г. за подписью императора Александра 1-го, Михаил Медокс называется Англичанином; 3) из паспорта, даннаго в С.-Петербурге, его Великобританскаго королевскаго величества, от генеральнаго консула Степана Шарпа, от 7-го Января 1797 г. под № 11, видно, что Медокс, подданный Великобританскаго короля, но нации Англичанин; 4) в купчих крепостях, на купленныя Михаилом Медоксом недвижимыя имущества в Москве от „князь Ивана княж Иванова сына Лобанова-Ростовскаго в 1777 г., и от князь Петра, княж Васильева сына Урусова в 1780 г., Медокс значится Англичанином, и, кроме того, я имею сотни документов, относящихся до Михаила Медокса и его театра, в которых значится, что он Англичанин. Таким образом безусловно ложно, что Медокс был Еврей и, наоборот, совершенно верно, что Медокс был Англичанин.

Что же касается до Романа Медокса, 14 лет просидевшаго в крепости за составление в 1812 году Кавказско-горскаго ополчения, а за окончанием следствия освобожденнаго из крепости и отданнаго под надзор полиции, то таковой мог розыскиваться по России в 1827 году, но не за подлоги и разныя штуки, как сказано в фельетоне „Новаго Времени", а за отлучку из-под надзора без надлежащаго разрешения. Подробная записка о составлении Романом Медоксом Кавказско-горскаго ополчения напечатана в журнале „Русская Старина" за Декабрь 1879 г. Роман Медокс был не „Жид", а как видно из упомянутой записки, в 1812 году имел чин корнета и был адъютантом у атамана Донских казаков графа Платова.

Фамилия Медокс хотя и не имеет баронскаго титула, но указом Правительствующего Сената по департаменту герольдии от 9-го Октября 1867 года утверждена в потомственном дворянском достоинстве.

На заметку о Медоксе, напечатанную в „Русском Архиве", нельзя смотреть как на историческую справку о умерших лицах рода Медоксов, а по безусловной ложности ея выводов и глумительному тону надо смотреть как на оскорбительную выходку против живых, для мнимой безответственности прикрытую именами умерших. Неизвестный, написавший заметку в „Русском Архиве", видимо сам совестился своих действий, ибо не позволил себе написать под заметкою своей Фамилии.

(Из Новаго Времени).

II.

Только правдивый, безпристрастный и добросовестно-освещенный материал, должен служить вкладом для истории; а потому я считаю должным возстановить истину относительно тех Медоксов, о которых в шестой книге „Русскаго Архива" за сей 1886 год, помещена заметка, под заглавием: „К истории Русскаго театра".

Ни бывший содержатель Московскаго театра Михаил Георгиевич Медокс, ни сын его Роман, никогда не были ни Жидами, ни Евреями. Из массы документов, относящихся до Михаила Медокса, видно, что он был Аигличанин. Так например: в документе за подписью императора Александра I, от 31 Января 1805 года, Михаил Медокс называется Англичанином; в указе Ея Императорскаго Величества Самодержицы Всероссийской (Екатерины II) содержателям Московскаго театра, его сиятельству князю Петру Урусову и Англичанину Михаилу Медоксу, от 1-го Декабря 1777 года, Медокс значится Англичанином; в паспорте данном в С.-Петербурге, его Великобританскаго королевскаго величества от генеральнаго консула Степана Шарпа, Января 7 дня 1797 года под № 11, Медокс значится по нации Англичанин, подданный Великобританскаго короля; в купчих крепостях, на купленныя Михаилом Медоксом, недвижимыя имущества в Москве *), от лейб-гвардии коннаго полка ротмистра князя Ивана, княж Иванова сына Лобанова-Ростовскаго в 1777 году и от прокурора князь Петра, княж Васильева сына Урусова в 1780 году,—Медокс тоже значится Англичанином. Таким образом является безусловно неверным, что Медокс был Еврей и наоборот представляется доказанным и верным, что Медокс был Англичанин.

