Липранди И. П. Несколько слов о книге «Восшествие на престол Император

Страница: « 1 2 3 4 5 »

Сообщений 11 страница 20 из 41

Поделиться1103-07-2019 15:28:51

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 249 -

круга на достояние публики, в особенности же, когда оно решительно не имеет никакой связи, даже какого-либо отношения с заглавием книги и предметом, предположенными автором.

Мы видели выше, что когда Великий Князь не признавал в себе достаточно сил управлять государством: «Государь дружески отвечал (стр. 9), что сам при вступлении на Престол находился в подобном же положении; что сверх того дела были тогда крайне запущены по отсутствию всяких основных начал в управлении; ибо хотя в последние годы жизни Императрицы Екатерины порядку было и мало, но все несколько держалось еще прежним*. Со вступлением же на престол их родителя, вследствие принятого правила совершенно уничтожать все, дотоле существовавшее, без замены другим». (Это говорит сын об отце). «Что следовательно, положение было еще труднее, тогда как теперь, после преобразований, совершенных в Его Царствование, Великий Князь найдет все в законном течении и устройстве и ему придется только поддерживать».

Такой разговор между братьями столь высокого сана не только что естественен, но даже он имеет благонамеренную цель указать на недостатки того или другого государственного лица для предстоящих соображений; но нужно ли было его передавать народу?

Присовокупим еще, что из отзыва Императора Александра в 1819 году видно, что в государстве все идет в законном течение и устройстве и остается только поддерживать; следовательно, и здесь сказание автора не согласовано, ибо выше мы видели (стр. 2), что Государь пишет Лагарпу о намерении по устроению государства удалиться от Престола и жить частным человеком. Чего же более нужно было: в 1819 году внутреннее благосостояние было упрочнено, а о внешней славе России в эту эпоху автор говорит (стр. 6): «...Россия сияла славою своего Монарха; коленнопреклоненная Европа звала Его своим избавителем, своим земным Провидением». То, чего искал Александр, совершилось; отчего же он после всего этого не сложил с себя бремя короны и не привел в исполнение своих мирных предначертаний, которые так серьезно принимает автор?

А вот почему: что великий и благодушный Государь этот хотел благотворить своим подданным ценою своих трудов и сил до последней минуты своей жизни.

Автор принимает за основание своим выводам письмо к В. П. Кочубею, писанное осьмнадцатилетним Александром Павловичем, еще при жизни Императрицы Екатерины II, за пять лет до восшествия своего на Престол, когда между ним и Троном был еще его родитель Великий Князь Павел Петрович. Но письмо это, повторяю, писанное юношей под влиянием еще свежих впечатлений от бывшего наставника своего швейцарца Лагарпа, поэтизирует безмятежную жизнь идиллий Геснера17, наслаждения частною жизнью на берегах Рейна, изучение природы и т. п.

Поделиться1203-07-2019 15:29:11

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 250 -

Одушевленного будто бы постоянно этою мыслию, — автор проводит Александра как бы Тартюфом через все двадцатилетнее его царствование, в продолжение которого мысль об отречении у него неоднократно проявляется иногда с условиями; но ни то, ни другое в течение четверти века не приводится в исполнение! Автору следовало бы пощадить русскую историю, в которой царствование Александра I занимает блестящие страницы, и не изображать Его с этой стороны героем мольеровской комедии! Весь эпизод этот требовал бы для своего изложения более логики и более самостоятельности на историческом поприще.

Перехожу ко второму обстоятельству.

III. Второе обстоятельство, что будто бы Великий Князь Николай Павлович, по кончине императора Александра, не зная о переходе престолонаследия не к Цесаревичу, а к нему, оставалось до сих пор для многих темным; в настоящем же сочинении все, что до сего относится, еще более спутывает читателя и именно потому, что много вмещено таких выражений, которые дают повод и пищу комментариям не в пользу предначертаний автора. Я прослежу все до сего относящееся.

Автор говорит (стр. 51), что когда Николай Павлович присягнул Цесаревичу и доложил о том Императрице-матери, то Государыня с ужасом воскликнула: «Разве вы не знаете, что есть акт, который вас назначает наследником?» Автор присовокупляет: «Великий Князь впервые положительно о том слышал и отозвался, что акт ему неизвестен и что никто его не знает18; но все мы знаем то, что законным Государем нашим, после Императора Александра, есть брат мой Константин; следовательно, мы исполнили свой долг: advienne ce qui pourra*.»

