Декабристы

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Декабристы » ЛИТЕРАТУРА » Н.Н. Лернер. Декабристы и Пушкин


Н.Н. Лернер. Декабристы и Пушкин

Сообщений 1 страница 10 из 12

1

Николай Никитич Лернер
ДЕКАБРИСТЫ И ПУШКИН

Пьеса в 5 действиях и 9 картинах

Действующие лица.

РЫЛЕЕВ КОНДРАТИЙ ФЕДОРОВИЧ.
НАТАЛИЯ МИХАЙЛОВНА — его жена.
МИХАЙЛО БЕСТУЖЕВ — капитан.
КНЯЗЬ ТРУБЕЦКОЙ СЕРГЕЙ ПЕТРОВИЧ — лейб-гвардии Преображенского полка полковник, прикомандированный к главному штабу.
КАХОВСКИЙ ПЕТР ГРИГОРЬЕВИЧ — отставной поручик.
БАТУРИН АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ — поручик гвардии.
ОЛЬГА (Ольга Николаевна) — его невеста.
САША — девушка из крепостных, воспитанница родителей Наталии Михайловны.
ПУШКИН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ.
ПУЩИН ИВАН ИВАНОВИЧ — лицейский друг Пушкина, надворный судья.
АРИНА РОДИОНОВНА — няня Пушкина.
ПАИСИЙ — монах Святогорского монастыря.
ПЕСТЕЛЬ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ — полковник южной армии.
БЕСТУЖЕВ-РЮМИН МИХАИЛ — подпоручик, 20-22 лет.
МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ СЕРГЕЙ — подполковник.
КНЯЗЬ ВОЛКОНСКИЙ СЕРГЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ — начальник дивизии южной армии.
МАРИЯ НИКОЛАЕВНА — его жена.
ОФИЦЕР.
МИТРИЧ — слуга Пушкина.
КИРИЛЛА — камердинер Рылеева.
МАТРЕНА — крепостная Рылеева.
НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ —император.
БЕНКЕНДОРФ АЛЕКСАНДР ХРИСТОФОРОВИЧ — генерал-адъютант.
ЛЕВАШЕВ — генерал-адъютант.
ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ.
ОФИЦЕРЫ И СОЛДАТЫ.

ДЕЙСТВИЕ I

Зима 1824 года. День. Кабинет Рылеева, направо дверь в переднюю. В глубине арка в курительную комнату. На сцене камердинер Рылеева Кирилла и крепостная Матрена. Они растапливают камин.

Кирилла (укладывая дрова). Вот... вот... вот... вот как положено класть дрова, - чтоб горели, а тепереча дуй... раздувай...
Матрена. Чичас, дядя Кирилла. (Раздувает).
Кирилла. Дуй, дуй!.. Да ты дуй похлеще... У тебя пузо здоровое. Нечего его жалеть да лениться. (Помогает ей). Вот как надобно...

Раздувают пламя с двух сторон.

Матрена. Дрова-то проклятущие... Маленько отсырели.
Кирилла. Сама ты в городе да в барском доме отсырела. Ты должна об себе понимать, что ты есть взятая в господский дом со скотного двора и главная тебе работа печи топить. (Небольшая пауза). Девка... а девка...
Матрена (которая все время без оглядки раздувала). Ч-а-а-го?
Кирилла (солидно и наставительно). Барские покои не то, что людская. Там ежели дымно, угарно — не беда... Тепла мало — не горе, потому народ духом своим нагреет.
Матрена. Гляди-ка, дядя Кирилла, дрова-то разгорелись и дюже горят.
Кирилла. Ну вот и ладно... Теперь, девка, ступай, а я уж тут сам погляжу... Э, девка, стой-ка!.. Не ходи ты такой растрепой. Господа у нас важные и великатные... К нам князья в гости ездят... Наш барин книжки составляет... Сам царь с царицей их читают... Ты своим разуменьем должна хорошенько подумать, где ты и как себя содержишь...

Матрена уходит через курительную, а Кирилла — в переднюю. Входят Рылеев и Михайло Бестужев, разговаривая.

Рылеев (садится). Признателен друзьям своим. Побаловали меня своим вниманием...
Михайло Бестужев. Каждый счел своим долгом навестить болящего барда.
Рылеев (задумчиво и грустно). А Каховского не было. Озлобленный человек... Ненавидит Трубецкого... Прозвал его гнилым аристократом.
Михайло Бестужев. Каховский далеко не дурной человек. Он постоянно в большой нужде.
Рылеев. Правду тебе сказать, я по нем соскучился.
Михайло Бестужев. Я вас помирю.
Рылеев. Попробуй...
Михайло Бестужев. Сейчас поеду и притащу его сюда.
Рылеев. Если надеешься — поезжай... Я ему напишу несколько слов... (Переходит к письменному столу). Захватишь записку.
Михайло Бестужев. Пиши. (Идет за ним, взял со стола незаконченную рукопись). Скоро закончишь «Исповедь Наливайки»?
Рылеев. Как настроение... Может, даже и сегодня.
Михайло Бестужев (читает по рукописи).
Известно мне — погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа.
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Ты в этих стихах как будто хочешь указать на будущий наш жребий.
Рылеев (вздыхает). Эти строки вылились у меня как-то бессознательно... (Вдруг загорается энтузиазмом). Неужели жe ты думаешь, что я хоть минуту сомневаюсь в своем назначении? Мы должны купить нашу первую попытку к свободе дорогой ценой...

Входит Наталия Михайловна. Она подходит к Рылееву и целует его.

Наталия Михайловна. Ты все-таки решил встать?.. Не рано ли? Как себя чувствуешь?
Рылеев. Благодарю, весьма хорошо...
Наталия Михайловна. Смотри, не переутомись!
Рылеев (с нежной улыбкой). Постараюсь. Я зову Каховского к нам обедать... Надеюсь, что ты не против?
Наталия Михайловна. Твои друзья — мои друзья. Ты с Каховским уже помирился?
Рылеев. Ссоры у нас никакой не было. Он вспылил, и я был невоздержан.
Наталия Михайловна. Да, новость, господа: княжна Ольга помолвлена с Александром Батуриным. Они сегодня у нас будут. Батурин очень славный мальчик... Ты его мало знаешь.
Рылеев. Встречал довольно часто... Мы даже его... (Спохватился и посмотрел на Бестужева).
Наталия Михайловна. Скрытность, господа, большой порок!
Рылеев. Смотря в каких случаях...
Наталия Михайловна (после небольшой паузы). Кондратий, очень часто твоя глубокая задумчивость и таинственные разговоры с друзьями доставляют мне немало волнения и тревог. (Небольшая пауза). Где Настенька?
Рылеев. Кажется, у себя.
Наталия Михайловна. Пойду к ней; а ты, Кондратий, не переутомляйся. Ты, мой друг, еще не совсем здоров. (Скрывается).
Рылеев. Вот письмо и готово. Съезди и тащи его.
Михайло Бестужев. Непременно. (Направляется к выходу).
Рылеев. Ах да, скажи ему, что предложенные им новые члены — Сутгоф, Панов и Батурин — приняты.
Михайло Бестужев. Обрадую его. (Скрывается).

Рылеев садится к камину.

Наталия Михайловна (появляется, подходит к Рылееву и прикладывает свою руку к его лбу). А у тебя жар еще не совсем прошел.
Рылеев (нежно взял ее руку и несколько раз поцеловал). Наташа, до чего я люблю вот эти твои прикосновения. За эти шесть лет нашей жизни ничто в тебе не изменилось... (Небольшая пауза). Душа моя... жизнь моя!
Наталия Михайловна. Кондратий!.. (Небольшая пауза). Ты стал так мало уделять мне внимания. (Небольшая пауза). Часто мне кажется, что твое сердце больше уж не принадлежит мне... Ты зажил и живешь другой жизнью... И правду тебе сказать, мне страшно.... (Многозначительно). Страшно за тебя...
Рылеев. Наташа, неужели же ты думаешь, что я могу охладеть к тебе? Эту мысль гони прочь от себя. Нет, нет, нет. Все эти дни, как болен был, лишь одно мое чувство к тебе утоляло мою боль... (Небольшая пауза). Я в бреду... протягивается рука Наташи... пью лекарство... От одного твоего прикосновения вернулось сознание...
Наталия Михайловна (схватила его голову и прижала к своей груди). Милый, милый и родной мой. (Прислушивается). Кто-то вошел. (Заглядывает в переднюю). К тебе князь Трубецкой.
Рылеев. Трубецкой!.. Он мне очень нужен.
Наталия Михайловна. Пойду, чтоб не мешать вам. (Уходит. Дошла до арки, останавливается). Кондратий, я решила сегодня о многом переговорить с тобой.
Рылеев. Хорошо, поговорим...

Наталия Михайловна скрывается.

Кирилла (раскрывая дверь). Пожалуйте, ваше сиятельство!
Рылеев (идя навстречу). Давненько, Трубецкой...
Трубецкой. Заждались меня? Вы, Рылеев, не поверите, как я занят! Дела штабные... Аракчеев и государь никак не угомонятся со своими военными поселениями. Среди военнопоселенцев вспыхивают восстания чуть ли не каждый день, и Аракчеев, как всегда, подавляет их... Чинятся неимоверные жестокости... Государь все это поощряет...
Рылеев (перебивает). Да, в свое время Александр Павлович поиграл в либерализм. Всему двору грозил реформами и чуть ли не конституцией. Или его торжественное заявление друзьям: «Я хоть и император, но я жил и умру республиканцем». Сколько во всем этом двуличия, лицемерия и лжи!
Трубецкой. Приезжал ко мне полковник Батенков.
Рылеев (перебивает). Да, да, да... Пестель в Петербург собирается. Для переговоров с нами. Южане упрекают нас в бездействии.
Трубецкой. Не южане, а полковник Пестель. Eму хочется главенствовать и над «Северным обществом». На юге он уже давно полновластен. Там несогласных с Пестелем уже нет. Он далеко не глуп, хотя изрядный авантюрист. Россия — не Франция. Былая слава Бонапарта ему покоя не дает, но уж куда ему до этого всесветного авантюриста и гениального полководца!
Рылеев. Пестель далеко не авантюрист...
Трубецкой. Уверяю вас... На юге он создает демократию, и там уже все делают республику наподобие северноамериканской и никак не ниже. О целесообразности применения новых форм к условиям русской жизни никто и не думает. По-моему, и переворот, и перемена образа правления должны вылиться в форме строгой законности. То, что делает во второй армии Пестель, нам не указ и не пример.
Рылеев. Мы только и знаем, что порицаем действия «Южного общества», а сами ничего не делаем...
Трубецкой (перебивает). Поверьте, Рылеев, когда увидим, что настало время действовать более решительно, то мы к Пестелю не обратимся... Подальше... подальше от Пестеля.
Рылеев. Князь, у вас о Пестеле представление неверное.
Трубецкой. Неверное у того, кого можно увлечь. Кондратий Федорович, бойтесь и остерегайтесь тех, у которых большой запас увлекательных и красивых фраз.
Рылеев. У Пестеля глубокий ум, а не красивые фразы.
Трубецкой. Нет!.. Он очень смел и крайне настойчив.
Рылеев. Первенствующее значение на юге Пестель занял благодаря своим выдающимся качествам широкого ума и всестороннего развития.
Трубецкой. Для того, чтобы подражать негодяям якобинцам, для этого особого ума не требуется. Судя по его планам и стремлениям, я в его лице вижу подражание французской революции. Что представляли собой все учреждения, созданные революцией? Конвент — сборище двухсот разбойников и четырехсот глупцов. Это меткое выражение принадлежит одному из доблестных французских генералов.
Рылеев (с грустью). Как подчас мы различно мыслим... (Небольшая пауза. Вдруг). Трубецкой, любите вы Россию?
Трубецкой. Всей душой!
Рылеев. Хотите ли счастья родине и народу?
Трубецкой. Это цель моей жизни!
Рылеев. Нам раздоры не нужны... Они губительны. Нам нужно идти вместе с южанами. Не убоимся того, что главенствовать станет Пестель. Он этого достоин, и я приветствую.
Трубецкой. Давно ли вы стали сторонником Пестеля?

Входят Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Пущин.

Муравьев-Апостол. Как кстати!.. И князь Сергей Петрович здесь. (Здоровается). Мы сегодня только прибыли с юга. У нас важное поручение от Тульчинской думы.
Рылеев. Прошу, господа. Очень рад... Давно пора быть нам в более тесном единении. (Шутя). Итак, в моем лице наша Северная дума принимает послов Тульчинской думы.
Бестужев-Рюмин. Не только Тульчинской, но и Васильковской, Киевской и даже Московской.
Иван Пущин. У меня имеется поручение от Московской думы.
Трубецкой. От целого союза республик, возглавляемых тульчинской демократией.
Бестужев-Рюмин. Если и не демократия, то все же упорные республиканцы.
Муравьев-Апостол. Князь, почему для вас столь нетерпимо слово демократия?
Трубецкой. Я враг всего преждевременного. Если мы с вами подготовлены ко всяким крайним новшествам — это еще не значит, что пятьдесят миллионов полудиких людей способны воспринять то же, что мы... Не так ли?
Муравьев-Апостол. Подобных вопросов мы сможем коснуться лишь тогда, когда прибудет сюда Пестель.
Иван Пущин. Члены «Московского общества» полагают, что наступило время всем нам объединиться...  Пестель сейчас находится в Москве.
Трубецкой (многозначительно). Полковник Пестель!
Рылеев. Переговоры весьма желательны. А вы, Трубецкой?
Трубецкой (после некоторого молчания). Я... что ж... переговоры... Нет никаких оснований отказаться и предрешать.
Рылеев. Господа, по прибытии Пестеля я устрою объединенное совещание...

Входят Михайло Бестужев и Каховский.

Михайло Бестужев. Я его встретил у Вознесенского моста. Он шел к тебе.
Рылеев (Каховскому). Здравствуй... рад, очень рад... Господа, позвольте представить: Каховский, ревностный член нашего общества. (Отводит его в сторону). Извините, господа... (Каховскому). Сюда на днях приедет Пестель.
Каховский (перебивает). А ты опять с Трубецким?.. Не можешь ты без этого рыхлого и гнилого аристократа. Не понимаю, как можешь ты дружить с этим закосневшим дураком и допускать, чтобы он руководил делами общества?
Рылеев. Петр, ты оскорбляешь человека, который ничего дурного тебе не сделал. (Продолжает разговор).
Муравьев-Апостол (Трубецкому). Я почему-то о Каховском ничего не слыхал и как будто нигде раньше не встречал. Кто он?
Трубецкой. Нищий дворянин... Владелец деревушки Голытьба и десяти крепостных душ, из коих восьмеро в год недорода с голодухи скончались, а двое в бегах. Как и всякий нищий дворянин, он о себе высокого мнения. Пылок и дерзок. Грубиян... Я бы сказал, что ему среди дворянства не место. Его бы списать в однодворцы или даже в мещане... Рылеев почему-то с ним водится и даже посвящение написал. Ко мне он не вхож. Да, и, кажется, ни к кому из нас. Впрочем, наш Рылеев желает, чтоб в общество принимались купцы и даже мещане.
Бестужев-Рюмин (Муравьеву). Нам еще Одоевского сегодня нужно навестить.
Муравьев-Апостол. Да, да. Мы отсюда к нему отправимся.
Трубецкой. Когда же собираемся?
Муравьев-Апостол. По приезде Пестеля.
Рылеев. Вы уже уходите?
Бестужев-Рюмин. Да... Нам еще к Одоевскому.
Рылеев (Трубецкому). И вы, князь?
Трубецкой. Да.
Рылеев (Муравьеву-Апостолу, Бестужеву-Рюмину и Пущину). Итак, господа, до приезда Пестеля.
Бестужев-Рюмин. Он приедет дней через пять.
Рылеев. А вы, Трубецкой, домой отсюда?
Трубецкой. Еду в штаб; если не будет поздно, то на обратном пути заеду.
Рылеев. Для друзей двери моего дома открыты во все время. (Проводил гостей, обращаемся к Пущину). Иван Иванович, что вы знаете о Пушкине?.. Какие у вас вести о нем?
Пущин. Живет в ссылке... в своем Михайловском... Находится под крепким надзором. Часто жалуется на тоску, а подчас шлет бодрые письма. Много работает. У меня отпуск. Я собираюсь навестить Пушкина... Поеду к нему... Обязательно поеду.
Рылеев. Очень обяжете, Иван Иванович, если вы перед отъездом к Пушкину повидаетесь со мной.
Иван Пущин. Хорошо. (Небольшая пауза). Кондратий Федорович, Пушкин горит желанием стать членом «Тайного общества».
Рылеев. Я об этом слышал. Невозможно. Он в большом подозрении у правительства. Это только бы повредило и ему и нам. Да и вообще ему не следует знать о нас... (Строго). Ни одного имени... ни о самом сущестовании общества... Чем он будет меньше знать, тем лучше. А вы какого мнения, Иван Иванович?
Пущин (подумав). Я с вами вполне согласен, Кондратий Федорович. Итак, перед отъездом я у вас побываю. Прощайте. (Уходит).

Рылеев его провожает и вскоре возвращается.

Михайло Бестужев. Кондратий, тебе известно, что Каховского обратно в полк не принимают?
Рылеев. Это надо устроить. Ты обществу полезнее будешь в мундире, чем во фраке.

Входят Ольга и Батурин.

