Ф. Ф. Вадковский

Белая Церковь

(Рассказ этот был записан Ф. Ф. Вадковским со слов Соловьева, Быстрицкого и Мозалевского).

1825 года декабря 23-го Сергей Муравьев-Апостол из местечка Киевской губернии Василькова, с братом своим Матвеем отправился в Житомир. Дела Тайного общества1 требовали свидания его с командирами гусарских полков Ахтырского и Александрийского Артамоном и Александром Муравьевыми; после чего он намерен был проехать в 8-ую пехотную дивизию2. От брата своего Ипполита3 он получил с эстафетой известие из Москвы о событиях, случившихся в Петербурге 14 декабря. В Черниговском полку сии происшествия сделались известными посредством Михаила Бестужева-Рюмина прежде официального об оных объявления.

25 декабря С. Муравьев обедал у командира 3-го пехотного корпуса Рота4, шутил вместе с ним насчет петербургских событий и в тот же день, по его позволению, отправился к Муравьевым в местечки Троянов и Любар, места штабов Александрийского и Ахтырского гусарских полков. На пути через местечко Брусилов С. Муравьев заехал к полковнику Набокову, командиру Кременчугского пехотного полка; разговор их, или лучше сказать, ответ Набокова известен5.

По случаю полкового праздника в Черниговском пехотном полку, в день Рождества Христова, все офицеры этого полка были на вечере у полкового командира подполковника Гебеля; к нему около полуночи явились жандармы [Спонов и Несмеянов (?) Один из них послан был за Матвеем Муравьевым. – прим. под звездочкой в тексте] с повелением арестовать Сергея Муравьева. Бумаги в квартире его были забраны; некоторые успел спрятать Бестужев-Рюмин, тотчас же по подорожной Сухинова отправившийся известить Сергея Муравьева. [В то же время поехал с подобным намерением разжалованный из артиллерийских полковников Башмаков, но где был он до самого восстания Черниговского полка – неизвестно. Фурман, по восстании полка, был выслан в 8-ую дивизию, заехал к себе на квартиру и пил вместе с Башмаковым].

Пополудни 26-го числа Бестужев приехал в Любар к Артамону Мураьвеву. Получив известия о своем арестовании, Сергей Муравьев приказал Артамону возмутить полк, сообщить о том же брату своему Александру и с сими двумя полками спешить на соединение в Белую Церковь6. Заметны были нерешительность и колебание в Артамоне; он, однако же, не сделал отказа, и взялся послать записки от Сергея Муравьева в 8-ую дивизию к Спиридову и в 8-ую артиллерийскую бригаду к Горбачевскому. Бестужев вызвался ехать сам в 8-ую дивизию и в артиллерию, прося Артамона снабдить его подорожной и нужным количеством денег. Артамон отказал и в том и в другом, а советовал Бестужеву: сесть на пристяжную, выехать на первую станцию, с которой взять уже почтовых лошадей до 8-ой дивизии. После этих сцен Муравьевы выехали в полк проселочной дорогой, и безопаснейшей и ближайшей.

Вскоре по отъезде Муравьевых, для новой пытки Артамона, явился подпоручик артиллерии Андриевич. Узнав в Киеве, где он находился при арсенале, о петербургских происшествиях, он бросил своего командира генерал-майора князя Обомелика и поскакал в бригаду, где служил. Проездом через город Васильков, Андреевич виделся с черниговскими офицерами, слышал подтверждение о восстании в Петербурге, получил от них 100 р., и отправился без подорожной и безо всякого письменного вида в 8-ую дивизию и 8-ую бригаду, с намерением заехать по дороге ко всем, кому ведать о сем надлежало. Он требовал содействия от Швейковского, но получил отказ7, просил денег, пистолетов, и не получив ничего, оттащился до Любар. Здесь Артамон объявил ему наотрез, что нисколько не станет ему ни в чем содействовать, и просил его дать ему покой, последнее под видом жениной болезни. Семичев и двое Никифоровых, офицеры Ахтырского полка, просили Андреевича идти с ними к Артамону, уверяя, что принудят его поднять полк; в противном же случае пойдут и без него, и легко могут это сделать, ибо полк находится в сборе. Не согласясь действовать с ними вместе, Андреевич отправился обратно в Киев. На возвратном пути заезжал в Васильков, но там уже никого не было. Арестован в Киеве.

