К истокам формирования преддекабристских организаций: будущие декабристы в Московском университете.

Андреев А.Ю.

«Мы - дети 1812 года», - в этой фразе декабриста М.И. Муравьева-Апостола историки справедливо видят не только указание на решающее значение, которое оказала Отечественная война на формирование идейной программы движения декабристов, но и свидетельство большой организационной роли походов 1812-1815 гг. в складывании первых тайных обществ. Действительно, ранние декабристские организации возникли из нескольких офицерских кружков, внутри которых царила несокрушимая дружба, единство мыслей и полное взаимопонимание, закаленные общими радостями и невзгодами, пережитыми за время Отечественной войны. Поэтому историю преддекабристских организаций, таких как «Священная артель» или артель офицеров Семеновского полка, обычно ведут с момента возвращения русской армии из заграничных походов. Между тем, замечательный факт, на который до сих пор обращалось недостаточно внимания, состоит в том, что по крайней мере некоторые из дружеских объединений молодых офицеров, бок о бок прошедших всю наполеоновскую кампанию, сложились до войны, в период их учебы перед поступлением на службу. Особенно много таких дружеских связей можно найти между будущими декабристами, жившими в допожарной Москве и учившимися в крупнейшем российском высшем заведении того времени - Московском университете. Их исследованию в свете того влияния, которое могли оказать юношеские знакомства декабристов на формирование и состав преддекабристких организаций, и посвящена эта работа.
Биографические данные, относящиеся к личным взаимоотношениям деятелей декабристского движения, собраны в нашей историографии крайне неравномерно. Насколько, к примеру, общеизвестным в отечественной исторический литературе, стал факт лицейской дружбы В.Д. Вольховского, И.И. Пущина и В.К. Кюхельбекера и их влияния на судьбу Пушкина (вплоть до возможного, но случайно не осуществившегося участия поэта в событиях на Сенатской площади), настолько неразработанной остается тема дружеских связей декабристов, учившихся в Московском университете и университетском благородном пансионе, где за период до 1812 г. воспитывалось не трое, как в Лицее, а девятнадцать будущих членов тайных обществ (не считая А.С. Грибоедова, участие которого в движении декабристов мы можем только предполагать)1. Между тем, сами декабристы придавали университетской дружбе огромное значение, пронесли верность ей через всю жизнь. Так, в 1850 г. П.Я. Чаадаев с готовностью откликнулся на просьбу своего «старейшего»" товарища по учебе Ф.И. Прянишникова, с которым они не виделись 40 лет2. 6 июня 1826 г., в день своего освобождения из-под ареста А.С. Грибоедов радостно встретил среди тех, кого после вручения оправдательного аттестата принимал на аудиенции в Елагином дворце Николай I, своего «университетского товарища, не видевшегося с ним уже 16 лет», - М.Н. Муравьева (одного из основателей Союза Спасения, впоследствии - графа Виленского), который и привез Грибоедова на Елагин остров в собственной коляске3. Тот же П.Я. Чаадаев в своих показаниях на следствии сообщал, что учился в университете вместе с Николаем Тургеневым4, и хотя их настоящая дружба возникла уже в Петербурге после вступления Чаадаева в Союз Благоденствия, само это упоминание подчеркивает значение, которое придавал Чаадаев и другие декабристы своим первым студенческим знакомствам.
