Художники-декабристы в Забайкалье

Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, –
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
  К.Ф. Рылеев

14 декабря 1825 года, после подавления восстания, декабристы начали свой тяжкий тридцатилетний путь от Сенатской площади в Петербурге на каторгу и ссылку. Более 3000 человек – 500 офицеров и 2500 солдат были привлечены к следствию о тайных обществах, восстании на Сенатской площади и мятежу Черниговского полка. Невозможно назвать ни одного значительного знатного дворянского семейства, которое не было бы представлено в движении декабристов.
13 июля 1826 года были казнены К.Ф. Рылеев, П.И. Пестель, С.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и П.Г. Каховский, и уже в конце июля началась отправка декабристов из Петропавловской крепости. Осужденных отправляли по ночам, маленькими (по четыре человека в каждой) партиями. Многие из них думали, что везут не в Сибирь, а в тюремные крепости. Потом, когда тройка вылетала в заволжский простор, отлегало от сердца – глуха Сибирь и страшна, но все же не страшнее каменных казематов Петропавловки или Шлиссельбурга.
Их было сто двадцать человек. И все они были очень молоды. «Мы не чувствовали ни холода, ни тряски ужасной повозки, – писал позже А.М. Муравьев. – Я был молод, счастлив разделить участь моего брата. Что-то поэтическое было в моем положении. Я смог это понять…».
В октябре 1826 года первую группу декабристов из восьми человек отправили в Нерчинские рудники. Вскоре на рудник Благодатский приехали жены декабристов – Екатерина Ивановна Трубецкая и Мария Николаевна Волконская. «Прибытие этих двух женщин, русских по сердцу, высоких по характеру, благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составилась семья», – писал декабрист Е.П. Оболенский.
Сначала декабристов хотели разбросать по всей Сибири. Но местное начальство было обеспокоено тем, что расселенные по каторжным заводам «государственные преступники» окажут на рабочих этих заводов, на рабочих этих заводов. На ссыльнопоселенцев революционное влияние. Тогда решили объединить декабристов в маленькой, в двадцать дворов, деревушке Чите. Через год перевели туда и Нерчинских узников. Комендантом Читинского острога был назначен Станислав Романович Лепарский, старый генерал, человек добросовестный и честный. «Этому обстоятельству, – писал М.А. Бестужев, – мы обязаны, что остались живы».
В Чите жили жены восьми декабристов: Волконская, Трубецкая, Муравьева, Нарышкина, Ентальцева, Фонвизина, Давыдова, Анненкова. Жены декабристов стали главным связующим звеном со всем миром. Число декабристов, находившихся в Читинском остроге, составляло 82 человека. Поэтому каждая из женщин писала в день по нескольку писем, передавая все, что хотел сообщить о себе тот или иной узник.
Быт узников Читы постепенно приобретал некоторую стабильность: декабристы, люди образованные и незаурядные, стали делиться знаниями, занялись изучением языков, создавались группы музыкантов и свой маленький инструментальный ансамбль, кое-кто занялся огородничеством, что весьма разнообразило скудный стол.
Среди декабристов были не только музыканты и литераторы, но и талантливые художники. Естественно, они занялись своим любимым делом – рисованием, хотя по началу им пришлось столкнуться с большими трудностями. Главной из них была необходимость раздобыть каким-то образом акварельные краски и кисти. Николай Бестужев, уходя из дома ночью после восстания, хотел взять с собой ящик с красками, но ему не удалось это сделать. Зато братьям Петру Ивановичу и Андрею Ивановичу Борисовым удалось не только привезти с собой два ящика с красками, но и сохранить их в страшных условиях Благодатского рудника. Петр Иванович был любителем-натуралистом, хорошо владел акварелью. Еще в молодые годы, изучая фауну и флору, он любил рисовать птиц, бабочек, цветы, а в Сибири заполнял акварелями, великолепно выполненными, целые альбомы. Некоторые из его рисунков дошли до наших дней.
Когда братья Борисовы были доставлены в Благодатский рудник, ящик с красками, в числе многих других привезенных с собою декабристами вещей. Отобрал на хранение «главноуправляющий всеми рудниками» Нерчинской конторы, «маркшейдер и кавалер» Черниговцев. Но начальник заводов Бурнашов, после многократных просьб Борисова, через два месяца разрешил возвратить ему ящики с красками и кистями. Об этом свидетельствует следующее секретное отношение, которое 23 декабря 1826 года Черниговцев направил одному из чинов окружной горной администрации Котлевскому: «По просьбе государственных преступников, находящихся при Благодатском руднике, о выдаче им красок, кистей и бумаги для занятия в свободное время рисованием я сделал доклад г. начальнику заводов и кавалеру, на что получил и приказание; а потому, препровождая при сем два ящика красок с кистями, предписываю Вашему благородию отдать оные тем преступникам, наблюдая в употреблении их все меры предосторожности».