Вместе с Муравьевым выехал из Любар и Бестужев, но не в Васильков, а в Брусилов и в Радомышль, чтобы возмутить полки: Кременчугский и Алексопольский, и сообщить о восстании артиллеристам в Паволоче. Безуспешно виделся с полковником Набоковым; Швейковский сказался, что нет дома. Выезжая в Черниговский полк, Бестужев оставил к Швейковскому записку на станции, поручив смотрителю оную доставить. Смотритель предъявил оную начальству. Все этим обстоятельства известны по судному делу, производившемуся в Могилеве. 28-го числа вечером Муравьевы приехали в Трилесы и тотчас послали записки в Васильков (50 верст); они получены в 11-м часу ночи: Соловьевым, Сухиновым, Шепилою и Кузьминым (ротные командиры батальона, которым командовал Сергей Муравьев), которые приглашались явиться, как можно скорее, в Трилесы, 29-го поутру они были уже там. В это время Муравьевы уже были настигнуты и арестованы Гебелем, который, не застав их в Житомире, пустился по следам их с жандармом поручиком 3-го корпуса Лангом, оставив в Житомире жандармов главной армии Несмеянова и Спонова. Прибывшие по требованию Муравьева офицеры нашли квартиру Кузьмина (командира квартирующей в Трилесах 5-той мушкетерской роты) окруженною часовыми, пропустившими без сопротивления своего командира с его товарищами. Последние строго встречены Гебелем, требовавшим, чтобы они немедленно отправились к своим ротам. Офицеры извинялись тем, что они поехали по случаю праздника к своему товарищу и никак не ожидали встретить обстоятельства, по которым посещение их могло показаться Гебелю неуместным.

Пока происходили эти разговоры, в которых, наконец, Гебель слышал отказ на его требования, Ланг вышел через сени в кухню; почти вслед за ним вышли Щепила и Соловьев. Первый встретился в сенях с Лангом, вырвал ружье у часового и бросился на него со штыком; Соловьев остановил удар, и жандарм пустился бежать из дома. Его не преследовал; он добрался до попа, взял у него лошадей и, переодевшись в нагольный тулуп, поскакал в Житомир сообщить о происшествии. Между тем, Гебель, заметив продолжительное отсутствие жандарма, сперва громко звал его, потом пошел за ним на кухню. Когда он возвратился оттуда, Щепила ударил его в брюхо штыком. Гебель устоял на ногах и начал убеждать Щепилу, чтобы он оставил свои преступные намерения. Во время проповеди Соловьев схватил его за волосы и повалил на пол; услышав возню, Кузьмин выскочил в сени, сел верхом на лежащего Гебеля и принялся его колотить вместе с Щепилою и Соловьевым; последний, однако же, скоро оставил Гебеля и бросился в комнату освободить Муравьевых. Но Сергея уже не было. Он выскочил в окно, прибежал в сени и помогал Кузьмину и Щепиле трудиться над Гебелем, которого усердно угощали прикладом8. Исковерканный и брошенный без внимания Гебель ползком выкарабкался на улицу. Хотел втащиться на сани к проезжему мужику, который однако же, убежал. Какой-то солдат взвалил его на сани и привез на двор к трилесскому эконому графини Браницкой. Хозяин заботился о подании скорой помощи Гебелю, и между тем собрал на свой двор чем попало вооруженный народ из деревни. К этой толпе присоединились несколько казаков графини Браницкой, состоявших в ведении эконома.