Несмотря на известные трудности, связанные с тем, что основная часть документов, относящихся к пребыванию декабристов в университете, сгорела вместе с университетским зданием в московском пожаре 1812 г., на основании различных косвенных источников восстанавливается обширный перечень их знакомств, завязавшихся во время учебы. Молодых людей сближал общий интерес к науке и литературе, ярко проявившийся в дворянском обществе начала александровского царствования, чему немало способствовал реформированный и получивший в 1804 г. новый устав Московский университет, куда были приглашены преподавать многие замечательные ученые из немецких университетов, где устраивались публичные лекции, имевшие в московском обществе огромный успех и привлекавшие высшие круги столичного дворянства5. Молодые люди видели в постижении науки прежде всего еще одну возможность принести пользу Отечеству, и недаром «ум, алчущий познаний», явился в комедии Грибоедова (который сам на студенческой скамье «учился страстно» и глубоко изучил древнерусскую историю и словесность) одной из ярких характеристик поколения декабристов. Юные дворяне посещали блестящие лекции московских профессоров-разночинцев - А.Ф. Мерзлякова, Л.А. Цветаева, П.И. Страхова, немецких ученых И.Т. Буле, Х. Рейнгарда и других - которые знакомили слушателей с последними достижениями европейской науки в самых разных ее областях. Многих будущих декабристов привлекало изучение новой немецкой философии, трудов Канта, Фихте и раннего Шеллинга, и особенно ее национально-освободительные черты, рождавшиеся под знаменем борьбы с Наполеоном. Тесное общение с немецкими профессорами, тяжело переживавшими угнетение своей родины, возможно, способствовало ранним проявлениям в молодых людях обостренного чувства русского патриотизма, известного нам, например, по некоторым чертам поведения юного П.Я. Чаадаева или Н.И. Тургенева.6
Как нам представляется, именно в студенческих кружках допожарного университета различаются контуры двух упомянутых нами преддекабристских организаций: «Священной артели» и артели Семеновского полка. Хотя скупость материалов заставляет нас придерживаться определенной осторожности в выводах, попытаемся обрисовать один из наиболее интересных в допожарном университете кружков, где собирались молодые люди, сыгравшие впоследствии огромную роль не только в деятельности освободительного движения, но и в русской культуре в целом.
Речь идет о происходивших в доме Щербатовых на Кузнецком мосту собраниях студентов Московского университета, куда входили князь И.Д. Щербатов (внук известного историка; в 1820 г. он оказался под следствием по делу о восстании Семеновского полка, был арестован и сослан), братья П.Я. и М.Я.Чаадаевы, а также А.С. Грибоедов и некоторые другие молодые люди. Единственным прямым источником наших сведений об их собраниях служит случайно сохранившаяся в архиве князя Щербатова записка от Грибоедова, датируемая временем не позже весны 1808 г. (если считать годом рождения Грибоедова 1795 г., то ему в это время было чуть более 13 лет!). Он пишет: «Крайне огорчен, князь, быть лишенным удовольствия присутствовать на вашем собрании, тому причина мое недомогание. Рассчитываю на вашу любезность, надеюсь, что вы доставите мне удовольствие отужинать у нас сегодня вечером. Вы меня очень обяжете, согласившись на мое приглашение, так же как и ваши кузены Чаадаевы, члены собрания и т.д., г. Буринский, который, конечно, доставит мне удовольствие своим присутствием. Преданный вам Александр Грибоедов».7 Все названные в записке имена, включая и адресата, князя Щербатова, непосредственно связаны с университетом, поэтому, чтобы предположительно очертить круг посетителей «собрания», следует искать их в университетской среде среди товарищей и соучеников Чаадаевых, Грибоедова, Щербатова.
