Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.

Вы здесь » Декабристы » РОДСТВЕННОЕ ОКРУЖЕНИЕ ДЕКАБРИСТОВ » Лунина-Риччи Екатерина Петровна

Лунина-Риччи Екатерина Петровна

Страница:   1 2

Сообщений 11 страница 13 из 13

11

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Лунины

Впервые представители рода Луниных появились на рязанской земле в 1514 г., когда Ивану Лунину была пожалована Василием III деревня Туралева Старорязанского стана - нынешнее село Лунино. В Родовой грамоте хранящейся в семье Луниных, а затем Полуденских сказано: «Се язъ Князь Великий Василей Иванович всея Руси пожаловали есми Ивашку Лунина сына Мечнянинова в Старой Резани своею деревнею Туралевым со всем что к той деревне потягло. И хто у него в той деревне учнет жити людей и наши наместницы Переславля Рязанскаго і их тиуни тех его людей не судят ни вчем опричь душегубства и разбоя с поличным, a ведает и судит тех своих людей Ивашко сам во всем или кому прикажет. А случится суд смесной тем его людем з городскими людми или с волостными и нашы наместницы Переславля Резанского, и их тиуни судят, а Ивашко или его приказщик с нимиж судит, а присудом делятся на полы. А кому будет чего искати на самом Ивашке или на его прикащике, ино их сужу яз Князь Великий или мой боярин введеный, Писан на Москве, лета 7 тысяч двадцать втораго, апреля 26 дня.»

Также и первый этаж ныне существующего усадебного дома были построены Михаилом Киприановичем Луниным, который подолгу жил в своём селе. M. К. Лунин родился в 1712 г., крестник Петра II го, в службу вступил в 1723 г. В ученики артиллерии, в 1730 г. переведен в Измайловский полк капралом. В 1731 г. произведен фурьером в 1733 г. каптенармусом, в 1734 г. сержантом, в 1736 г. взят к генерал-поручику Густаву Бирону в адъютанты в ранг армейского капитана. В 1738 г. пожалован в премьер-майоры; во время войны с Турками был во всех походах, участвовал во многих сражениях и на одном получил рану пулею в живот на вылет. При генералиссимусе Антоне Ульрихе был генерал-аудитор-лейтенантом; в 1742 г. пожалован в полковники и определен в адмиралтейскую коллегию прокурором; в 1753 г. пожалован в бригадиры и определен в комерц-коллегию вице-президентом; в 1760 г. пожалован в действительные статские советники и назначен президентом вотчинной коллегии; в 1761 г. пожалован орденом св. Анны; в 1765 г. пожалован в тайные советники и, по именному повелению, присутствуя в Межевой экспедиции сената, сочинял межевую инструкцию; в 1767 г. для сочинения проекта нового уложения был выбран депутатом от вотчинной коллегии, а от большего депутатского собрания был баллотирован членом комиссии о имениях.Михаил Киприянович Лунин был женат на дочери действительнаго тайнаго советника Ивана Ивановича Неплюева, Анне Ивановне. Он скончался в Москве 22-го сентября 1776 года, а погребен в церкви в своем имении Рязанской губернии, Спасскаго уезда в селе Богородском.

После того как Екатерина II утвердила тайным советником, сенатором и президентом Вотчинной коллегии. Михаил Киприанович сделался «человеком достаточным» даже по понятиям графа Шереметева, который и обладателей 5000 душ называл мелкопоместными, «удивляясь от чистого сердца, каким образом они могут жить». Кстати говоря, именно в честь этого человека и был назван его внук – будущий декабрист М.С. Лунин. Михаил Киприанович оставил пятерым сыновьям крупное состояние. Родовое гнездо, Лунино (оно же Богородицкое), а также Задубровье и Старая Рязань, достались по разделу старшему сыну Александру Михайловичу (1745 - 1816). Как уже отмечалось крестнику Петра Третьего.

Начав служение отечеству на военной службе, он вышел в отставку в чине генерал-майора. Впоследствии он становится губернатором и управляет Полоцкой губернией (1758-1780), во времена Александра Первого является московским сенатором. Помимо этого Александр Михайлович принадлежал к масонам, занимая в братстве должность помощника московского Капитула Восьмой Провинции. По делам ложи жизнь сводила его с разными людьми, начиная от фаворита Потёмкина до загадочного графа Калеостро, его имя фигурирует в мемуарах Казановы. Любопытно, что Александр Михайлович оставил после себя мемуары, доведя описываемые в них события до 1912 года. Тот период, когда имение в селе Лунино принадлежало Александру, характеризуется бурным строительством. К оставленному отцом одноэтажному домику он пристраивает второй этаж и портик с колоннадой.

К церкви пристраивается придел в честь архистратига Михаила, в память о покойном отце. После смерти А.М. Лунина его имение переходит к его сыну Николаю Шталмейстеру Императорского двора, члену комитета государственного конезаводства. Николай Александрович (1790-1848) являлся одним из последних владельцев Лунинского имения. Вероятнее всего, кто- то из его наследников продал Лунинскую усадьбу, однако это был не Николай Александрович, так как после смерти он был похоронен в селе Лунино, хотя свой смертный час встретил он в Царском селе. Любопытно, что его двоюродный брат Михаил Сергеевич, декабрист, узнаем мы из биографии Николая Александровича, завещал все своё имущество ему, в том числе важной составляющей этого завещания являлось условие полного освобождения крепостных. Однако этому завещанию было не суждено вступить в силу по инициативе графа Уварова (мужа родной сестры Михаила Сергеевича Екатерины), который отсудил наследство в пользу жены. Вернувшись немного назад во времени, вспомним другого наследника Михаила Киприяновича - Петра, брата Александра.