Обработав Гебеля, Сергей Муравьев с Соловьевым и Щепилою отправился в Ковалевку, для возмущения 2-ой гренадерской роты. Матвей Муравьев и Сухинов остались в Трилесах с Кузьминым, которому велено спешить в Ковалевку, собрав всех солдат, которые находились в ротном дворе, и приказав остальным, когда соберутся, следовать туда же командою фельдфебеля. Командир 2-ой гренадерской роты поручик Петин тотчас согласился на предложение Сергея Муравьева и велел на ротном дворе собирать роту. Муравьев остался в Ковалевке, где соединился с ним Кузьмин с частью 5-ой роты, Сухинов и Матвей Муравьев; Соловьев же и Щепила отправлены Сергеем Муравьевым в их роты, с приказанием скорее присоединиться к восстанцам. Около полуночи 29-го числа Соловьев и Щепила приехали в Васильков, которого нельзя было им миновать, они нашли при въездах на мостах и везде, где считали нужным, поставленные караулы. По приказанию Трухина осматривали всех входящих в город и никого не выпускали из оного. Пешком прокрались они на квартиру одного из офицеров, не застали его дома и спешили достать лошадей, к рассвету были арестованы; дежурный по караулам поручик Быстрицкий, майор Трухин и городничий васильковский пришли на них с целою толпой. Соловьев посажен на гауптвахту, Щепила в частном доме, у дверей и окон поставлены часовые с приказанием никого не допускать и колоть и стрелять арестантов при малейшем с их стороны покушении. Быстрицкому Трухин дал повеление принять вместо Соловьева 2-ую мушкетерскую роту и спешить в Васильков.

29 декабря Муравьев собрал 2-ую гренадерскую роту, выступил с нею, и с частью 5-ой роты из Ковалевки, ночевал в Мариановке [Здесь присоединился к Муравьеву Бестужев], где квартировала 1-я мушкетерская рота: ей велено быть в обозе и дожидаться в своем ротном дворе. 30-го авангард Муравьева, под командой поручика Сухинова, вошел в город в 4 часа пополудни. Трухин приказал бить тревогу, и взяв с гауптвахты нескольких часовых, пошел навстречу Сухинову, который показался уже на площади. Трухин приказал зарядить ружья и стрелять. Солдаты плохо повиновались ему. Между тем Сухинов с авангардом, с криком: «Ура! За свободу!» — добежал до гауптвахты, остановился, запретил слушать Трухина бывшим с ним солдатам и арестовал майора; солдаты надавали ему тычков; Бестужев сорвал с него эполеты и отправил на гауптвахту. Пока это происходил, Муравьев вошел в город; Соловьев вышел с оставшимися в караульне солдатами, увлек их за собой и явился с ними к Муравьеву. Щепила также пришел к нему со своими караульными. Пока еще толпились на площади, полной любопытных, прискакал прапорщик 17-го егерского полка, Александр Вадковский, и тотчас же ускакал обратно, дав общение Муравьеву присоединить несколько рот к восстанию. По прибытии в Белую Церковь (штаб 17-го егерского полка) он тотчас арестован.

По распоряжению Муравьева Сухинов взял полковой ящик, знамена и занялся размещением солдат, прибывших и подходивших, по квартирам. Продовольствие не было затруднительно. Жители охотно снабжали всем, что от них требовали [За все, что по требованию Муравьева, доставлялось жителям, им выдавали квитанции]. Мозалевский назначен в караул на Белоцерковский въезд, Рыбаковский на Киевский, на гауптвахту N — Cоловьев дежурным по караулам. Ночью, кроме арестования жандармов, ничего не случилось. К утру 31 числа прибыла 4-ая мушкетерская рота штабс-капитана Маевского. Он тотчас известил Муравьева, что рота его колеблется. Соловьев, Кузьмин, Щепила и Сухинов отправились туда и без большого труда убедили всю 4-ую роту не отставать от товарищей. 31-го числа в Василькове были собраны все роты, кроме 2-ой мушкетерской, не успевшей прибыть за отдаленностью, 1-й гренадерской, которой приказано было присоединиться к 1-й мушкетерской роте и ожидать в Мотовиловке, куда намерен был Муравьев направить свое движение из Василькова.