По аристократически-барской Москве не могли ходить слухи, что род „Медоксов переселился в Poccию давным-давно, еще при Стюартах", так как Московской аристократии не могло быть неизвеетным, что Михаил Медикс, приехавши из Англии в 1760 году, чрез посредство Английскаго посланника милорда Макартнея и графа Никиты Ивановича Панина, был назначен преподавателем математических наук к наследнику Русскаго престола цесаревичу Павлу Петровичу, а впоследствии сделался учредителем и владельцем Московских театров. Как приезд в Poccию Михаила Медокса, так и деятельность его на обоих вышеупомянутых поприщах, были так сказать на памяти и на глазах Московской аристократии того времени, и следовательно относительно Медокса ничего темнаго и загадочнаго быть не могло.

У Михаила Медокса было не два сына и не одна дочь, а 6 сыновей и столько же дочерей, из коих Василий в 1831 году умер в Варшаве, состоя в чине полковника по особым поручениям, при Фельдмаршале графе Паскевиче-Эриванском князе Варшавском **). Павел, в чине штабс-ротмистра, служил адъютантом при дежурном генерале действующей армии. Иван служил гражданским чиновником военнаго ведомства; Александр и Георгий, будучи болезненными, умерли не служа; а Роман, как видно из записки о составлении Кавказко-горскаго ополчения в 1812 году, помещенной в журнале „Русская Старина" за 1879 год, в чине корнета был адъютантом у атамана Донских казаков графа Платова. Дочери Медокса вышли замуж: за капитан-лейтенанта Кожина, штабс-капитана Замятнина, поручиков Гаевскаго и Степанова и надворнаго советника Иванова. И сыновья, и дочери—все теперь покойники.

Граф Бенкендорф не только что не выяснил пред императором Николаем шаткости и подложности дворянскаго происхождения Медоксов, но даже и не мог этого выяснить; ибо независимо от происхождения, они имели права на потомственное дворянство по чинам своим. В царство-

*) Где им были построены театральныя здания, занимавшия пространство в 2.490 кубических сажен.

**) См. № 31 Русскаго Инвалида от 5 Февраля 1832 г.

вание императора Николая, 16 Января 1826 года, Медоксам дана грамота на потомственное дворянство, а 9 Октября 1867 года указом Правительствующаго Сената по департаменту герольдии, род Медоксов утвержден в дворянском достоинстве.

О причинах, почему граф Бенкендорф называл Романа Медокса Жидом, Роман в письме своем к брату Павлу, писанному из Шлисельбургской крепости 26 Февраля 1843 года, говорит следующее: „Спроси законы, что значит преступнику и ты увидишь, что не подпадаю ни под который пункт. В 1827 году ты мне сказал, что освободили с большими осторожностями; из Вятки я уехал, не сделав ни малейшаго беззакония. А как искали! Теперь тоже нет ничего важнаго, нет ни одного слова так называемаго оскорбления царскаго величества, нет совершенно ничего ни против Государя, ни против монархии; почему же ставят так с рогами? Englishman... не имели права держать 14 лет без суда; боятся ухода за границу и сраму от умеющаго хорошо писать. Вот почему 1828 года назвали Англ. Ж. Теперь я отставной и никак не подлежу ведомству военнаго министра, а сюда прислан при бумаге Чернышова. Что это значит? Мне сделали подлейшее поручение: послали в Москву шпионом, единственно для этого возвратив из Сибири, по рекомендации генерал-губернатора Лавинскаго; тщетно отговаривавшись, принужденный взяться, я погулял в Москве и скрылся (тоже без преступления). Все это дело делалось с Бенкендорфом в кабинете один на один, вовсе без прикосновения Чернышова. Проникни маску. Не время распространяться".

Пусть всякий безпристрастный читатель сам сделает вывод из сопоставленных материалов.

Роман Медокс „разыграл роль чуть ли не флигель-адъютанта", как говорит автор упомянутой заметки, вовсе не после 1828 года, а как видно из дела, хранящагося в военно-ученом архиве главнаго штаба, в 1812 году (см. „Русскую Старину" за 1882 г., стр. 621).

Русский дворянин К. Медокс.
С. Вечеславово.

29 Августа 1886 года.

Смеем уверить автора этих опровержений, что, печатая статью „к истории Русскаго театра", мы вовсе не знали о существовании потомков М. Г. Медокса, что нам и на мысль не приходило нанести кому либо оскорбление, и что негодование его должно обратиться исключительно на графа А. X. Бенкендорфа. П. Б.