Через восемь с половиной месяцев Борисов вместе с товарищами был отправлен в Читинский острог, куда прибыл 25 сентября 1827 года. С этого момента художники Читинского острога получили возможность пользоваться «водяными красками».
После приезда в Читу Александры Григорьевны Муравьевой проблема с красками полностью отпала. На протяжении многих лет художники-декабристы систематически получали из Петербурга все необходимые художникам принадлежности. Мать декабристов Никиты и Александра Муравьевых не один раз в год отправляла в Сибирь целые обозы со всем необходимым, выполняя каждую просьбу Александры Григорьевны. Помогал и ее отец, граф Г.И. Чернышев, владелец миллионного состояния. Благодаря им декабристы-художники могли заниматься своим любимым делом.
Виды Читы, затем Петровского завода, интерьеры камер, портреты декабристов, их жен и детей – все это старались запечатлеть и сохранить для потомков декабристы. К сожалению, очень многие из рисунков были утеряны. Некоторые рисунки до сих пор остались безымянными и хранятся в музеях и архивах с подписью «Неизвестный художник-декабрист».
Замечательные акварели были созданы рукой Николая Петровича Репина (1796 – 1831), члена Южного и Северного обществ с 1825 года. Он воспитывался в пансионе Жакино, затем служил в 8-й артиллерийской бригаде. С 1818 года Репин – штабс-капитан лейб-гвардии Финляндского полка в 1813 – 1814 годах Репин принимал участие в заграничных походах. После восстания 14 декабря был осужден по V разряду. Каторгу отбывал в Чите и Петровском заводе. С июля 1831 года находился на поселении в с. Верхоленском Иркутской области. В сентябре 1831 года Николай Петрович сгорел вместе с остановившимся у него проездом декабристом А.Н. Андреевым при случившемся в доме в ночное время пожаре.
Друзья-декабристы очень ценили Николая Петровича Репина. «Он имел отличную память, – писал И.Д. Якушкин, – и замечательные качества ума, а потому и разговор его был всегда оживлен и очень занимателен».
  Акварели Репина помогают нам представить Читу с острогом, какой она была во времена пребывания в ней декабристов: «Вид Читы с острогом и домом коменданта», «В Читинском остроге лунной ночью», «Декабристы у ворот Читинского острога зимой», «Группа декабристов во дворе тюрьмы в Чите лунной ночью», «Декабристы на мельнице в Чите». Последняя акварель как бы иллюстрирует воспоминания И.Д. Якушкина: «Два раза в день нас водили в особенную просторную избу, в коей устроены были ручные мельницы с жерновами… Мы должны были все вместе перемолоть четыре пуда ржи, из числа которых приходилось по десяти фунтов на каждого человека. А так как у каждой из четырех мельниц не могли работать более двух человек, то мы в продолжении работы сменялись несколько раз… Те, которые не работали, в другой комнате курили, играли в шахматы или занимались чтением и разговором».
На всех акварелях Н.П. Репин делал своей рукой подписи, например: «Изображены декабристы В.Л. Давыдов, А.И. Якубович и В.А. Бечаснов» (на акварели «Группа декабристов во дворе тюрьмы в Чите», сам Репин подписал акварель так: «Двор острога в Чите, рис. Репина»). На акварелях Репина изображены декабристы И.Д. Якушкин, П.С. Бобрищев-Пушкин, М.К. Кюхельбекер, М.А. Бестужев, М.А. Фонвизин, А.З. Муравьев, Д.П. Таптиков, Я.М. Андреевич, А.Н. Сутгоф и другие.
В Петровском заводе Репин продолжал рисовать. Прекрасно выполненный рисунок Дамской улицы дает перспективный вид обеих сторон улицы от дома Ивашевых. Слева дома Трубецкой, Анненковой и Волконской; справа – Давыдовой и Фонвизиной. В конце улицы видна чугуноплавильная домна, на горе – церковь.
Замечательным художником, а также краеведом был Александр Иванович Якубович. «… я его видел всего один раз, – вспоминал Н.А. Белоголовый, – и тем не менее его внешность сильно врезалась в мою детскую память: это был высокий, худощавый и очень смуглый человек, с живыми черными глазами и большими усами; все движения его полны живости и энергии; детей, видно, он очень любил, потому что занялся с нами с большой охотой и, будучи большим любителем живописи, скоро и бойко нарисовал карандашом два рисунка и подарил каждому на память». Таким мы видим А.И. Якубовича и на портретах Н.П. Репина и Н.А. Бестужева.
