Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЛИТЕРАТУРА » А.Н. Толстой, П.Е. Щеголев. Полина Гёбль (Декабристы)


А.Н. Толстой, П.Е. Щеголев. Полина Гёбль (Декабристы)

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

Алексей Николаевич Толстой
Павел Елисеевич Щеголев

ПОЛИНА ГЁБЛЬ (ДЕКАБРИСТЫ)

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Перекресток парижских улиц. Высокие дома с балконами. Ночное мягкое небо. Внизу свет из окон кофейни. Посреди площади деревянный помост, где играют музыканты. От помоста к домам - бумажные фонари.
На мостовой за столиком сидят Анненков и Лунин. Несколько пар танцуют. Музыканты кончают играть. Танцующие поднимают крик. Контрабасист снимает цилиндр и перегибается через эстраду. Ему кидают монеты.

Лунин. Смотри - музыканты устали, танцоры отбили ноги, а твоя красотка не идет.

Анненков. Подождем еще немного, заклинаю тебя.

Лунин. Смотри, сколько здесь хорошеньких гризеток, веселых буржуазок, - пойдем!.. Право же, последний вечер в Париже не стоит сидеть, уткнувшись в галстук, как сыч.

Анненков. Ее зовут Полина.

Музыканты снова играют.

Ее отец - участник Великой революции. Послушай, Лунин, неужели ты не чувствуешь, как эти камни поют о прошлом. Свобода и любовь! За этим столиком сидел Дантон - я верю. Там проходил Робеспьер, погруженный в размышления. Здесь висело извещение о правах человека. Отец Полины смочил платок в королевской крови под эшафотом.
Лунин. Не разжигай меня, Анненков. Завтра на почтовых полетим в страну рабства. Царь-тиран да царская собака Аракчеев — взамен свободы и любви. Несчастная Россия!

Входят девушки, они окружают Беранже. Среди них Полина.

Анненков. Полина!.. Смотри!.. Она точно идет по воздуху.

Девушки.
На четыре су
Я купила хлеба.
На четыре су
Я куплю вина.
Юбкой занавешу
Наверху окошко.
Приходи скорее,
Молодость моя!..

Беранже. На целых восемь су я покупаю вина. (Мальчику, услуживающему при кафе.) Послушай, старина! Для самых беспечных, самых веселых людей в Париже — на восемь су вина. Все остальное — при нас: глаза, чтобы разговаривать красноречивее слов, губы, чтобы целоваться, и розы, розы щек!.. Ты понял, наконец, зачем родился? Беги же за вином!.. (Подхватывает девушку и танцует.)

Анненков. Кто этот лысый человек?

Лунин. Поэт Беранже.

Анненков. Я поклонюсь Полине. Ты тоже кланяйся! Добрый вечер, Полина.

Полина. Добрый вечер, месье Анненков.

Лунин. Твоя красавица стоит того, чтобы о ней загрустить.

Анненков. Она служит в модном магазине. Однажды захожу выбрать шейный платок. На прилавке передо мной чьи-то прекрасные руки разложили множество красивых вещей. Но я глядел лишь на эти руки. Я поднял глаза. Наши взоры встретились. Она смотрела на меня с нежностью. Из глаз в глаза пробежал огонь. Я смутился. На следующий день она открыла мне, что ее зовут Полина. На третий раз — едва вошел, увидал милое лицо, — не помню, что я говорил. Я умолял ее быть моей женой. Она засмеялась, покачала головой. Я выбежал... Я не сплю ночей... Я мучаюсь... Невозможно — сегодня видеть ее в последний раз!

Лунин. В последний раз вдохни воздух очарования и свободы! А дальше — плац-парад, униженный поклон царю да кнут в казармах... Лишь смертью тирана, великим переворотом купим и счастье народа русского и свое счастье!

Анненков. Клянусь, Лунин! Клянусь моей любовью идти за тобой!

Лунин. На цареубийство?..

Анненков. Клянусь!..

Из дверей дома выходит старик с большим носом и большими седыми бровями. Он одет в короткий сюртук, в бархатной шапочке. Увидев Лунина, останавливается, вынимает табакерку. Лунин почтительно кланяется ему. Беранже у стола наливает вино.

Беранже. Полина, черноглазая любимица моя, правда — ты покидаешь нас?

Полина. Я уезжаю далеко.

Беранже.
Так осенью нас покидают птицы,
Так осенью с каштанов листья
Облетают... Уходит молодость,
И красота нас манит издали воспоминанием...

Полина (встает, отходит из-за стола, приложив платок к глазам). Простите, милые подруги...

Анненков (подходит к Полине). Я врываюсь непрошеный в ваше веселье...

Полина. Мне грустно, я уезжаю. Должно быть, никогда я больше не увижу мою страну родную.

Анненков. Мы грустим об одном. Я уезжаю завтра.

Полина. Вы уезжаете в Россию?

Анненков. Кончился мой отпуск. Император гневается. Полина, позвольте на прощанье говорить с вами почтительно, как повелевает моя страсть.

Полина. Не успеете сесть в дилижанс — и уж забудете Полину. Напрасно говорить слова.

Анненков. Забыть... Лишь смерть сотрет ваш образ милый!..

Полина. Нет, нет, не нужно!..

Анненков. Я люблю вас, Полина!

Полина. Пожалуйста, не говорите о любви. Оставьте мне девичий покой. Вы — знатный человек, блестящий офицер. Вы богаты. Вы слишком красивы. Я простая девушка, живу на труды моих рук...

Анненков. Полина!

Полина. Давно, еще девочкой, мы гадали с подругами, — за кого выйдет каждая замуж. Я сказала: только за русского! И вот судьба: недавно я подписала контракт с торговым домом Демонси и уезжаю в Москву.

Анненков. В Москву! Какое счастье! Мы встретимся. Теперь я не с разбитым сердцем покидаю Францию. Я счастлив, Полина...

Полина. Мне страшно ехать в страну вечных снегов. Говорят — на улицах Москвы бродят медведи, и дыхание замерзает.

Анненков (смеется). Кровожадные звери смиренно станут лизать вам ножки, Полина! А в снегах женщины согреваются горячей любовью.

Полина. Так я и знала, — вы смеетесь! (Протягивает ему руки.) До свиданья.

Анненков. В Москве...

Полина. Кузнецкий Мост... у Демонси.

Беранже. Полина, иди же к нам, веди к нам своего друга. Дети мои, сегодня в Париже — куда ни погляди — распускаются розы любви.

Девушки (поют).
Тихо старость пеплом
Голову посыплет.
Вспомни этот вечер,
Звезды над Парижем,
Вспомни запах розы
На груди твоей!

Полина (Анненкову). Идемте к нам, хотите?..

Анненков. Но надо же исполнить слова песни! (Берет у продавщицы цветов розу и прикалывает Полине.) «Вспомни запах розы на груди твоей!..»

Полина. Спасибо. Я не забуду... (Они подходят к столу.)

Старик (угостив Лунина табаком). Ваш друг — офицер гвардии?

Лунин. Анненков — кавалергард, сумасбродная голова, но верное, горячее сердце. Он состоит в тайном обществе.

Старик. Франция истекла кровью от войн императора. Лучшие погибли. Реакция отравляет нас отвратительным зловонием. Мы устали. Паруса революции разодраны в клочья. Человечество ждет новых вождей. Очередь за вами — русские.

Лунин. Учитель, дайте нам напутствие. Мы уезжаем, быть может, на смерть, на вечную каторгу. Или погибнуть, или мы должны уничтожить тиранию, освободить народ от постыдного рабства и осветить наукой тьму невежества.