Московская антреприза Михаила Медокса

Бывают странные сближенья…

Вячеслав Зверев, профессор Московского геологоразведочного университета

Театральный роман

В день 17 марта 1776 г. Московская полицмейстерская канцелярия выдала десятилетнюю привилегию на публичную театральную деятельность губернскому прокурору, князю П. В. Урусову. Ему дозволялось устраивать в Москве публичные театральные представления, а также концерты, «воксалы» и маскарады. Тогда в первопрестольной постоянного театра не имелось, но многие "охотники разных сословий" из дворян, мещан, купцов, приказчиков и крепостных давали представления в наемных или собственных залах. Во владении лейб-гвардии капитан-порутчика Матюшкина выступал с дворней служитель дому Илья Зверев. Собирались и разбегались труппы из бывших студентов Казанской семинарии, Славяно-греко-латинской академии.

То был домашний, любительский театр, где играли не столько для зрителя, сколько для себя. Пару лет держал московскую антрепризу "оперист" Локателли со смешанной труппой из итальянских и русских артистов, его сменил полковник Титов, наезжали иноземные гастролеры…

Князь Урусов был страстным поклонником театра, содержал на собственные средства театральную труппу, но озаботился созданием постоянного московского театра, для которого надеялся построить здание. Дата 17 марта 1776 г. (все даты по старому стилю) вошла в историю отечественной и мировой культуры как день основания в Москве Большого театра, рождения постоянной театральной труппы. Она состояла из актеров и актрис, балетных танцоров и танцовщиц, а также музыкантов – всего 43 человека, многие из которых были выпускниками Московского университета.

Практическая деятельность антрепризы началась в июне того же года, когда Урусов "взял в товарищество" Михаила Медокса (1747-1822). Михаил Егорович (Майкл, Меккол Маддокс) приехал в Россию из Англии в 1766 г. Первое время он выступал фокусником и эквилибристом, развлекая публику обеих столиц "механическими и физическими представлениями", о которых печатал объявления в "Санкт-Петербургских" и "Московских ведомостях". Имея светлую голову и золотые руки, Медокс изготовил выдающееся произведение часового искусства, подобное соборным башенным часам. Известный московский театрал Жихарев характеризовал Медокса как "человека необыкновенно умного, знатока своего дела и отличного директора театра, который умел находить и ценить таланты".

Для театральной антрепризы компаньоны арендовали дом графа Воронцова на Знаменке, где возвели деревянную пристройку, о которой Медокс писал в челобитной градоначальнику князю Прозоровскому: "Три деревянные стены, прирубленные к каменной составляли непрочное сооружение оного без всякого порядка и украшения внутри, без всякой удобности и важности, приличной публичному зданию снаружи". Несмотря на примитивность театрального помещения, спектакли труппы Урусова -Медокса с успехом показывались четыре года, причем ставились как оперы, так и драматические спектакли.

26 февраля 1780 г. "Московские ведомости" сообщили: "Контора Знаменского театра, стараясь всегда об удовольствии почтенной публики, через сие объявляет, что ныне строится вновь для театра каменный дом на большой Петровской улице, близ Кузнецкого мосту, который к открытию окончится нынешнего 1780 года в декабре месяце…" В этот же день вечером на представлении пьесы А. Сумарокова "Дмитрий Самозванец" "от неосторожности нижних служителей " случился пожар, и Знаменский деревянный театр за несколько часов выгорел дотла. После пожара расстроенный несчастьем и убытками князь Урусов продал свою долю Медоксу, который стал единоличным владельцем московской антрепризы до конца века и занимался строительством собственного театрального здания на Петровской улице.

Еще до пожара компаньоны приобрели у князя Лобанова-Ростовского горелую усадьбу на берегу Неглинки в самом центре Москвы, где с небывалой скоростью, всего за пять месяцев, поднялось трехэтажное кирпичное здание с белокаменными деталями и под тесовой крышей. Оно обошлось Медоксу в 130 тысяч рублей серебром, на 50 тысяч больше сметы. Архитектор Розберг поставил Медоксов театр фасадом на Петровскую улицу, отчего москвичи прозвали новопостроенный театр Петровским. 30 декабря 1780 г. "Московские ведомости" сообщили об открытии театра, "сооруженного для народного удовольствия и увеселения", где зрителям, которые удостоили "сегодняшнее открытие помянутого театра" давалось торжественное представление пролога "Странники" на музыку Е. Фомина и балета Л. Парадиза "Волшебная школа".

