Елизавета Антоновна Дельвиг.
Фотография 1870-х годов.

Елизавета Антоновна Дельвиг.
Фотография конца XIX века.

 

Александра Сергеевна и Анастасия Сергеевна Боратынские, Елизавета Антоновна Дельвиг  и другие в Маре.
Фотография конца XIX века.

"МАРА
 

«Усталый труженик, спешу к родной стране...»

При восшествии на престол Павел I, считавший, что положение помещичьих крестьян несравненно лучше, чем государственных, раздал во владение частным лицам около полумиллиона казённых душ. Вместе с крепостными крестьянами новым владельцам жаловались земли, значительная часть которых располагалась в богатой чернозёмом Тамбовской губернии.

Усадьба Боратынских под названием «Мара» — «приют младенческих годов» поэта пушкинской эпохи, некогда располагавшаяся в селе Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии, не сохранилась. Однако память о ней жива. Её образ, отчётливо проявляется в стихах Евгения Боратынского.

Возведение Мары совпадает с эпохой расцвета — золотым веком усадебного строительства в России. На протяжении последующего своего существования она прошла все этапы развития, разделив общую судьбу русских усадеб.

Тамбовскую усадьбу Боратынских по праву можно назвать «дворянским гнездом», поскольку здесь родились, выросли и получили первоначальное образование дети самого просвещённого сословия русского государства. Один из них – поэт, в стихах которого тема Родины очень часто сосредоточивается в образе отеческого дома — «хранительного крова», «священного крова», «сени святой», «глуши смиренной» — надёжного пристанища всех нравственных ценностей, символа незыблемых жизненных устоев. Детство поэта, проведённое в Маре, общение с людьми и окружающей его природой, которую Евгений Боратынский почитал за «истинного друга», легли невидимой печатью на его характер, художественное восприятие мира и литературное творчество.

Строительство усадьбы связано с именем отца поэта — Абрама (Аврама) Андреевича Боратынского. В 1796 году за заслуги перед Отечеством император Павел I подарил ему и его брату Богдану Андреевичу «дворцовое» село Вяжля в Тамбовской губернии и две тысячи душ крестьян. Братьям было некогда спокойно жить в деревне, их более всего занимали государственные дела и свершения на военном поприще. Полковнику Абраму Боратынскому, приближённому к императору, было около 28 лет, впереди его ждала ответственная служба и новые чины — генерал-майора, генерал-лейтенанта. Жизнь флигель-адьютанта Богдана Боратынского проходила в морских плаваниях и сражениях; через два года в чине контр-адмирала он будет командовать эскадрой Балтийского флота, через три — архангельской эскадрой в Белом море, через четыре — получит чин вице-адмирала.

1798 год был решающим в судьбе Абрама Андреевича. В январе он женился на выпускнице Смольного института, любимой фрейлине императрицы Марии Фёдоровны — Александре Фёдоровне Черепановой. В сентябре этого же года Абрам Андреевич попал в опалу и был отстранён от службы.

Пожив несколько месяцев с молодой женой в имении отца на Смоленщине, отставной генерал Боратынский отправился в свои тамбовские владения. Построив совместно с Богданом Андреевичем дом в селе Вяжля, где в 1800 году родился его первый сын Евгений, Абрам Андреевич не долго жил в нём со своей семьей. В 1802 году происходит формальный раздел имения между братьями Абрамом и Богданом Боратынскими и вскоре Авраам Андреевич приступает к постройке нового дома в урочище, называемом Марой.

Выбор нового места для усадьбы, очевидно, не был случаен. Мара привлекла Абрама Андреевича сложным, живописным рельефом местности: пологий береговой склон реки Вяжля, смешанный лес, холмы и маленькие возвышенности, глубокий протяжённый овраг с прихотливо изгибающимися контурами, прозрачный ручей. Ландшафтное разнообразие давало возможность для творческого проявления фантазии в создании оригинального садово-паркового комплекса. Древнее название «Мара» придавало ему оттенок экзотики.