Старик. Закон естественный для каждого народа. Сначала власть духовная, попы — власть суеверия. Потом — помещики, бароны, феодалы — власть меча. И, наконец, век индустрии. Век расслоения на классы и классовой борьбы. На рубеже сих трех эпох пылают революции. Запомните! Таков закон неумолимый человечества. Вы, русские, изжили две эпохи. Пред вами исступление, огонь и кровь Великой революции. Идите и поступайте согласно мудрости и совести! Потомки запишут в сердце ваши имена!..

2

КАРТИНА ВТОРАЯ

Большая комната, обитая малиновым штофом. Посреди — возвышение, покрытое коврами. На нем кушетка под балдахином с золотыми кистями. Перед ней, полукругом в обе стороны, — по шести мраморных ваз с масляными лампами. В огромном камине пылают дрова.
На кушетке сидит нарумяненная старуха, Анна Ивановна Анненкова. На ней пышная юбка. Верхняя часть тела еще не одета. Ноги босые. Голова убрана буклями и локонами. Комната полна сенных девушек. Старухи, приживалки, дурки, дураки. Перед старухой стоит Марья Тимофеевна Перская — домоправительница, и две девушки. На одной надет узкий с короткими рукавами лиф от платья Анны Ивановны, на другой — чулки барыни. Приживалки сидят на ступенях помоста, умильно глядят на Анну Ивановну. Здесь же сидит немка, непомерной толщины женщина, обязанность которой нагревать для барыни карету. Девушки поют. Анна Ивановна, закрыв глаза, покачивает головой.

Девушки.
С кем еще сравнить вас,
Барыня красавица.
С греческою нимфой,
Ах, с нимфою в ручье.
Роза, роза, роза,
Анна Ивановна,
Роза, роза, роза,
Чудная пастушка... Ах...

Перская. Лифчик согрелся в самый аккурат, девка попалась горячая, прикажите надеть, матушка Анна Ивановна.

Девка снимает с себя лифчик, передает Перской, та надевает его на барыню.

Девушки.
Роза, роза, роза,
Анна Ивановна,
Прикажите лифчик
На себя надеть.

Перская. Чулочки согрелись в самый аккурат, девка попалась нежная, чистая, прикажите надеть, Анна Ивановна.

Девка стаскивает с себя чулки, передает их тем же порядком Перской, та надевает их на барыню.

Девушки.
Ну, споемте песню
Про ножки, про ножки.
Прочь, буйны ветры,
Не дуйте, не дуйте.
Где вы, зефиры,
Целуйте, целуйте
Розы, розы, розы,
Прелестные ножки.

Анна Ивановна. Жмет, щекочет...

Перская. Тише вы, девки! Матушка Анна Ивановна, где жать изволит? Платьице за номером четыре тысячи триста тридцать первым все осмотрели, - в порядке.

Анна Ивановна. Мурашки.

Перская. Беда, беда, с чего бы мурашкам бегать.

Анна Ивановна. Чья была животная теплота?

Перская (толкает двух девушек, согревавших лиф и чулки). Дуньки да Варьки. Обе животные чистые, горячие, как печки.

Анна Ивановна (Дуньке и Варьке). Лук ели?
Не отпираться. Слышу, - лук ели репчатый.

Дунька и Варька. Ох, виноваты мы, ели по глупости.

Анна Ивановна. На трое суток на хлеб, на воду. В другой раз на цепь велю посадить. Соль дайте понюхать.

Перская подает пузырек.

Скука нестерпимая. Посмотри - нет ли кого в приемной.

Перская. Сынок ваш, Иван Александрович, часа уж полтора как дожидается...

Анна Ивановна. А я и забыла. Зови.

Перская уходит.

Дура, Ипатьевна, приблизься.

Дурка подбегает.

Замуж хочешь?

Дурка. Хочу, мамаша.

Анна Ивановна. Дурак, приблизься.

Дурак подбегает.

Ну, рассмеши меня.

Дурак валится с помоста.

Плохо. Не смешно. Жениться хочешь на дурке? Да ну, смешите же меня, дуры, дураки, девки...

Дурак и дурка, обхватив друг друга, пляшут. Другие дураки и дурки прыгают, кувыркаются. Один дурак колотит всех палкой. Девушки поют.

Девушки.
Как за нашею невестой,
Всему городу известной,
Тесть приданое дает,
Свекор плачет, не берет.
Пятьдесят поросят,
Все на цепи сидят.
Да сорок кадушек
Соленых лягушек.
Да сорок шестов
Собачьих хвостов.
Две бодатые коровы,
Каждой по сту лет.
Да богатые хоромы,
Все без задних стен.
Да еще конь гнед,
На нем шерсти нет.
Да невестушка-душа,
Разодета, хороша, -
Один глаз косит,
Другой вовсе не глядит...

Анненков входит, пробирается через толпу пляшущих к матери, целует руку. Он в форме кавалергарда, при шарфе, в руке кивер.

Анненков. Добрый день, любезная матушка, как здоровье ваше?

Анна Ивановна (машет платком, чтобы перестали плясать). Плохо. Мурашки бегают.

Анненков. Вы бы с доктором посоветовались.

Анна Ивановна. А ты, гляжу, уныл видом. Опять проигрался?

Анненков. Нет, не проигрался я, - не до игры, не до веселья.

Анна Ивановна. Что же хмуришься?

Анненков. Мне дико здесь, среди шутов, и дур, и девушек, на скотство обреченных.

Анна Ивановна. Скажи - идей каких набрался за границей! Чего поди - волеторьянец. Ну, а еще что?

Анненков. Поверить хотел вам тайну.

Анна Ивановна. Сердечную?

Анненков. Люблю я всею силою страсти, навек.

Анна Ивановна. Что ж, если равная по знатности и состоянью нам, - женись, пожалуй!

Анненков. Не равная, - ни знатности, ни состоянья, - горда, прекрасна,
недоступна... Милей всех женщин, совершенней... С ума сойду я, маменька.

Анна Ивановна. Ты глуп, мой друг. Возьми ее в любовницы, так просто...

Анненков. Маменька, при всей почтительности, прошу вас, прекратим сей разговор.

Анна Ивановна. Мальчишка, распетушился, фыр, фыр - петух индейский! А вот, чтоб спесь тебе посбить волеторьянскую - велю всех девок выпороть... А ты, глядя, учись. Мы дома, у себя, в стране дворянской... Где Марь Тимофеевна. Конюхов сюда...

Несколько приживалок кидаются опрометью в двери.

Девки, становитесь в очередь. По десять розог каждой по голому, сие полезно для кровообращения... (Топает ногой.) Да чтобы без надутых морд... Под песню...

Входят конюха.

Девушки.
Встало солнце красное,
Улыбнулась барыня.
Мы ваши дети, -
Вы наша радость.
В чем провинились -
Увы нам, увы нам!
Казните, простите
Поганок, чернявок.
Увы нам, увы...

Перская (вбегает). Платья принесли, - приказчица и с девкой-рабой, арапкой страшной.

Анна Ивановна. Ах, платья! Проси в зеркальную. (Сыну). Увидишь - премиленький французский драдедам. Я всю материю купила, чтоб никакая дура в Москве не вырядилась в подобное...

Дурак (Анне Ивановне). Прикажешь пороть-то? Оголять-то будем девок?

Анна Ивановна ногой спихивает его с помоста. Входят Полина и арапка с платьями. Анненков, пораженный, опрокидывает стул.

Анненков. Полина!

Полина (оглядывает девок, конюхов). Я вижу, лучше мне удалиться, чтобы не быть участницей невольной в экзекуции...