Медокс построил истинно московский театральный дом с обширной зрительной залой для 800 "благородных " зрителей и столько же публики вмещалось на галерее. Сохранился альбом "Планы и фасады театра и маскарадной залы в Москве, построенных содержателем публичных увеселений англичанином Михаилом Маддоксом", отпечатанный в типографии Московского университета. В альбоме дано подробное описание театрального здания, поэтому мы тоже можем его посетить. Снаружи театр был оформлен просто и скромно, но внутри имел европейский уровень красоты и удобства зрителей. Большая сцена зрительного зала, поднятая на два аршина, давала удобный обзор с круто поднимающегося партера, трех ярусов лож и галереи.

Театр имел "старую маскерадную залу в два света и карточную в один свет". В "дамском уборном кабинете" вниманию посетительниц предлагались модные журналы. К театру примыкала круглая "новопристроенная маскерадная зала" -"Ротунда", окруженная круглой коринфской колоннадой, "угольными кабинетами", оркестровым балконом, она великолепно освещалась 42 хрустальными люстрами, отражавшимися в больших зеркалах по стенам. Диаметр залы составлял около 40 метров, где по свидетельствам современников праздничные маскарадные балы собирали почти 2 тысяч человек. Декораторами и механиками Медоксова театра работали знаменитые мастера того времени – Гонзаго, Гильфердинг, Валезини, Бибиена.

Декоратор Бибиена оформил театральный занавес и несколько спектаклей, включая знаменитую трагедию "Эдип в Афинах". О его декорациях к балету "Неаполитанские веселости и огнедышащая гора Везувий" сообщали "Московские ведомости": "Сия гора, для большего удовольствия почтенной публики, представит одну из любопытнейших и в здешнем городе никогда невиданных зрелищ: она будет изрыгать в великом множестве огонь, пепел и лаву. Художник изощрил все свое старание в подражание природе, чтоб зрители могли иметь ясное представление об этом странном феномене".

Ложи в Петровском театре брали на год и отделывали по собственному разумению обоями, мебелью, драпировками. Получалась домашняя ложа-гостиная, куда заглядывали обменяться впечатлениями взыскательные театралы-соседи, причем некоторые из них переводили и сочиняли пьесы, пополняя репертуар. Источником пьес служила университетская библиотека, "состоящая из знатного числа книг на почти всех европейских языках, в удовольствие любителей наук и охотников для чтения", о чем извещали "Московские ведомости". Библиотекой заведовал поэт Херасков и он же одновременно руководил университетским театром, где играли студенты Фонвизин и Плавильщиков.

Актерская карьера Плавильщикова состоялась потом в Петербурге, где он подружился с И. А. Крыловым и сотрудничал в его журнале "Зритель". Конфликт с властями вернул актера в Москву, где зрители Петровского театра по достоинству оценили его талант трагика и драматурга. В комедии "Сиделец" Плавильщиков показал темные стороны жизни купечества и был, таким образом, предшественником А.Н. Островского.
Оставил карьеру чиновника и сделался "первым комиком на русских сценах" потомственный дворянин С. Зандукели, выступавший под фамилией Сандунов.

К радости московской публики он приехал с женой к Медоксу также после конфликта с властями предержащими. "Сандунов действительно был актер необыкновенный, по уму гибкому и просвещенному, по таланту сценическому. Молиер расцеловал бы нашего Скапена, если б даже не понял по-русски",- писал журнал "Репертуар и Пантеон". В комедии Клушина "Алхимист" Сила Сандунов "являлся в семи разных персонажах и очень смешил публику". Меццо-сопрано Е. Сандуновой пленяло слушателей Петровского театра "голосом чистым как хрусталь, и звонким, как золото, она соединяла удивительное мастерство пения, прелесть и грацию игры…Это был один из тех народных талантов, которыми Россия гордится",- отмечал критик Ф. Кони. Столь же восторженно отзывался современник об игре драматической актрисы Синявской: "Не было роли, которой она не скрасила бы игрою, и не было такой, которая от игры ее утратила бы хоть на золотник смысла и значения".