В 11 часов утра велено всем собраться на площади. Полковой священник, долго колебавшийся сначала9, решился отслужить молебен в присутствии солдат и прочесть им «Катехизис», составленный Муравьевым; в нем объявлялось им, что царей не должно быть, что они были посланы к наказанию народа израильского, что все люди рождены свободными. Немудрено, что священник дрожащим голосом начал читать этот «Катехизис». Бестужев взял у него и докончил чтение. После этого Муравьев говорил краткую речь, внушая солдатам их права на свободу, призывая их к защите этой свободы и для себя и для отечества, обнадеживая их прибавкой жалованья, уменьшением срока службы для них и облегчением тягости для поселян; он заключил речь свою так; кто хочет вместе со мной защищать свои права, тот пойдет со мной; кто не хочет этого, тот оставайся. Я не хочу никого вести по принуждению. Трикратное: «Ура!» было ответом на его слова. Около 12 часов вступили в Мотовиловку.

Здесь капитан Козлов ожидал уже с 1-ой гренадерской ротой прибытия Муравьева и тотчас явился к нему с рапортом, после которого его уже не видали. Узнав, что гренадеры не желают разделить его намерений, Муравьев явился к ним и, убедившись лично в их нерешительности, велел им отправиться на свои квартиры. Командир 1-ой мушкетерской роты капитан Вульфер также скрылся; пример гренадерской роты отразился и на его мушкетерах: не более полуроты присоединилось к восстанию. В Мотовиловке был ночлег 31-го и дневка 1 января. На дорогах: Киевской, Васильковской и Белой Церкви поставлены караулы; солдатам велено иметь заряженные ружья и по первому приказанию быть готовыми к выступлению на сборное место. Солдаты по-своему растолковали хозяевам причины восстания, и 1 января, когда народ был у обедни и Сергей Муравьев, с Матвеем и Ипполитом, наблюдая за порядком караулов, проезжали верхом мимо церкви, жители высыпали из храма, кланялись проезжающим и кричали: помогай Бог тем, кто за нас старается! Поутру 1-го числа в Мотовиловку прибыл Быстрицкий с 2-ой мушкетерской ротой и тотчас известил Муравьева. Соловьев отправился к своей роте, которая приветствовала его с радостью. [Рота окружила его и наперерыв изъявляла сое удовольствие и осыпала его вопросами: куда пойдем и скоро ли? Он отвечал, что это не объявлено и надо во всем слушать Муравьева. Унтер-офицер Кушков заметил: зачем же он держит нас на дневках; идти бы просто на Житомир] 2-го января из Мотовиловки выступили на Белую Церковь и ночевали в 10 верстах от оной в деревне Пологах. Сухинов, посланный ночью для разведки, узнал, что 17 егерский полк выступил к Житомиру и что графиня Браницкая посылает разъезды около Белой Церкви.

С одним из таких разъездов встретился Сухинов, бросился на них с небольшим своим прикрытием, и храброе войско Браницкой рассыпалось во все стороны.

В Пологах Муравьев опечален был побегом многих офицеров. По просьбе остальных: Соловьева, Кузьмина, Щепилы и проч. Муравьев вышел к солдатам и говорил с ними о постыдном поступке оставивших их офицеров. Солдат не оставляла еще первоначальная их бодрость.