Рылеев. Милости прошу. Здравствуйте!
Каховский (мрачно). Амур и Психея в саду жизни срывают цветы любви... Не верьте цветам — они увянут... Они обманут. Прекрасно только то, чего достичь трудно...
Ольга. Какие ужасы вы говорите! (Рылееву). Наталия Михайловна у себя?
Рылеев. Да, княжна... (Провожает ее и Батурина до арки). Александр Михайлович, на одну минуту.
Батурин (возвращаясь). Слушаю, Кондратий Федорович.
Рылеев. Вы приняты в члены нашего «Тайного общества»... Как-нибудь заезжайте, и мы потолкуем...
Батурин. Польщен оказанной мне честью...
Рылеев. Спешите, княжна вас дожидается. (Возвращается к остальным).
Михайло Бестужев. Княжна в расцвете юности и красоты.
Рылеев. Да, она очаровательна... Она достойна кисти художника...
Каховский. Она да она и опять она... Эх вы!.. Смешно и глупо!
Михайло Бестужев. Что здесь смешного и глупого?
Каховский. Мало ли красивых людей и женщин? Кто красив, достоин похвалы, а кого природа не наделила внешней красотой?..
Михайло Бестужев. Если ты когда-нибудь в жизни хоть раз испытаешь чувство любви...
Каховский. Я никогда никого не любил и не знаю, полюблю ли. Я даже не испытывал на себе ласкового женского взгляда... Когда я вижу влюбленную пару, мне всегда смешно.
Саша (входит). Господа! Наталия Михайловна npoсит вас к себе. Здравствуйте, Петр Григорьевич.
Каховский. Здравствуйте, Саша...

Рылеев и Михайло Бестужев уходят, Каховский задерживается.

Саша (подумав). Что мне нужно отсюда захватить?.. Ах да, журналы. (Роется среди книг и журналов).
Каховский (долго наблюдает за ней). Как вы думаете, Саша, такого, как я... ну, меня можно полюбить?
Саша (смутившись, покраснела и опустила глаза). Вы, право, довольно странный вопрос задали мне... (Еще более смущаясь). Почему вы об этом спрашиваете у меня?
Каховский. Хочу знать ваше мнение.
Саша. Что мое мнение для таких людей, как вы? Я простая крепостная девушка, только воспитана в барском доме.
Каховский. Разве и вы такого мнения, что люди, смотря, кем они рождены, делятся на порядочных и непорядочных, на глупых и умных?.. Разве вы не видите несправедливости в том, что существуют сословия, что у нас в России люди делятся на господ и рабов?
Саша. Я не знаю, но это так. Вы, вероятно, правы.
Каховский. Как же вы находите?
Саша (после некоторого молчания). Я забыла, о чем вы спрашивали.
Каховский. Можно ли меня любить?
Саша (долго молчит, стараясь осилить свою застенчивость и нерешительность). Да...
Каховский. Первый раз в жизни слышу такой утвердительный ответ. (Пристально глядит на нее).
Саша (не выдержав этого взгляда). Разрешите мне уйти.
Каховский (загородил ей дорогу). Когда я смотрю на себя в зеркало, то вижу, что у меня очень некрасивое лицо. К тому же я очень вспыльчив и бываю груб. Этого вы разве не замечали?
Саша. Вы бываете резки и грубы, когда видите несправедливость. Вы некрасивый собой, но зато у вас красивая душа.
Каховский. У меня? Я не знаю, есть ли у меня душа?
Саша. Есть, и такая хорошая...
Каховский. Глупая, смешная...
Саша. Нет, нет, нет... Не говорите так. Такие люди, как вы,  никогда смешны не бывают, и говорить с ними приятно. Я вас понимаю, и вы для меня не являетесь загадкой. Побольше бы таких людей, как вы. Их нужно уважать... их можно любить, и любить очень сильно. (Большая пауза. Каховский заходил по комнате. На его лице появляется улыбка). Первый раз на вашем лице вижу улыбку... Вы, должно быть, сейчас... У вас, вероятно, появилась какая-то радостная, счастливая мысль... (Каховский ничего ей не отвечает, словно и не слышит ее слов, и продолжает ходить по комнате). Я, вероятно, сказала глупость. Простите, Петр Григорьевич.
Каховский (вдруг подходит к ней). Саша... Сашенька, если я когда-нибудь буду доволен окружающей людей жизнью и почувствую в себе возможность, то полюблю только вас. (Быстро уходит).
Саша (продолжает рыться среди книг и журналов). Как он не похож на других. (Небольшая пауза). Если так, так и так, то только вас. (Улыбается от нахлынувшей радости и счастья какой-то светлой улыбкой). Зачем это «если»? Зачем это «когда-нибудь»? Почему не теперь? Не сегодня... не сейчас...

Входят Наталия Михайловна, Ольга и Батурин.

Наталия Михайловна. Ну, нашли?
Саша (словно очнувшись). Нашла, Наталия Михайловна, только не то... Прошлогодний...
Наталия Михайловна. Ну хорошо, я сама поищу. (Саша уходит). Журнал где-то здесь. Княжна, вы будете поражены необыкновенным изяществом новых мод в Париже. Покрой не сложен, но отделка дорогая.
Ольга (Батурину). А вы зачем здесь? Вам сюда нельзя.
Наталия Михайловна. А почему Александру Михайловичу нельзя?
Ольга (посмотрела на Наталию Михайловну). Ему нельзя... Подумайте, такой серьезный человек!.. Да и мужское ли это дело?
Наталия Михайловна (улыбаясь). Да, вы правы... Вам нельзя.
Батурин. Разрешите...
Ольга. Нет, нет! Невозможно.
Батурин. Господа, разрешите остаться...
Ольга Я не разрешаю... Это недопустимо!.. Мне за вас стыдно!.. Ай, как стыдно!..
Батурин. Как вам угодно, а я останусь.
Ольга. А я вас за уши — вот... так!
Наталия Михайловна. Какая вы, княжна, строгая!
Ольга. С ним иначе нельзя... Он часто злит меня и раздражает. Он и дерзкий, и шалун, и непослушный мальчик.
Наталия Михайловна. Вот и журнал... Займитесь!.. Извините, я вас на время оставлю. (Уходит).
Ольга (рассматривая журнал). Тебе этот костюм нравится?
Батурин (не глядя в журнал).. Да, нравится. (Целует).
Ольга. А фигурка? .
Батурин. Фигурка изящна, как все парижанки. (Целует).
Ольга. А вот, рядом...
Батурин. И рядом... (Целует после каждого слова). И налево, и направо, и наверху, и внизу, и в средине, и на этой странице, и на следующей, и еще на следующей, и на всех, всех страницах — от первой и до последней...
Ольга. Позвольте... Прошу объяснения... Как вы сударь, посмели? Разве я позволила себя целовать?
Батурин. Вашим позволеньем я уже пользуюсь с незапамятных времен.
Ольга. Ах, вот как, вы еще дерзить мне смеете?.. (Подавляя смех). В наказание ступайте в угол.
Батурин. Как вы жестоки!
Ольга. Ступайте без всяких разговоров, а то три дня не стану с вами разговаривать. (Ведет его). Вот сюда, и стойте, пока не прощу вас.
Батурин. Слушаюсь и покоряюсь гневному повелению вашего сиятельства.
Ольга. Вот так и ни с места! (Отходит к столу, рассеянно рассматривает журнал и глядит на Батурина с улыбкой нежности и любви).
Батурин. Уже?
Ольга. Ты наказан и стой!
Батурин. Не пора ли простить?
Ольга. Погадаю... (Гадает, вертя пальцами). Простить... не простить... не простить... не простить... простить... простить... Прощаю, но раньше проси прощения.
Батурин. Прошу сменить гнев на милость.
Ольга (расхохоталась, подходит к нему. Он целует ее руки). О чем ты так таинственно говорил с Рылеевым?
Батурин. Оля, я не могу и не вправе сказать.
Ольга. Что?.. Мне... мне ты не скажешь?..
Батурин. Если б это касалось только меня...
Ольга. Никаких объяснений и отговорок... И слушать и знать ничего не хочу... Мне ты не можешь довериться?
Батурин. Ты, Оля, рассуждаешь довольно странно...
Ольга (укоризненно). Да, да, да, ты считаешь меня кокетливой и глупой болтушкой или наивной девочкой, с которой о серьезных вещах не говорят.
Батурин. У тебя нет никакого основания так говорить.
Олъга. А если все это неправда, то ты мне скажешь и должен сказать, если любишь...
Батурин (после некоторого молчания). Хорошо, скажу...
Ольга. Ну, что ж ты молчишь... Александр, я жду...
Батурин. Существует «Тайное общество». Цель общества — дать волю крепостным, добиться свободы, ограничить власть императора, а, возможно, даже и провозгласить республику.
Ольга. Где оно, за границей?
Батурин. Нет, в России... С сегодняшнего дня я член этого общества.
Ольга. «Тайное общество»... Воображаю, как это должно быть интересно... Я даже что-то слыхала. Папа очень часто бранит вольнодумцев и всякие тайные общества. Александр... нельзя ли и меня в это твое общество?
Батурин. К сожалению, нет... Пока женщин в общество не принимают.
Ольга. Какая досада! Вот когда приходится пожалеть, что я не мужчина... А что привело тебя к этим стремлениям?.
Батурин. Мой ум воспламенен героями древности и дивной поэзией Пушкина. Вот я тебе прочту стихоТворение Пушкина, не дозволенное к тиснению.

Любви, надежды, гордой славы
Недолго тешил нас обман;
Исчезли юные забавы,
Как дым, как утренний туман.

Но в нас кипят еще желанья,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванья;

Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты сладкого свиданья.

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.

Товарищ, верь: взойдет она,
Заря пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишет наши имена.

Ольга. Какое пленительное стихотворение. Как сильно люблю я тебя в такие минуты!

Целуются.

Батурин. Радость моя... Весна моя!..
Ольга. Сюда идут... Пойдем в гостиную... Я сыграю, а ты споешь. Хорошо? (Схватила его за руки).

Он запел что-то бодрое и веселое, они помчались, заливаясь громким, жизнерадостным смехом.

Кирилла (входит, глядит на умчавшихся). Прыгают... Молодо и весело. (Подходит к камину, щипцами загребает в кучу угли, и сам с собой разговаривает). Дело барское... Жизнь приятная и веселая... (Небольшая пауза). А у нас в людской беглый человек помещика Людомирова помер!.. В бегах захворал... Сильно простыл... Отогревали мы его... От господ и полиции хоронили его... Кормили — не помогло... Внутренняя порча в нем завелась... Помер... (Небольшая пауза). В Людомировке барин сильно людей своих забижает... Бегут... бегут и с голодухи мрут...

Из гостиной доносятся звуки рояля все громче и отчетливее. Ольга играет какой-то старинный романс, а Батурин поет. Входят Рылеев и Наталия Михайловна. Некоторое время они молча слушают музыку.

Рылеев. Как она хорошо играет!
Наталия Михайловна. Да, хорошо...
Рылеев. Всегда, когда слушаю музыку, мне на ум приходят мысли о людях обездоленных, угнетенных, бесправных...
Наталия Михайловна. Побереги себя, Кондратий... Ты неосторожен в словах. Правительство подозрительно, а ты как будто стараешься вызвать его внимание.
Рылеев. Напрасно ты думаешь, что я везде и всюду таков, как с тобой. Напротив, я очень скрытен и осторожен с чужими. Правда, от тебя я не скрываюсь, но разве ты не разделяешь мои чувствования?
Наталия Михайловна. Я давно уже вижу, что ты вызываешься умереть не своею смертью...
Рылеев. Пока опасность для меня и друзей не так велика. (Небольшая пауза. С укором). Еще ничего не случилось, а ты уж так малодушествуешь.
Наталия Михайловна. Прости меня, это, быть может, оттого, что женщине личное счастье дороже общих благ, и когда женщина любит и любима, то готова ради своей любви пожертвовать счастьем всего мира и всех людей.
Рылеев. Это не особенность женской души, а малодушие. Если будущее народа и родины моей требуют пожертвования... пожертвовать любовью, счастьем, жизнью, то надо сделать без сожаления, без колебания и не задумываясь.
Наталия Михайловна (посмотрела на него, и, почувствовав в его словах, как и во взгляде, какую-то твердую решимость, вскрикивает). Кондратий, Кондратий... (Схватила его руки). Нет... нет, нет... Ты от всего этого откажешься... Если с тобой что случится...Кондратий, подумай...
Рылеев. О чем думать?.. Я должен еще тебе сказать, что я — член «Тайного общества», которое стремится вооруженной силой ниспровергнуть существующий строй и дать свободу всем детям нашей родины...
Наталия Михайловна. Погибнешь, Кондратий... Я не хочу твоей гибели.
Рылеев. Намерение наше страшно только для того, кто примечает одни только ужасы, грозящие каждому из нас, но не видит главного... (Небольшая пауза). Если я паду в борьбе... Ежели современники не оценят и не поймут меня, ты, Наташа, будешь знать чистоту и святость моих намерений.
Наталия Михайловна (долго глядит на него, подавляя свои страдания). Все верно, все правда, но я не переживу твоей гибели, Кондратий...

ЗАНАВЕС

2

ДЕЙСТВИЕ II

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Михайловское. Усадьба Пушкиных. Зима. Небольшая комната возле крыльца с большими окнами в сад, рядом стеклянная дверь. В этой небольшой комнате помещаются кровать с пологом, письменный стол, диван, кресло, шкаф с книгами, старые почерневшие от времени портреты, на полу и на стенах ковры. За письменным столом Пушкин читает Пущину шестую главу «Онегина». На другом столе приготовлены закуска и вина. Арина Родионовна сидит на диване, вяжет чулок, вслушиваясь в чтение, перестает двигать спицами. Иван Пущин в кресле, вдохновенно слушает стихи, весь сияя от восторга.

Митрич (вбегает). Этот... святогорский монах приехал...
Пушкин (грустно). Ну вот... Он всегда... Как только кто ко мне — он сейчас же примчится... Шагу сделать нельзя. Когда же все эти издевательства кончатся? Когда же я наконец буду избавлен от этих зорких очей попов и голубых мундиров?
Иван Пущин. Кто это приехал?
Пушкин. Шпион. Тот, которому поручено надзирать за мной...
Арина Родионовна. И принесла же его нелегкая!
Иван Пущин. Не дал нам дослушать до конца шестую главу «Онегина»!
Арина Родионовна. Спровадить бы его поскорее... Уж больно он жрать и пить любит... Обжора проклятый, прости, господи!

Входит Паисий.