Отсюда должно обратиться назад и привести на память все, что в книге сказано об этом предмете от самого начала. Мы видели выше, что еще в 1819 г. (стр. 8—9) Государь, после маневров в Красном Селе, кушая с Николаем Павловичем и супругою сего последнего, положительно говорил, что Цесаревич отказывается от престола, который наследует Николай Павлович и, наконец, заключает: «Итак, вы должны наперед знать, что призываетесь в будущем к Императорскому сану». Что же может быть сказано более и положительнее? Неужели же Великий Князь не понял этого, по мнению автора? Но пойдем далее. Не прошло года, как 20 марта 1820 года (стр. 12) был расторгнут брак Цесаревича с Великою Княгинею Анной Федоровной19, и в тот же день последовал манифест, которым узаконялось, что лицо императорской фамилии, вступившее в брачный союз с лицом, не имевшим соответственного достоинства, т. е. не принадлежащим ни к какому Царственному дому, не может сообщать ему прав, принадлежащих членам Императорской фамилии, и что дети от такого союза происшедшие, не имеют права на наследование престола. «Как бы раскрывая (присовокупляет автор) пред народом тайную цель, в видах которой издан был манифест, Цесаревич 12 мая того же года сочетался браком с графиней Иоанною Грудзинскою, княгиней Лович»20.

Итак, могло ли все это быть тайною для Николая Павловича? Автор продолжает: «и прежде мы уже видели это из слов Императора Александра — Цесаревич уклонялся от восприятия Царского венца; но если бы и было с его стороны колебание, то всенародный закон, которым Его супруга и будущее их поколение

Поделиться1303-07-2019 15:29:53

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 251 -

вперед устранялось от состава и прав Императорской фамилии, конечно, мог и должен был утвердить его решимость; по крайней мере, он скоро открылся в ней одному из младших своих братьев, к которому питал особенно теплую дружбу».

Далее автор говорит (стр. 13), что когда в 1821 году Великий Князь Михаил Павлович, на возвратном пути из Карлсбада, прибыл в Варшаву и ожидали туда же Великого Князя Николая Павловича с супругою из Эмса: «В приготовлениях к их приему Цесаревич сказал однажды своему брату: «Видишь ли, Michel, с тобою мы по-домашнему, а когда жду брата Николая, мне все кажется, будто готовлюсь встречать самого Государя». Эти слова, брошенные мимоходом, были только введением к открытию важнейшему. Однажды оба брата прогуливались вместе в коляске: «Ты знаешь мою доверенность к тебе, — сказал вдруг Цесаревич, — теперь хочу еще более доказать ее, вверив тебе великую тайну, которая лежит у меня на душе. Не дай Бог нам дожить до величайшего несчастья, которое только может постигнуть Россию: потеря Государя; но знай, что если этому удару суждено совершиться еще при моей жизни, то я дал себе святое обещание отказаться навсегда и невозвратно от Престола.

У меня два главных к тому побуждения. Я, во-первых, так люблю, уважаю и чту брата Александра, что не могу без горести, даже без ужаса вообразить себе возможность занять его место; во-вторых, жена моя не принадлежит ни к какому владетельному дому, и, что еще более, она полька; следственно, нация не может иметь ко мне нужной доверенности, и отношения наши будут всегда двусмысленны. Итак, я твердо решился уступить мои права брату Николаю, и ничто, никогда не поколеблет этой здраво обдуманной решимости. Покамест она должна оставаться между нами. Но если бы когда-нибудь брат Николай сам заговорил с тобою об этом, заверь его моим словом, что я буду ему верный и ревностный слуга до гроба везде, где он захочет меня употребить, а когда б и его при мне не стало, то с таким же усердием буду служить его сыну, может быть еще и с большим, потому что он носит имя моего благодетеля».

Итак, можно ли предполагать по обороту, даваемому в книге всем этим обстоятельствам, чтобы Михаил Павлович, взросший вместе с Николаем Павловичем и неразлучно с ним находившийся в взаимно питаемой дружбе и искренности, в продолжение почти пяти лет сохранял молчание?

