Н.Д. Фонвизина.
Портрет работы Г.И. Белова.
Государственный Исторический музей, Москва.

"Усладительная болезнь моего сердца..."

В. Колесникова

Журнал «Наука и религия», №10, 1991 г.

Он еще раз перечитал последние строчки ее письма. Встал и принялся ходить по комнате - по диагонали, как привык за год ходить по своей одиночке в Петропавловской крепости. Почему-то зазвучала шекспировская фраза: "Нет повести печальнее на свете..." - Нет? - спросил он вслух и продолжал вслух же рассуждать: - Да, это печально, погибли два юных существа. А мы? Уже не юные. Не погибли. Мы заживо похоронены в Сибири. Любим впервые в жизни. И навсегда. И не можем быть вместе. Что печальнее? Что печальнее?..
Он подошел к столу, взял перо, задумчиво повертел в руках, бросил и, схватив письмо Натали, осыпал его поцелуями, потом приложил к лицу и прошептал сквозь слезы:
- Любимая! Что, что нам делать? Что есть у меня, кроме моей любви? Я нищ, и не только сейчас - всегда. У меня нет будущего - только бедность и безумный брат мой. Что я могу дать тебе? Ты бежала от бедности в брак с Михайлой Александровичем. Зачем же опять убегать тебе в бедность. И он... Если б только богат. Но ведь добр, благороден, умен, любит тебя без памяти! И он друг мой!
Павел мечется по комнате, потом обессиленный падает на колени перед иконами:
- Господи, вразуми ее, дай силы мне!..
Он долго то вслух, то беззвучно молиться. Потом успокоенный поднимается и долго пишет ответ любимой. Складывает листки и тихо, будто душа вздохнула, будто сердце обрело голос, произносит:
- Есть повести печальнее на свете...

Герои этой повести - Павел Сергеевич Бобрищев-Пушкин и Наталья Дмитриевна Фон Визина.

Он - декабрист, член Южного общества. Следственный комитет по делу декабристов "силу и вины": 23-летнего поручика свиты Его ИМПЕРАТОРСКОГО Величества обозначил: "Знал об умысле на цареубийство и участвовал в умысле бунта принятием на сохранение бумаг Пестеля и привлечением в тайное общество одного члена". Павел Бобрищев-Пушкин вместе с братом Николаем, понимая политическую и идеологическую значимость первой Российской антимонархической Конституции П.И. Пестеля и желая сохранить ее для России, для будущего, решают спрятать ее после ареста Пестеля (13 (25) декабря 1825 года), нарушая приказ, гласивший: «Русскую правду» - сжечь!" Братьев не останавливает сознание, что при этом они рискуют головой. Верность своим республиканским убеждениям П.С. Бобрищев-Пушкин пронес через всю жизнь. Почти шесть лет он провел на каторге. Местами ссылки были городок Верхоленск (1833), через полгода Красноярск (1833 - 1840), последние 16 лет прошли в Тобольске. Как вспоминали товарищи и сибирские знакомые, Павла Сергеевича называли не иначе, как другом человечества. " Всю жизнь посвятил он на служение страждущему человечеству" , - писала М.Д. Францева. Людям отдавал он свое сердце, время, силы, таланты. А талантами П. Пушкин наделен был в избытке: блистательный математик, поэт, баснописец, переводчик (в частности, перевел " Мысли" Б. Паскаля ), рисовальщик, архитектор, теолог и философ. Декабрист И.Д. Якушкин писал, что Пушкин"прекрасные способности ума".

Все эти многообразные таланты дополнились еще множеством ремесел, которые Павел Сергеевич освоил на каторге: стал закройщиком, портным, столяром, плотником, слесарем, переплетчиком - всего не перечислишь. Кроме того, изучил гомеопатию, имел огромную врачебную практику в Тобольске. Его пациентами были бедняки, которых он лечил бесплатно. В 1848 году во время эпидемии холеры в Тобольске П.С. Бобрищев-Пушкин спас около 700 больных.

Она - жена декабриста М.А. Фонвизина, Наталья Дмитриевна, урожденная Апухтина. Единственная любимая дочь богатого помещика Д.А. Апухтина, первые 16 лет жила счастливо, беззаботно,но к 20-м годам века отец ее разорился. После долгих раздумий 19-летняя Наташа согласилась (в 1822 году) выйти замуж за своего двоюродного дядю - 34-летнего генерал-майора в отставке, героя Отечественной войны 1812 года М.А. Фонвизина. Уже в Сибири своему духовнику замужество она объяснит чувством долга:"Надобно было спасать отца". Тихое семейное благополучие, радость материнства длятся только до декабря 1825 года, когда Михаила Александровича арестовывают Едва оправившись от родов второго сына, она спешит из Москвы в Петербург, чтобы просить за мужа. В 1828 году Наталья Дмитриевна следует за ним в Сибирь, оставив обоих сыновей на попечение родителей. Делит с М.А. Фонвизиным все тяготы его неволи. В Сибири у них рождается еще двое сыновей, но умирают в младенчестве. Самое тяжелое горе супругов Фонвизиных настигает в 1850 и в 1851 годах: один за другим умирают уже взрослые сыновья. Перед мужеством Натальи Дмитриевны преклоняются все декабристы. В Сибири у нее было несколько воспитанников, среди которых - М.Д. Францева, оставившая воспоминания о тобольских декабристах. Все знавшие Наталью Дмитриевну отмечали ее незаурядный ум, неутомимую энергию, феноминальную память, начитанность и глубокие познания в философии и теологии, характер самобытный, сложный и противоречивый. П.С. Бобрищев-Пушкин, говоря о своеобразии ее натуры, отмечал, что живет в ней несколько "я": твердость, решимость - и бесконечная мягкость и доброта; мужской практический ум - и женская беспомощность; научные знания - и глубочайшая религиозность; завидная логика - и непоследовательность, граничащая с авантюризмом. Добавим: натура страстная и, казалось бы, необузданная - и способность подчинить земные желания велению духа и долга - такова Н.Д. Фонвизина. Она умерла в 1869 году, пережив самых близких и беззаветно любивших ее...

Нельзя не испытывать чувства неловкости, заглядывая в мир интимных отношений двух людей. И здесь бессильно оправдание давностью лет. Любовь двух - всегда сегодня, потому что перед этим чувством бессильно время и оно не подвержено старости. Пытаюсь объяснить, почему так хочется рассказать о любви, что началась в конце 30-х годов века минувшего: в рвении архивных поисков письма П.С. Бобрищева-Пушкина к Н.Д. Фонвизиной 1838 года я обнаружила случайно и почувствовала, что светом, идущим от них, нельзя не поделиться с другими.
Письма П.С. Пушкина января - марта 1838 года могли показаться лишь высокодуховными беседами, не обнаружься среди других эпистолий декабриста той, что датирована 28 марта 1857 года. Это письмо - ключ к ним, письмо объяснение в любви, первое и единственное письмо-исповедь...

Середина 30-х годов минувшего века. Сосланный на поселение в Красноярск декабрист П.С. Бобрище-Пушкин ведет жизнь самую деятельную: врачует гомеопатией, рисует, пишет басни, переводит Б. Ласкаля, занимается ремеслами. Отчаянно бедствует : вместе с психически больным братом, о котором трогательно заботится, он получает в год 114 рублей 28 4/7 копейки серебром казенного пособия. В то время он безмерно далек от ощущения, что идет к нему радость-беда всей его жизни - его Любовь.

