Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.

Вы здесь » Декабристы » МУЗЕИ » Памятные места, связанные с пребыванием декабристов в Иркутске.

Памятные места, связанные с пребыванием декабристов в Иркутске.

Страница: 1

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

А.В. Дулов, Е.А. Ячменёв.

https://img-fotki.yandex.ru/get/103213/199368979.1e/0_1bea57_b2e880a4_XXXL.jpg

ПАМЯТНИКИ И ПАМЯТНЫЕ МЕСТА, СВЯЗАННЫЕ С ПРЕБЫВАНИЕМ ДЕКАБРИСТОВ  В  ИРКУТСКЕ

Среди сибирских городов Иркутск выделяется тем, что на его долю выпало увековечить память первых русских революционеров — декабристов. Будучи крупным административным, политичес­ким, экономическим и культурным центром, он сначала принял декабристов на пути в каторж­ные работы, а затем на поселение. Через Ир­кутск прошли почти все члены Северного и Юж­ного обществ, Общества Соединенных славян, Общества Военных друзей, Астраханского и Оренбургского тайных обществ, а также солда­ты-декабристы.

Иркутская поселенческая колония декабрис­тов была, пожалуй, самой значительной и ин­тересной. В 1820—1850-х гг. она объединяла 50 декабристов (вместе с А. Л. Кучевским), из которых 35 человек жили продолжительное вре­мя на территории современной Иркутской облас­ти.
Это М. С. Лунин, С. Г. Волконский, С. П. Тру­бецкой, братья Н. М. и А. М. Муравьевы, братья A.И. и П.И. Борисовы, братья А.В. и И.В. Поджио, В.Ф. Раевский, Ф.Б. Вольф, П.А. Муханов, А.П. Юшневский, Ф.Ф. Вадковский, B.А. Бечаснов, Н.А. Панов, А.Н. Сутгоф, А.И. Одоевский, П.Ф. Громницкий, И.А. Ан­ненков, П.Ф. Дунцов-Выгодовский, А.Н. Муравьев, А.И. Якубович, Н.А. Чижов, Н.Ф. Заикин, Н.А. Загорецкий, В.М. Голицын, А.В. Веденяпин, М.Ф. Митьков, В.П. Колесников, X.М. Дружинин, Д.П. Таптыков, Н.П. Репин, А.Н. Андреев, В.И. Штейнгейль, И.И. Иванов, П.Н. Свистунов, М.И. Рукевич, братья А.П. и П.П. Беляевы, А.А. Быстрицкий, Ю.К. Люблин­ский, Н.И. Лорер, М.К. Кюхельбекер, солдат-декабрист Н. Поветкин, А.Н. Луцкий, М.А. На­зимов, А.3. Муравьев, И.Д. Якушкин, А.Л. Кучевский.

Переосмысление пройденного пути привело декабристов в Сибири к необходимости продол­жить в новых условиях служение своему делу «словом и примером». Их многолетняя беско­рыстная деятельность способствовала развитию многих сторон научной, хозяйственной, промыш­ленной, культурной жизни Восточной Сибири. Она благотворно влияла на общественно-полити­ческую жизнь края и рост самосознания сибир­ского населения, практически охватывая все его слои.

С 1845 г., с момента официально санкциони­рованного шефом жандармов А. Ф. Орловым пе­реезда семей Волконских и Трубецких в Иркутск и до амнистии 1856 г., губернская столица на протяжении 11 лет была также и «столицей» декабристской колонии Восточной Сибири, поскольку, по авторитетному признанию самих декабристов и их современников, именно до Волконских и Трубецких являлись центрами объединявшими остальных членов иркутской поселенческой колонии, а также приезжавших кратковременно в Иркутск из Западной Сибири и Забайкалья.

В соответствии с решением исполкома иркутского горсовета депутатов трудящихся (№ 47 (пр. № 13) от 7 августа 1967 г.) в Иркутске продолжаются работы по созданию историко-мемориального комплекса «Декабристы в Иркутске».

По генеральному проекту (авторы Г. А. Вязунова В И. Колпиков, В. И. Сотников, Л. С. Василь­ев Е. Ю. Барановский, И. Г. Симутина) комплекс состоит из мемориальной зоны и зоны архитек­турного окружения на городском участке, огра­ниченном улицами Дзержинского (Арсенальская), Декабрьских Событий (Ланинская), Энгельса (Жандармская) и Октябрьской Революции (Инс­титутская).

В сквере у дома Волконских будет установлен памятник декабристам (авторы Ю. Л. Чернов, И. П. Казанский, П. П. Исакович, Л. П. Крику­нов).

Ядро мемориальной зоны составляют усадьбы декабристов С. Г. Волконского и С.П. Трубецко­го, композиционно и пространственно объединен­ные участком, где сосредоточиваются памятники архитектуры конца XVIII — начала XX вв. Зона архитектурного окружения представляет истори­чески достоверную среду времен пребывания де­кабристов в Иркутске и архитектурный фон — наиболее 'интересные дома начала, середины, второй половины XIX в. и рубежа XIX— XX вв., в целом это своеобразный заповедник городской архитектуры. Сюда из зон новостроек областного центра переносятся интересные ар­хитектурные сооружения с целью их сохранения и регенерации городской среды в рамках комп­лекса.

В настоящее время реставрированы усадьбы Волконских, Трубецких (частично), Спасо-Преображенская церковь, где восстановлена ограда; перенесен и поставлен дом с улицы 3-го Июля (памятник архитектуры XIX в.), восстанавлива­ется дом купца Е. А. Кузнецова (на новом мес­те). Ведутся работы на доме М. М. Сперанского.

Первым шагом в создании историко-мемориального комплекса была реставрация дома С. П. Трубецкого (по Дзержинского, 64) в 1965— 1970 гг.   (автор   проекта — архитектор   ВПНРК Г. Г. Оранская, Москва) при участии Иркутско­го отделения ВООПИК. 29 декабря 1970 г. здесь был открыт Дом-музей декабристов — филиал Иркутского областного краеведческого музея. Большую роль в поддержке музея сыграла об­щественность Иркутска — историки, краеведы, писатели, журналисты, художники, музыканты, деятели театра.

Декабрист Сергей Петрович Трубецкой (1790— 1860) — видный деятель первого этапа революци­онного движения в России. Потомок великого князя литовского Гедимина по отцу, грузинского царя Вахтанга VI и сподвижника Петра I — А. Д. Меншикова по линии матери, Трубецкой получил основательное домашнее воспитание, слушал лекции в Московском университете. Князь, полковник  (с  1822 г.) Преображенского полка, герой Отечественной войны 1812 г., уча­стник заграничных военных походов, С. П. Тру­бецкой был среди учредителей и организаторов первых тайных обществ — Союза спасения (1816), Союза благоденствия (1818) и Северною общества.

Избранный «диктатором» в восстании 14 (26) декабря 1825 г. в Санкт-Петербурге, С. П. Трубецкой не вышел на Сенатскую пло­щадь. Историк-декабристовед академик М. В. Нечкина писала: «Хрупкая дворянская революци­онность Трубецкого легко надломилась, когда пришел час решительных действий». Однако са­ми декабристы, сохранившие к С. П. Трубец­кому после 14 декабря 1825 г. любовь и уваже­ние, понимали, что «не от ошибочности действий Трубецкого в этот день зависела неудача вос­стания».

Верховный уголовный суд осудил С. П. Тру­бецкого по первому разряду к отсечению го­ловы. Смертная казнь была заменена каторгой в Сибири. Каторгу С. П. Трубецкой отбывал 13 лет: на Николаенском винокуренном заводе близ Ир­кутска (осень 1826 г.); в Забайкалье — на благодатском руднике Нерчинского горного округа (1826—1827); в Читинском остроге (1827—1830) и Петровском заводе.

С 1839 по 1845 г. С. П. Трубецкой со своей семьей находился на поселении в Оёкской сло­боде Иркутской губернии (более 30 км от Ир­кутска).

В Сибири С. П. Трубецкой занимался изу­чением положения крестьянства и состояния во­лостного правления Восточной Сибири, сельским хозяйством, садоводством, медициной, орнитоло­гическими и метеорологическими наблюдениями, педагогикой, участвовал в разработке золотонос­ных приисков.

Супруга декабриста, Е.И. Трубецкая, по предписанию шефа жандармов графа А.Ф. Орлова генерал-губернатору Восточной Сибири В. Я. Руперту от 13 января 1845 г. получила доз­воление жить в Иркутске с детьми. С.П. Тру­бецкой мог навещать семью наездами из Оёка, а затем с молчаливого согласия местных властей остался в Иркутске.

У Трубецких была большая семья. Трое де­тей, родившихся в Сибири,— Владимир, Никита, Софья — скончались в младенчестве. В живых остались три дочери и сын Иван (1843—1874). Дочери Трубецких Елизавета и Зинаида окон­чили полный курс Девичьего института Вос­точной Сибири (открыт в 1845 г.) с золотыми медалями. Первоначальное деревянное здание института находилось по улице Институтской (позднее — Шелашниковской, затем — Октябрьской Революции) и было снесено в 1970-е годы: оно оказалось со временем на территории завода тяжелого машиностроения им. В. В. Куйбышева, недалеко от автовокзала.

Елизавета (1834—1918) в январе 1852 г. ста­ла женой Петра Васильевича Давыдова — сына декабриста В. Л. Давыдова. Александра (1830— I860), получившая домашнее образование, талант­ливая художница, в апреле 1852 г. вышла замуж за градоначальника Кяхты Николая Романовича Ребиндера. Их венчание состоялось в институт­ской церкви. Зинаида (1837—1924) в апреле 1856 г. обвенчалась с чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири Никола­ем Дмитриевичем Свербеевым, из московской семьи, дружившей с А. С. Пушкиным, Н. В. Го­голем, М. Ю. Лермонтовым, А. И. Герценом. Вен­чание происходило в Знаменской церкви.

В семье Трубецких воспитывался сын политссыльного А. Л. Кучевского Федор, дочери де­кабриста М. К. Кюхельбекера Анна (1834—?) и Юстина (1836—?), жили воспитатели детей Петр Александрович Горбунов и Констанция Юлиа­новна Олендская.

С 1845 г. Трубецкие жили близ иркутского Знаменского монастыря в деревянном доме в че­тырнадцать комнат с мезонином. Рядом с домом располагался прекрасный сад. В 1821—1835 гг., когда гражданским губернатором Иркутска был И  Б. Цейдлер, здесь была его «дача». Этот за­городный дом упоминается в записках декабрис­та А. Е. Розена, приезжавшего туда в 1832 г. после каторги за подорожной и проводником. Покупка    бывшего  цейдлеровского  дома  была оформлена графиней А. Г. Лаваль (матерью кня­гини Е. И. Трубецкой) осенью 1847 г. у бывшего адъютанта генерал-губернатора Восточной Сиби­ри В. Я. Руперта — Якова Ивановича Безносикова, владевшего тогда цейдлеровской заимкой (по не­которым данным до Цейдлера этот дом принад­лежал семье известного мореплавателя Г. И. Шелихова). Уведомление о покупке пришло в Ир­кутск из  Петербурга лишь весной  1848 г.

В  1851—1852 гг. Трубецкие расширили дом, пристроив к нему еще один. В 1856 г. после отъезда хозяев из Иркутска по амнистии дом был поручен для продажи П. А. Горбунову. В се­редине 1857 г. в доме временно жила семья де­кабриста А. В. Поджио. В начале 1860-х гг. мест­ное начальство намеревалось нанять дом под инс­титут для образования повивальных бабок. Лишь в 1866 г. усадьба была продана купцу П. О. Катышевцеву. Позднее дом перешел ремесленно-воспитательному заведению Н. П. Трапезникова. В 1908 г. в этом здании, занятом 27-м Восточно-Сибирским стрелковым полком, произошел по­жар,   уничтоживший исторический памятник. Сейчас на этом месте спортивная площадка ре­месленного училища. В глубине участка — остат­ки сада вокруг протекающего, как и встарь, Пше­ничного ручья.

В начале нашего столетия краеведы, члены иркутской губернской Ученой архивной комис­сии по указанию иркутских старцев определили, что особняк по улице Дзержинского, 64, сохра­нившийся до наших дней,— дом С. П. Трубец­кого.

Сведения, почерпнутые из не так давно обна­руженной переписки иркутского ученого исто­рика М. П. Овчинникова с внуком декабриста Трубецкого — С. Н. Свербеевым (в 1913—1916 го­дах), подтверждают принадлежность этого дома семье Трубецких. По мнению современных ис­следователей С. Ф. Коваля и В. П. Павловой, он был построен в 50-х гг. XIX в., по-видимому, для дочери декабриста, А. С. Ребиндер, муж которой в 1854—1855 гг. имел намерение перевестись по службе из Кяхты в Иркутск. После отъезда С. П. Трубецкого из Иркутска дом на Арсенальской занимали частные лица вплоть до 1917 г. ( в это это время им владела С.Л. Гортикова). Пере­строенный под коммунальные квартиры, особняк оставался жилым и в советское время.