Якубович (1796 – 1845), капитан Нижегородского драгунского полка, не был членом тайных обществ, но он принял непосредственное участие в восстании на Сенатской площади, за что был осужден по I разряду. Отбывал каторгу в Благодатском руднике, в тюрьмах Читы и Петровского завода. С 1839 года – на поселении в д. Большая Разводная под Иркутском, с 1839 года – в с. Назимово Енисейской губернии. В 1845 году Александр Иванович тяжело заболел: открылась рана на голове, полученная им во время службы на Кавказе. Вскоре у него отнялись ноги. Его поместили в городскую больницу в Енисейске, где он и умер.
В Читинском остроге Якубович рисовал виды Читы, острога. На рисунке «В.Л. Давыдов с женой в Чите» запечатлена встреча Василия Львовича Давыдова с Александрой Ивановной. На заднем плане видны две сопки, как и на рисунках остальных декабристов по этим рисункам удалось определить местоположение Читинского острога.
В Чите рудников не было. Декабристы чистили казенные хлева и конюшни, приводили в порядок улицы, копали рвы и канавы, строили дороги. «Настолько плохо было осведомлено наше правительство о топографии России, – иронически замечает Волконская, – предполагая, что рудники есть во всей Сибири», что коменданту Лепарскому приходилось придумывать занятие для своих подопечных. На рисунках декабристов часто можно увидеть различные виды работы в Чите: в основном это работа по благоустройству территории и единственной главной улицы Читы.
«На ночь нас запирали, – писал декабрист А.П. Беляев. – Выходить за двери могли не иначе, как с конвоем; выходить не куда-нибудь из тюрьмы, а в самой тюрьме. Гулять дозволялось по двору, обставленному высоким забором». Двор этот запечатлен на рисунке Ивана Васильевича Киреева (1803 – 1866) «Вид со двора на Читинский острог».
Киреев родился в Тульской губернии. Воспитывался во II кадетском корпусе. Он был членом Общества соединенных славян, активным участником восстания на Юге. Был осужден по II разряду. С 1828 по 1835 гг. находился в тюрьмах Читы и Петровского завода, потом на поселении в Минусинске. После амнистии Киреев выехал сначала в Калугу, где жил у Г.С. Батенькова, затем поселился с семьей в Туле, где и умер.
Иван Васильевич был талантливым художником. Его работы хранятся в Пушкинском Доме Академии наук в Санкт-Петербурге, в Тульском краеведческом музее, в Государственном Эрмитаже.
На одной из акварелей, хранящихся в Эрмитаже, изображен переход декабристов из Читы в Петровский завод. В 1830 году постройка специальной тюрьмы для декабристов в Петровском заводе была завершена, и комендант, генерал Лепарский, получил из Петербурга повеление переселить туда узников. Они шли пешком, разделенные на две партии. Комендант Лепарский и его племянник старались вести их так, чтобы миновать в пути крупные населенные пункты, дабы не дать повода для острого сочувствия, которое обычно сибиряки выражали «государственным преступникам». Опасаясь также побега, Лепарский предпринял необходимые меры предосторожности. Впереди шел вооруженный авангард, за ним – узники, потом – подводы с поклажей, солдаты же замыкали шествие, а по бокам поодаль шли буряты с луками и стрелами. Возвышались над всеми верховые офицеры – они наблюдали, чтобы в пути сохранялся порядок.
«Пройдя верст десять или несколько более, – вспоминал И.Д. Якушкин, – мы останавливались на привале часа на два».
«Лепарский всегда умел располагать нашу стоянку на привлекательных местах, на берегу реки или ручья» (Н.И. Лорер).
«… На остановках расставлялись бурятские юрты, рядом ставили караулы и снаряжали пикеты «при чистых речках и красивых местах» (Н.В. Басаргин).
«Эти-то места и переносил на бумагу один из наших товарищей И.В. Киреев» (М.А. Бестужев).
На рисунке как раз и запечатлен момент привала декабристов. Округлые сопки вдалеке, бурятские юрты, группа декабристов в центре – спокойствием веет от этого рисунка.
Шепчут деревья над юртами.
Стража окликает страж, –
Вещий голос сонным слышится
С родины святой.
За святую Русь неволя и казни –
Радость и слава.
Весело ляжем живые
За святую Русь.
Александр Одоевский.