"С первого взгляда, как ты проезжала через Красноярск в Енисейск (в 1834 году Фонфизины ехали на поселение в Енисейск - В.К.), ты уже показалась мне чем-то отличным для меня. Но я был в таком аскетичном состоянии, что на этом не останавливался", - вспоминал Павел Сергеевич в письме 1857 года. "Какая нездешняя женщина, - подумал он тогда и испугался: - Что значит нездешняя?" - не нашел и не стал искать ответа. Но несколько дней после этого в самые неожиданные моменты вдруг наплывали на него ее огромные глаза - они грустили и смеялись, вопрошали и звали куда-то.
"Что со мной?" - недоумевал он. И, пожалуй, впервые подумал, что ни одна женщина еще не привлекала его внимания. В годы учебы в Муравьевском училище они с братом часто бывали в свете. Он знал, что нравится, и относился к этому как к должному. Павел любил балы. Сама атмосфера, прилежность и налаженность бальной суеты сливалась в образ праздника, который уносил юного офицера на несколько часов из однообразия военных его занятий в беспредметные дали, в бездумье и беззаботность. Вся сановная Москва вывозила на балы дочерей. И, конечно, для него, хотя и небогатого жениха, но знатного и родовитого, большая его родня непременно сыщет ту, что станет его женою. Может быть, он даже влюбится. Но случится это или нет, брак все равно заключается на небесах, и он только подчинится воле Всевышнего. Ему даже в голову не приходило хлопотать об этом предмете. Балы... И почему-то он сразу представлял Ее - в белом платье, и лицо будто одни эти выманивающие его душу из заточения глаза.
"Когда вы переехали в Красноярск, я уже с увлечением беседовал с тобою, и раз, когда ты рассказывала о каком-то архимадрите Павле, невольно проговорилась внутри, что не ты ли будешь тем же для меня. Все это скользнуло без особой остановки, ибо духовное мое состояние было еще слишком сосредоточенно".
Его душа просыпалась долго и недоверчиво. Ее же пробудилась сразу, чувство - бурное, неудержимое - находило выход лишь в письмах Натали, безошибочно угадав притягательное родство их душ, так же зорко разглядела и то, что чувственная природа его еще спит и бог весть как откликнется на прямой ее зов. И Наталья Дмитриевна пишет Павлу Пушкину письма-исповеди о поразившей ее сердце любви, не называя имени любимого. Павел Сергеевич ошеломлен. Твердыня его понятий - светских, религиозных, нравственных - о таинстве и святости брака зашаталась. Он почитает это настоящим горем для Натальи Дмитриевны. "Когда мне пришлось вмешаться в твое горе, то не самонадеянность одна, а какая-то несознательная радость, что я могу безгрешно помогать человеку, в котором я так ясно видел печать Божию, меня увлекла, как вихрем."
Они живут через несколько улиц друг от друга. Павел Сергеевич ежедневно бывает в фонвизинском доме, но, безусловно, не может говорить о "горе" Натальи Дмитриевны в присутствии М.А. Фонвизина. Но он почти ежедневно пишет ей, вручая свои послания во время визита. В письмах он ведет борьбу с любовью-искушением Натали: "Подлинное искушение Ваше таково, что я не читал ему ничего подобного. О моя голубушка, воспряньте, отрясите этот сон с очей Ваших, разрушьте это неестественное очарование. Страсть ваша сама по себе хотя есть несчастное и виновное заблуждение, но она более достойна плача, нежели осуждения, ибо она сама собой наказывается, делаясь для Вас нестерпимою мукою..."
Когда Наталья Дмитриевна наконец признает, что предмет ее любви он, Павел Пушкин, он повергнут, и не только этим признанием, но и тем, что понимает:его собственные чувства вырвались из заточения. радость, недоумение, бессильная попытка прикрикнуть на свою и ее любовь, слезы умиления и слезы боли - все в письмах марта 1838 года. Он пытается найти спасение от наступающей на него любви в евангельских изречениях и христианских установлениях. Тщетно! В письме-исповеди 1857 года, когда без этой любви Павел Сергеевич уже не мыслит существования, но состояние страсти-бури вошло в более спокойное русло, он напишет: "Последующее уже было перемешано - тут была и борьба, и увлечение, и угождение твоей увлекающей, как быстрина потока, природе. Тут я не только уже невольным чувством, но и волею усиливал твою привязанность, чтобы дать привал увлекшему тебя чувству. Таким образом, впутался так, что уже сердцу не было иного выхода, как переходить от невольного к произвольному увлечению. Ты сделалась как усладительная болезнь моего сердца. Все родные и весь мир для меня исчез. Одно только существо для меня было дорого, его счастие и спокойствие, и возвращение к Богу было моею молитвою и желанием."
В 1838 году Михаила Александровича Фонвизина переводят на поселение в Тобольск. Натали и оставшейся в Красноярске Павел, подстегивая себя напоминанием о чувстве долга, надеются на спасительность разлуки. В мартовских письмах он даже прибегает к менторству, потому что Натали мечется, затягивает отъезд, придумывая какие-то причины: "Только не начинайте ничего опрометчивого, по какой-то минутной вспышке. Это вредно и для Вас - на что это похоже: то давай ехать, то опять валяться в ногах "Батюшка мой, останься", как Вы делали. Впрочем, не осуждая Вас, говорю, голубушка моя милая, ибо знаю, что Вы не знаете, куда кинуться, чувствую это и понимаю. Однако эти романтические вспышки Вы бы, кажется, имели уже довольно сил оставить".
Трудным был этот год для Натальи Дмитриевны, безутешным - для Павла Сергеевича, как свидетельствуют ремарки его в письмах из Красноярска сентября 1838 - начала 1839 года. "Я стал гораздо рассеяннее и много переменился, Вы это сами уже давно заметили. Внутренняя потеря не вознаграждается ничем внешним. Рассеянность заглушает только на короткое время тоску души, которая с тем большим прискорбием чувствует свое уклонение, а пересилить уже не может" (30 сентября 1838 года).
"Есть положения, что и взгляд на самого себя так бывает тяжек, что бегаешь туда и сюда, чтобы заглушить вид своего внутреннего опустошения. Горько все это сознавать на опыте, но в путях божьих, как знать, может, и это нужно. Чтобы узнать цену даров Божьих, может быть, бывает , нужно их лишиться - дай Бог, чтобы только не навсегда" (29 октября 1838 года).
В феврале 1840 года братьев Бобрищевых-Пушкиных также переводят в Тобольск. Павел Сергеевич и Наталья Дмитриевна встретились вновь. Но все изменилось. "Я тут только увидел, - пишет Павел Сергеевич в исповеди 1857 года, - что ты перешла пропасть, а я за нею или чуть ли в ней и до сих пор остался... Твой прием, дружеский, но совсем в другом роде, меня озадачил. Духом я благодарил Бога о твоей перемене, но собственное мое обнищание тем сделалось сознательнее. Возвращение к чувственным искушениям и падениям, которые имели влияние на упадок душевных и телесных сил, ввергли меня в совершенное уныние и ропот... Последующие немощи твои опять сделали мне тебя доступнее, хотя они и причиняли мне сердечное горе, но сближение твоей нищеты с моею воскрешали воспоминания благие. Одним словом, в других только фазах, но и тут, и там ты одна была сретоточением всей моей внутренней жизни. День, в который я не видал тебя или не слыхал, был для меня не днем, а ночью. И вообще для меня люди существовали и теперь существуют только в отношении к тебе". Так написал он в 1857 году, а тогда, в 1840-м, спрятал свое чувство под покровом нежной и преданной дружбы. Редкий день во все годы жизни в Тобольске не бывал П.С. Бобрищев-Пушкин в фонвизинском доме. Не угасала его любовь, обретая с годами все большую духовную устремленность к идеалу. А для Натальи Дмитриевны, преодолевшей любовь во имя долга, он остался на всю жизнь ее духовным братом, другом, к которому она (первому и единственному) обращалась за советом, помощью, поддежкой, кому открывала тайники души своей...
М.А. Фонвизину ранее других декабристов - в 1853 году - разрешили вернуться на родину. Через год Михаила Александровича не стало. Тяжело переживала его смерть декабристская семья. Когда боль утраты ослабела, не мог, вероятно, не помышлять о союзе с любимой Павел Сергеевич. Но вдруг узнает, что иная любовь уже завладела сердцем Натальи Дмитриевны - к И.И. Пущину. Любовь взаимная, но так уж устроена Натали, что не может жить без этакого романтического виража. Она пишет в Сибирь длинные письма-исповеди, но адресат нередко получает их после прочтения и одобрения П.С. Пушкина. Наталья Дмитриевна не решается на брак с Пущиным. Ее терзают размышления о поздних ее и Ивана Ивановича летах, неуверенность и т.д. Эти письма-терзания перемеживаются с пылкими "юными" посланиями. То готова идти под венец - то ревнует, то желает принести в жертву свою свободу - то бичует себя раскаянием. Большой Жанно на этих гигантских эмоциональных качелях чувствует себя беспомощно, как ребенок. Павлу Сергеевичу не остается иного, как прийти им на помощь. "Насчет Ивана мое мнение, как прежде, так и теперь, одно и тоже. Прежде твоих борений ведь ты была уверена, что жребий относился к нему. Предайся воле Божьей, и ты успокоишься", - пишет он 28 марта 1857 года. П.С. Бобрищев-Пушкин успокаивает, умиротворяет не только любимую, но и И.И. Пущина: "В полулистке от 11 апреля ты говоришь, что знаешь мою сильную к ней привязанность. В письме от 22... ты спрашиваешь опять, есть ли мое сердечное на ваш союз благословение. Друг мой любезный, мое сердечное благословение на всем, что только касается до этого дорогого мне человека. Мне самому, уверяю тебя, ничего тут не надобно. Если во всем этом исполняется воля Божия и есть надежда возможного на земле успокоения после стольких бурь, могу ли я, который о ее благе только и думаю и молюсь, отказать ей в сердечном благословении, а тебе, мой великодушный и добросовестный друг, и подавно, когда я знаю, что ты ее не столько для себя, как для нее, а она не столько для себя, как для тебя любит.
Возникало во мне иногда, каюсь тебе, особенно сначала, борьба и с той гадкой стороны, где лежит собака на сене, - сама не есть и людям не дает. Но я отмаливался от нее, как от недуга болезненного. Богу и мне самому гадко и противно. В этом грехе прости и ты меня, друг мой сердечный. Но дело в том - все это ветер дующий и преходящий, а глубиною воли моей я там, на что есть воля божия. Если ему угодно исполнить ваше предположение и благословить вас счастием, то оно, конечно, будет и моим счастием.", - писал Павел Сергеевич Пущину 7 мая 1857 года, когда он уже свыкся с мыслью, что любимой не быть с ним рядом никогда. А как страдало и мучилось его сердце, мы вряд ли узнали бы, не будь его письма-исповеди 28 марта 1857 года.