Реставрация дома Трубецких была первым опытом реставрации историко-архитектурного па­мятника в Иркутске.

Искусная резьба по фасаду, мезонин (или, как их раньше называли в Иркутске, «чердак») с балкончиком-фонариком» (эркером) и каменный полуподвал — подклеть хозяйственного назначения, сочетание изящества и простоты в отделке уют­ной анфилады маленьких комнат жилого этажа (приемная, гостиная, диванная, кабинет, буфет­ная-столовая) с некрашеными дощатыми потол­ками, ставни на окнах с железными запорами — все это придает дому неповторимый колорит.

Однако со временем внешний вид особняка еще более приблизится к первоначальному: уже после реставрации выявлен старый фотоснимок, запечатлевший дом Трубецких в начале XX в. со многими теперь уже утраченными архитектурны­ми элементами по фасаду.

В 1970 г. здесь открылась временная выстав­ка, затем в 1973 г.— постоянная экспозиция «Декабристы  в  Восточной  Сибири»,  рассказываю­щая о 30-летнем периоде пребывания декабрис­тов на каторге и на поселении. В музее хранят­ся подлинные вещи семьи Трубецких: два стула, бронзовый столик-подставка, фарфоровая ваза и овальное зеркало, «Байкальский пейзаж» и порт­рет неизвестного кисти А. С. Ребиндер; несес­сер — шкатулка с письменными и рукодельными принадлежностями Е. И. Трубецкой и ее прек­расные  вышивки — пелена  «Богоматерь  с  мла­денцем», церковная салфетка — «воздух», расши­тые бумажник и пресс-бювар — папка для бумаг, украшенная вышивками шкатулка;  книга  «Ме­муары герцогини д'Абрантес (том 14, Брюссель, 1834) с владельческим автографом С. П. Трубец­кого и салфетка-подстаканник с бисерной вы­шивкой — подарок врача-декабриста Ф. Б. Воль­фа для А. С. Ребиндер.

Коллектив музея работает над созданием пос­тоянной экспозиции в этом мемориальном доме — «Трубецкие в сибирской ссылке». Продолжаются реставрационные работы на усадьбе. Восстанов­лена конюшня-каретник, на очереди — погреб-ледник и людская изба.

В нескольких минутах ходьбы от дома Тру­бецких, по современному адресу: переулок Вол­конского, 10, находится усадьба декабриста С. Г. Волконского. Сергей Григорьевич Волкон­ский (1788—1865) происходил из древнего кня­жеского рода, восходящего к Рюрику. Воспиты­вался дома, затем — в пансионах Жакино и аб­бата Николя в Петербурге. Действительную во­енную службу начал в 1806 г. Блестящий офи­цер, С. Г. Волконский участвовал в 58 крупных сражениях за 10 лет европейской военной исто­рии. Генерал-майор в 24 года. Награжден многи­ми отечественными и иностранными орденами и золотой шпагой за храбрость.

Вступив в Союз благоденствия (1819), С. Г. Волконский затем играл видную роль в Южном обществе, с 1823 г. совместно с В. Л. Да­выдовым возглавлял его Каменскую управу. Он также осуществлял связь Южного и Северного тайных обществ.

Будучи осужден по первому разряду, С. Г. Волконский впоследствии получил сокра­щение срока каторги, которую отбывал на Ни­колаевском винокуренном заводе (осень 1826), Благодатском руднике (1826—1827), в Читинском остроге и Петровском заводе (1830—1835), откуда смог выехать на поселение в село Урик под Иркутском лишь в 1837 г. со своим семейством.

В  Сибирь  последовала  супруга  декабристе Мария Николаевна Волконская (1805—1863), прибыв сюда в 1827 г. Она была дочерью знамени­того генерала Н. Н. Раевского, героя Отечествен­ной войны 1812 г. Мать М. Н. Волконской, С. А. Константинова, приходилась внучкой ака­демику М. В. Ломоносову. Много прекрасных поэтических строк посвятил М. Н. Волконской знавший ее А. С. Пушкин. Позднее нравствен­ный подвиг этой замечательной женщины воспел Н. А. Некрасов.

М. Н. Волконская, добровольно приняв на се­бя вслед за Е. И. Трубецкой бремя «жены госу­дарственного преступника», была рядом со своим супругом в годы каторги и поселения. Первенец Волконских, Николай («Николенька»), родивший­ся в 1826 г. и оставленный Марией Николаевной по требованию царя в Петербурге, умер там на руках у родных в возрасте двух лет. В годы каторги у Волконских родились сын Михаил (1832—1909) и дочь Елена (1835—1916), в замуже­стве Молчанова, Кочубей, Рахманова. Дочь Софья родилась и умерла в Чите в 1830 г.

В 1844 г. временно, а с 1845 г. постоянно М. Н. Волконская с детьми добилась права жить в Иркутске. С. Г. Волконский, который в годы поселения занимался преимущественно сельским хозяйством, бывал в городе наездами из Урика, а вскоре занялся постройкой иркутского дома. Его история очень интересна.

Дом Волконских первоначально был построен в селе Урик Иркутской губернии, по воспоми­наниям М. Н. Волконской, всего за «несколько месяцев» и окончен 2 декабря 1838 г. (из доне­сения урядника). В 1846 г. Волконские приоб­рели участок земли в Иркутске против Спасо-Преображенской церкви, а затем, как свидетель­ствовали декабрист В. Ф. Раевский и внук С. Г. Волконского — С. М. Волконский, перенес­ли свой дом из Урика в Иркутск. Этот факт под­тверждают и более поздние материалы иркутской губернской Ученой архивной комиссии и натурные исследования архитектора-реставратора Л. С. Васильева, обнаружившего в 1974—1975 гг. под деревянной обшивкой следы меток на бре­венчатых стенах — своеобразную «маркировку» при разборке и переноске дома. Уже летом 1847 г., как указывала в своих письмах жена де­кабриста М. К. Юшневская, дом Волконских встал на том же месте, где и стоит до сих пор. Строительные работы велись под непосредствен­ным наблюдением С. Г. Волконского. Балкончики-«фонарики» (эркеры) второго этажа с цветными стеклами сделаны по эскизам художника-декабриста Н. А. Бестужева. В целом дом стал почти вдвое больше, чем был в Урике, и при­обрел весьма респектабельный вид. Вплоть до конца 1850-х гг. он считался одним из лучших в числе подобных городских построек.
Здесь Волконские жили до 1856 г., до амнис­тии и возвращения в Россию. Таким образом, с этим домом связаны 17 лет из 30, проведенных Волконскими в Сибири.

Кроме С. Г. и М. Н. Волконских здесь жили их дочь и официальная хозяйка дома — Елена Сергеевна с мужем, чиновником Дмитрием Ва­сильевичем Молчановым (?—1857), сын Михаил, воспитанники — Паша Зверев и Разгильдеева; вос­питатели и учителя детей — Ж. Г. Мильер, ссыль­ный поляк Ю. Сабиньский, И. Борзатти. Приез­жали из России сестра М. Н. Волконской — Софья Николаевна Раевская (1850) и сестра С. Г. Волконского — Софья Григорьевна Волкон­ская (1854—1855).

Поскольку с 1846 г. М. Н. Волконской как жене государственного преступника было офи­циально запрещено появляться в общественных местах, она «сумела сделать из своего дома глав­ный центр иркутской общественной жизни», по воспоминаниям Н. А. Белоголового. М. Н. Вол­конская была душою литературных, музыкаль­ных и театральных вечеров в своем доме. Здесь часто устраивались балы и маскарады для иркут­ской молодежи. У Волконских выступали знаме­нитые в то время музыканты-гастролеры — та­лантливый 13-летний скрипач Блезе, скрипачка француженка Тереза Отава, виолончелистка дат­ского короля француженка Элиза Христиани, пианисты Беглер, Малер и итальянец Пуччи. Бы­вала певица и пианистка Юлия Ришье. Сама М. Н. Волконская прекрасно играла на фортепиа­но и пела. Дом помнит художников — К. Рейхеля, англичанина Т. В. Аткинсона, ссыльного по­ляка Л. Немировского, шведа К.П. Мазера. В январе 1855 г. Волконских посетил известный писатель И. А. Гончаров. Яркой страницей те­атральной культуры Иркутска была попытка постановки спектакля «Недоросль» по пьесе Д. И. Фонвизина у Волконских силами актеров-любителей.

Открытая жизнь в доме Волконских, постро­енном задолго до основных общественных зда­ний губернской столицы — Общественного соб­рания (1848) и театра (1851),— имела прямое влия­ние на формирование высокого культурного, эс­тетического и нравственного уровня немногочис­ленного тогда прогрессивного общества Иркут­ска, города с населением в 18—20 тысяч человек.

После отъезда Волконских из Иркутска дом, оставленный доверенному лицу дочери декабрис­та — чиновнику Г. А. Трапезникову, некоторое время сдавался внаем частями. С декабря 1856 по 1860 г. комнаты снимали чиновники в основ­ном из числа высшей губернской администра­ции — Н. В. Буссе, Ю. И. Штубендорф, П. А. Из­вольский, Я. Д. Казимирский, губернатор К. Н. Шелашников. Лишь в 1864 г. иркутский купец И. С. Хаминов приобрел дом и усадьбу и после необходимых переделок в 1867 г. пожерт­вовал городу под сиропитательно-ремесленную школу для мальчиков. Официальное открытие школы состоялось в октябре 1868 г. Она просуществовала до 1911 г., была закрыта по не­достатку средств и переведена в ремесленно-воспитательное заведение Н. П. Трапезникова в Знаменском предместье. В 1914—1917 гг. в доме и на усадьбе располагались казармы казачьей части Забайкальского войска. С 1920-х гг. дом и усадебные помещения были заняты под жилые квартиры. Переделки и ремонты 1920—1950-х гг. сильно исказили облик усадьбы. В апреле 1974 г. началась ее реставрация (авторы проекта — Л. С. Васильев, Е. Ю. Барановский, институт Спецпроектреставрация, г. Москва).

Был восстановлен комплекс надворных по­строек— каретник, конюшня, людская изба, ам­бар с погребом, хлев для домашних животных. Дому возвращен его первоначальный вид, вплоть до серо-белой окраски фасадов. Восстановлена первоначальная планировка комнат. Сейчас они, как и при Волконских, оклеены бумажными обоями. Их рисунок воспроизведен искусствове­дом Э. А. Муценек по фрагментам, найденным в процессе реставрации. Изготовлены обои по специальному заказу на производственном объ­единении Тулабумпром в 1985—1987 гг. бесплат­но, в подарок музею. По архивным материалам определено назначение комнат. На первом эта­же размещается кабинет и бильярдная (прием­ная) М. С. Волконского (правое крыло по фаса­ду), парадный кабинет С. Г. Волконского, столо­вая и буфетная (левое крыло); парадная гости­ная— «зала» (в центре). На втором этаже — ка­бинет и спальня Молчановых (справа по фасаду), кабинет-будуар, спальня и туалетная (гардероб­ная) М. Н. Волконской (левое крыло); в центре второго этажа — библиотека. Со стороны двора над парадной лестницей — застекленная веранда, где у Волконских находился, по-видимому, не­большой зимний сад. В перспективе намечено воссоздать весь сад во дворе дома.

10 декабря 1985 г. дом Волконских, вошедший в Иркутский музей декабристов, распахнул свои двери для посетителей. Здесь хранятся уни­кальные коллекции — подлинные вещи Волкон­ских, Ивашевых, К. Ф. Рылеева, Муравьевых, Юшневских, семьи М. К. Кюхельбекера, И И. Горбачевского, И. И. Пущина, Н.В. Басар­гина. Посетители знакомятся с историей дома и его реставрацией, видят личные комнаты Вол­конских. Специальный раздел посвящен подви­гу жен декабристов. Музей проводит интересные выставки, музыкально-литературные вечера. Воз­рожден «Домашний театр Волконских». Работы по созданию постоянной экспозиции мемориаль­ного музея-усадьбы «Волконские в сибирской ссылке» продолжаются.