Анна Ивановна. Мы развлекались, мадмуазель Полина... Хотела девок я лишь попугать... Что вы принесли?

Полина. От Демонси два туалета и примерка...

Анна Ивановна (девке). Дай зеркало. (Смотрится.) Сегодня я бледна, совсем не для примерки.

Анненков. Вы запретили видеть вас, Полина. Простите, привелось.

Полина. Я очарована, месье, случайной этой встречей. (Анне Ивановне.) Прикажете пройти в зеркальную, мадам?

Анненков. Я здесь, чтобы сломить упорство предрассудков, чтобы у маменьки согласье вырвать на брак... Но вы так холодны, вы неприступны... Отчаянье возьмет глядеть на вас, такую обольстительную... Что ж остается — пулю себе в висок или Кавказ погибельный.

Полина. Monsieur, по делу я здесь, быть может, пропустите меня пройти в зеркальную? (Уходит в боковую дверь вместе с арапкой.)

Анна Ивановна. Особа с характером. Дурак, дурак, мой милый! Так ты в нее влюбился?

Анненков. Полина никогда без вашего согласья моей не станет.

Анна Ивановна. Мой сын жену портниху будет вывозить к двору и в свет... С ума сошел!.. Французинок берут на содержанье, а если упрямится — найдешь таких же сотню. Пойди ты к Марье Тимофеевне, возьми — ну пять, ну десять тысяч, — у ней ключи и деньги... Да поезжай к цыганам, проветрись, а оттуда в полк. (Уходит.)

Анненков. Нет, не к цыганам... К черту на рога... Да, Лунин прав... Лишь вдребезги разбить весь этот мир преступный, зловещую поруку преступлений, от трона царского до девки крепостной... (Закрыв лице рукой, садится.)

Девушки.
Едут, едут, едут молодцы,
Ведут, ведут коней под уздцы.
Роза, роза,
Что это за роза...
Ведут, ведут коней под уздцы.
Первый, первый конь копытом бьет,
Крдсну, красну душу-девицу зовет.
Роза, роза,
Что это за роза.
Первый, первый конь копытом бьет.
Выйди, выйди, милая любовь,
Скучно, скучно без тебя, любовь.
Роза, роза,
Что это за роза,
Скучно, скучно без тебя, любовь.

Курьер (входит). Пакет из полка. (Подает пакет Анненкову.) С курьером, спешное.

Анненков. Спасибо. (Разрывает пакет.) Назначенье на ремонт. (Берет кивер и шарф.) Скажи, что передал приказ, — сегодня я выезжаю.

3

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Ярмарка в Пензе. Площадь. С одной стороны — желтое, двухэтажное здание — «Гостиница для приезжающих», внизу — «Ресторация». На втором этаже — балкон. Внизу сквозь окно видна комната, где играют в карты четверо: человек в халате, похожий на Ноздрева, Анненков и двое с усами, в венгерках, Пьер и Собакин. На диванах сидят цыганки. За стулом Анненкова стоит слуга его, Данилыч, с мешком. С другой стороны площади — карусели. Перед ней толпа разряженных мещаночек, купеческих дочек. Чиновники в высоких картузах, купцы, военные. Сбитенщики. Мальчик с шарами. В глубине сцены лавка с вывеской: «Отделение торгового дома Демонси. Модные товары».
Карусель крутится. Орган играет. Девицы на карусели поют.

Девицы на карусели.
Под пестрою палаткой
Красавица летит.
Картонная лошадка
Куда ее умчит?
Закружится головка,
Погибло все, и — ах!
Но кавалер так ловко
Подхватит на руках.
И следа нет испуга.
Счастливая вполне,
Летит в объятьях друга
Девица на коне.

Анненков (в окне). Ва-банк!

Пьер. Идет.

Анненков. На все.

Пьер. Держу.

Собакин. Играют лихо кавалергарды, чертовская игра!

Человек в халате (взмахивает бутылкой по направлению к цыганкам на диване). Цыганочки, птицы милые, потешьте!

Цыганки.
Вы степи, степи ровные,
Кибитка да костер.
Любил одну цыганочку,
Ищу ее с тех пор.
Степи, зори,
Да цыганки белу грудь...
Не забуду, помнить буду.
Степи, зори,
Да кибиток дальний путь...

Анненков. Хорошо, отлично.

Пьер. Бита!

Собакин. Не везет вам, Иван Александрович!
Анненков. В банке десять тысяч.

Пьер. Карту.

На площади появляются два цыгана и мужик в гречушнике, с узелком — Сидор.

1-й цыган. Стой, дядя!

2-й цыган. Чего потерял?

Сидор. Ничего.

1-й цыган. А это что?

Сидор. Где?

2-й цыган. Погляди под ноги.

Сидор. Ну?

1-й цыган. Нашел?

Сидор. Чего?

2-й цыган. Чур, пополам!

Сидор. Да ты про что?

1-й цыган. Кошель!

Сидор. Эх ты! Где?

2-й цыган. С деньгами.

Сидор. Да где ж он?

1-й цыган. Ты ж поднял.

Сидор. Как так — я поднял? Лопнуть, не брал.

2-й цыган. Покажь карманы.

Сидор (бросает узелок). Фу ты, пропасть! С толку сбили! (Показывает карманы.)

1-й цыган убегает с узелком.

2-й цыган. И то не брал. Ну, прощай, дядя.
Сидор. Прощай.

Цыган убегает.

Узелок-то? Постой! Батюшки, обобрали! Карауууууул!

Квартальный. Ты что тут безобразничаешь, сиволапый?

Сидор. Караул кричу, не видишь разве? Добро у меня украли, — вон они. Держи их, православные!

Квартальный (хватает его, тащит). Идем в квартал.

Девицы на карусели.
Стрелой промчалось лето.
Настал желанный срок.
Она к венцу одета,
Целует перстенек.
Картонная лошадка —
Живей, живей, живей!
И ветер вьется сладко
Вокруг ее кудрей.

Пьер. Бита!

Анненков. Ну хорошо. Последнюю талию.

Собакин. Идет.

Пьер. Лишь только не на мелок.

Анненков (Данилычу). Подай сюда.

Данилыч. Не дам, Иван Александрович, батюшка, и так уж тысяч шестьдесят казенных денег проиграли. (Прижимает к себе мешок с деньгами.)

Анненков. Тебе-то что? Я отыграюсь. Ну, Данилыч, пожалуйста, ну — тысячу, не больше. (Гладит его по щеке.)

На площади появляются мужики, идут под руку.

Мужики.
Пров пива наварил,
Пров вина накурил.
Зеленого вина
Полтора ведра.

Веселый мужик.
Эх, пиво хорошо,
Вино лучше его.
Маланья моя, веселая моя!

Мужики.
Пров речь ведет,
Всю деревню зовет, —
Степана, Ивана, Федора, Демьяна,
Нила-чудила, кривого Гаврила...

Веселый мужик.
Не позвал он одного —
Барина своего.
Маланья моя, веселая моя!

Мужики.
Хо-хо, хо-хо,
Барина своего.

Веселый мужик.
А барин наш плачет,
По саду ходит,
Руками плещет,
Убивается.

Мужики.
Не позвал, хо-хо..
Барина своего.

Веселый мужик.
Схватился наш барин
Картошку печь —
Только руки обжег.
Схватился наш барин
Кашу варить —
Только пузо обжег.

Мужики.
Хо-хо, хо-хо,
У барина нашего
Вышло плохо кашево...