Того огня, что зажгла Н.Д Фонвизина в его душе почти два десятилетия назад, хватило на всю жизнь, но за два месяца до брака любимой с другом силы временно изменили ему. Выше этих только человеческих сил было последнее испытание его любви: он имел объяснение с Натальей Дмитриевной, когда в начале марта 1857 года гостил у нее в Марьино, и, видимо, сдерживаемые столько лет чувства вырвались наружу бурно, бесконтрольно и безоглядно, отбросив узду разума. Безусловно, нашла Наталья Дмитриевна слова, которые как-то примирили с безответностью его чувства. Однако горечь потери, неловкость от ненужного объяснения с любимой перекрывается в его исповеди чувством острой сердечной боли: "Зачем я, несчастный и обреченный на вечное одиночество человек, увлекся теперь несбыточным и совершенно ни с чем не сообразным увлечением сердца? Забыл и о духовном родстве, которое, может, ставит непреодолимую преграду между нами, забыл, что я, может быть, тебя оскорбляю и унижаю своими дерзкими мечтами. Забыл, что ты уже почти соединена с человеком, который, по моему сознанию, искренне тебя любит и которого, по моему глубокому сознанию, я мизинца не стою. Забыл все это и увлекся, и запутался, как птица, в сети летящая. Но какое бы, произвольное или невольное ни было это увлечение - произвольное потому, что я питал его и им услаждался, невольное потому, что в этого рода страстях и произвольное делается невольно, - в одном себя упрекаю: зачем высказался?"
И как крик отчаяния: "Только ты меня не покидай, а то для меня это будет невыносимое горе. У меня, одинокого, только и приюта, что твоя дружба".

И.И. Пущин и Н.Д. Фонвизина венчались 22 мая 1857 года. И двух лет не продлилось их счастье - Иван Иванович умер 3-го апреля 1859 года на руках верного Павла Сергеевича, который бессменно дежурил у постели друга и услышал последнее "прости" оставшимся на земле и последний вздох И.И. Пущина.
Видимо, дружба Натальи Дмитриевны и Павла Сергеевича в последние годы походила на родственные отношения двух пожилых людей. Он часто приезжал из своего Коростино Тульской губернии к ней в Москву и подолгу гостил. Здесь 13 февраля 1865 года настиг его и последний час - он умер на руках женщины, которую боготворил всю жизнь. И как знать, не было ли в рыцарственном этом чувстве мужчины еще и детской привязанности ребенка, который не знал материнской ласки с 12 лет? П.С. Бобрищев-Пушкин умер с той же надеждой, с которой прошел жизнь и о которой писал в исповеди: "И все-таки я уверен, что никто меня так глубоко и чисто не любит, как ты, которой принадлежит все живущее во мне и существующее".
Цельные натуры, видимо, одинаково видят в любви три ее ипостаси: любовь-долг, любовь духовную и любовь земную. Для Н.Д Фонвизиной они соотнеслись с тремя разными людьми. Для П.С. Бобрищева-Пушкина все три сосредоточились в ней, единственной его Натали. И не кажутся нам противоречащими друг другу его к ней обращения: "Ты - усладительная болезнь моего сердца", а потом: "Мой друг, сестра моя единственная и неоценимая, я от тебя ничего телесного и земного не желаю и не требую. Но будем вечными, неизменными друзьями". Безответность земного чувства не только не обеднила его душу, но возвысила до самоотречения.

Наталья Дмитриевна Фонвизина-Пущина

Н. Исаева (Епифанова)
   
 
Дворянский род Апухтиных и Фонвизиных 
 
Дворянский род Апухтиных, или как писали в старину Опухтины, известен со второй половины шестнадцатого века.
Известно, что дедушкой Натальи был генерал-поручик, член московской конторы Военной коллегии, член суда над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками, генерал-губернатор Симбирского и Уфимского наместничества в 1783-1784 Апухтин Иоаким Иванович, сын капитана Ивана Ивановича Апухтина и Анны Ивановны Зыбиной.
 