Непременным расположением зрителей пользовались оперы, почему театр прозвали "Оперным домом". Исполнялись оперы первых русских композиторов Фомина ("Мельник - колдун, обманщик и сват"), Матинского ("Санкт-Петербургский гостиный двор"), Пашкевича ("Несчастье от кареты"). Позже полюбились москвичам оперы приехавшего в Россию композитора и дирижера Кавоса, отца будущего архитектора Большого театра.
Игрались комедии Фонвизина ("Недоросль","Бригадир") и Плавильщикова ("Братья Своеладовы, или Неудача лучше удачи"), мелодрама "Орфей" с принадлежащими к ней балетами и хорами адских фурий в древнем греческом вкусе, сочинения Фомина, "Медея и Язон" с балетом и музыкой Бенда в переводе с немецкого сочинителя "Отца семейства" Н. Сандунова" (брат Силы Сандунова, юрист, профессор Московского университета, драматург, переводчик, постоянный автор Медоксова театра). Шли пьесы И. А. Крылова, А. П. Сумарокова, а также Гольдони, Бомарше, Вольтера, Шекспира, Лессинга, Шеридана.

В балетных спектаклях преобладали национальные картины-дивертисменты из фламандского, венгерского, русского или турецкого быта. Особой популярностью пользовался "Цыганский балет". Показывали мифологические ("Аполлон и Дафна"), героические ("Взятие Очакова"), азиатские и американские ("Счастливое кораблекрушение", "Побежденные людоеды") балеты.

Развитию балетного мастерства и репертуара способствовала деятельность балетной школы Воспитательного дома, которая с 1784 г. отошла во владение Медоксова театра, где спустя год балетная труппа располагала 50 артистами, а оркестр состоял из 30 музыкантов. Всего за тридцать лет своего театрального романа Медокс осуществил 425 драматических, оперных и балетных спектаклей, что требовало значительных усилий труппы небольшой численности, и высокого профессионализма ведения театрального дела.

Медокс работал в суровых условиях профессиональной конкуренции. Контора императорских театров порой приглашала актеров на столичную сцену, а зрителей приходилось делить с первым богачем России – графом Шереметевым, чья труппа также давала представления круглый год – зимой на Никольской, летом – в Кускове и Останкине. В сердцах антрепренер сочинил, было, кляузу, что Шереметевский театр сманивает его публику.

Однако Медокс не только держал антрепризу, он в течение четверти века создавал и определял уровень театральной культуры Москвы. В своем театре Медокс первым в мировой театральной практике создал художественный совет, который осуществлял репертуарную политику, распределял роли и решал другие творческие вопросы. Драматург и переводчик С. Глинка вспоминал: "Когда сочинители и переводчики приносили к Медоксу произведения свои, он приглашал актеров на совещание: принять пьесу или нет. Если принятие по прочтении предлагаемой пьесы утверждалось большинством голосов, тогда содержатель удалялся, предоставляя каждому выбор своей роли. Потом возвращался на совещание с новым вопросом: во сколько времени принятая пьеса может быть выучена? Срока на это нигде не убавлял, но, смотря по пьесе, и не прибавлял.

Были тогда в Московском театре подле оркестра табуреты, занимаемые, так сказать, присяжными любителями театра. У некоторых из них имелись и свои домашние театры. Содержатель приглашал и их, и сочинителей, и переводчиков на репетицию. Если приглашенные лица единодушно утверждали, что пьеса идет успешно, и что каждый из актеров вник в душу роли своей, тогда назначалось главное представление. В противном случае отлагалось еще на время. Повторение так изощряло память, что суфлер почти вовсе был не нужен.
Медоксов театр развлекал публику и воспитывал молодое поколение москвичей, которые все больше находили "свою забаву в чтении книг, музыке, в зрении театрального представления, нежели в гонянии голубей или травле зайцев".

