Николай Басаргин
НЕКОТОРЫЕ РАССУЖДЕНИЯ О КРЕПОСТНОМ СОСТОЯНИИ
Изложив некоторые суждения и предположения мои об уничтожении крепостного состояния в России 1), я не считал нужным объяснять все зло, всю несправедливость, все отвратительные следствия этого общественного учреждения. Но, размыслив потом, что многие из соотечественников моих до сих пор еще не убеждены в необходимости освобождения крестьян и считают, что крепостное состояние так же справедливо, как и полезно для общественного порядка в монархическом правлении, я решился войти в некоторые подробности из того, что мне известно о его вредном влиянии на нравы, на просвещение и на вещественное благосостояние общества.
Есть два разряда защитников крепостного состояния. Одни очень хорошо видят всю дурную его сторону, понимают всю неосновательность, всю несправедливость этого учреждения, но, пользуясь его следствием, участвуя в некоторых материальных выгодах, которые оно доставляет им, ставя выше всего удовлетворение своих чувственных прихотей, одним словом, руководимые чистейшим эгоизмом, нисколько не помышляют о пользе общей, ни во что ставят правила нравственности религии и смело провозглашают себя поборниками рабства, стараясь представить противников своих как людей опасных для общественного спокойствия, вредных нововводителей, авторов утопий, подрывающих основание государственного благоустройства. Другие люди добрые, благонамеренные, которые или по своему характеру, по своему положению, или образу своей жизни не рассуждали никогда об этом вопросе, смотрели только на поверхность общественного быта, которые судят и других по себе, полагая, что все поступают точно так же, как они сами, и видят в крепостном состоянии род патриархального политического учреждения, освещенного временем и привычкою. Эти люди, напуганные доводами и возгласами первых, замечая, что и при существовании рабства Россия не перестает преуспевать, боятся всяких нововведений, не смеют переменить в общественном здании ни одного негодного камня из опасения обрушить все здание. Они не понимают, что только поправляя, возобновляя это здание, можно сохранить его и что, отвергая необходимую перестройку, они обрекают его рано или поздно к совершенному разрушению.
Убеждать первых было бы напрасным трудом. К счастью, с успехами просвещения число их не должно быть значительно. Вторые, если усмотрят гибельные следствия рабства, если убедятся в возможности прекратить его, неминуемо изменят прежние свои понятия и перейдут на сторону защитников освобождения крестьян.
Рассмотрим сначала вопрос о рабстве со стороны религиозной и нравственной, со стороны божеского и человеческого правосудия. Первое познаем мы из духа и правил христианской религии, второе должно необходимо согласоваться с ним.
Спрашиваю теперь защитников крепостного состояния, можно ли предполагать, чтобы учреждение, ставящее подобных нам людей на степень неодушевленной вещи, было в видах провидения, чтобы бог создавал одних людей служить всю жизнь свою средством к улучшению благосостоянии других, к удовлетворению их страстей, их чувственных наслаждений, их вещественных Удобств, их роскоши. Можно ли предполагать, чтобы провидение предназначило одни и те же создания свои идти в этой жизни такими разными, такими противоположными путями? Я понимаю различие в общественном положении людей и не только признаю это различие, но считаю его справедливым, необходимым. Оно существует и должно существовать в каждом обществе вследствие превосходства одних членов его перед другими по уму, образованию, государственным заслугам, вследствие большего трудолюбия, примерности, большей деятельности, большей способности пользоваться обстоятельствами и выгодами общественного быта. Если бы было иначе, не было бы ни соревнования, ни успехов, ни развития лучших принадлежностей человеческой природы, и общество перешло бы в дикое состояние, потеряло бы мало-помалу все признаки гражданственности. Но, понимая необходимость этого различия, полагая его даже в видах провидения, я вместе с тем не могу представить себе, чтобы у значительной части человеческого рода было отнято право и возможность жить для себя, пользоваться своими трудами, своими способностями к улучшению своего быта, чтобы эта часть была предназначена не иметь свободной воли, зависеть совершенно от произвола подобных себе, чтобы она переходила как вещь от одного лица к другому и безусловно покорялась всем прихотям их увлечений, их неблагоразумия, их страстей и их животной природы. И все это потому только, что одни родились дворянами, а другие крепостными. Не странно ли, не больно ли видеть, как умный, смышленый, понимающий дело крестьянин должен иногда выполнять безрассудное, противное его убеждению приказание глупого своего господина. И неужели все это согласуется с волей создателя!