Отцом Натальи был крупный, но разорившийся орловский помещик Дмитрий Акимович (1768-1838). Её матушка была Мария Павловна, в девичестве Фонвизина (1779-1842). Семейство Фонвизиных принадлежало к числу русских высокообразованных интеллигентов немецкого происхождения.
 
К моменту рождения дочки Наташеньки её родители были уже вполне зрелыми людьми. Марии Павловне было около двадцати четырёх лет, а Дмитрию Акимовичу тридцать пять.
 
Наташа родилась в имении Отрадное на берегу реки Унжи. Это родительское имение останется в её сердце на всю жизнь самым счастливым воспоминанием. В ту пору её отец был костромским предводителем дворянства и очень богатым человеком, обладателем больших поместий. Наташа уютно себя чувствовала в родительском поместье. Костромские леса, просторы лугов и полей, добродушие крестьян, народные праздники с песнями и хороводами были ей по душе. С раннего возраста все отмечали её душевную тонкость, любовь к природе, экзальтированность, религиозность, странным образом уживавшуюся с мечтательностью.
 
Она была так хороша, что ею невозможно было не любоваться. Но девочка мечтала о монастырской жизни. Наташе были неприятны восхищённые взгляды, направленные на неё. Чтобы не быть такой красавицей, она нарочно часами подставляла своё лицо жарким лучам солнца и радовалась, когда ее лицо теряло нежность и очарование.
 
Она была безразлична к той роскоши, которая окружала её в доме. С детства Наташа мечтала совершить подвиг. Возможно, что именно идеал христианского мученичества и самопожертвования поможет ей спустя годы перенести все испытания, какие ей предуготовила жизнь.
 
Годы шли. Наташа взрослела. Когда ей ещё не было и шестнадцати, её мыслями завладел влюблённый в неё Рунсброк. Кто мог сомневаться, что именно он станет её избранником. Но внезапно молодой человек перестаёт посещать имение Отрадное. Обиднее всего, что его исчезновение совпало с разорением Дмитрия Акимовича.
 
У Наташи появилось неотступное желание уйти в монастырь.
Она стала носить под платьем вериги, спать на полу без одеяла и подушек, проводить ночи в молитве.
Обеспокоенные родители приглашают гостей, устраивают вечера, чтобы развлечь Наташу. Но эти попытки ещё больше угнетают её.
Она решает уйти пешком из дома в монастырь.
Близкие спохватились, обнаружив её исчезновение.
Вскоре их поиски увенчались успехом: на пути в монастырь ее встретил молодой Верховский и уговорил вернуться домой.
 
Для семьи начались трудные времена. Кончились деньги, а продавать имущество они стыдились. Дмитрий Акимович уехал в Москву и был арестован за долги. В его отсутствие приехали описывать имущество. Однако хозяйка имения Мария Павловна Апухтина держалась с достоинством и сумела не показать вида, как она огорчена происходящим, хотя сдерживать себя было очень нелегко, потому что все в доме плакали.
 
Вскоре к Фонвизиным приехал двоюродный брат Марии Павловны Михаил Александрович Фонвизин, который был на семнадцать лет старше своей племянницы.
 
Михаил Александрович родился и вырос в семье, принадлежавшей к высшему слою дворянской интеллигенции и уже в предшествующем поколении сыгравшей выдающуюся роль в литературном и общественном движении своего времени. Он доводился племянником Д.И. Фонвизина и куратора Московского университета П.И. Фонвизина. С детства от усвоил традиции своей семьи, высокую общую культуру и передовые воззрения своей эпохи. Как и многие русские дворяне, всю переписку с родными он вел по-французски. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, уже год он имел чин генерал-майора.
 
Помня Наташу маленьким ребенком, он поразился ее превращению в восхитительную "красавицу полную огня, хотя и с оттенком какой-то грустной сосредоточенности".
Отец Наташи задолжал большую сумму денег матери Михаила Александровича. Узнав, что Апухтины разорены, Михаил Александрович разорвал вексель и бросил его в камин, после чего сказал Дмитрию Акимовичу, что будет счастлив, если Наташа согласится стать его женой.
Отец рассказал дочери о великодушном поступке генерала, о его словах и добавил, что и сам будет рад видеть её женой такого замечательного человека.
 
- Вот я и замуж согласилась более выйти потому, что папенька был большой суммой должен матери Михаила Александровича и свадьбой долг сам квитался, потому, что я одна дочь была и одна наследница. Мне это растолковали, и, разумеется, в этом случае не до монастыря было, а надобно было отца из беды выкупать", - вспоминала Наталия Дмитриевна спустя десятилетия.
 
Наталия Дмитриевна, как истинная христианка, покорилась своей участи и согласилась выйти замуж за Михаила Александровича Фонвизина, который был в ту пору вдвое старше её. Это был первый подвиг самоотречения.
 
Так в первой половине 1821 года Наталия Дмитриевна едва не убежала в монастырь, а во второй половине этого года она стала невестой.
В 1822 году Михаил Александрович вышел в отставку и стал жить в своем подмосковном имении Крюково. В сентябре 1822 года состоялась их свадьба.
 
Никто из родных не знал, что Михаил Александрович состоял членом тайного общества, сначала - Союза спасения, затем - Союза благоденствия, а после его расформирования - членом Северного общества декабристов, и участвовал в подготовке декабрьского восстания в Москве в 1825 году.
 
 
Жизнь после декабрьского восстания.
 
 
Их первенцу было 2 года, Наталия Дмитриевна ждала второго ребёнка. Начался 1826 год. 3 января отец семейства был арестован в своём имении Крюково и увезен в Петербург.
 
Оберегая покой жены, Михаил Александрович упросил приехавших за ним скрыть истинные причины их визита. Какое сердце не дрогнет при виде сильно округлившейся невысокой юной женщины, смотрящей на вас по-детски испуганными глазами, голубыми как январское небо?
Приехавшие приложили все усилия, чтобы всё выглядело, как обычная поездка в Москву по делам. Наталии Дмитриевне с раннего детства была присуща особая чувствительностью, даже некоторая прозорливость. В этот раз её сердце почувствовало беду.
 
Михаил Александрович простился с ней и двухлетним сыном. Весело улыбаясь им, сел в сани. Когда сани выезжали за околицу, Наталия Дмитриевна стояла за воротами и увидела, что путешественники свернули на петербургский тракт. Это подтвердило её страшные предчувствия. Наталия Дмитриевна лишилась чувств.
 
Придя в себя, Наталия Дмитриевна принимает решение о необходимости своей поездки в Петербург. Напрасны были уговоры близких людей. Она поехала.
 
В Петербурге она смогла вести тайную переписку с Михаилом Александровичем. Много раз она вместе с женой декабриста И.Д. Якушкина нанимали лодку, на которой довольно близко подплывали к Петропавловской крепости, чтобы видеть и приветствовать своих мужей, когда тех выводили на прогулку.
 
Спустя время Наталия Дмитриевна уезжает в Москву. 4 февраля 1825 года у нее родился второй сын.
 
В апреле 1826 года Наталия Дмитриевна вновь едет в Петербург. 25 апреля ей по разрешению чиновников удаётся увидеть мужа.
 