Веселый мужик.
А Пров-то ест,
А Пров-то пьет,
Гостей потчует,
Бороду вытирает,
Барина поминает.
Маланья моя, веселая моя!

Мужики.
Пров пустился в пляс,
Портками затряс.
Маланья моя, веселая моя!..

В это время Полина выходит из лавки. Веселый мужик останавливает ее.

Веселый мужик. Здравствуй, черноглазая.

Полина. Здравствуй.

Мужик хлопает ее ладонью по ладони.

Веселый мужик. А мы гуляем.

Полина. На здоровье.

Веселый мужик. Гляди — мужики, что за мужики, голуби! И все до одного, черноглазая моя, поротые. У барина нашего головка заболела, — больно, говорит, веселы стали, мужики мои, голуби, громко песни поете, барину дремать не даете; взял да и выпорол. А мы, мужики веселые, давай с барином играться... за головку схватили сердечного, барин ножками — дрык, да и окочурился... Вот песня-то про что... (Смеется.)

Мужики.
Хо-хо, хо-хо,
Барин ножками забил,
Будто черта задавил.
Маланья моя, веселая моя!

Квартальный (мужикам). Разойдись, проходи, не задерживайся! Вот я вас, мужичье сиволапое!

Полина (идет к гостинице, в окне видит Анненкова, останавливается на секунду). Он! Подкосились ноги... Снов моих властитель... (Исчезает во входной двери и, затем, появляется на балконе.)

Иностранец (стоя на помосте близ карусели). Господа почтенные всех сословий, сейчас покажут вам чудо природы, совершенно дикого человека, пойманного в девственных лесах реки Амазонки. Сия ужасная монстра научился говорить по-русски. Она скушает перед почтеннейшей публикой живого петуха, посредством перегрызения ему шеи, и пожрет вместе с перьями, окромя клюва и лапок. (Трубит в хриплую балаганную трубу.)

Дикий (появляется рядом с иностранцем). В настоящее время я, дикий человек, питаюсь курами, голубями, ем с перьями, живьем, с кишками. Желающие могут осмотреть зубы. Больше ничего.

Толпа. Съест петуха, съест петуха, съест петуха! Глядите, глядите, глядите, глядите...

Анненков (в окне). Довольно! Я проигрался.

Пьер. Иван Александрович, нехорошо бросать игру.

Собакин. Промечем талию, последнюю.

Данилыч. Идемте, барин, от греха.

Пьер. Вы струсили?

Анненков. Нисколько. Чтоб доказать вам — сегодня вечером на этом месте отвечаю ста тысячами.

Собакин. Ваше слово?

Анненков. Да, слово — я приду. (Скрывает
ся вместе с Данилычем в глубине комнаты.)
Пьер и Собакин выходят из гостиницы на площадь, человек в халате их провожает. Полина и горничная ее, Дуня, смотрят на них с балкона. Цыганки поют.

Цыганки.
День прошел, заря погасла,
Этой ночи нам не жаль.
У костра сидит цыганка,
Завернувшись в темну шаль.
Степи, зори,
Да цыганки белу грудь...
Не забуду, помнить буду.
Степи, зори,
Да кибиток дальний путь.

Собакин (Пьеру, под балконом). Молодчика повычистили мы изрядно.

Пьер. Ты кожу подстриги на пальцах, а то туза так дернул — в глазах позеленело.

Человек в халате. Придет он вечером, как думаете, господа?

Пьер. Слово дал — придет.

Собакин. Сто тысяч сорвем и — завтра ж в столицу.

Человек в халате. Накладку я приготовлю польскую, в двенадцать битых карт; ты урони подсвечник, ты вскрикни; да завизжат цыганки, я и дерну.

Все трое проходят.

Полина. Дуняша, это шулера. Они сговариваются обыграть его. Он погиб.

Анненков выходит из гостиницы, за ним Данилыч с мешком.

Анненков. Ну, полно тебе, не мальчик я. Отстань, не мучай.

Данилыч. Зачем давали слово? Проиграете все деньги казенные.

Анненков. Не все ли мне равно. Ах, Данилыч, душа измучена, разбито сердце... Забвения ищу я... Забыть!..

Данилыч. Взяли бы мамзелей, — гляди, их сколько бегает по ярмарке - да в степь, на тройках, на хутора.

Анненков. Не стыдно тебе, Данилыч? Спрячь глаза. И в мыслях не изменю Полине. Женских губ вовеки губами не коснусь. Пусть мрачно, одиноко любви пылает факел...

Данилыч. Эх, Иван Александрович, жалобно умеете вы говорить.

Полина (Дуне). Беги. Отдай ему записочку. Проси прийти. Не говори, что от меня, скажи, — от незнакомки.

Дуня сбегает вниз и догоняет Анненкова на площади.

Нет, нет, не побороть влеченья рокового. К чему хранить себя... Прижаться к груди его, и оба сердца слить в одном биении восторга. Благоразумье, стыд — что ж вы молчите? Нет, не противлюсь я... Ты бьешься, сердце, птица неистовая... Освобождаю тебя, лети, люби...

Дуня (Анненкову). Записочку вам, барин.
Анненков. От кого?

Дуня. От молодой особы. Непременно вам наказали в сумерки прийти.

Анненков. Но кто она? (Читает записку.) Знакомым запахом духов письмо напоено. Имя скажи ее. Данилыч, подай мешок. (Выхватывает из мешка горсть денег, бросает их Дуне в подол.) Возьми...

Дуня. Придете или нет? Как передать?

Анненков. Приду.

Темнота.
Там же. Ночь. Луна в облаках. Горит фонарь. Сторожа колотят в колотушки. Вдали — гармоники. Степная песня без слов. В гостинице за освещенным окном человек в халате, Пьер и Собакин.

Голос сторожа.
Колотушка моя,
Осиновая,
Колоти, колоти,
Злой, лихой человек,
Уходи, уходи...
Спите, спите.
Сторожа на углах,
Кобели на цепях,
Крепки замки на дверях, —
Лихие люди за канавами бродят.
Спите, спите...

Анненков (появляется из глубины). Кто она, особа молодая?

Полина (приближается к нему, на голове ее шаль). Я просила вас прийти...

Анненков. Кто вы?.. (Отводит шаль с ее лица.) Полина!

Полина. Я с просьбой к вам.

Анненков. Благодарю за чудное доверие. Счастье — исполнить вашу просьбу!

Полина. Ночь такая душная. Мне грустно. Побудьте со мной.

Анненков. Себе не верю я... Иль это сон? Полина, в Москве вы запретили видеть вас. Я изнемог.

Полина (просовывает руку ему под руку. Они ходят по площади). Мной руководило благоразумие.

Анненков. Но чем я заслужил сегодняшнее счастье?

Полина. Случайно я узнала, — вы подвергаетесь большой опасности.

Анненков. Страшусь я одного на свете — лишиться вас.

Полина. Вы легкомысленны.

Анненков. Нисколько.

Полина. Сегодня вы жестоко проигрались?

Анненков. Пустое. Мелочи. Сейчас вот — главное: вы рядом идете, и милая рука в моей руке.

Полина. Обещайтесь больше не играть.

Анненков. О, нежная заботливость, — я обещаю.

В окно высовывается Пьер, Собакин и человек в халате.

Собакин. Голос как будто его.

Пьер. Странно, он слово дал.

Человек в халате. Иван Александрович, мы ждем.

Собакин. Вот, и полагайся тут на слово кавалергарда!

Анненков. Полина! Ужасно! Я должен вас покинуть.

Полина. Как? Играть? Вы обещали мне.

