Я никакого Лица не могу назвать, кому бы я мог имённо приписать внушение мне первых вольнодумных и Либеральных мыслей, и точнаго времени мне определить нельзя когда они начали во мне возникать: ибо сие не вдруг сделалось, а мало по малу и с начала самым для самаго себя неприметным образом. Но следующим образом честь имею Комитету о том доложить с самою чистосердечнейшею полнейшею откровенностью. — Когда я получил довольно основательные понятия о Политических Науках, тогда я пристрастился к ним. Я имел пламенное Рвение и Добро желал от всей Души. Я видел что Благоденствие и Злополучие Царств и Народов зависит по большой части от Правительств, и сия уверенность придала мне еще более склонности к тем Наукам, которыя о сих предметах разсуждают, и путь к оным показывают. Но я с начала занимался как сими науками, так и вообще чтением Политических Книг со всею кротостию и без всякакого вольнодумства с одним желанием быть когда-нибудь в свое время и в своем месте полезным слугою Государю и Отечеству.
Продолжая таким образом заниматься начал я потом уже разсуждать и о том: соблюдены ли в Устройстве Российскаго правления, правила Политических Наук, не касаясь, однако же еще Верьховной власти, но размышляя о Министерствах, местных правительствах, частных начальствах, и тому подобных предметах. Я при сем находил тогда много несообразностей по моим понятиям с правилами Политических Наук и начал разные предметы обдумывать: какими постановлениями они могли бы быть заменены, пополнены или усовершенствованы. Обратил также мысли и внимание на положение Народа, причем рабство крестьян всегда сильно на меня действовало, а равно и большия преимущества Аристокрации, которую я щитал так сказать стеною между Монархом и Народом стоящею и от Монарха ради собственных выгод скрывающею истинное положение Народа. К сему стали в мыслях моих в прочтении времени присоединяться разные другие предметы и толки. Как то: преимущества разных присоединенных областей, слышанное о военных поселениях, упадок торговли, промышленности и общаго Богатства, Несправедливость и подкупливость Судов и других Начальств, тягость военной службы для солдат и многия другия тому подобные статьи, долженствовавшия по моим понятиям составлять предмет частных Неудовольствий и чрез коих всех совокупление воедино представлялось моему Уму и Воображению целая Картина Народного Неблагоденствия. Тогда начал во мне возникать внутренний Ропот противу Правительства. Возвращение Бурбонского Дома на французский престол и соображения мои в последствии о сем произшествии могу я назвать епохою в моих политических мнениях, понятиях и образе мыслей; ибо начал разсуждать что большая часть Коренных Постановлений введенных Революциею при Ресторации Монархии сохранены и за благия Вещи признаны, между тем как все возставали против Революции и я сам всегда против нее возставал. От сего суждения породилась мысль, чо Революция, видно не так дурна как говорят и что может даже быть весьма полезна, в каковой мысли я укреплялся тем другим еще суждением что те Государства, в коих не было Революции продолжали быть лишенными подобных преимуществ и учреждений. Тогда начали сии причины присовокупляться к выше уже приведенным и начали во мне рождаться, почти совокупно, как конституционныя так и Революционныя мысли. Конституционныя были совершенно Монархическия а революционные были очень слабы и темны. Мало по малу стали первыя определительнее и яснее, а вторыя сильнее. Чтение Политических книг подкрепляло и развивало во мне все сии мнения, мысли и Понятия. Ужасныя произшествия бывшия во франции вовремя Революции заставляли меня искать средство к избежанию подобных, и сие то произвело во мне в последствии мысль о Временном Правлении и о его Необходимости, и всегдашния мои толки о всевозможном предупреждении всякакого междоусобия.
От Монархического Конституционнаго образа мыслей был я переведен в Республиканской, главнейшее следующими предметами и соображениями: - Сочинение Детюдетраси на французском языке очень сильно подействовало на меня. Он доказывает что всякое правление, где Главою Государства есть одно Лицо; особенно ежели сей Сан наследственен, неминуемо кончится Деспотизмом. – Все Газеты и Политическия Сочинения так сильно прославляли возрастание Благоденствия в северных Американских Соединенных Штатах, приписывая сие Государственному их Устройству, что сие мне казалось ясным доказательством в превосходстве Республиканского Правления.
