ВОССТАНИЕ ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА

Восстание 14 декабря послужило сигналом к восстанию на юге.
Южное общество и соединившееся с ним Славянское общество напряженно ожидали восстания. Южные декабристы узнали о смертельной болезни императора Александра I раньше, чем в Петербурге. Фельдъегери из Таганрога в Варшаву проезжали через южную станцию Умань  и сообщили декабристу Волконскому, что император при смерти. Кроме того, южане раньше узнали и о доносах на тайное общество, поданных покойному императору. Было ясно, что в сложившейся обстановке междуцарствия обязательно произойдет выступление тайного общества. По принятому еще ранее решению, первым должен был выступать Петербург. И лишь после сигнала из Петербурга, при известии, что восстание в столице не разбито, а имеет хотя бы первый успех, должны были выступить южные войска. В обстановке междуцарствия Пестель и его товарищи напряженно ждали вестей с севера. Но вести не приходили. Было решено, что Пестель и Барятинский при первом известии о столичном восстании выедут в Петербург и восстание на юге пойдет под руководством Сергея Муравьева-Апостола. Сведения о доносах заставляли предполагать возможность арестов. Сергей Муравьев-Апостол стоял на той точке зрения, что начало арестов само по себе является сигналом к восстанию. «Если хотя бы один член будет взят, я начинаю дело», – писал Сергей Муравьев-Апостол Пестелю.

Ожидая событий, Пестель позаботился о сохранности «Русской Правды»: ее укрыли в местечке Немирове, у майора Мартынова, затем в Кирнасовке, у братьев Бобрищевых-Пушкиных и Заикина. Конституционный проект должен был понадобиться: его, по планам декабристов, надо было публиковать во всеобщее сведение в начале восстания и поэтому надо было сохранить его любой ценой.

… Охладевший к обществу Юшневский настойчиво требовал уничтожения «Русской Правды». «Я важную вещь имею вам сообщить, –говорил спешно прискакавший от него в Кирнасовку доктор Вольф, – скорее велите сжечь бумаги Пестеля». Но Бобрищевы-Пушкины решили, что «крайней опасности еще нет» и отказались уничтожить рукопись; однако для успокоения Юшневского и его сторонников распустили слух, что уже сожгли «Русскую Правду». Ночью они зарыли ее недалеко от Кирнасовки «под берег придорожной канавы». Она была вырыта лишь в 1826 г. во время следствия над декабристами.

Но весть о столичном восстании все не приходила. Напряженность ожидания возрастала. И именно в этот момент в жизни Южного тайного общества произошло неожиданное событие, подорвавшее его планы. Начальство вытребовало Пестеля из Линцов в Тульчин, где находился штаб II армии. Хотя приказ предписывал явку в Тульчин всем полковым командирам. Пестель и друг его Лорер, не покидавший его в те дни, чувствовали что-то недоброе. «Чуя приближающуюся грозу, но не быв уверены совершенно в нашей гибели, мы долго доискивались в этот вечер какой-нибудь задней мысли, дурно скрытого намека в приказе по корпусу, но ничего не нашли особенного, разве то, что имя Пестеля было повторено в нем 3 раза», – пишет в своих «Записках» декабрист Лорер. Пестель решил не ехать и сказал бригадному командиру: «Я не еду, я болен... Скажите Киселеву, что я очень нездоров и не могу явиться» (Пестель действительно был нездоров в тот момент). В эту тревожную ночь на 13 декабря Пестель то принимал, то вновь отбрасывал какое-то решение. В нем шла глухая внутренняя борьба. Только Лорер ушел от Пестеля, узнав о его решении не ехать в Тульчин, как к нему спешно – уже ночью – прибежал «пестелев человек» с известием, что полковник опять передумал и в Тульчин едет. «Не постигая таких быстрых перемен, я наскоро оделся и побежал к полковнику... Он был уже одет по-дорожному и коляска его стояла у крыльца... «Я еду... Что будет, то будет», – встретил он меня...».

Решив ехать, Пестель взял с собой яд. В протоколе следственного комитета записано: «Яд взял он с собой для того, чтобы, приняв оный, спасти себя насильственной смертью от пытки, которой опасался».