Паисий. Мир дому сему. Благословение господне да пребудет здесь!
Пушкин (басом). Аминь!
Паисий (который начал шептать молитву). Здравствуй, мать Иринея... здравствуйте, господа!.. Прослышал я, Александр Сергеевич, что к вам пожаловал гость знатный, гость столичный, гость отличный... Как же не проведать, как чести не оказать такому гостю? Здравствуйте, дорогой гость!.. Не знаю, как вас по имени знать, по батюшке величать?..
Арина Родионовна. Пожалуйте, батюшка, за стол... Я так и знала, что пожалуете.
Паисий. А они... господа хорошие?..
Аpинa Pодионовна. А их я зову, зову за стол — не идут... Не проголодались... Кофию напились... потом пирог ели и решили погодить...
Паисий (идет к столу). Смиренный инок за трапезу и один сядет, коль миряне пресытились. (Садится).
Аpина Родионовна (угощая Паисия). Кушайте, батюшка... Отведайте...
Паисий (жадно разглядывая). Не прочь я, мать Иринея, отведать, токмо ноне среда... Среда — день постный, а яства здесь...
Арина Родионовна. Вот рыбка, капуста, огурцы, яблоки, мед, грибки...
Паисий. Праведно... Прости, мать Иринея, не разглядел я... Благослови господи, яствие и питие рабом всегда и ныне и присно и вовеки веков...
Пушкин (басом). Аминь!
Паисий (бросает подозрительные взгляды на письменный стол, на бумаги. Вглядывается в Пущина). Вы здесь сочинительством занимались?.. Вы тоже из сочинителей будете? Иван Пущин. Нет, служу по гражданскому ведомству.
Паисий (ест с большим аппетитом. Пущину). Слыхал я, что ноне в наших столицах сущий Вавилон.
Иван Пущин. Не знаю, не заметил я...
Паисий (смотрит на него в упор). Как же, как же... в Санкт-Петербурге и в Москве всякие вольнодумцы, мерзкие и отъявленные безбожники... хулители православия... Тайные общества...
Иван Пущин. Не слышал, батюшка. Я вдали от всегО.
Паисий (еще более подозрительно). При всей вашей образованности?.. При вашей молодости?.. У вас такие друзья... Как же вы не слышали, если об этом всюду и везде молва идет? (Хитро подмигивает). Правду сказать, пора волю объявить землеробам, а такоже и иные вольности... Грешно христиан держать в неволе... Мне, отцу духовному, можете в своих помыслах открыться.
Пушкин. Отец Паисий!.. (Наливает ему).
Паисий (отставляет бокал). Нет... Не влечет меня зелье.
Пушкин. Уж нет, не откажите, батюшка. Напиток отменный. В подарок мне привезли... (Хочет налить). Благословите?
Паисий (придержал его руку). Нет... Грех, грех...
Пушкин. Един бог без греха... (Наливает).
Паисий. И то правда. (Взял бокал). Согрешу! (Поставил бокал). Нет, посудина очень велика...
Иван Пущин. Велик соблазн - велика и посудина.
Паисий. Эх, и соблазнительно, и грешно.. Быть по сему, но только единую.
Пушкин. Отец Паисий, а не согрешить ли нам еще? (Наливает).
Паисий (приняв бокал). Эх, искушение, искушение! Чревоугодничаем!.. (Выпил).
Пушкин (наливает ему). Не чревоугодие, а изгнание беса и поселение оного в преисподню.
Паисий. Беса в преисподню?.. Эх, и одолевает же оный соблазн... Не устоять мне, грешному... (Выпил).
Пушкин. Правильно. (Наливает еще). Отец Паисий, ежели...
Паисий. Ежели последняя, то согласен... (Гнусавит). Последнюю греховную чашу опрокину в утробу своея, зеленому змию на потеху бесовскую... (Выпил).
Пушкин (в тон Паисию). Во Иордане крещахуся, святой водицей умывахуся... елеем и вином з-а-п-и-в-а-х-о-м! (Подносит ему бокал к самому рту).
Паисий (выпивая). Мы, иноки, выходя за ограду обители, не избавлены от греха.
Арина Родионовна. На доброе здоровье, батюшка.
Паисий (поглядел на вина). Эх, добрый мирянин, господин Пушкин... Еще единую, ради гостя твоего столичного. (Выпил). Оное вино — благодать.
Арина Родионовна. Кушайте, батюшка.
Паисий. Мать Иринея, закуска — отменная.
Пушкин (налил Паисию). Прошу!.. (Подносит ему ко рту). Причащается раб божий, инок Паисий, и отпусти ему всякие согрешения вольные и невольные...
Паисий (выпивает). Господа отличные, господа столичные... Мне, как пастырю... мне, как на исповеди перед святым причастием, можете во всем... во всем открыться... обо всем поведать. Во имя долга моего...
Пушкин (подносит ему бокал). Во имя долга, отец Паисий...
Паисий (совсем опьянев). Во имя долга, говоришь?.. Хорошо... Я согласен... (Небольшая пауза). И сказал он: отныне я стану словом изгонять беса... (Пьет). Да. беса... Моя молитва исцеляет... Слепые да станут зрячие... Мертвые да воскреснут!.. Никто лучше меня акафиста служить не может... никто! (Встает. После небольшой паузы). Пора, а то здесь сатана бродит, сатана пирует, сатана пляшет и беса веселит... Не устоять мне, грешному, много соблазна.
Арина Родионовна. Куда вы так скоро, батюшка?
Паисий. Прощайте, господа хорошие... Вам, нашему гостю дорогому, мое пастырское благословение... Прощайте!
Пушкин. До свидания, батюшка.
Паисий (направился к выходу и остановился). Высокопреосвященному напишу... (Спохватился. Небольшая пауза). Благослови вас бог! (Уходя, запел). Возрадуйся и возвеселися... Возликуй земля... Благодать господня снизошла... Потекли реки млечные и океаны вина... (Скрылся).
Пушкин (подошел к Пущину). Не напоил бы — он бы уехал только вместе с тобой.
Иван Пущин. Неприятный у тебя соглядатай. Хотя шпионы приятные не бывают.
Пушкин. Я только тем и спасаюсь от него, что напою его пьяным.
Арина Родионовна (хлопочет у стола Пущина). Как там в Питере?
Иван Пущин. В Петербурге?
Арина Родионовна (перебивает). Скоро ли дозволят Сашеньке туда вернуться? Здесь ему не жить!
Иван Пущин. Мы все этим очень озабочены. Но сейчас хлопотать бесполезно. Теперь это не ко времени.
Арина Родионовна. Вот вы как полагаете...
Иван Пущин. Да, государь с каждым днем все больше и больше подпадает под влияние архимандрита Фотия. Аракчеев свирепствует. Вся полнота власти в его руках. Он пользуется большой любовью государя. Пока эти два человека являются влиятельными советниками царя, всякие хлопоты обречены на неудачу.
Арина Родионовна. Эх, беда, да и только!
Иван Пущин. Нужно переждать, Арина Родионовна.
Арина Родионовна. Коль уж по-иному нельзя, ничего не поделаешь.
Иван Пущин. Вам известно, что Александр писал и про Фотия, и про Аракчеева?
Арина Родионовна. Все, милый, знаю. Горе мне с ним. Уж и характер у нашего Сашеньки — не приведи бог. На всякого сочинит... Хорошо ли это, плохо ли, а только врагов себе наживает...
Пушкин. Ругаете меня? Это хорошо... Следует, следует... Как живет Чаадаев?
Иван Пущин. Чаадаев вышел в отставку. Уединился. Весь день проводит в своей библиотеке. Живет среди книг. Погрузился в изучение и познание философских наук. Создает новое мировоззрение. Нигде в обществе не показывается. В большом свете про него пустили молву, что он лишился рассудка... Да... ты слышал, Дунаевский арестован? Его уже перевели в крепость.
Пушкин. Слышал, слышал... А как Рылеев?
Иван Пущин. Я тебе от него письмо привез (передает), и свою новую поэму он прислал тебе.
Пушкин. Приятный подарок! (Просматривает письмо. Пущину). Он призывает меня к борьбе в своих стихах за гражданскую свободу... (Продолжает просматривать письмо. Отдельные места прочитывает вслух). Разить тех, которые, не разгадав судьбы, не хотят постигнуть предназначение века и не готовятся для будущей борьбы за угнетенную свободу... Бросают хладный взор на бедствия отчизны... (Продолжает просматривать). Поэт-гражданин, которому ничто на ум нейдет, когда его отчизна страдает. Душа его в волненьи тяжких дум теперь лишь одной свободы жаждет. Наш долг образовать прекрасных чад, готовых пасть за край родной и чтоб неправду они возненавидели всем пламенем своей души... (Продолжает просматривать). Чванство с дворянством непростительно — особенно тебе. На тебя устремлены глаза России; тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь поэт и гражданин! Прощай, будь здоров и не ленись; ты живешь около Пскова: там задушены были последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения, и неужели же Пушкин оставит эту землю без поэмы?
Иван Пущин. И напишешь! Нам нужны такие поэты, которые бы звали к вольности, к лучшей жизни, к просвещению, к освобождению от рабства!..
Пушкин (после небольшой паузы). Скажи мне, мой друг, почему ты из офицеров гвардии стал надворным судьей?
Иван Пущин (обеспокоенный вопросом). Чтобы быть ближе к народу... чтобы бороться с несправедливостью, беззаконностью...
Пушкин (перебиваем). Так — да не так!.. Я уверен, что ты исполняешь повеление «Тайного общества».
Иван Пущин. Нет.
Пушкин. Солгал.
Иван Пущин. Приняв должность народного судьи, я исполнил долг гражданина, желающего блага своей родине.
Пушкин. Я не меньше тебя люблю Россию и желаю блага своей родине. Но разве я скрываю или скрыл что-нибудь от тебя?
Арина Родионовна. Коли человек не говорит, то, стало быть, сказать нечего, а ты вон пристал... пристал — вынь да выложь ему...
Пушкин. Оставь, няня... (Пущину). Я знаю, что в Петербурге, в Москве и на юге существуют тайные общества, цель коих добиться свободы и равенства для всех... Эти общества стремятся вооруженной силой изменить существующий строй и, ежели для совершения переворота и укрепления нового строя понадобится уничтожить государя, то уничтожат!
Арина Родионовна (испуганно). Сашенька, помилуй бог, дознаются про твой разговор... Сашенька...
Пушкин (не слушая ее). Не может быть, чтоб ты был вдали от этих обществ. Я знаю твой характер... Я знаю твои устремления... Вот почему ты оставил гвардию и служишь надворным судьей. Это по приказанию твоего общества!
Иван Пущин. Оставь свои измышления! Никакого приказа! Не знаю я такого общества!.. Пушкин. Это черт знает что! Как не стыдно! Зачем отрицать... зачем? О тайных обществах я много слышал и знаю об их существовании. Вот в Тираспольской крепости сидит член вашего общества — майор Раевский. Его уже третий год там держат и ничего не могут выпытать у него.
Арина Родионовна. Ишь какой ты у меня!.. Ты бы поменьше о других...
Иван Пущин. Ты, живя здесь, знаешь гораздо больше меня.
Пушкин (взволнованно заходил по комнате, потом подошел к Пущину и после некоторого молчания произносит). Поди ты к лешему!
Арина Родионовна. Шальной ты какой у меня!.. К тебе человек в гости, а ты его к лешему!.. Пустатной... пустатной-то какой!..
Пушкин. Извини, любезный Пущин... Я не заставляю тебя больше говорить об этом...
Иван Пущин. Ты своим вдохновенным пером приносишь столько пользы стране и народу... Твои стихи вдохновляют на борьбу, на подвиги... Ты свое дело делаешь, и за это мы все тебе очень признательны. Не к чему тебе интересоваться тем, от чего по многим причинам следует быть тебе подальше. Ты слишком дорог нам всем, и тебя мы желаем сохранить от превратности судьбы.
Пушкин. Да?.. Понимаю!.. Я не заслуживаю доверия в таких важных делах?! (Небольшая пауза). Да, на меня не следует вам полагаться по многим моим глупостям. Вы правы!..
Иван Пущин. Давай больше этого вопроса не касаться. У нас есть, о чем говорить. (Небольшая пауза). Привез тебе рукопись комедии «Горе от ума» Грибоедова. Имеется лишь в рукописных списках у немногих. К тиснению запрещена. Я тебе ее оставлю. Пушкин. Спасибо, Пущин. Об этой новинке так много говорят.
Иван Пущин (Арине Родионовне). Как относительно лошадей? Ведь мне скоро ехать. Арина Родионовна. Неужто сегодня и уедете? He переночуете? Что ж вы, Иван Иванович?.. Сашенька без вас...
Пушкин. Заночевал бы... Явишься на день позже...
Иван Пущин. Как не грустно, а должен к сроку вернуться.
Арина Родионовна. Садитесь... Пожалуйте к столу... Все готово... Этот монах насорил, нагрязнил здесь... Все, уж убрала... Кушайте, батюшка Иван Иванович... Кушай, Сашенька!.. Поговорите... потолкуйте на прощанье...
Пушкин (долго смотрит на Пущина). Печально... печально, что так скоро покидаешь меня...
Иван Пущин. Не от меня это зависит. (Небольшая пауза). Давай выпьем...
Пушкин. Давай.
Иван Пущин (поднимая бокал). За нашу дружбу!
Пушкин. Наша дружба да будет вечна: и в счастье, и в житейском горе!

Пьют.

Иван Пущин. Выпьем за успех шестой главы «Онегина!»

Чокнулись и выпили.

Пушкин. Торопи издателя. Как только тиснут — первой почтой мне экземпляров двадцать...
Иван Пущин. Куницын будет рад получить продолжение «Онегина».
Арина Родионовна. Куницын... кто это будет — Куницын? I
Пушкин. Наш любимый лицейский профессор.
Арина Родионовна. А-а, вспомнила, - вспомнила, Сашенька частенько его вспоминает.
Иван Пущин. Выпьем за его здоровье.
Пушкин (наполняя бокалы). За Куницына — с великой радостью! (Поднимая бокал).

Куницыну дань сердца и вина,
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада зажжена.

Пьют.

Иван Пущин. Экспромт запишу и передам Куницыну. Мне всегда хочется сделать ему что-нибудь приятное.
Арина Родионовна. Хорошего человека приятно и вспомнить. Для такого человека - всегда доброе слово в душе отыщется.
Пушкин. Матушка, что это ты там... отдельно? Садись к нам!
АрииаРодионовна. У тебя, милый, нынче гость. У вас свои разговоры.
Пушкин. И гости мои тебя любят.
Иван Пущин. Арина Родионовна, садитесь с нами.
Арина Родионовна (садится). Да и там неплохо.
Иван Пущин (Арине Родионовне). Выпьем за Александра, за процветание его таланта.
Арина Родионовна. И здоровья ему пожелайте. Вчерась захандрил. Душевная немощь на него нападает.
Иван Пущин (подняв бокал). За здоровье Пушкина и за процветание его таланта!
Пушкин (чокаясь).

Поэта дом опальный,
О, Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день лицея его превратил.

Пьют и поцеловались.

Иван Пущин. Давай, брат, споем лицейскую... Нашу лицейскую песенку... Помнишь наш «гоголь-моголь»?.. (Тихо напевает). «С Вакхом нежились лениво»... Споем?
Пушкин. Споем... (Наполняет бокалы).
Иван Пущин и Пушкин (с бокалами в руках).

Как, укрывшись молчаливо
В нашем тесном уголке,
С Вакхом нежились лениво,
Школьной стражи вдалеке.

Помнишь ли друзей шептанье
Вокруг бокалов пуншевых,
Рюмок грозное молчанье,
Пламя трубок грошевых?

Закипев, о сколь прекрасно
Токи дымные текли!
Вдруг педанта глас ужасный
Нам послышался вдали.

И бутылки вмиг разбиты,
И бокалы все в окно.
Всюду по полу разлиты
Пунш и светлое вино...

Убегаем торопливо...
Вмиг исчез минутный страх:
Щек румяных цвет игривый.
Ум и сердце на устах.

Хохот чистого веселья,
Неподвижный тусклый взор
Изменили час похмелья,
Сладкий Вакха разговор!

Целуются.

Иван Пущин (встал из-за стола). Было бы время - кажется, никогда бы не расставались. (Небольшая пауза). Наши лицейские годы... Наши дружеские пирушки в Петербурге в день лицея... В этом году уже не собирались... (Арине Родионовне). Запрягают?
Арина Родионовна. Запрягают... Ну, чего вы так заторопились?..
Иван Пущин. Надо собираться. Саша, какие еще поручения у тебя имеются? Я в Петербурге пробуду дня три, а оттуда в Москву.
Пушкин (после небольшой паузы). Ты, Пущин, себе не представляешь, как здесь жить ужасно... ужасно!
Иван Пущин. Напрасно ты впадаешь в такое уныние. Вся Россия знает, любит, помнит и ценит тебя. Ты — гордость нашей страны. Твое имя будет жить, покуда существует русская речь!
Арина Родионовна. Похлопочите за него, Иван Иванович.
Иван Пущин. Василий Андреевич Жуковский усиленно хлопочет. Он близок ко двору, но все же должен вам сказать, что надежд мало. Еще не время... (Небольшая пауза). Дорогой друг, мне очень грустно, но... настал час нашего расставания.
Пушкин (взяв его за руки. После небольшой паузы). Пройдет несколько дней, и твой приезд покажется мне не больше, как радостным сном...
Арина Родионовна. Тяжко ему с вами расставаться... Погостили б еще, Иван Иванович...
Иван Пущин. Отпуск кончается. Арина Родионовна.
Пушкин (обняв няню). Ничего, матушка, до весны мы как-нибудь с тобой дотянем!..
Арина Родионовна (Пущину). Почаще шлите ему письма... Про все пишите.
Иван Пущин. Буду... буду писать часто... Ну, друг, прощай...
Пушкин. Прощай, дорогой Пущин... Навестил... Порадовал... Многое вспомнили... многое ожило... Этот день я никогда не забуду!

Обнялись и целуются.

Иван Пущин. Прощайте, Арина Родионовна!
Арина. Родионовна (прослезившись). Счастливо вам доехать. Спасибо, родной! (Целует его).
Иван Пущин. Саша...
Пушкин (после молчания). Вглядимся друг в друга... Кто знает... когда... где... суждено ли... и что суждено?..
Иван Пущин (сосредоточенно). Да... помолчим... Много слов сказано, быть может, даже все.

Общее молчание.

Митрич (в дверях). Лошади у крыльца.
Иван Пущин. Дорогие мои!.. (Умолкает). Дорогие!.. (Хочет что-то сказать, но не может. Слезы подступили к горлу и душат его). Александр!..

Пушкин потрясен. Молчит. Иван Пущин хочет броситься к нему, но вдруг круто поворачивается к двери. Набросил на себя шинель, быстро уходит, почти убегая. За сценой слышны прощальные пожелания и проч.

Пушкин (после паузы). Проклятое заточение!

ЗАНАВЕС

3

КАРТИНА ВТОРАЯ

Вечер. Обстановка первой картины. Прошло несколько дней. На сценe Рылеев, Трубецкой, Пестель, Волконский, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Батурин, Михайло Бестужев и другие. В глубине, в углу, на своем обычном месте, Каховский.

Пестель (ходит по комнате, заканчивая свою длинную программную речь). Мой взгляд единодушно одобрен и поддерживается всеми членами «Южного общества». (Небольшая пауза). Итак, господа, намеченные нами цели и государственные преобразования осуществимы лишь путем переворота.

Аплодируют, кроме Трубецкого.

Трубецкой. Из ваших слов, Павел Иванович, я не уясняю себе, как вы мыслите переворот.
Пестель. Один путь — сила оружия... Армия...
Трубецкой. В таком случае не достаточно ли было  ограничиться нам составлением заговора из тесного кружка лиц и даже в числе заговорщиков иметь лицо, принадлежащее к царской фамилии?
Каховский. Не великого ли князя Николая?
Трубецкой. Хотя бы его.
Пестель. Это будет не то, что нужно. Это будет дворцовый переворот. Заменить одного деспота другим — поступок, в революционном отношении весьма недальновидный.
Каховский. Да, да, да!.. Если на престоле будет князь Николай — Россия будет еще более несчастна, при Павле. Это будет тяжелый царь. Он своей неукротимой жестокостью на долгие годы придавит и удушит на Руси все порывы к вольности. Николай Павлович, кроме солдатчины, ничего знать не хочет.
Трубецкой. Позвольте... позвольте! Не забудьте то, что власть монарха будет весьма ограничена, и мы заставим его присягнуть на верность конституции.
Пестель. Да, мы его ограничим... Он присягнет и будет верен до первого удобного случая, а там... Таких примеров история знает немало.
Каховский (с места). Нет сговора народа с тираном.
Офицер. Нам лучше начать с конституции. Не пристало России быть республикой.
Трубецкой. А когда, предполагаете, можно будет выступить?
Пестель. Мы будем готовы к весне двадцать шестого года. Вся южная армия с нами. Наши силы на юге растут с каждым днем. Во всех частях у нас свои люди. Штабы в наших руках. Мы соединились с обществом офицеров «Объединенных славян». Мы вошли в соглашение с польским «Тайным обществом». Как видите, господа, мы действуем и готовимся. Если не представится более удобного случая раньше, то не позже двадцать шестого года мы будем в полной готовности и выступим.
Каховский (перебивая). За армией пойдет народ.. Крепостные... Волю объявим... наскоро обучить... вооружить... поднимутся миллионы... Мы будем непобедимы.
Пестель. Воевать необученными... не знающими военной дисциплины — сугубо опасно. Только армия, а если поднимем крепостных — это будет не революция, а беспорядок и бессмысленные бунты.
Трубецкой. Я мог бы согласиться с военным выступлением, но при условии, что прежде чем идти на Петербург, отправить государю-императору просьбу о даровании конституции. Нам же занять выжидательное положение... Сосредоточить армию... ну, скажем, под Киевом, не приступая к военным действиям. Не сомневаюсь, что конституция будет дарована и незачем нам будет проливать кровь.
Пестель. Никаких переговоров! Никаких требований мы царю не предъявим!.. Мы в первый же день двинем свою армию на Москву и Петербург. На знаменах своих мы напишем: «Свобода, равенство и братство».
Трубецкой (с иронией). По-моему проще: война дворцам и мир хижинам!
Каховский (вскочил и вышел на середину). Ваше сиятельство, не иронизируйте над тем, чего вы, быть может, и побаиваетесь. Да, ваш дворец, князь, будет в большой опасности.
Трубецкой. Милостивый государь, господин Каховский, вы большой мастер грубиянить...
Рылеев. Каховский, успокойся!..
Каховский. Не мне советуй, а призови Трубецкого к порядку.
Рылеев. Прошу извинить, господа... По моей вине нарушается порядок. Господа, желающих возражать прошу брать слово и подчиняться мне, как президенту совещания. Продолжайте, Павел Иванович...
Пестель. Господа, к тому, что сказал, мне добавить нечего, но повторяю, что первым нашим действием явится то, что мы свою армию поведем на Пeтербург, чтоб раз навсегда уничтожить всем нам ненавистную монархию и укрепить Российскую республику.

