Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.

Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » ЛУТКОВСКИЙ Феопемт Степанович.

ЛУТКОВСКИЙ Феопемт Степанович.

Страница: 1

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

ФЕОПЕМТ СТЕПАНОВИЧ ЛУТКОВСКИЙ

https://img-fotki.yandex.ru/get/935119/199368979.1a6/0_26f5c2_940007e1_XXL.jpg

(29.10.1803 — 20.4.1852).

Мичман.

Родился в с. Микулине Ржевского уезда Тверской губернии.

Воспитывался в Морском кадетском корпусе, куда поступил — 1.8.1816, под командою капитана Головнина совершил на шлюпе «Камчатка» кругосветное плавание — 1817—1819, мичман — 22.9.1819, вторичное кругосветное плавание на шлюпе «Аполлон» в 1821—1824, за что награждён орденом Анны 3 ст. и пенсией, состоял при генерал-интенданте флота В.М. Головнине для особых поручений с 1824.

По показанию ряда декабристов имел «свободный образ мыслей», тесно общаясь с членами тайных обществ.
Следствием установлено, что членом тайных обществ декабристов не был.
Высочайше повелено (13.7.1826) перевести в Черноморский флот, поруча особенному надзору адмирала А.С. Грейга.

Лейтенант — 13.1.1826, состоял флаг-офицером при вице-адмирале Грейге, участник русско-турецкой войны 1828—1829, за отличие в сражении награждён орденом Владимира 4 ст. с бантом и освобождён от надзора, разрешено приезжать в Петербург, но с установлением во время пребывания секретного надзора, в 1831 состоял при русском посольстве в Турции, командуя катером «Соловей», составил описания портов Чёрного моря, турецкого и египетского флотов и г. Александрии, капитан-лейтенант — 1.10.1833, в 1835—1837 командовал корветом «Наварин» и фрегатом «Принц Оранский», плавая в Финском заливе и Балтийском море, в 1838—1839 состоял для особых поручений при генерал-интенданте флота вице-адмирале М.Н. Васильеве, с 1839 состоял при генерал-адмирале вел. кн. Константине Николаевиче начальником штаба, за отличие капитан 2 ранга — 11.4.1841, капитан 1 ранга — 6.12.1843, вице-директор инспекторского департамента Морского министерства (1848), флигель-адъютант (1849), контр-адмирал в свите — 6.12.1849.

Похоронен в Петербурге в Сергиевой пустыни (могила не сохранилась).

Сестра — Авдотья, с 15.10.1819 замужем за В.М. Головниным.

ГАРФ, ф. 48, оп. 1, д. 122; ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 197.

2

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Алфави́т Боровко́ва

Лутковский.

Мичман, находившийся при генерал-интенданте Головине.

По словам Дивова, Лутковский хвалил Завалишина и бывал иногда при общих разговорах, где изъявляли желание революции и республиканского правления и где Завалишин говорил, что если начинать революцию, то с императорской фамилии, для, верного успеха. На вопрос о сем Комиссии один из Беляевых отвечал, что Лутковский имел свободный образ мыслей; на счет же мнений Завалишина об императорской фамилии думает, что он знал, ибо коротко был знаком с ним. Впрочем, Завалишин говорил ему, что Лутковский не принадлежит к обществу, что он ветрен и мало занят свободомыслием. Другой Беляев показал, что с ним, кроме пустых разговоров, никаких более не имел. Завалишин, также спрошенный о сем, утвердительно отвечал, что если Лутковский и судил свободно о правительстве, то это для получения их доверия, ибо, нашедши всех их с свободным образом мыслей, должен был приноровляться к оному, но что сей образ мыслей не свойственен ему, в том ссылается на всех тех, кто знал его.

По докладу Комиссии 13-го июля высочайше повелено перевесть его в Черноморский флот, препоруча особенному надзору адмирала Грейга. О исполнении сего писано начальнику Морского Штаба.

3

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

http://img-fotki.yandex.ru/get/9493/19735401.e3/0_821a4_49fee16e_XL.jpg

4

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Лутковский Феопемпт Степанович

29 октября 1803 - 20 апреля 1852 годов

Феопемпт Степанович Лутковский (29 октября 1803, село Микулино, Ржевский уезд, Тверская губерния — 20 апреля 1852, Санкт-Петербург) — морской офицер, участник кругосветных плаваний на кораблях Российского флота — «Камчатка» (1817—1819) и «Аполлон» (1821—1824). Из-за тесных связей с членами тайных обществ в 1826 году был под подозрением и допрашивался следственным комитетом по делу декабристов. Несмотря на то, что его участие в заговоре осталось недоказанным, был переведён из Петербурга «под особенный надзор» в Черноморский флот. Участвовал в морских сражениях русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Командовал военными кораблями на Чёрном и Балтийском морях. Был наставником великого князя Константина Николаевича. Контр-адмирал в свите императора.

Происхождение и образование

Отец — отставной поручик лейб-гвардии Преображенского полка, потомственный дворянин, помещик, владелец родового имения Микулино в Тверской губернии Степан Васильевич Лутковский (1752—1840). Мать — Пелагея Михайловна (Кожина).

В семье родились 13 детей. Из семи сыновей трое умерли в младенчестве. По семейной традиции все сыновья — Нил (1790—1837), Ардалион (около 1797—1821), Пётр (1800—1882), заканчивали Морской кадетский корпус и поступали на службу в российский флот.

Феопемпт Лутковский сначала воспитывался в английском пансионе в Петербурге, а в августе 1816 года поступил в Морской кадетский корпус.

Гардемарином участвовал в кругосветном плавании на шлюпе «Камчатка» под командованием В. М. Головнина (1817—1819). Владевший английским языком Лутковский в иностранных портах выполнял и обязанности переводчика при деловых переговорах командира, который отметил в своём описании путешествия: «Феопемпт Лутковский, был во всё время нашего путешествия всегдашним моим спутником в таких поездках; он один знал довольно хорошо английский язык, известный во всех приморских местах, европейцами населенных, и приносил мне большую пользу и помощь… Если бы кадеты морского корпуса понимали, как стыдно и больно офицеру, находящемуся в чужих краях, не знать никакого иностранного языка, то употребляли бы всевозможное старание на изучение оных».

22 сентября 1819 года был выпущен из корпуса и произведён из унтер-офицеров в звание мичмана.

Начало службы

С 28 сентября 1821 г. мичман Ф. С. Лутковский участвовал в трёхлетнем кругосветном плавании шлюпа «Аполлон», который в сопровождении брига «Аякс» был направлен с грузами на Камчатку и в Ново-Архангельск для последующего патрулирования побережья Русской Америки с целью защиты поселений и промыслов Российско-американской компании. В Ново-Архангельск «Аполлон» прибыл 10 октября 1822 года.

В Русской Америке Лутковский встретился и сблизился со своим однокашником мичманом Д. И. Завалишиным, служившим на фрегате «Крейсер», который 3 сентября 1823 года пришёл в Ново-Архангельск, чтобы сменить «Аполлон» в патрулировании района северо-западного побережья Северной Америки.

Лутковский на «Аполлоне» вернулся в Кронштадт 15 октября 1824 года. Этой же осенью по суше через Сибирь приехал в Петербург Д. И. Завалишин, отозванный с «Крейсера» весной 1824 года. 7 ноября 1824 года, в день самого катастрофического петербургского наводнения, они вместе готовили документы для начальника морского штаба А. В. Моллера.

По возвращении из плавания Ф. С. Лутковский был награждён орденом Св. Анны 3-й степени. Назначен для особых поручений к генерал-интенданту флота В. М. Головнину и жил в его доме на Галерной улице.

13 января 1826 года был произведён в лейтенанты.

Под следствием по делу декабристов

В круг тесного общения Ф. С. Лутковского в Петербурге, кроме мореплавателей В. М. Головнина, Ф. П. Литке, Ф. Ф. Матюшкина, входили участники тайного общества декабристов и разделявшие их взгляды его коллеги — морские офицеры.

Позже, Ф. П. Литке в разговоре с Николаем I о Ф. С. Лутковском сказал, «что в то время все молодые люди занимались политикой».

Историк П. В. Ильин причислил политических единомышленников Ф. С. Лутковского и его товарища по плаванию на шлюпе «Камчатка» Ф. Ф. Матюшкина к ближайшему окружению декабристов. Даже после окончания следствия по делу о декабрьском восстании — в 1830-х годах — Ф. Ф. Матюшкин в письме к Ф. С. Лутковскому счёл необходимым посоветовать сжечь его письма. Арестованный 15 декабря 1825 года мичман В. А. Дивов, признавшийся в подготовке восстания, 23 февраля 1826 года назвал среди соучастников «одного с ними образа мыслей» мичмана Лутковского, который в марте 1825 года познакомил его и других офицеров Гвардейского экипажа с лейтенантом Д. И. Завалишиным, человеком «с большим умом и благородного образа мыслей». На тесные отношения Ф. С. Лутковского с Д. И. Завалишиным, В. К. Кюхельбекером и К. Ф. Рылеевым указал в июне 1826 года И. И. Завалишин, в своём доносе Николаю I о государственной измене брата и якобы имевшим место его сотрудничестве с иностранцами.

Лутковский с его «свободным образом мыслей» был своим среди молодых офицеров, которые «желали, чтобы сделалась Революция и чтобы правление было Республиканское федеративное» и обсуждавших высказанное Д. И. Завалишиным мнение, «что если начинать Революцию, то с императорской фамилии для верного успеха».

Свидетельством против заподозренного в причастности к «злоумышленному обществу» Ф. С. Лутковского стал портрет Д. И. Завалишина работы М. И. Теребенёва, висевший на стене его комнаты в доме В. М. Головнина. На вопросы следователей Лутковский отвечал, что его связывают с Завалишиным только приятельские отношения, отказывался подтвердить данные против него показания арестованных, требовал очной ставки и, как писал Д. И. Завалишин, «обо всём этом он уведомил меня в крепость. Поэтому, не имея возможности доказать участие его в тайном обществе, его сослали однако в Черное море, бывшее тогда морскою Сибирью. Ему объявили, что это для того, "чтобы он научился вперёд лучше выбирать друзей"». Дело Ф. С. Лутковского в рамках следствия о событиях 14 декабря 1825 года оказалось в числе 127 дел, открытых на подозреваемых лиц, участие которых в деятельности тайных обществ не было доказано или было незначительным, и большая часть которых не была передана в суд.

В «Алфавите Боровкова» отмечено, что Ф. С. Лутковского «по докладу Комиссии 13-го июля высочайше повелено перевесть в Черноморский флот, препоруча особенному надзору адмирала Грейга».

Служба под надзором

Назначенный вице-адмиралом А. С. Грейгом флаг-офицером Ф. С. Лутковский принимал участие в морских сражениях русско-турецкой войны 1828—1829 годов — при Суджук-кале, Анапе, в блокаде Варны. Был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени и получил разрешение на временные поездки в Петербург.

В 1831 году 12-ти пушечный катер «Соловей», которым командовал Ф. С. Лутковский, был направлен сначала в распоряжение русского посланника в Турции, а затем был переведён в подчинение вице-адмиралу П. И. Рикорду, средиземноморской эскадре которого было предписано способствовать восстановлению независимости Греции. По возвращении в конце 1832 года в Севастополь Ф. С. Лутковский был назначен на фрегат «Штандарт». Исполнял обязанности старшего адъютанта и дежурного штаб-офицера при генерал-лейтенанте Н. Н. Муравьеве, который ходил на «Штандарте» в Александрию для переговоров с пашой Мухаммедом Али, восставшим против турецкого владычества.

Возвращение на Балтийский флот

1 октября 1833 года был произведён в капитан-лейтенанты. Переведён на Балтийский флот, где в 1833 1837 годах командовал различными кораблями.

В 1838—1839 годах исполнял обязанности офицера для особых поручений при вице-адмирале М. Н. Васильеве, который после смерти В. М. Головнина в 1831 году был назначен генерал-интендантом флота. В связи с введением в состав российского флота военных пароходов и необходимости обеспечения их боеготовности написал руководство «Примерное положение о снабжении пароходов материалами и вещами для действия машин».

Наставник великого князя

В 1839 году Ф. П. Литке — воспитатель сына Николая I великого князя Константина ходатайствовал перед императором о назначении капитан-лейтенанта Лутковского на должность своего помощника. При знакомстве с бывшим подследственным по делу декабристов Николай I сказал: «Вы знаете, что на Вас было подозрение, Вы службою своею его изгладили, теперь оно должно быть совершенно забыто, и я уверен, что Вы постараетесь оправдать доверенность, которую я Вам делаю». Ф. П. Литке с удовлетворением отмечал, что его помощник «умён, манер мягких, много видел и говорит хорошо… его ум, характер, добрая воля совершенно таковы, каких надо желать в его должности».

С апреля 1839 года по май 1844 года Ф. С. Лутковский вёл служебные дневники, представлявшие Ф. П. Литке материал для наблюдения за «признаками развития умственного и нравственного» его воспитанника. Записи, подаренные Лутковским в 1851 году самому Константину Николаевичу, были приведены в порядок секретарём великого князя А. В. Головниным и составили пятитомные «Записки Феопемпта Степоновича Лутковского о воспитании великого князя Константина Николаевича». По мнению исследователей записи Лутковского показывают автора, «как человека доброго ответственного, очень привязанного к своему воспитаннику и обладающего прекрасным чувством юмора».

Ежегодно в 1839—1844 годах был при великом князе в его плаваниях по Балтийскому морю, исполняя обязанности начальника штаба отряда кораблей. С 11 апреля 1841 года — капитан 2 ранга. С 6 декабря 1843 года — капитан 1 ранга. В 1844 г. на построенном на Соломбальской верфи линкоре «Ингерманланд» он вместе с Константином Николаевичем совершил переход из Архангельска в Кронштадт. В 1845—1846 годах участвовал в плаваниях великого князя по Чёрному и Средиземному морям. В 1847 году ходатойствовал перед Константином Николаевичем о назначении Г. И. Невельского, который вместе с Лутковским участвовал в 1844—1846 в морских походах «Ингерманланда», командиром строящегося для доставки на Камчатку грузов Российско-Американской компании военного транспорта «Байкал».

С момента образования в 1845 году императорского Русского Географического Общества был его членом.

В чинах

В 1848 году назначен вице-директором Инспекторского департамента Морского министерства.

В 1849 году произведён в флигель-адъютанты, а 6 декабря того же года — в контр-адмиралы свиты императора.
Умер 20 апреля 1852 года.
Похоронен в Сергиевой пустыни под Петербургом.

Вклад в историю флота

Известен как составитель описаний портов и флотов. По впечатлениям плаваний по Черному морю в 1827 году составил описание портов побережья Кавказа.

Личные наблюдения во время плаваний в 1831—1833 годах по Средиземному морю были использованы им в описаниях турецкого и египетского флотов того времени, рейдов и гаваней александрийского порта.