Видимо, Пестель обдумывал вопрос о сигнале к восстанию. Отказ ехать в Тульчин был бы открытым вызовом штабу, был бы равносилен даче сигнала. Но было еще рано. Во-первых, предположения об аресте могли оказаться неосновательными. Во-вторых, вестей из Петербурга еще не приходило. Пестель предупредил Лорера, что, может быть, пришлет ему с дороги записку, и попрощался с ним. «...Мы обнялись, я проводил его до коляски и, встревоженный, возвратился в комнату... Свечи еще горели... Кругом была мертвая тишина. Только гул колес отъехавшего экипажа дрожал в воздухе».

13 декабря при въезде на Тульчинскую заставу Пестелю передали приказ дежурного генерала II армии Байкова немедленно явиться к нему. Пестель повиновался. Байков объявил его арестованным и поместил у себя на квартире, приставив караул. По случаю болезни к нему допустили доктора Шлегеля – члена тайного, общества. На квартире Байкова виделся с ним и Волконский. «Не падайте духом», –  сказал он Пестелю по-французски (Байков не понимал французского языка). «Будь спокоен, я ни в чем не сознаюсь, хотя бы в кусочки меня изорвали, – спасайте только «Русскую Правду», – отвечал ему Пестель».

Пестеля не сразу отвезли в Петербург, он оставался на юге под арестом до 26 декабря –14 дней. Все это время на вопросы следствия он отвечал полным отрицанием, утверждая свою непричастность к какому бы то ни было тайному обществу.

Почему Пестель не отдал приказа о начале выступления? Он мог это сделать. На этот вопрос ответить трудно. Правдоподобнее всего такой ответ: сначала он не отдал приказа о восстании, потому что ждал вести о начале восстания в Петербурге. Лишь 23 декабря Пестель, уже будучи под арестом, узнал о восстании 14 декабря. Но это была весть не о начале восстания, а о поражении восстания. Пестель всегда считал, что восстание на юге не имеет самостоятельного значения. Оно было нужно только для поддержки восстания в столице. Брать в руки власть можно только в Петербурге. Восстания на местах имели, по его мнению, значение лишь как поддержка восстания в центре. Но поддерживать было уже нечего. Восстание было разгромлено. Планы рухнули. Видимо, именно поэтому Пестель так и не отдал приказа о выступлении. Конечно, ему нужна была весть не просто о победившем восстании, а хотя бы о начавшемся и продолжающемся, еще не побежденном восстании. Но крах восстания был для него ясен.

26 декабря Пестеля увезли в Петербург. Самыми деятельными членами Южного общества, в руках которых после ареста Пестеля оставалось большое число организационных нитей, были руководители Васильковской управы – Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. Членам тайного общества было необходимо послать в столицу своего гонца для связи в столь ответственный момент. Сергей Муравьев-Апостол со своим братом Матвеем выехали 24 декабря из Василькова в Житомир к корпусному командиру генералу Роту под предлогом поздравления его с праздником; настоящей же причиной была необходимость выхлопотать у корпусного командира отпуск другу Муравьева-Апостола – Бестужеву-Рюмину, поручику Полтавского полка, стоявшего в тот момент в Бобруйске. Бестужев-Рюмин приехал для этого к Муравьеву-Апостолу в Васильков. Именно он намечался связным в столицу. Бывшим семеновским офицерам в армии отпусков не давали, и получить его для Бестужева Сергей Муравьев-Апостол надеялся только в порядке исключения (был и предлог: у Бестужева-Рюмина в Москве только что умерла мать, и ему нужно было повидаться с отцом). При въезде в Житомир Муравьевы-Апостолы узнали важнейшую для них весть: 14 декабря в Петербурге произошло восстание. Им сообщил об этом сенатский курьер, развозивший присяжные листы. Это известие было бы бесспорным сигналом к южному восстанию, если бы речь шла о восстании, еще не подавленном. Но курьер сообщал не вообще о восстании, а о разгроме восстания правительством Николая 1.