Все, кроме Трубецкого и офицера, аплодируют.

Каховский (аплодируя). Да здравствует вольность российская!
Трубецкой. Допустим, провозгласим... Даже победим... Дальше как? С царем с фамилией как вы намерены поступить?
Пестель. Уничтожить!
Трубецкой. Как?!
Пестель. Я говорю — истребить!
Трубецкой. Всех?
Пестель. До одного!
Каховский (с места). Правильно!
Муравьев-Апостол. Можно будет ограничиться убийством государя и наследника, а фамилию изгнать из пределов отечества.
Пестель. Я этого не допущу! Они везде будут враждебны новому строю.
Трубецкой. Российское благородное дворянство не станет подражать каким-то разбойникам-якобинцам! Это противно богу!
Каховский. Нынче в бога веруют одни только дураки или подлецы.
Рылеев. Каховский, я призываю тебя к порядку.
Трубецкой. Господа, мое мнение, что нам с «Южным обществом» не по пути.
Пестель. Кто не с нами, тот против нас.
Трубецкой. Понимайте, как вам будет угодно.
Кaховский (вскакивает и подходит к Рылееву). Я прошу слова... Слова прошу... Господа, его сиятельство Трубецкой боится революции. Странно, почему же он среди нас, а не рядом с Аракчеевым?.. Но оказывается, что он тоже хочет революцию, но не в России, а во дворце Романовых. Это и не страшно и выгодно... Дорога в министры, а то, пожалуй... Все же он князь, а вдруг счастье улыбнется,— ума большего не нужно. Что только при переворотах не бывает,— а вдруг сиятельство станет его величеством?  Ясно, князь хочет власти, и такая власть народом не дается, а достигается заговором ограниченного кружка темных придворных дельцов и прохвостов, а революция народная для богатства и титула — вещь опасная. Что же, ваше сиятельство, эмигрируйте, титул можно сохранить.
Трубецкой. Что это такое наконец? Ненормальный человек... Ненормальные люди участвуют в советах государственной важности, и мы выслушиваем какой-то бред!
Рылеев (который все время уговаривал Каховского). Петр, ты чересчур горяч. Ты крайне невоздержан. Мне за тебя стыдно. (Уводит его в глубину).
Муравьев-Апостол. Да, сказано слишком сильно.
Бестужев-Рюмин. Ай да молодец Каховский! Грубо, но сильно и правдиво! Революции такие люди нужны.
Михайло Бестужев. Он славный человек, но уж очень прямой и резкий.
Волконский. Будущий Марат российской революции.
Офицер (Волконскому). А вы, ваше сиятельство, тоже согласны с князем Трубецким? Республику желает только мелкое дворянство.
Волконский. Нет, извините, я несогласен с Трубецким, а согласен с Пестелем. Офицер. Вот уже не полагал, что вы, князь...
Волконский. Не полагали?.. Простите. (Отходит).
Иван Пущин (Волконскому). Я несколько дней тому назад был в Михайловском, у Пушкина,— поэт с большим восторгом вспоминает вас.

Из курительной появляются Наталия Михайловна и Мария Николаевна.

Наталия Михайловна. Простите, господа, если мы вам помешали. (Марии Николаевне). Вот Сергей Григорьевич...
Мария Николаевна. Сергей!.. (Пущину). Простите...
Волконский. Позволь тебе представить: Иван Иванович Пущин — друг нашего поэта Пушкина. Иван Иванович недавно навестил опального поэта...
Мария Николаевна. Александр Сергеевич знал меня еще двенадцатилетней девочкой. Он гостил у нас на юге и был очень дружен с моим старшим братом. Он поэтизировал ряд моих шалостей, а одну из них, когда я на берегу моря бегала за волной, Пушкин нашел, что эта детская шалость была очень грациозной, и написал стихи.
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
В сущности он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел. Передайте ему, что мы часто вспоминаем и помним о нем...
Иван Пущин. Сочту своим приятным долгом.
Мария Николаевна. Мне, Сергей, нездоровится. Я очень устала с дороги. (Ивану Ивановичу). Мы сегодня только приехали в Петербург. Мы длинный путь совершили... Из Умани в Петербург... Вьюги, заносы, морозы...
Волконский. Я тебя, друг мой, отвезу, а сам вернусь сюда. Я господа, не прощаюсь — вернусь.
Мария Николаевна (Наталии Михайловне). Мы завтра ждем вас с Кондратием Федоровичем.

Прощаются и скрываются.

Иван Пущин. Глазам не веришь, что она уже замужем. Какая походка! Она стройна, как дева Ганга!

Появляются Рылеев и Каховский.

Рылеев. Ну, брось, довольно!.. Это глупо наконец. Ты за свою резкость должен извиниться.
Каховский. Ступай к черту!.. В чем мне извиняться? В том, что я сказал правду?
Рылеев (отходит от него). Господа, извините, что допустил некоторые нарушения и мы прервали правильный ход совещания.
Иван Пущин. Давайте продолжать.
Рылеев. Каховский, за резкие и непристойные выражения я лишаю тебя слова до окончания совещания.
Каховский (посмотрел на всех возбужденным взглядом). Наплевать! Все, что мне нужно было, я уже сказал...
Рылеев. Каховский!..
Каховский (перебивает). Впрочем... А ну вас всех к черту! (Уходит в курительную, а оттуда в столовую).
Трубецкой. Совсем ненормальный человек.
Рылеев. Павел Иванович, вам угодно будет продолжать?
Пестедь. Если это желательно почтенному собранию?
Голоса. Просим, просим!..
Пестель. Итак, господа, наш исторический долг — действовать. Нам нужен определенный план наших действий. Конечно, рамки революции могут быть впоследствии и расширены. Но мы должны уяснить себе, какими путями мы после первой же победы укрепим республиканский строй.
Трубецкой. Полагаю, что говорить нам надобно не об укреплении республики, а о том, желателен ли республиканский строй.
Пестель. Князь Сергей Петрович, если мы революцию не совершим, то она может совершиться помимо нас, и тогда она превратится в великий бунт гнева бесправных... Революция уже несколько десятилетий у границ нашей родины... Здесь говорили о конституционной монархии, но, кроме некоторых выгод, и то временных, и лишь узкому кругу образованного сословия, прочим сословиям, то есть народу, ничего не даст.
Трубецкой. Непонятно... Мы все за замену крепостного права...
Пестель. Чтоб укрепить республиканский строй — этого мало. Нужны большие земельные реформы, равенство всех сословий перед законом, всем гражданам отечества - право избирать...
Трубецкой. Что же это такое, господа?.. Поставить рядом дикого человека с просвещенным. Знатного - с нищим... Это означает, господа, стереть с лица земли нашей цивилизацию.
Пестель. Отнюдь не уничтожение цивилизации. Я за то, чтоб революцию совершила лишь одна армия, 6ез участия в оной крепостных и прочих простолюдинов, но благами свободы должен воспользоваться каждый, как бы он низок в своем звании ни был. Господа, то, что происходило и происходит в нашем отечестве, должно заставить нас призадуматься. Нельзя решать великие вопросы с такой беспечностью. Вспомните, господа, сколько за последние пятнадцать-двадцать лет было волнений среди крепостных, как пахарей, так и заводских.. Бунт Семеновского полка всем нам хорошо памятен. Если указанным порабощенным сословиям республика никаких благ не предоставит, то явится новый Пугачев, и свобода и республика потонут в крови.
Трубецкой. Вот видите, сами изволили изъяснить, сколь опасно в нашей стране учредить республику.
Пестель. Господа, бойтесь и трепещите, если революция совершится помимо нас, если она стихийно вырвется из недр темных и непросвещенных масс, которые сейчас пребывают в рабстве и чего-то ждут. Помните, господа, что пощады нам не будет.

Аплодисменты. Кирилла показывается в арке.

Рылеев (увидав Кириллу, подходит к нему). Что скажешь, старик?
Кирилла. Приказано просить в столовую к ужину.
Рылеев. Хорошо... Господа, объявляю перерыв.. Прошу, господа, в столовую... Время ужина уже давно наступило... Прошу!..

Общий говор. Все постепенно уходят в столовую через курительную комнату. Входят Кирилла и Матрена.

Матрена (зевая). И чего это господа завели на всю ночь ругаться? (Зевает). Спать до смерти хочется, а они вон что... и никому покоя нет от этих барских затей.
Кирилла. Да разве они ругаются?
Матрена. А то что ж, целуются, что ли?
Кирилла. Это совещание... Совет держат.
Матрена. Совет держат... А дюже их разобрало... Думала, вот-вот господа подерутся. (Смеется).
Кирилла. Насчет воли толкуют... (Сам с собой). Потолкуют, потолкуют... Посулят волю... Шампанское выпьют... Разойдутся и забудут...
Матрена. А забудут — ты им напомни...
Кирилла. Да что с тобой толковать. Не твоего ума понимания дела эти... Ты вот что: сиди в передней и ежели кто постучится, сейчас же доложи мне, а сама никого... Поняла?
Матрена. Поняла. Чего тут не понимать? Никого не пущу - и ладно. (Уходит в переднюю).

Кирилла возвращается в столовую. Входит Каховский, за ним Рылеев.

Рылеев. Петр, оставь эти глупости!
Каховский. Не проси... не говори... не уговаривай!..
Рылеев. Вот ты, видно, на Трубецком помешался.
Саша (входит). Петр Григорьевич, вас Наталия Михайловна просит...
Каховский. К сожалению, не могу...
Рылеев (уходит). Может, вы, Саша, его уговорите.
Саша. Так вы не пойдете?
Каховский. Нет.
Саша. Что здесь случилось?
Каховский. Особенно ничего. Я не стерпел и сказал правду. Это некоторым не поправилось, а мне наплевать. Послал их всех к черту!
Саша. Это очень на вас похоже.
Каховский. И вы против меня?
Саша. Нет, нисколько. Мне нравится ваша резкость и откровенность. Если бы все люди были откровенны и говорили бы только правду...
Каховский. Что ж, было бы хорошо. Хотя добрая вина людей издохла бы от этого, а оставшиеся в живых были бы счастливы.
Саша (смеется). Как вы забавно рассуждаете.
Каховский. Я серьезно. Мозг у многих людей приучен ко лжи, даже прирожден, и вся жизнь этого века — сплошная ложь. Отнимите у него ложь и обман - и он погибнет. Ему жить нечем будет.
Саша. Тогда по-вашему выходит, что ложь необходима?
Каховский. Отнюдь нет... С ней надо бороться... Ее надо победить и уничтожить. Саша. А ведь жалко — людей-то сколько погибнет!
Каховский. А черт с ними! Кому они нужны? Они портят жизнь. И чего их жалеть? Если они погибнут, то вместе с ними погибнет и ложь. Останется все лучшее. Пусть на две третьих опустошится земля, но зато народится новый человек.
Саша. Вы шутите или серьезно?..
Каховский. Не только не шучу, но я в это глубоко верю.
Саша. А я вот верую в бога, но, когда молюсь, ничего не чувствую и ничего мне не представляется божественного...
Каховский. Вы так же не верите, как и я.
Саша. Неправда, я верю!.. Хочется еще сильнее жить. Разве можно жить на свете, не веруя?
Каховский. Можно... Даже легче жить...
Саша. Нет, нельзя... Это страшно... это ужасно! Что вы... что вы!.. Кто не верит, тот, должно быть, очень несчастный человек. Кто не верит, у того в жизни нет никаких радостей.
Каховский (добродушно смеется). Как это все по-детски!
Саша. Петр Григорьевич, вы, ради бога, не смейтесь... Подумайте, разве я могу...
Кирилла (появляется в курительной). Наталия Михайловна вас ждут. (Скрывается).
Саша. Пойдемте... Вы не пойдете?
Каховский. Не могу...
Саша (не сразу). Я вас еще увижу?
Каховский. Не знаю. (Посмотрев на Сашу). А что вы хотели сказать мне?
Саша (не сразу). Ничего... Я просто так. (Небольшая пауза). С вами мне всегда говорить легко... После каждого разговора я долго обдумываю все... Много думаю... Если бы вы знали хоть половину!
Каховский. Говорите...
Саша (подумав). Нет. (Хочет уйти).
Каховский (берет Сашу за руки и целует их). Сашенька, я не люблю окружающую нас жизнь. Она мне кажется злой, суровой и неприветливой... Moя жизнь мрачна, как я сам... Моя жизнь безотрадна, но когда я вижу вас, обо всем забываю и чувствую, что хочу жить, хочу любить...

ЗАНАВЕС

4

ДЕЙСТВИЕ III

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Обстановка та же. Конец ноября 1825 года. Раннее утро. Еще не совсем рассвело. В комнате полумрак. На парадном стучат в двери. Доносятся неясные фразы.

Матрена (в передней). Да кто же вы такие будете? Не приказано пущать... Вот позову Кириллу... Лучше вам уходить... Кто вас знает, что вы за народ, а может, вы душегубы какие, а не господа благородные. (Идет в кабинет).
Кирилла (появляется в кабинете со свечкой в руках). Девка, что там за народ стучится?
Матрена. А кто их знает?.. Не то и впрямь господа знакомые. А может, душегубы какие, только представляются господами... Дядя Кирилла, я дюже их боюсь...
Кирилла (направляясь в переднюю). Эх, и дура ты, девка!.. Чего бояться?.. Чай, не ночь уже, а утро. (Скрывается).
Матрена. Ой, как боязно!.. (Крестится и шепчет). Да воскреснет бог и расточатся врази его... (Скрывается).
Кирилла (в передней). Кто там?.. (Ответ неразборчив). Господа еще спят...
Михайло Бестужев (за сценой). Да это я, Кирилла. Открывай!..
Кирилла. Пожалуйте, пожалуйте! (Открывает).

Михайло Бестужев и Каховский входят в переднюю.

Михайло Бестужев. Чего так долго не открывал?
Кирилла. Да девка дура... заладила: душегубы, душегубы стучатся... Оно-то, конечно, время еще почти ночное...
Каховский (входя в кабинет). Ну, какая там еще ночь - утро!
Кирилла. Прикажете будить Кондратия Федоровича?
Михайло Бестужев. Буди...

Кирилла уходит.

Каховский. Скажи, что Каховский и Бестужев по важному делу.
Михайло Бестужев. Испугается...

В арке появляется заспанная Саша.

Каховский (увидев ее). Сашенька!.. Когда приехали?
Саша. Третьегодни... Я вчера... думала, приедете, ждала...
Каховский. Не знал я, что приехали. В деревне были?
Саша. Да... родичей своих навестила.
Каховский. Нy, как там живут?.
Саша. Бедно... грязно... дико... голодно. (Вздыхает). Насмотрелась я там на людское горе... Вспомню - плакать хочется...
Каховский. Ничего... ничего... Мы на пороге новой жизни... Мы еще увидим счастливые годы.
Саша. Вы в это верите?..
Каховский. Я хочу... хочу, чтоб это было... будет...
Рылеев (входит). Что вы, господа, в такой час? Откуда вы?
Каховский. Ты долго спишь, Рылеев, и вместе с тобой спит и наше общество.
Рылеев. Я ничего не понимаю. Что случилось, господа?
Каховский. Случилось то, что мы проспали такой момент, какого не будет еще двадцать пять лет.
Рылеев. Как этo понимать? Объясните мне.
Михайло Бестужев. Девятнадцатого ноября в Таганроге скончался император Александр. 
Рылеев. Вот как!.. Ну что же, это хорошо... Настал благоприятный момент для действия нашего общества.
Каховский. Не увлекайся — благоприятный момент нами упущен. Ночью сенат, синод и двор присягнули Константину. Сегодня присяга в частях войск.
Рылеев (перебивает). Погоди, не горячись!.. Мы все это обсудим.
Каховский. Глупо... глупо!.. Где общество? Где наши действователи, которым настала минута проявить себя? Обсудим. Где мы были раньше? Что мы сделали? Какие наши планы? Какие наши силы? Почему мы не готовы к этому случаю? Почему мы ничего не знали о болезни царя, когда во дворце многим это было известно? Там ежедневно получались бюллетени.
Михайло Бестужев. Сознайся, Рылеев, что вышло очень нехорошо.
Каховский. Нашим бездействием мы покрыли себя несмываемым позором. Ни история, ни потомство этого никогда не простят. Что предпринял на сей случай твой друг, Трубецкой?
Рылеев. Оставь Трубецкого в покое. Мы все в этом виноваты.
Каховский. Да... виноваты, что у нас главенствует такой малодушный и пустой человек, как Трубецкой. Ведь он ближе всех нас стоит ко двору, и ему не знать, что там происходит, раз это так важно для общества? (Отходит в сторону, схватившись руками за голову, разъяренно глядит на Рылеева, и из его груди вырывается стон отчаяния). Я готов на какой-нибудь безумный поступок... Злоба во мне против всех... Против всех... черт вас побери!.. (Небольшая пауза. Подбегает к Рылееву, хватает его за руки). Слушай, слушай, Кондратий... Глупо... глупо в данный момент иметь от меня какие-либо тайны... Как солдаты? Солдаты как?..
Михайло Бестужев. Что солдаты?.. Важно офицерство... Солдатам прикажут, и они пойдут.
Каховскнй (Рылееву). Я прошу тебя... Я требую... требую сказать, что предпринято, каковы намерения? Есть ли у нас определенный план? Кто с нами, за нас и кто против нас?
Рылеев (пауза. Опускается на диван, облокотившись на колено и положив голову между рук). Что мне тебе, Петр, сказать?.. (Глубокий вздох беспомощности вырывается из его груди). Мы не готовы!
Каховский. Так... Большего не ожидал...
Рылеев. Мы сейчас бессильны... Мы не имеем установленного плана на этот случай. Никакие меры не приняты, и число членов, находящихся сейчас в Петербурге, невелико.
Каховский. Кондратий, ведь это предательство!
Рылеев. Выслушай меня. Посмотри на наше безнадежное положение, мы к вечеру соберемся и обсудим... Если необходимо и возможно, то мы выступим. Я сейчас оденусь и поеду собирать сведения, и вы узнайте расположение умов в городе и в войсках.
Кaxовский. И когда мы вечером станем обсуждать, конечно, решающее слово будет за Трубецким.
Рылеев. Решающее слово будет за большинством.