Анненков. Хотя бы только пoявитьcя. Прометать... Нет, не смотрите с таким упреком.

Полина. Но эти люди нечестные.

Анненков. Двое из них помещики, соседи.

Полина. Они шулера, я знаю.

Анненков. Я слово дал. Они сочтут меня за подлеца.

Полина. А если я просить вас буду не ходить? (Стремительно.) Нет, не хочу, чтоб вы меня считали причиной вашего бесчестья. Не прихоть просьба моя. Вам ловушка расставлена. Я знаю, — жизни вам дороже слово честное. Но разве клятвы были ложны: клялись, что жизни, чести вам дороже моя любовь. Выбор перед вами,— идти туда или ко мне наверх.

Анненков. Полина!.. Что ты сказала?

Полина. Стыд зачем показывать мне ложный, зачем скрываться. Я вас люблю. Любовь моя и вся я — ваша.

Анненков. Душа моя, краса моя!

У самой двери дорогу им преграждает человек в халате.

Человек в халате. Вот, кстати, любезнейший, и мамзель тащите к нам для развлеченья.

Анненков. Вот, получи и передай. (Дает ему пощечину.)

Человек в халате катится с крыльца.

4

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

В Москве у Анненкова. Прихожая. Анненков в шинели и кивере, стоит, задумавшись, у перил лестницы.

Анненков. Очарование любви прелестной женщины, чего желать еще? Я молод, счастлив. Мой день наполнен смехом, музыкой и умной нежностью Полины. Хочу я суеты, — друзья к услугам, шумный свет. Да, если бы в стране аркадской в век золотой нам жить! Беспечно, бездумно. Равные среди счастливых. Но жить, заткнувши уши, зажмурясь, отгородясь глухими стенами, коврами, лелея счастье маленькое, личное... Нет, невозможно! Когда Полина целует меня, где-то миллионы женщин плачут безнадежно. Унынье, рабство, нищета! Россия, — на коленях подставившая спину батогам! А мы, в мундирах, с шифром палача, песенки поем французские, гордимся величием империи, кудрями дев играем беззаботно... Верные собаки тирана... Сие противно разуму... Честь продана и совесть опорочена.

Полина (появляется одетая для прогулки). Я готова... Случилось что-нибудь? Иван, ты снова мрачен. (Гладит его по лбу.) С каждым днем морщинка новая ложится на лоб твой, милый!

Анненков. Не тревожься, Полина. Не ты причиной заботы.

Полина. Нет, нет, не уверяй, что любишь меня. Я знаю — не я причина твоих тяжелых мыслей. Пред ними преклоняюсь я...

Анненков. Ты думы читаешь мои.

Полина. Когда придет беда, — тверже моей руки, вернее друга не ищи. Женщины в несчастьи познаются. (Стремительно обнимает его.) Навек — твоя! На смерть, на гибель за тобой.

Анненков. Что с тобой, зачем ты плачешь, друг мой верный?

Полина. Когда любовь в таком избытке, переплескивается через край слезами она...

Поспешно входят Пущин и Одоевский; оба возбуждены.

Анненков. Пущин! Одоевский! Какими судьбами?.. Что-нибудь случилось?

Пущин. Император, Александр Павлович, умер в Таганроге.

Анненков. Тиран погиб?!

Одоевский. Скакал я из деревни. По дороге перехватываю курьера. Как громом поразила всех смерть злодея. Весь Петербург в смятении.

Пущин. Кому наследовать престол?

Анненков. Константину.

Одоевский. Брак морганатический ему препятствует.

Пущин. К тому ж он сам колеблется.
Одоевский. Предпочитает балы в Варшаве, утехи княгини Лович трону отцеубийцы.

Анненков. Так, значит, император Николай?!

Пущин. Ужасно! Тиран, душитель вольной мысли, прусский солдафон!

Одоевский. Я возвращаюсь в Петербург. Должны начать мы действовать.

Пущин. Сейчас иль никогда. Анненков, ты должен быть в полку. На будущей неделе мы назначаем общее свиданье у Рылеева.

Анненков. Я выезжаю сегодня в ночь.

Одоевский. Прощай. Мы скачем дальше по Москве.

Пущин. Смерть или свобода!

Анненков. Смерть или свобода!

Пущин и Одоевский уходят.

Полина. Сегодня ты уезжаешь?

Анненков. Прости, Полина... Есть дело тайное и страшное.

Полина. Есть высший долг. Ты должен ехать. Будь героем. Вся сила моей души с тобой. Если ты погибнешь — я жить не буду. Но знаю, верю — ты не дрогнешь перед смертью. Люблю тебя. Прощай. (Обнимает его и опускается без чувств.)

КАРТИНА ПЯТАЯ.

В Петербурге, у Рылеева. Собрание членов тайного общества. Рылеев, Анненков, Пущин, Александр Бестужев (Марлинский), Николай Бестужев, Каховский, Кюхельбекер, Оболенский, Якубович, Щепин, Трубецкой, Ростовцев и другие.

Голоса. Александр Бестужев, Александр Бестужев!

Бестужев. Известья достоверные. Великий князь Константин совершенно потерян. Он никого не принимает, не выходит из кабинета. Когда Голицын привез ему присягу из Москвы, где на пакете было написано: «Его императорскому величеству», — Константин вернул пакет, заметив резко: «Это не ваше дело вербовать меня в цари...»

Якубович (с черной повязкой на глазу). Была бы честь предложена; в цари не хочешь, — черт с тобой!..

Трубецкой. Якубович, не шуми!

Бестужев. Великий князь Николай Павлович потерян хуже того. Седьмую ночь не спит. Не чает ни в ком поддержки. Решиться не может. Охвачен страхом...

Якубович. Труслив, как заяц, блудлив, как кошка...

Бестужев. Должны воспользоваться мы двусмысленным сим положением наследников престола.

Пущин. Сейчас иль никогда!

Анненков. Пред нами век гражданского мужества!

Кюхельбекер. Братья, ножны изломаны, и сабли спрятать нам нельзя, — вперед, во имя человечества!

Якубович. Убить обоих, как собак!

Каховский. Да здравствует республика!

Бестужев. Я предлагаю план действия. Мы Николаю не присягаем. Мы поднимаем гвардейские полки и послезавтра, четырнадцатого декабря, приводим их на площадь, к Сенату. Мы назначаем диктатора и директорию. Мы объявляем созыв Земской Думы из представителей земли русской.

Трубецкой. А ежли неудача?

Бестужев. Разбиты будем — с войсками отступим к Новгороду и по пути поднимем военные поселения.

Пущин. Уничтоженье самодержавия, освобождение крестьян и равенство перед законом граждан всех сословий — вот наше знамя.

Кюхельбекер. Подобно знамени трехцветному великой революции французской. Обнимемся, друзья и братья...

Якубович. Беру я на себя убить из этого пистоля наследника престола.

Каховский. Берусь и я — клянусь кинжалом!

Трубецкой. Ближе к делу.

Бестужев. Согласны вы на диспозицию?

Голоса. Согласны, согласны...

Ростовцев. Я не согласен.

Голоса. Ростовцев не согласен? Ростовцев, ты с ума сошел?! Ростовцев, ты клялся в верности...

Якубович (скрежеща зубами). Ты жизнью ответишь мне, предатель.

Трубецкой. Тише, господа.

Ростовцев. Считаю заговор сей легкомысленным, вождей и весь народ неподготовленными для переворота и замыслы цареубийства — преступными. (Хватает шарф и кивер.) Дабы предупредить последствия ужасные для всей империи сегодняшних речей — сочту за долг осведомить о сем наследника престола... (Выбегает.)