Засим тотчас следует (стр. 14) описание прибытия в Варшаву Великого Князя Николая Павловича и почести, не соответственные его сану, которые ему оказывал Цесаревич. Далее (стр. 15—16) рассказывается, что по обыкновению Михаил Павлович в 10 часов призывался к ужину к Императрице-матери, как живший в Зимнем Дворце; Николай же Павлович жил уже в Аничковом дворце. В один из январских вечеров 1822 г. Михаил Павлович по обыкновению ожидал в своих комнатах времени к призыву, «но пробило десять часов, потом одиннадцать, а за ним не приходили; наконец, позвали его уже в двенадцать. У Императрицы он нашел только Цесаревича и Великую Княгиню Марию Павловну и, входя, увидел, как Великая Княгиня обнимала брата, со словами: «Vous êtes un honnête homme, mon frère.»*

После ужина Цесаревич обыкновенно увозил к себе в Мраморный Дворец Михаила Павловича, где проводил с ним в беседе до глубокой ночи. В этот раз,

Поделиться1403-07-2019 15:30:14

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 252 -

лишь только они сели в сани (стр. 16—17): «Помнишь ли слова мои в Варшаве? — был первый вопрос Цесаревича. — Сегодня вечером все устроилось. Я окончательно подтвердил Государю и матушке мои намерения и неизменную решимость. Они поняли и оценили мой образ мыслей; Государь обещал составить обо всем особый акт и положить его к прочим, хранящимся на престоле в Московском Успенском соборе; но акт этот будет содержим в глубокой тайне и огласится только тогда, когда настанет для этого нужная пора». Вслед за сим начали составляться необходимые бумаги для сего акта.

Из всего вышеописанного нет возможности, чтобы Николай Павлович оставался в неведении всего, что происходило; в особенности же, когда младший брат его, с которым он находился в теснейших связях дружбы, не уделил бы хотя частицу этой тайны? Никто из тех, для которых написана книга, не поверит тому, в чем сочинитель хочет уверить; надо бы сделать это гораздо искуснее.

Но этих указаний еще мало; вот как автор очень наивно продолжает: когда написаны были письма, Цесаревича к Императору, а от него к Цесаревичу и проч. «Этим тогда все и кончилось. Николай Павлович и супруга его ничего не знали о происшедшем. Только с тех пор Императрица Мария Федоровна в разговорах с ними делала иногда намеки в смысле, сказанного прежде Государем, и упоминала вскользь о каком-то акте отречения, составленном в их пользу, спрашивая: не показывал ли им чего Государь?»

Не кажется ли, что автор подшучивает над читателями? Да и представляет ли он Великого Князя Николая Павловича чуть ли не идиотом! В 1819 г. (как сам же автор пишет) Государь говорит Великому князю и его супруге буквально, что Цесаревич отказывается от Престола, что они должны приготовляться к принятию Короны.

В 1820 году последовал манифест о разводе Цесаревича, в котором именно сказано, что дети его от брака жены, не принадлежащей царственным домам — не имеют права на Престол. В том же 1820 году Цесаревич в Варшаве оказывает ему почести, свыше принадлежащих его сану. Теперь здесь в 1822 году Императрица-мать, как мы видим, делает намеки в смысле того, что говорил им Государь, и упоминает (положим в ограду автора и вскользь) об акте отречения, составленном в их пользу и спрашивает, не показывал ли им его Государь? — Эта шутка автора уже черезчур груба: неужели это все не могло ни в каком случае подстрекнуть любопытства Великого Князя Николая Павловича, в деле не маловажном?

Неужели он не поделился о всем слышанном с братом своим Михаилом Павловичем; и неужели этот, положим, хранящий молчание до сего времени о всем том, что слышал от Цесаревича здесь, когда Императрица, их общая мать, так ясно высказалась, не сообщил бы и сам то, что он знает об общем семейном их деле? Неужели, неужели?

Но пойдем далее. Этот период автор заключает еще забавнее (стр. 20): «Все прочие члены Царственной семьи хранили глубокое молчание и, кроме Великой Княгини Марии Павловны, из них, по-видимому, никто также не знал ничего положительного». Какой же в этих четырех строках смысл: «Все прочие члены Царственной семьи хранили глубокое молчание»? Значит, они знали, хотя и сам автор сомневается в том, что говорит, присовокупив, что «по-видимому, никто не знал ничего положительного», исключая одной Марии Павловны, которая знала положительно.