3 января выступили в Ковалевку, в которой в 11 часов был привал. Солдаты вытребовали съестных припасов и вина. Управляющий в Ковалевке г-н Петровский пригласил к себе Муравьева и офицеров и с ним двух разжалованных, Ракузу и Грахольского; у него обедали; он и семейство его оказали им очень радушный прием. Разобрали бумаги, которые были захвачены Гебелем и с уничтожением его достались Муравьеву; одними варили кофе, другие оставляли; в час пополудни выступили в Трилесы. На 6-ой версте от Ковалевки послышался первый выстрел. Муравьев остановил людей и выстроил во взводную колонну справа [Во всех переходах наблюдалось следующее устройство: роты шли по отделениям, одна за другой; назначался авангард, арьергард и боковые патрули; между арьергардом и главным отрядом помещался обоз]. Стрелки вызваны за взводы; приказано осмотреть ружья. Между тем выстрелы с противной стороны продолжались; полагают, что стреляли холостыми зарядами10 ибо никому не сделано вреда. Устроив своих, Муравьев двинулся вперед; он, Ипполит и Бестужев были впереди колонны, офицеры на своих местах во взводах. Приближаясь на известное расстояние к небольшому возвышению, из-за которого действовали два орудия, Муравьев предположил рассыпать стрелков и под огнем их атаковать орудия. Но прежде, чем он это исполнил, открыли картечный огонь. С первых выстрелов Сергей Муравьев ранен картечью в левую часть черепа над глазом, и батальон его рассеялся. Кавалерия понеслась в атаку, но ей оставалось только догонять бегущих. На месте взяты: Сергей Муравьев, Бестужев, Соловьев, Кузьмин и Быстрицкий и два трупа: убитого Щепилы и Ипполита Муравьева, который, когда все бросились бежать, выстрелил себе в рот из пистолета11. Ранены: Кузьмин в правое плечо, Ипполит в ногу, Быстрицкий контузией в правую щиколотку.

Взвод гусар окружил оставшихся на месте офицеров, к которым пришел и Матвей Муравьев. Один из гусарских унтер-офицеров начал бранить их; Соловьев тотчас сказал: «Г-н офицер, прикажите ему замолчать». Это исполнено. Взятых посадили в нескольких санях и отправили в Трилесы. Когда Соловьев садился в сани с Кузьминым, последний шепнул ему: «Будь осторожен, я ранен в плечо, но, пожалуйста, об этом никому не говори». Всех их поместили в корчме, состоящей из двух комнат, в маленькой — арестантов, в большой — караул. Солдатам было хуже; их всех заперли в стодол, они мерзли на холоде, раненые истекали кровью без всякого пособия. Соловьев вытребовал соломы для своих раненых товарищей, и Матвей Муравьев промыслил для Сергея кровать. С час прошло, как Сергей Муравьев лежал практически без движения. Кузьмин просил Соловьева приподнять его и усадить на полу около стены. Почти в то же время и Сергей Муравьев просил, чтобы его посадили; но лишь только исполнили его желание, как от большой потери крови он упал без чувств с постели; бросились помогать ему. Раздался выстрел, Кузьмину помогать было уже поздно. От выстрела рассыпались все караульные. С трудом убедили их арестанты занять свои места. Тело Кузьмина вынесли и соединили с телами Щепилы и Ипполита. Вскоре явился гусарский офицер и просил арестантов, чтобы они не погубили их, что они не знают, как отделаться за смерть Кузьмина, который мог застрелиться, потому что они по деликатности не хотели исполнить своей обязанности.

6-го января арестантов провезли в Белую Церковь; к вечеру того же дня Сергея Муравьева и Бестужева рассадили порознь; остальные были вместе. 12 января всех заковали и отправили в Могилев на Днепр; прибыли 14-го. Каждого по привозе представляли коменданту города, командиру жандармского полка полковнику Гарченову; он посылал содержать в клостере, занятом офицерской школой. Полковник Гарченов всех поодиночке возил к начальнику штаба 1-ой армии Толю. Толь не спрашивал у нас ничего, но со всеми ругался. 15 января дежурный генерал Ольдекоп начал снимать допросы с черниговских офицеров, участвовавших в восстании.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Cергей Муравьев отправился в Житомир вот по какому случаю: Михаил Бестужев-Рюмин, офицер Полтавского полка и служивший прежде в Семеновском полку, приехал в Васильков. Мать его скончалась, и он очень желал побывать у отца своего. В это время офицерам, служившим в старом Семеновском полку, запрещено было давать отпуска. Сергей Муравьев, страстно любивший Михаила Бестужева, решился ехать в Житомир и убедить корпусного командира Рота позволить Бестужеву съездить в Москву.