21 января 1827 года Михаила Александровича осудили по IV разряду на каторжные работы и отправили в Читинский острог в Сибирь. Перед отправлением ему было разрешено свидание с женой, после чего она едет на первую станцию от Петербурга, чтобы еще раз проститься с мужем. Наталия Дмитриевна сказала ему о своем решении ехать за ним в Сибирь, но он просил её остаться с сыновьями. Ведь старшему было только три, а младшему не было ещё и года.
 
Каждая мать знает, как трудно оставить детей, особенно таких крошечных. Наталия Дмитриевна долго мучилась, много плакала и молилась, и поняла, что мужу она будет нужнее. Она добивается разрешения ехать к мужу на каторгу.
 
Через много лет Николай Алексеевич Некрасов в своей поэме "Русские женщины" опишет сцену прощания навсегда отца и дочери:
 
Да, рвем мы сердце пополам
Друг другу, но, родной,
Скажи, что больше делать нам?
Поможешь ли тоской!
Один, кто мог бы нам помочь
Теперь... Прости, прости!
Благослови родную дочь
И с миром отпусти!
Бог весть, увидимся ли вновь,
Увы! надежды нет.
Прости и знай: твою любовь,
Последний твой завет
Я буду помнить глубоко
В далекой стороне...
Не плачу я, но нелегко
С тобой расстаться мне!
О, видит Бог! Но долг другой,
И выше, и трудней
Меня зовет... Прости, родной!
Напрасных слез не лей!
 
 
Сибирь
 
 
В марте 1828 года она приезжает в Читу. Наталии Дмитриевне через две недели исполнилось 23 года.
Через некоторое время Наталия Дмитриевна заболела. Причиной болезни послужил ряд причин. Это и разлука с детьми, и беспокойство о них, и невозможность постоянно находиться с рядом с мужем, и непростые отношения, сложившиеся с другими дамами, не разделявшими ее религиозных взглядов.
 
Болезнь выражалась в том, что у нее нарушился сон, по ночам она вскрикивала, иногда на нее нападал безотчетный страх. Она кричала по ночам так, что слышно было на улице. Декабрист А. И. Одоевский напишет об этом так:
 
Зачем ночная тишина
Не принесет живительного сна
Тебе, страдалица младая?
Уже давно заснули небеса,
Как усыпительна их сонная краса
И дремлющих полей недвижимость ночная!
Спустился мирный сон, но сон не освежит
Тебя, страдалица младая!
Опять недуг порывом набежит,
И жизнь твоя, как лист пред бурей, задрожит,
Он жилы нежные, как струны напрягая,
Идет, бежит, по ним ударит; и в ответ
Ты вся звучишь и страхом, и страданьем,
Он жжет тебя, мертвит своим дыханьем
И по листу срывает жизни цвет...
 
И только после переезда на поселение это болезненное состояние прошло.
Наталия Дмитриевна напишет о себе, что вся она соткана из крайностей и противоположностей. Она то весела, то задумчива и грустна. Она забывала о себе и своих насущных нуждах, когда обнаруживала, что кто-то нуждается в её помощи. Она проявляла в таких случаях смелость и решительность, находила способ помочь человеку.
 
По своему мировоззрению Наталия Дмитриевна была полной противоположностью другим женам декабристов. Она никогда не стремилась к светской жизни, к большому обществу, к развлечениям. Ей претила светская жизнь. Никто не разделял ее мировоззрения. Тем не менее, в Чите, а потом и Петровском Заводе с 1830 года Наталия Дмитриевна разделяла с ранее приехавшими женами все заботы о декабристах. Общие проблемы их сплотили.
 
В Сибири у Фонвизиных родились два ребенка, но оба умерли в раннем возрасте.
Между тем рождение ребёнка могло дать послабление участи каторжанина. В этом случае каторга могла быть заменена поселением.
К сожалению, Фонвизины не смогли выехать на поселение даже тогда, когда в 1833 году это было разрешено сделать всем декабристам IV разряда.
 
Когда всем предстояло отправиться на поселение, у Михаила Александровича Фонвизина внезапно открылись боевые раны. Отъезд пришлось отложить. В это же время умирает их годовалый сын.
 
Сначала местом их поселения был назначен Нерчинск. Родственники Фонвизиных выхлопотали им разрешение на Енисейск. Весной 1834 года им разрешили поселиться в Енисейске.
 
 
Енисейск
 
 
Мария Павловна Апухтина напишет, что по письмам дочери она смогла полюбить Енисей, как если это были "берега родной и любимой всем семейством Унжи".
 
Жизнь в этом большом по тем временам городе протекает однообразно. Купечество и чиновный люд развлекаются карточной игрой и кутежами. И прочие жители Енисейска тоже не могут похвастать своей просвещенностью.
 
Город был очень красив. Его украшали храмы и монастыри. Дома в Енисейске каменные.
 
В маленьком саду возле дома, в котором поселились Фонвизины, Наталия Дмитриевна стала разводить цветы. И вскоре дом украсился чудесной оранжереей.
 
Каких только растений здесь не было! Ей доставляло неизъяснимое удовольствие дни напролёт ухаживать за своим садом.
 
Фонвизиным всегда нравилась уединённая жизнь. В Енисейске они познакомились и подружились с чиновником Дмитрием Ивановичем Францевым и его семьей. Францев так же, как декабристы, боролся со злоупотреблениями чиновников в Сибири.
 
Наталия Дмитриевна особенно подружилась с дочерью Францевых, Марией Дмитриевной, которая очень привязалась к Наталии Дмитриевне и была убеждена, что эта удивительная женщина оказала на неё весьма благотворное влияние. Сохранились "Воспоминания" Францевой, где она пишет:
"Наталья Дмитриевна Фонвизина была весьма красивая молодая женщина и большая любительница цветов. Небольшой ее садик был настоящая оранжерея, наполненная редкими растениями; она по целым дням иногда возилась в нем. Она была женщина в высшей степени религиозная и умная ... На меня, как на девочку с пылким воображением и восприимчивой натурой, Наталья Дмитриевна имела громадное нравственное влияние. Она была замечательно умна, образованна, необыкновенно красноречива и в высшей степени духовно-религиозно развита. В ней так много было увлекательного, особенно когда она говорила … перед ней невольно преклонялись все, кто только слушал ее. Она много читала, переводила, память у нее была громадная; она помнила даже все сказки, которые рассказывала ей в детстве ее няня, и так умела хорошо, живо, картинно представить все, что видела и слышала, что самый простой рассказ, переданный ею, увлекал каждого из слушателей. Характера она была чрезвычайно твердого, решительного, энергичного, но вместе с тем необычайно веселого и проста в общении, так что в ее присутствии никто не чувствовал стеснения. Высокая религиозность ее проявлялась не в одних внешних формах обрядового исполнения, но и в глубоком развитии видения духовного; она в полном смысле слова жила внутренней духовной жизнью... С ней редко кто мог выдержать какой-нибудь спор, духовный ли, философский или политический".
 
Все, кто был знаком с Фонвизиной, были согреты её добротой и душевным светом. Готовность прийти на помощь была отличительной чертой Наталии Дмитриевны. Это все замечали и ценили в ней.
Декабрист Н. И. Лорер писал:
"В ее голубых глазах отсвечивало столько духовной жизни, что человек с нечистой совестью не мог прямо смотреть в эти глаза".
 
Суровый климат Енисейска оказался губителен для здоровья Фонвизина. Михаил Александрович был опять болен. Хлопоты о переводе семьи в более южный район увенчались успехом.
 