Сохранившиеся в Государственном архиве РФ (фонд 722) записи Ф. С. Лутковского о воспитании будущего адмирала и управляющего флотом и морским министерством великого князя Константина Николаевича в период с апреля 1839 года по май 1844 года «позволяют проследить становление характера, предпочтений, развитие способностей великого князя и его интереса к морской службе».

Командование кораблями

Черноморский флот:

    с июня 1828 по 1829 — 12-ти пушечная шхуна «Гонец»
    1830—1831 — 12-ти пушечный парусный катер «Соловей»

Балтийский флот:

    1834 — 12-ти пушечный тендер «Лебедь»
    1836 — 20-ти пушечный корвет «Наварин»
    1837 — 54-х пушечный фрегат «Принц Оранский»

Награды

Российские (до производства в адмиралы):

    Орден Св. Анны 3-й степени (1824)
    Орден Св. Владимира 4-й степени с бантом (1828)
    Орден Св. Георгия 4-й степени (1833)

Российские (после присвоения звания конр-адмирала):

    Орден Св. Анны 2-й степени
    Орден Св. Владимира 3-й степени
    Орден Св. Станислава 1-й степени

Кроме того, имел зарубежные награды — Орден Нидерландского льва (1841), неаполитанский орден Франциска 1-го (1846), шведский Орден Меча (1848) и датский Орден Данеброг (1848).

Память

Именем Ф. С. Лутковского назван северный входной мыс залива Шамардина на восточном берегу северного острова Новой Земли в Карском море 74°1256 с. ш. 58°4321 в. д..

Обстоятельствам жизни и деятельности Ф. С. Лутковского посвящены страницы историко-художественных произведений писателей — Вейхмана В. В. «Литке. Портрет в интерьере эпохи», Давыдова Ю. В. «Вечера в Колмове. Из записок Усольцева. И перед взором твоим…», Зонина А. И. «Жизнь адмирала Нахимова», Кердана А. Б. «Камень духов», Марков С. Н. «Вечные следы. Книга о землепроходцах и мореходах», Муратова М. В. «Капитан Головнин», Пасецкий В. М. «В погоне за тайной века», Пономарёва С. А. «Книга об адмирале Невельском», Фирсова И. И. «Головнин: Дважды плененный»,Фраермана Р. И., Зайкина П. Д. «Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца».

Шигин В.В. Господа офицеры и братцы матросы (служба и быт моряков русского парусного флота) – М.: Горизонт, 2015, 410 с.

    …в революционное движение была вовлечена значительная часть флотского офицерства. В пользу такого мнения можно привести заявление Завалишина, что «за исключением действующих на площади и взятых с оружием в руках, никто из других членов общества, которые имели непосредственные сношения только со мною, не были арестованы и только Феопемпт Лутковский был сослан на Черное море».

5

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Лутковский Феопемпт Степанович
(1803—1852)

Родился в 1803 г. в с. Микулино Ржевского уезда. В 1816 г. он поступил в Морской кадетский корпус, а уже в 1817—1819 гг. совершил своё первое кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка» под командованием В.М. Головнина. В 1821—1824 гг. Ф.С, Лутковский, уже в чине мичмана, отправляется в свою вторую «кругосветку».

После восстания 14 декабря 1825 г. Лутковский был арестован. Однако следователям не удалось установить его участие в деятельности обществ декабристов, и он был освобождён. После этого Ф.С. Лутковский был переведён служить на Чёрное море. В 1828—1829 гг. он участвовал в русско-турецкой войне, был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени. В это время он составил описание турецкого и египетского флотов. Затем он был снова переведён на Балтику.

В 1848 г. Ф.С. Лутковский был назначен вице-директором инспекторского департамента Морского министерства. С 1849 г. он — флигель-адъютатнт, ему присваивается чин контр-адмирала.

Ф.С. Лутковский умер в 1852 г. в расцвете сил. Он внёс заметный вклад в историю русского флота, а его описание турецкого и египетского флотов способствовало победе россиян в знаменитом морском сражении при Синопе.

…Феопемт Лутковский 1 августа 1816 г. поступает в Морской кадетский корпус. По поводу этого периода жизни Феопемта есть любопытные сведения в романе А.И. Зонина «Жизнь адмирала Нахимова» (1948 — написание, 1987 — публикация). В одной из первых глав этого романа («Гардемарин») описывается один из эпизодов кадетской жизни, в котором присутствует и Феопемт. В романе Ф.С. Лутковский характеризуется как человек «бойкий», любящий поучаствовать в драках (например, между студентами Морского и Горного кадетских корпусов). Как-то его даже отчитывал сам государь за «небрежность в одежде и манере», на что Лутковский резко ответил, что «гардемарины не пажи. Тогда государь поднял руку. Может быть, он не хотел ударить, а только притянул бы Лутковского к себе», но друг Феопемта, Артюхов, испугался за друга и бросился царю в ноги, тот поймал Артюхова за воротник, а Лутковский («Так что же сделал Феопемис?» — поинтересовался главный герой романа П. Нахимов), как поведал один из курсантов по фамилии Галл — «он толкнул царя и плюнул. Я сам видел — в щёку плюнул». После этого случая на следующий день вышло «высочайшее постановление»: «Гардемаринов Лутковского и Артюхова за весьма худое поведение разжаловать в матросы и отправить в Свеаборг, где иметь за ними строгое наблюдение». Здесь же приводятся соображения героя романа Нахимова о Лутковском: «Лутковский в корпусе считается “стариком”, хотя ему всего 15 лет. Он рано поступил в кадеты, и его сверстники уже выходят в лейтенанты». Тут же автор романа делает сноску: «Весьма любопытно, что в “Общем морском списке” Лутковский значится разжалованным за пьянство, а Артюхов вовсе не упоминается в числе каких-либо провинившихся офицеров. Между тем Артюхов был прощён через несколько месяцев, а Лутковский восстановлен в офицерских чинах после кругосветного плавания, по ходатайству Головнина». Далее автор указывает: «В истории этой мною ничего не выдумано. Факты изложены в документах корпуса, в Журнале отряда учебных судов корпуса и в воспоминаниях современников».

Итак, в 1817—1819 гг. Феопемт Степанович совершает кругосветное плавание на шлюпе «Камчатка», которым командовал В.М. Головнин. Здесь следует оговориться, что сестра Лутковского Авдотья в 1819 г. стала женой этого выдающегося флотоводца. В предисловии к сочинениям В.М. Головнина так описывается это событие: «В 1816 году < … > В.М. Головнин был тогда обручён с дочерью тверского помещика, служившего в царствование императрицы Екатерины поручиком в Преображенском полку, С.В. Лутковского, девицей Евдокией Степановной». Далее в 3-м томе Головнин пишет, что взял с собой «гардемарина Феопемта Лутковского для переписки набело английских бумаг». Вообще Лутковский всегда помогал Головнину составлять различные описи и общаться с населением тех стран, куда прибывали путешественники: «Феопемт Лутковский был во всё время нашего путешествия всегдашним моим сопутником в таких поездках; он один знал довольно хорошо английский язык, известный во всех приморских местах, европейцами населённых, и приносил мне большую пользу и помощь». В предисловии к более позднему изданию сочинений Головнина высказано такое предположение, будто Головнин взял Феопемта Степановича с собой, чтобы он своей внешностью напоминал капитану о невесте (Евдокии Лутковской), на которой Головнин женится только по окончании плавания. Ведь, как известно, брать женщину на борт корабля — плохая примета, поэтому Феопемт своим внешним сходством с сестрой очевидно «радовал глаз» Головнину в долгом путешествии. Кстати, исходя из списка человек, присутствующих во время кругосветного плавания на борту, следует, что на корабле был ещё один гардемарин по фамилии Лутковский — Ардалион, и по ходу текста можно встретить такие обозначения: Лутковский 1-й и Лутковский 2-й.

22 сентября 1819 г. Лутковскому присваивается первый офицерский чин — мичман. В 1821—1824 гг. он отправляется во второе кругосветное плавание на шлюпе «Аполлон», после которого Феопемт Степанович награждается орденом Св. Анны 3-й степени и пенсией. С 1824 по 1826 гг. ему было поручено состоять при генерале интенданте флота В.М. Головнине для особых поручений.

Также имя Феопемта Степановича Лутковского связано и с восстанием декабристов, которое произошло на Сенатской площади в 1825 г. Восстание застало Лутковского в Петербурге, он был арестован. В деле Следственного комитета было записано: «По словам Дивова (декабрист), Лутковский хвалил Завалишина (декабрист, моряк) и бывал иногда при общих разговорах, где изъявил желание революции и республиканского правления < … > на вопрос о сем комиссии один из Беляевых отвечал, что Лутковский имел свободный образ мыслей». Другой Беляев показал, что с ним, кроме пустых разговоров, никаких более не имел». Впрочем, Завалишин говорил ему, что Лутковский не принадлежит к обществу, что он ветренен и мало занят свободомыслием. Завалишин, тоже спрошенный об этом, отмечал, что если Лутковский и судил свободно о правительстве, то это для получения их доверия, ибо, нашедши всех их с свободным образом мыслей, должен был приноровляться к оному, что сей образ мыслей не свойственен ему, в том ссылается на тех, кто знал его». Возможно, декабристы каким-то образом выгораживали Лутковского, так как позже его друг Ф.Ф. Матюшкин (с которым они познакомились во время кругосветного плавания на шлюпе «Камчатка» в 1817—1819 гг.) в письме к Ф.С. Лутковскому советовал ему сжечь свои послания, видимо, в них было что-то «предосудительное». К тому же, брат Феопемта Степановича — Пётр Степанович Лутковский — был также близок к кругам декабристов, являлся другом Михаила и Александра Бестужевых (последний даже посвятил П.С. Лутковскому одну из своих новелл).

Таким образом, Следственной комиссии не удалось доказать причастность Ф.С. Лутковского к деятельности обществ декабристов, и он был освобождён. Но, тем не менее, 13 июля 1826 года Николай I приказал перевести лейтенанта Лутковского с Балтийского на Черноморский флот. При этом адмиралу А.С. Грейгу предписывалось установить особый надзор за Лутковским. Ещё 13 января 1826 г. ему было присвоено очередное звание — лейтенант.

Состоя флаг-офицером при вице-адмирале Грейге, Лутковский принял участие в русско-турецкой войне 1828—1829 гг. В 1828 г. за участие во взятии Анапы и в блокаде Варны Лутковский был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом и освобождён от надзора. Ему разрешили приезжать в Петербург, но с установлением во время его пребывания в столице секретного надзора.

В 1831—1833 гг. он совершал плавания в Средиземном море. Так, в 1831 г. он отправляется в Турцию, где состоит при русском посольстве и командует катером «Соловей». Здесь он составляет описание портов Чёрного моря. Особенно было ценно то, что он дал описание турецкого и египетского флотов, а также города Александрии. Его прекрасное описание турецкого и египетского флотов впоследствии помогло русским под руководством прославленного адмирала П.С. Нахимова сжечь флот при Синопе.

1 октября 1833 г. Лутковскому присваивается звание капитан-лейтенанта. В 1833 г. за 18 морских кампаний он был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени за «беспорочную выслугу в офицерских чинах». В 1835 г. он назначается командиром корвета «Наварин», а затем становится командиром фрегата «Принц Оранский». На этих кораблях он плавал в Балтийском море и в Финском заливе.

Любопытно, что Феопемт Степанович был поручителем на венчании 23 февраля 1834 г. в Ревельской соборной церкви между Владимиром Вольховским (это лицейский друг А.С. Пушкина) и Марией Малиновской (дочь первого директора Лицея). На венчании также присутствовал общий друг Лутковского и Пушкина Фёдор Матюшкин.

В 1831 г. Феопемта Степановича назначают офицером для особых поручений при вице-адмирале М.Н. Васильеве, а с 1839 г. он исполняет обязанности начальника штаба при генерал-адмирале, великом князе Константине Николаевиче (он также был его наставником и воспитателем по жизни). В 1839—1844 гг. Лутковский сопровождал его в плавании по Балтийскому морю. 11 апреля 1841 г. за отличия Лутковский был произведён в капитаны 2 ранга, а 6 декабря 1843 г. — в капитаны 1 ранга. В 1844 г. на корабле «Ингерманланд» он перешёл вместе с великим князем Константином Николаевичем из Архангельска в Кронштадт, а с 1845 и 1846 гг. плавал с ним в Чёрном и Средиземном морях.

     В 1848 г. Лутковский был назначен вице-директором Инспекторского департамента Морского министерства. 6 декабря 1849 г. он был произведён в контр-адмиралы и зачислен в свиту царя. Впоследствии Лутковский был награждён также орденами Св. Станислава 1-й степени, Св. Владимира 2-й степени, Св. Анны 2-й степени.

Именем Ф.С. Лутковского назван мыс в Карском море. Как пишет краевед В. Елисеев «худородный тверской помещик, владелец нескольких крепостных душ, пробивается в свет».

     20 апреля 1852 г. в возрасте 49 лет Ф.С. Лутковский умер и был похоронен в Сергиевой пустыни.

     Ф.С. Лутковский внёс значительный вклад в историю российского флота. Мечтавший с детства о море, он осуществил свою заветную мечту, добившись успехов в своём деле.

Не менее интересна судьба и родственников Феопемта Степановича — Авдотьи Степановны и Петра Степановича, его родных сестры и брата.

К сожалению, сведений о них очень мало.

Евдокия Степановна Лутковская — с 15.11.1819 г. жена В.М. Головнина. Как указывается в одной из кратких биографических справок её сына А.В. Головнина: «…воспитание получил под руководством своей матери, урождённой Лутковской, женщины замечательного ума и характера».

Пётр Степанович Лутковский (4.08.1800—20.12.1882) — адмирал, уроженец Тверской губернии. Происходил из рода служивых людей, которому были пожалованы поместья в Тверской губернии. Ему принадлежало село Никольское. По высочайшему повелению 23-летнего П.С. Лутковского назначили начальником Иркутского адмиралтейства. В 1858 г. он произведён в вице-адмиралы с назначением в члены Морского генерал-аудиториата. С 1867 г. — полный адмирал, член Главного военно-морского суда. Скончался в 1882 г. Похоронен на погосте Благовещение Ржевского уезда, на высоком левом берегу Волги.

В «Морском биографическом словаре дано более подробное описание его морской биографии: по окончании Морского корпуса (1817) произведён в мичманы. В 1818—1819 гг. плавал из Кронштадта в Кадис и обратно. В 1821 г. на транспорте «Мезень» перешёл из Архангельска в Кронштадт. Командовал кораблями Балтийского флота. В 1843 г. за 25 лет службы в офицерских чинах награждён орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1845 г. произведён в капитаны 1 ранга. В 1848 г., командуя кораблём «Память Азова», перешёл из Архангельска в Кронштадт. В 1849 г. произведён в контр-адмиралы и назначен командиром 2-й бригады 1-й флотской дивизии. В 1853 г. плавал в Чёрном и Каспийском морях. В 1854 г. участвовал в обороне Кронштадта от нападения англо-французского флота. В 1857—1858 гг. командовал 1-й флотской дивизией в Кронштадте. Награждён орденами Белого Орла, Св. Владимира 2-й степени, Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени.