Петра Михайловича Лунина можно по достоинству назвать одним из интереснейших людей в истории нашего района. По завещанию от отца ему досталось имение в селе Желудёво, в котором он на свои средства строит существующую до наших дней церковь и небольшой усадебный дом. Помимо этого ему же принадлежал дом в Москве, расположенный недалеко от Никитских ворот (Ныне музей искусства востока). Свою жизнь Пётр Михайлович посвятил военной карьере. Еще, будучи капитаном - поручиком Лейб-гвардии Преображенского полка, в ходе русско-турецкой войны он был награжден орденом святого Георгия. Хочется привести выдержку из наградного листа: «За мужество, оказанное при походе на Тульчу 19 июня 1771 года, взойдением с авангардом на неприятельскую батарею с двух сторон приступом, переколол бывших там турок и взял 4 пушки. Также и за храбрость, которою поощрил подчиненных при занятии ретреншамента и отбитии толпы янычар». Впоследствии Пётр Михалович принимал участие во множестве баталий, в том числе и в усмирении восстания Емельяна Пугачёва. Около церкви села Желудёва долгие годы лежала могильная плита кого-то из близких соратников Петра Михайловича, надпись на которой, гласила: «Убит окаянным разбойником Емелькой Пугачёвым». Правда, с усмирениями пугачёвского восстания была связана и казусная страница в биографии Петра Михайловича.

В 1774 году Гвардии капитан Петр Михайлович Лунин на пути из Москвы в Петербург встретился с князем Лобановым, родственником графа Петра Ивановича Панина, посланным от него с известием о взятии Пугачева. На ночлеге в Новгороде Лобанов рассказал о этом Лунину, который в ту же ночь наскоро ускакал в Петербург и прямо явился к князю Потемкину с уведомлением; Потёмкин немедленно доложил об этом императрице, которая была крайне встревожена успехами Пугачева. В ту же минуту Лунину был объявлен чин полковника. Через некоторое время приезжает Лобанов с официальными донесениями. Но, когда Лунин был потребован к ответу (за своё усердие), он лишь сказал, что, услышав столь приятное к спокойствию императрицы известие, не мог воздержаться, чтобы не сообщить оного. На что государыня сказала: «Что сделано, того не поворотишь». И чин был П.М.Лунину оставлен. Впрочем, казусов в Жизни Петра Михайловича было предостаточно. При жизни и даже после его смерти ходило про него великое множество анекдотов, основанных на реальных событиях из его жизни, так, например, однажды на одном из приемов его повар, француз, вызвал на дуэль князя П.С. Голицына, нелестно отзывающегося о французском императоре, и дело чуть не кончилось кровопролитием.

Однако, будучи немолодым, когда наша армия сдавала Москву французам в 1812 году, он покидал её одним из последних. Петр Лунин пишет к П. И. Арбеневу (18 сентября 1812гг): «В день входа неприятеля главнокомандующим и губернатором распущены были и отворены остроги находящимся в оных преступникам, они, а не французы, грабят и жгут наши дома, что и по сие время продолжается.» Супругу Петра Михайловича звали Евдокия Сергеевна ,после смерти мужа ей досталось огромное состояние, которое, впрочем, быстро закончилось, в результате чего она была вынуждена продать дом на Никитском бульваре, почти ничего не оставив своей дочери Екатерине, рассказом о которой мы продолжим наше повествование.

Екатерина Петровна Лунина родилась в 1787 году и была единственной дочерью Петра Михайловича и Евдокии Сергеевны Луниных. Она была музыкально одаренным ребенком, обладала прекрасным голосом, играла на клавесине, арфе и даже пробовала себя в роли композитора. Екатерина Лунина много путешествовала с матерью, была во Франции и Германии. В Париже, в салоне королевы Гортензии, она имела такой успех, что Наполеон просил ее петь в дружеском кружке, в Тюльери. Этого было достаточно, чтобы имя ее сделалось знаменитым. Со временем она поступает в Болонскую филармоническую академию (Италия) и получает в 1809 году звание первоклассной певицы и высшую награду того времени - лавровый венок. Лунина была светской «львицей» Она не была красавицей.

Жила в Петербурге в нижнем этаже дома князя Гагарина на Дворцовой набережной. Рассказывали, что однажды рано утром император, совершая свою любимую прогулку по набережной, увидел, что кто-то вылезал из окна нижнего этажа. Потом через обер-полицмейстера он послал сказать хозяйке квартиры, чтобы она остерегалась, потому что ночью к ней могут влезть и похитить все, что у ней есть драгоценного. У Луниной были живы отец и мать, но в петербургском обществе говорили: салон Луниной. В 1820 году (ей было 33 года) она знакомится с красавцем итальянцем, камерным певцом Миньяно Риччи. Риччи был граф, но из обедневшего рода. Вернувшись в Россию, чета Риччи поселилась на Никитском бульваре (ныне Музей народов Востока). В салоне Луниной бывали выдающиеся люди того времени, Крылов одной из первых читал ей свои басни, а Пушкин лично был знаком с ее мужем Миньяно, который перевел на итальянский язык стихотворения «Демон» и «Пророк».

После отъезда на Родину он продолжал переписку с Александром Сергеевичем. Сохранилось два письма Риччи за 1828 год Пушкину. В одном из них мы читаем: «Вы… оказываете честь своей дружбой Вашему переводчику и, прежде всего, истинному почитателю Вашего гения». В одном из писем Пушкин писал: «Еду сегодня в концерт великолепной, необыкновенной певицы Екатерины Петровны Луниной». Ее голос, хоть и не сильный, поражал всех своей мягкостью и теплотой, иногда она пела дуэтом со своим мужем. В дни лунинских концертов Никитский бульвар был заполнен экипажами, а когда чета давала концерт в Петербурге, была забита вся Мойка. Однажды на балу ее кавалер А.И.Тургенев, бывший директором департамента духовных дел, нечаянно уронил ее. Пушкин тотчас написал эпиграмму:

На свадьбах и в Библейском зале,
Среди веселий и забот,
Роняешь Лунину на бале,
Подъемлешь трепетных сирот.

В 1828 году брак Луниной с графом Риччи распался, и Риччи уезжает домой в Италию. Расставание с мужем Екатерина Петровна тяжело переживала, в особенности из-за того, что детей у неё не было, поэтому она взяла на воспитание дочь своего двоюродного брата Павла Александровича Нащекина Лизоньку. Благодаря ей, девочка получила прекрасное воспитание и образование: изучала языки, музыку, литературу. Собрала большую библиотеку. В воспитании дочери ей помогала компаньонка Евдокия Михайловна Смольянинова. Но время шло неумолимо быстро, отец давно умер, и хотя Евдокия Семеновна жила с дочерью то в Москве, то в Петербурге, материальное положение пошатнулось, дом на Никитском бульваре был продан, а сама Евдокия Семеновна переехала к своим дальним родственникам князьям Голицыным в имение Раменское, где и умерла в 1847 году.