В нескольких сотнях метров от усадьбы Вол­конских стоит дом декабриста П. А. Муханова (ул. Тимирязева, 45). Петр Александрович Муханов родился в 1799 г. в родовитой дворянской семье. Он был одним из активных членов Союза благоденствия (1818), Южного общества и к мо­менту ареста имел чин штабс-капитана. Отбыв каторгу за Байкалом, в 1832 г. он был поселен в Братском остроге. Человек разносторонних да­рований, Муханов с увлечением занимался ли­тературой, математикой и историей, а также хле­бопашеством, охотой, рыболовством. Он препо­давал математику местным жителям. Его перу принадлежит много оригинальных сочинений. Изучив местные условия, Муханов выдвинул сме­лый- для того времени проект постройки обвод­ного канала, при помощи которою суда могли бы обходить Братские пороги. В течение десяти лет декабрист сел наблюдения за Ангарой, из­мерял ее температуру, записывал даты ее вскры­тия и замерзания. Все эти материалы учли проектировщики при сооружении Братской ГЭС. Муханов обладал и архитектурными способнос­тями: при его участии была сооружена церковь в Братске.

В 1841 г. Муханов переводится в село Усть-Куда, недалеко от Иркутска, а в конце 1840-х гг. поселился в самом Иркутске. Прожив некоторое время на той же Преображенской улице, где строился его собственный дом, летом 1853 г. Муханов переехал в сохранившееся доныне зда­ние. Этот небольшой деревянный дом, в проек­тировании которого, несомненно, участвовал и сам декабрист, имеет немалые архитектурные достоинства.

С улицы он смотрится как одноэтажный: на улицу выходят лишь окна нижнего этажа, укра­шенные резными наличниками. Во двор же обра­щены окна антресольного полуэтажа. В самом доме хорошо сохранилась деревянная, с точены­ми балясинами лестница, ведущая на антресоли.

«Это был человек могучего сложения, широ­коплечий и тучный, с большими рыжими усами и несколько суровый в обращении...» — таковы детские впечатления известного врача Н. А. Бе­логолового о человеке, который учил его ариф­метике. Дом свой П. А. Муханов строил для пред­стоящей женитьбы на начальнице Девичьего инс­титута М. А. Дороховой. Но свадьбе не суждено было состояться — в феврале 1854 г., не прожив и года в новом доме, декабрист скончался от апо­плексического удара (инсульта). Дом П. А. Муханова, занятый под жилье, в будущем отреставрируется и станет музеем.

Рядом с домом Волконских — Спасо-Преображенская церковь, построенная в конце XVIII в. по проекту архитектора А. Лосева. В ней бывали многие декабристы, особенно жившие рядом Волконские и Трубецкие. Именно в этой церкви и отпевали декабристов П. А. Муханова и Н. А. Панова. Здесь венчалась дочь Волконских Елена с чиновником Д. В. Молчановым (1850) и дочь М. К. Кюхельбекера Анна с чиновником В. Мишовтом (1852).

Напротив Спасо-Преображенской церкви через улицу — внушительное трехэтажное камен­ное здание, в котором с 1934 г. размещается один из корпусов Сельскохозяйственного института. В нем с 1840 г. находится Сиропитательный дом Е. Медведниковой.

Вдова богатого иркутского купца, Е. М. Медведникова перед смертью в 1828 г. завещала значительную часть своего капитала — 70 тысяч рублей — использовать для организации дома, где воспитывались бы сироты. Десять лет пона­добилось ее сыновьям, чтобы организовать вос­питательное заведение для девочек-сирот. По до­стижении 16 лет, получив в доме первоначаль­ное образование, девушки получали также не­большую сумму и начинали жить самостоятель­но. Сиропитательный дом был первым заведени­ем такого рода в Сибири.

Сначала была построена лишь центральная часть здания; правое и левое крылья возведены позднее, в 1880-х гг. В первые годы существо­вания Сиропитательного дома в нем находилось 14—15 воспитанниц, в пятидесятых годах их число достигает уже ста человек, а в восьмидеся­тых — 180.

В этом здании декабристы бывали много раз. В июле 1854 г. сиропитательный дом осматри­вала сестра декабриста княгиня С. Г. Волкон­ская. С ним связан декабрист В. Ф. Раевский: до завершения постройки каменного здания это учебное заведение более года размещалось в его иркутском доме. А позже здесь учились дочери В. Ф. Раевского и В. А. Бечаснова.

Особенно часто декабристы навещали дом в 1855—1863-х гг., когда начальницей служила Елена Павловна Ротчева, происходившая из кня­жеского рода Гагариных. Она вышла замуж за небогатого чиновника, затем — публициста. Ротчевы жили некоторое время в Калифорнии, в колонии Росс, затем Ротчева переехала в Ир­кутск и стала управлять сиропитательным домом. В книге, посвященной учебному заведению, о Ротчевой сказано: «Получила прекрасное обра­зование и, обладая большою начитанностью, она сумела сгруппировать вокруг себя всю тогдаш­нюю интеллигенцию Иркутска, устраивая лите­ратурные вечера, на которых всех пленяла своим умом и артистическим чтением». В 1855 i. с Ротчевой познакомился декабрист И. Д. Якушкин, проживший в Иркутске более года. Он вы­соко оценил Е. П. Ротчеву, отметив, что «с ней можно беседовать несколько часов сряду». Пос­ле отъезда Якушкина они стали переписываться. Под влиянием декабристов программа обучения была шире, чем в других подобных домах.

Салон Ротчевой посещали многие декабристы, здесь читались издания Герцена. Волконский и Трубецкой стали постоянными гостями ее вече­ров. В уже упомянутой книге, посвященной сиропитательному дому, говорилось: «Бывшие вос­питанницы живо помнят декабриста Волконского, украшенного длинными седыми волосами, кото­рый, проходя мимо воспитанниц, всегда говорил: «Кашка-кашка».

Частыми посетителями ее салона были также представители следующего поколения политических ссыльных — М. В. Петрашевский, Н. А. Спешнев и Ф. Н. Львов. В салоне Ротче­вой Петрашевский встречался с известным пу­тешественником М. И. Венюковым, который впо­следствии эмигрировал из России и за границей познакомился с Герценом и Огаревым. Дамы иркутского «света» не любили Ротчеву за ее не­зависимость, ум и образованность. Местное на­чальство также выражало недовольство тем, что ее салон сделался одним из центров передовой общественности города, где звучали нередко рез­кие оценки действий иркутской администрации.

Регулярные посещения этого дома Львовым кончились тем, что Федор Николаевич женился на дочери Е. П. Ротчевой, и летом 1863 г. они уехали из Иркутска все вместе, втроем.

2

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Могилы декабристов в Иркутске

На территории нашего города остались мо­гилы декабристов и их родственников — всего бо­лее десяти. Несколько располагаются в ограде Знаменского монастыря. Первым из декабристов здесь похоронен Николай Алексеевич Панов (1803—1850). 14 декабря 1825 г. член Северного общества поручик лейб-гвардии Гренадерского полка Панов сумел поднять свой полк и вывел его на Сенатскую площадь. Был приговорен за это к двадцатилетней каторге. Освобожденный от каторжных работ, Н. А. Панов обращен на по­селение и водворен летом 1839 г. в с. Михалево (недалеко от Иркутска). Летом 1845 г. пересе­ляется в с. Урик.

По воспоминаниям Н. А. Белоголового, «это был небольшого роста плотный блондин, с боль­шими выпуклыми глазами, с румянцем на щеках и с большими светло-русыми усами...», отли­чавшийся живостью характера, любивший пошу­тить, а иногда даже и подразнить будущего ме­муариста.

Тяжело заболев, Н. А. Панов в конце 1849 г. приезжает в Иркутск для лечения и умирает здесь 14 января 1850 г. на руках у Трубецких. После отпевания его похоронили в ограде мо­настыря.

В 1854 г. рядом с Пановым похоронен П. А. Муханов. Остававшиеся в городе декабрис­ты заботились о метилах своих товарищей. По­ставили скромные памятники с крестами. Внут­ри каждого звена оградок — крест, от него шли к раме железные прутья-лучи.

Проходит пять лет, и на территории Знамен­ского монастыря появляется могила Владимира Александровича Бечаснова. К моменту восстания на Сенатской площади ему было 23 года. Бечаснов — один из первых членов Общества Соединенных славян, активно пропагандировал идеи декабризма среди солдат-артиллеристов, со­гласился участвовать в покушении на Александ­ра I. Военная карьера его прервалась: по приговору суда он был лишен чина прапорщика и приговорен к 20 годам каторги. Летом 1839 г. Бечаснов появляется в качестве ссыльнопосе­ленца в селе Смоленщина. Здесь в 1846 г. он женился на крестьянке А. П. Кичигиной, стал главой многочисленной семьи. В Смоленщине построил маслобойку для выжимки конопляного масла.

По характеристике Н. А. Белоголового, «это был маленький, добродушный и необыкновенно юркий толстяк; особенно крупным умом он не отличался и не выдавался своим образованием над общим уровнем провинциального общества, как его товарищи, но тем не менее это был чрез­вычайно добрый и честный человек».

После амнистии 1856 г. он не стал возвращаться в Европейскую Россию, а переселился в Иркутск, где жил на Луговой улице (ныне — Марата, дом не сохранился). Умер В. А. Бечас­нов 11 октября 1859 г. от апоплексического уда­ра. Отпевали его в Спасской церкви, похорони­ли в Знаменском монастыре. Организаторами по­хорон были М. В. Петрашевский, имевший доб­рые отношения со многими декабристами, жив­шими в Иркутске, и П. А. Горбунов.

К моменту празднования столетнего юбилея восстания декабристов все надгробия были при­ведены в порядок — в этом немалая заслуга декабристоведа Б. Г. Кубалова. Однако затем, в годы отрицания чуть ли не всей дореволюцион­ной культуры, могила Бечаснова вновь затеря­лась. Все три памятника отреставрированы вновь в 60—70-х гг.

Около стены Знаменской церкви, напротив входа в монастырь, мы видим небольшую желез­ную ограду. В ней — невысокое мраморное над­гробие на могиле Екатерины Ивановны Трубец­кой. Рядом — еще один надгробный камень на могиле детей Трубецких. В двадцатилетнем воз­расте Екатерина Ивановна стала женой князя С. П. Трубецкого. А через несколько лет она первой из жен декабристов покидает Петербург в июле 1826 г., на следующий день после отправ­ки мужа и его друзей в изгнание. Иркутский губернатор И. Б. Цейдлер чинил ей всяческие препятствия, чтобы помешать ее желанию раз­делить судьбу мужа. Подписав документ, где она ради возможности быть вместе с супругом отка­зывалась почти от всех гражданских прав, Тру­бецкая выехала в Нерчинские рудники. Пре­бывание Е. И. Трубецкой и других жен декаб­ристов вместе с мужьями имело огромное зна­чение для жизни изгнанников. Самоотвержен­ность и постоянная забота этих прекрасных жен­щин об узниках — яркая романтическая стра­ница отечественной истории.  Е.  И. Трубецкая, по словам Н. А. Белоголового, отличалась не только умом и образованностью, но и «необык­новенной сердечностью». Переехав в 1845 г. в Иркутск, она занималась благотворительностью, устраивала вечера, «на которых бывало очень ве­село».

Однако годы тяжелых нравственных и физи­ческих испытаний, постоянные усилия в борьбе за здоровье мужа и детей (их было семеро) по­дорвали ее силы. Е. И. Трубецкая тяжело забо­лела и 14 октября 1854 г. скончалась в возрас­те 54 лет. За ее гробом шел, как писали, весь Иркутск.

Трое детей Екатерины Ивановны, погребен­ных рядом с матерью, тоже стали жертвами тех лишений, которые испытала семья Трубецких. 1 сентября 1839 г., во время путешествия с мес­та каторги на поселение, в Иркутске умирает Владимир, не доживший немного до своего пер­вого дня рождения. В августе 1840 г., когда Тру­бецкие жили в Оеке, скарлатина погубила мно­гих детей этого селения. В их числе оказался и пятилетний Никита. Едва семья переехала в Иркутск, как в 1845 г. погибает от дизентерии тринадцатимесячная Софья. Фигурная ограда, от­литая на Петровском заводе под наблюдением декабриста И. И. Горбачевского и установленная на месте погребения Трубецких в 1857 г., утра­чена в 1930-е гг. Нынешняя простая оградка вы­полнена в начале 1960-х гг. Надгробные доски воссозданы в 1970-е гг.

На Иерусалимском кладбище, в католической его части, похоронен Иосиф Викторович Поджио (1792—1848). Член Южного общества, сто­ронник республиканского образа правления, он был готов совершить покушение на царя. Приго­воренный к восьми годам каторги, Поджио еще столько же лет провел в тюрьме. Таким было желание отца его жены, влиятельного сенатора генерал-лейтенанта  А.  М.   Бороздина,  который не хотел, чтобы дочь уехала к И. В. Поджио в Сибирь. Отец перехватывал ее письма к мужу и письма Поджио к ней, требовал, чтобы дочь порвала с ним отношения. Видя, что решение дочери непреклонно, Бороздин использовал свои связи и добился, чтобы декабриста продолжали держать в Шлиссельбургской крепости и не от­правляли в Сибирь. Лишь в 1834 г., когда, уве­ренная в смерти своего мужа, несчастная жен­щина вторично вышла замуж, И. В. Поджио не­медленно был выслан в Сибирь.