Новиков говорил мне о своей Республиканской Конституции для России, я еще спорил тогда в ползу Монархической а потом стал его суждения себе припоминать и с ними соглашаться. Я вспоминал блаженныя времена Греции когда она состояла из Республик и жалостное ея положение потом. Я сравнивал Величественную Славу Рима во дни Республики с плачевным ея уделом под правлением Императоров. История Великакого Новгорода меня также утверждала в Ресзепубликанском образе мыслей.
Я находил что во франции и Англии, Конституции суть одне только покрывала никак не воспрещающия Министерству в Англии и Королю во Франции делать все, что они пожелают, и в сем отношении я предпочитал Самодержавие таковой Конституции ибо в Самодержавном Правительстве, разсуждал я, Неограниченность Власти открыто всем видна, между тем как в Конституционных Монархических тоже существует неограниченность хотя и медлительней действует, но за то и не может так скоро худое исправить. Что же касается до обеих Палат, то оне существуют для одного только покрывала. – Мне казалось что главное стремление ныняшнего века состоит в борьбе между Массами Народными Аристокрациями всякаго рода, как на Богатстве так и на правах наследственных основными. Я судил, что сии Аристокрации сделаются наконец сильнее самаго Монарха как то в Англии, и что оне суть главная препона Госудаорственному Благоденствию и притом могут быть устранены одним Республиканским образованием Государства.
Происшествия в Неаполе, Гишпании и Португалии имели тогда большое на меня влияние. Я в них находил по моим понятиям неоспоримыя доказательства в Непрочности Монархичесих Конституций и полныя достаточные причины к Недоверчивости к истинному согласия Монархов и Конституции ими принимаемыя. Сии последния соображения укрепили меня весьма сильно в Республиканском и Революционном образе Мыслей.
Из сего изволит Комитет усмотреть что я в сем образе Мыслей укреплен был как чтением Книг, так и толками о разных событиях; а также и разделением со мною сего образа Мыслей многими сочленами общества. Все сие произвело что я сделался в душе республиканец, и ни в чем не видел большаго Благоденствия и высшаго Блаженства для России, как в республиканском правлении. Когда с прочими членами, разделяющими мой образ мыслей, разсуждал я о сем предмете то представлял себе живую картину всего щастия, коим бы Россия по нашим понятиям тогда пользовалась, входили мы в такое восхищение и сказать можно восторг, что я и прочие готовы были не только согласиться но и предложить все то, что содействовать бы могло к полному введению и совершенному укреплению и утверждению сего порядка Вещей, обращая при том же большое внимание на устранение и предупреждение всякаго безначалия, безпорядка и междоусобия, коих я всегда показывал себя самым ревностнейшим врагом.
Объявив таким образом в самом откровенном и признательном изложении весь ход либеральных и вольнодумных моих мыслей справедливым будет прибавить к сему, что в течении всего 1825 года стал сей образ мыслей во мне уже ослабевать и я предметы начал видеть несколько иначе, но поздно было уже совершить благополучно обратный Путь. Русская Правда не писалась уже так ловко как прежде. От меня часто требовали и ею поспешить и я за нее принимался, но работа уже не шла и я ничего не написал в течении целаго года а только прежде написанное, кое где переправял. Я начинал сильно опасаться междуусобий и внутренних раздоров и сей предмет сильно меня к цели нашей охладевал. В разговорах иногда однако же воспламенялся я еще, но не на долго, и все уже не то было, что прежде. Наконец опасения что общество наше открыто Правительством привело меня опять несколько в Движение, но и тут ничего положительного неделал и даже по Полку оставлся на сей щет в совершенном бездействии до самаго времени моего арестования.

Я ни как не припомню, чтобы кто нибудь имянно, или чтение каких-нибудь книг исключительно, возбудили во мне свободный образ мыслей.
Пребывание во время похода за границей вероятно в первый раз обратило внимание мое на состав общественный в России и заставило видеть в нем недостатки. По возвращении из-за границы Крепостное состояние людей представилось мне, как единственная преграда сближению всех сословий и вместе с сим общественному образованию в России. — Пребывание некотораго времяни в Губерниях и частныя наблюдения отношений помещиков с крестьянами более и более утвердили меня в сем мнении. — В первом показании моем Высочайше учрежденному Комитету я объявил каким образом я был один из первых которые согласились учредить тайное общество. — Я не смею сказать чтобы сообщество или внушения кого нибудь имянно, гораздо вероятнее молодость, необузданная пылкость нрава, страсти и вместе с сим ощущаемый какой то избыток жизни, заставляли меня забывать все обязанности и предаваться нелепому и преступному негодованию на Правительство.

