Место ссылки: от декабристов до Льва Гумилёва
Сибирь и Северный Казахстан во времена царского самодержавия были местом ссылки, начало которой положили едва ли не первыми высланные на российскую окраину угличане по делу убийства царевича Дмитрия. Затем по поводу всякого недовольства и волнения высылали туда сотни и тысячи лиц. При царе Михаиле в Сибирь пошли сторонники двух его претендентов, оспаривающих у него московский престол. Многие сотни сторонников Степана Разина нашли здесь место, а в 60-х годах XVII столетия там очутились тысячи украинских казаков и поселян, недовольных присоединением Украины к России.
В это же время приблизительно начинается уголовная ссылка, когда указом 1658 года по-велено было смертную казнь для воров и разбойников заменить ссылкой в Сибирь. Но вначале она была незначительной, между тем как сотнями и тысячами протекали в Сибирь всякого рода непокорные: стрельцы, раскольники, запорожцы, шведские военнопленные и польские конфедераты. В 1848 году высшие власти сибирской тюремной администрации велели наблюдать, какое влияние приковывание на стенную цепь в сажень длиною «будет иметь на умственное и физическое состояние заключенных».
И сибирские начальники скромно и обстоятельно ответили: «Не имея движения, у них на лице сделалась бледность; по временам чувствуют во внутренностях одув и давление, а потом колотье…».
Еще в 60-х годах XIX века сажали в Сибири людей: мужчин и женщин на пять и даже на десять лет на цепь. «В Якутском остроге, — пишет в своей книге „Ссылка и каторга в Сибири“ историк В.Серошевский, приводя указанные выше факты, — мне показывали в 1880 году вбитую в стену скобу и кусок такой цепи, прекрасно еще сохранившейся. Во время моей ссылки в Сибирь там жили еще люди клейменные, с рваными ноздрями, а ручные и ножные оковы, тачки, плети и розги существуют и до нас, несмотря на закон 2 июня 1903 года»…
Далее Серошевский указывает на положительные результаты политической ссылки на развитие Сибири. Стрельцы и староверы укрепили и поставили на широкую ногу слабое еще в то время земледелие, устроили местное самоуправление, поляки в XVII и XVIII столетиях, по свидетельству Палласа, ввели усовершенствованные земледельческие орудия и прочно поставили хлебопашество по Лене и Енисею, где в нем еще в то время сомневались. Декабристы широко способствовали просвещению, разбудив у сибиряков интерес к науке и искусствам. Поляки, ссыльные XIX столетия, принесли в Сибирь начало многих ремесел и рукоделий, основывали заводы, строили дороги, распространили и прочно поставили возделку и потребление огородных овощей, завели пчеловодство; широко способствовали распространению грамотности как учителя; смягчили многие обычаи; дали начало сибирской живописи и музыке, обучивши им многих сибиряков… Наконец, политические ссыльные разнесли широко по Сибири демократические идеи, результаты которых, несомненно, со временем сказались на жизни общества.
…В 1900 г. отменяется административная ссылка и заменяется общей (зато вскоре вновь начинает быстро возрастать политическая ссылка): при Плеве число ссыльных достигает 35000 человек, включая крестьян, сосланных за аграрные беспорядки.
Газеты и журналы в конце 1907 года определяли круглым счетом число политических заключенных в тюрьмах империи в 100 тысяч и такое же число сосланных. «Они есть по нескольку десятков в самых глухих сибирских деревушках», — свидетельствовал В. Серошевский. Петропавловск был одним из тех городов, где отбывали ссылку декабристы, участники польских восстаний, разного рода революционеры. А в советское время — инакомыслящие или же просто огульно обвиненные в годы сталинских репрессий.
В начале XIX века в новом остроге, выстроенном в 1820 году, в крепости св. Петра, размещалось до 100 крепостных арестантов, колодников, используемых на особенно тяжелых трудовых операциях. К крепостным работам правительство часто приговаривало участников политических выступлений против царизма.
В «арестантской казарме» Петропавловской крепости содержались деятели первого этапа освободительного движения в России, свидетельствует краевед М. Бенюх. В его архиве, находящемся на хранении в облгосархиве, содержатся довольно подробные сведения о декабристах и польских ссыльных, отбывающих наказание в Петропавловске. Познакомим с ними читателей.