Последнее утверждение может быть поставлено под сомнение тем хорошо известным фактом, что братья Петр и Михаил Чаадаевы были зачислены в университет на публичном акте 30 июня 1808 года,8 и поэтому в момент написания записки еще не учились в университете. Однако В.И. Лыкошин, родственник и приятель Грибоедова, окончивший учебу и получивший звание кандидата на том же публичном акте, тем не менее называет Чаадаевых и Щербатова среди тех, кто одновременно с ним посещал университетские занятия.9 Комментаторы предположили, что мемуарист писал о них с чужих слов, что, однако, опровергается другим отрывком из воспоминаний Лыкошина. В 1812 г., разыскивая пропавшего брата, он узнает о его судьбе «в Семеновском полку от нашего Якушкина, которого нашел в палатке одной с двумя Чаадаевыми и князем Щербатовым - нашими добрыми университетскими товарищами».10 Таким образом, можно определенно утверждать, что братья Чаадаевы и Щербатов ходили на университетские лекции уже в 1807/08 учебном году, и именно тогда с ними познакомился и Грибоедов. Это косвенно подтверждается показаниями П.Я. Чаадаева на допросе 26 августа 1826 г. в Бресте-Литовском, где Чаадаев сообщал, что «с Николаем Тургеневым и Якушкиным учился вместе в Московском университете»11, так как Н.И. Тургенев посещал занятия в Московском университете с сентября 1807 до мая 1808 г., после чего уехал учиться в Геттинген.12
Упомянутого выше декабриста И.Д. Якушкина с большой долей уверенности можно представить себе посетителем «собрания» в доме Щербатовых. И.Д. Якушкин, земляк Грибоедова и Лыкошина, приехал в Москву в том же 1808 г. и был определен на пансион к профессору Мерзлякову13. Вскоре после этого он познакомился с семьей Щербатовых и воспитывавшимися в их доме братьями Чаадаевыми, возможно, не без помощи своего родственника Грибоедова14. Вместе с ними Якушкин занимался в университете: в своих показаниях на следствии он называет профессоров Гейма, Сохацкого, Мерзлякова, Черепанова, Каченовского, Цветаева, Чумакова, Страхова, Мягкова, причем некоторые из преподавателей были весьма коротки с щербатовским домом. Так молодой учитель арифметики в академической гимназии при университете Ф.И.Чумаков в 1807 г. преподавал Чаадаевым математику15. Как видим, Якушкин, хотя и был произведен в студенты по словесному отделению, но, как Грибоедов и его товарищи, слушал лекции трех факультетов, что отражало общий энциклопедический характер университетского образования того времени. Возможно, сближению молодых людей способствовали и общие «приватные» занятия у профессора И.Т. Буле16.
Близость Якушкина к щербатовскому кружку подкрепляется тем фактом, что упомянутый в записке Грибоедова З.А. Буринский - талантливый, рано умерший поэт был душой объединения молодых университетских литераторов, которое сложилось вокруг профессора российского красноречия и поэзии А.Ф. Мерзлякова17, на чьем пансионе Якушкин жил с 1808 по 1811 г. К сожалению, рамки статьи не позволяют остановиться на характеристике самого Буринского18. Укажем только, что Буринский оказался в числе «членов собрания» не случайно: дело в том, что гувернер Грибоедова, И. Петрозилиус был его близким другом, к тому же среди известных нам стихотворений Буринского находится послание «К Е.Д.Щ.», чьи инициалы легко расшифровываются как Елизавета Дмитриевна Щербатова, сестра И.Д. Щербатова и кузина Чаадаевых.
Интересно отметить, что несмотря на явную близость четырех молодых людей - князя И.Д. Щербатова, П.Я. и М.Я. Чаадаевых и И.Д. Якушкина, фактически выросших в одной семье (как известно, в своих письмах П.Я. Чаадаев называет Якушкина братом), они были зачислены в университет в разное время: уже упоминалось, что братья Чаадаевы получили студенческое звание в 1808 г., князь И.Д. Щербатов был произведен в студенты на акте 1809 г.19, а И.Д. Якушкин, который жил на университетской квартире профессора Мерзлякова и, очевидно, здесь же посещал лекции с 1808 г., формально был определен в университет только летом 1810 г.20 Учеба друзей закончилась в начале 1811 г., когда Якушкин и Щербатов были отправлены в Петербург для определения в Семеновский полк; через несколько месяцев за ними последовали и братья Чаадаевы. Именно за время службы И.