 
Красноярск
 
 
По высочайшему разрешению в конце 1835 - начале 1836 года Фонвизины смогли переехать в Красноярск. Им было очень жаль расставаться с Францевыми, но через некоторое время к всеобщей радости Дмитрий Иванович Францев с повышением в должности был переведен в Красноярск.
 
За время знакомства в Енисейске Дмитрий Иванович настолько подружился с Фонвизиным, что тот доверял ему, как себе. Францев знал, что Фонвизин работает над "Особой запиской" по крестьянскому вопросу и, используя положение помощника губернского прокурора, доставлял ему самые свежие и точные данные. Вскоре и прокурор Ивановский разделил убеждения Фонвизина и стал помогать ему документальными материалами, доступными только узкому кругу чиновников.
 
В Красноярске с 1831 года жил на поселении декабрист Семён Григорьевич Краснокутский, который находясь даже в ссылке, снискал почёт и уважение многих сибиряков. Он был великолепным знатоком государственного права. Запутавшиеся в дебрях "Уложений законов Государства Российского" молодые чиновники шли к нему за советом, и Семён Григорьевич всегда помогал им. Со своими проблемами к нему приходили все, кто нуждался в его защите и поддержке. Ярлык "государственного преступника" не пугал обездоленных людей, которые терпели притеснения от обличенных властью и законом действительных преступников-лихоимцев.
 
В Красноярске на поселении жили Николай и Павел Бобрищевы-Пушкины. Здесь Наталия Дмитриевна ближе познакомилась и очень подружилась с Павлом Сергеевичем Бобрищевым-Пушкиным, который ухаживал за тяжело больным братом.
 
 
Тобольск
 
 
В Красноярске Фонвизины жили недолго. В 1838-1839 года Фонвизины, Краснокутский, Анненковы, Свистунов и братья Бобрищевы-Пушкины были переведены из Красноярска в Тобольск. И словно на "освободившуюся вакансию" тотчас прибыли декабристы Спиридонов и Давыдов. Из всех семей декабристов у Фонвизиных наиболее близкие отношения были с Давыдовыми, Нарышкиными, Трубецкими..Подобные перемещения были неслучайными: без ведома Николая I ни один ссыльный не мог изменить место жительства даже в пределах губернии. Царь постоянно "перетасовал" их.
 
В Тобольск Фонвизины приехали ночью 6 августа 1838 года. Низенький, унылый домишко и ужасающая грязь улиц, произвели на Фонвизиных гнетущее впечатление. В своих воспоминаниях Фонвизина напишет, что первый год жизни в Тобольске был, как ночь.
Первой вестью, которую она получила по приезде в Тобольск, было сообщение о смерти отца.
 
Наталия Дмитриевна обращается к чиновникам с просьбой разрешить ей поездку к матери, которая после смерти мужа осталась совсем одна и начала слепнуть. В свою очередь Михаил Александрович подает властям прошение о направлении его рядовым на Кавказ. В их просьбах было отказано. О чём тут говорить, если даже тяжело больному Семену Григорьевичу Краснокутскому было отказано в просьбе о переводе на Кавказские минеральные воды для лечения. Зимой 1840 года Краснокутский и был похоронен на Завальном кладбище.
 
В Тобольске вокруг ссыльных декабристов быстро сложился кружок прогрессивно мыслящих чиновников, где обсуждались проблемы развития Сибири. Фонвизин и здесь не переставал изучать историю и писал "Обозрение проявлений политической жизни в России". Михаил Александрович не изменил с годами своим идеалам.
 
В 1839 году Тобольск перестаёт быть столицей Западной Сибири. Власти переносят её из Тобольска в Омск. Не только все официальные учреждения переезжают туда, в Омск переезжают и семьи местной знати.
 
Фонвизина, большая поклонница спокойной уединённой жизни напишет: "Отсюда тогда погнало народ нарядный как помелом в Омск. Все поскакали, все поехали, как будто Господь выгнал их веревкою. Потом сделалась ощутительная тишина и простор - а уж как до того было тесно и душно! Вот лишнее все сплыло, остался простой народ... На простор этот слетались птички из лесов, и зверьки прибежали, почуя какую-то дивную, Богом устроенную пустоту. Белки скакали по городским садам, лягушки квакали по улицам, птицы влетали в горницы".
 
В декабре 1839 года семейство Дмитрия Ивановича Францева решило возвратиться в Россию. На пути из Красноярска они заехали в Тобольск проститься с Фонвизиными, а те уговорили их остаться в Тобольске. Францев был принят на службу в качестве прокурора.
Фонвизины и Францевы прожили вместе в Тобольске 16 лет.
 
Обычный день Фонвизиной подробно описан в воспоминаниях дочери Францевых Марии Дмитриевны, которая рассказывает, что с раннего утра Наталия Дмитриевна подолгу молилась, затем читала богословские книги, писала духовные заметки. Выходила из своей комнаты она только к обеду. С ранней весны до поздней осени она трудилась в саду. Семена цветов ей присылали из Риги. По вечерам в дом приходили А. П. Барятинский, С. Г. Краснокутский, Свистунов, Анненков с семьей и другие.
 
Именно в Тобольске произошло знакомство Наталии Дмитриевны с протоиереем Степаном Яковлевичем.Знаменским, который был духовником декабристов, отбывавших ссылку в Кургане, Тобольске и Ялуторовске.
 
Она напишет, что это "очень почтенный и почти святой жизни человек". С ним она ведёт богословские беседы и споры. Даже священник поражён духовностью, мудростью и терпением тридцатилетней прихожанки.
 
Мария Дмитриевна Францева заметила, что не Степан Знаменский оказывает влияние на Фонвизину, а она на него! Когда священника Знаменского перевели в Ялуторовск, Фонвизины приютили у себя его сына Мишеньку (родился в 1833 г.). Так Михаил стал воспитанником декабристов.
Мальчик унаследовал лучшие черты своего отца и, прежде всего, нравственные качества порядочного, настоящего человека. Будучи людьми высокообразованными, воспитанными в высших кругах общества, Фонвизины смогли многое дать мальчику. Когда они заметили в нём талант художника, то отдали на обучение местному живописцу, а затем отправили в Петербург учиться иконописи в Образцовую духовную семинарию. Иконописцем Знаменский не стал. Но в нём проявилось удивительное слияние талантов художника и писателя помогло ему создать серию пейзажных зарисовок и написать книги «Исторические окрестности города Тобольска», «Исчезнувшие люди», «Тобольск в сороковых годах». В 1880 году в Италии был издали альбом о народах Сибири, в нем были помещены работы Знаменского. Он создал акварельные портреты декабристов, иллюстрации к произведениям К. Рылеева и П.П. Ершова, оставил дневниковые записи о путешествии в Ташкент.
 
В Ялуторовске его отец познакомился с декабристом И. Д. Якушкиным и помог ему создать школы для мальчиков и девочек. В Ялуторовске к отцу Степану Знаменскому все декабристы относились с большим почтением.
Наталия Дмитриевна очень сочувственно относилась к устройству школ в Ялуторовске, а позднее и открытию женской школы в Тобольске.
 
Ялуторовские училища И.Д. Якушкина и протоиерея С.Я. Знаменского подвергались преследованиям со стороны части высшего духовенства и администрации. Фонвизины же, благодаря своим связям, в конце концов добился, что училища получили одобрение архиерея и их существование было узаконено.
 