Приехав в село Усть-Куда, он все еще надеял­ся на встречу с женой и лишь спустя несколько лет узнал правду. По словам Н. А. Белоголового, «атлетическое сложение» Поджио было «совсем расшатано крепостным заключением, он сильно страдал скорбутом, не выносил ни твердой, ни горячей пищи, и я помню, как свою тарелку су­па он выносил всегда в холодные сени, чтобы остудить ее». Приехав в январе 1848 г. погостить в Иркутск к Волконским, он через два дня ско­ропостижно скончался. Могила И. В. Поджио была затеряна, и лишь в 1960-х гг. вновь постав­лен памятник на месте, указанном профессором Ф. А. Кудрявцевым.

Неизвестно место захоронения на этом клад­бище декабриста-крестьянина Павла Фомича Дунцова-Выгодовского (1802—1881). Он состоял членом Общества Соединенных славян, за что был сослан в Сибирь. После забайкальской ка­торги, живя г. Нарыме Томской губернии с 1828 г., помогал крестьянам писать жалобы про­тив местных властей, а также сочинял антипра­вительственные памфлеты, за что его вновь со­слали, на этот раз в Вилюйск. Оказавшись в 1871 г. в Иркутске, жил в доме при католичес­ком костеле. На Иерусалимском же кладбище погребены сын Бечасного Вячеслав (1895) и же­на декабриста — Анна Пахомовна, урожденная Кичигина (1900), чьи могилы также затерялись.

Две могилы декабристов находятся на Амур­ском кладбище. Алексей Петрович Юшневский (род. 1786), генерал-интендант 2-й армии, был од­ним из руководителей Южного общества, разде­лял радикальные взгляды Пестеля, приговорен к 20 годам каторжных работ. Выйдя в 1839 г. на поселение, Юшневский жил около Иркутска (сначала в д. Кузьмиха, затем — в Малой Раз­водной). Юшневский «импонировал своим об­ширным умом и сдержанностью», пользовался огромным уважением местных жителей. Он за­нимался преподавательской деятельностью. Кро­ме того, будучи отличным пианистом, давал так­же уроки музыки в Иркутске. Умер А.П. Юш­невский скоропостижно в селе Оек Ю января 1844 г. Приехав в Оек для участия в похоронах декабриста Ф.Ф. Вадковского, он во время от­певания в церкви сделал земной поклон и боль­ше не поднялся.

Памятник Юшневскому поставила его жена Мария Казимировна в ограде церкви села Боль­шая Разводная. На чугунной доске, прикреплен­ной к надгробию, есть и такая надпись: «Мне хорошо» (слова покойного)». Так как в результате строительства Иркутской ГЭС это место попа­дало в зону затопления, прах А. П. Юшневского в 1952 г. был перенесен на Амурское кладбище.

Таким же образом оказалось на Амурском кладбище захоронение декабриста Артамона За­харовича Муравьева (1793—1846).

А. 3. Муравьев, полковник, командир Ахтырского гусарского полка, участник заграничных походов 1813—1814 гг., член Союза спасения (1817), Союза благоденствия, был одним из ра­дикальных членов Южного общества. Его при­говорили к вечной каторге. В 1839 г. он выходит на поселение в село Елань (Иркутской губернии), с 1840 г. становится невольным жителем села М. Разводная. Как говорит Н. А. Белоголовый, «он был всегда весел, всегда хохотал, и его приход составлял для нас праздник: он, бывало, рас­шевелит даже сдержанного Юшневского, пере­будоражит всех в нашем тихом домике, а нам, детям, расскажет с три короба разных смешных анекдотов... Его все любили за беззаветную и деятельную доброту: он не только платонически сочувствовал всякой чужой беде, а делал все возможное, чтобы помочь ей...» Муравьев в ссылке постепенно стал хорошим врачом и ста­рался не только бесплатно лечить крестьян, но и помогал им лекарствами и деньгами. Он овла­дел и искусством зубоврачевания. На поселении завел тонкорунное производство, парниковое хо­зяйство, бахчеводство, занимался рыбным про­мыслом на Байкале, сделал описание коллекции гравюр иркутского купца В. Н. Баснина.

Умер А. 3. Муравьев 4 ноября 1846 г. от травм, полученных при падении с экипажа.

Памятник на могиле А. 3. Муравьева в точ­ности повторяет первоначальный. Его подлинная ограда — единственная из сохранившихся до на­ших дней (звенья в виде крестов с расходящи­мися лучами). Внешний же вид памятника на могиле А. П. Юшневского при переносе был сильно изменен, но подлинные чугунные доски не тронуты.

Исторический центр Иркутска пронизан па­мятью о декабристах. В настоящей статье мы коснулись основных, наиболее значимых па­мятников и памятных мест, связанных с этими замечательными людьми.

3

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Б. С. Шостакович

ПАМЯТНИКИ  И  ПАМЯТНЫЕ МЕСТА, СВЯЗАННЫЕ   С   ПОЛИТИЧЕСКОЙ   ССЫЛКОЙ 1830—1880-х гг.

Каждому иркутянину хорошо знакомо здание; римско-католической приходской церкви издавна, по традиции называемое здесь (хотя и не совсем правильно) Польским костелом. Это легкое, стрельчатое сооружение — практически един­ственный образец архитектурного стиля поздней готики (неоготики) на всей восточной части на­шей страны от Енисея до Тихого океана. С ним связаны существенные события из истории духовной жизни приверженцев римско-католичес­кой конфессии в Восточной Сибири и на Даль­нем Востоке. Одновременно оно является и ис­торическим памятником, олицетворяющим тесные связи передовых представителей народов России и Польши в освободительной борьбе против цар­ского самодержавия в XIX — начале XX в.

Римско-католический костел в Иркутске по­ставлен в первой четверти XIX в. На месте ны­нешнего каменного здания храма вначале было, другое, деревянное. Оно представляло собою постройку на каменном фундаменте, с двумя фли­гелями, общей площадью 64 кв. сажени, (ок. 136 кв. м). Портик главного фасада в стиле классицизма выходил на Тихвинскую площадь (ныне площадь им. С. М. Кирова).

На протяжении почти всего XIX в., вплоть до 70-х гг., Польский костел служил не только местом отправления религиозного католического культа, но и оказался одним из центров демок­ратической оппозиции царскому режиму в Вос­точной Сибири, многообразного дружественного общения россиян и поляков. Особенно это было заметно до конца 70-х гг. XIX в. в связи с мас­совым притоком в Восточную Сибирь польских политических ссыльных — участников националь­но-освободительных восстаний 1830—1831 и 1863—1864 гг. и конспиративных организаций, действовавших в период между этими восста­ниями на различных территориях расчлененной бывшей Речи Посполитой.

Прогрессивно настроенные представители польского духовенства, служившие в Иркутском костеле, поддерживали отношения с ссыльными. Так, настоятель костела ксендз Дезидерыош Гациский общался с декабристами П. А. Мухановым, М. Н. и С. Г. Волконскими, Е. И. и С.П. Трубецкими, М. К. и А. П. Юшневскими и другими. Д. Гациский был причастен и к пуб­лицистической деятельности декабриста М. С. Лунина и к польским конспиративным планам 1830-х гг. В 1839 г. в доме при костеле у ксендза-викария Клодоальда Шейдевича останавливался по пути с забайкальской каторги на поселение в Западную Сибирь декабрист И. И. Пущин.

Сменивший Д. Гациского (ум. 1855) ксендз Кшиштоф Швермицкий (Шверницкий) сам был политическим ссыльным за причастность к поль­скому патриотическому движению 1840-х гг. и фактически возглавлял колонию польских политссыльных в Иркутске, Личность его незаурядна во многих отношениях и ждет еще своего биог­рафа-исследователя. К. Швермицкий пользовался повсеместным уважением и симпатией иркутян, сибиряков и приезжих, часто не связанных ни с польской, ни вообще католической средой. Швермицкий, в частности, продолжил традиции декабристско-польского дружественного обще­ния. Установленные им связи с некоторыми из семей ссыльных русских дворянских революцио­неров еще во время их пребывания в Восточной Сибири не порывались и в последующую пору. Он переписывался с вдовой декабриста Юшнев-ского, поддерживал контакт с князем С.П. Тру­бецким. При нем нашел в костеле приют преста­релый декабрист-крестьянин П. Ф. Дунцов-Выгодовский, живший там до своей кончины (декабрь 1881). В 1857 г. при Иркутском костеле Швер­мицкий оставил ксендза Тыбурция Павловского, известного своей близостью к декабристу М. С. Лунину. К. Швермицкий оказывал помощь польским политссыльным в подготовке извест­ного восстания 1866 г. на строительстве Кругобайкальского тракта.

В середине XIX в. Иркутский костел подверг­ся капитальному ремонту, а фасад его был час­тично реконструирован. Пришедший в ветхость музыкальный инструмент, сопровождавший бого­служения, заменила специально выписанная из Петербурга фисгармония со звучанием, близким к органному — так называемый «орган мелодиум Парижской фабрики Дебена». Приобретен он на средства, собранные по подписке среди иркутян. Немного позднее интерьер костела украсил за­мечательный резной алтарь, выполненный ссыль­ным польским повстанцем 1863 г. Игнацием Эйхмиллером (Эйхмюллером), казненным в 1872 г. за пощечину, нанесенную генерал-губернатору Н. П. Синельникову в ответ на его оскорбления» Летом 1879 г. в огне большого иркутского пожа­ра костел полностью сгорел.

К. Швермицкий деятельно взялся за восста­новление католического храма, пожертвования на который поступали из разных мест — как от католиков, так и от сочувствующих польской колонии в Иркутске, в частности, и от некото­рых семей декабристов. Каменное здание возво­дилось по проекту старшего архитектора строи­тельного отдела Главного управления Восточной Сибири Яна (Ивана Фомича) Тамулевича, кото­рый был утвержден в 1881 г. Сравнительно не­большое по объему, оно привлекательно своими удачно найденными пропорциями и богатым, на­рядным декором. Внутренняя отделка была осу­ществлена по рисункам, и под наблюдением быв­шего политссыльного, столяра, художника, рез­чика по дереву Войчеха Коперского. До нашего времени дошел образец его работы — балконная решетка хоров, реставрированная Б. Корогодом в 1978 г. На хорах находилась фисгармония, вы­полнявшая функцию органа, традиционного для католической церкви. Новое здание костела бы­ло открыто в 1885 г. Незадолго до начала пер­вой мировой войны возник план его перестрой­ки и расширения, в том числе и установки нас­тоящего органа. Но план этот остался нереали­зованным.

Еще на протяжении почти десяти лет после сооружения нового здания костела его настояте­лем оставался ксендз Швермицкий, скончавшийся в 1894 г. Преемником его стал ксендз Рузга, в прошлом также политссыльный. С 1938 г. было прекращено использование здания костела по его прямому назначению — как религиозно-культово­го сооружения. Здесь разместилась Восточно-Сибирская студия кинохроники. В конце 1978 г. пос­ле   длительных   научно-реставрационных работ (первоначальной их целью было устройство в этом здании музея истории поляков в Сибири — проектировщик, архитектор Г.А. Вязунова) по решению городских властей в помещении быв­шего костела открылся органный зал. Для этого по специальному заказу в ГДР был изготовлен концертный орган известной фирмой Шуке.

Территория бывшего Иерусалимского кладби­ща в Иркутске является уникальным историко-мемориальным объектом, более чем столетие неразрывно связанным с многообразной историей нашего города и края. Иерусалимское кладби­ще в Иркутске по его значимости с полным ос­нованием можно уподобить Лычаковскому во Львове, Россе в Вильнюсе или Раковицкому в Кракове. К сожалению, в конце 1950-х гг. по распоряжению городских властей оригинальные надгробия и вся сложившаяся планировка клад­бища оказались уничтоженными, и ныне его тер­ритория занята Центральным парком культуры и отдыха. Очевидно, что столь страшный урон, ко­торый нанесли этому иркутскому некрополю бытовавшие в минувшие десятилетия чиновничье невежество и забвение собственной истории и культуры, практически невосполним. Однако в силах историков и других специалистов попы­таться теперь хотя бы описать отдельные, наи­более значимые фрагменты некрополя на Иеру­салимской горе в Иркутске, воздать долг наибо­лее видным представителям ушедших поколений, связанных с этим местом, а в их лице и всем нашедшим здесь вечное пристанище.

