Старая быль
Наш славный Владимир, наш солнышко-князь,
Победой в Херсоне венчанный,
С добычею в Киев родной возвратясь,
По буре покоился бранной;
Мир с греками сладил и брачную связь
С их юной царевною Анной.
Нескудное вено прияла сестра
От щедрого Августа-брата;
Премного он звонкого дал ей сребра,
Немало и яркого злата.
Все хвалят княгиню: красна и добра,
Разумна, знатна и богата.
И подлинно Русь не видала такой:
Как пчел по весеннему лугу
За маткой летает бесчисленный рой,
Так дочери царской в услугу
И евнухи кучей, и жены толпой
Теснятся, ревнуя друг другу.
Всем хитрым искусствам учились они,
Что любит княгиня младая:
Поют, словно птицы в дубравной тени,
И пляшут, на лютнях играя.
В дому новобрачных — веселые дни,
Подобие светлого рая.
Казны не жалеет супруг молодой,
Владимир-князь, сокол наш ясный;
Сегодня был праздник, а завтра другой,
Всё в почеть для гостьи прекрасной.
То тешит воинской варягов игрой,
Забавной и вместе ужасной;
То в рощах дремучих, при звуке рогов,
С ней ездит для ловли звериной;
То в лодке весельной: под песни гребцов,
Над быстрой днепровской пучиной
Катает, любуясь обильем брегов
И стольного града картиной.
«Да будет же праздник, всем прежним венец,-
Князь вымолвил слово златое,—
Высокие песни — отрада сердец,
Наитие неба благое;
Огнем разогреет всю душу певец,
И жизни прибавится вдвое.
Я выеду завтра с княгиней моей
За стены в широкое поле,
Где радостней слушать и петь веселей
Под небом открытым, на воле;
Туда же зову я всех добрых людей:
Тем лучше, чем будет их боле.
Довольно я добыл богатств на войне,
Стяжал от отца и от деда;
Добра не жалейте на завтрашнем дне,
И браги припасите и меда,
Чтоб сыты и пьяны все были вполне,
А с тощими что и беседа!
Пусть вещие придут и станут на суд,
И спорят: чье лучшее пенье?
Достойно и щедро воздам им за труд.
Второму певцу награжденье:
Цимискиев дар Святославу — сосуд,
Трапезы моей украшенье.
Но первый получит не то от меня,
В бою победитель счастливый,—
Персидского дам ему под верх коня:
Весь белый он с черною гривой;
Копытом из камня бьет искры огня
И носится вихрем над нивой.
Конь будет украшен черкасским седлом
И шелковой цветной уздою;
Еще дам оружье: и щит, и шелом,
Кольчугу, внизу с бахромою
И меч из булата с дамасским клеймом
И хитрой насечкой златою.
Ступайте ж, снесите ко всем по домам
От князя приветное слово;
А зов мой и к старым и к новым певцам,
Ведь старое было же ново.
И завтра, чтоб, в поле как выеду сам,
Всё к празднеству было готово».
Вот утро настало и солнце взошло,
Открылись затворы градские;
Несметное валит народа число:
И малые тут и большие,
Все в певчее поле; всех душу зажгло,
Чтоб русских не сбили чужие.
Вот выехал князь со княгиней своей,
В венце и со скиптром в деснице;
Везет их четверка прекрасных коней
Роскошно в златой колеснице,
И громкий понесся клик добрых людей
Навстречу им с поля к столице:
«Да здравствует князь со княгиней! ура!
Господь осени их святыней!
Ущедри он дом их обильем сребра
И всякой земной благостыней!
На многая лета для русских добра
Да здравствуют князь со княгиней!»
Князь ласковый отдал народу поклон
И сел, словно пастырь у стада;
И к бою певцов стал выкликивать он:
«Боянам и честь и награда!»
И вышло их двое с двух разных сторон —
Наш русский да грек из Царьграда.
Наш среднего роста и средних годов,
И красен был в юные годы,
Но младость — не радость средь бранных трудов.
Цевницу носил он в походы
И пел у огней для друзей-молодцов
Про старые веки и роды.
Высок и прелестен, как девица, грек.
Красавца в младенстве скопили;
Он плакал сначала: как слеп человек!
Ему же добро сотворили:
Спокойный, богатый устроили век
И милостью царской почтили.
И первому, гостю, наш ласковый князь
Знак подал; и с певчих дружиной
Княгине и князю до ног поклонясь,
Пред самой собранья срединой
Он сел; все замолкли, друг к другу теснясь,
И голос запел соловьиный:
«Когда б воспеть хотела ты,
Моя возлюбленная лира,
Блистающие с высоты
Светила горнего эфира,—
Средь дня в пустых бы небесах
Луны и звезд ты не искала,
Но, жизнь пия в его лучах,
Одно бы солнце воспевала.
Когда же долгом чтишь святым
Воспеть величие земное,
Прославь хоть голосом простым
Царей величие святое.
А ты, великий русский князь,
Прости, что смею пред тобою,
Отчизны славою гордясь,
Другого возносить хвалою;
Мы знаем: твой страшится слух
Тобой заслуженныя чести,
И ты для слов похвальных глух,
Один их чтя словами лести.
Дозволь же мне возвысить глас
На прославление владыки,
Щедроты льющего на нас
И на несчетные языки.
Ты делишь блеск его венца,
Причтен ты к роду Константина;
А славу кто поет отца,
Равно поет и славу сына.