Н. Головко

6

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

https://img-fotki.yandex.ru/get/1343761/199368979.1a6/0_26f5c5_72c660b_XXL.jpg

Глотов, А.Я. Изъяснение принадлежностей к вооружению корабля / Сочинение А. Глотова чиновника Государственного Адмиралтейского департамента. СПб.: в Морской тип., 1816. - [6], XII, [2], 1-17, [2], 19-334, [7] с.: ил., 16 л. черт., пл.; 26,2х21,5 см. - 1200 экз. Титульный лист с аллегорическим изображением покровительницы моря, иллюстрации в тексте с изображениями кораблей и чертежи на отдельных 16-ти раскладных листах в конце издания выполнены в технике резцовой гравюры М.А. Ивановым по рисунку К. Зейделя. В составном индивидуальном переплёте, выполненном во втор. чет. XIX века и в составном индивидуальном футляре, выполненном в конце ХХ века. Блок подрезан под переплёт, фоксинги, свободный лист переднего форзаца поновлён, многочисленные подчёркивания в тексте, следы стёрт. записей в тексте, номер на тит.л. Экземпляр с дарственной надписью и автографом Ф. Лутковского на переднем форзаце, орешковыми чернилами: «Любимому другу и милому племяннику / Максимушке - от тяти, чтобы он читал / эту книгу внимательно и каждый день выу-/ чивал по одному слову морскому на французском / и английском языках. И когда будет читать / что чтобы непременно смотрел на планы / и чертежи внимательно. - Таким только / образом книга эта может доставить ему / и пользу и удовольствие. - Подарена 1827 года / января 1-го дня / Ф. Лутковский». Феопемт Степанович Лутковский (1803-1850) - контр-адмирал, вице-директор Инспекторского департамента Морского министерства. В 1817-1819 гг. совершил кругостветное плавание под командованием В. М. Головина. Принял участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг. В 1833 г. за 18 морских кампаний он был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени. Прижизненное издание русского военного моряка, писателя, автора «Морского словаря» Александра Яковлевича Глотова (1779-1825). СК. XIX. №1760, Обольянинов. №534, Смирдин. №4139, Геннади. I. C. 224, Соколов. №127.

7

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Моряки Гвардейского морского экипажа сыграли важную роль в событиях 14 декабря 1825 года. Образованной части офицеров русского флота, традиционно привлекавшего на службу целеустремленных романтиков-первооткрывателей и патриотов, были близки идеи свободомыслия и реформаторства, обсуждаемые участниками тайных обществ первой четверти XIX века[1]. Моряки, участвуя в заграничных плаваниях могли видеть в других странах установленные там политические порядки и сравнивать их с жизнью в России в условиях неограниченного деспотизма и крепостного права. Морские офицеры стали активными участниками Северного общества декабристов.

Российский флот в начале XIX века

Военно-морской флот, одержавший ряд крупных побед в ходе войн второй половины XVIII и начала XIX веков, тем не менее, переживал в период царствования Александра I тяжелый период. Недостатку средств, отпускаемых на содержание флота, сопутствовали злоупотребления и казнокрадство, непрофессионализм чиновников, занимавших высокие посты в Морском министерстве, управляемого маркизом де Траверсе.
Бездеятельность подменялась внешним, показным благополучием. Вице-адмирал В. М. Головнин, под псевдонимом мичман Мореходов[2] писал о начальнике Главного Морского штаба, который приказал расставить корабли:
…по тому пути, по которому самодержавный монарх приезжает в Кронштадтскую гавань, велел бока их, к тому пути обращенные, выкрасить, чтобы тем показать е.и.в. исправность, красоту и могущество морского ополчения…
Член Северного общества В. И. Штейнгейль уже из крепости писал новому царю, что ранее, по адмиралтейскому регламенту Петра Великого, всё снаряжение корабля начинли изготавливать одновременно с его закладкой на стапеле[3]:
…дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению оного были в готовности. Во все министерство маркиза де Траверзе сего не наблюдалось: корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании; и теперь более четырех или пяти кораблей нельзя выслать в море: ибо мачты для сего переставляют с одного корабля на другой, прочие, хотя число их не малое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет.
Флоты в течение лет не выходили в дальние плавания, а морская и боевая выучка их экипажей не совершенствовались. Всё это сказывалось и на материальном положении офицеров, теряющих интерес к морской службе, в том числе, и из-за предпочтения, отдаваемому иностранным офицерам перед русскими:
Офицеры по десяти лет и более служат в одних чинах и знают, что сие происходит не от обстоятельств и порядка службы, а из пристрастия к иностранцам.
На этом фоне разительным контрастом выгядел истинный патриотизм моряков-первоокрывателей Сарычева, Лазарева, Беллинсгаузена, Крузенштерна, Лисянского, Литке, Головнина и других, которые своими экспедициями, организованными и блестяще проведенными благодаря личному энтузиазму, содействовали важным географическим открытиям и освоению Российского севера, Дальнего Востока и русских владений на северо-западе Америки.
Не меньшим патриотизмом характеризовались и наставники Морского кадетского корпуса, видевшие свою задачу в теоретической и практической подготовке морских офицеров для будущего флота,

Организованная Петром I в 1715 году Морская академия, в 1752 году была преобразована в Морской шляхетный кадетский корпус. Новое название подчеркивало комплектование его исключительно лицами дворянского происхождения. В 1802 году слово «шляхетный» исключили из названия учебного заведения, но это изменение не коснулось принципов комплектования[4].
Директорами Морского кадетского корпуса в конце XVIII – начале XIX веков были:
1762-1802 гг. — адмирал И.Л. Голенищев-Кутузов
1802-1824 гг. — адмирал П. К. Карцов
1825-1827 гг. — контр-адмирал П.М. Рожнов
В числе прославивших корпус выпускников этого периода были известейшие адмиралы, флотоводцы и мореплаватели: Д. Н, Сенявин (1780), В.М. Головнин (1792), Ф. Ф. Беллинсгаузен (1797), М. П. Лазарев (1803), Ф. П. Врангель (1815), П. С. Нахимов (1818).
Морской корпус конца XVIII века и начала XIX был одним из самых лучших учебных заведений России, в особенности в области точных наук. Среди заметных преподавателей в корпусе были талантливый математик П. Я. Гамалея, опытные специалисты и наставники морского дела М. Ф. Горковенко[5], А. К. Давыдов, С. А. Ширинский-Шихматов[6].
Нововведением этого времени стало назначением преподавателями лучших выпускников.
В 1809 году 18-летний Н. А. Бестужев закончил Морской корпус и был оставлен при нем воспитателем с правом преподавания морской эволюции, морской практики и высшей теории морского искусства. В числе его воспитанников был будущий герой Синопа и Севастопольской обороны – П. С. Нахимов.
16-летний Д. И. Завалишин, выпущенный из корпуса мичманом, в 1820 году оставлен в нем в качестве преподавателя астрономии и высшей математики, а через год, и артиллерийской науки.
Отмечая роль Морского корпуса, его выпускник, автор военно-исторических работ Владимир Броневский писал, что российский флот теперь управляется [7]:
…российскими адмиралами, капитанами и офицерами… морские офицеры, исключая немногих, воспитываясь в Морском корпусе, как в единой колыбели, через привычку и одинаковые нужды с младенческих лет, связуются узами дружбы.
Флот, таким образом, стал русским не только по флагу, но и по культуре своих адмиралов, капитанов и офицеров.
В воспоминаниях флотских офицеров начала XIX века, подчеркивается их широкая начитанность и любовь к книгам[8]:
…Уже не говоря о таких высоко образованных по своему времени людях, как Н. Бестужев и Д. Завалишин, воспоминания других, менее их выдающихся в смысле образования, показывают, как много читали эти люди. Некоторые морские офицеры даже привозили запрещенные книги из Англии и занимались распространением их.
Избрание в 1825 году Н. А. Бестужева в почетные члены Адмиралтейского департамента Морского министерства, в который входили «люди известные ученостью и сведениями, морскому искусству существенную пользу принести могущими» было признанием его профессионализма как моряка, географа и историографа российского флота[9] и, одновременно, признанием высокого уровня обучения в Морском корпусе того времени.

Плавания

Среди участников дальних многих известных морских экспедиций (в том числе, кругосветных) Российского флота были и будущие декабристы[10].
В 1815-1817 гг. Н. А. Бестужев участвовал в плаваниях в Голландию и Францию.

В 1817-1819 гг. гардемарин Ф. С. Лутковский принял участие в кругосветном плавании на шлюпе «Камчатка» под командою В. М. Головнина. За участие в своей второй кругосветной экспедиции 1821-1824 гг. на шлюпе "Аполлон" мичман Лутковский награжден орденом св. Анны 3-й степени.

В 1819-1821 гг. лейтенант К. П. Торсон на шлюпе «Восток» под командованием Ф. Ф. Беллинсгаузена участвовал в антарктической экспедиции, отправленной на поиски Южного материка. В районе Южной Георгии экспедиция открыла ряд островов, один из которых Беллинсгаузен назвал островом Торсона[11]. Участие Торсона в Южной экспедиции отмечено орденом св. Владимира 4-й степени.

В 1819 г. мичман М К. Кюхельбекер был включен в состав экспедиции А. П. Лазарева из Архангельска к берегам Новой Земли, в которой он проводил астрономические наблюдения и вычисления координат судна. В 1821—1824 гг. лейтенант М К. Кюхельбекер совершил плавание в Камчатку на шлюпе "Аполлон" и был награжден орденом св. Владимира 4-й степени[12].

Результаты новоземельской экспедиции Лазарева были использованы при организации и осуществлении в 1821–1824 годах плаваний в Северный Ледовитый океан под руководством Ф. П. Литке. В первом из них — плавании из Архангельска в Северный Ледовитый океан на бриге “Новая Земля” (1821 год) — участвовал Н. А. Чижов, будущий декабрист (и незаурядный поэт)[13]. В экспедиции Н.А. Чижов вел научную работу. Составил обстоятельное физико-географическое описание архипелага Новой Земли[14].

В 1822-1825 гг. в кругосветной экспедиции с целью обеспечить безопасность территориальных вод Русской Америки на фрегате «Крейсер» под командованием М. П. Лазарева принял участие лейтенант Ф. Г. Вишневский, награжденный за это плавание орденом св. Владимира 4-й степени.

Фрегат «Меркурий», 1820 г. Корабли этого типа строили в России в первой трети XIX века
В этой же экспедиции до порта Ново-Архангельск[15] с августа 1822 г. по май 1824 г. участвовал мичман Д. И. Завалишин. По ходу плавания Завалишин принимал участие в гидрометеорологических, геомагнитных и астрономических наблюдениях[16].

В 1823 году на фрегате «Проворный» А. П. Арбузов, А. П. Беляев, Б. А. Бодиско участвовали в плавании к Исландии и в Англию.

Летом 1824 г. Н. А. Бестужев в качестве историографа участвовал в плавании во Францию и Гибралтар на том же фрегате «Проворный». Отрывки из его путевого журнала опубликованы в 1825 г. [17]
Для многих выпускников Морского кадетского корпуса участие в дальних плаваниях были факторами не только карьерного роста, но и способствовали их гражданскому самосознанию.

Моряки – участники движения декабристов

Воздействие на образ мыслей моряков оказывали и их авторитеты - либерально настроенные флотоводцы и мореплаватели: В. М. Головнина, сочинениями которого зачитывались будущие декабристы[18][19][20],Ф. П. Литке[21], Н. С. Мордвинова, единственного из членов Верховного уголовного суда в 1826 году, отказавшегося подписать смертный приговор осужденным, Д. Н. Сенявина. Двух последних декабристы даже намечали ввести в состав временного правительства[22][23].
Естественно, что жизненный и профессиональный опыт активных и образованных морских офицеров мог и был использован главными деятелями декабристского движения при разработке планов реформирования политического переустройства России. Уже в «Записках о Голландии» Н. А. Бестужев оценил перспективу введения республиканского строя[24], указав на это позже в следственной комиссии[25]:
…Бытность моя в Голландии 1815 года в продолжение 5 месяцев, когда там устанавливалось конституционное правление, дала мне первое понятие о пользе законов и прав гражданских…
Исследователь движения декабристов М. В. Нечкина отметила, как факт[26]:
Вся морская группа Северного общества настолько твердо была убеждена в необходимости введения в России республики, что, по свидетельству Д. И. Завалишина, не было даже и надобности кому-либо доказывать превосходство республики над конституционной монархией, - «сие было не нужно, ибо на сей счет никакого спора не было.»
Д. И. Завалишин, назначенный в 1822 году главным аудитором кругосветного экспедиции М.П. Лазарева на фрегате «Крейсер», увидел устрашающие примеры абсолютной незаинтересованности существовавших учреждений в решении поставленных государственных задач, царящих в них равнодушии и воровстве чиновников на любых уровнях[27]:
Через это мне открылась вся глубина зла, разъедавшего все органические основы России, так что уму было даже непостижимо, как все это еще держится, и в то же время ясно было, что административное расстройство далее идти не может, но что, так или иначе, но непременно должен быть положен конец этому.

Рылеев сразу понял, какую интеллектуальную и организационную силу приобретает. В результате, моряки оказались наиболее энергичной группой Северном общества.

Членами Северного общества стали морские офицеры братья Бестужевы[28], К. П. Торсон, А. П.Арбузов, Н. А. Чижов, В. И. Штейнгейль:
Н. А. Бестужев принят в общество К. Ф. Рылеевым в 1824 году;
В. И. Штейнгейль принят в общество К. Ф. Рылеевым в 1824 году;
К. П. Торсон принят в общество Н. А. Бестужевым в 1824 году;
М. А. Бестужев принят в общество К. П. Торсоном в 1824 году;
А. П. Арбузов принят в общество Н. А. Бестужевым в 1825 году;
П. А. Бестужев принят в общество А. А. Бестужевым в 1825 году;
Н. А. Чижов принят в общество П. А. Бестужевым в 1825 году.

В 1824 году в элитном морском Гвардейском экипаже [29], основанным императорским указом от 16 февраля 1810 года, как самостоятельная морская часть Гвардии, и комплектовавшимся лучшими офицерами и нижними чинами из флота, образовался, связанный с Северным обществом, политический кружок, в который входили лейтенант А. П. Арбузов, братья мичманы А. П. и П. П. Беляевы, мичман Б. А. Бодиско и другие офицеры Петербурга и Кронштадта[30].