Если разобрать теперь подробно все следствия крепостного состояния, все то, что может случиться и что действительно случалось от него в общественном быту, то нас невольно поразит вся беспросветность этого учреждения, весь вред, который оно наносит нравам, семейным отношениям и самым священным узам родства. Рассуждали ли когда-нибудь защитники рабства, что отец, мать, брат, сестра, даже муж могут быть крепостными людьми сына, брата, жены. А между тем это не только не противозаконно, не только не невозможно, но нередко даже случалось. Были примеры, что сын, отданный в рекруты, дослужился до офицерского чина и покупал имение, к которому принадлежали его родители и родственники. Что этот сын, основываясь на своем помещичьем праве, подвергал истязаниям своих родных. Были примеры, что помещик, женившись на крепостной девке, передавал ей имение и она делалась госпожою своего отца, своей матери. Были даже примеры, что помещица, вышедшая замуж за своего крепостного человека, будучи недовольна мужем, отдавала его в рекрутство. Конечно, во всех этих случаях, когда они доходили до сведения правительства, оно принимало сторону нравственности, сторону прав человечества, противо силы закона, но при этом оно должно было отступать от законности, должно было действовать произвольно и прибегать к косвенным мерам для предупреждения подобных случаев. Неужели все это можно согласовать с правилами христианской религий, с божеским и даже человеческим правосудием.
А если заглянуть в семейный быт, в частную жизнь многих помещиков, какую отвратительную, какую безобразную картину представляет крепостное состояние. Разврат, основанный на праве и обязанностях (droit de seigneur) *, подведенный под условия общежития и гостеприимства, наконец, вошедший в общий обычай деревенской жизни помещиков. Следствия этого разврата: растление нравов как самих господ, так и рабов их, кровосмешения, противонравственные отношения между родителями и незаконнорожденными детьми — неестественные связи между последними, власть и права помещиков над братьями своими по отцу или матери. Гаремы для жертв сластолюбия, незаконнорожденное потомство их, зачисленное в крепостное состояние, вошедшее в состав дворни, занимающее должности лакеев, кучеров, девок-любовниц, одним словом, такая безнравственная, отвратительная путаница, что нельзя об ней подумать без невольного ужаса и негодования**.
___
* Право господина (сеньора) (франц.).
** Помещу здесь кстати несколько примеров ужасной безнравственности, бесчеловечия помещиков в отношении своих крепостных, которых я сам был свидетелем в молодости моей, а в одном из них даже действующим лицом 2).
1) В двадцатых годах, взявши отпуск, я прожил почти всю зиму в Москве, где имел много родных. Будучи дружен с одной из моих двоюродных сестер, молодой женщиной, недавно вышедшей замуж, я очень часто посещал ее. Она жила с мужем в доме родной тетки — последней, чрезвычайно набожной и очень умной старушки, коротко знакомой с известной гр[афиней] А. А. Орл[овой]. Эта старушка, не знаю почему, полюбила меня. Раз как-то, приехавши к ним вечером и войдя без доклада в гостиную, я застал их всех около чайного стола. Посторонних никого не было, кроме двух очень молоденьких девушек, одетых в черное, монашеского покроя платье. Мне часто случалось встречать там и монахов, и монахинь, и всякого звания духовных особ, и потому я не обратил на них внимания. Меня удивила, однако же, чрезвычайная их молодость и смущение старушки при моем появлении. Девушки не замедлили выйти, тетка последовала за ними, и когда она ушла, то я спросил сестру, что значит это смущение и кто эти девушки. Сестра ответила, что ей нет времени объяснять всего, что, вероятно, старушка или сама сейчас возвратится, или позовет ее к себе, что в другой раз она мне все подробно расскажет, а теперь нужно мне уехать и не мешать им. Я послушался и отправился домой. На другой день утром получаю от сестры записочку с приглашением скорее приехать к ним. Она присовокупляла тут же, что старушке большая во мне надобность и что она уверена, что я не откажусь оказать ей услугу и сделать доброе дело. Натурально я сейчас поехал и вот что узнал от них. Обе эти девушки, сестры, были незаконнорожденные дочери богатого помещика Тамб [овской] губернии. Он им дал порядочное воспитание и держал их в совершенном уединении в своей деревне, где мать их, крепостная девка, занимала должность ключницы и где им обеим готовилась участь их матери. Сия последняя догадалась о намерении преступного отца и судя по тому, как он уже не раз поступал прежде, по естественной родительской любви решилась спасти эти две новые жертвы от угрожающей им гибели, сообщила им предстоящую будущность и нашла средства к их побегу. Убежав ночью из деревни, они отправились в ближайший женский монастырь, которого настоятельница была им несколько знакома, и просили ее защитить их. Добрая игуменья, опасаясь гнева богатого и сильного помещика, но желая вместе с тем спасти от гибели две юные, невинные жертвы, отослала их в Москву с письмом к гр[афине] Ор[ловой], которая была с ней в хороших отношениях. В этом письме она рассказала обстоятельно все дело и просила ее принять их под свое покровительство. Графиня охотно исполнила это — дала знать помещику, что девушки находятся у нее, и предложила ему 3 тыс. руб. асс. с тем, чтобы он дал им отпускные. А между тем, не желая делать огласки, просила тетку сестры моей принять их до окончания переговоров к себе в дом.