Поделиться1503-07-2019 15:31:41

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

-253-

Но ни сам ли автор до сих пор везде говорит, что Цесаревич обо всем рассказал Михаилу Павловичу, значит, этот знал все из самого источника, а потому и положительно. Здесь замечу еще и то, что никто также не поверит, чтобы Мария Павловна не поделилась конфиденциально, хотя из всего целого, что она знала, с братом своим Николаем Павловичем; в особенности же, когда Императрица-мать уже говорила с ним об этом, положим вскользь, не пояснила бы этот рассказ более положительно, тем более, как видно, она одна из всей семьи была во всех подробностях этой тайны.*

Поделиться1603-07-2019 15:32:08

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 254 -

Вслед за сим идет речь о манифесте, последовавшем в 1823 году, при котором приложены семейные письма21. Подлинник был положен в Московский Успенский Собор, копии: в Государственный совет, Синод и Сенат. Это знали, по словам автора, только граф Аракчеев, князь А. Н. Голицын и Филарет22, нынешний митрополит Московский, писавший самый манифест. Все четыре пакета за императорской печатью были надписаны собственноручно Императором: «Хранить в Успенском Соборе (на копиях надпись: по принадлежности) с государственными актами, до востребования моего; а в случае моей кончины, открыть московскому епархиальному архиерею и Московскому Генерал-губернатору в Успенском Соборе прежде всякого другого действия».

Сказав об этой царской тайне, которая, однако же, известна была не одному лицу, автор присовокупляет (стр. 28 о Николае Павловиче): «не знал ничего о манифесте и о том, чья судьба им решилась. Тайна была сохранена во всей целости». После чего читаем: (стр. 31): «Почти через два года после подписания манифеста весною 1825 года приехал в Санкт-Петербург принц Оранский23, связанный особенною дружбою с Великим Князем Николаем Павловичем. Государь (Александр I) повторил и ему свое желание сойти с престола. Принц ужаснулся. В порыве пламенного сердца он старался доказать сперва на словах, потом даже письменно, как пагубно было бы для России осуществление такого намерения». Александр выслушал милостиво и остался непреклонен. И здесь нельзя предполагать, чтобы принц Оранский, по словам самого автора, связанный особенною дружбою с Николаем Павловичем ничего не сообщил ему! Оставляю автора покуда утешаться этою мыслию, а выскажу свое мнение относительно этого второго обстоятельства.

Мы видели по рассказу в книге, что, пожалуй, но и то с трудом, только и единственно в утешение автора можно допустить, что Великий Князь Николай Павлович не знал о положенном по этому делу манифесте с надлежащими актами в Москве и трех копий с оного в Петербурге; но чем более вникаешь в самый рассказ автора об этом обстоятельстве, тем более убеждаешься, что и распоряжение это не могло быть неизвестным Великому Князю, и если он поспешил присягнуть Цесаревичу, не предварив о сем Августейшую родительницу свою и лиц, бывших приближенными в бозе почившему Императору, как например, Князя А. Н. Голицына и графа А. А. Аракчеева, то независимо питаемой им дружбы к старшему своему брату Цесаревичу и величия души его, как качеств, особенно отличающих всех членов нашего Царственного Дома, Великий Князь Николай Павлович несомненно отклонил этим образом действия несравненно важнейших событий на всем пространстве государства, чем это было 14 декабря в одном только уголке столицы.

Таким действием, весьма прозорливым и прекрасно соображенным, Николай Павлович явил перед народом и войском уважение к первородному своему брату, который на основании закона 1797 года о порядке престолонаследия24, должен был по праву вступить на Престол. Нарушение этого закона в глазах народа, не извещенного в свое время манифестом о добровольном отречении Цесаревича от своих прав и о назначении Николая Павловича преемником Престола, было бы принято народом, еще находящимся под влиянием патриархальных правил, похищением трона, или, по крайней мере, очень сомнительным не только что в целом государстве, но и в самой столице. Присяга же Цесаревичу удовлетворила, по понятиям народа, о принадлежности престола старшему в роде.