Правда, Сергей Муравьев-Апостол и ранее всегда расходился с Пестелем в оценке места восстания. Он полагал, что начинать можно и не в столице, а в любом месте. Тем не менее в создавшейся обстановке сразу принять решение было трудно. Сергей Муравьев-Апостол колебался. Из Житомира оба брата поехали в Троянов, оттуда – в Любар к Артамону Муравьеву, члену Южного общества, командиру гусарского Ахтырского полка, который давно обещая поднять свой полк первым в начале восстания. Кавалерийские войска были особенно нужны для восстания. Артиллерией Южное общество располагало: большинство «славян» были артиллеристами. Черниговский же полк был пехотным; кавалерийским прикрытием артиллерии должен был командовать Артамон Муравьев. Но разгром столичного восстания спутал все карты: большинство членов Южного общества стало отказываться от выступления. Предложение Муравьева-Апостола не встретило поддержки.

Тем временем в Василькове события приняли новый оборот.

25 декабря был день полкового праздника, совпадавший с Рождеством; по этому случаю командир Черниговского полка Гебель давал бал. Среди многочисленных военных, чиновников и членов их семей на балу присутствовали и командиры 2-й и 3-й мушкетерских рот Черниговского полка – Соловьев и Щепило, решительные и жаждавшие действия члены Общества соединенных славян. Внезапно на балу появились два прискакавших во весь опор жандарма; они привезли Гебелю приказ об аресте и опечатании бумаг подполковника Сергея Муравьева-Апостола и его брата Матвея. Бумаги Сергея Муравьева были немедленно забраны при обыске у него на квартире, где в то время находился и Бестужев-Рюмин.

Сейчас же после обыска на квартиру Сергея Муравьева пришли узнавшие о приезде жандармов члены Общества соединенных славян – офицеры Черниговского полка И.И. Сухинов, А.Д. Кузьмин, М.А. Щепило и В.Н. Соловьев. Они почувствовали, что настал момент неизбежного выступления, иного выхода они не видели. Первым решением «славян» было арестовать немедленно командира полка Гебеля, собрав для этого преданных солдат. Но по случаю Рождества солдаты были отпущены и разбрелись по деревням; немедленно собрать их было невозможно. Решено было, что Бестужев-Рюмин помчится в Житомир, приложив все усилия, чтобы обогнать поскакавших туда с Гебелем жандармских офицеров, и предупредит Сергея Муравьева-Апостола об обыске и грозящем аресте. «Славяне» же в это время взялись подготовить восстание. С их стороны не было по этому вопросу никаких колебаний: они всегда стояли на точке зрения целесообразности восстания даже при условии разгрома выступления тайного общества в столице. «Славяне» предполагали, что, подняв восстание в военных частях, состоявших под их командой, и в частях, находившихся под командой членов Южного общества, можно будет захватить Киев. Испанская революция тоже началась на окраине государства. Сдаваться без боя «славяне» не хотели и, по-видимому, надеялись, что выступление на Украине еще может оказаться призывом к новому восстанию. По свидетельству «Записок» Общества соединенных славян, мысль о восстании подало «славянам» именно «известие о неудачном происшествии 14 декабря в Петербурге: зная несчастные следствия оного, они хотели произвести новое восстание на юге и тем спасти тайное общество от конечной гибели».

Действительно, Бестужеву-Рюмину удалось обогнать жандармов, настичь С. Муравьева-Апостола с братом в Любаре у Артамона Муравьева и сообщить им о готовящемся аресте.

27 декабря братья Муравьевы выехали из Любара на Паволочь. Сергей Муравьев, по собственному признанию, хотел доехать до своего полка и, «скрывшись там, узнать все обстоятельства... и по сим известиям решаться уже на что-нибудь».

Доехав до деревни Трилес, где находилась квартира командовавшего 5-й ротой Черниговского полка поручика Кузьмина (члена Общества соединенных славян), братья остановились. Бестужев-Рюмин направился в соседний Алексопольский полк, на который имел большое влияние бывший командир, находившийся еще при полку, Повало-Швейковский, член Южного общества, обещавший оказать решительную поддержку восстанию. Из Трилес в тот же вечер С. Муравьев-Апостол послал в Васильков записку членам Общества соединенных славян – Кузьмину, Соловьеву и Щепило с просьбой приехать немедленно в Трилесы и обсудить положение.

Гебель с жандармами мчался между тем по следам Муравьевых-Апостолов, не находя их ни в Житомире, ни в Любаре. По дороге он съехался с жандармом Лангом, имевшим приказ арестовать Бестужева-Рюмина. Остановившись в Трилесах, Гебель пошел на квартиру поручика Кузьмина погреться и узнать, не проезжали ли здесь Муравьевы, и... застал там обоих Муравьевых. Они не оказали сопротивления при аресте, сдали оружие. Наступало утро.