Участники его обсуждали возможность политических изменений в России[31]. Гвардейские моряки имели связи и с другими флотскими экипажами.

В день восстания

В планах руководителей Северного общества по осуществлению восстания важная роль отводилась Гвардейскому экипажу, выводить который на площадь было поручено А. И. Якубовичу. Командир 7-й роты экипажа лейтенант А. П. Арбузов на совещаниях у Рылеева ручался за участие в восстании 300-400 моряков. Ночью и утром 14 декабря 1825 года с призывами не присягать Николаю Павловичу и с целью скоординировать предстоящие действия в Гвардейский экипаж приезжали члены Северного общества, в том числе, и мичман 27-го флотского экипажа П. А. Бестужев. Но в связи с неожиданным отказом Якубовича от взятого на себя обязательства, принять команду над восставшими моряками смог только опытный морской офицер, капитан-лейтенант Н. А. Бестужев.
В день восстания почти все ротные командиры Гвардейского экипажа отказались принять присягу. Наиболее решительно повел себя командир 8-й роты Ф. Г. Вишневский, арестованный за это приехавшим увещевать моряков бригадным командиром генерал-майором С. П. Шиповым.
В знак солидарности с ним, сдали свои сабли и также были арестованы командиры: 2-й роты Е. С. Мусин-Пушкин, 3-й роты М. К. Кюхельбекер, 4-й роты Н. П. Окулов (Акулов), 6-й роты Б. А. Бодиско, 7-й роты А. П. Арбузов.
По распоряжению приехавшего в экипаж Н. А. Бестужева, арестованных освободили, отказавшись подчиниться приказам Шипова, младшие офицеры мичманы А. П. и П. П. Беляевы, В. А. Дивов, М. А. Бодиско и лейтенант В. А. Шпейер.
Первыми на Сенатскую площадь вышли роты лейб-гвардии Московского полка, ведомые А. А. Бестужевым, М. А. Бестужевым и Д. А. Щепиным-Ростовским.

14 декабря 1825 года на Сенатской площади

Через некоторое время Н. А. Бестужев и А. П. Арбузов вывели туда же роты Гвардейского экипажа (свыше 1100 человек), примкнушие к каре особым военным построением - «колонной к атаке». Николай Павлович отметил это событие в своих записках[32]:
…К начальной массе Московского полка прибыл весь гвардейский экипаж и примкнул со стороны Галерной…
На площади к офицерам Гвардейского экипажа присоединились лейтенант 2-го флотского экипажа Н. А. Чижов и мичман 27-го флотского экипажа П. А. Бестужев.
Находившиеся в выстроенном каре командиры рот А. П. Арбузов, Е. С. Мусин-Пушкин, Б. А. Бодиско, М. К. Кюхельбекер воспрепятствовали митрополиту Серафиму, посланному с крестом на мятежную площадь, уговаривать восставших принять присягу.
Однако личное мужество декабристов осталось не востребованным. Отсутствие единоначалия и потеря инициативы ускорили разгром восстания.

Позже Н. А. Бестужев объяснял:
Бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот кто на этом поприще раз остановился, уже побежден вполовину.

Между тем, Д. И. Завалишин написал о Николае Бестужеве в своих воспоминаниях[33]:
Из всех бывших на площади он был способнее всех распорядиться, да и должен бы был взять это на себя, видя, что другие диктаторы выпустили из рук управление делом; но и он отступил перед призраком обвинения в захвате власти.

Даже под обстрелом братья Бестужевы не теряли мужества. Дважды декабристы пытались восстановить боевое построение под градом картечи. М. А. Бестужев остановил бегущих с площади и начал строить их повзводно на льду Невы, с намерением колонной дойти до Петропавловской крепости и занять её, чтобы в ней[34]
…могли собраться все наши и откуда мы бы могли с Николаем начать переговоры, при пушках, обращенных на дворец…
Завершить построение ему помешали артиллерийские залпы, ядрами взломашие лед.
Н. А. Бестужев пытался организовать несколько десятков человек в одной из узких улиц[35]
…чтобы в случае натиска конницы сделать отпор и защитить отступление.
П. А. Бестужев, как и братья, был на площади до конца и ушел только после того, как построенная моряками «колонна к атаке» была разогнана картечью.

Расплата: офицеры

Уже среди первых арестованных в ночь сразу после восстания и доставленных в Петропавловскую крепость были активно проявившие себя на площади офицеры-моряки Вишневский, Б. Бодиско, Арбузов, М. Кюхельбекер[36]. Вскоре число арестованных начало пополняться.

По делу об участии в движении декабристов были привлечены 26 человек
Фамилия
Учеба в корпусе
Звание и награды на 14.12.1825
Результаты следствия
Арбузов, Антон Петрович (1797 или 1798-1843
1810 - 1815
Лейтенант Гвардейского экипажа
Осужден по I разряду
Беляев, Александр Петрович (1803-1887)
1815 - 1820
Мичман Гвардейского экипажа
Осужден по IV разряду
Беляев, Петр Петрович (1805-1864)
1819 – 1822
Мичман Гвардейского экипажа. Орден св. Владимира 4-й степени
Осужден по IV разряду
Бестужев, Михаил Александрович (1800-1871)
1812 - 1817
Штабс-капитан л.-гв. Московского полка
Осужден по II разряду
Бестужев, Николай Александрович (1791-1855)
1802 - 1809
Капитан-лейтенант, директор Адмиралтейского музея
Осужден по II разряду
Бестужев, Пётр Александрович (1804 – 1840)
1812 - 1820
Мичман, адъютант командира Кронштадтского порта и военного губернатора Кронштадта Ф.В. Моллера
Осужден по XI разряду
Бодиско Борис Андреевич (1800-1828)
1809 - 1817
Лейтенант Гвардейского экипажа
Осужден по VIII разряду
Бодиско Михаил Андреевич (1803-1867)
1812 - 1817
Мичман Гвардейского экипажа
Осужден по V разряду
Вишневский, Федор Гаврилович (1798 или 1799-1865)
1811 - 1816
Лейтенант Гвардейского экипажа. Орден св. Владимира 4-й степени
Осужден по XI разряду
Дивов Василий Абрамович (1805-1842)
1816 - 1821
Мичман Гвардейского экипажа
Осужден по I разряду
Завалишин, Дмитрий Иринархович (1804-1892)
1816 - 1819
Лейтенант 8-го флотского экипажа
Осужден по I разряду
Иванчин-Писарев Алексей Михайлович (ум. 1847)
1818 - 1822
Мичман 7-го флотского экипажа
Переведен на службу в Архангельск под бдительный надзор начальства
Кюхельбекер, Михаил Карлович (1798-1859)
1811 - 1815
Лейтенант Гвардейского экипажа. Орден св. Владимира 4-й степени
Осужден по V разряду
Лермантов Дмитрий Николаевич (1802 – 1854)
1814 - 1818
Лейтенант Гвардейского экипажа
Был арестован. Следствию не удалось установить его участие в деятельности обществ декабристов. Был освобождён
Лутковский Феопемт Степанович (1803—1852)
1816 - 1819
Мичман, состоял для особых поручений при ген.-интенданте флота В.М. Головнине. Орден св. Анны 3-й степени
Был арестован. Следствию не удалось установить его участие в деятельности обществ декабристов. Освобождён. Переведен в Черноморский флот под надзор начальства
Миллер Петр Федорович (1801 – 1831)
1808—1818
Лейтенант Гвардейского экипажа
Был арестован 15.12.1825. По повелению императора освобожден 15.06.1826 и отправлен в Гвардейский экипаж
Мусин-Пушкин Епафродит Степанович (1791-1831)
1804 - 1810
Лейтенант Гвардейского экипажа
Осужден по XI разряду
Окулов (Акулов) Николай Павлович (р. 1797 или 1798)
1810 - 1815
Лейтенант Гвардейского экипажа
Осужден по XI разряду
Романов Владимир Павлович (1796-1864)
1810 - 1814
Лейтенант 2-го флотского экипажа
Был арестован 28.01.1826. По повелению императора освобожден 15.09.1826 и отправлен в Черноморский флот под надзор начальства
Торсон, Константин Петрович (1793-1851)
1803 - 1809
Капитан-лейтенант, адъютант начальника Морского штаба. Орден св. Анны 3-й степени, серебряная медаль в память 1812 года (первый морской офицер, награжденный за участие в Отечественной войне 1812 года), орден св. Владимира 4-й степени
Осужден по II разряду
Тыртов Валерьян Михайлович
1815 - 1820
Мичман Гвардейского экипажа
Переведен 13.06.1826 в Каспийский флот под бдительный надзор
Цебриков, Александр Романович (1802-1876)
1811 - 1818
Лейтенант Гвардейского экипажа
Был арестован 15.12.1826. По повелению императора освобожден 15.06.1826 и отправлен в Гвардейский экипаж.
Чижов Николай Александрович (1803-1848)
—
Лейтенант 2-го флотского экипажа
Осужден по VIII разряду
Шпейер Василий Абрамович (1802-1869)
1814 – 1819)
Лейтенант Гвардейского экипажа
Был арестован 15.12.1826. По повелению императора освобожден 05.01.1827 и отправлен в 24-й флотский экипаж под секретный надзор
Штейнгейль, Владимир Иванович (1783-1862)
1792 - 1799
Подполковник в отставке. Орден св. Анны 2-й степени, орден св. Владимира 4-й степени с бантом, второй орден св. Владимира 4-й степени
Осужден по III разряду
Щепин-Ростовский, Дмитрий Александрович (1798-1858)
1810 - 1816
Штабс-капитан л.-гв. Московского полка
Осужден по I разряду

Средний возраст офицеров составлял всего 25 лет. Из 26 находившихся под следствием моряков 19 были осуждены Верховным уголовным судом.

В соответствии с инструкцией начальника Морского штаба А. В. Моллера, приговоренных к разжалованию 15 морских офицеров, одетых в парадную форму, в закрытом катере отвезли из Петропавловской крепости в Кронштадт и утром 13 июля 1826 года на флагманском корабле адмирала Кроуна «Князь Владимир» исполнили над ними приговор «по обряду морской службы». Над кораблем был поднят черный флаг. Команду собрали на палубе, осужденных поставили на колени, прочли «сентенцию», переломили над головами шпаги, мундиры и эполеты сорвали и бросили в море. После исполнения гражданской казни осужденных моряков на катере вернули в крепость.

Расплата: нижние чины

Неизвестно число потерь нижних чинов Гвардейского экипажа в результате разгона восставших с Сенатской площади[37]. Дела матросов-гвардейцев рассматривались не уголовным судом, а следственной комиссией, учрежденной под председательством офицера Гвардейского экипажа капитан-лейтенанта М. Н. Лермантова, который заслужил доверие царя своим поведением 14 декабря. Затушеванный характер следствия был связан с желанием Николая I замять вопрос об участии гвардейцев в восстании, представив их обманутыми некими «злодеями».

Около 120 матросов были определены в полки Кавказского корпуса, в том числе, около 70 человек отправлены на Кавказ для участия в боевых действиях русско-персидской войны в составе особого Сводного гвардейского полка[38].

Последствия для флота

Новый император понимал значение флота для России. Сам факт участия привилегированных морских офицеров в восстании и высказываемые ими в ходе следствия соображения о бедственном состоянии российского флота и порядках, установленных в морском ведомстве, подтолкнули Николая I к решительным шагам.

Уже 31 декабря 1825 года он подписал рескрипт, отметив в нём, что[39]:

… Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав.

В качестве первоочередной меры был учрежден новый Комитет по образованию флота, которому было поручено разработать структуру и состав флота, соответствующую судостроительную программу, а также необходимые для её реализации законоположения.

В Комитет были привлечены авторитетные флотоводцы и мореплаватели, выпускники Морского кадетского корпуса Ф. Ф. Беллинсгаузен, И. Ф. Крузенштерн, М. П. Лазарев, А. В. Моллер, П. В. Пустошкин, М. И. Ратманов, П. М. Рожнов (в то время - директор корпуса), Д. Н. Сенявин.
В 1826 году был утвержден штат нового Российского флота.

Источники

Восстание декабристов. Документы.— М.- Л.: Центрархив (Наука), тт. I, III, XIV, XV 1925 - 1979.
Нечкина М.В. Движение декабристов — М.: Наука, 1955, т. I – II
Декабристы. Биографический справочник — М.: Наука, 1988, 448 с.
14 декабря 1825 годо. Воспоминания очевидцев — С.-Пб.: Академический проект, 1999, 752 с.