Первым из декабристов, сосланных в крепость св. Петра, прибыл бывший подпоручик Измайловского полка Михаил Демьянович Лаппа. Ему предстояло служить рядовым в Петровском гарнизонном батальоне до тех пор, пока царь не разрешит выйти в отставку.
«Отправленный в специальном экипаже из Петербурга в сопровождении жандармов, он через 3 недели, минуя Звериноголовскую, Пресновскую, Становую крепости, 21 августа 1826 г. увидел место своего изгнания, — рассказывается в одном из очерков. — Быстро промчались экипажи через задыхающийся от пыли город, мимо Покровской церкви в Подгорье. Усталые лошади еле осилили подъем в гору, шагом протащились мимо вала форштадтского ретраншемента к воротам крепости. Фельдъегерь предъявил караульному подорожную, и коляска покатила в укрепление к комендантскому дому. Пропустив впереди себя привезенного, жандарм представил его коменданту. Вызванный унтер-офицер отвел рядового Лаппу в казарму».
О жизни Лаппы в солдатской казарме практически ничего неизвестно. Но несомненно, что он возбудил интерес у сослуживцев, особенно у «семеновцев». По указу царя от 2 августа 1826 года Лаппа переводился на Кавказ, куда был отправлен под конвоем жандармов в том же году (29 декабря).
11 февраля 1827 года по этапу приведен на службу рядовым батальона бывший поручик Черниговского полка Виктор Осипович Сизиневский. Он не был членом тайного общества. В восстании полка активного участия не принимал. Когда черниговцы совершили движение к Мотовиловке, поручик покинул восставших и добровольно явился к корпусному начальству, раскаявшись в своих действиях. Однако эти обстоятельства не смягчили его участь. Если Лаппа еще мог рассчитывать на какую-то милость, то Сизиневский был лишен этого: по решению царя он исключался из дворянского состояния, следовательно, лишался и сословных привилегий, что намного ухудшало условия солдатской службы. Бывшего поручика обязали жить в казарме, где был постоянно спертый воздух, и питаться на общей кухне.
Сизиневский, как полагает краевед М. Бенюх, сторонился сослуживцев, чтобы не быть ответственным в распространении «крамольных мыслей среди низших чинов». Опальный офицер, ссылаясь на положительную аттестацию своего начальства, неоднократно ходатайствовал о своем переводе на Кавказ, где надеялся отличиться в происходивших там военных действиях. Только через девять лет царь согласился удовлетворить его просьбу.
Петропавловская крепость стала местом заключения на три года члена «Общества военных друзей» Людвига Вронского. Хотя у правительства не было прямых улик, что оно ставило революционные цели, но показания об участии Вронского в создании тайных организаций в Белостоке и Свислоче, связях его с командиром батальона Игельстромом, отказавшимся присягать Николаю I, стали достаточным основанием для репрессирования. Царь распорядился членов общества отправить на каторжные работы. Из Тобольска Вронского с товарищами отправили по «канату» вместе с уголовными преступниками в Омск. Месяц он томился в каземате Омской крепости, откуда 14 августа 1827 года его отправили с партией уголовников в крепость св. Петра.
Вместе с другими «крепостными арестантами» Вронского поместили в «арестантскую-казарму» форштадта, одноэтажную, покрытую листовым железом на два ската, обнесенную с трех сторон высоким бревенчатым палисадом, в котором находились прочные ворота с многочисленными засовами. Острог был рассчитан на содержание 64 человек.
Закованный в кандалы, одетый в арестантскую одежду с «бубновыми тузами» на спине и груди, с наполовину бритой головой, выполняя часто бессмысленную работу, получая отвратительную пищу, Вронский пробыл среди «людей отчаянных» (так он писал в одном из своих писем родным) многие дни. Только по настойчивому ходатайству влиятельных родственников ему был сокращен срок пребывания в остроге. Но вместо поселения в Сибири его определили рядовым в Сибирский линейный батальон № 2, штаб которого располагался в Пресновской крепости, где Вронский прослужил 25 лет — до самой смерти. Ему было отказано в возвращении на родину.