 
Архитектурный ансамбль усадьбы Мара

Ансамбль Мары, построенный Абрамом Андреевичем Боратынским в 1804—1807 годах, состоял из одноэтажного дома с мезонином в стиле классицизма; роскошного многоярусного парка с летним павильоном Гротом, прудом, каскадами, мостиками, беседками и затейливыми тропами; фруктового сада и ягодников. Основной дом был выстроен с применением традиционного материала — дерева, поставлен на крепком кирпичном фундаменте, и отличался строгой экономичностью решения: простотой общей композиции и наружного убранства, компактным и практичным планом помещений. При общей скромности здание выглядело очень пластичным и создавало ощущение необыкновенной естественности на фоне окружающей природы. Его зрительный образ строился на сочетании ясных, легко сочленённых, местами скругляющихся объёмов. Особой выразительностью отличался фасад, обращённый в парк; он имел вид дорического портика, который выступал вперёд в виде полуротонды (в воспоминаниях дореволюционных обитателей Мары он называется «балконом»). Последний штрих в создание архитектурного облика вносил цвет: белые колонны портика выделялись на глади стен в соответствии со вкусами той эпохи окрашенных в охристо-жёлтые цвета.

 
Ритм белых колонн портика повторяли стройные стволы липовой аллеи, начинавшейся от фасада и уходящей в глубь протяжённого парка.

Грот был главной достопримечательности Мары на протяжении всего последующего столетия.

Ощущение естественности в окружающем пейзаже достигалось за счёт хорошо продуманных объёмов и распределений усадебных построек. Основной дом был поставлен в роще на склоне холма, покато сходящего к правому живописному берегу реки Вяжля и расположенному здесь селу и был виден полностью или частично с любой точки основной части парка. Расположение дома на возвышенности не выражало стремления к господству над природой, а украшало ландшафт, придавало ему рукотворную одухотворённость.

 
Подступающий к дому парк нёс черты регулярности: симметричная осевая композиция определялась центральной липовой аллеей, и, по-видимому, расположение цветников перед окнами было подчинено геометрическому порядку.

Своеобразным «путеводителем» по утраченному ныне парку для нас может служить стихотворение Евгения Боратынского «Запустение», посвящённое Маре 1833—1834 годов. Несмотря на то, что Боратынский в своём поэтическом творчестве был далёк от конкретных описаний, всё же в тексте «Запустения», можно прочитать о характерных особенностях усадебного парка Мары. В тот период (спустя 20 лет после смерти Абрама Боратынского) садово-парковый комплекс, лишённый мужской хозяйственной руки, начал действительно приходить в запустение:

Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни веселые живительного мая,
Когда, зелеными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень,

Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов,—
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.

Если пространство около главного усадебного дома было организовано регулярно, что соответствовало формам классицизма в архитектуре, то по мepe удаления вглубь парка осуществлялся постепенный переход к пейзажно-живописному принципу, который достигал своей кульминации около оврага. Здесь, в округе оврага, были «разбросаны», вкраплены в ансамбль природы ряд построек: павильон Грот, купальня, беседка. В планировке этой части садово-паркового комплекса идея естественности была выражена наиболее полно и ясно. Склоны оврага были искусно превращены в парковые террасы с отдельно стоящими и небольшими группами деревьев, уединёнными лужайками, извилистыми тропами, местами преодолевавшими природные препятствия и следовавшими прихотливому рельефу местности:

Душой задумчивый, медлительно я шел
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провел.
Увы, рука его изглажена годами!
………………………………………………………………………
Но вот по-прежнему, лесистым косогором,
Дорожка смелая ведет меня...

Благодаря тому, что при путешествии по косогору положение зрителя постоянно изменялось относительно глубины оврага, перед его взором внезапно открывался то один, то другой, то одновременно несколько архитектурных образов на фоне пейзажа. Парковые постройки и сама природа воспринимались в движении как ряд сменяющих друг друга картин:

Иду я: где беседка тлеет
И в прахе перед ней лежат ее столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты величественный грот,
Тяжело-каменный, постигнут разрушеньем
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!
Еще прекрасен ты, заглохший Элизей,
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.

Причудливые формы псевдоготики павильона Грота («крепостная» кладка стен, неровные своды, цветные витражи, башни), их обращение к образу средневекового замка, очевидно, в сознании Абрама Андреевича Боратынского являлись напоминанием о величии прошлых эпох, о его доблестных предках — польских рыцарях — и о замке «Боратынь» Дмитрия Божедара.

От каменного павильона Грота Мары, сказочно возвышавшегося над краем оврага, сквозь группы деревьев и заросли кустарника вниз вели ступени протяжённой лестницы. Здесь, в овраге у источника, Абрам Андреевич устроил искусственный пруд, который, по словам современников, совмещая прекрасное с полезным, имел не только эстетический, но и чисто практический характер — служил для разведения редких пород рыб:

Сошел я в дол заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады;
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней...
Вотще! Лишенные хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою...