Наш рассказ пойдет об одной из самых ин­тересных и ценных с исторической точки зрения частей этого бывшего кладбища — католической, располагавшейся на той стороне территории ны­нешнего Парка культуры, что прилегает к улице Первой Советской, начиная от улицы Парковой. Само название указывает на то, что здесь хо­ронили лиц католического вероисповедания. Значительную их массу в XIX и начале XX вв. составляли поляки, оказавшиеся в столице Вос­точной Сибири в качестве политических ссыль­ных-поселенцев. Хотя, несомненно, среди них были люди и иных национальных принадлежнос­тей. Об этом напоминает единственный воссоз­данный на месте прежней католической части кладбища памятник декабристу Иосифу Поджио (1792—1848), который, как известно, происходил из древнего итальянского рода.

Известный польский политический и общест­венный деятель Агатон Гиллер, сосланный в Си­бирь в 1850-е гг., опубликовал впоследствии под­робный очерк о своем посещении Иркутского кладбища в 1859 г., перечислив там всех похо­роненных в католической части кладбища по­ляков, о которых ему удалось собрать какие-ли­бо сведения. Согласно этому ценному источнику, представляющему большую библиографическую редкость и никогда не переводившемуся на рус­ский язык, а также и другим материалам, в част­ности, документам, хранящимся в Государствен­ном архиве Иркутской области (ГАИО), предста­вим нашим читателям выявленные к настояще­му времени данные о польских могилах первой половины XIX в. на католическом кладбище в Иркутске.

Выделяется группа захоронений ссыльных «конарщиков» — участников    организации «Со­дружество польского народа» на Украине и в Литве, руководимой выдающимся польским ре­волюционером Шимоном Конарским (казнен по приговору царского суда в Вильно в 1839 г.): Людвиг Янишевский (1778—1848)—причастный к восстаниям Т. Костюшки и 1830 г., а затем член организации Конарского на Подоле. Людвиг Трынковский (1811—1849) — ксендз, каноник ка­федрального костела в Вильно, широко популяр­ный оратор, прославившийся блестящими пропо­ведями патриотического содержания, автор ряда поэтических, философских и теологических про­изведений, он активно сотрудничал в отделении «Содружества   польского  народа» даже после казни самого Ш. Конарского. Арестованный и подвергнутый следственной комиссией допросам «с пристрастием», Л. Трынковский заболел рас­стройством психики и в таком состоянии был выслан «на вечное изгнание» в Сибирь. Вольф­ганг Щепковский (1807—1857) - участник по­дольского отделения организации Конарского, одаренный артист-скрипач и композитор, кото­рого связывали тесные контакты с декабриста­ми. Еще один подолянин Яцек Голыньский (1804—1846) —возглавлял отдел польского «Пат­риотического общества» среди учащейся молоде­жи Дременца, позднее поддерживал тесные кон­такты с организаторами восстания 1830 г., был активным участником этого восстания и членом организации Конарского.  Марьян  Подгородэньский (1792—1846) входил в так называемый волынский союз, преобразованный позднее в сос­тавную часть организации Конарского. Все эти «конарщики» закончили свой жизненный путь в Иркутске, находясь на поселении после отбы­тия каторжных работ (за исключением Л. Трынковского, который с самого начала его ссылки оставался в Иркутске, тяжело болел и скончал­ся здесь от мозгового заболевания).

В католической части бывшего Иерусалим­ского кладбища были похоронены и два ссыль­ных польских патриота-«заливщика», репресси­рованных царскими властями за причастность к партизанской «экспедиции Юзефа Заливского» 1833 г. Юзеф Сасинович (1774—1839) сражался еще в польских легионах под эгидой Наполеона и в одном из сражений той поры лишился зре­ния. Несмотря на тяжелое увечье, он сохранил прежнюю жажду борьбы за польскую незави­симость и в 1833 г. укрывал у себя дома, под Белостоком, «посланных польскими революционистами из Франции эмиссаров». За это он и по­платился ссылкой в Сибирь, которую — единственный из польских политссыльных, — отбывал непосредственно в тюрьме Петровского Завода, вместе с декабристами. Юзеф Гордыньский {1792—1840) —  майор польской повстанческой армии 1830—1831 гг. В 1833 г. он был из эмигра­ции направлен на родину, в Белосток, чтобы поднять новое восстание. Он один из тех «эмис­саров», которых полицейские органы выследили и схватили в доме Ю. Сасиновича. Сосланный в Сибирь, как и его укрыватель, он умер в Ир­кутске и был похоронен рядом с Ю. Сасиновичем.

Здесь же находились могилы повстанцев 1830 г., насильственно «отданных в военную службу в сибирских батальонах» и умерших вда­ли от родины: Бонифация Добровольского (ум. ок. 1845) — одаренного военного музыканта и композитора, Казимежа Добровольского (1765—. 1836), Аугустына Одаховского (1795—1853), Кшиштофа Цимермана (ум. 1853 в возрасте 50 лет), Франчишека Подгурского (1811—1845), Юзефз Творева (ум. ок. 1854), Мацея Мыстковского (1789—1856) и Антония Жабы (1782—1857)', Пав­ла Гадомского (1800—1844) и Станислава Тшчиныского (1798—1840)2, Вавжинца Гловацкого (1814—-1846), Дымитра Бэзьнюка (1802—1852), Анджея Романьчука (1806—1853), Юзефа Багиньского (1816—1856), Даниэля Балановского (1803—1856), Антония Нечаевского, Вильгельма Мальчевского, Ходакевича (имя неизвестно).

Среди тех, кто похоронен на католическом кладбище Иерусалимского предместья Иркутска позднее, во второй половине XIX в. и в первые десятилетия XX в., также можно обнаружить примечательных людей — ссыльных участников освободительного движения, общественных дея­телей, ремесленников, художников, служителей церкви. Сразу заметим, что подобный перечень, которым мы располагаем, еще весьма неполон. Для заполнения в нем значительных «белых пя­тен» потребуются еще серьезные усилия иссле­дователей.

На Иерусалимской горе похоронены два че­ловека, имена которых уже встречались читате­лю в этом очерке — ксендз Кшиштоф Швермицкий (1812—1894) и мастер художественной резьбы по дереву Войчех Коперский (1840—1920). Еще об одном человеке — Болеславе (Петровиче) Шос­таковиче (1845—1919) будет рассказано далее. Остановимся теперь лишь на истории двух из покоящихся здесь замечательных людей.

Николай Александрович Серно-Соловьевич Ц834_1866) — выдающийся русский революцио­нер, оригинальный мыслитель, философ-материа­лист, публицист. Вместе с Н. Г. Чернышевским он стоял во главе тайного общества «Земля и во­дя» - самой крупной революционной организа­ции России 1860-х гг. С целью революционного просвещения народа Серно-Соловьевич открыл книжный магазин и библиотеку для чтения при нем в самом центре Петербурга, развернул изда­тельскую деятельность. Однако вездесущее III от­деление и другие охранительные органы импе­рии собрали улики против вождей революцион­ной демократии, позволившие в июле 1862 г. арестовать одновременно Чернышевского и Серно-Соловьевича. Почти три года Серно-Соловьевич провел в гробовом заточении Петропавлов­ской крепости, мужественно вынес все тяготы следствия и во время хитроумных допросов не только ничего не выдал, но и постарался в един­ственно доступной ему форме показаний под­следственного высказать все, что он думал о царе, его правительстве и существовавшем в Рос­сии строе.

По личному распоряжению императора Алек­сандра II он был приговорен к «лишению всех прав состояния» и «вечному поселению» в Сиби­ри. По пути следования в ссылку Серно-Со­ловьевич вступил в тесные контакты и активное сотрудничество с польскими повстанцами 1863 г., разрабатывал с ними план совместного польско-Российского восстания в Сибири. План этот по­терпел неудачу и вылился лишь в локальное выс­тупление ссыльных польских повстанцев летом 1866 г. на строительство Кругобайкальского тракта. Тяжело заболевший, к тому же получивший ранения в результате несчастного случая на зимней дороге под Иркутском, Н. А. Серно-Соловьевич скоропостижно скончал­ся в начале февраля 1866 г. в иркутском тюрем­ном лазарете. Ему шел в ту пору только трид­цать второй год...

Юзефат (Иосафат Петрович) Огрызко (1826— 1890)—поляк, родом из Белоруссии, по профес­сии юрист, сотрудник министерства финансов, яв­лялся заметной фигурой в среде демократической петербургской интеллигенции. Он был близко знаком с Н.Г. Чернышевским и с Н. А. Серно-Соловьевичем. (Именно в принадлежавшей Ог­рызко типографии печатались многие демократические издания книжного магазина Серно-Соловьевича.) Он состоял в тесных связях с польскими и русскими революционными кругами. С начала польского восстания 1863 г. Ю. Огрыз­ко становится нелегальным представителем в Пе­тербурге повстанческого национального прави­тельства. Это и привело его к аресту, следствию, проводившемуся печально известной Виленской комиссией, руководимой М. Н. Муравьевым-«вешателем», и к ссылке в Сибирь на двадцатилет­нюю каторгу (взамен первоначального приговора к смертной казни). В Сибири прошла треть его жизни, наполненная тяготами тюремного заточе­ния и борьбой против злоупотреблений местной администрации. Он руководил «Акатуевским про­тестом» политических заключенных (июль 1866), затем пять лет провел в тюрьмах Якутии, из ко­торых свыше трех — в вилюйском остроге, куда позднее заключили Н. Г. Чернышевского. Толь­ко через десять лет Огрызко было позволено по­селиться в Иркутске, но он так и не дождался полного восстановления в гражданских правах и разрешения на выезд в европейскую часть стра­ны. Похороны Ю. Огрызко проходили при значительном стечении иркутян, что свидетельство­вало о глубоком уважении к покойному.

В Иркутске существует еще одно скорбное место, хранящее память о польских патриотах. Речь идет о месте казни по приговору военно-полевого суда четверых руководителей восста­ния польских политических ссыльных на строительстве Кругобайкальского тракта в июне—ию­ле 1866 г. Это восстание было единственным осу­ществленным актом вооруженного выступления. А с конца 1863 г. планов восстания в различных местах Сибири разрабатывалось много. Один из наиболее радикальных, но не осуществившихся возник в так называемой Красноярско-Канской организации, когда ее возглавил Н.А. Серно-Соловьевич. Целью ее была совместная борьба за свержение царского самодержавия и установле­ния демократического строя в России и Польше.

Кругобайкальское восстание было подавлено, его руководители — Густав Шарамович, Якуб Рейнер, Нарцыз Целиньский и Владыслав Котковский — расстреляны утром 15 ноября 1866 г. «за Якутской заставой на площадке, при огром­ном стечении народа. Это произошло ориентировочно в районе современной застройки конеч­ной части улицы Рабочего Штаба (бывшей Якут­ской). В ближайшем будущем здесь надлежит установить соответствующий памятный знак.

Познакомимся теперь с некоторыми местами и зданиями Иркутска, напоминающими о пребы­вании в «столице Восточной Сибири» ряда дея­телей русского и польского освободительного движения. В городе существует немало объектов, так или иначе связанных с ссыльными участни­ками польского восстания 1863—1864 гг. Однако при этом можно говорить лишь об единичных сохранившихся и непосредственно к ним относя­щихся памятниках, так как пожар 1879 г. унич­тожил значительную часть центральной город­ской застройки, свои коррективы внесло и по­следующее новое строительство центра Иркутска.

Один из таких памятников — здание под № 17 по улице Сухэ-Батора (угол улиц Сухэ-Батора и Карла Маркса, старые названия — Тихвинская и Большая). Прежде здесь размещался «Отель Деко» — гостиница с рестораном, владельцем ее был польский повстанец 1863 г. Казимеж Трэпка, а управляющим — другой польский ссыльный Деко. В советское время старое трехэтажное зда­ние надстроили до пяти этажей.

Ресторан Деко-Трэпки неоднократно упомянут в мемуарах Бенедыкта Дыбовского (1833—1930) — выдающегося польского ученого натуралиста, со­сланного в Восточную Сибирь в числе участни­ков польского восстания 1863 г. и снискавшего себе мировую славу фундаментальными иссле­дованиями фауны и зоогеографии Байкала, За­байкалья, бассейна Амура, Дальнего Востока. Особенно прославился Б. Дыбовский своими ра­ботами по изучению микрофауны озера Бай­кал, за которые был награжден в 1870 г. золотой медалью Русского географического общества. Получив в 1876 г. разрешение вернуться на родину, ученый лишь ненадолго оставил полюбившийся ему край. В 1878 г. он в должности уездного вра­ча отправился уже на государственную службу на Камчатку и в продолжение четырех лет рабо­тал там, сочетая врачебную практику с научным поиском естествоиспытателя и общественной дея­тельностью по улучшению быта коренного на­селения отдаленного полуострова.