Примечания

1. С. А.Штрайх. Моряки декабристы - М.- Л.: Воениздат НКВМФ СССР, 1946. - 318 с.
2. Мичман Мореходов. О состоянии Российского флота в 1824 году — СПб.: Морская типография,1861, 100 с.
3. Восстание декабристов. Документы. Том XIV — М.: Наука, 1976, сс. 184-185
4. Из корпуса выходили в звании мичмана, что давало право на потомственное дворянство
5. Контр-адмирал Марк Филиппович Горковенко.
6. Веселаго Ф. Очерк истории Морского кадетского корпуса с приложением списка воспитанников за 100 лет — СПб.: 1852, 366 с.
7. Броневский В. Б. Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море, под начальством вице-адмирала Д. Н. Сенявина (в 4 частях). — СПб: Типография Императорской Российской Академии, 1836-1837, изд. второе
8. Русские флотские офицеры начала XIX века.
9. Н.А. Бестужев. Опыт истории Российского флота — Л.: Судпромгиз, 1961
10. Декабристы. Биографический справочник — М.: Наука, 1988, 448 с.
11. После 1825 года он был переименован в остров Высокий.
12. Кюхельбекер Михаил Карлович.
13. Декабристы. Том 1. Поэзия — Л.: Худлит, 1975, 496 с., - сс. 406-414
14. Чижов Н.А. О Новой Земле. — Сын Отечества, 1823, ч. 83, № 4, с. 169–170
15. Из Охотска через Сибирь в Петербург Завалишин вернулся по суше
16. Завалишин Д.И. Кругосветное плавание фрегата "Крейсер" - // Древняя и новая Россия — 1877. Т. 2. № 5. С. 56
17. Записки, издаваемые государственным адмиралтейским департаментом, относящиеся к Мореплаванию, Наукам и Словесности — СПБ.: 1825, часть 8, сс. 23-128
18. Головнин, Василий Михайлович.
19. Кюхельбекер писал: «Записки В. Головнина, без сомнения, одни из лучших и умнейших на русском языке и по слогу и по содержанию».
20. В своих воспоминаниях Д. И. Завалишин написал, что «адмирал Головнин был также из чила тех, которые ускользнули от исследования комитета, хотя и принадлежал к числу членов тайного общества, готовых на самые решительные меры» - // Записки декабриста Д.И. Завалишина — Mǜnchen: J. Marchlewski @ C°, 1904, часть 3, с. 51
21. По воспоминаниям декабриста С.П. Трубецкого, Литке являлся членом тайного общества, но к следствию не привлекался и наказания не понес.
22. Показания С. Муравьева-Апостола – в. кн.: Восстание декабристов. Материалы, т. IV — М.-Л: Центральный архив, 1927, с. 345
23. Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов — М.:1982, сс. 83-102
24. Николай Бестужев. Записки о Голландии 1815 года – в кн.: Бестужев Н.А. Статьи и письма — М., 1933, сс. 177-222
25. Восстание декабристов. Документы. Том I — М.- Л.: Центрархив, 1925, с. 430
26. Нечкина М.В. Движение декабристов — М.: Наука, 1955, т. II, с. 94
27. Записки декабриста Д.И. Завалишина — Mǜnchen: J. Marchlewski @ C°, 1904, часть 1, с. 106
28. Старший брат Александр не был моряком, но юношеское увлечение морем и подготовка под руководством Николая к экзамену на гардемарина, оставленная из-за трудностей с высшей математикой, откликнулись впоследствие в его прозаических произведениях.
29. Экипаж флотский.
30. По некоторым сведениям в кружке участвовали лейтенанты М. А. Бодиско, А. И. Иванчин-Писарев, Е. С. Мусин-Пушкин, Н. П. Окулов (Акулов), В. А. Шпейер, мичманы В. А. Дивов, В. М. Тыртов — //Ильин П.А. Новое о декабристах — С.-Пб.: Нестор-История, 2004, сс. 639-640
31. Шешин А.Б. Декабристское общество в Гвардейском морском экипаже — М.: Исторические записки, 1975, т. 96, сс. 107-127
32. Из записок Николая I – в кн.: 14 декабря 1825 года. Воспоминания очевидцев — С.-Пб.: Академический проект, 1999, с. 43
33. 14 декабря 1825 годо. Воспоминания очевидцев — С.-Пб.: Академический проект, 1999, 752 с. – с.612
34. Воспоминание Бестужевых — С.-Пб.: Наука, 2005, с. 79
35. Воспоминание Бестужевых — С.-Пб.: Наука, 2005, с. 42
36. Нечкина М.В. Движение декабристов — М.: Наука, 1955, т. II, с. 394
37. В списке жертв восстания числится флейтщик 8-й роты Гвардейского экипажа Федор Андреев
38. Габаев Г.С. Гвардия в декабрьские дни 1825 года: Военно-историческая справка – в кн.: Пресняков А.Е. 14 декабря 1825 - М.-Л.: 1926, сс. 153-206
39. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XIX в. – в кн.: История отечественного судостроения. Том 1 – М.: 1973, с. 494

8

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Адмирал с Верхней Волги

На примере старшего товарища

Краеведы давно заметили, что тверская земля, отдаленная от морей и океанов на сотни километров, дала России множество выдающихся мореплавателей. И ржевский край – не исключение. В XIX веке морю посвятили себя четверо братьев Лутковских, двое из них стали адмиралами. Феопемт дослужился до чина вице-адмирала, Петр стал полным адмиралом.

15 июля (4 июля по старому стилю) исполняется 210 лет со дня его рождения.

Во второй половине XVIII века офицер Преображенского полка Степан Лутковский вышел в отставку и поселился в родовом имении Микулино (или Никулино) Ржевского уезда. Здесь родились дети. Отсюда братья Лутковские уезжали в Морской кадетский корпус. Что же стало причиной их выбора? Есть сведения, что главную роль в этом сыграл сосед из сельца Горки Глеб Семенович Шишмарев. В 1801 году он завершил учебу в Морском кадетском корпусе, в 1810 году стал лейтенантом. Приезжая в Горки, молодой моряк встречался с соседскими мальчишками – по-видимому, это общение и определило судьбы братьев Лутковских.

Петр Лутковский родился в 1800 году. В девять лет он начал учебу в Морском корпусе, через пять лет окончил его. Началась нелегкая служба – становление мореплавателя проходило на фрегатах «Малый», «Орел», «Диана». В 1822 году Петр стал лейтенантом и был назначен начальником Иркутского адмиралтейства, командующим Байкальской флотилией. Впоследствии  Петр Степанович был переведен на Балтийский флот, командовал кораблями «Гонец», «Нестор», «Александра», «Память Азова». В 1832 году он стал капитан-лейтенантом, через восемь лет капитаном 2-го ранга, в 1845 году – капитаном 1-го ранга. Служба ржевитянина проходила успешно, в 1849 году он становится контр-адмиралом и командиром 2-й бригады 1-й флотской дивизии.
Как известно, во времена Крымской войны англо-французский флот действовал не только на Черном море, но и на Балтике. Петр Лутковский был активным участником обороны Кронштадта. В 1858 году ему присваивается звание вице-адмирала, а еще через девять лет Петр Семенович Лутковский становится полным адмиралом российского флота. Наш земляк занимал должность члена Главного военно-морского суда, а потом стал членом Адмиралтейского совета – высшего органа управления морским ведомством в России.

Скончался адмирал Лутковский 24 декабря 1882 года. Ратные заслуги ржевитянина были отмечены многими наградами – он был удостоен орденов Святого Георгия 4-й степени, Святого Владимира 2, 3, 4-й степеней, Святой Анны 1-й и 3-й степеней, Святого Станислава 1-й степени, Белого Орла.
После 1917 года имение Лутковских было национализировано. Куда исчезли архивы и библиотека – неизвестно. Но могильные памятники дворян Лутковских еще недавно можно было увидеть недалеко от деревни Михирево – правда, разбитые и оскверненные. Такое отношение к прошлому – одна из причин наших малых знаний о нем. Теперь приходится по крупицам собирать сведения о славных предках. Вот одна из таких «крупиц»: Петр Степанович Лутковский был дружен с декабристами братьями Бестужевыми. В память об этом Александр Бестужев-Марлинский посвятил нашему земляку рассказ «Страшное гадание».

9

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

"Головнин. Дважды плененный".
Автор Иван Фирсов

Море и берег неразлучны

У архангелогородских поморов есть старинная присказка: «Где лодья ни рыщет, а у якоря будет». Сколь ни плавай, а когда-то каждому моряку наступает его срок, приходит время «списываться» на сушу. Иные деятели умудряются ни одного дня не пробыв в море, «заслужить» адмиральские эполеты. Случается, что преждевременно покинуть корабль вынуждает недуг. Другие плавают до упора, но в виде балласта.

Адмирал Захарий Мишуков начинал службу при Петре Великом, ничем себя особенным не проявил ни в бою, ни в походах. Всю службу умело лавировал и страховался. В семьдесят пять лет, в конце царствования Елизаветы, «завалил» кампанию с пруссаками и был удален от службы. Не в пример ему адмирал Григорий Спиридов на исходе седьмого десятка прославился победой при Чесме…

У Головнина были свои взгляды. На пятом десятке он свое отплавал сполна… Высокая нравственность, взгляды на жизнь, калейдоскоп наблюдаемых воочию событий за четверть века невольно вызывали потребность поделиться своими воззрениями с людьми. В силу Божьего дара и недюжинных познаний ему приоткрылась великая тайна могущества печатного слова. После японского плена он впервые испытал себя в издательском деле. И как отзывалась публика, небезуспешно. А флот и море навсегда остались в его сердце.

Успехи вояжа в Петербурге оценили достойно званиями и орденами. Не откладывая, только что пожалованный капитан 1 ранга Василий Михайлович, верный своему слову, обвенчался на другой день с милой его сердцу подругой Авдотьей Степановной. Медовый месяц подсласти ла весточка из Академии наук, Головнина за труды по исследованию Японии избрали корреспондентом Академии. Другая новость тоже порадовала. В то время, когда Камчатка» пересекала Тихий океан, его избрали Почетным членом Вольного общества любителей словесности, наук и художества. Приятное соседство с Крыловым, Жуковским, Батюшковым так или иначе льстило самолюбию…

По ходатайству командира все офицеры «Камчатки» получили ордена. В министерстве обошли только Матюшкина. Жил он по-холостяцки в гостинице Де Мута, и Головнин пригласил его к себе, на Галерную улицу, где только что обосновался.

— Не везет мне, Василий Михайлович, — удрученно посетовал Федор, — и наградой обошли, и на флот еще не определили.

— Не горюйте, Федор Федорович, — утешил его Головнин, — надеюсь, чиновников одолеем, биться будем. И на Севере побываете.

За своего бывшего воспитанника, в помощь Головнину, вступился и директор лицея : «Из прилагаемого при сем в копии отношения г-на Головнина видно, — докладывал Энгельгардт в записке царю, — что Матюшкин отличным своим поведением, усердием к службе и познаниями по оной заслужил до такой степени одобрение и доверенность почтенного своего начальника, что он на возвратном пути удостоил его исправления должности лейтенанта и представил его господину министру морских сил к награждению с прочими офицерами, при нем бывшими. Они все уже получили свои награждения, кроме одного Матюшкина, которого судьба остается поныне еще нерешенною, вероятно, потому, что на поданное от Матюшкина прошение о переводе его в морскую службу не воспоследовало еще резолюции.

При отличном одобрении, какового удостаивает капитан Головнин г-на Матюшкина, нельзя сомневаться в том, чтобы был он переведен во флот, и надлежало бы тогда дать ему в сравнении с прочими его товарищами орден Св. Анны 3-й степени, как то и полагает сам капитан Головнин».

За время плавания на «Камчатке» Головнин, несмотря на разницу положения и возраста, подружился с Матюшкиным. Долгие часы в хорошую погоду, когда вахта не особенно обременяла, вышагивали бок о бок на шканцах командир и его способный ученик. Головнин поучал морским премудростям, Матюшкин делился воспоминаниями о лицейских годах, своих друзьях: Дельвиге, Пушкине, Яковлеве, Кюхельбекере. Чаще других вспоминал Пушкина, гордился доверием начинающего поэта.

— Александр бывает горяч не в меру, занозист, — откровенничал Федор, — но я его люблю за независимость и честность и, конечно, необычный талант. Частенько он мне первому читал свои вирши…

От своего младшего друга командир узнал еще многое о Пушкине и проникся уважением к поэту с той поры…

Усилия бывшего командира не пропали даром. Мичмана Матюшкина определили-таки на флот и наградили орденом Св. Анны 3-й степени. Он вместе с Врангелем начал готовиться к дальнему походу на берега Ледовитого океана. Помог Головнин и Литке, тот мечтал отправиться командиром брига к Новой Земле.

В осуществлении замыслов Врангеля и Литке усердствовал и Крузенштерн, оказывая помощь Головнину.

Теперь Василию Михайловичу можно было и осмотреться, попросить отпуск, привести в порядок записи. Но не давал покоя, теребил, умолял издатель «Сына отечества». Николай Греч просил в любом виде его путевые заметки. Помнил успех очерков о пребывании в плену у японцев. Пришлось уступить…

Накануне отъезда в Гулынки зашел проститься капитан-лейтенант Матвей Муравьев. Уезжал на Аляску, правителем Русской Америки.

— Гляди, Матвей Иванович, не посрами наш экипаж, — неторопливо говорил Головнин. — Изъяны ты знаешь в делах компании. Много там бед от лихоимства, поступай по совести, шли весточки…

В Гулынки Головнин увозил с собой недавно увидевшие свет две его книги: о плавании шлюпа «Диана» на Камчатку и вдоль Курильских островов. Не раз в пути вынимал их из саквояжа, в который раз перечитывал знакомые страницы. Как и многие авторы, с досадой подмечая незаметные для постороннего глаза оплошности, делал пометки…

Возвратившись по первозимью в Петербург, сразу поехал к Гречу. Издатель, странно улыбаясь, протянул ему только что выпущенные последние номера журнала:

— В ваше отсутствие, Василий Михайлович, получили мы письмо от господина Лисянского на некоторые замечания в его адрес в ваших заметках. Я выждал пару месяцев и вынужден был сие письмо Лисянского опубликовать.

Читая небольшое письмо Лисянского, Головнин временами едко посмеивался, иногда хмурился.

— Ну что же, милостивый государь, Николай Иванович, на этой неделе я вам привезу мой ответ уважаемому Юрию Федоровичу, надеюсь, вы не откажете опубликовать его в ближайшем номере, — Головнин недовольно закашлялся, — ваша вина тоже допущена при издании моих записок. Извольте мне показать рукопись. Я четко обозначил красными чернилами место и указал вашему переписчику не упоминать имени Лисянского и его корабля и не включать их в печать. А кроме того я усматриваю и пропуск некоторых важных абзацев в вашем издании. Негоже так поступать с изданием, камни-то все на мою голову сыплются.

Слушая Головнина, Греч то краснел, то бледнел, глазки его бегали. Сам человек пишущий, он понимал правоту претензий собеседника.

— Уж не знаю, как мне виниться, благодетель мой, — извинялся Греч, — в ближайшем же номере мы поместим и ваш ответ господину Лисянскому, и признаем вину издательства за упущение.

Из письма Лисянского в издательство «Сын отечества» следовало, что Лисянский, оказывается, укорял Головнина в необоснованных претензиях о точности его карты у острова Кадьяк, вступился за своего штурмана. В конце письма говорилось: «Быв всегда движим общественною пользою, я стараюсь избегать несправедливостей, почему и прошу мореплавателей заняться внимательно описанием залива Чиниатского и утвердить беспристрастно справедливость или несправедливость г-на Головнина в рассуждении оного. Через таковое их посредничество покойный штурман Калинин, которого рекомендую за искусного геодезиста, должен получить достойное возмездие, а публика будет выведена из сомнения, в котором она теперь находится; что же касается собственно до меня, то я всегда готов быть виновным для общего блага».

Упрек задевал честь Головнина, и вскоре «Сын отечества» поместил его ответ.

Уважая «славу имени г-на Лисянского», Василий Михайлович привел, как моряк, убедительные доводы в свою пользу и закончил миролюбиво: «В замечании о карте Чиниатского залива не упомянул ни имени капитана Лисянского, ни корабля его, а просто предостерегал мореплавателей от опасности в сем заливе; каким же образом не приняты в уважение мои поправки, я, право, не знаю. Теперь этому делу пособить уже поздно; по крайней мере оправдайте меня перед вашими читателями, что я не имел намерения никому сделать ни малейшего огорчения». Трудно установить правду в этой полемике двух маститых мореходов. Каждый из них был прав по-своему. Определенно одно — к острову Кадьяк они подходили совершенно отличными румбами. Лисянский — с запада в тумане, Головнин — с юга тоже в тумане. Потому, видимо, различны их доводы и оценки. По крайней мере изворотливый издатель Николай Греч взял на себя часть вины за случившееся перед автором записок…

Петербургская публика, кроме сведущих моряков, в таких перепалках не разбиралась, скользила глазами по тексту. Куда больше волновали ее два события. Первое произошло под боком. В Измайловском полку делал смотр входивший в силу цесаревич Николай. Походя, по привычке самодержцев, оскорбил незаслуженно офицера. В знак протеста против самодурства полсотни его товарищей подали в отставку. Инцидент замяли. Другое происшествие вскоре заставило поежиться сановников в столице.