Использование водоёмов в хозяйственной жизни и создании облика сада — главная особенность русских поместий, имеющая глубокие традиции в Древней Руси. Искусственный пруд в овраге Мары также играл важную роль в эстетическом восприятии садово-паркового комплекса. О поэтичности этого места мы можем судить по рисункам художника Э. А. Дмитриева-Мамонова, хранящимся в музее-усадьбе Мураново. На них запечатлены и Грот среди зелёной листвы деревьев, и косогор оврага, и «марское» общество на прогулке.

Через овраг на противоположный берег был перекинут длинный, слегка изогнутый мост с перилами; он кончался у купальни, своими «готическими» формами вторящей фантастическому «средневековому» облику Грота.

От противоположной Гроту стороны оврага через редеющий смешанный лес шла мощёная дорожка к большой поляне. На ней величественно возвышались массивные ворота с башней-руиной, выполненные также в стиле псевдоготики и замыкающие пространство этой части парка в единый архитектурный ансамбль. Постройки псевдоготики как нельзя лучше соответствовали колоритному пейзажу с живописным оврагом, источником, прудом, таинственными зарослями, с меняющимся рельефом местности, — всё вместе создавало романтическое настроение и свидетельствовало о тонком художественном вкусе Абрама Андреевича Боратынского — устроителя паркового комплекса:

Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безыменной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух таинственному шуму
Сих кленов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.

Главный въезд в усадьбу (со стороны кирсановской дороги) украшали небольшие башни-обелиски классицистического стиля; на них были помещены флюгер и герб дворян Боратынских.

При создании усадьбы Абрам Андреевич Боратынский, очевидно, опирался не только на личные впечатления, полученные от придворных дворцово-парковых комплексов, столичных резиденций, но черпал знания по устройству садов и парков из многочисленных книг. В Маре была обширная библиотека, о которой мы можем частично судить по упоминаниям в семейных письмах.

Во второй половине XVIII—XIX веках каждый садово-парковый ансамбль или дворянская усадьба имели свой художественный образ, свою философию, своё прочтение. Путеводительными знаками здесь служили архитектурные и скульптурные образы, топонимика, особенности природного пейзажа, которые были обращены более к человеческому чувству, чем к знаниям. Поэтому кажется не случайным, что посетители Мары отмечали в своих воспоминаниях прежде всего «средневековый замок» Грот и другие постройки псевдоготики в той части парка, где находился овраг. Органично вписанные в романтический пейзаж, они представлялись для зрителя главной таинственной загадкой, артистично и художественно оформленной, пробуждающей воображение и фантазию.

В самой композиции усадьбы был заключён внутренний философский диалог: прошлого (постройки псевдоготики) и настоящего (основной дом в стиле классицизма), природы (пейзажный парк в черте оврага) и цивилизации, культуры (регулярный парк около основного дома).

«Марский» парк с его элегическим настроением оказал огромное воздействие на поэтическое творчество Евгения Боратынского. Воспоминания о тенистых дубравах, извилистых тропах, шуме деревьев, романтических постройках проносятся лёгким отзвуком прошлого, ностальгической ноткой в письмах и стихах поэта.

Образ отца в памяти Евгения Боратынского навсегда соединился с «марским» парком — любимым детищем Абрама Андреевича. В живой природе парка поэт стремился почувствовать любимого человека и обрести с ним желанное душевное общение. В усадебном парке Мары Евгений Боратынский видел прообраз Рая, символ грядущего воскресения и залог встречи с отцом:

Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую бессмертную весну,
Где разрушения следов я не примечу.
Где в сладостной тени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень, священную мне, встречу.

В 1818 году Александра Фёдоровна Боратынская построила в Маре каменный Вознесенский храм в память о муже. Около церкви был устроен некрополь Боратынских. Здесь впоследствии нашли свой последний приют мать поэта, его брат, племянник и племянницы, другие родственники и соседи по имению.

Мара в 1830-1860-х годах

В 1833 году имение Александры Фёдоровны Боратынской было разделено между её детьми. Усадьба Мара перешла во владение старшей дочери Софьи. Лишь один из сыновей — Сергей — после окончания учёбы вернулся в родительский дом.