Московский генерал-губернатор князь Долгорукий-Крымский обеспечил Медокса новой десятилетней привилегией до 1796 г., но финансовые дела антрепризы становились все хуже. В итоге театр отошел за долги в казну, под управление Конторы императорских театров, а императрица Мария Федоровна за заслуги Медокса в создании русского театра, назначила ему пожизненный пенсион в 3 тысячи рублей.
Самый страшный удар судьбы случился внезапно, 22 октября 1805г., перед началом представления оперы "Днепровская русалка". "В четыре часа пополудни по причине гардеробмейстера Карла Фелкера, бывшего с двумя свечами в гардеробе, вышедшего оттуда и оставившего оные там с огнем, сделался пожар, от которого весь театр сгорел".
Из села Всехсвятского на Петербургской дороге (ныне р-н метро "Сокол") С. П. Жихарев увидел "над Москвою преогромное зарево пожара. Долго-долго стояли мы в недоумении, что такое так жарко гореть могло, пока едущий из Москвы почтальон не объяснил, что горит Петровский театр и, несмотря на все усилия пожарной команды, едва ли она в состоянии будет отстоять его." На следующий день мемуарист убедился, что "Петровского театра как не бывало, кроме обгорелых стен, ничего не осталось."
Однако огонь пощадил маленький деревянный домик возле театра, где жил со своей семьей Медокс.

После пожара труппа Медокса выступала в доме князя Волконского на Самотеке, затем в манеже Пашкова дома на Моховой, где 10 февраля 1806г. состоялось ее последнее выступление. На следующий день она перешла в казенное управление и сделалась Императорской московской российской труппой, для которой спустя два года архитектор К. Росси построил деревянный Арбатский театр в самом начале нынешнего Гоголевского бульвара. Красивый удобный театр самоотверженно работал во время войны 1812 г. и тогда же сгорел дотла.

Пятнадцать лет стояло пепелище Медоксова театра. Зимой его заносило снегом, весной и летом обгорелый остов высился над топким болотом. После Отечественной войны учредили Комиссию для строений, которая занялась планировкой и застройкой послепожарной Москвы. Строптивую Неглинку заключили в трубу, чем значительно осушили прилегающую местность и занялись ее благоустройством. Комиссия составила план театральной площади с новым зданием театра, которое проектировал и строил московский "архитектор по фасадной части" О. И. Бове. Он использовал фундамент и три стены Медоксова театра, поместив среди них сцену нового строения и развернув его фасадом на площадь. В недрах нового театрального зала сохранились остатки стен бывшей "машкередной залы".

В день 6(18) января 1825 г. архитектору Бове достались первые восторженные аплодисменты зрителей вновь построенного Большого Петровского театра. Открылся театр прологом "Торжество муз" М. Дмитриева на музыку А. Алябьева и А. Верстовского. Фантастический спектакль показывал чудесное превращение руин Медоксова театра в прекрасный храм искусства в новом блеске и великолепии. Чудо совершал Гений России при содействии мифологических богов и муз. Роль Гения исполнил П. Мочалов, Аполлона - Н. Лавров, партию музы Эрато спела знаменитая итальянская певица Каталани.
Сцена современного Большого театра занимает то самое место в Москве, где ровно 225 лет тому назад поставил свой театр часовых и театральных дел мастер Михаил Егорович Медокс. Великий антрепренер создал культурные традиции театральной Москвы, а его театральное дело, как справедливо отмечал журнал "Репертуар и Пантеон", "воистину явилось тем горнилом, из которого родилось национальное русское театральное искусство."

У Медокса было 11 детей, потомки их живут в Москве и Самаре. Таня Медокс учится в одном из московских вузов.
В прошлом, юбилейном для Петровского и Большого театра году, произошло знаменательное событие в традициях вокзального романа Медоксовой антрепризы.

Продолжение вокзального романа

Еще в апреле 1783 г. Медокс приобрел у "коллежского асессора и разных мануфактур содержателя" Саввы Яковлева за две тысячи рублей владение в "Таганской части", где устроил воксал – летнее увеселительное заведение, которое работало с середины мая по сентябрь. Воксалы возникли на родине М. Медокса в середине XVIII века по образу и подобию фольксхолла-воксала – поместья вблизи Лондона, где его хозяин устраивал балы, маскарады, театральные представления и фейерверки на природе. Московский воксал Медокса располагался в саду с прудом и боскетами, где находились павильоны, оркестры и буфеты.