Лунина продолжала петь, но голос был уже слабым и порой срывался до неприятного визга, это привело к тому, что в 1840-х годах они проживали в Москве в большой бедности, и как утверждали злые языки, к этому ее привела страсть к пению. Через некоторое время Лунина с Лизонькой и компаньонкой переезжают к матери в Раменское. Лунина сразу же организовала свой салон для местной интеллигенции, пользовалась уважением и вниманием. Именно в Раменском ее дочка Лизонька нашла свое счастье, выйдя в 16 лет замуж за молодого технолога фабрики Малютина Федора Михайловича Дмитриева. Против этого брака были многие: во-первых, разница в летах, а главное разный уровень воспитания и восприятия мира. Лизонька была натурой возвышенной, утонченной, воспитанной на литературе и музыке, а Дмитриев был технарь, практик, ему было не до возвышенного, надо было работать и противостоять завистникам, и только Лунина увидела в этом браке счастливое знамение, только она сказала последнее слово в защиту молодых.

Она убедила всех, что лучше, чем Лизонька, жены для Феденьки не найти, и она не ошиблась. Лиза Нащекина стала не только верной женой, преданной помощницей, но и матерью 7 детей. А Екатерина Петровна осталась жить с Дмитриевыми и растить своих внуков, которые звали ее «бабушкой-графиней». Умерла Лунина в возрасте 99 лет в 1886 году. И была похоронена на старом кладбище (бывшая территория комбината «Красное Знамя»), там, где покоилась ее мать. На могиле была сооружена маленькая часовенка. Когда фабрика расширялась, старое кладбище было перенесено ближе к деревне Дергаево, туда же в 1912 году была перенесена и часовенка, где-то в 1940-х годах она совсем обветшала и разрушилась, единственное, что осталось, надгробная плита.В 1828 году брак Луниной с графом Риччи распался, и Риччи уезжает домой в Италию. Расставание с мужем Екатерина Петровна тяжело переживала, в особенности из-за того, что детей у неё не было, поэтому она взяла на воспитание дочь своего двоюродного брата Павла Александровича Нащекина Лизоньку. Благодаря ей, девочка получила прекрасное воспитание и образование: изучала языки, музыку, литературу. Собрала большую библиотеку.

В воспитании дочери ей помогала компаньонка Евдокия Михайловна Смольянинова. Но время шло неумолимо быстро, отец давно умер, и хотя Евдокия Семеновна жила с дочерью то в Москве, то в Петербурге, материальное положение пошатнулось, дом на Никитском бульваре был продан, а сама Евдокия Семеновна переехала к своим дальним родственникам князьям Голицыным в имение Раменское, где и умерла в 1847 году. Лунина продолжала петь, но голос был уже слабым и порой срывался до неприятного визга, это привело к тому, что в 1840-х годах они проживали в Москве в большой бедности, и как утверждали злые языки, к этому ее привела страсть к пению. Через некоторое время Лунина с Лизонькой и компаньонкой переезжают к матери в Раменское. Лунина сразу же организовала свой салон для местной интеллигенции, пользовалась уважением и вниманием. Именно в Раменском ее дочка Лизонька нашла свое счастье, выйдя в 16 лет замуж за молодого технолога фабрики Малютина Федора Михайловича Дмитриева.

Против этого брака были многие: во-первых, разница в летах, а главное разный уровень воспитания и восприятия мира. Лизонька была натурой возвышенной, утонченной, воспитанной на литературе и музыке, а Дмитриев был технарь, практик, ему было не до возвышенного, надо было работать и противостоять завистникам, и только Лунина увидела в этом браке счастливое знамение, только она сказала последнее слово в защиту молодых. Она убедила всех, что лучше, чем Лизонька, жены для Феденьки не найти, и она не ошиблась. Лиза Нащекина стала не только верной женой, преданной помощницей, но и матерью 7 детей. А Екатерина Петровна осталась жить с Дмитриевыми и растить своих внуков, которые звали ее «бабушкой-графиней». Умерла Лунина в возрасте 99 лет в 1886 году. И была похоронена на старом кладбище (бывшая территория комбината «Красное Знамя»), там, где покоилась ее мать. На могиле была сооружена маленькая часовенка. Когда фабрика расширялась, старое кладбище было перенесено ближе к деревне Дергаево, туда же в 1912 году была перенесена и часовенка, где-то в 1940-х годах она совсем обветшала и разрушилась, единственное, что осталось, надгробная плита.

12

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

О. Г. БАЗАНКУР

ПЕРЕВОДЧИК ПУШКИНА — РИЧЧИ

Граф Миньято Риччи1 и жена его Екатерина Петровна, урожденная Лунина, были современниками и светскими знакомыми Пушкина в Москве в 1826—1828 годы.

425

О них в исследовательской литературе до сих пор сказано мало,2 а между тем они — весьма яркие и своеобразные представители пушкинского окружения в московский период его жизни. Пушкин познакомился с ними в доме княгини Зинаиды Александровны Волконской вскоре по возвращении своем в Москву осенью 1826 г. Семья Луниных, из которой вышла Е. П. Риччи, принадлежала к богатому русскому дворянству,3 состояние

426

их оценивалось не менее двух миллионов рублей.1 Е П. Лунина, прожившая долгую, почти столетнюю (1787—1886), обильную впечатлениями жизнь, имела выдающиеся музыкальные способности, играла на арфе и клавесине, прекрасно пела, сама композиторствовала, что видно из нот, после нее оставшихся.