Поделиться1703-07-2019 15:32:25

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 255 -

Этот последний мог отказаться и так же законно передать старшему по себе свои права, что и совершилось; а потому-то вся Россия и вся армия, даже там, где злонамеренные люди имели свои гнезда, не был нарушен порядок, исключая ничтожной попытки подполковника Муравьева-Апостола, успевшего из своего батальона увлечь несколько сот человек, обманув их, что трон похищен Николаем Павловичем, который приказывает присягнуть себе, когда уже они присягнули Цесаревичу.

Но обаяние это продолжалось недолго и народ не принимал никакого участия. На этом же основании успели обмануть и в Санкт-Петербурге несколько сот человек гвардейских солдат, которых подвигнули к ослушанию, соделанному нижними чинами в полном убеждении, что стоят за правое дело. Что же бы могло быть, если бы с внезапною кончиною Александра в Таганроге, вдруг получено было бы приказание из Санкт-Петербурга, где сосредотачиваются власти, а не из Варшавы, где находился, в мнении всех классов народа, законный Государь, присягнуть не ему, а Николаю Павловичу?

При этом следует еще принять в соображение и то, что независимо прав Цесаревича на Престол, он был известен всей армии своим молодечеством в духе народа. Он служил с Суворовым в Италии и обратил на себя внимание этого великого полководца, командовал большими частями в войне 1805 и 1807 годов. В Отечественную войну 1812 года и в последующие 1813 и 1814 годов начальствовал корпусом и во всех битвах был в рядах оного, известен был добротою сердца и его знал пространный край, вверенный его управлению: Польша, Литва, Белоруссия, Волынь, Подолия и др., тогда как Николай Павлович, которому бы повелось присягнуть на подданство, был почти неизвестен ни армии, ни народу и находился в столице, где сосредотачиваются все власти.

Я помню этот момент в провинции, и признаюсь откровенно, что без своевременно предварительного объяснения причин такого отступления от законных правил, многие бы и из нас поколебались. Заговорщикам это предоставило бы самый благоприятный случай к возмущению своих частей и конечно Пестель, Абрамов, Муравьев и другие полковые командиры и частные начальники не так легко были бы взяты из среды своих полков, как это совершилось при соблюдении всех форм, принятых в этом случае.

Можно ли же опровергать, что прозорливость Николая не усмотрела всего этого, и что независимо сего не дошло уже до него вестей, хотя бы еще, положим, темных, о кознях злонамеренных, изыскивающих только случая, чтобы поднять преступное свое знамя бунта и подвергнуть государство ужасам борьбы за престолонаследие? А потому, в моем полном убеждении, Россия должна быть обязана Николаю Павловичу за устранение от нее горестных последствий, ибо, показав, что он знает распоряжение, сделанное в его пользу за три года перед тем и своевременно не обнародованное манифестом, и потребовал бы затем прямо себе присягу, то результат сего не был бы так незначителен, как 14 декабря на Исакиевской площади, где сосредоточились мятежники Северного общества.

Эта истина подкрепляется даже рассказом самого автора, проникая через мрак, в который он с намерением или чистосердечно облекает это событие, так, например: когда Князь А. Н. Голицын, узнав скорбную весть о кончине Императора Александра, поспешил в Зимний Дворец, где осведомился, что присяга совершена Цесаревичу, «он стал (стр. 52) укорять (!) Николая

Поделиться1803-07-2019 15:32:43

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 256 -

Павловича за принесенную им присягу и требовал повиновения (!) воле покойного Государя.

Великий Князь со своей стороны изъяснял, что эта воля никогда не была оглашена и даже для него оставалась тайною; говорил, что присягою хотел утвердить уважение свое к первому и коренному закону о непоколебимости в порядке престолонаследия, уничтожить самую тень сомнения в чистоте своих намерений и охранить Россию от мгновенной неизвестности о законном ее Государе!» Не ясно ли видно из сих слов, что Николай Павлович действовал на основании мудро рассчитанных соображений для отклонения могущих возникнуть последствий от неточного выполнения столь важного первого и коренного закона, и что, присягая Цесаревичу, как законному Государю, коего отречение не было в свое время оглашено Манифестом почившего Государя, а потому хотел этим уничтожить всякую тень сомнения и «охранить Россию даже от мгновенной неизвестности о законном ее Государе».

Чего же нужно более, в особенности этих последних слов, чтобы видеть мудро рассчитанные действия Великого Князя к ограничению неизвестности, всякой тени сомнения в России? Чего же, повторяю, нужно еще более? Но это еще не раз выскажется и яснее.

