Каменская управа Южного общества под тайным надзором[
О.В. Эдельман
Известно, что Александр I, узнав в конце 1820 - начале 1821 года о существовании политических тайных обществ и их составе, отказался от репрессий («Не мне их судить»), но принял меры предосторожности. Царь отстранил от ответственных должностей видных членов Союза Благоденствия: П.Х. Граббе и М.А. Фонвизин были уволены со службы (причем последнего царь не пожелал назначить Смоленским губернатором, о чем хлопотали А.А. Закревский и П.М. Волконский). После скандала в 16 дивизии от командования ею был отставлен М.Ф. Орлов, а полученное им повеление «числиться по армии» означало, что Орлов оставался не у дел1. Однако принятые Александром I меры этим не исчерпывались, о чем свидетельствует дело купеческого сына Николая Петрова Бубнова2, до сих пор не попадавшее в поле зрения исследователей декабризма.
В течение шести лет Н. Бубнов был помощником поверенного в делах братьев Александра Львовича, Петра Львовича и Василия Львовича Давыдовых, хозяев имения Каменка, а после смерти поверенного в 1819 г. занимал его место до начала 1821 г. Уйдя затем от Давыдовых, он зарабатывал на жизнь составлением прошений, хлопотами по тяжебным делам. Примерно в середине 1823 г. он был арестован властями города Скопина по обвинению в попытке взбунтовать крестьян (в действительности Бубнов досадил местным чиновникам, согласившись защищать притесняемого ими крестьянина). Его дело тянулось до августа 1824-го, когда его отец подал прошение на высочайшее имя, в котором рассказал о несправедливом притеснении сына уездными властями и между прочими обстоятельствами упомянул, что одним из поводов для обвинений послужила найденная в его бумагах подорожная, подписанная генералом М.Ф. Орловым в феврале 1821 г., где Бубнов незаконно значился чиновником 10 класса и комиссионером генерала Раевского. Отец Бубнова объяснял, что подорожная была написана в связи с разъездами его сына по делам Давыдовых и их брата, генерала Н.Н. Раевского. Это, по-видимому, незначительное дело возбудило самый пристальный интерес: 4 сентября 1824 г. начальник Главного штаба И.И. Дибич написал А.А. Аракчееву, что специально посланный фельдъегерь должен привезти Бубнова в Петербург, где его должно заключить в Шлиссельбургскую крепость, «но содержать его хорошо, и объявить ему, что если будет отвечать на все вопросы, то может поправить свое положение. Впрочем Его Величество по возвращении объявит лично Вашему сиятельству, о чем именно должно его спросить»3. Но по дороге Бубнов, больной чахоткой, слег, и был оставлен в больнице в Рязани. Последовала переписка об этом между Аракчеевым и рязанским генерал-губернатором А.Д. Балашовым; наконец, в середине октября Балашов объявил, что Бубнов плох и вряд ли сможет выздороветь, и предложил прислать ему письменные вопросы4. Однако вместо письменных вопросов в Рязань для допроса купеческого сына в середине ноября 1824 г. был послан помощник статс-секретаря камергер Танеев.
Из анализа привезенных Танеевым секретных вопросных пунктов (на них стояла помета Аракчеева: «Вопросы утверждены в Царском Селе 30 октября 1824») становится ясно, почему дело расследовалось на самом высшем уровне и в условиях строжайшей секретности: «пункты» вовсе не касались предполагаемого возмущения крестьян, а все внимание обращали на Давыдовых и в особенности на генерала Орлова, а также содержали ряд весьма характерных вопросов: не получал ли Бубнов от Орлова или Давыдовых каких-либо поручений, наставлений или предложений; не поручали ли ему перевозить какие-либо бумаги; не было ли в их доме «съездов одних и тех же лиц, и каких именно», «в чем состояли большею частью» их разговоры, какого рода сношения существовали между Давыдовыми, Орловым и семейством генерала Н.Н. Раевского. Выяснялись также происхождение упомянутой выше подорожной и цель, с которой Бубнов «разъезжал по разным городам, и для чего именно бывал в Киеве». Очевидно, у представителей власти возникло подозрение, что Бубнов выполнял поручения заговорщиков. Однако Бубнов, к тому времени уже умиравший и с трудом отвечавший на вопросы, не показал ничего, что могло бы скомпрометировать его бывших хозяев5. Результаты допросов, как следует из помет Аракчеева в деле, были доложены 26 ноября Александру I, а 27 ноября 1824 г. Бубнов умер.