Якубович. Вернись... Кавказский мой клинок твоей, мерзавец, кровью напою!.. (Его удерживают.)

Рылеев. Якубович, перестань безумствовать. Не Ростовцев — другие могут нас предать. Поздно, поздно. Мы не можем остановиться, не должны переменять решения. Послезавтра мы будем лить кровь свою за свободу отечества, за счастье соотчичей, для исторжения из рук самовластия железного скипетра, для приобретения законных прав угнетенному человечеству...

Голоса. Свобода или смерть!

Рылеев. Да, вернее — смерть. Ею мы дадим пример для пробуждения спящих россиян. Пусть примем смерть и мученичество за свободу. Потомство отдаст нам справедливость и запомнит наши имена вместе с именами погибших за человечество.

Голоса. Смерть или свобода!

Рылеев. Итак, решенье наше твердо?

Голоса. Твердо.

Рылеев. На чьи полки рассчитывать мы можем?

Бестужев. Я приведу Московский полк.

Оболенский. Ручаюсь за лейб-гренадерский полк.

Кюхельбекер (поднимая пистолет). Я веду на площадь гвардейский экипаж.

Анненков. Пусть убьют на месте меня, но кавалергарды не вынут сабли из ножен...

Якубович. Я принесу мятеж в Измайловский и в Финляндский полк, зарубим командиров, вобьем заряды в ружья — и к Сенату.

Бестужев. Теперь мы разойтись должны и завтра все в казармы — где уговором, где можно — силой,— раздувать восстание, будить уснувший дух, манить свободой... На улицах прохожих останавливать... Один лишь день у нас для подготовки восстания.

Рылеев. Должны мы выбрать диктатора. Я предлагаю Трубецкого Сергея Петровича. Мы власть ему неограниченную поручим четырнадцатого...

Голоса. Трубецкого! Диктатором! Просим!

Трубецкой. Принимаю и оправдать доверие всемерно постараюсь.

Кюхельбекер. Увидимся мы в день лишь роковой на площади. Сейчас союз свободы или смерти должны скрепить мы песней в последний раз.

Все поют песню декабристов на мотив «Veillons aux salut de l'empite».

5

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Перед Зимним дворцом. Николай в сюртуке. Бенкендорф, Васильчиков. Небольшая кучка офицеров и придворных.

Николай (флигель-адъютанту, стоящему во фронт). Я слушаю вас...

Флигель-адъютант. В лейб-гвардии Московском полку убиты командир дивизии, тяжело ранены командир полка и батальонный командир.

Николай. Так, так!.. Значит — мятеж?..

Флигель-адъютант. Так точно, ваше величество.

Николай. Привести немедленно... Бегите...

Флигель-адъютант бросается бежать, останавливается.

Остановитесь, куда вы побежали?..

Флигель-адъютант. Не знаю, ваше величество.

Николай (Васильчикову). Князь, на кого я могу положиться?.. Вы должны знать. Кто будет стрелять в бунтовщиков?..

Васильчиков. Ваше величество, полки все ненадежны.

Николай. Что?.. Ненадежны?.. Что ж — нам отступать?.. Куда? В Гатчину?.. В Кронштадт?.. Я спрашиваю...

Бенкендорф. Попробовать Преображенский полк, он присягнул.

Николай (флигель-адъютанту). Скачите в Преображенский полк... Вывести преображенцев на площадь с заряженными ружьями...

Флигель-адъютант убегает.

Второй флигель-адъютант (вбегает). Ваше величество...

Николай. Говорите...

Второй флигель-адъютант. В конно-пионерном батальоне и в гвардейской артиллерии — неспокойно...

Николай (с ужасом). Неспокойно?.. (Васильчикову.) Найдите мне хотя бы один верный полк... Я требую, прошу...

Слышен марш лейб-гренадеров, топот ног.

Васильчиков. Лейб-гренадеры, ваше величество... Попробуем...

Николай (кричит идущим лейб-гренадерам). Здорово, молодцы, лейб-гренадеры! Вы куда?..

Голоса. Да здравствует Константин!..

Николай (пятясь). Проходите, проходите... (Бенкендорфу.) Граф, пошлите в Аничковский дворец извозчичью карету... Непременно простого извозчика... Привезти императрицу и детей ко мне, сюда...

Милорадович (вбегает в шинели, румяный, веселый). Ваше величество, что за катавасия... Я завтракал — внезапно курьер влетает... Кричит — в полках волненье, кого-то шашкой там зарубили... Что за вздор...

Николай. Граф Милорадович, во вверенной вам столице — бунт...

Милорадович. Не бунт, а чепуха, ваше величество... Я сам сию минуту помчусь к бунтовщикам... Меня увидят, скажу им слово крепкое, и заорут: ура, да здравствует батюшка-царь, Николай Павлович... И через час — ручаюсь — в столице — тишь да гладь... Эй, коня!..

Сенатская площадь. Налево — Сенат, в центре памятник Петру. Вокруг памятника стоят в каре московцы, ближе к Сенату — гвардейский экипаж. Рылеев во фраке. Кюхельбекер с огромным пистолетом. Братья Бестужевы. Каховский в сюртуке с пистолетами и кинжалом. Перед войсками группы рабочих, вооруженные поленьями. Поодаль — любопытствующие обыватели.

Митрополит. Братья, оставьте братоубийственный мятеж... Покоритесь власти, данной богом...

Крики рабочих. Кто тебя послал? Уходи, черт долгогривый! Ты к нам, к народу иди! Становись с нами!.. Долой попов!

Солдаты.
Я отечеству защита,
А спина всегда избита.
Я отечеству ограда —
В мордобое вся награда.
Кто солдата больше бьет,
Тот чины и достает...
Эх!.. Пальцы рубят, зубы рвут,
В службу царскую нейдут,
Не хочут...

Митрополит скрывается в толпе. Свист флейт. Появляются моряки. Становятся.

Голоса. Ура, гвардейский экипаж!.. Молодцы, моряки... Спасибо, братцы!

Рылеев (Александру Бестужеву). Где Трубецкой?

Бестужев. Не знаю. Не понимаю. Ужасно! Мы — без головы.

Рылеев. Солдаты стоят с пяти утра, не ели ничего, озябли...

Каховский. Одним ударом на дворец — все было бы кончено.

Милорадович (появляется перед фронтом). Здорово, молодцы-московцы! Али не узнали своего командира? Вместе, чай, Наполеону бока ломали. Что же вы, ребята, — присягать не хотите?.. Брось, айда за мной к законному императору. Присягнем — да в казармы. По чарке водки...

Рабочие. Уходи... Без тебя знаем — кому присягать. Константину присягать. Нам свобода обещана. Бей его! Наваливайся!

Летят поленья.

Милорадович. Константин отрекся. Я свидетель.

Рабочие и солдаты. Врет! Врет! Врет! Не верьте ему... Врешь, врешь!..

Каховский (подскакивая к нему). Вот тебе, получай!.. (Стреляет в него из револьвера.)

Милорадович падает на штыки. Появляются конные пионеры.В них летят поленья. Они отступают.

Правая часть площади. Николай. Адъютанты. Солдаты. Артиллерия. Николай ходит в волнении. Перед ним появляется Анненков.

Николай. Присягали?

Анненков молча глядит на него.

Вы бунтовщик! Что?.. Приказываю вам атаковать мятежные войска...

Анненков бросает шашку в ножны, складывает руки на груди. Николай секунду глядит на него, отходит. Анненков возвращается к части.

Флигель-адъютант (вбегает). Граф Милорадович убит.