Тотчас за приведенными выше словами Великий Князь прибавил (стр. 52): «что сделанное, уже невозвратно; но если бы и могло быть возвращено, то он поступил бы опять точно также». Эти выражения не совсем понятны и не должны бы быть оставленными автором без разъяснения. Из слов сих, пожалуй, можно вывести тот смысл, что если бы Цесаревич и возвратил сделанную ему присягу, то он, Великий Князь Николай Павлович, поступил бы опять точно так же! Значит, что, несмотря на это отречение, он опять бы присягнул Цесаревичу или кому другому. Так, что ли?

Или автор хотел сказать только, что если бы Николай Павлович увиделся с князем А. Н. Голицыным еще до присяги, то все равно присягнул Цесаревичу. В подобной книге необъяснение смысла есть величайшая погрешность, а, пожалуй, еще и более, чем погрешность.

За приведением последних слов Великого Князя, автор говорит (стр. 52—53): «Наконец, решительно отверг требование Голицына, как показавшееся ему неуместным; тем более, что старший брат, которому принадлежит престол по закону, находится в отсутствии». Не ясно ли, что затаенная мысль Великого Князя вся состояла в том, чтобы избавить Россию от недоумения и повода злонамеренным воспользоваться к произведению смут, могущих быть основанными на стремлении Великого Князя воспользоваться отсутствием Цесаревича и похитить Престол. Слова его: «тем более, что старший брат в отсутствии», неотложно это доказывает!

Но вот еще выражение, по-моему, очень неловкое. По окончании разговора Николая Павловича с князем А. Н. Голицыным, читаем (стр. 53): «Обе стороны были в неудовольствии: одна, за настойчивое вмешательство, другая, за упорную неуступчивость. Расстались довольно холодно».

Вообще, в этом периоде есть слова несоответствующие лицам; например, «Голицын требовал!» — У кого же? — У Государя! «Обе стороны». Государь и подданный! Слово «стороны» означает возможность состязания, стоять на одной доске, на очной ставке! «Настойчивое вмешательство подданного!» «Упорная

Поделиться1903-07-2019 15:33:09

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 257 -

неуступчивость Государя!» Наконец: «Расстались холодно!» Понятно, что Государь может показывать холодность подданному вследствие каких—либо событий; но подданный к Государю!...

Холодность — есть синоним презрения; печатно говорить так не годится не только что в государстве монархическом, главной силе России; но было бы нестерпимо в государстве представительном, где неотменно колокольчик президента напомнил бы оратору неприличие и все собрание призвало бы его a l’ ordre!* Оно было бы даже неловко и в государстве демократическом.

Здесь я несколько прерву мною излагаемое, потому что вслед за приведенным местом является рассуждение автора; вот оно (стр. 63): «Отсюда начался тот величественный эпизод в нашей истории, которому подобного не представляют летописи ни одного народа»**. «История, повторим за одним великим писателем, есть не иное что, как летопись человеческого властолюбия. Приобретение власти, праведное или неправедное сохранение или распространение приобретенной власти, возвращение власти утраченной, — вот главное ее содержание, около которого сосредотачиваются все другие исторические события». Весь этот прекрасный монолог был создан для того, чтобы далее сказать, и, кажется, не совсем удачно, как точно увидим: «У нас она (история) отступила от вечных своих законов и представила пример борьбы неслыханной, борьбы не о возобладании властью, а об отречении от нее»!

Выше я заметил, что автор вместо слова «не представляют», правильнее бы сделал, если бы заменил оное словом «не представляли»; тогда кое-как еще сошло бы с рук, потому что его можно было бы отнести к эпохе 1825 года; но теперь слова «не представляют» и «неслыханной», написанные в 1857 году, делаются уже неправильными. Оставляя историю в покое, пошевелив которую, можно бы найти, может быть, и не один пример, замечу только о событиях 1849 года, когда Австрийский император, еще живой, отрекается от престола, брат его, законный ему наследник, не принимает трона, который, по закону же престолонаследия, переходит к племяннику Императора25.