В 1875—1878 гг., приезжая в Иркутск из своих многочисленных научных экспедиций, а затем по пути из ссылки и на Камчатку, Дыбовский обе­дал «У Деко», встречался здесь с некоторыми старыми друзьями и коллегами по ссылке — Хенрыком Волем, Феликсом Зенковичем и др.

Известны и другие иркутские адреса Б. Ды­бовского и его земляков. Это гостиница Метцге-ра «Под звездой», арендатором которой был польский изгнанник Корыцкий, на улице Тих­винской; квартира в доме на углу Арсенальской (Дзержинского) и 4-й Солдатской (Киевской); дом Быковой по 3-ей Солдатской (Грязнова), в котором квартировал Аугуст Иваньский и где в конце 1860-х гг. собиралась культурная и науч­ная интеллигенция из числа ссыльных повстан­цев 1863 г.; дом Верхозина по ул. Блиновской (Партизанской), где жил Александр Чекановский. Подобная информация носит самостоятельную ис­торико-культурную, научно-познавательную цен­ность, несмотря на то, что в одних случаях уже не существуют в городе те конкретные дома или иные сооружения, о которых она свидетельству­ет, в других же — требуется ее кропотливое изу­чение с целью точной идентификации с дошед­шими до нас зданиями и сооружениями.

Наконец нельзя не вспомнить и здание музея Восточно-Сибирского отдела Географического об­щества (областной музей краеведения по ул. Кар­ла Маркса, 2) и Белого дома (бульвар Гагари­на, 24), с которыми непосредственно связаны имена многих замечательных представителей поль­ской политической ссылки: Я. Черского, Б. Дыбовского, А. Чекановского, М. Витковского, B. Годлевского, В. Ксенжопольского, С. Вроньского и др.

Центральная площадь Иркутска имени C.М. Кирова. Когда-то, до пожара 1879 г., на эту площадь выходило деревянное здание гостиницы «Амур». Здесь в январе 1871 г. поселился под именем Николая Любавина человек трудной и удивительной судьбы — Герман Александрович Лопатин   (1845—1918).   Русский   революционер член генерального совета 1-го Интернационала, первый в России переводчик «Капитала», близ­кий друг К. Маркса и Ф. Энгельса. В Иркутск он прибыл из-за границы, куда, в свою очередь, скрылся из ссылки в Ставрополь, с целью осво­бождения из сибирского заточения Н.Г. Черны­шевского.  Разыгрывая роль светского заезжего гостя из Петербурга, революционер собирал све­дения о точном местонахождении Н. Г. Черны­шевского и разрабатывал детали своего опасно­го предприятия. Неожиданно этот тайный план выдал  властям  провокатор.   Лопатин  оказался арестован.

Содержали его в одиночном заключении при жандармских казармах, недалеко от реки Ушаковки, между нынешними улицами Фридриха Энгельса и Иосифа Уткина (бывшими Жандарм­ской и Кузнецкой). Отсюда Г. А. Лопатин и со­вершил первую неудавшуюся попытку побега. В канун 1872 г. его освободили из тюрьмы под надзор полиции, и он поселился на бывшей Тро­ицкой улице (ныне 5-й Армии), напротив Харлампиевской церкви (ныне здесь один из отделов библиотеки Иркутского университета). Частым гостем бывал он на Почтамтской улице (ныне Степана Разина), где в небольшом домике жил с женою Афанасий Петрович Щапов — видный русский ученый и деятель революционно-демократического движения. Летом 1872 г. Г. Лопатин совершил еще один побег, завершившийся его поимкой в Томске и возвращением в Иркутск. Прошел еще почти год, и в июне 1873 г. из зда­ния губернского суда Лопатин бежал снова. На сей раз ему удалось беспрепятственно скрыться от преследователей и добраться до Петербурга, а затем уехать за границу. Этим закончился си­бирский и иркутский период биографии Г. А. Ло­патина. Впереди у него были новые, не менее драматичные эпизоды, новые нелегальные пере­ходы границ, аресты, побеги, долгие годы тюрь­мы — жизнь, полностью отданная борьбе с гне­том самодержавия в России.

~ В здании бывшей Кузнецовской больницы (бульвар Гагарина, 6), где теперь находится Об­ластная детская больница, прошли последние месяцы жизни Ивана Александровича Худя­кова (1842—1876). Участник организации ишутинцев-каракозовцев, одаренный исследователь, фольклорист и этнограф, он был привлечен к следствию и суду после покушения Д. В. Кара­козова на царя Александра II 4 апреля 1866 г. Его приговорили к ссылке на поселении в «од­но из самых отдаленных мест Сибири». Такое место отыскали в Якутии, в Верхоянске, знамени­том своими рекордно суровыми зимними стужа­ми. Здесь Худяков провел около семи лет, зани­маясь изучением якутского фольклора, языка, эт­нографии, написанием автобиографии. В якут­ском изгнании начали обнаруживаться первые признаки нарушения его психики. Беспросвет­ное существование, деятельность, лишенная ка­ких-либо перспектив, полное духовное одино­чество способствовали тому, что болезнь Худя­кова все более прогрессировала. Центральная же администрация, опасаясь симуляции ссыльного, не спешила с лечением. Только летом 1874 г. Ху­дякова перевели в Якутск, где в ту пору не было врачей-психиатров, а в июле 1875 г.— в Иркутск, где в Кузнецовской больнице И. А. Худяков скон­чался 19 сентября 1876 г.

С Иркутском связана судьба еще одного си­бирского ссыльного по делу ишутинцев. Болес­лав (Болеслав Петрович) Шостакович (1845— 1919), происходивший из польской семьи ветеринарного врача, находившегося на государствен­ной службе в России, с гимназической скамьи включился в активную революционную деятель­ность. В ходе следствия и суда по делу Н. А. Ишутина — Д. В. Каракозова властям стала известна причастность Б. Шостаковича к осуществлению дерзкого побега из Московской пересыльной тюрьмы революционера и руководителя готовив­шегося польского восстания 1863 г. Ярослава Домбровского. Это и послужило основанием для осуждения Б. Шостаковича по названному про­цессу. Он был приговорен к «ссылке на жилье» в Томскую губернию.

Б. Шостакович проявил себя как прекрасный конспиратор. Многие существенные обстоятель­ства подпольной революционной деятельности он сумел надежно скрыть от дознания следствен-; ной комиссии М. Н. Муравьева-«вешателя», хо­тя представлял свои показания как «чистосердеч­ную откровенность». Только современным иссле­дователям удалось выяснить, что Б. Шостакович в 1864—1865 гг. являлся фактическим руководи­телем сохранившейся в Москве центральной зем­левольческой группы (не исключено даже, что это был московский комитет «Земли и воли»), которая в организационном смысле оказалась в непосредственно близком контакте с революци­онным польским комитетом, возглавляемым П. Маевским.

После двадцати лет пребывания в Западной Сибири — в Томске и в глухом северном Нары-ме, куда Б, Шостакович оказался вторично со­слан, он в 1887 г. переехал в Иркутск и здесь провел остаток своей жизни. В Иркутске служил в местном отделении Сибирского торгового банка, активно сотрудничал в Восточно-Сибир­ском отделе Русского географического общества, в редакции газеты «Восточное обозрение», участ­вовал в органах городского самоуправления, в различных общественных начинаниях.

Отошедший в эти годы от активной револю­ционной работы, Б. П. Шостакович до конца сво­их дней (он умер в Иркутске в 1919 г.) оставался верен революционным идеалам своей молодости и продолжал руководствоваться ими во всей практической деятельности иркутского периода. Своим детям, а было их у него семеро, он су­мел привить оппозиционное отношение к само­державному режиму.

О пребывании Б.П. Шостаковича в Иркутске напоминают два дома. Один из них расположен на углу улиц Карла Маркса и Литвинова (преж­ние Большая и 6-я Солдатская). На улицу Боль­шую выходили окна служебной квартиры Б. Шос­таковича, в которой он жил в начале 1900-х гг., еще служа в банке. По улице Рабочего Штаба, 27 (прежняя Якутская, 25), в одноэтажном дере­вянном доме прошли последние годы его жизни.

В заключение остановимся еще на ряде па­мятных мест, связанных с общественно-полити­ческим движением 1880-х гг.

Несколько адресов напоминают о пребывании в нашем городе Константина Гавриловича Неустроева. Уроженец Якутии, учившийся в Иркутской губернской гимназии, а затем окончивший Пе­тербургский университет, он работал в Иркутске гимназическим преподавателем и возглавлял на­родовольческий кружок, целью которого было поддержание связей с политическими ссыльными и оказание им помощи, а также организация по­бегов. Арестованного и осужденного за эту дея­тельность Неустроева посетил в тюрьме гене­рал-губернатор Анучин и принялся выговаривать ему в унизительном тоне. Неустроев ответил по­щечиной. За «оскорбление действием» Неустроев был приговорен к смертной казни военно-по­левым судом и расстрелян 9 ноября 1883 г. В Иркутске существует дом, где учился и затем работал педагог-революционер,— здание бывшей губернской гимназии (ул. Ленина, 5а). На углу улиц 3-й Солдатской и Арсенальской (ныне Грязнова и Дзержинского), в доме мещанина Мальцева, находилась квартира К. Г. Неустроева.

Можно вспомнить также и о пребывании в Иркутске двух прошедших карийскую каторгу виднейших «пролетариатцев». Так называли дея­телей партии Первый «Пролетариат» — первой политической партии польского рабочего клас­са. Феликс Кон (1864—1941)—хорошо известно имя этого революционера-ветерана, участника польского, российского и международного рабо­чего движения, впоследствии видного деятеля большевистской партии, публициста, ученого. Воспитанный в семье с прочными революцион­ными традициями, Ф. Кон рано вступил на путь революционной борьбы, посвятил этому делу всю свою жизнь. В Иркутске сохранилось зда­ние гостиницы «Коммерческое подворье», где он останавливался в 1903 г. (ул. Сухэ-Батора, 11). Тадеуш Рехневский (1862—1916) — один из руководителей Первого «Пролетариата». После более чем восьми лет каторги и нескольких лет пребывания в Чите переселился в Иркутск в 1899 г. Здесь он сочетал службу в управлении Забайкальской железной дороги с активным со­трудничеством в местной печати, организации потребительского кооператива железнодорожни­ков и нелегальной работой. Вместе со Станиславом Лянды (1855—1915) — участником первых польских социалистических кружков, связанных с русскими революционны­ми народниками, Т. Рехневский активно вклю­чился в деятельность общества «Огниво» («Зве­но»).

4

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

И.И. Козлов.

       "ГДЕ ЭТОТ ДОМ?"