Многолетняя дружба и духовная близость связывали Фонвизиных А.И. Сулоцким, о. Макарием (Глухаревым). Частым гостем у Фонвизиных был поэт П.П. Ершов. Тобольский чиновник и художник-самоучка, много лет занимавшийся переписыванием сочинений и писем Фонвизина, Петр Дмитриевич Жилин числился его "добрым приятелем". Особые отношения сложились у семьи Фонвизиных с генерал-губернатором Западной Сибири П.Д. Горчаковым, который через жену находился в дальнем родстве с Н.Д. Фонвизиной и первое время помогал Михаилу Александровичу в его ходатайствах. Впоследствии отношения с Горчаковым испортились (видимо, из-за его разрыва с женой), и Фонвизиным даже пришлось претерпевать гонения и несправедливые нападки с его стороны.
В 1842 году Наталии Дмитриевне удалось съездить в Ялуторовск; официально ей было разрешено поехать в с. Абалак для говения, на самом же деле она отправилась в Ялуторовск.
Через некоторое время эта женщина смелая и решительная женщина опять едет в Ялуторовск без разрешения властей, за что получает выговор. В официальной бумаге она была названа "женой государственного преступника, ссыльно-каторжного", в то время как по предписанию из Петербурга жен декабристов, обращенных на поселение, следовало называть "супругами, состоящими под надзором полиции". Наталия Дмитриевна написала об этом графу Орлову, сменившему Бенкендорфа, а от генерал-губернатора, князя Горчакова, потребовала личного извинения. И он прислал его.
 
Князь Горчаков попал под влияние некой Шрамм, женщины очень корыстолюбивой. Началось взяточничество и другие злоупотребления. Узнав о его лихоимстве Наталия Дмитриевна пишет письмо Николаю I с просьбой отстранить князя Горчакова от обязанностей генерал-губернатора, как недостойного занимать этот пост. Комиссия, присланная из Петербурга, подтвердила все факты, изложенные в письме Фонвизиной, и князь Горчаков был был отстранен от должности. Все в Тобольске были очень рады смещению с поста Горчакова.
 
Муж Фонвизиной в первые годы их брака был атеистом. Целью своей жизни рядом с мужем Наталия Дмитриевна видела спасение его души, посредством приобщения к идеалам христианства. Ей удалось приблизить мужа к религии. О нём спустя годы скажут: «Выдающийся философ и мыслитель, чье творчество особенно расцвело в Сибири, создатель оригинальной теории русского христианского социализма, М.А. Фонвизин был истинно православным и вполне русским человеком».
 
 
Благотворители.
 
 
Всю свою жизнь Наталия Дмитриевна продолжает много молиться, читать богословские книги, писать духовные заметки, заниматься самообразованием. Однако сосредоточенность на внутреннем мире не мешает ей смело и решительно действовать и выступать поборником справедливости, помогать обездоленным людям.
 
Фонвизины, будучи людьми состоятельными и в высшей степени гуманными, много занимались благотворительностью: раздавали деньги бедным и сиротам, жертвовали на постройку и ремонт храмов.
 
Их готовность прийти на помощь особенно проявилась в период эпидемии холеры в 1848 году. Михаил Александрович Фонвизин жертвовал большие средства на медицинские цели. Мария Дмитриевна Францева вспоминает, Фонвизины, Свистуновы лечили в отсутствие Павла Сергеевича Бобрищева-Пушкина приходящих к нему больных. Михаил Александрович и Павел Сергеевич сами растирали окоченевшие и почерневшие их члены, сами сажали в ванну.
 
Нельзя обойти молчанием и огромное нравственно-религиозное влияние Фонвизиных на сибиряков. М.М. Громыко пишет о том периоде жизни супругов Фонвизиных, что они люди глубоко верующие и оказывают постоянную поддержку церкви, священникам и монахам, а также прихожанам. В ближайшее окружение супругов Фонвизиных входила бывшая крепостная крестьянка Татьяна Филипповна Земляникина – женщина чрезвычайно религиозная. Она жила в деревне Подрезово, в двадцати пяти верстах от Тобольска. По ее инициативе при материальной поддержке Фонвизиных, Павла Сергеевича Бобрищева-Пушкина, Петра Николаевича Свистунова, Дмитрия Ивановича Францева в Подрезове построена была церковь.
Когда декабристы и их городские друзья приехали на освящение этой церкви, их с радостью и благодарностью встречала вся деревня.
Сообщается, что именно Наталия Дмитриевна Фонвизина написала икону для этого храма, что говорит о её таланте иконописца.
 
Фонвизины не теряли надежду, что к ним разрешат привезти из России сыновей. Они и не догадывались, что мальчики растут избалованными бездельниками. Мария Павловна, матушка Наталии Дмитриевны, обнаружив тщетность своих усилий, решилась доверить заботу о детях Ивану Александровичу Фонвизину, родному брату Михаила Александровича. Это не дало никаких результатов. Сыновья были настолько ленивы, что не смогли поступить в высшее учебное заведение.
 
В 1842 году скончалась мать Наталии Дмитриевны, не сбылась ее мечта о свидании с матерью и совместной жизни с нею. Оставалась еще одна надежда - увидеться с сыновьями. Но и она не осуществилась. В 1850 году старший сын Фонвизиных Дмитрий умер от чахотки. В следующем году умер и второй их сын.
 
У Фонвизиных, потерявших собственных детей, нашли приют некоторые дети из бедных семей. Две девочки – Паша (Прасковья Яковлевна Свешникова) и Тоша (Антонина Дмитриева, дочь поселенца) – были взяты на воспитание. В их доме фактически росла дочь прокурора Дмитрия Ивановича Францева Маша. Вспоминая свое детство в семье Фонвизиных, она напишет, что декабристы, "высоко уважая в людях человеческое достоинство... очень были ласковы со всеми низшими и даже с личностями, находившимися у них в услужении» Даже к своим слугам они обращались на "Вы". Мария Дмитриевна утверждает, что все декабристы, где бы они ни жили, становились любимцами народа. Прямота декабристов, «всегдашняя со всеми учтивость, простота в обращении, и вместе с тем возвышенность чувств, ставили их выше всех, а между тем они были равно доступны для каждого, обращающегося к ним за советом ли, с болезнью ли, или со скорбью сердечной. Все находили в них живое участие, отклик сердечный к своим нуждам».
 

_____________________________________________________________

Справка.
Наталья Дмитриевна Фонвизина (урождённая Апухтина) (1 апреля 1803 (по другим данным 1805) — 10 октября 1869 года) — жена декабриста Михаила Фонвизина, затем декабриста Ивана Пущина.

Дети:
Дмитрий (26 августа 1824 года — 30 октября 1850 года), студент Петербургского университета, петрашевец, умер от чахотки в Одессе в семье П. Н. Поливанова;
Михаил (4 февраля 1826 года — 26 ноября 1851 года), отставной подпоручик Преображенского лейб-гвардии полка, умер в Одессе;
 

Литературный прототип.
Наталья Дмитриевна называется одним из прототипов Татьяны Лариной романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин».
 
В 1856 году Л. Н. Толстой хотел написать роман «Декабристы». Толстой встречался с декабристами, читал их воспоминания, включая «Исповедь» Н. Д. Фонвизиной. Вероятно, главной героиней романа «Декабристы» Л. Н. Толстой предполагал сделать Наталью Дмитриевну.