Существует множество свидетельств того, что вся семья Раевских-Давыдовых пользовалась стойкой репутацией вольнодумцев. С.Г. Волконский вспоминал, что начальник штаба 2 армии П.Г. Киселев на правах старого друга советовал ему: «Уклонись от всех этих пустяшных бредней, которых столица в Каменке»6. Главнокомандующий армией П.Х. Витгенштейн после ареста П.И. Пестеля разрешил Волконскому отлучиться по семейным делам, но при этом порекомендовал не заезжать в Каменку к Давыдову7. А генерал А.И. Чернышев спрашивал у только что арестованного М.И. Муравьева-Апостола: «Фамилия Раевских кажется принадлежит вся тайному обществу?»8.
Дело Бубнова показывает, что наибольшие подозрения среди этой фамилии вызывал М.Ф. Орлов. Несомненно, он привлекал к себе внимание еще начиная с истории в 16 дивизии и своей фактической отставки; из дела бывшего управляющего Давыдовых явствует также, что все эти годы Орлов находился под бдительным надзором.
Как выяснилось во время следствия над декабристами, большинство членов тайных обществ знало, что Орлов некогда был одним из вождей Союза Благоденствия и оставил его после Московского съезда 1821 года; существовало и всеобщее убеждение, что в случае восстания Орлов примкнет к нему или даже возглавит его. Близкие к Орлову люди, А.В. Поджио и В.Л. Давыдов, обсуждали такую возможность в декабре 1825 г.; а не знакомый вовсе с Орловым П.Г. Каховский со слов Рылеева полагал, что Орлов возглавляет тайное общество в Москве9. Петербургские члены общества накануне 14 декабря призывали Орлова приехать и возглавить восстание.
Репутация Орлова распространялась и на его родственников. Причем в меньшей степени это относилось как раз к В.Л. Давыдову, одному из активнейших южных декабристов и главе Каменской управы. Зато несомненными вольнодумцами считались братья Раевские, сыновья генерала.
Когда во время следствия над декабристами Комитет стал определять степень вины Александра и Николая Раевских, то выяснилось, что ведущие члены Южного общества, близко знавшие реальное положение дел в этом семействе, категорически отрицали всякое участие Раевских в обществе. Но вот даже А.П. Юшневский, хорошо осведомленный о делах общества, но не бывавший в Каменке, называл Н.Н. Раевского-младшего членом10. А Н.А. Бестужеву из Петербурга казалось, что средоточием Южного общества является корпус генерала Раевского11. Любопытны показания члена Общества соединенных славян И.Ф. Шимкова о том, что М.П. Бестужев-Рюмин во время переговоров о присоединении их к Южному обществу говорил, что к обществу готовы примкнуть Орлов, генерал Раевский и другие влиятельные лица; Шимков из этого заключил, что Орлов и Раевский уже являются членами общества12.
Именно возможная принадлежность к заговору людей известных, влиятельных, пользующихся популярностью в войсках и занимающих высокие командные посты и должна была в первую очередь обеспокоить власти. Для стиля мышления той эпохи было естественным предположить, что именно известные люди, а не армейские полковники и подполковники, возглавляют тайное общество. Поэтому становится понятным, как должна была направляться деятельность по надзору за заговорщиками, в том числе и активность доносчиков.
Из известных доносов на декабристов три наиболее обстоятельных (Шервуда, Бошняка и Майбороды) касались Южного общества. Доносы И.В. Шервуда и А.К. Бошняка относятся к лету-осени 1825 г.; А.И. Майборода послал свой донос уже после смерти Александра I, 25 ноября13. И если Майборода лишь воспользовался неосмотрительной доверчивостью своего полкового командира П.И. Пестеля, то Шервуд и Бошняк приложили специальные усилия, чтобы проникнуть в тайны заговора. Несомненно, что для этого они должны были заранее знать о его существовании.
Оба шпиона развернули свою деятельность весной 1825 г. и оба довольно быстро оказались в Каменке, имении Давыдовых. Шервуд еще в декабре 1824 г. подслушал разговор Я.Н. Булгари с Ф.Ф. Вадковским о конституции и с помощью Булгари встретился с Вадковским в Каменке; Бошняк же в записке, составленной им в марте 1826 г. для Следственного Комитета по делу декабристов, писал: «Граф Витт открыл мне, что ему высочайше препоручен надзор за полуденным краем России; что ему известно семейство Давыдовых, как скопище врагов правительства; что он давно старается проникнуть в тайны его, но что поныне он успеха не имел; наконец, что одного меня находит он способным рассеять мрак, которым окружают себя злодеи, и что именем правительства требует от меня безусловного повиновения»14. Это лишнее свидетельство того, что Каменка заранее находилась на сильном подозрении.