Д. Якушкина и его друзей в Семеновском полку там произошли решительные изменения, свидетельствовавшие о новых настроениях молодых дворян-офицеров, которые, создав уникальную нравственную атмосферу в полку, косвенным образом повлияли и на поведение солдат, их желание защищать собственное достоинство против произвола, проявившееся в октябрьских событиях 1820 г. По словам Якушкина, в 1811 году, когда он вступил в Семеновский полк, «офицеры, сходившись между собою, или играли в карты, без зазрения совести надувая друг друга, или пили и кутили напропалую...» В 1815 же году, после возвращения гвардии из заграничных походов «в Семеновском полку устроилась артель: человек 15 или 20 офицеров сложились, чтобы иметь возможность обедать каждый день вместе; обедали же не одни вкладчики в артель, но и все те, которым по обязанности службы приходилось проводить целый день в полку. После обеда одни играли в шахматы, другие читали громко иностранные газеты и следили за происшествиями в Европе, - такое время провождение было решительно нововведение».21
Поскольку единственным источником наших сведений о Семеновской артели являются, до настоящего времени, «Записки» Якушкина, нельзя не признать, что указанное нами возникновение в 1811-1812 гг. дружеского кружка в Семеновском полку, перешедшего туда из Московского университета, бросает новый отсвет на историю складывания этой артели. Якушкин, кн. Щербатов, братья Чаадаевы несомненно играли активную роль в улучшении нравственного климата в полку, формировании новых отношений и пробуждении политических интересов среди офицеров. Идея общих обедов и ведения артельного хозяйства была естественной для их дружеской компании, жившей во время походов Отечественной войны в одной палатке (см. воспоминания В.И. Лыкошина) Правда, совместная служба этой четверки продолжалась до 1814 г., когда Петр Чаадаев решил перейти в Ахтырский гусарский полк, а через некоторое время покинул полк и Михаил Чаадаев. Однако вполне обоснованным кажется предположение М.В. Нечкиной об участии в Семеновской артели вместе с Якушкиным кн. И.Д. Щербатова22. Другим предполагаемым участником артели исследовательница считает С.И. Муравьева-Апостола. Как ни удивительно, но он тоже принадлежит к числу вероятных посетителей московского дома Щербатовых, и хотя С.И. Муравьев-Апостол не учился в Московском университете, он был знаком с университетской средой, а именно с основанным при участии студентов университета Обществом Математиков, деятельность которого составляет особую главу в истории формирования дружеских связей будущих декабристов перед Отечественной войной 1812 г.
Мы уже упоминали о приятельских отношениях А.С. Грибоедова и М.Н. Муравьева, насчитывавших к 1826 г. уже 16 лет и, следовательно, начавшихся еще в 1810 г. В самом деле, встречи Муравьева с Грибоедовым в университете могли происходить именно в 1810 г., когда первый был зачислен студентом физико-математического отделения23. В это же время, вероятно, состоялось знакомство Муравьева с Чаадаевым и его посещения щербатовского дома. Однако и сам Михаил Муравьев был инициатором создания дружеского кружка, в котором собирались многие будущие декабристы.
Пребывание М.Н. Муравьева в университете было замечательно тем, что уже на первом году учебы (которую он начал в 13-летнем возрасте) ярко проявились его математические способности. Вместе со старшими студентами, пользовавшимися среди товарищей славой лучших математиков, «проводил он долгие зимние вечера, увлекаясь иногда за полночь вычислениями аналитической геометрии»24. Надо сказать, что именно в начале 1810-х годов преподавание математики в университете неожиданно оказалось ослабленным. Это совершенно не удовлетворяло М.Н. Муравьева и других студентов-дворян, считавших математические науки наиболее полезными при подготовке к военной службе, на которую они стремились. Поэтому в начале 1811 г. Муравьев покинул университет и решил собственными силами организовать преподавание этих дисциплин. Так, при поддержке его отца, генерал-майора Н.Н. Муравьева, и князя П.М. Волконского, возникло Общество Математиков, которое в дальнейшем превратилось в Московское училище колонновожатых. Общество состояло из действительных членов - известных в Москве любителей математики, лекторов из студентов Московского университета (в числе которых был и сам М.Н. Муравьев) и слушателей, посещавших лекции и державших экзамены.