Официальная биография
 
Родилась в дворянской семье. Отец — Дмитрий Акимович Апухтин (1768 год — 1838 год), помещик, предводитель костромского дворянства. Мать — Марья Павловна Фонвизина (1779 год — 1842 год). Дед — Апухтин Иоаким Иванович губернатор Симбирского и Уфимского наместничества в 1783 — 1784 годах, член суда над Е. И. Пугачевым.
 
Утверждают, что она была с детства балованным ребёнком. В альбоме её матери какой-то поэт предсказывал, что «жизненный путь её будет усыпан цветами», а 5 августа 1811 года там же оставил своё стихотворение Жуковский:
 
Тебе вменяют в преступленье, что ты милее всех детей!
Ужасный грех! И вот моё определенье:
Пройдёт 5 лет и 10 дней! Не будешь ты тогда милее всех детей!
Ты будешь страх сердец и взоров восхищенье!
 
Мать её была женщина сентиментальная и набожная, её религиозная экзальтированность передалась и дочери. Наталья с детства зачитывалась житиями святых, в 14 лет жаждала аскетических подвигов для чего носила жёсткий пояс, вываренный в соли, часами стояла на солнце, чтобы испортить кожу лица. Однажды ночью, переодевшись мальчиком с именем Назарий, бежала в монастырь, но с дороги была возвращена. В 16 лет отказывала всем женихам, а в сентябре 1822 года вышла замуж за своего двоюродного дядю М. А. Фонвизина, хотя и была влюблена в другого, так как этой свадьбой покрывался долг её отца.
 
Современники отмечали некоторое сходство её судьбы с судьбой героини романа Пушкина «Евгений Онегин» Татьяной Лариной, так что она уверилась, что поэт писал героиню с неё, и позднее она сама себя порой называла Таней.
 
После ареста мужа по делу декабристов приезжает в Санкт-Петербург. Тайно переписывается с мужем. Через некоторое время уезжает в Москву, где 4 февраля 1826 года у неё родился второй сын. В апреле 1826 года Наталия Дмитриевна ещё раз приезжает в Санкт-Петербург. Оставив сыновей на попечение матери, последовала за мужем в Сибирь. Прибыла в Читу в марте 1828 года. В Чите болела. «Бессонницы её сопровождались видениями, она кричала по ночам, на неё находили порывы непреодолимого страха, при нервных припадках ей угрожала немедленная смерть». Многим казалось, что она лишилась рассудка. Вслед за мужем переехала в Петровский завод в 1830 году. В Петровском заводе родила двоих детей, которые умерли в раннем возрасте.
 
По указу от 8 ноября 1832 года М. А. Фонвизин был отправлен на поселение в Енисейск. Сначала местом их поселения был назначен Нерчинск. Родственники Фонвизиных выхлопотали им разрешение на Енисейск. Фонвизины прибыли в Енисейск 20 марта 1834 года. Только после теперь здоровье её несколько поправилось. В Енисейске занималась благотворительностью, переводами, шитьем, первой в городе начала выращивать цветы. Подружилась с друзьями мужа, из которых особенно сошлась с П. С. Бобрищевым-Пушкиным и И. И. Пущиным.
 
Много времени проводила в беседах и переписке с духовными лицами. В письмах помимо отвлечённых религиозных вопросов и аскетических мыслей она подробно каялась в пылких страстях, в чувственных поступках. «Назарий» и «Таня» постоянно переплетались в её письмах. «Я вся соткана из крайностей и противоположностей: всё или ничего — был девиз мой с младенчества».
 
3 марта 1835 года Фонвизиным было разрешено переехать в Красноярск. Выехали из Енисейска не ранее декабря 1835 года. Разрешено переехать в Тобольск 30 октября 1837 года, прибыли в Тобольск 6 августа 1838 года. В семье Фонвизиных воспитывались дети жителей Тобольска (Мария Францева, Николай Знаменский и др.).
 
В 1850 году в Тобольске добилась свидания в тюрьме с Ф. М. Достоевским, М. В. Петрашевским и другими петрашевцами. От Петрашевского узнала, что её сын Дмитрий также принадлежал к кружку петрашевцев. Оказывала петрашевцам помощь.
 
В возрасте 45 лет отказалась от внешнего благочестия, увлеклась танцами и стала «притчей во языцах, благодаря своему поведению, несогласному с жизнью в духе».
 
13 февраля 1853 года Фонвизину было разрешено вернуться на родину, и жить в имении брата Марьино Бронницкого уезда Московской губернии с учреждением строжайшего полицейского надзора и воспрещением въезда в Москву и Петербург.
 
Выехали из Тобольска 15 апреля 1853 года. Прибыли в Москву 11 мая 1853 года, а уже 12 мая 1853 года отправлены в Марьино. Фонвизин умер 30 апреля 1854 года в Марьине, похоронен в Бронницы у городского собора.
 
Некоторое время вдова декабриста Михаила Фонвизина Наталья Дмитриевна жила в доме Грушецких, майора Павла Васильевича Грушецкого, в Москве, ул. Мещанской, дом № 14. Грушецкие были в родстве с Фонвизиными, через И. А. Фонвизина, отца известного драматурга. Ещё Павел Васильевич был братом Е. В. Грушецкой, матери декабриста Михаила Бестужева-Рюмина, к тому же он был в близком родстве с братьями-декабристами Муравьёвыми-Апостолами.
 
В переписке Наталья Дмитривна признавалась И. Пущину, что «Михаил был ангел, но не подходил к её буйному темпераменту». В возрасте пятидесяти лет она писала ему: "Не хочу я твоей тёплой дружбы, дай мне любви горячей, огненной, юношеской, и Таня не останется у тебя в долгу: она заискрится, засверкает, засветится этим радужным светом".
 
В 1856 году Наталия Дмитриевна ездила в Тобольск. Предполагают, что посещала Ялуторовск, где жил И. И. Пущин. В августе 1856 года по манифесту Александра II И. И. Пущин был амнистирован. В декабре 1856 года Пущин приехал из Сибири в Санкт-Петербург. В мае 1857 года в имении друга И. И. Пущина, Эрастово состоялся брак Пущина с Наталией Дмитриевной. Однако Пущин не нашёл счастья в этом позднем браке и под венцом «походил на отжившего старика», хотя Наталья Дмитриевна и находила его «молодцом».
 
3 апреля 1859 года Пущин скончался, был похоронен вместе с Михаилом Александровичем Фонвизиным. После смерти Пущина Наталия Дмитриевна переехала из Марьина в Москву. В последние годы жизни была парализована. Умерла 10 октября 1869 года. Похоронена в бывшем Покровском монастыре. Могила не сохранилась.
 
О внешности Натальи Дмитриевны княгиня М. Н. Волконская писала так: «У неё было совершенно русское лицо, белое, свежее, с выпуклыми глазами; она была маленькая, полненькая». А Лорер находил её «одной из прелестнейших женщин своего времени; особенно хороши были её голубые, светлые глаза»

Литература
Русские портреты XVIII—XIX столетий. Изд. Вел. Кн. Николая Михайловича. СПб. 1906. Т. II вып III. № 78.
В. Колесникова «Усладительная болезнь моего сердца…» Журнал «Наука и религия», № 10, 1991.

Фонвизин Михаил Александрович.
С миниатюры работы неизвестного художника первой половины XIX в.
Государственный Исторический музей, Москва.