2 Выехавший из Василькова вместе с братом своим Матвеем, Сергей Муравьев не имел никакого намерения проехать в 8-ую дивизию, в которой много было семеновских солдат между рядовыми и много офицеров, как и в 8-ой артиллерийской бригаде, принадлежащих к Обществу славян.

3 Сергей Муравьев не получил никаких известий о петербургских происшествиях от брата своего Ипполита. В первый раз он узнал об этих происшествиях, въезжая в Житомир, от сенатского курьера, который подошел к Матвею — сказал ему, что отец его здоров. На расспросы Матвея курьер рассказал ему о происшествии 14 декабря и что дом, к котором жил Иван Матв. Муравьев был обстрелян картечью.

4 Обедая у Рота, Сергей и Матвей узнали некоторые подробности о происшествиях в Петербурге 14 декабря. Бестужева Рот не отпустил в Москву.

5 Полковник Набоков (Петр Александрович) служил прежде в Семеновском полку и был очень знаком с Сергеем Муравьевым, можно было рассчитывать, что в решительную минуту Набоков не откажется вместе со своим полком содействовать в деле не совсем ему чуждом. Не бывши членом Тайного общества, он знал о существовании и цели этого общества.

6 Сергей Муравьев ничего не приказывал Артамону, но предлагал поднять свой полк и идти на Житомир; в ответ на такое предложение Артамон стал уверять Сергея, что с Ахтырским полком нельзя ничего предпринять; в доказательство чего рассказал, что весь этот полк, который он сейчас приводил к присяге, дрожал, стоя на холоде. Случившийся тут Семичев, офицер Ахтырского полка, с жаром заметил своему полковому командиру, что он напрасно поносит полк, что стоит ему приказать — и все сядут на коней и пойдут, куда он прикажет. Тем и кончилось.

7 С Швейковкого, полкового командира Алексопольского полка, было какое-то денежное взыскание, которое он почитал несправедливым. Командир 3-го корпуса Рот объявил ему, что взыскание с него отменяется и что он должен почитать это за особую милость к себе императора. Швейковский со своей стороны объявил Роту, что он никак не принимает за милость то, что с него не взыскивают денег, которых и взыскивать не следовало. Рот представил высшему начальству о таком дерзком поступке полковника Швейковского, вследствие чего у Швейковского отняли полк, и он, не командуя им, оставался при нем. Швейковский своей храбростью заслужил известность во всей русской армии; солдаты его любили, и он был ревностный член тайного общества. Казалось, можно было надеяться, что при востребовании он подымет Алексопольский полк и будет действовать решительно.

8 Это нисколько не похоже на Сергея Муравьева; он был человек довольно кроткий, образованный и никак не мог участвовать в поступке, свидетельствующем явно о дикости нравов Соловьева, Щепилы и Кузьмина, принадлежавших к Обществу славян.

9 Священнику этому дал Сергей Муравьев 400 р.

10 При орудиях, действовавших против черниговцев, был полковник Пыхачев, ревностный член Тайного общества; многие полагались на него безусловно, в том числе и Сергей Муравьев

11 Ипполит Муравьев, произведенный о офицеры, был определен во 2-ую армию. 13 декабря вместе со Свистуновым выехал он из Петербурга. Они имели письмо Трубецкого к Михаилу Орлову, которое, когда приехали арестовать Свистунова, Ипполит успел истребить. Приехав в Васильков, он встретил Черниговский полк на походе и остался при полку, желая непременно разделить участь своих братьев. Напрасно Матвей уговаривал его продолжать свой путь в Тульчин; он успокаивал брата, уверяя его, что, оставшись с ними, он наверно не попадет в тюрьму, и когда увидел, что брат его Сергей упал, пораженный картечью, и все бежит — он застрелился.

Источник