Лунины много раз и подолгу живали за границей — в Вене, Париже, где Лунина-дочь выступала в интимном кругу королевы Гортензии, а также в Тюльери при дворе Наполеона.2 В одну из таких поездок Е. П. Лунина вышла в Риме замуж (ок. 1817 г.) за графа Риччи, после чего они вернулись в Россию и поселились в Москве, в собственном доме Луниных на Никитском бульваре.3

В селе Раменском Московской обл., где жила и умерла Е. П. Риччи-Лунина, в семье ее родственников в 1917 г. я видела портреты ее и мужа ее графа Миньято Риччи.4 По костюмам они могут быть отнесены к 20-м годам XIX в. Е. П. Риччи-Лунина изображена женщиной лет 35—40. На ней темнозеленое бархатное платье с золотой вышивкой. На голове тюрбан из пестрой ткани, перевитой красным. На лбу — крупная фероньерка — изумруд в оправе из жемчуга. Левым локтем опирается о камень с наброшенной на него красной тканью. М. Риччи — красивый молодой человек, с каштановыми волосами, лет 26, в синем фраке со светлыми пуговицами. На нем желтый жилет и белый шейный платок.

И внешность изображенных лиц и соотношение их возрастов совпадают с описанием Риччи их современниками.5

Имя Луниной было небезызвестно Пушкину еще в ранней его молодости. В послании А. И. Тургеневу (ок. 1817 г.) Пушкин намекает на какой-то юмористический бальный эпизод, героями которого являлись Тургенев и Лунина:

На свадьбах и в Библейской зале,
Среди веселий и забот
Роняешь Лунину на бале,
Подъемлешь трепетных сирот...6

Поселившись в 20-х годах в Москве, супруги Риччи зажили широкой светской жизнью, выезжая, выступая в концертах, принимая у себя. Риччи, как певец, поэт

427

и композитор, всё более входит в моду в Москве. А. Я. Булгаков не раз с восхищением вспоминает о том художественном наслаждении, которое испытывал от пения обоих супругов.1

В рукописных нотах, оставшихся после графини Риччи,2 сохранился любопытный романс „Le Départ du cosaque“ со словами в итальянском переводе графа Риччи. Вот один из куплетов:

Pensa, Milenkoi
Quanto t’amai,
Sacrificai
Tutto per te,
Pensa que solo
Per te respiro,
L’aura que spiro
Nulla е per me.3

„Слышно было что графиня Риччи славилась когда-то певицей из аматерок первого разряда, но в мое время она была далеко не молода и артистическая звезда ее померкла. Голос, хотя еще обширный, высказывался визгливостью и был не всегда верной интонации. Граф Риччи, 10-ю, если не более, годами моложе своей жены, был флорентиец без всякого состояния. Певал он с большим вкусом и методом, но басовый голос его был не силён, отчего нельзя ему было пускаться на сцену. Был он превосходный комнатный певец и особенно хорошо певал французские своего сочинения романсы“.4 — Так характеризует М. Бутурлин чету Риччи ок. 1824 г. Такими и застал их Пушкин в Москве, где в доме кн. Волконской и состоялось их знакомство с Пушкиным.

По семейным преданиям, Пушкин графине не нравился. На вопросы о Пушкине, она отзывалась всегда коротко и сухо: „резкий был человек“.5

Знакомство М. Риччи с Пушкиным, дружба с Соболевским, с Шевыревым — от роли „салонного поэта“ направили его на более серьезную литературную работу.

В июле 1828 г. в „Московском Вестнике“ было напечатано стихотворение Риччи „Лотос“, переведенное с итальянского С. П. Шевыревым и с примечанием от редакции: „Подлинник написан графом Риччи. Кстати, известим наших читателей, что граф Риччи, с успехом занимающийся итальянской словесностью, посвящает досуги свои переводам образцовых песен русских. Дабы познакомить Италию с произведениями нашего родного севера, он намерен издать Русскую антологию на итальянском языке. Многие пьесы переведены им весьма удачно, а именно: «На смерть кн. Мещерского» соч. Державина, «Светлана» Жуковского, «Демон» и «Пророк» Пушкина. Переводчик умел сочетать удивительную близость к подлиннику с изяществом выражения“.6

Повидимому, эта антология так и не увидала света, но что Риччи серьезно обдумывал ее содержание и готовился к ее осуществлению — можно усмотреть и из писем его к Пушкину в мае 1828 г., опубликованных П. Е Щеголевым.7

С первым своим письмом Пушкину Риччи посылает сделанный им перевод пушкинского „Демона“ и просит разрешения „перевести несколько отрывков из „Бориса Годунова“ и „указать на те вещи, которые вы желали бы видеть переведенными на наш язык“, а также просит Пушкина высказать свое мнение о его работах.

Ответного письма Пушкина мы пока не знаем (возможно, что оно имеется в Италии, в Риме, где по выезде из России жил Риччи, или во Флоренции, откуда он был родом и где жили его родные, если только сохранился его архив после его смерти),

428

но из ответного письма Риччи видно, как письмо Пушкина (хотя Пушкин и уклонился от присылки „Бориса Годунова“) глубоко на него подействовало, насколько оно ободрило его и придало энергии для дальнейшей работы.

„Как благодарен я Вам, господин Пушкин, за любезное и поистине лестное письмо, которое вы мне написали. Вы прочли мои стихи глазами человека большого таланта, который всегда бывает филантропом и ищет всегда и во всем хорошую сторону. Иначе судить вы и не могли...“ Письмо заканчивается настоящим гимном Пушкину: „Вы же, новый Оссиан, будете с копьем и лирой в руках воспевать славу и сражения... а уж во всяком случае почерпать новое вдохновение и увеличивать блеск, которым вы уже украсили русскую поэзию...“1 В письме имеется примечание по поводу посылаемого нового перевода Риччи — „Пророк“ Пушкина, которое опять заканчивается восторженно: „Однако ваше мнение об этом, как и об остальных частях перевода, чем откровеннее оно будет выражено, тем более докажет мне, что вы обратили на него некоторое внимание и что вы дарите своей лестной дружбой вашего переводчика и прежде всего истинного поклонника вашего таланта, который над прочими парит орлиным полетом“.

Возможно, что граф Риччи, под влиянием Пушкина и его кружка, выработался бы в известную величину в переводной литературе, если бы судьба его так неожиданно и круто не сломалась.

Осенью 1828 г. он разошелся с женою и 18 октября вместе с Соболевским уехал в Италию,2 поселившись в Риме, куда в начале 1829 г. уехала и З. Волконская с сестрой М. А. Власовой,3 своим сыном и гувернером сына С. П. Шевыревым. Близость Риччи к дому Волконской продолжалась всю его жизнь.