Окончив московское отделение Медико-хирургической Академии, Сергей Абрамович Боратынский женился на вдове поэта А. А. Дельвига — Софье Михайловне Дельвиг (урождённой Салтыковой). Вскоре она со своей дочерью от первого брака Лизой переехала в Мару, где и прожила до конца жизни. Таким образом, в этом историческом месте причудливым образом переплелись две ветви, два рода поэтов и друзей пушкинской эпохи — Боратынского и Дельвига.

В 1840—1960-х годах Сергей Абрамович взялся за наведение порядка и строительство в родительской усадьбе. Он реставрировал и перестроил разрушавшийся Грот, обновил декоративное убранство помещений и придал им новую жизнь; пристроил к основному усадебному дому большую кирпичную башню, которая, видимо, служила ему кабинетом, лабораторией и мастерской; построил больницу. Вид южного фасада стал напоминать усадебный дом в Мураново, построенный незадолго до того Евгением Абрамовичем Боратынским: башня - оранжерея - крыльцо с входом.

К 1840-м годам Мара вместе с имениями Любичи (Н. И. Кривцова) и Умёт (Хвощинских и Чичериных) стала культурным центром Тамбовщины и переживала период второго расцвета. Здесь собиралось просвещённое общество, ставились оперы, читались стихи, велись споры философского характера, устраивались красочные торжества.

Круг ближайших друзей Боратынских, помимо Кривцовых и Чичериных, дополнялся ещё двумя дворянскими фамилиями — Голицыных и Устиновых, проживавших в своих имениях в Балашовском уезде Саратовской губернии, граничившим с Кирсановским уездом.

Третье поколение Мары

С середины XIX века в России началось разорение дворянства. Александровские реформы и капитализация сельского хозяйства повлекли за собой упадок многих ранее процветавших дворянских гнёзд, которые стали переходить от своих прежних владельцев в руки быстро богатевшего купечества, промышленников, а иногда и зажиточного крестьянства. Большинство усадеб, остававшихся во владении своих исконных хозяев-дворян, начали приходить в упадок. Особенности усадебной жизни в России второй половины XIX — начала XX столетия в полной мере присущи и Маре.

Единственный сын Сергея Абрамовича Боратынского — Михаил Сергеевич, соединив интересы отца и семейные традиции, окончил Московский университет и получил звание доктора медицины, некоторое время служил военным врачом, после чего окончательно поселился в Маре. Здесь он безвозмездно практиковал как врач.

Рядом с главным усадебным домом он построил собственный деревянный дом. Несмотря на то, что по величине он не отличался от дедовского, для соблюдения семейной иерархии его называли «малым».

История Мары связана не столько с Михаилом Сергеевичем, сколько с его сёстрами — Елизаветой, Александрой и Анастасией. (Одна из его сестёр — Софья Сергеевна — вышла замуж за Владимира Николаевича Чичерина и поселилась в имении Сергиевка, полученном в приданое и располагавшемся в семи верстах от Мары. Таким образом, дружба старшего поколения Боратынских и Чичериных кровно закрепилась в браке их детей).

Елизавета Дельвиг, Александра и Анастасия Боратынские остались незамужними и всю жизнь прожили в Маре.

Первой помощницей Елизаветы Антоновны Дельвиг по ведению дел в Маре была Александра Сергеевна, натура деятельная и энергичная. Анастасия Александровна, напротив, обладала застенчивым характером и была человеком малоразговорчивым и тихим.

Мара, как и в прежние времена, продолжала иметь значение культурного центра округи и славиться семейным гостеприимством. Сюда часто приезжали соседи Боратынских по имению: Боратынские из Ильиновки, Чичерины из Сергиевки и Караула, поэт А. М. Жемчужников. Летом в Маре собиралось многочисленное общество родственников и друзей Боратынских с малолетними детьми и гувернантками. Мара оглашалась детскими голосами и радостно-волнующими звуками музыки.

В первые годы XX столетия, с возрастанием общественного желания приобщиться к культуре русской усадьбы, проявился большой интерес и к Маре. Она привлекала посетителей как родина поэта Евгения Боратынского, воспетая в его стихах. Их принимала Елизавета Антоновна — радушная хозяйка имения Боратынских. Гостям Мары показывали архитектурную достопримечательность усадьбы — Грот, который к тому времени стал опять разрушаться, но ещё с большим достоинством хранил величие родовой и поэтической славы.