Велик предмет, а глас мой слаб;
Страшусь... нет, бросим страх напрасный:
Почерпнет силу верный раб
В глазах владычицы прекрасной.
Кого же воспоет певец,
Кого, как не царей державных,
Непобедимых, православных,
Носящих скипетр и венец?
Они приняли власть от бога,
И божий образ виден в них.
Внутри священного чертога,
Слит из металлов дорогих,
Ступеньми многими украшен,
Высок, неколебим и страшен,
Поставлен Августов престол.
С него, о царь-самодержитель,
С покорством слышат твой глагол
И полководец-победитель,
И чуждыя страны посол.
У ног твоих, из звонкой меди,
Твою являющие власть,
Два льва, как алчущие снеди,
Лежат, разинув страшну пасть.
Чудесная искусства сила
Безжизненных одушевила;
И если кто в пяти шагах
От неприступного престола
Ногою смел коснуться пола,—
Они встают ему на страх,
Очами гневными вращают,
Рычат и казнью угрожают;
И зрит в душе смущенный раб,
Сколь пред царем он мал и слаб.
Но милосердие царево
Изображающий символ,
Неувядающее древо.
Склоняет ветви на престол;
Не рода древ обыкновенных,
Земными соками взращенных,
Одетых грубою корой,
Блестящих временной красой,
Чей лист зеленый, цвет душистый
На краткий миг прельщают взор,
Доколь с главы многоветвистой
Зимы рука сорвет убор.
Ввек древо царское одето
Бессмертным цветом и плодом:
Ему весь год — весна и лето.
Белейшим снега серебром
Красуясь, стебль его высоко
Возносится и, над челом
Помазанника вдруг широко
Раскинувшись, пленяет око
И равенством ветвей прямых,
И блеском листьев золотых.
На сучьях сребряных древесных
Витает стадо птиц прелестных —
Зеленых, алых, голубых
И всех цветов, очам известных,
Из камней и драгих и честных.
О диво! творческий резец
Умел создать их для забавы,
Великолепия и славы
Царя народов и сердец.
О, если бы сии пернаты
Свой жребий чувствовать могли,
Они б воспели: «Мы стократы
Счастливей прочих на земли.
К трудам их создала природа:
Что в том, что крылья их легки?
Что значит мнимая свобода,
Когда есть стрелы и силки?
Они живут в лесах и в поле,
Должны терпеть и зной, и хлад;
А мы в блаженнейшей неволе
Вкушаем множество отрад».
За что ты, небо! к ним сурово
И счастье чувствовать претишь?
Что рек я? Царь! ты скажешь слово
И мертвых жизнию даришь.
Невидимым прикосновеньем
Всеавгустейшего перста
Ты наполняешь сладким пеньем
Их вдруг отверстые уста;
И львы, рыкавшие дотоле,
Внезапно усмиряют гнев
И, кроткой покоряясь воле,
Смыкают свой несытый зев.
И подходящий в изумленьи
В царе зреть мыслит божество,
Держащее в повиновеньи
Самих бездушных вещество;
Душой, объятой страхом прежде,
Преходит к сладостной надежде,
Внимая гласу райских птиц,
И к Августа стопам священным,
В сидонский пурпур обувенным,
Главою припадает ниц».
Он кончил. Владимир в ладони плеснул.
За князем стоял воевода;
Он платом народу поспешно махнул —
И плеск раздался из народа:
Стучат и кричат, подымается гул
С земли до небесного свода.
Безмолвен и в землю потупивши взор
Наш русский певец оставался;
Он думал: что делать? идти ли на спор!
И даже бы, чай, отказался;
Но, к счастию, начал сам князь разговор,
Как будто во всем догадался:
«Я вижу, земляк, ты бы легче с мечом,
Чем с гуслями, вышел на грека;
Хоть песней и много в помине твоем,
Такой ты не вспомнишь от века.
Совет мой: признайся, что первенство в нем;
Признанье честит человека.
Награду, хоть, правда, не с ним наравне,
Но всё же получишь на славу;
За светлым Дунаем в Болгарской стране
Ты верой служил Святославу;
И кубок, добытый им в грозной войне,
Тебе назначаю по праву».
— «Дай бог тебе здравия, князь ты наш свет,
И с лепой княгиней твоею!
Премудр и премилостив твой мне совет
И с думой согласен моею:
Ни с эллином спорить охоты мне нет,
Ни петь я, как он, не умею.
Певал я о витязях смелых в боях —
Давно их зарыли в могилы;
Певал о любови и радостных днях —
Теперь не разбудишь Всемилы;
А петь о великих царях и князьях
Ума не достает, ни силы».
— «Творите ж,— князь молвил,— подарков раздел».
Тут русский взял кубок почтенный,
А грек на коня богатырского сел;
Доспех же тяжелый, военный,
Домой он отнесть и поставить велел
Опасно в кивот позлащенный.
И радостный к Киеву двинулся ход:
Владимир с супругой младою,
И много старейшин, бояр, воевод,
И эллин, блестящий красою,
И сзади весь русский крещеный народ
Усердной и шумной толпою.
Но несколько верных старинных друзей
Звал русский на хлеб-соль простую;
И княжеский кубок к веселью гостей
С вином обнесли вкруговую,
И выпили в память их юности дней,
И Храброго в память честную.
1828