Очевидно, под влиянием ходивших в светском обществе слухов о Риччи и Волконской, Пушкин пишет Вяземскому из Петербурга в январе 1829 г.: „С моей стороны я от роутов в восхищении и отдыхаю от проклятых обедов Зинаиды (Дай ей бог ни дна ни покрышки, т. е. ни Италии, ни графа Риччи!)“4

Действительно, по многочисленным письмам З. Волконской и М. Власовой к Шевыреву за период 1831—1854 гг., наполненных постоянными и самыми нежными упоминаниями и отзывами о Риччи, видно, как эта близость Риччи к дому Волконской продолжалась всю его жизнь. По этим письмам год за годом можно проследить его жизнь в Италии, знакомство с Гоголем, теплое участие в болезни друга Гоголя — Иосифа Виельгорского, различные события в жизни родных Риччи, наконец, привязанность к нему не только З. Волконской, но и ее сына, и сестры Власовой, и всех близких к ней лиц.

Первое время Риччи не бросает своих литературных опытов. А. И. Тургенев в письме из Неаполя 12 марта 1833 г. упоминает о стихотворении Риччи, воспевающем „сию обитель (Монастырь Монте Кассино) и установителя оной св. Бенедикта“.5 Затем в одном из своих писем, в 1835 или 1836 г. к Шевыреву6 З. Волконская говорит: „вы найдете здесь две хорошеньких пьесы, очень изящных и неизданных, по поводу будущего принятия монашества молодою Вителлески, которые дорогой граф мне показал“. В письме другою рукою вписаны два стихотворения, автор одного из них, по указанию Волконской — Тасс, другого — Риччи. Однако с годами и эти скудные упоминания

429

о творческой работе Риччи делаются всё реже и наконец исчезают совершенно. Одной из причин тому несомненно была его тяжкая болезнь.

Уже с 1835 г. в письмах и Волконской, и Власовой проскальзывают намеки на какую-то серьезную болезнь глаз, которая постигала Риччи, по временам хотя и поддаваясь лечению, но которая в конце концов поразила его слепотой: „Я обедаю на вилле, — пишет З. Волконская 21 августа 1835 г., — Миньято, который из-за своих бедных глаз вернулся вчера на Isola di papa, придет завтра ко мне обедать, а вечером придут туда друзья...“1

В архиве Шевырева имеется неопубликованное письмо на итальянском языке от 18 декабря 1860 г. с подписью Miniato Ricci, в котором подробно говорится о несчастии, постигшем писавшего.2 Это письмо, проникнутое грустью, делает понятным, почему он, свершив так мало, рано отстал от активной творческой жизни.

Сноски

Сноски к стр. 425

1 В сборнике „Литературное наследство“ (№ 16—18, 1934) в статье П. Щеголева „Пушкин и граф Риччи“, на стр. 566 граф Риччи неправильно назван „К. Риччи“. В действительности литера „К“, значащаяся под письмом Риччи к Пушкину, есть первая буква слова Comte (граф). По материалам рукописного отделения Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина мне удалось установить его имя: Миньято. См. Архив С. П. Шевырева, письмо Риччи к Шевыреву от 18 декабря 1860 г. с подписью Miniato Ricci, там же цитируемые впервые письма 3. Волконской и сестры ее М. А. Власовой к С. П. Шевыреву.

2 Пушкин. „Письма“, т. II, под ред. Б. Л. Модзалевского, М., 1928, стр. 330, прим. 288.

3 К началу XIX в. существовало три родственных ветви Луниных: 1) Петр Михайлович Лунин, генерал-лейтенант (1759—1822), женатый на Авдотье Семеновне Хвостовой (1760—1847), имевший единственную дочь Екатерину, в замужестве за графом Риччи (Остафьевский архив, т. III, стр. 388). 2) Сергей Михайлович Лунин (ум. 16 февраля 1817 г.), женат на Федосье Никитишне Муравьевой, отец декабриста Михаила Лунина и Екатерины, в замужестве за Фед. Александр. Уваровым. 3) Александр Михайлович Лунин (1745—1810), сенатор, женатый на Варваре Николаевне Щепотьевой (ум. 1812 г.). Таким образом жена Риччи — Е. П. Лунина и декабрист Михаил Сергеевич Лунин были двоюродные брат и сестра. Со стороны матери, Авдотьи Семеновны, урожд. Хвостовой, имелась не менее многочисленная родня, сестры матери: Прасковья Семеновна, в замужестве Окулова (1772—1864), Вера Семеновна, в замужестве Нащокина, и брат, Дмитрий Семенович, женатый на писательнице А. П. Херасковой. Лунины с З. А. Волконской, урожд. княжной Белосельской, были тоже в какой-то степени родства, о чем вспоминает М. Д. Бутурлин: „Я впервые выступил на сцену... с кн. З. Волконской, с родственницей ее, графиней Риччи, примадонной, урожд. Луниной...“ („Русский Архив“, 1897, кн. II, стр. 177).

Сноски к стр. 426

1 „Русский Архив“, 1901, кн. I, стр. 417. А. Булгаков, „Переписка“, 5 июня 1822 г. „До решения дела на всё их (Луниных) имение, стоющее более 2 миллионов, наложено запрещение“.

2 Из устных семейных рассказов родственников Риччи.

3 Теперь — дом под 12а. Построен выдающимся московским архитектором Доменико Жилярди в стиле ампир. Внешность дома сохранилась. В настоящее время в нем помещается Клуб ЦК союза шоферов им. т. Садовского, в просторечии „Автомобильный клуб“.

4 С портретов этих тогда же, в 1917 г., для меня были сделаны хранящиеся у меня фотографии, так же как и с той комнаты, где сохранялась вся обстановка Е. П. Риччи с развешанными по стенам портретами Е. П. и М. Риччи и ее матери Авдотьи Семеновны Луниной. Портреты обоих Риччи — парные; размеры — 36 × 31 см, написаны маслом. На портрете М. Риччи в левом углу внизу, с трудом можно разобрать буквы N и М, или W. В семье имелся еще портрет Е. П. Луниной-Риччи, бо́льшего размера, 71 × 89 см, маслом, на котором она много моложе, в белом платье, с лирой в руках.