На открытом воздухе, а в непогоду в "комнатном театре" игрались одно-двухактные оперные или драматические комедии. После представлений устраивали бал или маскарад, завершавшийся ужином. Сад имел роскошную иллюминацию фонарями, среди которых москвичи гуляли до двух часов ночи, уплатив за вход по рублю. В воксале выступали артисты Петровского театра, которые таким образом работали круглый год, давая более сотни спектаклей.

Память о Медоксовом воксале сохранилась в имени Большого и Малого Вокзальных переулков, расположенных между улицами Таганской и Б. Алексеевской.
Слово вокзал приобрело свое современное значение благодаря первой российской железной дороге, связавшей в 1837 г. Павловск и Петербург. В здании Павловского вокзала находился ресторан и концертный зал, где устраивали концерты с участием всемирно известных музыкантов. В Павловском вокзале впервые прозвучали знаменитые творения Глинки и Чайковского. Несколько сезонов оркестром дирижировал Иоганн Штраус, выступали Шаляпин, Собинов, Нежданова… Павловский вокзал потом переименовали в курзал, а крупные станционные сооружения на железных дорогах России стали именовать вокзалами.

Закономерен вопрос: почему театральный культурологический термин «воксал» превратился в транспортное понятие? Театр и вокзал работают по расписанию и на публику, которая приходит с цветами, смеется, радуется, грустит или плачет. Пассажиры и зрители имеют билеты, которые надо сохранять до конца представления или поездки. Московские железнодорожные вокзалы, построенные в начале прошлого века, представляют собой монументальные здания с выразительным архитектурно-декоративным оформлением. Великолепен Ярославский (Северный) вокзал Ф. Шехтеля, выполненный как театральная декорация в стиле сказочно-русского модерна. Железнодорожный вокзал, таким образом, унаследовал праздничность театрального здания и развлекательность «воксального» заведения.

Облик наших подземных метровокзалов также украсили торжественно-монументальные архитектурно-декоративные формы. Изначально Московский метрополитен планировался как обширный пространственный комплекс наземных и подземных сооружений большого общественного значения и комфортных условий для пассажиров, где ведущую роль играет архитектурная форма и ее декоративное убранство облицовочным камнем, цвет, рисунок и блеск которого создают эстетически-психологические условия среды обитания пассажиров. Первые Московские метровокзалы унаследовали замечательную местную, художественную традицию "каменного дела" в Московском государстве.

Художественно-декоративный облик станций первой линии создан известняком, также как стены Кремля, Грановитая палата и другие сооружения древней Москвы ХV века, выполненные из мячковского камня. Спустя много лет оказалось, что в отделке нынешних 165 станций метро преобладает белый мраморный камень соответственно историко-культурному феномену Москвы белокаменной. С первых станций Московского метро получил развитие историко-краеведческий принцип художественного оформления метровокзалов, которые в архитектурных формах передают картины истории Москвы и Отечества, а нередко воспроизводят колорит прилегающей местности.

В непосредственной близости к бывшему Медоксову и нынешнему Большому театру находится вокзал-станция "Театральная", чье изобразительное решение прекрасно отвечает ее современному наименованию и функциональному назначению в центре театральной Москвы. Архитектурно-декоративный облик станции ассоциируется с театральным залом, где колонны напоминают кулисы, пространство между колоннами - театральный занавес, освещенный светильниками, арочный проход между пилонами - портал сцены. Причем театральность лишена помпезности и обладает неповторимым очарованием уюта домашних театров русских дворянских усадеб.

Московское метро сразу сделалось своим, домашним и настолько любимым, что в справочнике по обмену жилплощади москвичи писали просто: "метро любое", имея в виду близлежащую подземную станцию-вокзал. 70 лет назад первое в СССР метро соединило два развлекательных адреса – "Сокольники" и "Парк культуры". К ним вскоре добавился "Измайловский парк", потом "Филевский", а совсем недавно "Парк Победы". Построенная в геологической среде Москвы огромная транспортная система признана лучшей в мире по двум показателям: количеству перевозимых пассажиров и архитектурно-декоративному облику.