Черниговские офицеры, твердо и без колебаний решившие начать восстание, предполагали, что оно не ограничится только Черниговским полком; они немедленно решили поднять и окрестные полки, которыми командовали члены Южного общества. С этой целью они послали из Василькова гонца для извещения этих полков о начале восстания; гонцом был избран член Общества соединенных славян Андреевич 2-й. Узнав о восстании в Петербурге, он сам приехал 26 декабря в Васильков из Киева, где состоял при арсенале, и отправился сразу в Радомысль – к члену тайного общества полковнику Повало-Швейковскому – поднимать на восстание Алексопольский полк.

Тем временем, получив записку С. Муравьева, все четыре члена Общества соединенных славян – Кузьмин, Щепило, Сухинов и Соловьев – бросились в Трилесы. Они быстро заручились согласием стоявших в карауле солдат освободить арестованных Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов. Нет сомнения, что «караул» был распропагандирован ими раньше. С помощью караульных солдат они с оружием в руках освободили из-под ареста Муравьевых, ранили Гебеля. В этих условиях Сергей Муравьев, освобожденный из-под ареста, принял решение начать восстание. Дата его начала – утро 29 декабря 1825 г.

Маршрут восстания сложился следующим образом: первой восстала 5-я рота Черниговского полка, стоявшая в Трилесах. Вечером того же 29 декабря она пришла в деревню Ковалевку, где соединилась с другой ротой того же полка  – 2-й гренадерской. Ранним утром 30 декабря С. Муравьев-Апостол во главе двух рот вступил в Васильков, где к нему присоединились другие роты Черниговского полка. Полк оказался, таким образом, почти весь в сборе. Из Василькова 31 декабря после полудня восставшие войска двинулись в деревню Мотовиловку, куда пришли к вечеру. 1 января в Мотовиловке полку была объявлена дневка. Это вызвало недовольство солдат, требовавших быстрых действий. Из Мотовиловки восставшие двинулись на Белую Церковь, но, не доходя до нее, остановились в селении Пологи, откуда, еще раз, резко переменив маршрут, стали двигаться к Трилесам и, пройдя деревню Ковалевку, не дойдя до Трилес, встретили отряд генерала Гейсмара, который их разбил. Таков маршрут восстания. Если взглянуть на карту местности, видно, что этот маршрут имеет приблизительную форму восьмерки. Этот зигзаг становится понятен, если с помощью документов вникнуть в мотивы изменения маршрутов. Все движение восстания состоит из осколков начатых и брошенных маршрутов, изучение которых раскрывает надежду на присоединение новых полков (что было характерно и для 14 декабря) и борьбу противоречий во внутренней жизни восстания.

Движение из Трилес в Васильков было целесообразным и неизбежным: там стояла основная масса полка. Днем 30 декабря 1825 г. авангард Черниговского полка под командой Сухинова вошел в Васильков. Оставшийся на стороне правительства майор Трухин (старший в Черниговском полку после Муравьева) бросился навстречу авангарду и «начал еще издалека приводить его в повиновение угрозами и обещаниями», пишет мемуарист Общества соединенных славян, но, «когда он подошел поближе, его схватили Бестужев и Сухинов, которые, смеясь над его витийством, толкнули его в середину колонны. Мгновенно исчезло миролюбие солдат. Они бросились на ненавистного для них майора, сорвали с него эполеты, разорвали на нем в клочья мундир, осыпали его ругательствами, насмешками и, наконец, побоями». Подоспевший С. Муравьев приказал арестовать майора Трухина. Восставшие захватили город Васильков. Приехавший из Белой Церкви подпоручик Вадковский (из 17-го егерского полка) обещал С. Муравьеву поднять на восстание если не весь полк, то, по крайней мере, батальон и с этим намерением отправился в Белую Церковь, но был арестован при въезде на заставу.

Полк собрался на площади. Полковые знамена, полковая казна – все было в руках восставших. «Собравшиеся роты были построены в густую колонну, – рассказывается в «Записках славян». – Подошедши к ней, Муравьев приветствовал солдат и в коротких словах изложил им цель восстания... представил, сколь благородной возвышенно пожертвовать жизнью за свободу. Восторг был всеобщий; офицеры и солдаты изъявили готовность следовать всюду, куда поведет их любимый и уважаемый начальник».