5 На юбилейной выставке Пушкина в Москве в 1937 г. были выставлены еще портреты: Е. П. Риччи, маслом на холсте, 28 × 22 см, работы Лагрене 1820 г., поколенный, 3/4 влево, и М. Риччи — поясная миниатюра на кости, 3/4 влево, акварель 6.2 × 5 см, в бронзовой овальной раме, 1822 г., без имени мастера.

6 Эти строки Пушкина С. Гессен в книге „Декабрист Лунин“ (Л., 1929, стр. 22) отнес к Екатерине Сергеевне Луниной-Уваровой, сестре декабриста М. С. Лунина и двоюродной сестре Ек. Петр. Луниной (то же в изд. „Academia“, 1936, т. I, стр. 685). Вряд ли это правильно. Стихотворение написано ок. 1817 г., а Ек. Серг. была замужем за Ф. С. Уваровым уже с 1814 г., тогда как Екат. Петр. Лунина в 1817 г. носила еще свою девичью фамилию и строки Пушкина должны относиться именно к ней.

Сноски к стр. 427

1 „Русский Архив“, 1900, кн. III, стр. 571, 573. Переписка А. Я. Булгакова, 1901, кн. I, стр. 48.

2 В 1917 г. хранились у родственников Е. П. Риччи, в с. Раменском.

3 Перевод: „Подумай, миленький, как полюбила я тебя, всем пожертвовала ради тебя. Подумай, что только о тебе вздыхаю, воздух, который вдыхаю — ничто для меня“.

4 М. Д. Бутурлин. „Воспоминания“. „Русский Архив“, 1897, кн. II, стр. 177.

5 Из устных семейных рассказов об Е. П. Риччи.

6 „Московский Вестник“, 1828, № 14, июль.

7 „Пушкин и граф Риччи“. „Литературное наследство“, № 16—18, М., 1934. стр. 562—568.

Сноски к стр. 428

1 Курсив здесь и ниже мой. О. Б.

2 Дневник Соболевского (18 октября 1828 г.): „Я выехал из Москвы плотно поужинав у Яра в 3 ч. поутру, в сопровождении Риччи и Бонелли“ (А. Виноградов. „Письма Мериме к Соболевскому“, М., 1928, стр. 17).

3 Мария Александровна Власова, урожд. кн. Белосельская, вдова известного московского коллекционера, Александра Сергеевича Власова. Умерла в Риме в 1857 г., погребена в церкви св. Викентия на площади Треви.

4 Пушкин, „Полное собрание сочинений“ изд. Academia-Гихл, т. VI, 1938, стр. 198.

5 Архив братьев Тургеневых, вып. 6, Пгр., 1921, стр. 275.

6 Письмо от 13 июня, без года, за № 109 (Архив Шевырева). Речь идет о пострижении в монашество племянницы Риччи — 18-летней девушки, Мариэтты Вителлески.

Сноски к стр. 429

1 Архив Шевырева. З. Волконская, 21 августа 1835 г.

2 Отдельные выражения несколько напоминают стиль писем Риччи к Пушкину.

13

  • Автор: AWL
  • Site Admin
  • AWL
  • Зарегистрирован: 12-12-2010
  • Сообщений: 45633

Лиры на фасаде

Московские шедевры Доменико Джилярди

https://img-fotki.yandex.ru/get/985135/199368979.179/0_26de9b_bcfe15e1_XXXL.jpg

Главный дом усадьбы Луниных. ...Три здания в стиле ампир под одним номером 12а на Никитском бульваре называют по имени первых владельцев “Домом Луниных”. На главном из них растянулась колоннада коринфского стиля. Парадокс: парадная дверь особняка, шедевра искусства Запада, ведет в Музей Востока. В центре усадьбы — три этажа. В бельэтаже, анфиладе парадных зал и гостиных устраивались приемы, балы. В верхних комнатах жила семья, не отличавшаяся многолюдьем. На правом флигеле портик и колоннада ионического стиля. На левом одноэтажном — ни портика, ни колоннады, но и без них он хорош, как любое сооружение в стиле классицизма, будь то дворец или казарма...

Фасады московских строений после пожара 1812 года украшались лепниной со знаками воинской доблести в память о победе над Наполеоном. На “Доме Луниных” нет ни щитов, ни шлемов, а есть древнегреческая лира, символ поэзии, та которую Пушкин помянул в “Памятнике”: “И долго буду тем любезен я народу,/Что чувства добрые я лирой пробуждал”. И Некрасова она вдохновляла: “Я лиру посвятил народу своему”.   

На стенах главного дома я насчитал 32 лиры — они белеют на фасаде, торцах и чернеют на ажурном чугунном балконе. На фасаде двухэтажного флигеля за колоннадой просматривается барельеф, где танцуют древние греки.

Почему дом декорирован лирами?

Их заказал, по всей вероятности, хозяин — богатый помещик, владевший тысячей крепостных, генерал-лейтенант на покое Петр Михайлович Лунин, когда на пепелище решил перестроить московскую усадьбу. Генерал в высшем обществе слыл острословом, склонным к выходкам на грани приличия. Михаил Пыляев, коллекционер исторических курьезов, в “Замечательных чудаках и оригиналах” посвятил ему и его родственникам очерк “Странности семейства Луниных”. Называет генерала “падким на разные ордена, которыми, впрочем, сам себя жаловал”.

Так, после долгого пребывания за границей вернувшийся в Москву Петр Михайлович явился на званый обед к приятелю, генерал-губернатору Москвы князю Голицыну, в странном виде. Кто-то из гостей обратил внимание, что у Лунина на платье выделяется пряжка со “звездами всех российских орденов, не исключая и георгиевской”, дававшейся за геройство в бою.

— Чем это ты себя, любезнейший, разукрасил? — спросил добродушный князь с улыбкой, разглядывая в лорнет звезды.

— Ах, это дурак Николашка, камердинер мой, все это мне пришпилил.

— Хорошо, — сказал князь. — Но все же лучше снять…

Другой эпизод насмешил Василия Львовича, дядю Пушкина, в театре, о чем он не преминул сообщить в письме закадычному другу, князю и поэту Петру Вяземскому: “Старик Петр Михайлович Лунин восхищался музыкою, декорациями, балетом и кричал: “C'est comme а Paris! Bravo! Mr. Maikoff! Bravo!” — “Это как в Париже! Браво! Господин Майков! Браво!” (франц.). Я хохотал от чистого сердца”.