Помещик отвечал на письмо графини, что он удивляется участию, которое она принимает в его крепостных девках, бежавших от него и обокравших его на несколько тысяч рублей (о чем и подана уже им явка), что он не соглашается на ее предложение и вслед за этим ответом сам будет в Москву. Не желая лично вести с ним переговоры, графиня просила тетку моей сестры найти ей посредника, который бы вошел в сношения с помещиком, со дня на день ожидаемым. Старушка сочла меня способным для этого и почти со слезами упрашивала меня принять на себя этот труд. Я охотно согласился, мы поехали вместе с ней к графине и уговорились, как действовать. Вскоре приехал в Москву помещик. Я отправился к нему в гостиницу и повторил от имени графини ее предложение. Предполагая встретить грубого, закоснелого невежду, я очень удивился, найдя в нем образованного по тогдашнему времени человека, говорящего очень свободно по-французски, с светскими и даже аристократическими манерами (он был действительный статский советник). Выслушав меня, он пустился в рассуждения о том, как несправедливо, противозаконно, как неприлично даже такой высокой особе, как гр[афиня] Ор[лова], принимать сторону крепостных девок противу их господина, нарушать священные права собственности, одним словом, наговорил мне все то, что говорят обыкновенно люди, защищающие крепостное состояние как одно из коренных учреждений русского народа, и кончил тем, что никогда не согласится дать свободу двум негодницам, нарушившим свои обязанности и сделавшим преступление. Что хоть он поступает так вопреки своей выгоде, потому что они не стоят и десятой доли предлагаемой за них суммы, но что обязанность помещика и совесть не позволяют ему думать при этом случае о выгодах, а, напротив, велят употребить все усилия, чтобы показать пример справедливой строгости. Я слушал его с удивлением, он говорил так красноречиво, так убедительно даже, что если б мне неизвестны были достоверно все ужасные подробности этого дела, если б я заранее не был предупрежден против его лицемерия, то легко мог бы принять его за человека с твердыми убеждениями, совершенно невинного, который за правду готов всем жертвовать. Он, может быть, не думал, чтобы мы всё знали об нем, не думал, чтобы гр [афиня] Ор [лова] захотела приступить к решительным мерам. Но я, имея от нее предварительное разрешение, как поступить в случае его несогласия, очень спокойно отвечал ему: «Мне очень жаль, что вы отвергаете предложение графини. Принявши его, все кончилось бы тихо и миролюбиво. Теперь же вы заставляете ее прибегнуть к такому средству убеждения, которое может иметь неприятные для вас последствия. Ей всё известно, решительно всё,— повторил я, стараясь придать этому слову большое значение,—и я от имени ее предуведомляю вас, что она решилась передать этих девиц под покровительство императрицы, объяснив ей подробно их положение и ожидающую их будущность». Надобно было видеть, в какое смущение привели его слова мои. Он стал ходить по комнате, минут с пять молчал, наконец, обращаясь ко мне, сказал: «Попросите графиню подождать дня два, три, я буду у нее и привезу мой ответ». На этом мы расстались. В ту же минуту я отправился к графине и сообщил ей весь наш разговор. Она решилась ждать его ответа. На третий день он явился, привезя с собой две отпускные, и не взял денег. Посещение его продолжалось несколько минут. Меня при этом не было. Он сказал, отдавая ей бумаги, что желает сделать ей угодное, дает свободу девушкам без всякого вознаграждения. Она довольно сухо и с достоинством поблагодарила его. Обе девицы после этого вступили, кажется, в монастырь.