Иркутяне хорошо знают дом декабриста Волконского. Дом деревянный двухэтажный, с глухими застекленными балконами-эркерами. Стоит он в переулке за Преображенской церковью, в которой до недавнего времени располагался иркутский областной архив. В этом самом архиве хранилось и хранится по сей день «Дело» с таким длинным названием: «Присоединение сиропитального ремесленного училища к ремесленно-воспитательному училищу Н. Т. Трапезникова». В этом «Деле» на листе № 395 можно прочесть:
«Лета тысяча восемьсот шестьдесят седьмого сентября в шестнадцатый день потомственный почетный гражданин Иркутска первой гильдии купец Иван Степанович Хаминов пожертвовал он иркутскому податных сословий обществу деревянный двухэтажный дом со всеми принадлежащими к нему строениями и землею, состоящий по 2-й части г. Иркутска, против Преображенской церкви, приобретенный дарителем покупкою от надворной советницы Елены Кочубей по купчей, на имя его совершенной в иркутском губернском правлении 6 июля 1864 г. А пожертвовал он, Хаминов, этот дом для помещения в нем учрежденной в г. Иркутске сиропитальной ремесленной школы».
Речь идет, конечно, о доме Волконского. Елена Кочубей — это Елена Сергеевна Волконская, дочь декабриста Сергея Григорьевича Волконского, ставшая во втором браке надворной советницей Кочубей.
Сохранились дореволюционные снимки дома Волконского с большой вывеской «Ремесленная школа». Ремесленная школа в доме Волконского располагалась вплоть до революции.
Дом этот Волконские построили в 1850 или 1851 году.
17 сентября 1850 года Елена Волконская вышла первым браком за иркутского чиновника Молчанова и стала Еленой Молчановой. Молодые через два дня уехали в свадебное путешествие и не были в Иркутске почти год. Потом вернулись, и в «Записках» Волконского мы читаем: «Затем Молчановы возвратились в Иркутск и жили вместе с Волконскими в недавно вы­строенном доме».
Вот эта фраза «в недавно выстроенном доме» и позволяет датировать постройку дома 1850 или 1851 годом. Но семья Волконского переехала из Урика в Иркутск в 1845 году. Значит, семья занимала до 1850 года какой-то другой дом. О том, что семья Волконского занимала ранее другой дом, говорят строки из письма Марии Николаевны Волконской. В письме от 10 мая 1848 года она сообщает сестрам о своей болезни и добавляет: «Чтоб дать вам доказательства заточения, в котором я нахожусь, скажу, что в первый раз, когда я подошла к окну, я удивилась, что вижу перед собой двухэтажный дом, совершенно новый, выросший рядом с нами и выстроенный по тому же плану. Его успели закончить и населить, пака я не выходила из дома».
Строительство нового дома Мария Николаевна видела и раньше, но пока она болела, его успели «закончить и населить».
Сколько ни смотри, но рядом с домом Волконских в переулке за Преображенской церковью никакого другого дома, «выстроенного по тому же плану», нет. Ни вблизи, ни в округе. Значит, речь идет о другом доме.
У Н.А. Белоголового, ученика и воспитанника дкабристов, в книге  «Воспоминаний» есть такая фраза: «Когда семья переселилась в город (речь идет о семье Волконских) и заняла большой двухэтажный дом, в котором впоследствии помещались всегда губернаторы...».
Никакие губернаторы, тем более «всегда» в доме Волконских, известном нам, не жили. До 1864 года дам принадлежал дочери Волконских, а в 1867 году, как, мы знаем из архивных документов, он куплен Хаминовым, и в нем разместилась ремесленная школа. Значит, и Белоголовый ведет речь о другом неизвестном нам доме. Что же это за дом? Где он? Уцелел или сгорел в каком-нибудь пожаре? Попробуем искать его по тем немногочисленным приметам, которые оставили нам авторы цитированных документов.
«...Большой двухэтажный дом, в котором впоследствии помещались всегда губернаторы».
Белоголовый писал свои «Воспоминания» в 90-е годы прошлого столетия и издал их в Москве в 1897 году. Таким образом, можно считать, что «всегда» это значит и в 80-е и в 90-е годы прошлого века. А есть ли в Иркутске деревянный двухэтажный дом, который еще в конце прошлого века занимали губернаторы? Есть. И он один-единственный. Этот дом стоит ныне на улице Октябрьской революции под № 7, недалеко от автовокзала. По традиции мы называем его «домом гражданского губернатора». Сейчас это жилой дом. «Домом гражданского губернатора» этот дом называют ошибочно. Настоящий дом гражданских губернаторов стоял на том месте, где стоит сейчас дом под № 13. Этот своеобразный по своей планировке дом был построен в 1845 году. В нем с самого начала размещался институт благородных девиц и назывался он «Институтом императора Николая I». В Иркутске в 1896 году вышла книга: «Исторический очерк деятельности иркутского института императора Николая I». Книга есть в нашем архиве. В книге гравюра института, план его, а на странице 5 мы читаем: «Руперт, немедленно по утверждении устава, обратился в министерство финансов с ходатайством об уступке места, занятого в то время казенным домом, служившим некогда помещением иркутских вице-губернаторов, но давно покинутом вследствие совершенной ветхости. Ходатайство было удовлетворено».
Другими словами, к 1845 году дом вице-губернаторов или, что одно и то же, дом гражданских губернаторов пришел в ветхость и его разрешили снести. Пришла арестантская команда из тюремного замка и разрушила его. На месте снесенного дома гражданских губернаторов был построен институт. С тех пор улица стала называться Институтской. То же самое говорят нам и планы старого Иркутска. На плане 1829 года на месте института еще стоит дом гражданских губернаторов, но на плане 1868 года уже указан девичий институт. Короче, нам важно знать, что дом гражданских губернаторов действительно стоял на этой улице до 1845 года, а потом был за ветхостью снесен.
А что было в том доме, под № 7, который, мы ошибочно называем домом гражданских губернаторов? Заглянем в тот же план Иркутска 1829 года. Усадьба этого дома означена на плане цифрой 110 и в указателе читаем: «110 — деревянный дом купца Кузнецова».
Кузнецов Ефим Андреевич личность чрезвычайно интересная, и мы к нему вернемся. Умер он в 1850 году. Описание его похорон есть в «Иркутской летописи». «...Печальная процессия,— пишет летописец,— следовала мимо 2-й частной управы, по выходе на Большую... к собору».
2-я частная управа стояла на месте управления завода им. Куйбышева, то есть на той же Институтской. Большая — теперь ул. К. Маркса.
Из собора процессия двигалась «...по Заморской улице (ныне ул. Ленина), поворотила мимо 3-й частной управы прямо к дому Кузнецова».
3-я частная управа стояла на Арсенальской рядом с нынешней филармонией. Арсенальская — ныне ул. Дзержинского. А куда мы придем, если повернем с улицы Ленина на Дзержинского и пойдем прямо? Мы выйдем на ул. Октябрьской революции и предстанем пред домом № 7, бывшим домом Кузнецова. Потому-то летописец и пишет «мимо 3-й частной управы прямо к дому Кузнецова».
Сказанного достаточно, чтобы убедиться, что дом № 7 по улице Октябрьской революции в прошлом дом купца Е. А. Кузнецова, а не дом гражданских губернаторов. Ну а теперь проследим события в их последовательности.
В 1820-е годы небогатый иркутский купец Ефим Андреевич Кузнецов ставит на окраине Иркутска, недалеко от реки Ушаковки двухэтажный деревянный особняк. Кузнецов еще не богат, ему трудно состязаться с Сибиряковыми, Мыльниковыми, Солдатовым, Басниным, которые поставили себе в   центре каменные особняки. А Сибиряков отгрохал целый дворец (ныне Белый дом). Кузнецов молод, он ведет активную жизнь. Престиж—дело коммерческое. Пусть особняк не дорогой, пусть деревянный, но строится он по последней моде. В моде классицизм. Особняк симметричен, он сверкает огромными   зеркальными окнами украшен резными деталями, с трех сторон его опоясывает открытая галерея, крышу венчает резной гребень Внутренняя планировка особняка  тоже отвечает всем канонам классицизма. Высокие потолки, симметрично расположенные залы, жилые и служебные помещения анфилада комнат.
В 1825 году Кузнецова избирают градским головою, а в 1826 году в Иркутск прибывают государственные преступники, декабристы. Встречать и размещать государственных преступников входило в обязанность градского головы. Кузнецов встречается и беседует с Якушкиным, Волконским, Трубецким, Оболенским. Оболенский пишет: «Градским головою был Ефим Андреевич Кузнецов, впоследствии столько прославившийся богатыми золотыми россыпями, а еще более общественною благотворительностью. Много внимания и участия оказали нам как Ефим Андреевич, так и прочие чиновники и купечество, и по возможности старались нас успокоить и развлечь во время краткого пребывания нашего...»
Сами декабристы свидетельствуют прекрасное отношение к ним иркутян и, в частности, градского головы Кузнецова. В этом сказалось истинное сибирское гостеприимство и радушие.
Вскоре Е. А. Кузнецов встретил Екатерину Ивановну Трубецкую, приехавшую в Сибирь вслед за мужем. «Е. И. Трубецкая, прибыв в Иркутск, остановилась в доме Е. А. Кузнецова. Тотчас по ее прибытии Ефим Андреевич пригласил к себе Жульяни (учитель местной гимназии). ...Жульяни был проводником по Иркутску и оказывал содействие в делах французу Воше, который сопровождал Екатерину Ивановну до Иркутска»,— пишет Б. Кубалов.
Более четырех месяцев прожила Екатерина Ивановна в доме Кузнецова. Это было труднейшее время. Она пишет письма Цейдлеру, просит пропустить ее за Байкал, куда уже отправлен муж и другие декабристы, но, имея инструкции от царя препятствовать «сколь возможно», Цейдлер удерживает Трубецкую в Иркутске.
«Милостивый государь Иван Богданович,— пишет Екатерина Ивановна,— уже известно вашему превосходительству желание мое разделить участь несчастного моего мужа, но, заметив, что ваше превосходительство все старания употребляет на то, чтобы отвратить меня от такового намерения, нужным считаю письменно изложить вам причины, препятствующие мне согласиться с вашим мнением.
Со времени отправления моего мужа на Нерчинские рудники я прожила здесь три месяца в ожидании покрытия моря. Чувство любви к другу заставляло меня с величайшим нетерпением желать соединиться с ним; но со всем тем я старалась хладнокровно рассмотреть свое положение и рассуждала сама с собою о том, что предстояло избрать. Оставляя мужа, с которым я пять лет была счастлива, возвратиться в Россию и жить там в кругу семейства во всяком внешнем удовольствии, но с убитою душою или из любви к нему, отказавшись от всех благ мира, с чистою спокойною совестью добровольно предать себя новому унижению, бедности и всем неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде, что разделяя все его страдания, могу иногда любовью своею хоть мало скорбь его облегчить?..
Объяснив вашему превосходительству причины, побуждающие меня пребывать непреклонно в своем намерении, остается мне только просить ваше превосходительство о скорейшем отправлении меня, исполнив все вам предписанное... Кн. Екатерина Трубецкая».
Цейдлер говорит Трубецкой о тех ужасных условиях, в которых она будет жить, но это не пугает княгиню. Цейдлер не в силах удерживать ее более.
Екатерина Ивановна обещает, что не будет поддерживать связи с родными, готова дать любую подписку, идти пешком хоть на край света, но пусть ее не удерживают более. Ее упорство, горячее чувство долга ломают все преграды.
Наконец Екатерине Ивановне разрешают проезд за Байкал. Она покидает дом Кузнецова, где столько перестрадала, но не успевает еще снег занести след ее возка, как во двор кузнецовского дома въезжает другая декабристка, прибывшая в Сибирь, Мария Николаевна Волконская.
Она пишет: «Занимаемая мною квартира была именно та, из которой Катанка выехала в этот самый день в Забайкалье».
И эту гостью Ефим Андреевич встречает радушно. Как и Трубецкая, Волконская добивается разрешения следовать за Байкал, пишет прошения Цейдлеру и носит их ему сама лично. Благо, находится он недалеко, рядом с домом Кузнецова, надо только пересечь небольшой пустырь. Однажды, вернувшись домой, Волконская застает у себя Александрину Муравьеву, только что приехавшую: «По возвращении домой я нашла у себя Александрину Муравьеву, она только что приехала... Мы напились чаю, то смеясь, то плача».
Значит, все три первые декабристки — Трубецкая, Волконская, Муравьева останавливались и жили в доме Е. А. Кузнецова.
Проходит почти двадцать лет. В 1845 году семья Волконского приезжает в Иркутск. Все эти годы Кузнецов не теряет связи с декабристами и теперь снова предоставляет квартиру семье декабриста. Волконские занимают второй этаж.
После того как рядом с Кузнецовым на месте дома гражданских губернаторов ставят институт, Кузнецов его ближайший сосед.
«26 февраля в 1 часу ночи по 2 ч. города при доме института благородных девиц Восточной Сибири сгорел до основания флигель, занимаемый кухней и больницей, подле дома Ефима Андреевича Кузнецова».
Белоголовый мальчиком не раз посещал квартиру Волконских. Он рос в обществе Миши и Нелли Волконских и уже в зрелые годы вспоминал: «...Марья Николаевна была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделать из своего дома главный центр иркутской жизни... Зимой в доме Волконских жилось шумно и открыто, и всякий принадлежавший к иркутскому обществу почитал за честь бывать в нем... Тогдашняя иркутская жизнь мало могла дать для развлечения светской молодежи, а у Волконских же бывали и балы, и маскарады, и всевозможные зимние развлечения... Посещения светского барского дома не могли не влиять на нас в лучшую сторону, исподволь шлифуя наши нравы и манеры».
Белоголовый описывает как раз период с 1845 по 1847 год. В 1847 году его увезли учиться в Москву. В эти годы Волконские жили в доме Кузнецова. И дом этот благодаря им становится «центром иркутской жизни».
В доме, конечно, тесно. Е. А. Кузнецов в 1846 году решает строить второй дом.
«20 июля в Иркутске, по 2 ч., в приходе Преображения господня у почетного гражданина Ефима Андреевича Кузнецова была закладка дома на каменном фундаменте».
Второй дом Кузнецов ставил рядом с первым. Он был тоже большим, двухэтажным, строился почти два года. Вот почему весной 1848 года Мария Николаевна, заболев и долго пролежав в постели, пишет сестрам, что она увидела новый двухэтажный дом, подойдя к окну.
Этот второй дом Кузнецова на плане 1868 года обозначен рядом с первым. Он хорошо виден на сохранившихся старых открытках. Симметричный фасад, два этажа, гребень на крыше, короче говоря, «по тому же плану», что и первый.
В пятидесятые годы Кузнецов удачно покупает золотоносный участок и несметно богатеет. Он даже начинает «чудить». За один визит доктору он может дать 25, а то и 50 тысяч рублей. Но он и благотворитель. Он дает три миллиона рублей на освоение Амура. Завещает сто тысяч на новое здание института благородных девиц. Строит больницу, которую по сию пору старые иркутяне называют «кузнецовской».
Летом 1850 года он умирает. Хоронили его роскошно, и погребен он у восточной стены Благовещенской церкви.
Осенью 1850 года Нелли Волконская выходит замуж за иркутского чиновника Молчанова. Волконские начинают строить новый дом, и когда Молчановы возвращаются, они поселяются в новом доме вместе со стариками Волконскими. Дом записывается на Нелли, которая в документах пишется как Елена.
Умершему Кузнецову наследует муж его племянницы Ф. П. Занадворов.
Теперь Занадворов сосед института. «26 декабря, в 12 часов ночи, по 2 части города, в доме умершего купца Ефима Кузнецова, а ныне   принадлежащем наследнику его Занадворову, был пожар: горел флигель подле института». Это 1853 год.
Отношения между Волконскими и Занадворовым очень натянутые. Возникает хорошо известное историкам дело Молчанова и Занадворова, из-за которого первый становится неизлечимо больным, а второй попадает в тюрьму.
Занадворов усугубляет свое положение тем, что обвиняет в какой-то корысти самого генерал-губернатора Н. Н. Муравьева-Амурского. Занадворова увозят в омскую тюрьму, и больше он в Иркутске никогда не появляется. Оба дома, которые оставил ему Кузнецов, отходят казне. В первом вскоре располагается военный губернатор Венцель, а второй уже в 1854 году занимает губернское правление.
«В первых числах августа общее губернское правление переведено во вновь отделанный большой флигель при доме военного губернатора Венцеля».
Вот с этого-то времени в доме, где жили. Волконские, и помещаются губернаторы. Белоголовый не ошибается, он сообщает нам совершенно точный факт, когда пишет: «...Семья переселилась в город и заняла большой двухэтажный дом, в котором впоследствии помещались всегда губернаторы...»
Да, всегда. Уже после того, как институт переехал в новое здание на набережную Ангары, улица Институтская стала называться Шелашниковской по имени одного из губернаторов Шелашникова. Так она называлась вплоть до революции.
Дом № 7 по улице Октябрьской революции, бывшей Шелашниковской, а еще ранее Институтской, принадлежал до 1850 года иркутскому купцу и меценату Е. А. Кузнецову. В этом доме в 1826 году, следуя к мужьям на каторгу, останавливались декабристки Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская, А. Г. Муравьева. В этом доме с 1845 г. по 1850 г. проживала семья Волконских, благодаря чему этот дом был «центром иркутской общественной жизни».
Правда, есть сведения, что дом одно время принадлежал некоему титулярному советнику Дараганову или снимался им в аренду. Никаких сведений о Дараганове ни в литературе, ни в архиве пока не обнаружено. Возможно, это был один из зятьев Кузнецова. Как нам известно из документов, дом Волконских тоже был записан не на их фамилию, а на Кочубея. Дом Кузнецо­ва является историческим памятником и его непременно следует сохранить.