Случай трагический, а не комический произошел, когда отец захотел убедиться в искренности дочерней любви и прислал в дом слугу с вестью, что внезапно умер. Отчего у беременной дочери произошел выкидыш.

Дочь генерала Екатерина, не будучи красавицей, слыла, однако, светской львицей. Под жаркие аплодисменты в салонах Санкт-Петербурга и Москвы пела, обладая дивным голосом. В Париже, до нашествия французов на Россию, как пишет Михаил Пыляев, “в салоне королевы Гортензии она имела такой успех, что Наполеон просил ее петь в дружеском кругу в Тюильри”.

Вокалу Екатерина училась в Милане, центре мирового оперного искусства, там познакомилась с поэтом и певцом — графом Миньято Риччи. Он был на пять лет моложе, что не помешало браку вокалистов. В Большом зале дома под расписным сводом с образом Фортуны устраивались концерты, о которых говорили в Москве.

Лиры на фасаде — память о дочери хозяина усадьбы Екатерине Петровне Риччи, музыкальных вечерах, устраиваемых в доме, открывшемся перед гостями в 1822 году.
Очевидно, на первый бал пригласили Доменико Джилярди, архитектора усадьбы, ставшей самой красивой на Никитском бульваре. По его эскизу расписали своды образами античных богов, Славы и Фортуны. Ему тогда было 33 года. Известность и удача достались в молодости. Красивого итальянца принимали в лучших домах Москвы.

К тому времени Дементий Иванович, как стали звать Джилярди, успел прославиться, занять престижную должность в Комиссии по строению Москвы. Всем на радость он восстановил сгоревшее здание Московского университета, построенное великим Матвеем Казаковым в стиле классицизма. В пожаре погибли актовый зал, музей и библиотека.

Но видимый нами охряный фасад старого здания Московского университета на Моховой, белеющая колоннада в дорическом стиле, актовый зал под куполом с Аполлоном и музами на сводах, недавно реставрированные, стали такими, какими их создал Джилярди. Он, как считают искусствоведы, придал зданию имперский стиль ампир, “более торжественный, полный героического пафоса облик”. С этой работы, высоко оцененной современниками, началась счастливая жизнь итальянца в России.

…В актовый зал, расписанный по эскизам Джилярди, видавший всех великих, начиная с Пушкина, кончая Лениным, я попал, как только сошел с поезда на Курском вокзале. Пришел с чемоданом подавать заявление о приеме на манившее провинциала отделение журналистики филологического факультета. Под куполом в плену колоннад размещались столы приемных комиссий всех факультетов.

Не лекции косноязычных отставных редакторов партийных газет, а стены, где витал дух классиков, амфитеатры, где выступали недобитые, старого закала профессора, такие как Радциг, оплакивавший на лекциях муки героев Эллады, вдохновляли с утра до поздней ночи просиживать в читальном зале, рваться с заочного отделения на дневное.

Мне нравилась планировка XVIII века — в масштабе человека. Все было рядом, под одной крышей: факультеты филологов, философов, историков, где училась Светлана Сталина, пустовавший старинный музей, две переполненные всегда столовые, пахнувшие кислыми щами. За узкими окнами той, что в полуподвале выходила окнами на Моховую улицу, виднелись зубчатые стены недоступного Кремля, где царил Сталин, волновавший воображение своей близостью.

В правом крыле находился кабинет ректора, над ним этажом выше главенствовал партком МГУ. Туда ходил за правдой. Там машинистка попросила продиктовать ей написанную от руки автобиографию будущего ректора академика Петровского. Из нее узнал, что он беспартийный. То была, между выборами в Верховный Совет СССР, одна из демонстраций единства “блока коммунистов и беспартийных”.

К Ивану Георгиевичу ходил безуспешно не раз. Это было очень просто: никакой охраны, предварительной записи, помощников, заместителей. Надо было терпеливо дождаться внезапного появления ректора, и тогда всех, кто его ждал часами в приемной, он запускал в кабинет. Каждого выслушивал при всех, одним сразу отказывал, у других принимал заявления, чтобы, выяснив мнение факультета, принять решение.

Храню свое заявление о переводе с заочного отделения на очное с его резолюцией: “Не могу!” Разглядывая мою зачетную книжку с оценками “отлично”, он оживился, когда на вопрос: “Кем работает отец?” — услышал: “Механиком”. Его, недавнего декана механико-математического факультета, ответ обрадовал. Заявление оставил у себя, но на другой день я увидел его хладнокровную резолюцию. Почему не смог? Потому что не захотел ходивший в куртке, какую носил Сталин, доцент, ведавший факультетом. Он подражал вождю не только в моде, но и в манере — переписку с иногородними студентами начинал словами: “Ваше письмо получил”. Его мнение, ставшее мне известным, состояло из трех слов: “Нам такие не нужны!” В историю факультета этот доцент вошел “темной”, которую ему устроили на выпускном вечере в 1956 году журналисты, нещадно избив.

Годы спустя к ректору Петровскому я поднимался на лифте в другой кабинет — в высотном здании МГУ, брал интервью, когда академик баллотировался в депутаты Верховного Совета. Запомнились не столько его ответы, сколько письменный стол без единой бумажки. И то, как он, подняв трубку, кто бы ни звонил, начинал разговор вместо приветствия одним словом: “Петровский!” Эту манеру, каюсь, я перенял и прежде часто использовал.

По иронии судьбы в прекрасных домах, построенных Джилярди, у меня происходили жизненные драмы. В бывший Опекунский совет на Солянке, где Пушкин перед свадьбой заложил приданое, деревню Кистеневку, ходил к президенту Академии медицинских наук СССР. Убеждал изучать экстрасенсов, а не запрещать прописку и высылать из Москвы, как хотели поступить с Джуной. Аудиенция закончилась словами: “Вы мистически настроенный человек”. А в нынешнем, 2010 году вышла в Москве книга живущего в США профессора Эдуарда Годика “Загадка экстрасенсов: что увидели физики”. Понадобилось тридцать лет, чтобы он за океаном рассказал, чем на моих глазах занимался. Из Первого мединститута врачи доставляли ему больных: “И вот тут Джуна “отличилась”: после ее пассов практически восстанавливалось нарушенное кровообращение в стопах ног больного эндартериитом”. На минувшей неделе прочитал в воспоминаниях бывшего премьера СССР Рыжкова: “Я лично видел снимки энергетического поля Джуны. Это даже на меня произвело сильное впечатление...”