2) В уезде, где находилось наше имение, жил очень богатый помещик, человек немолодой по наружности, довольно образованный, очень гостеприимный и нельзя сказать, чтобы злой. Мне известны были даже некоторые случаи его благотворительности и желания оказать услугу ближнему. По знакомству с ним отца моего, мне случалось бывать у него, и я был невольным свидетелем его отвратительного поведения с крепостными. В деревне, где он жил, построено было несколько отдельных домиков (гаремов, как он называл), куда приводились из всех его деревень молодые крестьянские девки 15 и 16 лет. Он их держал у себя по году и по два и потом отсылал обратно к родителям с позволением выходить замуж. Ни одна девка не отдавалась в замужество без того, чтобы не побывать у него, как выражался он, на смотру. За исключением этого гадкого обычая, или, лучше сказать, порока, он мог бы называться порядочным человеком и не был лишним ни в каком образованном обществе. Что делало из него такое чудовище, как не крепостное состояние?
Я бы мог набрать много подобных примеров, мог бы представить множество самых безнравственных обычаев деревенской жизни наших помещиков и помещиц, которые все проистекают из одного источника — рабства. Но, не желая останавливаться на таком грязном предмете, полагаю, что и рассказанного мною достаточно, чтобы оправдать мои суждения. Справедливым считаю сделать здесь оговорку. Я рассказываю то, что делалось 30 лет тому назад. Находясь все это время в Сибири, я сужу о теперешнем времени только по слухам, которые, впрочем, заставляют меня думать, что хотя кое-что и изменилось к лучшему в нравах и обычаях помещиков, но главные недостатки нравственности и образования, происходящие от существования рабства, остались в них те же самые.
Даже если вникнуть в самый быт помещичьих крестьян, в их отношения с помещиками, если рассмотреть, как управляется большая часть последних первыми, как они обращаются с ними и на какое бедственное, исполненное всех лишений существование они обречены. Конечно, найдутся и такие помещики, у которых крестьяне, по сравнению с прочими, благоденствуют, но число их не должно быть значительно, потому что для этого требуется много условий. Кроме доброго сердца, образования, благого намерения надобно знание, уменье и даже самоотвержение, надобно, чтобы сам господин входил во все подробности управления, чтобы он отказывался нередко от настоящих собственных выгод для улучшения быта своих крестьян и для будущей своей пользы. Как часто бывает, что самый благонамеренный и добрый помещик, не желая или не умея заниматься хозяйством, передает управление именьем наемщику, который, думая только о своих выгодах, обращается с бедными крестьянами с вопиющею несправедливостью и доводит, наконец, не только их, но и самое имение до совершенного разорения.
Как ни старалось правительство в этом отношении оградить крестьян и их вещественный быт от произвола помещиков, но меры и узаконения его редко достигали цели. Так, например, торг рекрутскими квитанциями, подававший повод к страшным жестокостям, к самым безнравственным поступкам помещиков *, хотя был несколь-
___
* Продажа крепостных людей в рекруты за чужие души в то время, когда я был еще в России, не могла не возбуждать негодования всякого порядочного человека. Некоторые из спекулянтов-помещиков покупали имение, выбирали из него всех годных в рекруты людей и отправляли их скованными в губернский город, где, поместив в каком-нибудь сарае, как животных, водили ежедневно по нескольку человек в рекрутское присутствие. За тех, которые оказывались годными и поступали в солдаты, они получали квитанции, которые потом продавали государственным крестьянам и мещанам, состоявшим на очереди к предстоявшему набору. Таким образом они выручали иногда более, чем стоило все имение. Старики же, негодные, а также земли и все деревенские угодья оставались у них в барышах. Я знал даже несколько помещиков, которые таким образом нажили себе большое состояние. Можно представить себе положение бедных крестьян в таких имениях. Некоторые из самых этих бесчеловечных помещиков не могли оставаться свидетелями ужасных и вопиющих сцен, происходивших в это время в их деревнях. Они уезжали и предоставляли исполнение своих спекуляций приказчикам или поверенным своим.
ко затруднен многими узаконениями, видимо, направленными к уничтожению этой постыдной торговли, но корыстолюбие находило всегда возможность, не нарушая законности, сдавать в рекруты крепостных людей в зачет за чужие души. Так, например, желая остановить продажу крестьян на своз без земли и тем уничтожить торговлю людьми, как вещью, оно постановило правилом, чтобы крепостные души не иначе продавались, как с землей 3), но это узаконение не принесло никакой пользы, потому что помещик мог очень легко, согласуясь с законом, уклониться от его Цели, мог продавать своих крестьян с небольшими участками земли, который по вывозке купленных душ передавался ему обратно покупщиком. Так, наконец, с намерением улучшить быт помещичьих крестьян и ввести некоторую справедливость в распределение их труда оно назначило, сколько дней в неделю крестьянин должен работать на господина и сколько на себя, но и это узаконение не достигло цели 4). Помещик, как распорядитель, брал на свою долю лучшие, ведреные, нужные дни для работы, а ненастные, праздники оставлял крестьянам. Многие из помещиков находили даже излишним прибегать и к этой уловке, а просто не исполняли узаконения.