Входит Батурин.

Батурин. Господа, вы уже знаете?
Рылеев. Да, узнали уж... Смерть царя явилась для нас полной неожиданностью и застала нас врасплох.
Михайло Бестужев. Интересно бы знать, что предпринимается на юге?
Каховский. «Южное общество» свое сделает... Там Пестель. Пестель — не Трубецкой.
Батурин. Господа, положение не настолько уже безнадежное, как вам это представляется. Правда, нижние чины уже присягнули великому князю Константину... Началась присяга в частях. Но примет ли корону находящийся сейчас в Варшаве Константин - это еще вопрос. Co слов моего батюшки я достоверно знаю, что сейчас-то и наступает момент междуцарствия.
Рылеев. Разве Константин от короны отказывается?
Батурин. Константин давно отказался.
Рылеев. Если б он отказался, то ему бы не npисягали.
Батурин. Имеется необнародованное завещание покойного царя и отречение Константина от престолонаследия в пользу Николая. Но сенат его не обнародовал, пока Константин не явится в Петербург, дабы подтвердить свое отречение в присутствии сената.
Рылеев. Слушайте, Батурин, вы ручаетесь за достоверность этих сведений?
Батурин. Подтверждаю и ручаюсь.
Рылеев. Господа!.. Господа, нет никаких причин унывать и приходить в отчаяние. Настал второй благоприятный момент, и теперь уже мы его не упустим. Не забудьте, друзья, что история не знает более благоприятных случаев для переворотов, как междуцарствие.
Каховский. черт возьми, я не вижу облегчения для нас, если на корону российскую явятся сразу несколько претендентов. Победим одного — тут же против нас окажется другой, третий — и так без конца.
Рылеев. Ты говоришь не то, не то, не то! Господа, имейте в виду, что пока курьеры и фельдъегери будут скакать из Петербурга в Варшаву к Константину, из Варшавы в Петербург к Николаю и братья будут предлагать друг другу корону, мы должны подготовиться, поднять войска и корону у них вырвать... вырвать и уничтожить... раз навсегда.

ЗАНАВЕС

5

КАРТИНА ВТОРАЯ

Обстановка первой картины. Раннее утро четырнадцатого декабря. Горят еще свечи. Рылеев за письменным столом приводит
порядок свои бумаги. В курительной темно.

Наталия Михайловна (появилась в курительной со свечой в руках. Входит в кабинет. Молча подошла к письменному столу и глядит на Рылеева. После паузы). Кондратий!..
Рылеев (пораженный неожиданностью). Наташа! Это ты!.. Почему ты так рано?.. (Небольшая пауза) Все важные бумаги и документы здесь, в этом ящике.. Кажется, что я ничего не забыл... Если со мной что случится — вот здесь все найдешь, и рукописи неизданные... Мне скоро уже нужно будет уйти... Я хотел раз зайти к тебе, чтобы эти часы провести с тобой, но вот занялся бумагами, рукописями...
Наталия Михайловна (подошла совсем близко, обняла его голову и прижала к себе). Я ждала... я не ложилась... (Вздыхает). После нашего вчерашнего разговора я все думала...
Рылеев. Не страдай, Наташа! Для меня и для тебя настал момент не думать о себе... Забыть все личное...
Наталия Михайловна. Я тебя понимаю, Кондратий. Всей душой с тобой... (С отчаянием). Но я не переживу твоей гибели!
Рылеев. В данную минуту ты, Наташа, рассуждаешь только как женщина...
Наталия Михайловна. Может быть... Ты любишь Россию больше, чем меня, а я люблю тебя больше, чем свою родину. Разве я виновата в том, что так люблю тебя, что я охвачена ужасом от одной мысли, что твоя жизнь в большей опасности?
Рылеев. Милая, родная!.. Моя бесконечно любимая!.. Не легко мне... Не легко мне сознавать, что я обрекаю тебя...
Наталия Михайловна (берет его за руку и долго глядит на него). Как ты измучен, Кондратий!
Рылеев (услышав в передней голос Каховского, тушит свечи и подходит к дверям). А-а, это ты?.. Откуда и какие новости?

Наталия Михайловна уходит.

Каховский. Где я только в эту ночь не был: у Кожевникова, у Андреева, у Арбузова... Навестил и оповестил всех отсутствующих вчера членов...
Рылеев. Как идут дела?
Каховский. Гораздо лучше, чем ожидали.
Рылеев. А в каких частях побывал?
Каховский. У московцев, у лейб-гренадеров и в гвардейском экипаже. На эти части можно положиться вполне. (Небольшая пауза). Все хорошо, только об одном сожалею, что нет среди нас Пестеля. Обманет нас Трубецкой...
Рылеев. Ну, что за вздор!
Каховский. Не верю я в Трубецкого. Не верю я, друг мой, в то, что Трубецкой способен стать вождем революции, хотя бы даже на несколько дней. Кондратий, неискренний он человек. Кто у нас поведет временное правление? Неужели же Трубецкой?

Где-то вдали барабанный бой и звуки оркестра.

Рылеев. Во-первых, ты к Трубецкому слишком пристрастен: не такой он пустой человек, как ты думаешь. Во-вторых, если мы сейчас его заменим и поставим на место нетитулованного человека и с маленькими эполетами, никто слушаться не станет. Затем, его заменить совершенно некем. Он популярен среди офицерства. Его подвиги двенадцатого года у всех на устах... Не забудь, что Трубецкой - герой отечественной войны.
Михайло Бестужев. Ура, господа! Первые роты Московского полка уже идут на Сенатскую площадь. Во главе первой колонны Щепин-Ростовский и Батурин. За ними тронулись и остальные роты. Моя коляска их обогнала.

Все подбегают к окнам. Гремит оркестр.

Каховский. Скорее бы пришел со своей армией Пестель. Вот кто может стать революционным диктатором.

Музыка совсем близко. Михайло Бестужев входит быстро, почти вбегает.

Каховский (любуясь шествием войск). Молодцы! Ай да молодцы! Господа, вы видите, как наши заветные мечты сбываются? Это уже не армия царя, а армия против царя.
Рылеев. Да, это героический, величественный момент в нашей истории. Наше потомство о нем никогда не забудет. Господа! (Бросается к Каховскому и Бестужеву, целует их). Это первые минуты нашей свободы! Мы ею уже дышим!.. Я готов жизнь отдать за эти героические минуты...
Каховский. Будет... будет революция в России, какой еще мир не видал! Как это у Пушкина: «Последнего царя удавим... И мы Россию позабавим кишкой последнего попа!» Да, славно выходит, черт возьми!.. Хорошо!.. Однако надо действовать. (Рылееву). Ты что сейчас намерен делать?
Рылеев. Поеду в лейб-гренадерский и Финлядские полки... (Бестужеву). Ты поедешь со мной?
Михайло Бестужев. Нет... Мне надобно по условиям быть в гвардейском экипаже. Там мое присутствие весьма нужно.
Каховский. А я присоединяюсь к московцам — и с ними на Сенатскую!

Все направляются к выходу. В это время появляется Наталия Михайловна, за ней Саша.

Наталия Михайловна (загородив им дорогу). Куда вы, куда вы?.. (Бросается к Бестужеву и Каховскому, которые стоят рядом). Господа, прошу вас, умоляю!.. Оставьте мне моего мужа!.. Не уводите его!.. Я знаю, что он идет на погибель! Кондратий!.. (Схватила его за руки и уговаривает).
Саша. Прощайте, Петр Григорьевич!..
Каховский. Прощайте, Сашенька... Если меня убьют — вспоминайте. В жизни я хотел счастья для порядочных людей и вашей любви... Вспоминайте. Жив останусь — встретимся...

Простились.

Михайло Бестужев. Полноте, Наталия Михайловна, так страшиться. Мы не одиноки. За нами армия штыков. Вы видели, как они пошли на Сенатскую?..
Наталия Михайловна. Я не верю... не верю я в вашу победу...
Каховский. А я поверил! Поверил и знаю, что через несколько часов мы будем победителями... Дворец, крепость, царская фамилия и весь город будет в наших руках, а ежели этого не случится, то нас отведут в укромное место, скрутят руки, завяжут глаза... какой-нибудь негодяй скомандует: пли — и в живых мы числиться больше не будем. Зато умрем неглупо... Умрем красиво... Умрем, что-то сделав. Мы сделаем славное начало, от которого они когда-нибудь да погибнут. Наше дело — никогда... Впрочем, я шучу. Наталия Михайловна... Победа за нами! Вы уж поверьте...
Наталия Михайловна. Зачем вы так зло шутите, Петр Григорьевич?
Каховский. Наталия Михайловна, я может, своеобразно выражаюсь, но в данное время шутить было бы нелепо.
Наталия Михайловна. Вы с такой иронией говорите о смерти, что мне стало жутко от ваших слов.
Каховский. Я всегда презирал опасность и никогда не дорожил своей жизнью. (Уходит, за ним Михайло Бестужев).
Рылеев. Прощай, Наташа!..
Наталия Михайловна. Нет... нет!..
Рылеев. Наташа, не нужно приходить в такое отчаяние. Я должен идти... Понимаешь, должен...
Наталия Михайловна. Не уйдешь, не пущу!.. (Быстро бросается к дверям и у самого выхода, останавливает его, загородив собой проход).
Рылеев. Пусти, Наташа!..

Вновь музыка приближается.

Наталия Михайловна (отчаянным голосом выкрикивает). Не пу-щу!
Рылеев. Каждая минута дорога... Наташа!.. Все равно нет такой силы на земле, которая удержала бы меня. В данную минуту для меня здесь никто не существует. Я весь там, на площади... Я должен... должен... иначе я буду негодяй и предатель. (Вырывается и уходит).
Наталия Михайловна. Кондратий!.. Кондрат... (Пaдает).

Гремит оркестр.

ЗАНАВЕС

6

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Обстановка та же. Начало вечера четырнадцатого декабря 2815 года. С улицы доносится артиллерийская канонада. В комнате темно. Разрывающиеся снаряды моментами, как молния, освещают комнату. Наталия Михайловна у пылающего камина. Появляется Саша, направляясь в курительную.

Наталия Михайловна. Саша... это вы, Саша?
Саша (остановилась). Я, Наталия Михайловна...
Наталия Михайловна. Что вы там видели?.. Кого?..
Саша. Не спрашивайте... не спрашивайте, Наталия Михайловна... (Заплакала и удалилась).

Входят Кирилла и Матрена.

Наталия Михайловна. Кирилла, вы откуда?
Кирилла. На самой площади были.
Наталия Михайловна. Расскажите... Расскажите, что там происходит?..
Матрена. Солдатов сколько полегло... а один офицерик шел-шел — и на смерть его.
Кирилла. Да, неладное уж пошло... Слышите, как палят?
Наталия Михайловна. Кондратия Федоровича видели?
Кирилла. Спервоначалу видал. А потом уж не примечал.
Наталия Михайловна. Убит?
Кирилла. Нет, зачем.
Наталия Михайловна. А где же он?.. Где вы его видели?..
Кирилла. Еще до стрельбы уехал, чтоб еще войско доставить. Должно, за пушками и ядрами.
Наталия Михайловна. Расскажите все... Все подробно, что видели, что слышали. В кого стреляет артиллерия?
Кирилла. Стало быть, народ говорит, что такие дела в старину бывали в Москве. Люди московские любили бунтовать. Коль что не ладно на Москве — в набат, и народ валит на Красную площадь... Так, стало быть, и сегодня народ повалил со всех концов: и дворовые, и мастеровые, и торговый люд... Всякому свой интерес. Кому воли не хочется? Говорили, что на подмогу с деревень народ идет.
Матрена. А дворовые говорили: только б зачали — все пойдем.
Наталия Михайловна. Зажгите огонь. Что было — это уже не так сейчас важно. Главное... главное, говорите.
Кирилла (зажигая свечи). Сказывали, что надобно требовать волю народу и чтоб войску служба убавлена была.
Наталия Михайловна. Не об этом я у вас спрашиваю...
Матрена. Царь на лошади скакал... Испугался и ускакал... боялся, чтоб его самого...
Кирилла. Я по порядку все доложу вам, а то так спутаюсь и до главного не дойду...
Наталия Михайловна. Ну хорошо, говорите, только поскорее рассказывайте.
Кирилла. Значится, порки чтоб не было, и какой ни на есть человек, а все же закон такой надобен, что бить никого нельзя, окромя собак бродячих. (Небольшая пауза). Вот еще, что народ сказывал... Крепостных на волю отпустить и землицы раздать им.
Наталия Михайловна. А Кондратий Федорович где в это время был?
Кирилла. Где же им быть - с войсками да с господами офицерами. Петра Григорьевича Каховского видел. Они такой вояка, с двумя пистолетами и кинжалом руках... Прямо беда  — и не подходи супротивник. Впереди фронта маршируют, как самый заглавный. Сунулся было к ним сам митрополит. Отговаривал. Господом богом стращал... На страшном, мол, суде... За бунт супротив царя в самое адово пламя, а они его и слушать не стали, хе-хе-хе!.. (Небольшая пауза). Опосля этого... царское войско стало из пушек палить, в войско, стало быть, не царское, да и в народ. Людей-то сколько полегло!.. Уж и не знаю, как бог-то нас спас. (В передней звонит колокольчик. Наталия Михайловна вздрагивает). Кто-то к нам пожаловал.
(Уходит в переднюю).
Наталия Михайловна (идет к передней и в дверях встречает Ольгу). Оля, милая... На вас лица нет. Откуда вы?..
0льга. Оттуда.
Наталия Михайловна. Вы были на площади?
Ольга. Да... Как жутко стало от этой артиллерийской стрельбы!.. Картина ужасная!..
Наталия Михайловна. Зачем же вы пошли туда?
Ольга. Я не могла сидеть дома... Я все знаю... Я знала, что Александр там...
Наталия Михайловна. Как вы к этому отнеслись и относитесь?
Ольга. Я уж решила: погибнет он — погибну и я.
Наталия Михайловна. Я вам завидую. Вы так молоды... Не прошло еще и трех месяцев после вашего счастливого брака, и вы уж так бесстрашно глядите в глаза смерти.

Входит Батурин.

Ольга (бежит к нему). Александр! Видите, он жив!.. Он жив!.. Ты невредим!..
Батурин (здоровается с Наталией Михайловной). Как видишь, невредим. Только пулей пробита фуражка и осколком снаряда разорван рукав шинели.
Наталия Михайловна. Чем же все кончилось?
Батурина. Очень печально... Мы разбиты... Все погибло...
Наталия Михайловна. Я так и знала, я предчувствовала... (Уходя). Что же теперь будет?.. Что будет?.. (Скрывается).
Ольга. Александр, что тебе угрожает за сегодняшнее?
Батурин. Расстрел, а в лучшем случае пожизненная каторга.
Ольга. Если тебя сошлют на каторгу, я последую за тобой...
Батурин. Оля, я такой жертвы не хочу.
Ольга. Пойми, Александр, и поверь мне, что без тебя для меня жизни не будет.
Батурин. Не решай так быстро — подумай...
Ольга. Я решила...
Батурин (целует ее руки). Как быстро прошли дни нашего беззаботного счастья... Да, отцвела весна нашей жизни...
Ольга. Встретим теперь суровую действительность и не убоимся ее.

Пауза.