18 октября 1825 г. граф Витт доложил результаты наблюдений Бошняка Александру I. На основании доклада Витта было составлено донесение начальника Главного штаба И.И. Дибича от 4 декабря, адресованное уже Константину и Николаю Павловичам. В нем читаем: «Существует таковое общество, которое значительно увеличилось в обеих армиях и старалось, но тщетно, помощью генерал-майора Михаила Орлова и сыновей генерала Раевского заразить и Черноморский флот, что бывают часто подобные собрания в фамилии Давыдовых, кои все заражены сим духом, и что из числа деятельнейших членов объявлены ему <Витту> гвардейского генерального штаба капитан Муравьев, гвардейский офицер Бестужев, служивший прежде во флоте, некто Рылеев (вероятно, секундант покойного поручика Чернова на дуэли с флигель-адъютантом Новосильцовым), что 18 пехотная дивизия в особенности заражена сим духом, и что в оной играет главную роль командир Вятского пехотного полка полковник Пестель, что адъютант графа Витгенштейна Крюков и генерал-лейтенанта Рудзевича Шишков - также члены, и что, наконец, один из главных членов - подпоручик квартирмейстерской части Лихарев, который недавно женился на дочери сенатора Бороздина»15.
Таким образом, доносчик подтверждал ходившие слухи. Показательна последовательность названных имен. Первыми упоминаются Орлов и Раевские, преувеличено значение Лихарева, послужившего основным источником информации для Бошняка, Пестель же называется членом, влиятельным в своей дивизии, а вовсе не главой общества.
В доносе Майбороды, поданном им через генерала Рота, говорилось только, что он заметил в своем полковом командире «наклонность к нарушению всеобщего спокойствия», и что Пестель и Юшневский, а в Петербурге - служащий в генеральном штабе Муравьев заняты сочинением конституций. От себя Рот прибавлял немногие подробности, которые смог узнать от доносчика: например ту, что «из слов его можно было заключить, что полковник Пестель имеет около себя довольно значительное число сообщников»16. Если прибавить, что известное письмо Вадковского к Пестелю от 2 декабря, переданное им через Шервуда, также не содержало в себе прямых указаний на то, что именно Пестель является главой Южного общества17, то станет ясно, что общепринятое в литературе мнение, будто «все доносчики согласно называли Пестеля главным руководителем антиправительственного заговора на юге России и «сочинителем конституции», поэтому и было решено нанести первый удар по руководству Южного общества, начав с ареста Пестеля»18, не соответствует ситуации декабря 1825 г., когда подобной информацией власти не обладали. Очевидно, Пестель был арестован не как глава заговора, а как человек, на причастность которого к обществу имелись не только ясные указания, но и письменные доказательства, и который мог послужить источником более точных сведений о тайных обществах.
Когда Майборода 20-22 декабря дал подробные показания генералам Чернышеву и Киселеву и написал список членов общества, то на первом месте в этом списке он поместил генерала Орлова. Пестель был под пятым номером, 21 и 22-м - братья Раевские, а, например, С. Муравьев-Апостол назван 25-м, Бестужев-Рюмин и вовсе 45-м из 46 названных фамилий. При этом в показаниях Майбороды содержится любопытнейшее изложение истории Московского съезда 1821 года: он пишет, что после происшествия в 16 дивизии, «когда Михайло Орлов удалился в Москву, Бурцов и Комаров под предлогом отпуска ездили туда к нему Орлову в качестве депутатов, посланных от Тульчинской управы; что Орлов чрез сих депутатов предложил Тульчинской управе какие-то решительные меры, коих они не приняли». Одним словом, сам доносчик был вполне убежден в руководящем положении Орлова в обществе. Нам остается только гадать, исходил ли он при этом только лишь из бытовавшей во 2 армии репутации Орлова, или слухи об опальном генерале использовал и Пестель для придания большей значительности тайному обществу.