Душою общества математиков был генерал Н.Н. Муравьев-старший (отец декабристов - С.А. ). Он читал здесь лекции по военному искусству, передал в распоряжение слушателей свою богатейшую библиотеку, коллекцию оружия, необходимые инструменты, и, главное, разработал основные положения устава и учебной системы общества, которое, благодаря этому, сразу превратилось в одно из самых передовых учебных заведений России. Для занятий общества Н.Н. Муравьев предоставил свой прекрасный дом на Большой Дмитровке (ныне ул. Б. Дмитровка, 9-11 в Москве - С.А.), а летом молодые люди отправлялись в арендованное Муравьевыми подмосковное имение Осташево, где учеба продолжалась.
Замечательной была сама атмосфера, сложившаяся в семье Муравьевых. Три брата Муравьевых - Александр, Николай и Михаил - плечом к плечу прошли Отечественную войну (во время которой младшему, Михаилу, только исполнилось 16 лет!), не раз спасая друг друга от смертельной опасности. Двое старших были избраны действительными членами Общества Математиков, и покровительствовали сложившемуся там студенческому кружку. А.Н. Муравьев, учившийся в Московском университете до 1810 г., поступил колонновожатым в свиту Его величества по квартирмейстерской части; после войны, получив звание полковника, основал «Священную артель» и был одним из главных учредителей Союза Спасения, заседания которого проходили в Москве на его квартире в Хамовнических казармах (ныне Комсомольский пр-т, 18-22 в Москве - С.А.). Николай Муравьев-младший (впоследствии Муравьев-Карский), которого отец в 1811 г. отвез в Петербургское училище колонновожатых, подобно своим братьям демонстрировал прекрасные способности в учебе и одновременно, как следует из его замечательных записок, вдохновенно читал Руссо и мечтал найти свой способ переустроить окружающую его жизнь на более гармоничных началах. Именно Николаю Муравьеву принадлежала мысль создания самого первого в истории декабризма, совсем еще детского, тайного общества «Чока» в Петербургской школе колонновожатых, все участники которого - Матвей Муравьев-Апостол, Артамон Муравьев, Василий и Лев Перовские - стали затем деятелями декабристского движения.
Важно отметить, что участники петербургского общества «Чока» в основном подружились еще в Москве, посещая занятия муравьевского кружка. Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы попали в дом своих родственников на Большой Дмитровке, привезенные отцом в 1810 г. из Петербурга, имели возможность познакомиться с большей частью членов кружка. Из записок Н.Н. Муравьева мы узнаем, что в 1811 г. слушателями общества Математиков были А.З. Муравьев, И.Г. Бурцов, братья Михаил и Петр Колошины, все воспитанники Московского университета.25 Артамон Муравьев, принятый студентом вместе с братом Александром в 1810 г.26, проживал в университете на пансионе у профессора Рейнгарда. Поскольку лекции Рейнгарда в это время посещал Грибоедов и другие члены щербатовского кружка, а профессор регулярно устраивал проверочные занятия у себя на дому, то личное знакомство их с А.З. Муравьевым весьма вероятно. Имена братьев Колошиных и Бурцова мы находим в списке вольнослушателей в тетради регистрации студентов и слушателей Московского университета за 1810/11 г., неподалеку от подписи Грибоедова.27 Близкая дружба Михаила Колошина и Николая Муравьева, зародившаяся в этот год в Москве, трагически оборвалась в 1812 г., когда ослабевший от ран Колошин скончался на руках Муравьева в Вязьме, незадолго до Бородинской битвы. Другой брат, Петр Колошин, «душою поэт», особенно сдружился с Михаилом Муравьевым, а после войны вместе с ним и Бурцовым вошел в «Священную артель» и впоследствии в Союз Спасения.