Батурин. Оля, отправляйся сейчас домой, достань все бумаги из среднего ящика и уничтожь их, без посторонней помощи. Нужно быть готовым ко всяким случайностям. Я же дождусь Рылеева и вслед за тобой прибуду. (Целует у нее руки и провожает в переднюю).
Рылеев (входит, молча пожимает руку Батурину. Идет за письменный стол и опускается в кресло, закрыв лицо руками, долю молчит. Наталия Михайловна появляется в арке, но не входит). Успех так возможен был, но мы не действовали... Стояли со своими войсками на месте. На чудо понадеялись. Да... Россия - страна чудес. Поверили в Трубецкого, но и здесь чуда не совершилось. Он попросту обманул нас всех. Предал. Меня он опозорил... Я во всем виноват... Я поверил в его планы... Я... я выдвинул этого труса и диктатора! (Небольшая пауза). Как жутко и больно за напрасно пролитую кровь народную!.. (Рыдает).
Наталия Михайловна (входит. Подошла и нежно обняла его). Ты ли в этом виноват?.. Твоей ли совести терзаться?.. Ты сегодня пожертвовал всем тебе дорогим. Твоя ли вина, что вас постигла неудача? Не тебе ответ держать за Трубецкого, если он оказался изменником. Твое имя незапятнано, и никто не посмеет тебя осудить... Если другие тебя не поймут и не оценят, то я знаю чистоту и святость твоих намерений, твой героизм и твою самоотверженность.
Рылеев. Наташа, если нет моей прямой вины, то все же есть вина другая... (Небольшая пауза). Нет, нет, нет!.. Не мне быть вождем революции. Сегодня я в этом убедился... (Небольшая пауза). Тысяча возможностей было победить. Кто?.. Кто?.. Кто может сказать, что он прав? Кто может сказать, что кровь пролита не напрасно? Никто! Это ужасная картина!.. Эти безропотно умирающие солдаты...
Наталия Михайловна. Они, если и не знали, но чувствовали, что они умирают для блага родины своей.
Рылеев. Оставь, оставь, Наташа... Вывести людей на расстрел и ждать чуда небесного... (Небольшая пауза). Три тысячи солдат, а остальные явно сочувствовали нам. Начни мы сразу действовать, то, несомненно, все войска перешли бы к нам.
Михайло Бестужев (входит, долго стоит с поникшей головой). Ты прав, Кондратий, дальнейшее сопротивление было бесполезно.
Рылеев. Герой до последней минуты... Что ты предпринял?
Михайло Бестужев. Когда наши ряды расстроились... когда началось бегство, мне удалось остановить часть бегущих солдат и собрать их на Неве. Я стал строить их в колонну, чтобы идти по льду в атаку на крепость. Занять ее и обратить пушки крепости на Зимний дворец. Я решил начать восстание сызнова. Три взвода уже построились, когда завизжало первое ядро и ударилось об лед. Ядро за ядром валило ряды, но солдаты продолжали строиться и проявили отвагу стойкости. Они готовы были биться до последнего человека. Вдруг, разбиваемый ядрами, лед провалился. Много солдат утонуло, и только горсть спаслась, бросившись к берегу...
Каховский (входит. Он ничего не говорит и ни с кем не здоровается, словно в комнате нет никого. Заходил нервными и быстрыми шагами и вдруг останавливается). Мы... дураки!.. Пустые головы!.. Сюда надо было Пестеля. У него решительный характер. Без него нечего было начинать. Что ж выходит? Что мы, как дети, поиграли в революцию, черт вас возьми всех с Трубецким вашим!.. Пестель — все. Вы все — пустое пространство. У Пестеля на плечах голова, а не надменная пустышка. Для чего я сегодня руки марал в крови?.. Мясничил? Трех убил? Мы... подлецы!.. (Забирается в угол и усаживается на свое обычное место, погружаясь в свои мысли. Вдруг вскакивает). В атаку... в атаку на Зимний дворец!.. Вот что надо было сделать... И сразу... захватить его... расстрелять Николая Павловича... А вы... вы?.. Стояли... стояли, глядел на окна сената. Ждали, что сенат по приказу царя появится перед вами и обнародует конституцию. Глупо... Лишь после отказа мыслили вы действовать... дураки!.. Суворов как учил? Наступать... наступать... наступать!.. Вместо конституции - артиллерийский огонь по восставшим... Артиллерию надо было захватить! Склады оружия и боевые припасы захватить! Поденщиков Исаакиевского собора и прочих простолюдинов вооружить! У нас были бы резервы...
Рылеев. Ты с ума сошел, Петр! Безумец!.. Вооружить простолюдинов!. Начнут разбивать кабаки... Перепьются... Пойдут грабежи... Начнется поголовная резня...
Каховский. Не резня началась бы, а народная революция. (Небольшая пауза). Глупые планщики.... вы все... (Усаживается на свое место: увидев, что в курительной появилась Саша, направляется к ней).
Саша. Я услышала ваш голос, Петр Григорьевич... Что с вами? Возможно ли так волноваться?
Каховский. Опозорен... Наше дело опозорено... Здравствуйте, Сашенька! Видите, жив, жив... но лучше бы...
Ольга. А почему вам так хочется?..
Каховский. Сожалею, что не погиб...
Михайло Бестужев (Рылееву). Одна надежда на южную армию.
Каховский (подбегает). Если Пестель придет, то в первую голову предатели, дураки и трусы должны быть расстреляны!
Наталия Михайловна. Кому вы, Петр Григорьевич, грозите и кого вы называете трусами?! Я сегодня не видела и не слышала о трусости...

Входит Трубецкой.

Каховский (Наталии Михайловне). Вот о ком я говорю.
Трубецкой (после некоторого молчания). Я вижу, господа, что вы мною недовольны. Правда, я несколько виноват перед вами, но уж не настолько, как вам это может показаться. Я все предвидел. Если б я принял командование восставшими войсками, это привело бы к более тяжкому кровопролитию. Все равно успеха не было бы.
Каховский (подошел вплотную к Трубецкому). Почему, ваше сиятельство?
Трубецкой. Мало у нас было сил, чтоб действовать...
Каховский. А по-моему, достаточно.
Трубецкой. Ну да, это по-вашему, но в данном случае вы, господин Каховский, рассуждаете, как какой-нибудь неопытный прапорщик.
Каховский. Я рассуждаю как порядочный человек, а вы... вы подлец! (Дает ему пощечину).

Присутствующие бросаются к Каховскому.

Трубецкой. За что... за что вы меня оскорбили?
Каховский. За вашу трусость... за вашу низость, за ваше малодушие и за ваше предательство!
Трубецкой. Я с вами драться не стану.
Каховский. А я с вами.
Трубецкой. Слуге своему прикажу, чтоб он отправился к вам и попросту избил вас, как поганого холопа... (Скрывается).
Каховский. Прощайте, ваше сиятельство!
Наталия Михайловна. Что вы сделали, Петр Григорьевич?
Каховский. Его следовало бы расстрелять. (Небольшая пауза). Господа... господа!.. Восстание не кончено... Проберемся через заставы... Отправимся в военные поселения... Среди военнопоселенцев большое недовольство... В селах и деревнях поднимем крепостных... (Шагает к карте). Вот... Все эти губернии и уезды двинуть на Петербург... А вот отсюда направить восставших на Киев... на соединение с южной армией... у нас будет обеспечен, и мы... мы от Петербурга до Киева покроем всю землю народным восстанием... Никакие царские войска, черт возьми, нам не страшны!.. К тому же они начнут переходить на нашу сторону...

Появляются Левашев и жандармы.

Левашев. Господа, дом оцеплен войсками. У всех входов поставлен караул. По приказу его величества все арестованы.

ЗАНАВЕС

7

ДЕЙСТВИЕ IV

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое декабря. Зимний дворец. Сцена представляет собой часть эрмитажной залы дворца, временно приспособленную для кабинета Николая Павловича. Ширма эта отделяет кабинет от остальной части залы. У дверей кабинета в зале, за раскрытым ломберным столом, заваленным бумагами, сидит генерал Левашев. В кабинете появляется Николай Павлович и проходит в зал.

Николай Павлович. Какие новости?
Левашев. Идут аресты, ваше величество.

Из другого конца зала появляется Бенкендорф.

Николай Павлович. А вот и Александр Христофорович. (Идет к нему навстречу). Бенкендорф, как идут аресты?
Бенкендорф. Ваше величество, уже двадцать пять человек арестованы и привезены во дворец. Вообще аресты идут удачно. Надеюсь, что все они будут разысканы и взяты.
Николай Павлович. Где они содержатся?
Бенкендорф. В подвальном этаже, ваше величество, под усиленным караулом.
Николай Павлович. Арестованные солдаты где содержатся?
Бенкендорф. Загнаны в старую конюшню, и oxpaняются внутри и снаружи.
Николай Павлович (подумав). Обманутым нижним чинам объявить от моего имени, что я их прощаю, виновных и говорунов прогнать сквозь строй!
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество, но не рано ли?
Николай Павлович. Это нужно. Нужно, чтобы солдаты поняли великодушие своего императора, сколь нагло они были обмануты своими офицерами и господами гнусного вида во фраках.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество!
Николай Павлович. Это что, список арестованных?
Бенкендорф. Так точно, ваше величество. (Передает).
Николай Павлович (читает). Трубецкой, Рылеев, Каховский, Бестужев, Штейнгель, Одоевский, Батенков, Щепин-Ростовский и так далее.
Бенкендорф. Князь Трубецкой считается их главарем и диктатором.
Николай Павлович. Да, да... Говорил ты... Так этого диктатора я первым и допрошу. Распорядись, чтобы его в кабинет ко мне.
Бенкендорф (фельдъегерю). Арестованного полковника лейб-гвардии Преображенского полка, князя Трубецкого.
Фельдъегерь. Арестованного полковника лейб-гвардии Преображенского полка, князя Трубецкого.

Приказание передается от дежурного к дежурному.

Нииколай Павлович (взяв под руку Бенкендорфа, ведет его в кабинет). Следующего вызвать без этого церемониала — много для них чести.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество!
Николай Павлович. Скверное наследие я получил от Александра... Каждый необдуманный шаг может нас погубить... Все эти ночи я видел скверные сны...
Бенкендорф (целует Николая Павловича в плечо). Ваше величество, с сегодняшнего вечера вы можете спать спокойно: они теперь в наших руках.

Вводят Трубецкого, Бенкендорф уходит.

Николай Павлович (мгновенно меняется. Весь становится каким-то страшным, надменным и неприступным. Глаза его разгорелись огнем гнева и злобы, в голосе чувствуется беспощадность). Ты... Ты Трубецкой?
Трубецкой. Так точно, ваше величество!
Николай Павлович (заходил по комнате. Подходит к Трубецкому, глядит ему в лицо, в глаза). Ты — изменник престола!
Трубецкой. Виноват, я вчера в штабе присягал, ваше величество!
Николай Павлович. Молчать! (Пауза). Ты диктатор и правитель этой якобинской сволочи!
Трубецкой. Они избрали меня, не спрашивая, и помимо моей воли.   
Николай Павлович. Лжешь! Врешь!
Трубецкой. Ваше величество, доказательством служит то, что я не был с мятежниками на Сенатской площади,
Николай Павлович. Знаю! И об этом знаю! Ты поставил свечку и богу, и черту! Ты выжидал... Если победа была бы за ними, ты бы с ними и был. Ты хотел нашей погибели, но за меня мой ангел и бог. Ну, рассказывай, что знаешь...
Трубецкой. Я в мятеже, ваше величество, не участвовал.
Николай Павлович. Да что ты мне все рассказываешь, что ты в бунте не участвовал? С тобой, подлецом, разговаривает твой государь-император! Правду надо говорить, а не умничать!
Трубецкой. Я правду и сказал, ваше величество.
Николай Павлович. Молчать! (Пауза). Говори.
Трубецкой. Ваше величество... Лгать вам — этого моя совесть русского природного князя не позволит.
Николай Павлович (срывает с него эполеты). Сволочь ты, а не русский князь!.. Бенкендорф, Бенкендорф... Генерал Бенкендорф!..

Бенкендорф входит.

Бенкендорф. Что прикажете, ваше величество?
Николай Павлович. Расстрелять этого негодяя! Он правды не говорит, а еще философствует. Сей же увести его отсюда и расстрелять!
Трубецкой (опускается на колени перед Николаем Павловичем и целует его руки). Ваше величество, пощадите, не губите!.. Я буду вашим верным слугой!
Николай Павлович. В твоей службе и верности я, слава богу, не нуждаюсь. Правду станешь говорить?
Трубецкой (целуя руки). Ничего не утаю от своего государя.
Николай Павлович (слегка оттолкнув его, ходит, глядит на него пронизывающим взглядом). Хорошо... Я дарую тебе твою... жизнь... Но помни, должен сказать не только то, что происходило, но и что ты и другие думали... Генерал Левашев!

Левашев входит.

Левашев. Что угодно, ваше величество?
Николай Павлович. Отвести туда и допросить. Ты посмотри на него. Он молит пощадить его. Я дарую ему жизнь, если он скажет правду. (Трубецкому). Встань и ступай за его превосходительством... Ты, Бенкендорф, потом тоже его допросишь.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество.

Трубецкой и Левашев уходят налево.

Николай Павлович. Теперь Трубецкой многое скажет.
Бенкендорф. Испугался расстрела...
Николай Павлович. Если бы все бунтовщики были бы такие малодушные, то уж не так страшны были бы они для нас. Кто еще там?..
Бенкендорф. Рылеев, ваше величество.
Николай Павлович. Его сюда. О нем я много слышал и о его возмутительных стишках, что сочиняет.
Бенкендорф (идет в зал и отдает приказание). Арестованного Рылеева доставить в кабинет его величества.
Фельдъегерь. Слушаюсь, ваше превосходительство. (Уходит).
Николай Павлович. Это он стишками оскорблял Аракчеева?
Бенкендорф. Он, государь.
Николай Павлович. Вот он какой!.. Да, злые стишки сочиняет.   
Бенкендорф. Его дом служил сборным местом, нечто вроде штаб-квартиры для бунтовщиков. Один из  правителей общества... Все дело его рук.

Пауза.

Николай Павлович. Ну что ж, скоро его приведут?
Бенкендорф (заглядывая в зал. В зал вводят Рылеева). Уже ведут его сюда.
Николай Павлович. Ты ступай опять туда и внимательно слушай.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество! (Скрывается).

Вводят Рылеева.

Николай Павлович (встречает Рылеева милостивым расположением. Его выражение лица обаятельно. Глаза его выражают доброту и ласковость). Я пригласил вас (заглянув в список), Кондратий Федорович, чтобы поговорить с вами не как государь со своим подданным, а как человек с человеком, как равный с равным... Садитесь!

Рылеев продолжает стоять.

Николай Павлович (подходит и ласково берет за плечо, усаживая). Прошу садиться, без чинопочитания... Перед вами не император, а человек, который желает узнать правду. Я так же хочу блага отечеству и народу, как и вы. Но мы, быть может, разно понимаем благо родины. Кондратий Федорович, скажите мне попросту, без затей и без боязни... что привело вас к возмущению, к восстанию?
Рылеев. Бесправие и бедствие народное. Вся Россия стонет от неслыханного угнетения... Всюду творятся беззакония...
Николай Павлович (вздыхает). Печально. А каков способ, чтобы избавить отечество от этих зол и бедствий?
Рылеев. Как избавить?..
Николай Павлович. Да. Изложите мне ваше мнение... Посоветуйте, может быть, я и воспользуюсь вашим советом.
Рылеев. Я и мои друзья стремились к провозглашению республики...
Николай Павлович. Республики.. (Небольшая пауза). Покойная моя бабка Екатерина была императрицей, а в душе — республиканка!.. Она знала, что для России республиканский образ правления неосуществим... Что еще не народился тот портной, который сошьет для России республиканский кафтан. (Небольшая пауза). Ну... а если вместо республики — конституция?.. Нужна конституция или только республика?
Рылеев. Среди нас немало сторонников конституции... У нас даже существовал проект конституции.
Николай Павлович. Вы могли бы сообщить  свой проект конституции, каковую намерено было ваше общество осуществить?
Рылеев. Сообщу, государь. (Небольшая пауза). Государь, вам надобно ограничить свою власть. Править вместе с народом... Надобно народу дать конституцию и созвать выборных людей от всех сословий земли русской, которые создадут новые законы, обеспечивающие право народное.
Николай Павлович. Почему же вы и ваше общество в день моего восшествия на престол не обратились ко мне, а предпочли поднять оружие против меня и обагрили кровью престол? Жизни хотели лишить меня и всю фамилию?
Рылеев. Простите, государь, за ту мою правду, которую намерен вам сказать... Государь, мы в вас не верили... От вас мы ждали еще худших зол...
Николай Павлович (со вздохом). От меня? Почему?
Рылеев. Мы знали вас еще великим князем. Нам знакомы ваши взгляды...
Николай Павлович. Господа, господа... Не ошиблись ли вы во мне?
Рылеев. В тысяча восемьсот первом году все образованные и передовые русские люди поверили в императора Александра. От него ждали много хорошего - светлых преобразований... Казалось, что взойдет солнце и над русской землей. Но наступили мрачные и туманные дни до конца его царствования... (Небольшая пауза). Государь, столетиями стонет русская земля. Мы решили, что пора... давно пора дать утешение родине... Государь, великий русский народ достоин лучшей участи.
Николай Павлович. И помехой этому я... так?
Рылеев. Да, государь, от вашего царствования ждали для родины неприглядной и темной ночи.
Николай Павлович (как будто тронутый Рылеевым и словно чувствует себя виноватым. Встает из-за стола, вздыхает, подходит к окну и глядит в ночную тьму). Да, сейчас темная ночь, но для родины я этого не хотел... Я и не ждал, что мне придется править русским государством... Самое большее, я мечтал командовать корпусом. (Вздыхает). Эх, Кондратий Федорович, Кондратий Федорович! (Небольшая пауза). Значит, разочаровавшись в покойном государе, а обо мне вы почему-то знали только дурное и потому уж ничего хорошего от меня как от императора не ждали?
Рылеев. Да, государь.
Николай Павлович. Поверьте, что моей первой неустанной заботой станет лишь одно — излечить все раны нашей родины и уврачевать ее тяжкий недуг. Кондратий Федорович, всеми своими помыслами я хочу дать утешение всем скорбям моего отечества.
Рылеев. Государь, все в ваших руках... Все зависит от вас. Если вы станете царем-освободителем, то ваше имя, государь, память о ваших подвигах не забудут, пока существует русский народ...
Николай Павлович (решительно). Поверьте, Кондратий Федорович, слову своего государя, что я это сделаю, даже если здесь я буду один против всех!(Протягивает ему руку). Ну вот... Были врагами — стали друзьями... (Небольшая пауза). Вот видите... и не один вы во мне ошиблись... Вас много... я бы хотел знать...
Рылеев. Я один во всем виноват.
Николай Павлович. Не виноватых я ищу, а заблуждающихся, обманутых... Со всеми я хочу говорить, как с вами. (Небольшая пауза). Спасибо вам, Кондратий Федорович, за ту правду, что не убоялись мне сказать в глаза. Я сумею оценить ваш благородный поступок. Русский царь поступит так, как подобает русскому дворянину. (Рылеев вздрагивает и беспомощно опускает голову). Что с вами?
Рылеев. Простите, государь, я очень устал... Не спал три ночи кряду.
Николай Павлович. Я вас утомил своей беседой. Я дам вам возможность отдохнуть, а завтра я с вами поговорю. (Небольшая пауза). Поговорим о тех друзьях, которые также заблуждаются, как и вы. Александр Христофорович!.. (Рылееву). Бенкендорф вас устроит.
Бенкендорф (входит). Что прикажете, ваше величество?
Николай Павлович. Отвести Кондратию Федоровичу удобную комнату, где бы он мог отдохнуть. Он устал... Там насчет ужина и чая поручите.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество.
Николай Павлович (Рылееву). Я вас больше не задерживаю. Спокойной вам ночи.
Рылеев. Спокойной ночи вашему величеству.

Рылеев и Бенкендорф уходят через зал.