Арест Пестеля в Тульчине 13 декабря встревожил членов Южного общества. С.Г. Волконский, немедленно занявшийся устройством своих семейных дел и приехавший в связи с этим к тестю, генералу Н.Н. Раевскому, сказал его брату, В.Л. Давыдову, «что открытие о существовании общества было сделано государю императору чрез письмо капитана Майбороды, что с генерал-адьютантом Чернышевым доставлен господину главнокомандующему список о многих членах общества, и что вероятно арестованию и розыску бумаг, что случилось с Пестелем, подвергнутся Муравьев и Давыдов, а потом и мы все»19. Но генералы А.И. Чернышев и П.Д. Киселев, арестовав Пестеля, Юшневского и Н.А. Крюкова и произведя несколько обысков и допросов в Тульчине, не сочли возможным продолжать следствие без специальных санкций верховной власти («как лица, оговариваемые Майбородою в дерзновенном сообщничестве, находятся в разных местах государства и под разными управлениями, то предпринятие общих мер для истребления угрожающего зла, по мнению нашему, должно зависеть непосредственно от верховной власти; ибо частное преследование сокровенных злоумышленников может только ставить их в вящую осторожность, не обнаруживая виновных»20. Когда же в 20-х числах декабря начались систематические аресты южных декабристов, то последовательность их была иной, чем ожидали руководители общества, но зато в точности соответствовавшей представлениям о значительности отдельных заговорщиков, отраженным в донесении Дибича и показаниях Майбороды. Так, например, Волконский был арестован только 7 января21, В.Л. Давыдов - 14-го, зато в числе первых, наравне с активнейшими членами тульчинской управы, 27 декабря забрали Н.Н. Раевского-младшего, а 29-го, одновременно с С. Муравьевым-Апостолом, - А.Н. Раевского, В.Н. Лихарева.
Известно, что Александр I не сообщал ни Константину Павловичу, ни Николаю о существовании в империи тайных политических обществ. Николай узнал об этом только из донесения Дибича, которое он получил 12 декабря. Чтобы представить себе, до какой степени он был лишен информации, надо учесть, что в декабре рядом с ним не было никого из доверенных лиц покойного императора, посвященных в расследование заговора: И.И. Дибич и П.М. Волконский находились еще в Таганроге, введенные ими в курс дела и начавшие аресты А.И. Чернышев и П.Д. Киселев - в Тульчине; все они, кроме Волконского, прибыли в столицу лишь в первых числах января; А.А. Аракчеев был полностью отстранен от дел и передал имевшиеся у него сведения (первый донос Шервуда) Следственному Комитету только 22 декабря. Итак, в Петербурге имелось только донесение Дибича, рассмотренное на первом же заседании Комитета 17 декабря. Было принято решение об аресте лиц, названных примерно в том же порядке, что и в донесении. Послали в Москву за М.Ф. Орловым. Но в то время, когда власти юга России и начальство 2 армии давно уже были убеждены в том, что Каменка есть одно из главных гнезд вольнодумства, в Петербурге постановляли: «Как граф Витт отозвался, что в фамилии Давыдовых часто бывают подобные собрания, то на сие обратить внимание генерал-губернатора тамошнего края, ибо теперь неизвестно, у кого именно из Давыдовых и где таковые собрания, а потому и нельзя определить, кого из них взять должно»22. Имя Василия Львовича Давыдова появилось в протоколе заседания Комитета 25 декабря; через два дня было послано распоряжение о его аресте23. К этому времени Комитет получил показания С.П. Трубецкого, назвавшего Давыдова членом общества, и рапорт Чернышева и Киселева об аресте Пестеля со списком членов, составленным Майбородой. Тут-то и произошел курьезный случай, обнаруживший всю степень неосведомленности и растерянности власти: приказ об аресте Давыдова был послан 30 декабря московскому военному генерал-губернатору кн. Д.В. Голицыну24, ибо в доносе Майбороды было указано, что Давыдов живет в с. Каменке Звенигородского уезда. 4 января Голицын ответил: «Отставного полковника Василья Львова сына Давыдова в губернии мне вверенной не оказалось», но по собранным сведениям, Давыдов живет в с. Каменке Киевской губернии, близ местечка Звенигородка25. Эта переписка и оттянула арест Василия Львовича до 14 января. В то же время секретный агент 31 декабря доносил из Киева в штаб 1 армии, что в городе ходят слухи об аресте сыновей генерала Раевского, полковника Пестеля и Василия Давыдова26.
Не менее характерно и принятое было Следственным Комитетом 7 января решение об аресте Бошняка; на следующий день И.И. Дибич разъяснил, что тот действовал «вследствие мер, принятых по воле покойного императора, почему и брать его, Бошняка, под арест не должно»27.
В ходе следствия выяснилось реальное положение дел в тайных обществах. В частности, довольно быстро обнаружилось, что слухи и доносы о главенствующем положении Орлова в Южном обществе не соответствуют действительности. Надо заметить, что и сами представители власти знали цену доносчикам и не слишком им доверяли. Известно например, что великий князь Константин, получив донесение Дибича, не придал ему значения, заявив, что генералы Витт и Рот - плуты и мошенники28. Тем не менее слухи, отразившиеся в доносах, позволяют судить об общественной репутации людей, прикосновенных к движению декабристов.