Николай. Боже, помоги. (Солдатам.) Рукавицы долой! Заряжать...

К солдатам подскакивают офицеры с шашками. Солдаты повинуются.

Снаряды привезли?

Васильчиков. Так точно, ваше величество.

Николай. Надеетесь на артиллерию?

Васильчиков. Испытаем.

Николай (артиллеристам). Готовься! Прицел — четыреста шагов. Готовь пальник. По команде первая батарея — пли!

Молчание.

Что произошло? Почему они не стреляют?

Флигель-адъютант (кидается к артиллеристу). Почему не стреляешь, мерзавец?

Солдат. Ваше благородие, да ведь в своих.

Флигель-адъютант (ударяет его шашкой). Вот тебе свои!

Николай (подняв кулаки, вопит). Стреляйте, стреляйте, я вам приказываю...

Залп.
Издалека крики: «Не надо, не надо, не надо...» Залп.

6

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Кабинет Николая. Николай у стола просматривает листы допросов.

Николай. Здесь страшный умысел. Готовилось цареубийство. Оружие воздвигнуть на главу помазанника божия и кровь его пролить. О, господи... Мерзавцы, негодяи!.. Да как подобная мечта войти в рассудок может... Им казни трудно выдумать. (Оборачивается, кидается к двери.) Поди сюда.

Анненков (появляется). Здесь, ваше величество.

Николай (вцепляется ему в грудь, втаскивает в комнату). Что ж,— забыли милости покойного государя... Ваши кутежи, разврат. Гнусное убийство Ланского на дуэли... Покойный брат простил вам... Щадил... За все благодеяния вы заплатили заговором...

Анненков. Государь...

Николай. Молчите... Извольте отвечать — вы состояли в преступном обществе?

Анненков. Да, состоял.

Николай. Еще кто состоял в нем?

Анненков. Те, кто признался на допросах.

Николай. Цель? Какая цель была у общества?

Анненков. Хотели лучшего порядка в государстве...

Николай. Хотели смуты, переворота, безумства кровавого...

Анненков. Рабство уничтожить позорное стремились мы... Освободить крестьян.

Николай. Чтобы скоты, взбесившись, империю предали огню и грабежам...

Анненков. Добра хотели мы и справедливости, величия народа русского... Досель он был велик страданием. Хотели мы, чтобы делами, творчеством он равен стал народам европейским.

Николай. Зараза книг волеторьянских, якобинства... Двенадцатого декабря вы были у Оболенского?

Анненков. Да, был.

Николай. О чем вы говорили?

Анненков. О зле в судах и управлениях, о том, что классы низшие бесправны; о том, что у крестьян одно лишь избавленье от страданий — смерть... О том, как зло пресечь...

Николай (в упор, с пеной на губах). Вы были на собраньи заговорщиков, цареубийц... Отчего же не донесли...

Анненков. Мне доносить на товарищей... Но честь, ваше величество, — честь моя...

Николай (с бешенством). Вы не имеете понятия о чести... Знаете ли вы, чего заслуживаете?..

Анненков. Да, знаю — смерти.

Николай. Надеетесь, что вас великолепно расстреляют. Героем интересным станете... Молвой в салонах дамских... Ошибаетесь... Нет... В крепости я вас сгною... В равелине, в каменном мешке... Красуйтесь перед крысами... Идите вон!.. (Отворяет дверь.)

Анненков выходит. Видно, как на него бросаются генералы.

Муравьева сюда...

7

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Петропавловская крепость. Сводчатая комната. Решетка. За ней видна Нева. Летят облака. Ветер. Шум ледохода. Дочь смотрителя, Настя, у решетки.

Настя. Папенька, страх-то какой...

Смотритель (входит с фонарем). Ну, что ты кричишь, — какой там страх?

Настя. Лодка плывет, глядите... А ледоход-то, половодье, ветер... Того и гляди... Ай, папенька! Того и гляди затрет лодку. В ней женщина.

Смотритель. Потонет, и говорить нечего.

Настя. Пристали. За канат уцепилась. Вылезла. Сюда бежит. А ветер-то, ветер — с ног так и бьет.

Полина (снаружи у решетки). Пустите меня, умоляю...

Смотритель. По ночам в крепости посторонним лицам быть не полагается.

Полина. Примчалась я из Москвы... Сказали мне весть ужасную. Он повеситься хотел... Из петли его вынули... Ему солгали злые люди, что я уехала во Францию, забыла, бросила его... Пустите меня, добрый человек.

Смотритель. Нам добрым быть не полагается, насчет этого строжайше.

Полина (Насте). Вы — дочь его, поймите меня, как женщина... Вы любите, вы будете любить... когда вам скажут, что друг ваш страдает, разве сердце не разорвется... Позвольте вам на ручку надеть кольцо, на счастье... (Протягивает сквозь решетку, надевает ей кольцо.)

Настя. Пропустите ее, папенька.

Смотритель (пропускает Полину за решетку). Вам кого?

Полина. Ивана Александровича Анненкова.

Смотритель. Поздно. Да и нельзя его видеть. Не велено.

Полина. Вот все, что есть у меня, — сто рублей, пожалуйста. (Дает деньги смотрителю.)

Настя. Папенька, позовите.

Смотритель. Грех, беда с вами... Ну ладно, позову, но не свыше двух минут свидания... (Уходит.)

Полина. С весны его не видела. Дочка у меня родилась. Измучилась я. А он-то, он-то... Руки на себя накладывал...

Настя. Помещение сравнительно сухое у Ивана Анненкова. Другие в мешках сидят под полом.

Полина. Когда в Сибирь их повезут?

Настя. Когда государь изволит распорядиться...

Полина. Идут. Его шаги.

Входят смотритель и Анненков, в тюремном платье, обросший бородой.

Иван!

Анненков. Полина!

Она бросается ему в объятия.

Полина, милая, голубка моя!

Полина. Батюшка, родной...

Анненков. Ты не забыла?.. Все еще любишь?..

Полина. Ты мил мне, как дитя родное. Твои страдания, твои думы, твое отчаяние, судьбу твою несчастную — жалею, люблю, люблю... (Целует ему кандалы.)

Анненков. Ты жизнь мне принесла. О, милые глаза, о, милое лицо. Полина, ты родила?

Полина. Дочь тебе я родила. Темноволосая, как ты. Она в Москве, у бабушки.

Анненков. Ты примирилась с матушкой?

Полина. Я бедствовала. Все отвернулись от меня. Одна старушка, Шерпантье, при муках моих была. Три месяца я пролежала в горячке. Все ж твоя мать сжалилась — прислала пятьсот рублей на внучку. Но к твоей судьбе она все так же равнодушна.

Анненков. Полина, я приговорен на вечную каторгу.

Полина. Я знаю. Я приняла решение, Иван. Смотритель. Ну, довольно... И так уж пять минут прошло...

Полина (кидается к Насте, срывает с себя шаль, накидывает ей на плечи). Возьмите, вот шаль турецкая, она к лицу вам...
Умолите отца еще минутку.

Настя. Разрешите, папенька, пускай поговорят.

Смотритель. Ну, бабы!

Анненков (Полине). Заботит более всего судьба твоя и дочери.

Полина. О девочке не бойся. Меня ж с тобой разлучит только смерть... Иван, мы повенчаться должны.

Анненков. Со мною, умершим для жизни, — тебе, свободной, молодой, прекрасной... Полина, это жертва страшная...

Полина. Я пойду к царю. Он волен убить меня, но над любовью у него нет власти...

Смотритель. Довольно нежничать, пора.