В то время Мара почти совсем перестала приносить доход. Сёстры Боратынские постарели и не могли уделять должного внимания большому хозяйству, сказывалось и отсутствие мужчины в семье. Все оставшиеся силы и средства они вкладывали в благотворительные дела. Для деревенской молодёжи в просветительских целях создавались кружки — музыкальный, театральный, литературный. В доме проживали девочки, взятые из бедных семей, престарелые родственники и старые служилые люди; на Рождество устраивались праздничные ёлки для детей из соседних деревень.

Воспитанницы Боратынских получали хорошее домашнее образование в Маре. Они изучали литературу, музыку, живопись; затем их определяли в гимназию города Кирсанова; собирали приданое, выдавали замуж.

У Боратынских находили приют престарелые люди, ранее работавшие в имении, которых кормили и одевали, оказывали медицинскую помощь.

Последняя из сестёр, живших в Маре — Елизавета Антоновна Дельвиг — умерла 30 августа 1913 года в возрасте 83 лет. После её смерти кирсановское имение перешло к дочерям Михаила Сергеевича Боратынского, которые, выйдя замуж, проживали в других губерниях. Мара опустела.

 
Вместо послесловия

В Государственном архиве Тамбовской области сохранилось письмо от 12 мая 1919 года Е. П. Катина к некоей Софье Александровне, в котором он просит её помочь в деле спасения тамбовского имения Боратынских: «Я никогда, ни минуты не сомневался, дорогая Софья Александровна, что нам с Вами суждено свершить великие дела. Кажется, час настал. Правда, дела не всероссийского масштаба, но всё же такого значения, что если неблагодарное потомство и не воздвигнет нам памятников, тем не менее, совершив его, можно будет умирать спокойно... Есть, вернее, были имения, в которых в буквальном смысле не осталось камня на камне... Среди этого нашествия вандалов каким-то... чудом осталось не тронутым имение Боратынских. В нём устроен агрономический пункт... Все материальные ценности, фамильные безделушки, фарфор, золото, серебро украдено, но духовные сокровища целы. Полные собрания рукописей Дельвига, предсмертное письмо Рылеева, рескрипты Анны Иоанновны... Дом должен быть сохранен, всё, что в нём ещё есть, необходимо сберечь самым тщательным образом».

Опасения, высказанные в этом письме, роковым образом сбылись. В 1920—1930-е годы имение Мара прекратило своё существование. В 1950-е годы парк был вырублен на дрова, усадебные постройки с церковью большей частью разобраны на строительный материал, в поисках драгоценностей разорены фамильные склепы.

В разные годы предпринимались попытки восстановления усадьбы Мара. В 1957 году архитектор В. Белоусов сделал первые обмеры наружных остатков стен разрушенных построек. Идею возрождения Мары вынашивал краевед А. Захаров, по инициативе которого было принято постановление Тамбовского облисполкома о восстановлении усадьбы как памятника русской культуры. Долгие годы никакой конкретной работы не проводилось.

В 1995 году на территории усадьбы работала научная экспедиция под руководством литературоведа из Мичуринска В. Андреева, которой большую помощь оказали художник и краевед В. Шпильчин, археолог В. Карпейкин, геодезист П. Кочетыгов, архитектор В. Езерский. На сельском кладбище был установлен надгробный памятник с одной из могил предков поэта.

27 октября 2000 года в помещении Софьинской средней школы Умётского района был открыт музей Е. А. Боратынского, в котором хранятся произведения поэта, копии документов, фотографии, рассказывающие о жизни и творчестве нашего знаменитого земляка.

На небольшом клочке земли близ современного села Софьинка около могил знаменитого рода, с особой надеждой вспоминаются строки стихотворения Евгения Боратынского «Родина», написанные поэтом в 1821 году:

Я возвращуся к вам, поля моих отцов,
Дубравы мирные, священный сердцу кров!
Я возвращуся к вам, домашние иконы!
Пускай другие чтут приличия законы;
Пускай другие чтут ревнивый суд невежд;
Свободный наконец от суетных надежд,
От беспокойных снов, от ветреных желаний,
Испив безвременно всю чашу испытаний,
Не призрак счастия, но счастье нужно мне,
Усталый труженик, спешу к родной стране
Заснуть желанным сном под кровлею родимой.
О дом отеческий! о край, всегда любимый!