Московское метро – это скоростной транспорт и великолепное зрелище каменного зодчества вокзалов-дворцов подземного города, где пассажир приобщается к прекрасному, созерцая изящные арки "Маяковской", изумляясь цветным мозаикам "Чеховской" и радуется домашнему уюту "Театральной" или "Бульвара Дм. Донского". Вокзалы Московского метро – это произведения архитектурно-декоративного искусства и музей цветного камня.

В современной России получают все большее развитие костюмированные праздничные представления, национальная традиция которых развивалась в вокзальном романе Медоксовой антрепризы. В духе старых московских праздников, с музыкой и ряжеными впервые прошло историческое, памятное действо в честь 70-летнего юбилея Московского метро. 15 мая 2005 г. на станции "Сокольники" состоялось театрализованное представление "Отправление первого поезда". Оно началось довоенными музыкальными мелодиями в исполнении С. Лемешева ("Платком взмахнула у ворот"), Г. Виноградова ("В парке Чаир распускаются розы"), В. Доронина ("Расцвела сирень-черемуха в саду"). Гостям дарили копию газеты "Вечерняя Москва" от 14 мая 1935 г. и памятные значки. Живую примету прошлого изображали конные и пешие служители порядка в белых гимнастерках и касках. Привлекал внимание уличный торговец в сапогах и поддевке со связкой баранок на шее.

Гостей приветствовал начальник метрополитена Д. В. Гаев и сказал, что праздник метро – это праздник всей столицы, каждого москвича и пригласил прокатиться на литерном поезде "70 лет Московскому метрополитену". В поезд сели работники службы движения и пассажиры, они обменялись впечатлениями и выяснили, что первое театральное действие праздника метро прошло успешно и прибытие на станцию "Парк культуры" встретили аплодисментами.

Послесловие

На следующий день в редакцию позвонил читатель Н. и поделился праздничными впечатлениями. Он рассказал, как в юбилейном поезде ехал рядом со странным пассажиром в клетчатом твидовом пиджаке. Н. вежливо спросил у него время, а тот ответил с легким английским акцентом, что часы стоят в Оружейной, и заспешил к выходу на станции "Парк культуры", где ступил пару шагов и вдруг сделался прозрачным, а после совсем пропал.

Одной из выдающихся работ Медокса являются уникальные часы "Храм славы", которые находятся сейчас в Московской Оружейной палате. Работу над их созданием Медокс начал в 1793 г. и окончил только в 1806 г. Изначально это настоящее произведение искусства предназначалось для императрицы Екатерины, которая была к нему очень благосклонна, но, к сожалению, тринадцатилетний труд механика-художника не достиг поставленной цели. Часы были изготовлены только после ее смерти.

"Храм славы" - большие бронзовые позолоченные часы с тремя позолоченными колоннами, установленными над музыкальным ящиком. Каждая колонка заканчивается фигуркой орлицы с распростертыми крыльями над орленком в гнезде. Через каждые пять минут из клюва орлицы падает жемчужина в раскрытый клюв орленка. На мраморном ступенчатом основании высятся четыре черно-бронзовые фигуры женщин, изображающие части света - Европу, Азию, Африку и Америку. Колонны соединены между собой гирляндами роз и других цветов из чеканной и золоченой бронзы. Между колоннами высится фигура античного героя Геркулеса с палицей. На пне укреплен большой круг, изображающий лучи солнца, и на нем белый циферблат часов. На циферблате находится надпись - "Михаил Медокс, Москва".

Эти часы являются исключительно сложным автоматом, основанном на взаимодействии самых различных механизмов, предназначенных для воспроизводства сцен и музыкальных номеров. Когда часы показывают и бьют три, шесть, девять и двенадцать раз, то куранты начинают играть, затем раздается органная музыка, после чего подымается занавес и нашему взору открывается во всем своем величии "Храм славы" и вид на ландшафт с водопадом, что с шумом свергается с утесов. Виден пьедестал, на котором установлена винтовая пирамида, и два лебедя, плавающие внутри пирамиды, в середине же пьедестала - звезда. Затем под аккомпанемент органной музыки появляются фигуры в освещении лучезарного солнца. Каждая фигура символически изображает одно из славных событий времен Екатерины II.