Левашев (входит). Ваше величество, вот первые показания Трубецкого.
Николай Павлович. Положи мне на стол.
Левашев. Слушаюсь, ваше величество. Я дал ему заполнить опросный лист.
Николай Павлович. Завтра я еще раз лично буду его допрашивать. (Входит Бенкендорф). Устроили его?
Бенкендорф. Так точно, ваше величество.
Николай Павлович. Утром, как только Рылеев встанет, пригласи его опять ко мне.
Бенкендорф. Слушаюсь, а сейчас кого угодно будет вашему величеству допросить?
Николай Павлович (посмотрев в список). Каховского.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество. (Уходит в зал и, отдав приказание фельдъегерю, возвращается).
Николай Павлович. Левашев, ты начни допрашивать этого Каховского, дабы я мог разглядеть его. Понял?
Левашев. Понимаю, ваше величество. (Уходит и усаживается за свой стол. Вводят Каховского. Николай Павлович и Бенкендорф подслушивают). Пожалуйте сюда. Ваша фамилия?
Каховский. Моя?
Левашев. Я обращаюсь к вам.
Каховский. Разве вы не знаете меня?
Левашев. Я вас вижу первый раз.
Каховский. Верно, но вы же вызвали именно меня.
Левашев. Такова форма. Прошу вас не грубиянить и отвечать на вопросы.
Каховский. Извольте. (Берет стул, ставит к столу и усаживается).
Левашев (поражен неожиданностью). Пожалуй... садитесь... если вы устали стоять...
Каховский. Благодарю... Сидеть мне более удобно.
Левашев (оглядывает его). Ваша фамилия?
Каховский. Каховский... Петр Григорьевич... Из дворян... двадцать восемь лет... Отставной поручик... Участвовал в мятеже на Сенатской площади... все!
Левашев. Нет, не все... Скажите, это вы убили графа Милорадовича?
Каховский. Мог бы...
Левашев. Но вы стреляли в него?
Каховский. Если б нашел нужным, то убил бы.

Левашев записывает.

Николай Павлович (Бенкендорфу). Смотри, какой разбойник, и лицо-то у него вовсе не благородное, словно холопское.
Бенкендорф. Нужно полагать, что матушка оного согрешила со своим крепостным, и от мерзкого кровосмешения родился отъявленный якобинец.
Николай Павлович. Его ко мне!
Бенкендорф. Слушаюсь! (Идет в зал. Каховскому). Пожалуйте к его величеству.

Каховский встает и идет за Бенкендорфом.

Николай Павлович (принимает вид оскорбленного и обиженного). Нас всех вы зарезать хотели?
Каховский. Если бы вчера на площади подъехали ближе к нам, то убил бы.
Николай Павлович. Меня?
Каховский. Да... именно вас. Таково было намерение мое.
Николай Павлович. За что?... Зачем?.. Какой смысл?..
Каховский. Я сие считал необходимым.
Николай Павлович. Убив монарха, вы думаете, осчастливили бы Россию? Что я сделал вам и за что вы так меня возненавидели?
Каховский. Лично к вам как к человеку никакой вражды не питаю.
Николай Павлович. Вы республиканец?
Каховский. Образ мыслей имею республиканский.
Николай Павлович. Генерал Левашев!

Входит Левашев.

Левашев. Что прикажете, ваше величество?
Николай Павлович. Дать ему опросный лист, отвести ему во дворце комнату. Подать бумаги, чернила, и пусть пишет.
Левашев. Слушаюсь, ваше величество! (Уходит).
Николай Павлович. Генерал Левашев!

Левашев возвращается.

Николай Павлович (тихо). Кормить и поить. Табаку и всего прочего дать ему вдоволь. Быть с ним неизменно вежливым и обращаться ласково... Понял?
Левашев. Так точно, ваше величество. (Уходит).
Бенкендорф. Ваше величество, это один из самых опасных якобинцев.
Николай Павлович. В этом нет никакого сомнения. Он гнусен, мерзок и страшен!.. Бенкендорф, ты не находишь в нем черты сходства с Робеспьером?
Бенкендорф. Так точно, ваше величество.
Николай Павлович. Надо сделать все, чтобы заставить его сознаться во всем и чтоб он открыл других. Можно даже пообещать ему, что я для его удовольствия отрекусь от короны и введу в России республиканский образ правления. Ха-ха-ха! Республиканский! Ха-ха-ха!

Бенкендорф смеется угодливым смешком.

ЗАНАВЕС

8

КАРТИНА ВТОРАЯ

Январь 1826 года. Обстановка та же. Николай Павлович за письменным столом. Входит Бенкендорф.

Бенкендорф. Ваше величество, я с приятными вестями. Доставлен сюда сам Пестель и другие бунтовщики из второй армии. Теперь в наших руках все члены «Южного общества». (Подает ему список).
Николай Павлович (просматривая список). Начальник девятнадцатой дивизии генерал Волконский... Муравьев-Апостол... Бестужев-Рюмин... Это они руководили бунтом в Черниговском полку под Киевом?
Бенкендорф. Так точно, ваше величество. Они предприняли поход на Петербург, но мы их избавили от похода и прикатили на почтовых тройках. Бестужев-Рюмин, двадцатилетний мальчишка... Дел наделал много. Хотел скрыться в леса... пробраться в Петербург, чтобы нанести удар вашему величеству. Муравьев-Апостол на вопросы не отвечает искренно, а финтит. Пестель держит себя гордо и дерзко, с полным сознанием своего достоинства. Самый умный из заговорщиков. Генерал Волконский — друг и помощник Пестеля. Выполнял ответственные поручения. Пестель должен был командовать армией для взятия Петербурга, Волконскому поручалось взять Москву. Он заключил договор с поляками.
Николай Павлович. Бестужева-Рюмина сюда, а затем и остальных.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество! (Идет в зал и отдает приказание фельдъегерю).
Николай Павлович (идет за ним в зал). А где Левашев?
Бенкендорф. Снимает допросы.
Николай Павлович. Ступай.

Вводят Бестужева-Рюмина, Бенкендорф уходит.

Николай Павлович (подходит к Бестужеву-Рюмину, проявляет ухватки ласковой кошки). Что вы, батюшка, наделали? (Берет его под руку и ходит с ним по залу). Что это вы такое наделали?! Взбунтовали семьсот солдат и на Петербург с ними хотели идти! Попа несчастного в Василькове чуть было не приколотили. Заставили его служить молебен. Катехизис мерзкого сочинения прочесть... Побунтовали и побогохульничали. Ай-ай-ай-ай, как не стыдно!.. Ай-ай-ай-ай!.. Как не стыдно вам, молодой человек!.. (Небольшая пауза). А какое это вы стихотворение Пушкина прочли перед взбунтовавшимся полком? А ну, а ну... не стесняйтесь! Люблю правду... не стесняйтесь.
Бестужев-Рюмин.

Самовластительный злодей,
Тебя, твой род я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
Я с злобной радостью увижу...

Николай Павлович. А солдаты на это что?
Бестужев-Рюмин. Ура закричали!
Николай Павлович. Ура?
Бестужев-Рюмин. Ваше величество...
Николай Павлович (перебивает). Я знаю, что вы можете сказать. Но будем лучше играть в прятки и договорим откровенно. Вам не стыдно? Не правда ли, стыдно? Я вижу по вашим глазам, что вам стыдно. Вы знаете, что за это... (показывает на шею), но ваше счастье, подпоручик, что все в моих руках. Я могу пощадить вас, если увижу, что вы искренно покаетесь... Уж не пеняйте, годика на два на Кавказ в линейные войска отправлю, но офицерского звания не лишу. Голубчик, вот где вам надо проявить храбрость! У вас, конечно, были более широкие планы, и вы мне их скажете.
Бестужев-Рюмин. Ваше величество, поскольку сие будет касаться меня, скажу.
Николай Павлович. Почему только о себе?
Бестужев-Рюмин. Сообщников назвать не могу.
Николай Павлович. Кто вам этого не велит?
Бестужев-Рюмин. Государь, я и мысли допустить не могу дать кому-нибудь право назвать меня подлецом.
Николай Павлович. А если солжете своему государю, тогда как вас назовут? Я с вами откровенен, отплатите мне тем же. Вы можете оставаться спокойным... я крови не пролью. (Меняя тон). Говорите всю правду, если скроете что-нибудь, тогда прошу не прогневаться... (Берет его опять под руку). И мое положение незавидное. (Ведет его в кабинет). Я вовсе не стремлюсь к неограниченному самовластию. (В кабинете). Пройдемте дальше. Я сам первый гражданин своей родины. Скрываются).

Входит Саша.

Левашев. Что скажете, сударыня?
Саша (протягивая ему прошение). Прошение...
Левашев. Какое прошение?.. Кому?
Саша (теряясь). Его величеству.
Левашов (принимая). О чем просите?
Саша. Разрешить мне обвенчаться с моим женихом.
Левашев. Кто ваш жених?
Саша. Каховский.
Левашев. Государственный преступник?.. А ваши родители как к этому относятся? Кто ваши родители, сударыня?
Саша. Я сирота... Я воспитана была в господском доме...
Левашов (резко). Так ты, значит, крепостная?
Саша. Да. Я жила в доме Кондратия Федоровича Рылеева.
Левашов. Ты служила камеристкой?
Саша. Нет. Я жила как воспитанница.
Левашев. Все равно, обвенчавшись с Каховским, ты дворянство не приобретешь, ибо оного будет лишен.
Саша. Я не ищу дворянства. Прошу лишь передать мою просьбу его величеству.
Левашев (возвращает ей прошение). Государь от солдатских жен и от крепостных людей просьб не принимает. (Небольшая пауза). Ступай, красотка! (Саша уходит, приложив платок к глазам. (Вводят Муравьева-Апостола). Сейчас доложу о вас его величеству. (Заглянул в кабинет). Вам придется подождать. (Подошел к Муравьеву-Апостолу). Может быть, вы теперь ответите более ясно на заданные вам вопросы?
Муравьев-Апостол. К тому, что сказал, я ничего прибавить не могу.
Левашев. Неужели вы думаете, что для государя важно наказать? Нет, он хочет простить. (В кабинете появляется Николай Павлович и подслушивает). Восстание вызвано общим недовольством, и государь желает знать причины. По раскрытии всего дела государь объвит амнистию.
Муравьев-Апостол. Я в это не верю.
Николай Павлович (стремглав бросается в зал, лицо его бледно, волосы взъерошены, глаза мечут молнии, челюсти его трясутся). Знаете ли вы наши законы?! Знаете ли вы, какая ждет вас участь?! Смерть! Генерал Левашев убеждает вас сознаться, а вы финтите... У вас нет чести, милостивый государь!
Муравьев-Апостол. Я в первый раз это слово слышу.
Николай Павлович. Очень сожалею, вы еще не то услышите. Я щажу ваше самолюбие. С вами нужно обращаться, как со свиньей!.. Бунтовщик — не человек, а мерзкое животное!.. На бунтовщика нужно не словами действовать, а кнутом, палкой. Пороть!.. Перепороть всех вас, прежде чем с вами разговаривать!..
Муравьев-Апостол. Признателен вам, государь, за вашу откровенность.
Николай Павлович. Ах, ты!.. Ты еще смеешь рассуждать! Не забывай, что в России существует пытка...

Появляется Бенкендорф.

Муравьев-Апостол. Да, это великий позор моей родины. Не знаю, почему вы, государь, так этим гордитесь?
Николай Павлович (плюет ему в лицо). Мерзавец!.. Ты не с прапорщиком разговариваешь, а с помазанником божьим — с императором! (Отскакивает от него). Заковать! Заковать так, чтоб и шевельнуться не мог! Бить его! Избивать смертным боем. Пытать, как лютого злодея! Прочь его с глаз моих! В крепость! В равелин!.. (Уходит в кабинет).
Левашев (уводя Муравьева-Апостола). Вы своим упорством много себе повредили. (Скрывается).
Бенкендорф (уходит за Николаем Павловичем). Ваше величество!.. Не стоит вам волноваться. Когда он поймет, что нам все известно, то упорствовать не станет.
Левашев (входит). Ваше величество, привели генерала Волконского.
Николай Павлович (выходит из кабинета и подходит к Волконскому). С господами во фраках? С прапорщиками и прочими негодяями в заговоре генерал князь Волконский! Позор! Позор на весь мир! Вы знаете?.. Вы чувствуете... вы понимаете, как вы опозорили себя и меня?
Волконский. Государь, я своего образа мыслей не стыжусь.
Николай Павлович. Напрасно.
Волконский. Согласно образу мыслей своих я принял на себя обязательства и оные честно исполнял.
Николай Павлович. Меня и весь царствующий род вы как мыслили: истребить или заточить?
Волконский. Заточить.
Николай Павлович. Спасибо, что не убить. (Небольшая пауза). Вы патриот или изменник?
Волконский. Патриот.
Николай Павлович. Вам известно, что все враждебные нам иностранные державы этому рады?
Волконский. Мы стремились укрепить мощь государства, а не ослабить. Не знаю, чему им радоваться?
Николай Павлович. Вы должны назвать всех своих сообщников и рассказать все... все, что знаете... (Волконский молчит). Упорствуете? Шутить не стану.
Волконский. Ваше величество!..
Николай Павлович (перебивает его). Двадцать четыре часа даю на размышления и в эти двадцать четыре часа — все вспомнить! Фельдъегерь... отправить! (Волконского уводят. Николай Павлович уходит в кабинет). Бенкендорф, скажи Левашеву, чтобы он Пестеля ко мне прислал, а ты при допросах постарайся уяснить, почему при арестах у многих были найдены стихи Пушкина. Его отношение к «Тайному обществу», и не состоял ли он членом оного.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество. (Уходит. В зале встречает возвращающегося Левашева). Государь просит вас доставить сюда Пестеля.

Левашов уходит. Бенкендорф возвращается в кабинет государя.

Николай Павлович. Ты распорядился?
Бенкендорф. Так точно, ваше величество. Самый интересный из заговорщиков — Пестель. И руководи он бунтом четырнадцатого декабря, то не так легко нам было бы с ними расправиться. (Заглянув в зал). Его ведут сюда.
Николай Павлович. Хорошо, ступай!

Бенкендорф уходит.

Левашев (к Пестелю). Уверяю вас, полковник, что государю важно знать только правду, и он намерен всех простить. (Пропускает его в кабинет).
Николай Павлович. Полковник Пестель, досадно, что такие умные люди, как вы, поступают так опрометчиво. Вы предпочли пойти против меня, чем со мной... (Небольшая пауза). Все известно: вы принадлежали к «Тайному обществу» и оное возглавляли.
Пестель. Я ни к какому «Тайному обществу» не принадлежу и не принадлежал. Ни о каком обществе ничего не знаю и ни о каких членах оного ничего не ведаю.
Николай Павлович. За такие показания я вас повешу.
Пестель. Сами?
Николай Павлович. Для этого существуют палачи. (Небольшая пауза. Заходил по комнате). Как не стыдно - лгать императору? А как вы полагаете, по какому делу и за что вы арестованы?
Пестель. По доносу злосовестного офицера Майбороды, который своим доносом доказал лишь свою лживость и гнусность, а равно и то, что бессовестных людей везде найти можно. Единственное, что признаю,— это свою принадлежность к масонской ложе, но это было в такие времена, когда в этом не было ничего противозаконного.
Николай Павлович. Так... Майборода злосовестный человек, но его показания подтвердили другие, коих вы злосовестными людьми и доносчиками не назовете.
Пестель. Быть сего не может!
Николай Павлович. Прочтите показания князя Трубецкого. (Передает). Его рука?
Пестель (не сразу). Да.
Николай Павлович (после паузы). А что теперь скажете о Майбороде и Трубецком? Есть еще и другие показания... Все равно. Все известно. Дальнейшее запирательство не облегчит вашу участь, а лишь поставит вас в худшие условия, нежели других. (Небольшая пауза). Вы молчите?.. Александр Христофорович...
Бенкендорф (появляется). Что прикажете, ваше величество?
Николай Павлович (Пестелю). Ввиду вашего полного отрицания я, к сожалению, должен отправить вас в крепость. Там у вас будет время обо всем подумать. (Меняя тон). Подумайте и чистосердечно признайте свою вину. Помните, полковник Пестель, что при полной откровенности ваше дело может кончиться для вас пустяками. Не стану я губить лучших людей моего отечества. (Бенкендорфу). Отправить! (Бенкендорф передает Пестеля фельдъегерю и возвращается в кабинет). Пестелю дать очную ставку с Трубецким.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество.

В зале появляются Наталия Михайловна и Левашев.

Левашев. Прошу. (Предлагает ей сесть). Государь сегодня очень занят, и вы сейчас будете приняты его величеством. (Уходит в кабинет). Ваше величество, вызванная для допроса супруга Рылеева явилась... Прикажете мне ее предварительно допросить?
Николай Павлович. Нет... я сам... пусть войдет.

Левашев и Бенкендорф уходят в зал.