Кто мог изобличить их в том, кто мог препятствовать им? Не крепостные же их люди, совершенно от них зависящие и которых они имели право наказывать и ссылать в Сибирь без всякого суда и следствия 5). Редко, очень редко случалось и то уже в то время, когда жестокость и бесчеловечие помещика переходило всякую границу, что правительство вступалось за крестьян, устраняло бесчеловечного господина от управления и отдавало его имение в опеку 6). Стало быть, все эти меры правительства к улучшению крепостного состояния оказывались недействительными, и оно продолжало существовать в том же отвратительном виде. Одни только успехи образованности, смягчив, улучшив нравы дворянского сословия, просветив разум многих из них, принесли очевидную в этом отношении пользу.
В отношении успехов вещественного благосостояния, как-то: улучшение земледелия, скотоводства, лесоводства, домашнего хозяйства, сельских промыслов, одним словом, всей сельской экономии — этой значительной отрасли народного богатства, крепостное состояние имело самое вредное влияние. На удобрение земель, на сохранение лесов, на улучшение земледелия не обращается почти никакого внимания. Помещик старается только извлекать из своего поместья сколько можно более дохода, не думая о будущем и не заботясь о том, в каком положении он его оставляет после себя. Управляющий имеет в виду удовлетворять требования своих помещиков и набивает собственные карманы и потому в несколько лет доводит имение до совершенного разорения. Крестьяне, со своей стороны, не видя никакой для себя пользы от усиленного труда, от улучшения хлебопашества, от дельных соображений по хозяйству, не имея, так сказать, будущности, делают все кое-как, без всякого старания сделать хорошо, без желания улучшения. Необходимые для поместьев леса, вместо того, чтобы составлять неистощимый капитал, ежегодно приносящий известный доход, продаются на срубку. Полученные деньги издерживаются на удовлетворение роскоши и других прихотей. Имения теряют ценность и в таком виде поступают в Опекунский совет, не доставляя даже столько дохода, чтобы уплачивать проценты. Одним словом, крепостное состояние есть одна из главных причин, почему помещичьи имения, за исключением немногих богатых владельцев, находятся почти все в залоге и беспрестанно продаются с аукционного торга по несостоятельности помещиков. Нет того номера «Ведомостей», в котором бы не объявлялось о продаже 10, 20 и 30 имений.
Самое даже невежество владельцев в хозяйственной экономии, в земледелии, в сельской промышленности происходит часто от крепостного состояния. Имея в своем распоряжении готовые руки, не платя за труд, редкий из них понимает, что этот труд стоит денег, а иногда и дороже их, что чем более издерживается труда на какой-либо предмет, тем дороже этот предмет обходится. Не платя ничего за работу, они не находят надобности сберегать труд, не находят надобности ни в машинах, ни в усовершенствованных орудиях земледелия, ни в улучшениях хозяйственной экономии. Ответ—так делали наши деды, так и нам должно делать — всегда готов у них, когда речь зайдет о каких-либо хозяйственных усовершенствованиях *.
Можно бы много сказать еще о вредном влиянии рабства на все отрасли народного благосостояния, на промышленность, торговлю, на внутреннее благоустройство государства, на все общественные, частные и семейные отношения, одним словом, на все элементы цивилизации. Можно бы наполнить целые тома рассказами о вредных последствиях, которые оно имело на жизнь народную, на дела государственные и на события политические в России, но это бы значило составить историю крепостного состояния**, для которой у меня недостает и материалов, и дарования. Ограничиваясь сказанным мною, я имею единственной целью обратить на этот вопрос внимание тех, кому не случалось думать о нем, предоставляя им самим с помощью своих собственных наблюдений и воспоминаний беспристрастно обсудить его и добросовестно произнести приговор свой. Остаюсь совершенно уверен, что во всяком благомыслящем, рассудительном человеке я приобрету нового последователя моего воззрения, верного и постоянного союзника против крепостного состояния.
___
* Разумеется, что я говорю здесь не о всех вообще помещиках. Некоторые из них, и особенно в настоящее время, деятельно следят за успехами просвещения в хозяйственном отношении и стараются вводить в свое сельское хозяйство все то, что служит к его усовершенствованию. Из таких помещиков мало найдется противников уничтожения крепостного состояния.
** Такая история была бы весьма любопытна и поучительна.