Другая драма приключилась на Поварской, в бывшем доме князя Гагарина, ныне Институте мировой литературы — ИМЛИ. Здесь доложил о найденных рукописях “Тихого Дона”. Подарил ксерокопии неизвестных глав, книгу “Как я нашел “Тихий Дон” с анализом рукописей. А когда их выкупило государство, на X съезде писателей России директор этого учреждения заявил: “Хочу проинформировать вас о событии мирового значения, произошедшем буквально в дни, совпавшие с нашим съездом. Я имею в виду, что рукописи первого и второго тома “Тихого Дона” живы!” Как будто о “живых рукописях” не знал за десять лет до съезда.

…В Москве Джилярди-сын многое сделал для того, чтобы известный персонаж из “Горя от ума” мог признать: “По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью”.

Москву Доменико увидел мальчиком, в 11 лет, проехав на перекладных всю Европу. Его встретил отец, Джованни Батиста, архитектор Воспитательного дома, живший в России с братьями Джоузом и Витторио. Москвичи называли Джилярди-отца Иваном Дементьевичем. Когда горела Москва, он остался с младшими детьми, которых не смогли эвакуировать. Итальянец жил в квартире доме рядом с подкидышами и сиротами. Ему доверяли свои проекты лучшие мастера. Джованни-Иван восстанавливал больницы, Странноприимный дом, ныне Институт скорой помощи, а по собственному проекту построил Александровский институт для неимущих дворян и разночинцев. Это больница, где в квартире служившего здесь врача родился Федор Достоевский…

Прожив 30 лет в России, Джилярди-отец уехал на родину, оставив за себя сына. За его плечами были Санкт-Петербургская и Миланская академии, а потом четыре года изучения в натуре архитектуры Древнего Рима и эпохи Возрождения в городах Италии. Все Джилярди — из итальянской части Швейцарии. Родились в местечке Монтаньоло на зеленом холме, прозванном Золотым. Почему? Там в собственных домах веками жили семьи потомственных художников, скульпторов, архитекторов, каменных дел мастеров. Все учились в лучших академиях Европы, проявляли себя в чужих краях. Возвращались “главным образом из России богатыми людьми”, как пишет Александр Бенуа, побывавший в этих краях.

“Дом Луниных” оправдывает поговорку: “В новый дом входит смерть”. Генерал Лунин наслаждался красотой меньше года и умер. Вдова продала усадьбу Государственному коммерческому банку. Дочь Екатерина прожила без года сто лет, осталась без крепостных, наследства и умерла в бедности. Как пишет Михаил Пыляев, “страсть к пению стала причиной ее разорения”.

У “Дома Луниных” я подумал: в Москве нет ни одного памятника ни архитекторам, ни скульпторам — тем, кому она так многим обязана. К инженерам традиция забывчивости оборвалась недавно. У трех вокзалов видят в бронзе Павла Мельникова, строителя железной дороги между Санкт-Петербургом и Москвой. На Сретенском бульваре ЛУКОЙЛ нашел место изобретателю крекинг-процесса Владимиру Шухову, конструктору радиобашни, прозрачных крыш ГУМа, почтамта, дебаркадера Киевского вокзала. Вспомнило об инженерах не государство, предавшее забвению дело “монументальной пропаганды”, как выразился однажды “кремлевский мечтатель” Ленин. Воздали должное инженерам железнодорожники и нефтяники.

Строительный бум не побудил поступить также по отношению к архитекторам. Бюст автора Мавзолея перед Центральным Домом архитектора не в состоянии исправить эту несправедливость к тем, кого по праву можно поставить в ряд имен, которые на параде 1941 года на Красной площади были названы “великими предками”.

Если когда-нибудь в Москве начнут увековечивать зодчих, я бы предложил начать с итальянцев. Их летописцы называли фрязинами. Благодаря им она стала Златоглавой. Летописи сохранили имена восьми фрязинов. Они построили стены и башни Кремля, храмы Соборной площади, Грановитую палату, колокольню Ивана Великого.

Чувство благодарности к творцу Спасской башни побудило великого князя Ивана III установить на ней две доски: одну со стороны Красной площади на латинском языке, другую — со стороны Кремля на русском языке со словами: “В лето 6999 (1491 год) июля Божиею милостию сделана бысть сия стрельница повелением Иоанна Васильевича государя и самодержца всея Руси и великого князя Володимерского и Московского и Новгородского и Псковского и Тверского и Югорского и Вятского и Пермского и Болгарского и иных в 30 лето государство его, а делал Петр Антонио Солярио от града Медиоланта”, то есть Милана.

При Петре Первом отличился дворцами Джованни Фонтана в Лефортове, где замышлялась царская резиденция взамен Кремля. Джакомо Кваренги при Екатерине II сделал проект Гостиного Двора, перекрытого в наши дни стеклянной крышей. До и после пожара 1812 года творили Франческо Кампорези из Болоньи, Иосиф-Осип Бове из Неаполя, помянутые четверо Джилярди из городка близ Лугано. Там поныне говорят по-итальянски, на одном из 4 (четырех) государственных языков маленькой Швейцарии. (А на Украине, где большинство народа говорит на русском языке, не хватило 20 лет демократии, чтобы придать ему статут государственного языка!)

…Спустя 22 года после приезда в Москву Доменико Джилярди ее покинул, поручив завершить недостроенный им мавзолей графа Орлова дяде Джоузу — Осипу Джилярди.

На родине, как пишет Бенуа, “на поэтическом кладбище, украшенном классическим портиком, им на свои средства построенном”, Дементий Иванович похоронен.

Лев Колодный

Страница:   1 2

Вы здесь » Декабристы » РОДСТВЕННОЕ ОКРУЖЕНИЕ ДЕКАБРИСТОВ » Лунина-Риччи Екатерина Петровна