Только одному из сосланных в Петропавловск декабристов, как считает М.И. Бенюх, «улыбнулась судьба» — бывшему прапорщику гвардейского генерального штаба Степану Михайловичу Палицыну. После 28-месячного заключения в Петропавловской крепости Петербурга его перевели тем же чином в Петропавловский гарнизонный батальон, куда его привезли жандармы 4 мая 1828 года. «Явившись по команде», он принял должность офицера в 3-й роте.
Высокообразованный, любознательный и общительный человек, он вызывал сочувствие местного общества и был, пожалуй, единственным из «североказахстанских» декабристов, который имел деятельную переписку с родными и знакомыми. Свои корреспонденции Палицын посылал, несмотря на запрет, и помимо местной почты, чтобы избежать цензуру. Одно из таких бесцензурных писем попало в руки полиции и стало одной из причин перевода прапорщика в Семипалатинскую крепость 18 апреля 1829 г.
В Сибирском линейном батальоне № 3 (так в 1829 г. назывался Петровский батальон) отбывал наказание (8 марта — 3 декабря 1839 года) бывший лейтенант 2 флотского экипажа декабрист Николай Чижов.
Сейчас уже достоверно установлено, что именно после его сообщения о восстании Московского полка Михаил Бестужев вывел на Сенатскую площадь гвардейский экипаж. И это о нем написал Николай I коменданту Петропавловской крепости: «Присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту». На вопрос членов «высочайше учрежденного тайного комитета»: «Что побудило вас вступить в тайное общество?» декабрист дал достойный ответ: «Вступил я с единственной целью: во благо моих соотечественников, именем сего священного чувства и был я в оное приглашен».
Прежде чем отнесенный к государственным преступникам и лишенный чинов и дворянского звания Чижов был отправлен на место своего поселения в суровую Якутию в Олекминск, ему пришлось перенести унизительную процедуру гражданской казни вместе с другими морскими офицерами. Государственные преступники были выведены с баркасов на палубу флагманского корабля «Князь Владимир» и поставлены в середине построенного каре. После прочтения приговора над ними были переломлены заранее подпиленные сабли, сорваны эполеты и вместе со снятыми мундирами выброшены за борт. Затем «казненных» доставили в Петропавловскую крепость в Петербурге.
Проведя шесть лет в Олекминске, Чижов написал стихи, публикация которых вызвала сильное беспокойство властей. Несмотря на это, декабрист, ссылаясь на слабое здоровье, просит перевести его в другое место. Об облегчении участи его просят и мать, и дядя — профессор Петербургского университета Д.С. Чижов. Наконец после целого ряда этих настойчивых просьб опального вольнодумца сначала доставляют в Александровский винокуренный завод Иркутской губернии, а затем шеф жандармов России Бенкендорф дает указание генерал-губернатору Восточной Сибири: «Снисходя к просьбе матери государственного преступника Чижова, находящегося на поселении… определить его в рядовые в один из сибирских линейных батальонов». Так он попадает в Тобольск, где знакомится и дружит с автором известной сказки «Конек-Горбунок» Петром Ершовым.
После посещения Тобольска цесаревичем Александром последовало повеление Николая I, принявшего во внимание особое ходатайство своего наследника и хорошие отзывы благоволившего к Чижову командира Сибирского корпуса князя Горчакова об усердии опального декабриста к службе, произвести его в унтер-офицеры. А весной 1839 года Чижова переводят в крепость святого Петра, где ему предоставилась возможность отличиться усердием и храбростью в одном из походов. Произведенный за храбрость в прапорщики и назначенный помощником начальника продотряда при штабе Сибирского корпуса в Омск, он в 1843 году после настойчивых просьб был уволен с дозволением жить в имении своей матери в Чернском уезде Тульской губернии.
А вот другой «милостыней», которую протянул причастному к «происшествию 14 декабря» в день коронации Александр II даруя дозволение «жить, где пожелает, в пределах империи, не исключая столицы», Чижову воспользоваться не пришлось, ибо за восемь лет до «всемилостивейшего повеленья» его уже не было в живых.