Последние слова автора: «...пример борьбы не о возобладании властью, а об отречении», могут только относиться к одному Цесаревичу; не относится ли уже это к тем непонятным, нескольким для меня строчкам, которые оканчивают разговор Великого Князя с князем А. Н. Голицыным, приведенный мною несколько выше из 52-й страницы книги и дающий как бы темный, даже очень темный намек на желание и Николая Павловича отречься от Престола? Повторяю: предмет книги строго требует ясного изложения. Полагаю не излишним заметить здесь чрезвычайно любопытное выражение министра юстиции князя Д. И. Лобанова-Ростовского26, когда в Государственном Совете рассуждали о помянутых пакетах; он, не зная об их существовании, присягнул уже Николаю Павловичу и настаивал не вскрывать пакетов; между прочим, сказал (стр. 54): «Мертвые не имеют воли»! (Мысль, уничтожающая всякую святость духовных завещаний!) В том же смысле и адмирал Александр Семенович Шишков27, с отличавшим его искусственным жаром, утверждал, что Империя ни на одно мгновение не может

Поделиться2003-07-2019 15:33:31

Автор: AWL
Site Admin
Зарегистрирован: 12-12-2010
Сообщений: 45634

- 258 -

оставаться без Монарха, и что от Воли Константина Павловича будет зависеть, принять престол или нет, но что по порядку присягнуть ему должно». Не совпадает ли это с тем, что я говорил выше о цели Николая Павловича оградить Россию от могущих возникнуть беспорядков в разных местах ее необъятного пространства?

Когда прочитан был в Государственном Совете хранимый там известный пакет с Манифестом, члены Совета, как значится в журнале оного, пожелали предстать пред <очами> самого Великого Князя, «дабы (стр. 56) удостоиться из собственных его уст услышать непреложную по сему предмету Волю». Представ перед ним, продолжает журнал, «Его Высочество изволил всему Государственному Совету сам изустно подтвердить, что ни о каком другом предложении слышать не хочет, как о том только (стр. 57), чтобы учинить Верноподданическую присягу Его Императорскому Величеству Государю Императору Константину Павловичу, как то он сам уже учинил; что бумаги, ныне читанные в Государственном Совете Его Высочеству, давно известны и никогда не колебали его решимости; а потому, кто истинный сын Отечества, тот немедленно последует его примеру».

После сего, по усиленной просьбе членов Совета, Его Императорское Высочество, прочитав раскрытые в собрании Совета бумаги, поспешил предложить членам идти в придворную церковь для учинения надлежащей присяги Цесаревичу! Здесь автор употребляет все усилия (стр. 58), чтоб доказать, что Великий Князь, сказав, что читанный акт в Государственном Совете ему давно известен, будто бы относился к тому, о котором он слышал от Императрицы-матери еще при жизни Императора Александра, «что есть какой-то акт отречения Цесаревича Константина, Великий Князь свои изъяснения перед Советом относил, как нельзя сомневаться, к одному этому акту».

Все усилия, употребляемые автором поддержать свое предначертание к доказательству, что Николай Павлович не знал существования актов, чрезвычайно слабы, и многословие это доказывает несравненно более против него, чем сообразно с его желанием, ибо по одному уже тому, что если Великий Князь сказал, что он давно знает этот акт, относя это к акту отречения Цесаревича, о котором он слышал от Императрицы-матери еще при жизни Императора Александра; то когда после этого он, по просьбе членов Государственного Совета, прочитал бумаги, находившиеся в пакете, то он должен был прочитать и Манифест, против чего, однако, он не сделал никакого возражения, и не сказал, что о нем он ничего не знал. Автор относит изыскиваемые им противоречия в журнале Совета, составленном на скорую руку. Вслед за сим уже сам говорит от себя (стр. 58, 59): «Когда, по прочтении всех бумаг, Великий Князь повторил перед членами отказ от Престола и снова потребовал присяги своему брату, тогда граф Литта29 сказал ему: «Следуя воле покойного Императора, мы, не присягнувшие еще Константину Павловичу, признаем нашим Государем Вас; поэтому Вы один можете нами повелевать, и если решимость Ваша непреклонна, мы должны ей повиноваться; ведите же нас сами к присяге». Великий Князь исполнил это желание.

Словом, все подтверждает твердую и обдуманную меру Николая Павловича к предупреждению смут, могших произойти, если бы он прямо потребовал себе присяги, обходя, таким образом, старшего брата в глазах народа, не предваренного, повторяю, своевременно о таковом событии.