Левашев (Наталии Михаиловне). Пожалуйте. (Пропускает ее в кабинет).
Николай Павлович (умышленно некоторое время старается не обращать на нее внимания). Вы супруга Рылеева?
Наталия Михайловна. Да... Я жена Кондратия Федоровича Рылеева.
Николай Павлович. Не гордитесь ли уж вы тем?.. Садитесь!
Наталия Михайловна. Я своим супругом всегда гордилась.
Николай Павлович. Раньше, когда он еще не был государственным преступником, — это вполне допустимо было.
Наталия Михайловна. Для вас, государь, он преступник, но для меня...
Николай Павлович. Скажите, вы Пестеля знаете?
Наталия Михайловна (подумав). Да, встречала.
Николай Павлович. У вас он часто бывал?
Наталия Михайловна. Нет.
Николай Павлович (не то спрашивая, не то утверждая). С вашим супругом они часто встречались... Вели переписку... Строили планы...
Наталия Михайловна. Я за этим не следила. Вообще в этих делах вовсе я не сведуща. Прошу, государь, уволить меня от подобных вопросов.
Николай Павлович. А с Пушкиным вы знакомы?
Наталия Михайловна. Нет.
Николай Павлович. А ваш супруг?
Наталия Михайловна. Знаком.
Николай Павлович. Где они встречались?
Наталия Михайловна. Не знаю.
Николай Павлович. Если вы хотите, чтобы я облегчил участь вашего мужа, вы должны сказать мне правду... Ничего не таить... В противном случае пеняйте на себя. Прогневать меня недолго. Тогда не пощажу и вас.
Наталия Михайловна. Разве и я привлекаюсь?
Николай Павлович (угрожающе). Вы не могли не знать того, что творится в вашем доме, а тем более намерения вашего мужа и остальных.
Наталия Михайловна. Я любящая жена и заботливая мать своего ребенка, но в политических делах я не участвовала.
Николай Павлович. Но вы ему сочувствовали.
Наталия Михайловна. Каждая порядочная жена уважает и сочувствует своему мужу.
Николай Павлович. Даже если он злодей и негодяй?
Наталия Михайловна. Государь, прошу не оскорблять меня!
Николай Павлович. Прошу не прогневаться. И мне нелегко. Я живу в вечном страхе. Я окружен врагами. Если я хоть на один день проявлю малодушие, то меня постигнет участь Людовика XVI. Во Франции чернь взбунтовалась и затеяла революцию. Это понятно, там сапожники захотели знатью стать, а в России знать революцию затевать стала... Неужели же высокие звания в тягость им стали и они в сапожники захотели? Излагайте, сударыня, свою просьбу.
Наталия Михайловна. Государь, прошу облегчить участь моего мужа.
Николай Павлович (перебивает). Не беспокойтесь, никто обижен не будет... Я облегчу его участь... Я крови его не пролью.
Наталия Михайловна. Государь, разрешите мне свиданье с ним.
Николай Павлович. Сейчас невозможно. Следствие не закончено. Если вам разрешу, то и другим придется разрешить. А я так устал, устал от этих просьб жен и матерей...
Наталия Михайловна. Что для вас, государь, дать хоть час отрады тем, которые вами заживо погребены в сырые каменные клети равелина?! Неужели и это угроза трону вашему? Не зверье там заточены, а люди.
Николай Павлович. Но эти люди — мои враги.
Наталия Михайловна. Если и враги, то враги побежденные. Неужели же победители должны быть беспощадны ко всем?
Николай Павлович. Да, должны. Враг опасен до последнего своего издыхания. Впрочем, я разрешу вам свидание. (Идет за стол и пишет). Вот вам разрешение, в крепость. Я дам вам фельдъегеря. Дежурный фельдъегерь!
Фельдъегерь (входит). Что прикажете, ваше величество?
Николай Павлович (вручает ему записку). Проводи к коменданту крепости.
Фельдъегерь. Слушаюсь, ваше величество.

Наталия Михайловна уходит, слегка поклонившись. Фельдъегерь следует за ней.

Николай Павлович. До свидания. (Положив руку на стол, а другую — за борт сюртука, задумывается. Входит Бенкендорф и Левашев и, увидев, что государь задумчив, задерживаются у дверей). Она стройна, горда... Она красноречива. Она даже несколько тронула меня. (Небольшая пауза). Да, да. Ее надо пожалеть, а самого Рылеева и его друзей — повесить!

ЗАНАВЕС

9

ДЕЙСТВИЕ V

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Обстановка седьмой картины, только стол Левашева в зале отсутствует. Левашев в зале дожидается выхода государя. Из дальних коридоров слышно, как государь здоровается с караулом. Это продолжается несколько раз и по мере его приближения все доносится сильнее и отчетливее.

Николай Павлович (входит). Здорово, генерал Левашев!
Левашев. Здравия желаю, ваше императорское величество!
Николай Павлович. Кто в приемной дожидается?
Левашев. Супруга государственного преступника Волконского.
Николай Павлович. Проси!
Левашев. Слушаюсь, ваше величество! (Уходит, возвращается с Марией Николаевной).
Николай Павлович (принимает ее стоя). Ваш супруг Верховным уголовным судом приговорен к смертной казни, но я его пощадил, заменив казнь двадцатью годами каторжных работ.
Мария Николаевна. Благодарю, государь! (Небольшая пауза). Ваше величество, разрешите мне следовать за ним?
Николай Павлович. Куда?.. Туда?! На каторгу?!
Мария Николаевна. Да, ваше величество
Николай Павлович. А вам известно, в каком положении будут там жены государственных преступников?
Мария Николаевна. Что бы ни было, государь, я исполню свой долг жены и друга.
Николай Павлович. Он еще не отправлен. Вместе вы следовать не можете. Он последует в Сибирь с прочими преступниками и убийцами.
Мария Николаевна. Тогда разрешите мне отправиться вслед за ним.
Николай Павлович (меняя тон). Во имя моего участия, которое всегда готов принять в вашей судьбе, я считаю себя обязанным напомнить вам о том, что ожидает вас, как только проедете за Иркутск.
Мария Николаевна. Я очень признательна вам, государь, за ваше участие в моей судьбе... Прошу разрешить мне от своих намерений не отказываться.
Николай Павлович. Я вполне предоставляю вашему личному усмотрению, сударыня, избрать тот образ действия, который вы найдете для себя наиболее подходящим в вашем положении. Левашев, объяви супруге государственного преступника Волконского об условиях... (Уходит в кабинет).
Левашев (взяв со стола бумагу подходит к ней). Жена, следуя за своим мужем, лишается звания и имущества. Дети, которые приживутся в Сибири, поступают в казенные крепостные. И еще целый ряд более тягостных условий и немало лишений предстоит вам на пути, который вы изволили избрать. (Небольшая пауза). Подумайте только о тех условиях, которые вы должны подписать. (Передает ей бумагу).
Мария Николаевна. Подпишу, не читая. (Подходит к столу, взяла перо, подписала и вручает Левашову).

Появлятся Бенкендорф и проходит в кабинет государя.

Левашев. Разрешение пришлю с фельдъегерем. (Скрывается вместе с Марией Николаевной).
Николай Павлович. Докладывай, Бенкендорф!
Бенкендорф. Ваше величество, вчера в третьем часу ночи на валу крепости преступники: Рылеев, Пестель, Каховский, Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин, согласно воле вашего величества, повешены. Все было исполнено согласно вашим указаниям, государь... причем трое из них сорвались с петель и упали, но генерал Кутузов не растерялся и тут же распорядился повесить их вновь.
Николай Павлович. Молодец Кутузов! Это хорошо, что он не растерялся. Какие из них сорвались?
Бенкендорф. Рылеев, Муравьев-Апостол и Каховский. Рылеев сказал: "Бедная Россия  — даже повесить не умеют", а Каховский, когда был поднят и вторично поставлен на помост, сквернословил... оскорбляя ваше величество.
Николай Павлович. Этот негодяй Каховский остался закоренелым якобинцем до последней минуты.
Бенкендорф. Все они остались, ваше величество, такими же.
Николай Павлович (крестится). Благодарение господу, я очистил отечество от этой сволочи! Бенкендорф, нам нужно теперь соблюдать величайшую осторожность. Не все они еще в наших руках.
Бенкендорф. Да, государь, вольнодумство в стране усиливается. Его надобно приглушить и иметь неослабленный надзор... Чинить жестокую расправу над теми, которые смеют мыслить инако и дерзают свои суждения иметь. (Небольшая пауза). Следствием мятежа явилось немало крестьянских волнений в разных губерниях и среди заводских крестьян.
Николай Павлович. Не проявлю малодушия, хотя бы нам даже каждый день придется строить все новые и новые виселицы. Я докажу... докажу, что я достоин того, чтобы править русским государством!
Бенкендорф. Да, ваше величество, русский народ — народ особенный: его чем больше бьют, он делается умнее и проявляет большую покорность. С русским человеком либеральничать нельзя. Покойный император, как только в этом убедился, отказался от своих реформ и призвал Аракчеева.
Николай Павлович. Благодарение всевышнему, с главными злодеями покончено... Остальных же бунтовщиков, коих верховный уголовный суд осудил на каторжные работы... Да... Бенкендорф, сколько их всего человек?
Бенкендорф. Свыше ста, ваше величество. Николай Павлович. Прикажи от моего имени заковать их и, закованных, в ближайшие дни отправить в рудники Сибири на тяжелые работы.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество! Все в точности будет исполнено.
Левашев (входит). Ваше величество, супруга казненного Рылеева по вашему приглашению прибыла во дворец. Прикажете принять?
Николай Павлович (несколько растерявшись от неожиданности). Она явилась по моему приглашению? Я ее не вызывал... Левашев, кто ее вызвал? Да и о мне говорить с ней после того, как в эту ночь...
Левашев. Ваше величество... она о казни не знает.
Николай Павлович. Не мне же оповестить ее об этом. Бенкендорф, почему она явилась?
Бенкендорф. Я вызывал, согласно приказанию вашего величества.
Николай Павлович. Я этого не помню.
Бенкендорф. Около месяца тому назад вами было получено письмо от Рылеевой, в коем она умоляла вашe величество,- облегчить участь мужа, на что и последовало распоряжение ваше, государь, о вызове для личных объяснений.
Николай Павлович. Да, но она тогда не явилась.
Бенкендорф. Она уведомила меня, что тяжело заболела и что по выздоровлении немедленно явится.
Николай Павлович. Но мне принять ее не следует. (Небольшая пауза). Как вы, господа, полагаете?
Левашев. Воля ваша, ваше величество. Как прикажете объявить ей?
Николай Павлович. Скажи, государь очень занят и в ближайшие дни принять не может. Посоветуй ей обратиться к Кутузову. Он был распорядителем казни, и он сможет сообщить ей... Впрочем, вели ей обождать... Я с тобой, Бенкендорф, хотел об этом поговорить... (Левашев уходит). Ты, Бенкендорф, ее примешь.
Бенкендорф. Слушаюсь, ваше величество.
Николай Павлович. Сегодня я буду отдыхать и никого не принимаю, даже по самым неотложным государственным делам. (Со вздохом). Устал я, Александр Христофорович... Прими эту... Рылееву. (Целует Бенкендорфа и уходит через кабинет).
Бенкендорф. Слушаюсь. Фельдъегерь!
Фельдъегерь. Что прикажете, ваше превосходительство?
Бенкендорф. В приемной дожидается госпожа Рылеева, пригласи ее сюда.
Фельдъегерь. Слушаюсь, ваше превосходительство. (Уходит).

Через несколько мгновений появляется Наталия Михайловна.

Бенкендорф (идет ей навстречу). Государь очень занят и принять лично сегодня вас не может... Прошу садиться. Его величество просил передать вам, что он готов оказать вам всяческое содействие, а потому не угодно ли будет вам изложить мне, а я передам государю. За точность ручаюсь.
Наталия Михайловна. Александр Христофорович, еще до своей болезни я слышала весьма тревожные вести... Говорили, что многим угрожает казнь.
Бенкендорф. Можно ли волновать себя всякими слухами?
Наталия Михайловна. Уже больше месяца, как я не получаю из крепости от мужа никаких писем, и это особенно меня волнует.
Бенкендорф. Письма от вашего супруга имеются.
Наталия Михайловна. Имеются? Но почему же я их не получала?
Бенкендорф. Они были временно задержаны.
Наталия Михайловна. Какая была в этом надобность?
Бенкендорф. Это было вызвано высшими государственными соображениями. Теперь вы их получите не позднее, чем завтра.
Наталия Михайловна. Благодарю, Александр Христофорович.
Бенкендорф. К вашим услугам, Наталия Михайловна.
Наталия Михайловна. Разрешите мне свидание с мужем.
Бенкендорф (с многозначительной улыбкой). К большому сожалению...
Наталия Михайловна. Почему?.. Ведь уже больше двух месяцев, как я свиданьем не пользовалась.
Бенкендорф. Вопрос не во времени, а в полной моей невозможности исполнить вашу просьбу.
Наталия Михайловна. Тогда доложите мою просьбу государю.
Бенкендорф. Теперь это вне возможности даже его величества.
Наталия Михайловна. И в этом мне отказывают?!
Бенкендорф. Есть вещи, которые бывают за пределами человеческих возможностей...
Наталия Михайловна (отскочив от него, безумным взглядом глядит в пространство, почувствовав какую-то безвозвратную потерю и конец своим надеждам). Значит, то, что я слышала — правда?.. Он по милости царя будет казнен? Так?.. (Бенкендорф молча глядит на нее). Что ж вы так загадочно глядите на меня? За кого вам стыдно? За себя или за государя?
Бенкендорф. Сударыня, опомнитесь... что вы говорите?.. Вы забываетесь, где вы сейчас находитесь...
Наталия Михайловна. Недостойную игру вели вы все. Раз вы решили казнить, то вы должны разрешить мне увидеть его в последний раз.
Бенкендорф. Приговором верховного суда он в эту ночь повешен вместе со своими друзьями.
Наталия Михайловна. Зачем же все эти месяцы государь обещал облегчить его участь?
Бенкендорф. По милосердию императора его участь была облегчена. Суд приговорил его к четвертованию, но государь изъявил свою милость к нему и приказал его повесить.
Наталия Михайловна. Теперь я вижу настоящее лицо вашего императора. Теперь я понимаю, почему эти люди, которые жизнь свою отдали за других, ненавидели всех вас и императора и его власть!

ЗАНАВЕС

10

КАРТИНА ВТОРАЯ

Прошло несколько месяцев. Москва. В салоне княгини Зинаиды Волконской музыкально-литературный вечер. Небольшая комната, соединяющая зал с комнатами Зинаиды Волконской. В зале собрались певцы, музыканты и гости. За сценой музыка и пение. На сцене Наталия Михайловна Рылеева и Ольга Батурина. Рылеева в глубоком трауре. Ольга скромно одета. Она вся изменилась от пережитых страданий, и не узнать прежней княжны Ольги. Они слушают музыку и пение. Вздыхают. Иногда обмениваются короткими репликами.

Наталия Михайловна. Год тому назад и Кондратий Федорович, и Александр Михайлович уже были заточены в Петропавловскую крепость. Но еще были надежды.

Пауза.

Ольга. Их арестовали четырнадцатого декабря вечером... Печальные были у нас святки...
Наталия Михайловна. У вас и сейчас есть еще надежды... Александр Михайлович жив, а у меня все потеряно... Одна Настенька... (Небольшая пауза). Она так похожа на Кондратия!..

Пауза.

Ольга. Чудная музыка!.. А долго находиться там я не могла... Не хочется портить собравшимся настроение... Сочувствие окружающих еще больше меня расстраивает.
Наталия Михайловна. А я вовсе туда пойти не смогла. Извинилась перед Зинаидой Александровной, и она мне разрешила остаться здесь. Завтра.... завтра отправляюсь в деревню Кондратия... Буду вспоминать... буду переживать свое горе до конца своей жизни. (Небольшая пауза). А княгиня Мария Николаевна там?
Ольга. Да... там... Она, как и я, прощается с родиной... Последний день... Она очень любит музыку... слушает, слушает.. Отойдет в сторону, закроет лицо руками и плачет... Поплачет и опять возвращается... возвращается... Крепится.

Появляется Пушкин.

Пушкин (Ольге и Наталии Михайловне). Зинаида Александровна мне сказала, что вы здесь... (Здоровается с ними). Я в своей псковской глуши одичал. В Москве я нигде не бываю... Отвык от общества... К тому же здесь соглядатаи следят за каждым моим шагом, но, узнав, что здесь встречу вас и Марию Николаевну, я пренебрег всем.
Наталия Михайловна. Александр Сергеевич, в своем предсмертном прощальном письме Кондратий Федорович просит передать вам свой последний привет.
Пушкин (после небольшой паузы). Благодарю, Наталия Михайловна... Как все это ужасно! Как я страдал, узнав о казни!.. Много ночей не спал. Если б в день четырнадцатого декабря я находился в Петербурге, то был бы на площади среди восставших. Быть может, и меня постигла бы та же участь...

Входят Зинаида Александровна и Мария Николаевна.

Мария Николаевна. Прости, Зина... прости меня, родная... Я не могу больше находиться там... Спасибо... О твоем участии в нашей судьбе мы никогда не забудем... (Небольшая пауза). Я знаю, что все это ты затеяла ради нас, но знаешь... (готова расплакаться) бог знает, что еще ждет меня и Ольгу и наших страдальцев там... в Сибири... Иди к гостям... Мы noбудем здесь... Мы объединены общим горем... Увы... музыка не в силах нас утешить...
Пушкин. Маша!.. Мария Николаевна!..
Мария Николаевна. Александр Сергеевич... Вот... довелось... где и как довелось нам встретиться!.. (Небольшая пауза). Помните юг... Гурзуф... море... дни беззаботного и счастливого детства Маши, которую вы знали девочкой... Вот чем все сменилось... А ведь так давно это было, а кажется уже незапамятным далеким прошлым.
Пушкин. Я узнал о вашем... (Ольге) и о вашем героическом поступке самоотверженной любви... (Небольшая пауза). Преклоняюсь перед вами, русские женщины! Сердце мое преисполнено гордостью. Я горжусь именем русского человека. (Целует руку Марии Николаевны и Ольги). Передайте эти строки моим друзьям и единомышленникам. Всеми своими помыслами я с ними.
Мария Николаевна. Спасибо, Александр Сергеевич.

Женщины сгруппировались, просматривая послание. Пушкин подошел к 3инаиде Александровне.

Мария Николаевна (читает).

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра —
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора.

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут, и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.

Мария Николаевна (подходит к Пушкину). Благодарю вас еще раз, Александр Сергеевич, за этот дорогой подарок. Прощайте... Быть может, никогда уже не увидимся... (Целует его).
Пушкин. Не отчаивайтесь, Мария Николаевна. Еще все может измениться... Я надеюсь... я верю, что мы еще встретимся вот здесь, в Москве или в Петербурге. Вы будете не в скорбном и безнадежном настроении, а в более счастливом... И тогда мы вспомним берег моря... Крым... южное солнце... и морские волны... и все ваши детские шалости, которые были так грациозны и прекрасны... (Небольшая пауза). Я хочу написать сочинение о Пугачеве... Я отправлюсь на места, перевалю через Урал, проеду в Нерчинские рудники, чтобы там преклониться перед героями и страдальцами и поцеловать оковы, в которые заковал их тиран.


Вы здесь » Декабристы » ЛИТЕРАТУРА » Н.Н. Лернер. Декабристы и Пушкин