Измученные аракчеевской муштрой, обильно сдобренной безудержным мордобоем полковника Шварца, взбунтовались семеновцы. Там дело закончилось казнями, каторгой, шпицрутенами…

Случившееся не взволновало Головнина. Он почитал прежде всего государя и порядок. К тому же в его жизни произошло знаменательное событие, завладевшее всем его существом. Он стал отцом. Первенца окрестили именем государя-императора. Александр появился на свет хиленьким и болезненным. Василий Михайлович на долгое время потерял покой в заботах о сыне. Частенько ночью просиживал у его постельки, а днем готовил к печати последние листы рукописи о вояже. Не покидали мысли о море, о людях, на кораблях бороздящих водную стихию. Чем помочь морякам? Надобно оградить от напастей стихии, предупредить о возможных каверзах и упущениях, ведущих к катастрофам. Листал давние записные книжки, просматривал донесения в департаменте, выспрашивал по случаю очевидцев. Иногда десятки судов гибли в кампанию. Следовало описать только примечательные и поучительные случаи и, главное, достоверно излагать события. А доклад о Русской Америке возымел действие.

Советы командира «Камчатки» заметили в правительстве, встрепенулось и Морское ведомство. Осенью к берегам Аляски отправился первый отряд военных кораблей для охраны владений компании. Командир отряда, капитан 1 ранга Тулубьев, принимал перед отправлением в плавание старинного приятеля. У Головнина была причина навестить товарища по службе в эскадре Макарова.

— Ты, Иринарх Степанович, моему шурину, Феопемту, спуску не давай. Сам знаешь, молодо-зелено, фуфырятся мичмана, покуда ума не наберутся.

— Спокоен будь, Василий Михайлович. Твой свояк горяч, но место знает. Обжился споро, дружбу завел с другим мичманом, Кюхельбекером, который со старшим Лазаревым к Новой Земле хаживал.

Тулубьев наполнил бокалы.

— Тебя с повышением, Василий Михайлович. Слух прошел в Кронштадте, в капитан-командоры тебя произвели, в Морской корпус помощником к Карцову определили.

— Так и есть, Иринарх Степаныч, — краешками губ улыбнулся Головнин, — благодарствую, тебе попутного ветра…

Четверть века с лишком назад покинул Головнин в Кронштадте стены Морского корпуса. Теперь он красовался на берегу Невы, наискосок от собора Святого Исаакия. В новых стенах царили прежние разнузданные нравы. Те же подзатыльники в классах, иногда подвыпившие учителя, их хриплые окрики «Эй ты каналья! Поди сюда, болван!» После классных занятий бранились ротные командиры, фельдфебели. Такие манеры перенимали гардемарины, кадеты. Взрослые, иногда двадцатилетние, гарде марины постоянно в столовой, в спальнях общались с младшими собратьями. Курили, пили вино, с ухмылкой делились «успехами» в кабаках и притонах. Кадетики исподволь приобщались к заведенным порядкам.

Вроде бы добротное здание, актовый зал, классы, ротные спальни, все чинно. Но только на поверхности.

Трудно пришлось Головнину с его требовательностью нетерпимостью к беспорядку. Тем более на его плечах оказались все заботы. Директор корпуса, бывалый ушаковец адмирал Петр Карцов. Немногословный, себе на уме, он редко заглядывал в корпус. Заседал в Сенате, Государственном Совете, Адмиралтейств-коллегии…

Рьяно взялся Головнин наводить порядки в корпусе, изложил свои взгляды на обучение будущих моряков директору, но тот скептически ухмыльнулся…

Среди офицеров выделялся порядочностью пунктуальный инспектор классов, капитан-лейтенант Горкавенко, несколько набожный, но душевный ротный командир, князь Ширинский-Шихматов. Вместе с Головниным в корпусе появился толковый преподаватель, мичман Павел Новосильский. Он только что покинул шлюп «Мирный», плавал с Лазаревым к Южному полюсу. Вскоре коротко сошелся Головнин с незаурядным семнадцатилетним мичманом Дмитрием Завалишиным. Несмотря на молодость, Дмитрий второй год успешно преподавал высшую математику и астрономию. В юном офицере привлекали неравнодушие к порокам во флотской и общественной жизни, разносторонность взглядов.

Много лет спустя, в ссылке, Завалишин вспоминал: «Нас сблизило общее негодование против вопиющих злоупотреблений. Мы сделались друзьями, насколько допускало огромное различие в летах».

Отдаваясь новой службе на берегу, не забывал Головнин о кораблях. Давно вынашивал мысль создать пособие по тактике военных флотов. Вспоминал промахи Чичагова в войне со шведами, сметку Тревенена, перебирал в памяти схватки с французами, незаурядность и решимость в сражениях адмирала Нельсона, сопоставлял, делал самостоятельные выводы…

Ночами просиживал за правкой трех рукописей для Морского издательства. Книга о плавании «Камчатки» была набрана, когда пришла почта из Русской Америки. В конверте оказалось примечательное донесение Комитета Американского конгресса о колониях на берегах Тихого океана. Чем больше вчитывался Головнин в это донесение, «читанное в Конгрессе в январе 1821 года», тем больше негодовал и даже гневался. Удивлялся наглости и бесцеремонности заокеанских деятелей. Только что он оттуда вернулся, упомянул многое, изложив в книге о путешествии, но притязаниям американцев надо отповедь незамедлительно дать, хотя бы в виде приложения к книге, пока не поздно.

Начали конгрессмены издалека: «Соединенные Штаты имеют полное право на обладание весьма обширною частью северо-западного берега Америки, ибо комитет не находит, что какой-либо европейский народ кроме Испании предъявлял свои права на западный берег Америки от самого мыса Горн до шестидесятого градуса широты северной».

Отметая первую ложь, Головнин отвечал: «Очень странно, что никому из господ — членов сего комитета не удалось читать ни одной из множества книг, изданных на английском языке (который и им природный), ни путешествий капитана Кука и Ванкувера, во всех коих по нескольку раз упоминается, что русские прежде всех европейцев открыли северо-западный берег Америки и прежде всех заняли его. Комитет думал тем утвердить права своего отечества на весь западный берег Америки. Сколь неосновательны и, можно сказать, нелепы сии и подобные им притязания о том, не видав еще донесения комитета, я упомянул в моем путешествии». Справедливо возмущаясь, Василий Михайлович продолжает: «Уму непостижимо, каким образом комитет, правительством республики учрежденный, мог написать и обнародовать столь явную и грубую ложь. Неужели члены оного не имели никакого понятия о том предмете, о котором взялись рассуждать? Или комитет думал, что пишет для таких людей, которые ни дела сего не понимают, ни справляться не будут, но примут все им сказанное за истину, на честное слово?»

Возмущаясь пренебрежением американцев к россиянам, вековым заслугам российских мореходов и подвижников, капитан-командор Головнин с издевкой пишет: «Но всего удивительнее и смешнее в донесении комитета есть то, что он, наполнив оное всякой всячиною, до самого конца ни слова не говорит о России, так точно, как будто бы мы никогда никакого участия не имели ни в открытиях, ни в промыслах и торговле по северо-западным берегам Америки и как будто бы вовсе были там народ неизвестный».

И все же дядюшки из-за океана вынуждены были вспомнить о России. Сначала упомянули походя, свысока, будто о какой-то колониальной территории, подобно резервациям индейцев на диком западе. Так и высказывались, как о стране, «которая не обращала на себя внимания даже и европейских держав, исключая небольшое число весьма достопримечательных событий…».

Не мог остаться равнодушным Головнин, участник сражений на море с французами, и тут же ответил: «Здесь, кажется, разумеются происшествия, случившиеся после нашествия Наполеона на Россию, которая будто бы прежде того не была ни почему славна в Европе! Оно сие замечание уже показывает, из каких голов был составлен американский комитет».

Но когда коснулось их сокровенных интересов, заговорили по-другому: «Россия не пропустила случая утвердиться в двух весьма важных местах на северо-западном берегу Америки: в Новоархангельске и в заливе Бодеге».

И следом проявились истинные цели докладчиков — пока еще не поздно, пришельцев надобно оттуда выдворить. С чего же начать?

«Для достижения сей цели, — резюмирует Головнин рассуждение американцев, — комитет в заключение своего донесения предлагает в поселенцы избрать китайцев, как народ трудолюбивый, неприхотливый и по бедности своей, готовый везде жить, где только может снискать пропитание.

Если бы сочинение, подобное сему донесению, было написано частным человеком, то оное не заслуживало бы ни малейшего внимания и даже стыдно было бы писать на него опровержение, но, будучи составлено комитетом, от конгресса уполномоченным, оно есть акт американского правительства и в сем отношении достойно того, чтоб показать публике неосновательное суждение американцев о России и несправедливые их притязания на земли, по всем правам народным нам принадлежащие».

Глядя со стороны на заочную полемику Василия Михайловича с американскими конгрессменами, беспристрастно следует признать правоту русского морехода. Прекрасный слог, бесспорные, убедительные аргументы. Почище чем у завзятого дипломата. Быть бы Головнину министром иностранных дел вместо канцлера Горчакова, однокашника Матюшкина, наверняка Россия не подарила бы Аляску американцам.

Осматриваясь в береговой жизни, Головнин с некоторым волнением воспринимал отзывы о своих книгах, увидевших свет. Пока никто не говорил худого. Вяземский и Жуковский хвалили. Молодой Александр Бестужев-Марлинский восторгался записками Головнина о Японии. Он «описал пребывание свое в плену японском так искренне, так естественно, что ему нельзя не верить… Прямой, неровный слог его — отличительная черта мореходцев — имеет большое достоинство и в своем кругу занимает первое место». Тот же Бестужев одним из первых оценил описание плавания на «Камчатке». Тем лестнее для Головнина, что его имя соседствовало в «Полярной звезде» рядом с Пушкиным. Радостно сообщая о выходе в свет «Бахчисарайского фонтана», Бестужев отзывался: «Лишь теперь вышло в свет: „Путешествие около света“ г-на Головнина. Первая часть оного посвящена рассказу и описаниям истинно романтическим; слог оных проникнут занимательностью; дышит искренностью, цветет простотою. Эта находка для моряков и для вcex светских».

Взгляды на жизнь Головнина привлекли интерес к автору «Записок в плену у японцев» далеко за пределами России. Не оставил их без внимания и Генрих Гейне, рассуждая о нравственных началах человечества: «Нравственность проявляется в поступках, и нравственный смысл скрывается только в побуждениях к ним, а не в форме их I расцветке». На заглавном листе «Путешествия в Японию» Головнина в виде эпиграфа помещены прекрасные лова, услышанные русским путешественником от одного знатного японца: «Нравы народов различны, но добрые поступки всегда признаются таковыми».

Тернист путь на Парнас, под ногами не только розы, но часто и шипы. Особенно, если автор считает нужным говорить только правду.

Выпуская в свет «Описание примечательных кораблекрушений», Головнин преследовал одну цель — помочь мореходам в трудную минуту. «Такая книга, — писал он, — научающая примерами действительно случившимися, столь же нужна для мореплавателей, как и описание примечательных сражений вообще для людей военных, она издана не с тем, чтобы мореходец прибегал к ней во время бедствий и уже в самые минуты гибели искал средств в ея примерах к своему спасению, но чтобы от благовременного чтения имел в виду, и, так сказать, в готовности все способы, могущие в разных обстоятельствах кораблекрушения послужить к его избавлению». Автор излагал факты, повествовал о людях. Некоторые из них оказались весьма заметными флагманами. Среди них его начальник, адмирал Петр Карцов, другой командир Черноморского флота, любимец царя, вице-адмирал Алексей Грейг. Так или иначе они стали причастными к неприятным событиям, происшедшим четверть века назад, и оскорбились. Собственно, их ославили на всю читающую Россию. Головнин недоумевал, его сочинение вменили иметь на кораблях для поучительности и имел твердое мнение: «Всякое сочинение потеряет все свое достоинство, если будет наполнено одними похвалами и если в нем будут скрыты недостатки».

С огорчением обратился к первенствующему члену Государственного Адмиралтейского департамента, престарелому адмиралу Александру Шишкову. Ревнитель чинопочитания взорвался от едких строчек неугомонного правдолюбца. Он тотчас ответил Головнину, что тот позволил себе «много сатирического на счет флотских чинов», и «подобные сатиры не научают, а только оскорбляют». И вообще в России «таковые вещи не долженствовали бы печататься…»

Кончилось тем, что Головнин покинул Морской корпус.

По долгу службы в новой должности Управляющего экспедицией Адмиралтейского департамента со званием генерал-интенданта Василий Михайлович стал главой корабельного строения флота. От него зависело сколько и каких кораблей получит флот. Раньше, по заведенным де Траверсе порядкам, полудостроенные корабли гнили у кронштадтских стенок, а деньги на их постройку текли полноводными реками из казны и, разливаясь ручейками, оседали в карманах чиновников…

Головнин начал с Кронштадта. Ходил в сопровождении свиты по верфям, заглядывал в полупустые магазинысклады. Чиновники под его пристальным взглядом ежились, прятали глаза. Полусгнившие корпуса кораблей, без мачт, без пушек, значились как находящиеся в строю…

Отпустив свиту, Головнин поднялся на широкий бруствер крепостной стены. Припекало майское солнце, пустынное море призывно играло бликами. Эскадра, которой по существу не было, еще не начала вооружать корабли к кампании и никого это не тревожило.

С тоской втягивал в себя терпкие родные запахи Василий Михайлович, вглядываясь в далекий горизонт:

Не белеют ли ветрила,

Не плывут ли корабли.

Где-то океанскими фарватерами, наверное, держит путь в родную гавань Феопемт Лутковский, у берегов Чукотки, расталкивая льдины, в барказе третий год упрямо ищет неведомую землю Федор Матюшкин. Его шевелюра начала серебриться, но не от сверкающих на солнце льдин. Головнин не ведает, что к своему лицейскому товарищу обращается из далекой ссылки Александр Пушкин:

Завидую тебе, питомец моря смелый,

Под сенью парусов и в бурях поседелый!

Спокойной пристани давно ли ты достиг —

Давно ли тишины вкусил отрадный миг —

И вновь тебя зовут заманчивые волны...

В Английском флоте на службу иностранцев принимать запрещено.