Подъем духа достиг в Василькове особенно высокой точки. С. Муравьев позвал полкового священника Даниила Кейзера, и тот по его поручению прочел перед полком сочиненный С. Муравьевым революционный политический катехизис, который, по словам «славян», «состоял из чистых республиканских правил, приноровленных к понятиям каждого». В революционном движении того времени (например, испанском) была распространена подобная «катехизисная» форма прокламаций, составленная из вопросов и ответов.

«Катехизис» Муравьева дошел до нас. Вот некоторые его вопросы и ответы: «Вопрос: Какое правление сходно с законом божиим?

Ответ: Такое, где нет царей. Бог создал нас всех равными и, сошедши на землю, избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей.

Вопрос: Стало быть, бог не любит царей?

Ответ: Нет! Они прокляты суть от него, яко притеснители народа.

Вопрос: Отчего же упоминают о царях в церквах?

Ответ: От нечестивого приказания их самих, для обмана народа».

Но уже в Василькове проявилась борьба двух направлений в руководстве восстанием: штаб восстания состоял из четырех офицеров-«славян» (Сухинова, Щепило, Кузьмина и Соловьева), с одной стороны, и Сергея Муравьева-Апостола, его брата Матвея и Бестужева-Рюмина – с другой. «Славяне» стояли за немедленное, быстрое, решительное действие и за привлечение на сторону военного восстания крестьян. Муравьев-Апостол и его сторонники придерживались выжидательной тактики. С. Муравьев медлил, потому что ждал присоединения других восставших полков под командованием членов Южного общества. В Василькове славяне умоляли Муравьева немедленно идти на Киев: там были сочувствующие офицеры и распропагандированные «славянами» части (например, пропаганду среди рабочих арсенала вел Андреевич 2-й); этот план имел некоторые реальные основания. Но С. Муравьев не решился принять этот план и предпочел выжидать. Осколок замысла «славян» – идти на Киев – виден в небольшой уступке Муравьева: он послал в Киев офицера Мозалевского с записками к «верным людям» и с экземплярами цитированного выше революционного «катехизиса» для распространения в народе.

Позже (в 1861 г.) член Общества соединенных славян Горбачевский, который «всегда... жалел о проигранном» и этого никогда не мог забыть, писал из Сибири своему другу Михаилу Бестужеву: «[С.] Муравьев-Апостол заразился петербургскою медленностью... когда славяне отбили его и вырвали из когтей арестовавших его, эти же славяне упрашивали его и умоляли идти в один переход и упасть, как снег на голову, на Киев, и взять его; тем более, там была бригада в карауле, с готовыми членами тайного общества, ожидавшими его».

Движение из Василькова на Мотовиловку имело своей целью Брусилов, место, которое С. Муравьев-Апостол, веря в присоединение других полков, полагал удобным сборным пунктом для восставших войск: в том же районе стояли Алексопольский полк и уже упомянутый гусарский Ахтырский, на которые С. Муравьев продолжал рассчитывать. В случае удачи Муравьев предполагал идти дальше, на Житомир, вокруг которого были расположены воинские части под командой членов Общества соединенных славян. Но в Мотовиловке новые полки не присоединились. Положение становилось тревожным. Бестужев-Рюмин, посланный для связи с Алексопольским полком, принес самые неутешительные вести: член Южного общества Повало-Швейковский отказался принять участие в восстании. С. Муравьев переменил маршрут и направился на Белую Церковь, где стоял 17-й егерский полк, в котором был верный человек – член Южного общества офицер А. Ф. Вадковский, приезжавший во время восстания к Муравьеву в Васильков и обещавший поднять свой полк. Но Муравьев не знал, что при возвращении из Василькова в Белую Церковь Вадковский был арестован.

В Мотовиловке произошел резкий перелом настроения солдат, не понимавших смысла дневки во время восстания и тревожившихся за исход дела. Бегство ряда офицеров восставшего полка также произвело на солдат тяжелое впечатление. «Славяне» разделяли их волнение и недовольство, но всеми силами поддерживали дисциплину и единство в восстании.