«Священная артель» возникла как кружок офицеров, служивших вместе в квартирмейстерской части свиты Его императорского величества и возвратившихся по окончании войны в Петербург28. Хотя, как и для Семеновской артели, решающую роль в складывании кружка играли военные походы 1812-14 гг., нельзя не обратить внимание, что его черты имели много общего с уже сложившимся в Москве «муравьевским» кружком. Из пятнадцати известных нам с той или иной долей уверенности членов «Священной артели» семеро учились в Московском университете или университетском благородном пансионе и участвовали в деятельности Общества математиков. К уже названным трем братьям Муравьевым, Петру Колошину и Ивану Бурцову, необходимо прибавить здесь В.Д. Вольховского и А.В. Семенова. Последние воспитывались в университетском благородном пансионе в 1810-1811 гг., откуда Вольховский как один из лучших учеников был переведен в Царскосельский Лицей, а Семенов произведен в студенты университета29. Оба юноши были ровесниками, поэтому их пансионское знакомство более чем вероятно. Поскольку в том же пансионе воспитывался и И.Г. Бурцов, приглашение им его товарищей по учебе в «Священную артель» представляется вполне естественным.
Биограф М.Н. Муравьева подчеркивает тесные дружеские связи с муравьевским кружком и трех братьев Перовских, которые также могли посещать лекции в доме на Большой Дмитровке.30 Двое из них, будущие члены Союза Благоденствия, Василий и Лев Перовские, поступили в университет в 1808 г. и закончили его в 1810, т.е. учились одновременно с Чаадаевыми, Щербатовым и другими членами их кружка. Зная о позднейшем знакомстве Перовских с П.Я. Чаадаевым, мы можем предположить, что оно началось еще на студенческой скамье, и возможно, Перовские связывали этих молодых людей с кружком Муравьева. В Петербурге оба брата поступили в колонновожатые, в 1812 г. участвовали в Бородинском сражении. Образ молодого Василия Перовского превосходно обрисован в его записках, где он рассказывает о своих скитаниях в оставленной жителями Москве и пребывании в плену у французов. Оба брата во время учебы опубликовали в университетской типографии по одному переводу с французского, причем книга, выбранная Львом Перовским явно указывает на преобладание в его характере мистических настроений.
К уже названным деятелям декабристского движения, учившихся в этот период в университете, мы не можем не прибавить Никиту Михайловича Муравьева, сына попечителя Московского университета Михаила Никитича Муравьева, которому университет обязан своей реформой и последовавшими за ней успехами. По данным «Московских Ведомостей», Никита был зачислен в университет летом 1809 г. и еще учился там в 1811/12 г. (его имя в книге регистрации студентов - на одном развороте с записью Грибоедова!). В 1811 г. Михаил Муравьев привлек его к занятиям Общества Математиков: Никита должен был перевести с французского учебник Лежандра и в дальнейшем, видимо, стать лектором общества. В 1816 г. после заграничных походов он вновь встретил своих московских друзей и вместе с Александром и Михаилом Муравьевым, Сергеем и Матвеем Муравьевыми-Апостолами, Якушкиным, Колошиными, Бурцевым и другими вошел в число первых членов Союза Спасения.
Заканчивая рассмотрение этой большой группы студентов-дворян, объединенных дружескими связями обратимся к еще одному замечательному выпускнику университета того времени, фигура которого наиболее определенно свидетельствует о контактах щербатовского и муравьевского кружков. Речь идет о Дмитрии Александровиче Облеухове, доктора физико-математических наук, имя которого мы находим среди действительных членов общества математиков.