Никто не внушал мне вольнодумства и Либеральных Мыслей. Чтение Греческой и Римской истории и жизнеописания великих мужей Плутарха и Корнелия Непода поселили во мне с детства Любовь к вольности и Народодержавию; впоследствии Жестокости Командиров к их подчиненным питали оную и раздували час от часу более. - в 1816 Году незадолго до Похода в Грузию той роты, в коей я тогда находился. Командир оной наказывал палками за пьянство и растрату денег Бывшего фельдфебеля, фейерверкера и рядового при сборе всей роты без рубашек, по приказу Начальника Артиллерии в Корпусе, я был до того тронут, что вышел из фронта и давал Самому себе Клятвы уничтожить наказание такового рода, хотя бы сие стоило мне жизни. Несправедливости, насилие и угнетение помещиков их Крестьянам причиняемые рождали во мне всегда подобное чувствование и укрепляли в моем уме Либеральные мысли... Я любил читать и размышлять, всякую новую мысль хотел прежде нежели сделать ее своею разобрать и доказать самому себе истину новой, но будучи ослеплен любовью к Демократии и Свободе, каждую вольную мысль находил справедливою и не мог ничем опровергнуть оной... Желание быть полезным человечеству занимало меня всегда, я положил себе за правило искал истины и думал, что образовываясь в мнениях, меня погубивших, я ищу ее и найду... Мой Родитель не старался влить в меня чрезмерной набожности, он часто говорил мне, что Богу приятнее всех жертвоприношений видеть человека честным и делающим добро, что Бог смотрит не на полные, но на чистые руки, а еще более на чистое сердце; однако ж не поселял в душе моей вольнодумства. Сомнениями же моими относительно некоторых мест Старого Завета и некоторых Обрядов, установленных церковью, о коих не говорит Иисус Христос, я одолжен некоторым французским Авторам и собственному моему рассудку, который во всем заблуждался. В моем вольнодумстве укрепляли меня притеснения многими священниками, как нашей, так и Католической церкви их прихожанам оказываемые, также как и худая мораль некоторых из них. Однако я не без веры.

Человек, который в юношестве моем, когда было мне не более 18 лет, дал молодому моему уму пагубное направление, давно уже не существует. Родом был он Италианец, находился в Российской, сперьва военной, а потом гражданской службе. Лет ему было тогда сколько упомню, под пятдесят *, Он-то, беседами своими, возбудил в легкомысленном юноше любопытство к чтению сочинений, в которых более или менее скрывались семена пагубнаго вольномыслия и которыя или давал он мне читать, или сказывал о их содержании, дабы я старался доставать оныя в последствии. В то время служил он в пограничном карантине в городе Могилеве, что при Днестре, где жили покойные мои родители и где находился я некоторое время. Сии пагубныя семена лжемыслия не образовали однакоже во мне никакого определеннаго понятия, не внушили расположения к какой либо цели. Всем, кто меня знал, известно как я служил н как исполнял обязанности мои к службе и к ближнему моему. При всем том провидению угодно было избрать жестокий путь, дабы тем несомненнее истребить во мне почерпнутыя в чтении мысли и привести к раскаянию. Явились люди, о которых я в самом начале показал, и которые, к несчастию, попали уже в тайное общество. Не имевши ни малейшаго понятия о каком либо таковом обществе, я вступил в их сочлены, увлеченный с одной стороны новостию их предложения, тем более что цель сего общества показана была в содействии к распространению просвещения, правосудия, безкорыстия и благотворения; а с другой надеждою увеличить тем круг моего знакомства в главной квартире, где в то время, то есть до половины 1819 года, я знал очень немногих, по причине моего отсутствия. Таково было пагубное начало, развернувшее во мне мало по малу семена политических заблуждений и предразсудков. Но не могу уже сказать, что бы оныя во мне укоренились, как в вопросе изъяснено; ибо кроме того совершеннаго раскаяния, которое меня терзает и в искренности коего может быть свидетелем один только Творец всевидящий, проникающий во глубину души моей, я имел уже честь объяснить в одном из ответов о намерении, какое имел я, оставить на всегда общество прежде нежели оное было открыто.