Петр I по нужде нанимал иноземцев на флот, а к концу царствования начал от них избавляться, появились доморощенные капитаны. Однако верховная власть, то Екатерина I, то Бирон, затем Екатерина II тяготели к чужеземцам. Тянуло их в Россию, на даровые деньги, а главное, русские матросы неприхотливы и безропотны… Морской министр де Траверсе под стать себе определил начальника штаба фон Моллера…

Осмотревшись, Головнин решил попутно взяться за лихоимство, и начал с отъявленного ворюги, родного брата фон Моллера, вице-адмирала, Главного командира Кронштадтского порта, о котором гуляла слава по Кронштадту. Вещественные доказательства и бумаги говорили о наглости хапуги. Но не тут-то было. Генерал-интенданту прямо пояснили в департаменте — дело пустое. Все похождения Моллера доподлинно известны брату, начальнику штаба, который и сам не безгрешен…

Следующим на примете был контр-адмирал Гейден. Еще из Свеаборга тянулась за ним худая слава, но там он ловко показался цесаревичу Николаю Павловичу и получил «монаршее благоволение» в три тысячи десятин.

И Головнин схватил за руку ворюгу и довел дело до суда. Но и тут скандал втихую замяли, а вскоре Василию Михайловичу этот инцидент вышел боком…

Тяжело вздыхая, генерал-интендант ушел с головой в родное дело корабельного строения, но в душе исподволь копилась обида на порядки и рутину, безразличие властей к нуждам флота.

Первым из «камчатцев» после разлуки объявился Врангель. Не успев отдохнуть с дороги, поспешил к своему командиру. Пересказал о трехлетнем странствовании и сразу, без обиняков, попросил:

— Я к вам с великой просьбой. — Фердинанд шмыгнул носом. — Записки о вояже мечтаю выпустить в свет. В департаменте уже все обговорил. Но не уверен, толково ли у меня получилось. Не откажите просмотреть рукопись.

Головнин понимающе ухмыльнулся.

— Сие волнение мне ведомо, оставляйте бумаги, займусь вечерами. Через недельку наведайтесь. — И вскинул брови. — А где спутник, ваш дружок Федор Федорович?

Врангель на мгновение смутился.

— Пожелал заехать в Москву к маменьке…

Недели через две, читая письмо Матюшкина, Головнин досадовал. Федор сообщал, что тоже хочет издать свои записки, просил совета. «Обскакали тебя, братец. Ежели кто издал первый, другому откажут». Но все же подбодрил Матюшкина, а вскоре тот приехал в Петербург.

Просматривая его пухлые записки, Головнин нет-нет да и вспоминал:

— Об этом у Врангеля описано. Интересные случаи, живописно разрисованы и у вас. Вы что, сговорились излагать одно и то же?

Матюшкин простодушно пояснил:

— Фердинанд просил, я ему список сделал. Сам-то он в тех местах не бывал. Я по Колымской тундре и берегам Анюя хаживал, в Островном на ярмарке с чукчами якшался.

Головнин огорченно повел головой.

— Опростоволосились вы, Федор Федорович. Рази можно добытые своим горбом суждения отдавать кому-либо?

Матюшкин щурился, благодушно улыбался…

— Мне в Москве за рукопись англичанин Бекстер десять тысяч предлагал, я не отдал.

— Благородно поступили, — вздохнул Головнин, — не стоят российские мысли никаких денег.

Не зря тревожился бывший командир. Врангель издал свои записки, приписал себе все успехи, заслонил остальных участников экспедиции. Видно, чем-то больше угождал маркизу де Траверсе. Тут же он получил капитан-лейтенанта и орден. Матюшкин еще больше года ходил в мичманах. Имя его затерялось, а оригинальная рукопись по сей день пылится в архиве. Раздосадованный ожиданием звания, изливал он свою душу Энгельгардту: «Капитанлейтенантом меня не делают, эта награда принадлежит барону Врангелю, а мне отчего отказали? Ох, этому маркизу, дай Бог ему царствие небесное».

Авдотья Степановна больше всех радовалась возвращению младшего брата Феопемта из кругосветного вояжа.

— Уж ты, Василий Михайлович, приструни его непутевого. Будет ему по морям хаживать, жениться пора.

Уважал Василий Михайлович супругу. Не без его ведома назначили шурина состоять при нем, генерал-интенданте, «для особых поручений». Но юношеский задор у Феопемта не иссяк.

— Познакомился я в Калифорнии с мичманом Завалишиным, — делился он по-родственному впечатлениями о плавании, — умнейшая голова. Он от Калифорнии в восторге. Мечтает закрепить ее за Россией.

— Не худо бы, — согласился Головнин, — только наших сановников не прошибешь.

— Еще он о переустройстве государственном печется. Самому государю записку подал. Отозвали его в Петербург. Ушел он с Лазаревым на «Крейсере» в Ситху, через Сибирь надумал возвращаться. Видимо, в дороге задержался.

— Еще не хватало ему забот, — помрачнел вдруг деверь, — на то есть Государственный совет.

Завалишин приехал в Петербург накануне наводнения. Царь обещал его принять, но потоп заслонил текущие дела. О Завалишине вспомнили через месяц и объявили, что государь нашел его предложения несущественными. Завалишин сокрушался, жаловался Головнину.

— А вы, Дмитрий Иринархович, с вашими способностями занялись бы делом, — недовольно обронил тот, — все мечетесь с разными прожектами, а флот наш едва дышит. Государь он от Бога, потому ему следует во всем повиноваться, а не смуту в душе сеять.

Несколько обиженный Завалишин ушел в соседнюю комнату к новому приятелю Лутковскому и там развеялся…

Накануне Рождества нового, 1825 года, морозным вечером, Головнин привез гостя, Петра Рикорда. За полночь сидели приятели, вспоминали былое, делились планами.

— Отбыл я свое на Камчатке, послужил отечеству. Соскучился по морю. Нынче, Василий Михайлович, подумываю поближе к корабликам определиться, — откровенничал Рикорд.

— Доброе дело. А я, брат, совсем ракушками оброс. Однако паруса мои еще не полощут. Задумки большие имею, коим образом корабельное строение обустроить лучшим образом. Флот-то без корабликов мертвец. Потому берег и море неразлучны.

Рикорд давно заметил в углу, на письменном столе, кипу исписанных листов.

— Опять сочиняешь? — лукаво пошутил Петр, — мало тебя вся Европа знает.

— Нет, брат, не угадал, баста, — насупился Головнин. — Более ни одного слова издательству не выдам.

Нажил неприятелей себе, а мне ведь на тот год баллотироваться. Адмиралтейств-коллегия не пропустит, шансов мало. Один Шишков да Гейден, а еще Грейг. Вон сколько черных шаров. Не видать мне контр-адмиральской мухи. — Головнин помолчал и с грустной улыбкой закончил: — Касаемо писанины, так то для души, как на исповеди откровенничаю. Бумага, она все стерпит, не выдаст…

Весной Головнина пригласили к Синему мосту на Мойку, на собрание акционеров Российско-Американской компании. Правление наконец-то поняло его искреннее желание помочь. Он встретил здесь немало знакомых лиц, моряков, от адмирала Мордвинова до лейтенанта Завалишина. Перед голосованием по какому-то вопросу с ним заговорил несколько вспыльчивый секретарь Кондратий Рылеев, но правым оказался все-таки Головнин. Потом выбирали Совет и «все единогласно избрали В. М. Головнина. Этому выбору я очень рад. Знаю, что он упрям, любит умничать; зато он стоек перед правительством, а в теперешнем положении компании это нужно. Говорят, что он за что-то меня не жалует, да я не слишком этим занимаюсь: так, хорошо; не так, так мать твою так — я и без компании молодец, лишь бы она цвела», — делился Рылеев с приятелем впечатлением о встрече с Головниным.

В свою очередь, Василий Михайлович не раз слышал от Завалишина и Лутковского восторженные отзывы о Рылееве. Однако относился к этому человеку сдержанно, во многом осуждающе.

— Ваш Рылеев многого хочет, одним сигом перепрыгнуть, еще для общества ничего полезного не принес, кроме поэтического.

Капитан-командор, конечно, не знал, что днем в доме у Синего моста вершились дела компании, а вечером часто сходились не только моряки, но и армейские офицеры и литераторы.

Витийством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи...

Судачили не о делах компании, а больше о судьбах России…

Головнин всегда как мог помогал друзьям и близким. Видел, что Матюшкин и Врангель не находили себе места после экспедиции, оба нет-нет да и разочарованно сетовали:

— Так и не пришлось нам отыскать неведомую землю в Ледовитом океане…

Капитан-командор использовал свое положение в Адмиралтейском департаменте. В наступающей кампании 1825 года к берегам Русской Америки отправлялся шлюп «Кроткий».

— Выхлопотал я вам должность капитана шлюпа, — объявил он несколько растерянному Врангелю. — Берите себе в помощники Федора Федоровича и отправляйтесь в кругоземный поход. Авось наверстаете, набредете где в океане на неведомый островок…

Назначение состоялось, новенький шлюп приятели оснастили в поход, подбирали команду. На исходе лета Матюшкин побывал на Галерной улице, прощался перед уходом с Головниным и Лутковским. В комнате Лутковского на стене висел портрет совсем юного морского офицера с задорным хохолком.

— Мой приятель закадычный, — пояснил Феопемт, — лейтенант Дмитрий Завалишин, нынче он при Морском комитете. Ученый человек, светлая голова и чист душою. Мы с ним коротко сошлись в бухте Святого Франциска. Я тогда на «Аполлоне» там был, а он на «Крейсере»…

В конце августа Головнин провожал «Кроткий» в дальний путь. Вплотную с ним стоял новый капитан Кронштадтского порта, капитан 1 ранга Петр Рикорд. Теперь генерал-интенданту стало меньше хлопот в Кронштадте. Подле фон Моллера была своя рука…

Обычно нудно плетется осенняя пора, но нынче, как-то втянувшись в заботы по службе, Головнин не замечал хода времени. Дома хлопотала супруга с тремя детьми, старшим Александром и двумя девочками. Слава Богу, старшенький понемногу оправлялся, заговорил наконец. В поправке здоровья Сашеньки принял доброе участие и приложил немало забот лейб-медик флота Дейтон.

Пошла последняя неделя ноября, столица вдруг встрепенулась. Из Таганрога гонец принес нежданную весть, которая взволновала, — скончался император Александр I. «Все умолкло среди ожиданий, — вспоминал очевидец. — Музыке запретили играть на разводах; театры были закрыты; дамы оделись в траур; в церквах служили панихиды с утра до вечера. В частных обществах, в кругу офицеров, в казармах разносились шепотом слухи и новости, противоречившие одни другим».

Слухи о тревожном смятении долетали из Зимнего дворца, где таинственно шуршали вицмундиры и шелковые дамские наряды в будуарах, трепетали в неведении и царедворцы, беспокойно шептались сановники.

Адмиралтейство расположилось бок о бок с Зимним, там первыми узнали все новости, из дворца…

По закону на престол вступал брат Александра — Константин. Ему и стали присягать министры, сенаторы, войска… Его портреты появились в витринах магазинов, на проспектах Петербурга, начали чеканить монету с его профилем, в церквах служили молебны о здоровье Константина…

Но внезапно выяснилось, почивший император завещал престол своему другому, младшему брату — Николаю. Константин же пять лет назад отказался от престола. Увы, об этом знали единицы, приближенные царя. Знали и молчали.

Константину теперь надлежало определиться, но он находился в Варшаве. Поднялась суматоха, полетели гонцы.

В первых числах декабря к Головнину наведался Рикорд, спросил встревоженно:

— У нас в Кронштадте переполоха нет, но слушки ползают разные.

Головнин ответил сдержанно:

— В департаменте тоже шушукаются. Все присягнули Константину, а он не спешит на царство, уступил престол Николаю Павловичу. Смута какая-то в столице.

Услышав разговор, из соседней комнаты вышел Лутковский. Поздоровавшись с Рикордом, он сообщил новость:

— Вчера повстречал Завалишина. Какой-то он не в своей тарелке. Поведал, что уезжает в деревню под Казань, ипохондрия, говорит, его одолевает. Кланялся всем…

Спустя недели полторы, поздним вечером, Лутковский пришел несколько возбужденный. Головнин, уложив детей, как всегда, усиленно что-то писал. Лутковский заговорил первым:

— Только что встретил на Невском Мишеля Кюхельбекера, с которым на «Аполлоне» служил. Зашли в кофейню. Собирается, говорит, весной на Ситху от компании плыть, а сам о другом рассуждает. Стал вдруг проповедовать о равных правах всех сословий, поносил суровость службы на флоте. Мол, пора бы всем честным офицерам выступить против узурпаторства над матросами. Намекал на какой-то урочный час, который пробил.

Головнин оторвался от стола, положил перо на чернильницу:

— Пора тебе, Феопемт, определяться по надежным ориентирам, а не блуждать в тумане. Ты офицер, и присяга святое дело. Иди проспись, завтра потолкуем.

Зимой генерал-интендант обычно вставал рано, затемно и, наскоро позавтракав, ехал на службу. Утром, как всегда, Лутковский доложил:

— Санки у крыльца, Василий Михайлович. — Потоптавшись, добавил глухо: — По Галерной матросики снуют. В открытую Николая Павловича поносят, кричат: «Константина хотим!»

Молча одевшись, Головнин уселся в санки и, как заведено, начал день с осмотра адмиралтейских верфей.

Обходя стапеля, забирался по лесам на палубы строящихся кораблей, давал указания управляющему, мастерам. Обычно отступавшие в сторону рабочие, сегодня, переминаясь, поглядывали друг на друга, нехотя снимали шапки. Внизу тоже было непривычно видеть небольшие кучки переговаривающихся рабочих. При виде начальства они неспешно, вразвалку, расходились.

Около полудня со стороны Сенатской площади послышались одиночные выстрелы. В дверь, озираясь, боком вошел бледный Феопемт.

— На плацу несколько полков отказываются присягать Николаю Павловичу, — пробормотал он растерянно. — Среди них и наш гвардейский экипаж.

Одевшись, Головнин вместе с Лутковским по набережной вышли к площади.

— Вон там смутьяны, — проговорил Лутковский, — а здесь верные государю войска.

Прищурившись, Головнин несколько минут молчал, бросая взгляд на выстроившиеся друг против друга полки.

— Сила солому ломит, — проговорил генерал-интендант и зашагал к Адмиралтейству…

Спустя два дня за Лутковским на службу пришли жандармы. Вечером Головнина встретила испуганная Авдотья Степановна:

— Приезжали с обыском, у Феопемта все переворошили, который портретик на стене висел, забрали.

— Мой кабинет досматривали?

— Слава Богу нет, Василий Михайлович… Феопемта признали непричастным к бунту, но сочувствующим и в наказание послали на Черноморский флот…

Собственно о Николае до 14 декабря очень мало знали в широких кругах общества. Разве что гвардейские офицеры «его ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятство».