В Мотовиловке декабристы имели случай убедиться в сочувствии крепостных крестьян. Восставший полк проходил по землям графини Браницкой, крупнейшей помещицы края. Крестьяне в ее селениях находились в самой бедственном положении. Слухи о цели восстания – отмене крепостного права – быстро распространялись по деревням; крестьяне приходили к Муравьеву, желали успеха. Некоторые из них шли в обозе восставшего полка…

Подойдя к деревне Пологи, восставший полк остановился. По настоянию. Сухинова была сделана рекогносцировка. Оказалось, что 17-го егерского полка в Белой Церкви уже нет: он двинулся совсем по иному маршруту – на Сквиру (начальство знало о противоправительственных настроениях в полку и поспешило удалить его от опасного места). Пришлось ухватиться за последний, уже совсем несбыточный план: идти на соединение со «славянами» к Житомиру. Но Житомир был в стратегическом смысле глухим углом, приход туда не сулил никаких перспектив. Восставшие опять направились через Ковалевку к Трилесам – исходному пункту восстания.

Около Ковалевки Черниговский полк встретил отряд генерала Гейсмара, высланный правительством для усмирения восстания. С. Муравьев был уверен, что отряд перейдет на сторону восставших; уверенность эта передалась и солдатам. Но первые залпы картечи разрушили эту иллюзию. С. Муравьев был ранен в голову картечью. В последний момент вспыхнуло солдатское возмущение. «Обманщик!» – крикнул рядовой 1-й мушкетерской роты, бросаясь на С. Муравьева. Соловьев закрыл собой Муравьева и этим спас его.

На месте восстания остались убитые – в их числе крестьяне, шедшие за полком в его обозе, и три офицера. Со стороны правительственных войск убитых и раненых не было. Было арестовано 869 солдат и пять офицеров восставшего Черниговского полка. Брат Муравьева-Апостола Ипполит, только что прибывший из Петербурга вестником северного восстания, застрелился на поле боя. Щепило был убит. Сухинов бежал. Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин были арестованы на поле боя с оружием в руках. Раненый Кузьмин скрыл в рукаве пистолет и застрелился в первой корчме, где остановился его конвой.

Члены Славянского общества пытались оказать всяческую поддержку восстанию. Всюду, где они были, – в Житомире, Новоград-Волынске, деревне Барановке, Кузьмине, Старо-Константиновке – они всеми силами стремились поднять восстание в других частях на помощь Черниговскому полку. Особенно много усилий приложили к этому Андрей и Петр Борисовы, Андреевич 2-й, Бечаснов, Иванов, но попытки их не дали результатов. Члены Южного общества – командиры полков – не соглашались выступать в создавшемся положении (ведь восстание в Петербурге было разгромлено! –они это знали). Попытки «славян» действовать через голову командиров не имели успеха: «славян»-офицеров никто не знал, и голос их не имел авторитета.

Попытка прапорщика С. Трусова, члена Славянского общества, поднять восстание в Полтавском полку – самое позднее по времени усилие «славян» осуществить революционный замысел; она относится уже к февралю 1826 г. Трусов действовал вместе с подпоручиком Полтавского полка Емельяном Троцким. Во время смотра Трусов выбежал перед первым батальоном с обнаженной шашкой, крича солдатам: «Ребята! Бросайтесь в штыки, найдем вольность и независимость! У нас государь не есть государь Николай Павлович, а тиран!» Но на призыв никто не откликнулся. Оба участника были арестованы и заключены в Бобруйскую крепость…

Гражданская казнь над офицерами – участниками восстания Черниговского пехотного полка состоялась 23 августа 1826 г. в г. Василькове, в присутствии Тамбовского пехотного полка, занимавшего прежние квартиры черниговцев, а также воинских команд от разных полков 9-й пехотной дивизии и при большом скоплении народа.

В Василькове на главной площади была установлена виселица, к которой были прибиты доски с именами погибших при усмирении восстания  И.И. Муравьева-Апостола, А.Д. Кузьмина и М.А. Щепиллы. Осужденным прочли приговор военного суда, несколько раз обвели вокруг виселицы и поставили под нее на некоторое время. 5 сентября 1826 г. они были отправлены на каторгу по этапу пешком.

М.В. Нечкина «Декабристы» (в сокращении).