Личность Д.А. Облеухова, принадлежавшего к ближайшему окружению декабристов, «очень заметного персонажа на интеллигентском секторе московского горизонта десятых и двадцатых годов XIX в.», до сих пор слабо освещалась в работах исследователей31. Между тем, «Облеухов был человек необыкновенный во всех отношениях; тетради, которые он оставил после себя и которые, может быть, дойдут когда-нибудь до сведения публики, докажут глубокость и силу его ума и ясность его фантазии».32
Д.А. Облеухов достиг своего первого крупного успеха еще будучи 16-летним студентом Московского университета, в 1806 г. Тогда он перевел и «прибавлением умножил» четырехтомный учебник словесности аббата Батте - один их основных для того времени трудов по теории французского классицизма. Замечательная работа заслужила похвалу попечителя М.Н. Муравьева, который при всей своей занятости удостоил Облеухова письмом, прося личного знакомства и предлагая поддержку и покровительство, чтобы тот смог продолжить свои ученые занятия. В 1807 г. Облеухов был произведен в магистры словесных наук. Не удовольствовавшись этим, он решил расширить сферу научных интересов, приступил к занятиям математикой и в 1811 г. защитил диссертацию на степень доктора, но на этот раз уже физико-математических наук. «С тех пор почти до самого конца своей жизни, - вспоминает И.В. Киреевский, - Облеухов занимался исключительно и постоянно науками умозрительными. Математика, метафизика и теория языков разделяли почти все его время».
Именно на почве метафизики произошло сближение Облеухова с Петром Чаадаевым, как это явствует из письма последнего к Облеухову в марте 1812 г.33 По мнению Д.И. Шаховского, тесное общение с Облеуховым способствовало развитию у Чаадаева привычки к философским и метафизическим размышлениям и спорам. С 1810 г., служивший в канцелярии М.И. Голенищева-Кутузова, Облеухов входил в среду московских мистиков; его «мистический» дневник, очевидно, повлиял на Чаадаева и хранился среди его бумаг (так что даже был включен Гершензоном в корпус сочинений самого Чаадаева). Следствием влияния Облеухова на Чаадаева можно считать и интерес последнего к математике.34 8 августа 1827 г. Облеухов писал Чаадаеву: «Еще до нашего расставания в 1812 г. вы мне дали листок их своего альбома для того, чтобы я написал на нем самое краткое и ясное изложение принципов дифференциального исчисления».35
Долгие годы Облеухов оставался ближайшим другом не только П.Я. Чаадаева, но и всего щербатовского дома. С теплотой отзывались о нем И.Д. Якушкин, Н.Д. Щербатова, а сам князь И.Д. Щербатов в 1821 г. сообщал, что «знаком с Облеуховым с малолетства и почитает его за самого скромного, кроткого, умного и ученейшего человека». Обаяние личности Облеухова и пример его яркой научной карьеры могли оказать воздействие и на выбирающего свой путь Грибоедова.36
Таким образом, мы убедились, что уже в щербатовском и муравьевском кружках перед Отечественной войной 1812 г. возникли в общих чертах дружеские отношения между молодыми людьми, составившими первые преддекабристские организации - «Священную артель» и артель Семеновского полка - и основавшими впоследствии Союз Спасения. Обилие перекрестных знакомств между дворянами - студентами Московского университета, насчитывавшего к началу 1812 г. более 200 студентов, преимущественно разночинцев, не должно нас удивлять. Замечателен другой факт: в первом десятилетии XIX в. вследствие развития либеральных реформ Александра I, особенно значимых в сфере народного просвещения, возросло общественное значение Московского университета. Это повлияло на решение московского и провинциального дворянства доверить университету обучение своих отпрысков, в результате чего впервые в его истории здесь возникла большая группа студентов из высшего сословия. Тем самым, Московский университет внес свой значительный вклад в воспитание нового поколения российского дворянства, из которого вышли декабристы. Рассматривая группу студентов-дворян допожарного Московского университета начала XIX в., мы видим в ней лучших представителей дворянства новой генерации - широко образованных, интересующихся наукой, неравнодушных к судьбе Отечества. Их формирующееся мировоззрение создало плодородную почву для патриотического подъема, охватившего молодежь в 1812 г., их новые знания заставляли задуматься, осмыслить свое место в жизни, а неравнодушие к судьбе родины вело их в раздумьях дальше, к декабристскому движению, первые контуры которого уже обозначились во многих университетских дружеских связях.