Полина. Последнее, что есть — возьмите, образ и цепочка золотая. (Снимает с шеи, дает смотрителю.)

Он, ворча, отходит.

Иван, все должен ты перенести — дорогу, каторгу, работу в рудниках. Будь тверд и жди. Не знаю, — годы, быть может, пройдут, но я добьюсь, и царь свирепый позволит быть мне около тебя на каторге...

Анненков. О, жизнь моя!

Полина. Пусть в кандалах, пусть по этапу меня погонят... Так обещай мне смерти не искать своей. Мысли мрачные гони. Мы будем ждать друг друга. Надейся. Пусть в камере твоей теплее станет... Когда-нибудь через много, много лет, когда седые станем, — окинем взглядом прошлое, и годы долгие так дивно просветлеют, напоены любовью...

Анненков рыдает.

Тихо старость пеплом
Голову посыплет.
Вспомни этот вечер,
Звезды над Парижем,
Вспомни запах розы
На груди моей.

Смотритель. Окончательно не разрешаю ни петь песни, ни прочее. (Толкает Анненкова.) Ступай! Пошел...

Анненков. Полина, прощай!

Полина. Прощай, любимый друг, мы скоро свидимся...

Анненков. Жду, жду тебя.

8

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Вязьма. Перед парадом войск. Крыльцо дома, где остановился император. Будка. Часовой. Вдали продолжение плац-парада; низенькие с палисадниками домики, верстовые столбы. Пятясь, выходят полковник и ротный командир, оба в полной парадной форме. В крайнем волнении, даже с выражением ужаса, они глядят на еще невидимого зрителю, идущего солдата.
Издали — звук полкового марша.

Ротный. Ваше превосходительство, — это солдат отменный.

Полковник. Но левый каблук... Левый каблук царапает по земле!

Ротный. Сие виною не каблук, а досадные неровности почвы, ваше превосходительство.

Выходит рослый солдат во всей амуниции и при оружии. Вылупив глаза, шагает по статуту.

Полковник. Правой, правой, правой!.. Всегда с правой, мерзавец!.. Смирррррна! Правое плечо вперед! Полуоборот направо! Ать — два!

Солдат делает полуоборот; отбив ногу, останавливается.

Ротный. Все манипуляции и артикулы выполнены в точности, ваше превосходительство.

Полковник. Но пуговицы...

Ротный (смахивает батистовым платком пыль с пуговиц солдата). Пыльца случайная, вследствие ветра, ваше превосходительство.

Полковник. То-то, пыльца! (Осматривает солдата кругом.) Ну, как тут поручиться... А вдруг да государь найдет что-нибудь этакое...

Ротный. Этакое, ваше превосходительство?..

Полковник. Ну и пропали наши головы...

Ротный. Пронеси сорок святителей. (Солдату, поднося к носу кулак.) Смотри, мерзавец, постарайся. Получишь чарку водки... А выдашь...

Полковник. Спустим шкуру...

Ротный. Шпицрутенами.

Полковник (солдату). Ногу подними... Другую... Обе сразу подними. Ать — два!..

Ротный. Сие противно законам природы, ваше превосходительство.

Полковник. Молчать, не разговаривать! Для вас один закон природы — государь. (Ложится на землю, осматривает подметки у солдата.) Одна подметка стерта более другой.

Ротный. Сие обман зрения, ваше превосходительство.

Полковник. А гвоздики?

Ротный. В равном количестве на каждом сапоге.

Полковник (встает, солдату). Стой статуей. Никаких шевелений. Не дышать. Ешь глазами твоего императора.

Появляется разводящий и меняет этим солдатом другого, стоящего у будки.
Барабаны. Трубы. На крыльцо выходят генералы в парадной форме. Со ступенек сбегает Бенкендорф.

Бенкендорф. Конюшня, а не плац-парад. Вот щепка. Вот куст травы, растущий в беспорядке. (Поднимает щепку, вырывает кустик травы. Потрясает ими.) Споткнувшись, государь мог ногу повредить.

Один из генералов вытягивается перед Бенкендорфом.

В Сибирь вам захотелось, ваше превосходительство? Земля под светлыми стопами государя должна быть зеркалом — песочек ровный. (Дает ему щепку и траву.) Извольте бросить в отдалении, и впредь чтоб не было неряшества.

Николай (выходит на крыльцо, теребя перчатку). Извольте начинать парад. (Сходит с крыльца. Стоит, грозно глядя на проходящие войска.)

Генералы рысью бегут к частям. Позади Николая остаются два флигель-адъютанта и Бенкендорф. Музыка. Мерные тяжелые шаги проходящих войск. Рожки. Флейты.

(Топает ногой.) Передать второму батальону, — идут, как бабы.

Флигель-адъютант. Слушаюсь, ваше императорское величество! (Убегает рысью.)

Песня солдат.
За Дунаем,
За Дунаем, за Дунаем за рекой
Сабли востры,
Сабли востры, сабли вострые блестят.
Покатилась,
Покатилась Вани буйна голова.
Зарыдала,
Зарыдала раскрасавица-жена.

Николай ( весело). Покатилась Вани буйна голова. (Бенкендорфу.) Граф, с такими войсками можно заставить трепетать всю Европу.

Бенкендорф. Затрепещет, ваше императорское величество, затрепещет.

Покрывая удаляющиеся звуки песни, слышен голос Полины.

Голос Полины. Пустите меня, пустите, я должна видеть императора.

Флигель-адъютант бежит на голос. Николай обернулся, нахмурился.

Флигель-адъютант. С ума сошли, сударыня! Кто вас пустил?

Полина (вбегает; флигель-адъютант хватает ее, она борется). Убейте, казните меня. Я буду молить императора.

Николай. Пусти ее.

Флигель-адъютант оставляет Полину. Она приближается к Николаю.

Кто вы, сударыня?

Полина. Полина Гёбль. Молить хочу я...

Николай. Француженка?.. (Осматривает ее с удовольствием.) Мадам, прекрасной женщине всегда я рыцарь верный. Просите.

Полина (бросаясь к его ногам). Прошу я высшей милости, благодеяния.

Николай. Не предо мной, мадам, не предо мной... Но пред такою красотой готов и я в пыли валяться...

Полина. Не встану, покуда милости не получу... Николай. Готов я разрешить.

Полина. Позвольте, государь, идти в Сибирь мне...

Николай (отскочив). В Сибирь? Желанье странное.

Полина. На каторгу за человеком, его люблю я больше жизни. Готова я на все - друзей, родных забыть, не видеть Франции, могила матери моей пускай травою зарастет. Пусть тяжкий труд и черствый хлеб моею жизнью станут. Но я хочу быть подле мужа моего, и голову его склонить себе в колени, и целовать глаза, когда он изнеможет.

Николай. Кто этот человек?

Полина. Он - государственный преступник, Анненков. Должны мы обвенчаться.

Николай. Волконская и Трубецкая, не слушая резонов, поскакали в Читу, к мужьям преступным. За ними тянутся Фонвизина и Муравьева. А там - другие. Прискорбно. Женщины-дворянки лишают добровольно себя всех прав, равно как и детей, рожденных в каторге.

Полина. Вы обещали милость, государь.

Николай. Удивляюсь вам, красивой женщине. Ступайте! Вы умерли для света и меня. Я разрешаю вам, но лишь не раньше, чем государственный преступник Анненков желанье изъявит на вас жениться.

Полина. Благодарю за счастье высшее - позволить мне любить!


Вы здесь » Декабристы » ЛИТЕРАТУРА » А.Н. Толстой, П.Е. Щеголев. Полина Гёбль (Декабристы)