Свой нрав новоявленный император проявил и в расправе с зачинщиками «Дела 14 декабря». Они посягнули не только на корону, но и на его, Николая, власть. Таких обычно властелины карают смертью. Надо было обставить все решением третейских судей. Приговор подписали все члены «особой комиссии», кроме одного, моряка, адмирала Николая Мордвинова…

Головнин, как и многие петербуржцы, если не смотрел июльским утром на противоположный берег Невы, где казнили главных смутьянов, то слышал пушку с Петропавловки, возвестившую об этом…

Такой же выстрел прозвучал над Большим Кронштадтским рейдом ранним утром 13 июля 1826 года. Там учиняли «гражданскую казнь» над подстрекателями, моряками.

Спустя две недели Петр Рикорд наедине пересказал Головнину ход экзекуции, свидетелем которой он был по долгу службы.

— Все действо произошло по инструкции, собственноручно составленной самим государем, — начал неторопливо Рикорд, отпив из бокала вина, — возглавлял оную фон Моллер.

…За неделю до «казни» в Кронштадт пригнали отборные войска, сменили все матросские караулы, готовили для этого флагман «Князь Владимир». Когда показался пароход, буксирующий шхуну со «злодеями», на стеньге флагмана медленно ползло вверх зловещее черное полотнище, ухнула пушка. На палубе замерло каре из офицеров и матросов, в мертвой тишине, под крики чаек и плеск волн, на борт, по скрипучему трапу поднялись пятнадцать осужденных.

В офицерских истрепанных мундирах, при шпагах, с изжелта-бледными, но спокойными лицами, столпились они у борта.

— И ведаешь, Василий Михайлович, у меня самого заколотило сердце. А тут вдруг корабельные офицеры не выдержали, подбежали к ним, схватили за руки, обнимали. — Рикорд тяжело вздохнул, отпил вино. — Ну сам понимаешь. Моллер цыкнул, пришлось водворять порядок, а дальше все споро свершилось…

Загрохотали барабаны «дробь». Матросы взяли ружья «на караул», тут же ломали шпаги над головами заключенных, срывали эполеты. Здесь же торопливо накинули на них матросские бушлаты и увели прочь…

Не проронивший до сих пор ни слова Головнин так же молча наполнил бокалы:

— Ты ведаешь, Петр Иванович, не потатчик я бунтарям. Завалишина и Бестужева, над которыми экзекуцию сотворили, я знаю по делу. Люди стоящие, но пропали зазря… И все же помянем души других, пятерых, что на кронверке давеча жизни лишились. Как-никак а Кондратия Рылеева я знавал. Задирист был, но честен и не кривил душой. Да и не каждый на такое решится. И мы не слепцы. Не всюду Соломоны на тронах сидят, да что поделаешь, то от Бога, незыблемо.

— Все так, Василий Михайлович. И Пестели верно престолу служили. Отца его помню, крепко Сибирь в руках держал. Да и братец его младший государю верным остался в тот день, благоволил его Николай Павлович.

Не чокаясь, друзья пригубили вино…

Третий год Головнин среди других дел правил корабельным строением на Петербургских и Архангельских верфях. Сложное сооружение — корабль, плавучая крепость. Генерал-интендант отвечал за все, начиная от чертежей, кончая последней снастью, болтом, пушкой. А на стапелях кораблей сооружали не по одному-два…

Первый экзамен Головнин держал той же осенью 1826 года. Из Архангельска пришли два новых 74-пушечных корабля. Привел их командир «Азова», капитан 1 ранга Михаил Лазарев. Осматривая «Азов», Головнин восхищался инициативным командиром. Многое переделал Лазарев по своим чертежам в Архангельске, но с пользой для дела.

Достоинства «Азова» доложили царю. Сомневаясь, он приказал:

— Пускай Адмиралтейств-коллегия перепроверит те похвалы.

Комиссия собралась знающая. Ушаковец вице-адмирал Пустошкин, генерал-интендант Головнин, капиталкомандор Федор Митьков, другие важные чины. Проверяли дотошно, пять дней. То был экзамен для Головнина. На всех кораблях комиссией «найдена должная исправность, а что касается до корабля „Азов“, то комиссия, входя в подробное рассмотрение устройства оного по силе означенного предложения г. начальника Морского штаба, нашла многие устройства действительно отличными, ибо расположение и части того корабля отделаны отменно удобно и полезны для флота, которым и списание комиссия вскорости за сим имеет представить вместе с чертежами».

Похвала ублажала, но на сердце у генерал-интенданта было неспокойно. Наступала осень, подходил срок баллотировки на звание контр-адмирала. Но Головнин знал наверняка, что Адмиралтейств-коллегия не простит ему многие дела.

— Тебе служба моя известна, — советовался Головнин с Рикордом, — тридцатъ шесть годков, тридцать одна кампания. А нынче голоса-то тайные, а недругов тьма. Один шар черный и все коту под хвост, пиши рапорт об отставке. Они все мне припомнят, спуску им не давал. А у меня Авдотья Степановна на сносях. С Гулынок подати нищенские, столовых денег меня лишили. Кругом обман. В департаменте положенные триста моих книг не отдали, по авторству, все было бы подспорье.

— Что же ты надумал?

— Дорога одна, — сдвинул брови Головнин, — переименоваться в генерал-майоры. Бог с ними, с чинами. Флоту все одно служить буду, авось помянут когда. Николи шею не гнул, а нынче нужда.

— Значит, с морем врозь?

— Шалишь, брат, вот оно, у ног моих, — Головнин кивнул в распахнутое окно на Кронштадтский рейд, — навеки прикипел к нему…

Сказал, как отрезал. Из рапорта Головнина начальнику Морского штаба: «Состоя по флоту третьим капитаномкомандором, вероятно, и я должен был баллотирован в предназначенном баллотировании, к которому в числе прочих назначено несколько членов коллегии и контр-адмирал граф Гейден.

С коллегией по должности моей я нахожусь в беспрестанных сношениях, часто получал от нее неправильные предписания и замечания, по коим вынужденным находился протестовать, а как вверенная мне экспедиция управляется одним лицом, то действия коллегии не могу иначе почитать как неблагорасположением некоторых из ее членов ко мне лично. Граф же Гейден, как известно вашему превосходительству, по следствию, мною произведенному, был отозван от важного поста, предан суду и найден виновным в упущении должности.

Не предполагая никакой унизительной для человека мстительности в означенных лицах, когда судии мнение свое излагают гласно, следовательно, если не страх Божий и не угрызения совести, то во избежании стыда должны они говорить истину, но при баллотировании невидимая рука врагов, не боясь поношения, может втайне вредитъ невинному и навсегда пребыть в неизвестности.

Я привык думать и, доколе жив, думать не перестану, что государь представляет лицо самого Бога на земле, что государь, будучи в одном и том же отношении ко всем своим подданным, всегда подобно Богу сотворит суд правый без лицеприятия, прошу довести все выше изъясненные обстоятельства до сведения государя императора и повергнуть судьбу мою высокомонаршему решению его императорского величества.

Не имея никакого покровительства представить в мою пользу, кроме моей службы и всегдашнего поведения, я не смею и просить какого-либо изъятия из общих правил, а прошу одной милости по примеру других ныне по Адмиралтейскому ведомству служащих переименовать меня соответственно рангу моему в генерал-майоры, буде вышнее начальство признает меня для морской службы неспособным, не подвергая баллотированию…»

Переименование состоялось спустя пять дней…

Следующая кампания для генерал-интенданта началась в заботах об отправке на Средиземное море эскадры. На исходе лета адмирал Сенявин, покидая Кронштадт, поднял свой флаг на «Азове». В успехе Наварина была и толика труда Головнина. Новые корабли и пристрелянные пушки сделали свое дело…

Весть о Наварине еще не достигла Петербурга, а на пороге дома Головнина выросла фигура Матюшкина. Только Головнину и мог высказать свои переживания Федор. Впечатлений от кругосветки было много, но друзей-лицеистов в столице после 14 декабря поубавилось.

— А что же Фердинанд Петрович? — поинтересовался Головнин.

Обычно прямодушный, Федор замешкался:

— Видимо, отчетами занят в департаменте…

Потом все-таки выяснилось, что между приятелями произошла на «Кротком» размолвка. В докладе Врангель даже не упомянул Матюшкина среди офицеров, отличившихся «примерным поведением».

Видимо, грохот пушечных залпов Наварина разбередил Петра Рикорда. Перед Рождеством Головнин поздравил его с «контр-адмиралом», а летом проводил на Средиземноморье командовать эскадрой.

Проснулась вдруг тяга к военной службе у Матюшкина. Разошлись его дороги с Врангелем. Женившись, Фердинанд сразу ощутил бремя материальных забот, решил оставить действительную службу, собирался управляющим на Аляску, подзаработать капитал…

Обычно для карьеры необходим начальный импульс. Сам Федор в военном деле себя не проявил, а испытать захотелось. Туго бы пришлось «гуманитаристу», да еще без Морского корпуса, но он вспомнил юношеские увлечения. Баронесса Анна Фосс устроила ему встречу со своим дядей, адмиралом Мордвиновым.

Престарелый сановник четверть века назад расстался с флотом, но связи при дворе сохранились.

— Поезжай на Средиземное море. Там для флотских дел уйма. Сам в молодости служил в тех местах. Поначалу бери под команду бриг… Похлопочу за тебя у Меншикова.

В ожидании назначения Матюшкин поехал поделиться новостью к Головнину, в Гулынки, где тот проводил отпуск.

— Одобряю поступок, шаг значимый. Вам еще тридцати нет, все впереди, наверстаете. Мне бы ваши годы. — Головнин крякнув, сжал кулак.

В комнату, постучав, вразвалку вошел рослый мужик в матросском бушлате.

— Ваше превосходительство, так что молотилку наладили.

— Добро, Митрофаныч, ступай, — лицо Головнина просветлело.

На недоуменный взгляд Матюшкина пояснил:

— Матросы у меня, кто с «Дианы», а кто с «Камчатки», забрал их у помещиков десятка два, оброк за них плачу. Они славно у меня работают и обжились. Оброк отработают, отпущу.

Вернувшись в Петербург, Матюшкин получил назначение на Средиземное море, в эскадру Рикорда. Дождался возвращения Головнина и зашел попрощаться.

Встречали по-домашнему. Хозяйка накрыла стол, поставили самовар. Давно не чувствовал Матюшкин семейного уюта, так и мыкался по гостиницам.

Из дальней комнаты доносились детские крики и плач. Дверь отворилась, робко просунул голову мальчик.

— Подойди, Сашенька, — поманил его Головнин и представил, — мой наследник, — погладил по голове, — единственный. А там все невесты, — подтолкнул сына к двери, спросил. — Жениться-то когда-нибудь собираетесь?

— Лучше быть брошенным посреди моря, нежели быть вечно прикованным к жене не по своему желанию.

— Так сыщите себе по нраву.

— Давненько сыскал, Василий Михайлович, но занята она, а потому недосягаема. А иную не желаю знать.

Головнин понимающе растянул рот в улыбке: «Никак Людмилу Ивановну не позабыл до сих».

Матюшкин, покраснев, завозился, расстегнул сюртук, вынул какие-то листки.

— Сие нескромно, но Александр мне посвятил стих. Хотите ли его услышать, Василий Михайлович?

Головнин согласно прикрыл глаза. Вспомнил юношеское увлечение поэзией в Морском корпусе. Читал Федор вдохновенно

… Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

Чужих небес любовник беспокойный?

Иль снова ты проходишь тропик знойный

И вечный лед полуночных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога

Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О, волн и бурь любимое дитя!..

Сложив листок, протянул Головнину:

— Возьмите, Василий Михайлович, на память.

— Благодарствую.

Матюшкин покосился на притворенную дверь.

— А желаете иметь строки Пушкина негласные?

— Отчего же, пожалуй, — без колебаний ответил Головнин.

— Вот возьмите список, «Послание цензору» и ода «Вольность».

— Занятно, — Головнин взял листки и отнес в соседнюю комнату. — На досуге ознакомлюсь. А сейчас давайте выпьем по маленькой, за вашу дальнюю дорогу…

«Река времен в своем теченьи уносит все дела людей».

Можно сказать, что применительно к деятельности Головнина эти державинские строки звучат неоднозначно. Сменились министры, вместо Траверсе заступил фон Моллер, но порядки в их департаментах остались прежними. А вот за семь лет кропотливой работы подопечных генерал-интенданта верфи Петербурга и Архангельска преобразились. Теперь флот каждую кампанию получал добротные корабли.

Со стапелей один за другим сходили не бутафорские, как прежде, а полноценные боевые корабли. Двадцать шесть линейных кораблей, двадцать один фрегат, десятки других вымпелов влились за это время в состав Балтийского флота. И что примечательно, десяток пароходов… Так что время работало в своем поступательном движении на пользу державы, воплощаясь в морскую мощь кораблей. Конечно, не все вечно. Старели в свой срок и корабли, но теперь их строй пополняли новые, более мощные морские исполины.

При всей своей никчемности Николай I в начале царствования замечал и поощрял людей, самоотверженно служащих державе.

В конце 1830 года, редкий случай, через чин, Василия Михайловича произвели в вице-адмиралы, на его адмиральских эполетах появились сразу два орла, или, как их в шутку называли моряки, «мухи»… Всего полгода отвела судьба Головнину пробыть в этом звании…

Летом 1831 года в «белокаменной» и северной столице свирепствовала холера. Люди падали замертво на улицах, бились в припадках. Вокруг запертых лавок поливали карболку, по улицам стлался дым от костров. Несмотря на жару, в каждом доме топили по-черному печи, разжигали самовары. В дыме искали спасение…

На верфях каждый день недосчитывали мастеровых, а вице-адмирал упрямо каждое утро появлялся на стапелях…

Все случилось в одночасье. Уехал он на службу ранним утром 29 июня 1831 года…

Карета привезла его домой раньше обычного, и Авдотья Степановна не узнала побледневшего супруга, которого под руки ввели в дом.

— Корежит что-то, Авдотья Степановна, — показывая на желудок, через силу улыбаясь, проговорил он, — авось к утру полегчает…

Ночью он потерял сознание, а утром врач последний раз закрыл ему глаза…

Хоронили его без родных, одни санитары.

В окно провожала взглядом удаляющийся гроб изможденная вдова с двумя девочками на руках, рядом, прислонившись к стеклу, плакали Саша и две его сестренки постарше…

На простой повозке свезли осмоленный гроб на Митрофаньевское кладбище, где хоронили всех холерных…

Спустя ровно месяц «Санкт-Петербургские ведомости» среди скончавшихся генералов, тайных советников, «людей достойных, почтенных, незаменимых» упомянули одним из первых вице-адмирала Головнина…

Страница: 1

Вы здесь » Декабристы » ЛИЦА, ПРИЧАСТНЫЕ К ДВИЖЕНИЮ ДЕКАБРИСТОВ » ЛУТКОВСКИЙ Феопемт Степанович.