О том, как приходилось декабристам, хуже или лучше, чем на других окраинах империи, куда царь забросил, как он сам выразился, «своих друзей от четырнадцатого», красноречиво свидетельствует донесение петропавловского городничего о материальном положении декабриста Ивана Высоцкого (вместе с Людвигом Вронским входившего в «Общество военных друзей» и более 15 лет прослужившего в Петропавловском гарнизоне). «Высоцкий действительно не имеет никаких средств к содержанию, — говорится в нем, — и по этой действительной причине, имея жену и малолетнего сына, отправил их в город Екатеринбург — к ее родителю — инженеру-подполковнику Карпову, находящемуся там на службе. На содержание же Высоцкого по соображению моему… достаточно выдавать из казны ежемесячно на наем квартиры 1 руб. 50 коп. И на содержание его 15 копеек серебром в сутки». Остается добавить только, что декабрист Высоцкий остаток своей жизни провел в глубокой нищете и был похоронен в Петропавловске. Место захоронения установить не удалось.
Трудно в одном-двух документах поведать о судьбе ссыльных, которые самим фактом своего пребывания словно донесли до самых окраин империи эхо Сенатской площади. И каждый не найденный еще факт о жизни кого-либо из них представляет несомненный интерес для историков и краеведов. И как же не вспомнить слова писателя Владимира Чивилихина о том, что они интересны для нас все до одного, со всеми их слабостями, заблуждениями и непохожестью друг на друга.
В Петропавловском округе в 1830-е годы было много ссыльных вообще — только в 1834 г. под надзором полиции находился 351 человек, поселенный в городе и волостях округа. Преимущественно это были поляки — участники восстаний (1830—1831 гг.) в Польше. Часть повстанцев царь приказал отдать в солдаты, и они служили в линейных батальонах.
Правительство очень беспокоилось о том, что ссыльные будут общаться с участниками декабристских движений (в Петропавловске, например, в это время служили солдатами И. Высоцкий, В. Сизиневский), искать между собою связей для общих действий против правительства. За ними был усилен надзор, тщательно контролировалась довольно обширная личная переписка.
Местным властям удалось (1833 г.) нащупать нити большого заговора польских «мятежников», будто бы поставивших целью «оторвать Сибирь от России». Вряд ли сосланные этого желали, но следователи явно решили обвинить их в тягчайшем государственном преступлении. В Омске и других местах начались аресты поляков и общавшихся с ними русских и татар. В тюрьмы было заключено до 1000 человек. Я.К. Духин утверждает, что нити заговора тянулись в Петропавловск. Стремясь предупредить сообщников или опасаясь задержания, из Омска в первый день ареста заговорщиков на почтовых лошадях выехал под видом доктора Сибирского войска Шокальский, один из руководителей заговора. Он ехал в сопровождении своего соотечественника «фельдшера» Зубчевского и русского «лакея» Мелодина, которые также были причастны к предполагавшемуся восстанию. Сменяя на почтовых станциях лошадей (в Петропавловске они помещались с 1821 года в Подгорье близ менового двора), они благополучно добрались до станции Пресновской. Случилось, что здесь «беглецы» были узнаны, арестованы и под сильным конвоем возвращены в Омск, где в то время следствие было в полном разгаре.
Среди арестованных военных был, как утверждает Я.К. Духин, Ф. Ордынский, друг и единомышленник (по тайному обществу) Л. Вронского и Высоцкого. Наводя страх и ужас (в заговоре заподозрили даже управляющего Омской областью полковника Маркевича), следствие продолжалось более трех лет. 7 марта 1837 года в Омске состоялась экзекуция обвиненных в подготовке восстания. Первым сквозь строй прогнали Шокальского. К наказанию шпицрутенами был приговорен и Ф.Ордынский. Четырех солдат из поляков, служивших в Пресновской крепости, сослали на каторжные работы в Усть-Каменогорск.
Передовая часть петропавловцев, надо полагать, сочувствовала делу заговорщиков. «Не подлежит сомнению, — доносил (1837 г.) царю генерал-губернатор Западной Сибири Горчаков, — что служащие здесь поляки не могут отличаться преданностью своей к правительству и что случаи буйства и явного неповиновения между нижними чинами слишком нередки».