5

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

И.И. Козлов.        

       В ГОСТЯХ У ДЕКАБРИСТОВ

На улице Дзержинского, замыкая перпендикулярную ей улицу Франк-Каменецкого, стоит небольшой особняк, в котором опытный глаз без труда уловит все признаки стиля ампир или позднего классицизма, бывшего весьма модным в России в конце первой половины XIX века. Слева от входа мы прочтем: «Дом-музей декабристов». Справа висит мемориальная доска, и посетитель дома-музея сразу же, еще не войдя в дом, будет знать, что он принадлежал когда-то С. П. Трубецкому, одному из выдающихся участников декабристского движения. Иркутяне законно гордятся этим музеем, созданным в их городе. На сегодня во всей, нашей стране существуют только два дома-музея декабристов. Один в Ялуторовске, недалеко от Тобольска, другой у нас, в Иркутске. Даже Ленинград, колыбель декабристского движения, такого музея не имеет. В создании нашего дома-музея декабристов принимали участие советские и партийные органы, областной музей, университет им. А. А. Жданова, историки, писатели, краеведы. И сегодня еще дом-музей продолжает пополняться экспонатами, и в число его друзей входят не только иркутяне, но и многие москвичи, ленинградцы и даже граждане зарубежных стран. В мае 1974 года иркутянка Вера Павловна Кокорина передала мне письмо, полученное ею от Р. Глушковшой из Праги. В письме она, в частности, пишет: «Да, я вспомнила, что в нашей семье (Глушковской) был стол, который делал князь Волконский, будучи в ссылке. Этот стол изображает с двух сторон лиру, а в середине вставлена мраморная шахматная доска и ящик для фигурок. Этот стол остался в нашем доме после отъезда из Иркутска. Стол был подарен моему отцу политическими, как дар. Он ведь тоже был сослан в Иркутск во время царизма. Как бы хорошо было найти этот стол для музея. Пусть поищут его».
Мы еще вернемся к этому письму, а сейчас мне хочется немного сказать о самом доме. Первое и единственное указание на дом Трубецкого мы встречаем в «Воспоминаниях иркутских старцев», записанных Шуцким. Восьмидесятилетний Иван Павлович Б-нин, надо полагать, Баснин, передал Шуцкому, указывая на дома Волконского и Трубецкого: «Оба эти дома деревянные, 2-этажные, довольно странной внешности, с глухими балконами. Замечательны они не архитектурой и не древностью, а исключительно тем, что принадлежали бывшим князьям Волконскому и Трубецкому... Теперь фасад дома, стоящего против Мясной улицы, заслонен каменным зданием, в котором помещается один из войсковых штабов».
Глухие балконы — это выпуклые окна-фонари,   эркеры,   которые есть у того и другого дома. Мясная улица, или Мяснорядская, это  теперь и есть улица Франк-Каменецкого. На дом Волконского в Иркутском областном архиве Н. М. Полуниной найдены документы — купчая, планы и прочее — и нет никаких сомнений, что на дом Волконского  Иван Павлович Б-нин указал правильно. В силу этого мы можем почти не сомневаться, что   и на дом Трубецкого он также указал точно.
Дом Трубецкого является типичным образцом позднего классицизма. Он как две капли воды похож на дома, которыми бурно застраивалась Москва после пожара 1812 года. Специальная комиссия, которую возглавлял талантливый русский зодчий Осип Иванович Бове, разработала несколько типовых проектов. Небольшие деревянные особнячки проектировались так, чтобы комнатки, хотя они и не велики, располагались бы на одной оси, напоминая анфилады дворцов. Центральную часть занимала зала-гостиная, снаружи дом украшали немногочисленные строгие детали, а внутренняя обходилась несколькими карнизами, пилястрами, небогатой лепниной. В доме Трубецкого все именно так — анфилада комнат, зал в центральной части, пилястры, карнизы, симметричное украшение фасада, высокий потолок, камин. Ясно, что дом строил человек изысканного вкуса, но не располагающий лишними средствами. Именно таким человеком был С. П. Трубецкой. Проект мог быть и приобретен за небольшую плату еще в середине прошлого столетия.
В декабре 1971 года в доме Трубецкого открывался мемориальный музей декабристов. Гостей было много. На улице было снежно, мороз разукрасил узорами окна, и они искрились в тихом свете канделябров. Все — и потрескивание огней, и строгая простота обстановки, и портреты, и акварели под стеклом, вазы, цветы, звуки рояля — все переносило гостей в дале­кий XIX век. А когда актриса, закутанная в шаль, раскрыла поэму Некрасова «Русские женщины», гости услышали голос Екатерины Ивановны Трубецкой:
Нет! Я не жалкая раба,
Я женщина, жена!..
Пускай горька моя судьба —
Я буду ей верна!
О если б он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой,
Но знаю: к родине любовь
Соперница моя...
А потом звучали романсы в исполнении студентов училища искусств, рассказы писателей, выступления историков.
Музей стал очень популярным.
С самого начала музеем заведует Н. С. Струк, человек влюбленный в свое дело. В музей отовсюду идут письма — из центральных архивов, из Пушкинского дома, от потомков декабристов — Решко, Бобрищевых, Пушкиных, Якубовичей, Заикиных, Ивашовых. Музей получает множество подарков — книги с автографами декабристов, рисунки, портреты, бытовые вещи.
Однажды привезли старинный, украшенный бронзовыми накладками рояль. Владельцы сообщили, что рояль принадлежал кому-то из декабристов. Здесь тащилась возможность поиска. Изготовлен рояль фирмой «Лихтенталь», существующей с XVIII века. Рояли «Лихтенталь» отличались прекрасной отделкой и чистотой звучания. Продукция фирмы пользовалась немалым спросом, но... не в Сибири начала XIX века Приехав в Иркутск, Мария Николаевна записала: «...во всем Иркутске имелось лишь одно фортепьяно, которое принадлежало губернатору».
Однако впоследствии, находясь на поселении, многие декабристы имели фисгармонии, рояли, фортепьяно. Надо сказать, что заслуга распространения в Сибири музыкальной культуры во многом принадлежала именно им.
Уезжая, декабристы дарили или продавали сибирякам часть имущества, в том числе и музыкальные инструменты. В Пушкинском доме, в Ленинграде, в архиве Волконских есть письма иркутского купца Трапезникова, который взялся продать   часть имущества Волконских. Он пишет, что «успел продать кое-что рублей на 80 и только». И добавляет, что хрустальная посуда и чайная «решительно не идет с рук». Но вот в одном из писем он сообщает, что «продано фортепьяно фирмы». К сожалению, Трапезников не упоминает название фирмы.
Теперь мы вернемся к письму, присланному из Праги Р. Глушковской. Кто они — Глушковские, каким образом они могут иметь отношение к декабристским реликвиям, находящимся в Сибири? Все просто. Глушковские в прошлом иркутские домовладельцы. Жители улицы Шмидта до сих пор указывают на три дома, называя их «глушковскими». Сам Глушковский был приказчиком и распорядителем Сукачева, иркутского купца и мецената, основателя иркутской картинной галереи. А Сукачев — это племянник Трапезникова, и нет ничего удивительного в том, что вещи Волконских могли попасть к Глушковскому. После революции Глушковские, как и Сукачев, эмигрировали. Поиски столика Волконского ведутся.
Вещей Волконских, видимо, осталось в Иркутске много. Как-то в музей доставили буфет, который тоже будто бы принадлежал Волконским. По своим стилистическим данным буфет вполне вписывается в интерьер прошлого века, и время его изготовления не вызывает сомнения — где-то 50-е годы. Дарители сообщили, что у них даже была записка приблизительно такого содержания: «С. Григорьевич, прошу передать буфет той монашенке Преображенской церкви, которая шила для детей одеяла». Подписана записка была будто бы рукою Волконской. Но отыскать записку не удалось.
То, что иркутяне приходят в музей, сообщают, дарят, говорит об огромной популярности декабристов в Сибири. Да и может ли быть иначе, если у нас в Иркутске работает сильная и сплоченная группа декабристоведов — профессор Г. Ф. Богач,   писатель   М. Д. Сергеев, заведующая домом-музеем декабристов Н. С. Струк, ее помощница Т. В. Налетова,   ответственный секретарь иркутского отделения Общества охраны памятников истории и культуры   Н. М. Полунина. Возглавляет эту группу Семен Федорович Коваль, доцент Иркутского университета им. А. А. Жданова. По инициативе и при участии этой группы вот уже третий год в селе Олонки, где жил и где похоронен первый декабрист В. Ф. Раевский,   проводятся   «Чтения имени Раевского». В лекториях им. Раевского   принимают участие не только историки, но и юристы, врачи, педагоги, философы, писатели, профессиональные и самодеятельные артисты. И не было случая, чтоб Олонкинский дом культуры во время лекции не был полон. Самое непосредственное участие в проведении чтений им. Раевского принимают партийные и хозяйственные руководители села. В марте 1974 года в Олонках на здании школы была открыта мемориальная доска. А двумя месяцами раньше была открыта мемориальная доска другому   декабристу,   П. Ф. Громницкому, в селе Бельске. Такие торжественные, праздничные дни незабываемы, потому что всегда рождается чувство, что ты не просто поприсутствовал, сказал, сделал, а побывал вместе с товарищами в гостях у декабристов.

Страница: 1

Вы здесь » Декабристы » МУЗЕИ » Памятные места, связанные с пребыванием декабристов в Иркутске.