В конце 1867 года в Петропавловске под бессрочным надзором полиции находилось свыше 40 ссыльных поляков, осужденных за восстание 1863 г. Они поступили в течение 1866 года. Большая часть сосланных в Петропавловск принадлежала к дворянам, из крестьян было всего 6 человек. «Польские мятежники» были, главным образом, лица свыше 20-летнего возраста, имевшие семьи. Около половины выдворенных повстанцев приговаривались «за участие в мятеже», «за долговременное нахождение в бандах», «отправление в мятежную шайку оружия» и т. п. Остальные ссыльные обвинялись «за политическое преступление», «за намерение принять участие в мятеже», «за ношение повстанческого костюма», «за политические сношения» и другое. Созданным правительством полевым судам было предоставлено исключительное право «вырвать» из общества не только захваченных с оружием в руках, но и потенциальных противников великодержавной политики царизма.
Ивану Шиманскому, жителю Подольской губ., исполнилось (1866 г.) только 19 лет, когда он «за политическое преступление» был выслан в Петропавловск. В «польском мятеже» принял участие 48-летний Дмитрий Макарский, «из временно-обязанных крестьян». Коллежский асессор Казимир Маевский ссылался за «подание медицинского пособия польским мятежникам» — за то, что он свято выполнял высокий долг врача. «Осип Николаевич Поль, 40 лет. Из дворян Волынской губ., Житомирского уезда, — говорилось в статейном списке, — за изъявление на письма к брату своему, а в ответах пред следственною комиссиею готовности своей содействовать бывшему польскому мятежу, по конфирмации командующего войсками Киевского военного округа, лишен всех особенных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и сослан на житье в Сибирь… Причислен в г. Петропавловск. Семейство — жена его Александра, дети: Теофилия 5 лет и Задоил 4 лет — следуют при нем. Жена должна подлежать полицейскому надзору». Невозможно перечислить скорбный список патриотов, проведших часть своей нелегкой жизни в Петропавловске.
Не подлежит сомнению, что эти польские ссыльные, как и декабристы, оказали положительное влияние на развитие города и его округи. Не случайно военный губернатор Акмолинской области (открыта с 1 января 1869 г.) просил генерал-губернатора Западной Сибири «признать возможным находящихся ныне в Петропавловске ссыльных поляков распределить по другим городам Тобольской губернии… чтобы сосланные поляки не могли вредно действовать на умы легковерных киргизов, постоянно приезжающих в город, и через них распространять в степи различные истолкования, противные действиям правительства, в особенности теперь, когда вводится новое положение».
В советское время Петропавловск также был местом ссылки. В 30-50-х годах, в годы сталинских репрессий, когда выискивались враги народа, шпионы, вредители, подозреваемых судили по 58-й статье так называемые «тройки», через петропавловский этапный концентрационный лагерь, свидетельствует старейший краевед области, заслуженный работник культуры республики Константин Ушков, прошли десятки тысяч заключенных. Среди них — выдающиеся ученые, писатели, известные всему миру автор знаменитого «Архипелага ГУЛАГ» Александр Солженицын, биолог Николай Тимофеевич Ресовский, историк и географ Лев Гумилев, литовский ученый Анатолий Пошка, историк Александр Семенов и др. Из Петропавловска осужденных вывозили в «телячьих» вагонах до окончательного места назначения. Нередко их везли за город, в Пятый Лог или на Вороний остров, ставшие местами массовых расстрелов политзаключенных. Историки полагают, что в Петропавловске было расстреляно более трех тысяч осужденных. Но цифра эта пока предположительная.
После начала второй мировой войны (1 сентября 1939 года) в Петропавловске появилось еще одно поколение полесских переселенцев. Кроме них, здесь появились также депортированные немцы, чеченцы, ингуши. В число жертв политических репрессий попало немало руководителей города и области, среди которых первые секретари обкома партии Николай Кузнецов, Султан Сегизбаев, председатель облисполкома Федот Целых, секретарь Петропавловского горкома Компартии Абушахман Жамбулатов и другие.
Сегодня любопытно будет прочесть отрывок из книги Эдды Тененбаум «По тюрьмам из Лодзи в Нарымский край» с предисловием Феликса Кона, вышедшей в 1928 году в издательстве «Московский рабочий», другие очерки и документальные рассказы, дающие представление о жизни ссыльных в Петропавловске.
По материалам книги «Петропавловск. Время. События. Люди.» — Петропавловск: Северный Казахстан, 2004.