Поход был труден, но после четырехлетнего заключения в Чите «путешественники поневоле» с глубоким наслаждением любовались природой Забайкалья. В пути колонну догнали еще две отважные женщины – Анна Васильевна Розен и Мария Казимировна Юшневская. Муж Марии Казимировны – Алексей Петрович Юшневский (1786 – 1844) был крайне одаренным человеком. Он был талантливым музыкантом-альтистом и пианистом-виртуозом, а также художником-любителем.
Юшневский, генерал-интендант 2-й армии. Являлся членом «Союза благоденствия» и Южного общества, членом Тульчинской управы «Союза благоденствия», директором Южного общества. Он был другом и близким соратником П.И. Пестеля. После восстания Юшневский был осужден по I разряду и с 1827 по 1839 гг. находился в тюрьмах Читы и Петровского завода, а затем на поселении в д. Кузьмиха под Иркутском, позже в д. Малая Разводная. Умер Юшневский в Оёке во время похорон декабриста Вадковского.
В Петровском заводе Алексей Петрович рисовал виды каземата, например «Вход в каземат», а Мария Казимировна со скрупулезной точностью составила план тюрьмы Петровского завода.
«Каземат состоял из12 отделений по 5 и 6 отдельных комнат и общего коридора. Из которого проникал какой-то мрачный полусвет через небольшое окно над дверью, – вспоминал М.А. Бестужев. – Наши дамы подняли в письмах такую тревогу в Петербурге, что, наконец, разрешено (было) прорубить окна на улицу в каждом нумере. Но какие это были окна! Многие из нас, в том числе и ваш покорный слуга, расстроили и чуть вовсе не потеряли зрение».
Удивительным человеком был Дмитрий Иринархович Завалишин (1804 – 1892). До восстания на Сенатской площади он успел многого достичь, несмотря на свой молодой возраст. Воспитывался Завалишин в Морском Кадетском корпусе, а с 1820 года он уже преподавал математику и астрономию в корпусе! В 1822 – 1824 годах Завалишин участвовал в кругосветном плавании на фрегате «Крейсер» под командованием адмирала М.П. Лазарева. С 1823 года – лейтенант 8-го флотского экипажа. В 1824 году Завалишин вступил в Северное общество. После восстания он был осужден по I разряду. Каторгу отбывал в Чите и Петровском заводе. С 1839 года находился на поселении в Чите, где остался и после амнистии. В 1863 году Дмитрий Иринархович был выслан и Читы в Европейскую часть России за разоблачение в печати злоупотреблений чиновников и генерал-губернатора. Завалишин поселился в Москве, где и умер.
Дмитрий Завалишин был писателем, поэтом, историком. Он написал ряд статей по экономике, истории и другим вопросам, «Записки».
Я в первый раз взял в руки лиру;
Славянско племя, пробудись,
Воспрянь от сна и ободрись,
Яви себя великим миру.
Теки, как бурны текут реки,
Когда вон выйдут из брегов;
Освободясь само навеки,
Освобождай и всех рабов.
Свободны предки наши были,
Свободными во гроб сошли,
Но вольности не уступили;
Рабы лишь к нам царей ввели.
  Ах, скоро ль кончится терпенье
И долго ль будем в царстве жить;
Свободы нашей похищенье,
Ах, долго ль будем мы сносить?!
Дмитрий Завалишин.
В Государственном Эрмитаже хранятся замечательные рисунки Завалишина, выполненные акварелью или тушью, из серии рисунков для издания «Воспоминания о Читинском остроге», которое готовил Завалишин. Для этого альбома предназначались «Панорама Читы», «Виды Читы с церковью», «Вид берега реки Ингоды и селения Читы», «Вид улицы с церковью», «Чита. Казематные огороды внутри острога», «Виды оврага «Чертова могила» в Чите» и другие.
Виды Читинского острога рисовал и Анненков Иван Александрович (1802 – 1878), внук иркутского генерал-губернатора И.В. Якобия, поручик Кавалергардского полка. Он был членом Петербургского отделения (ячейки) Южного общества, участвовал в деятельности Северного общества. После восстания осужден по II разряду. С 1827 по 1835 гг. находился в тюрьмах Читы и Петровского завода. В ссылку за ним последовала француженка Полина Гебль, с которой он познакомился в Москве за полгода до восстания. Когда Анненкова арестовали, Полина Гебль была в Москве. 11 апреля у нее родилась дочь, Полина тяжело заболела и лишь через три месяца смогла выехать в Петербург. Она начала хлопотать о свидании, а затем о разрешении выехать в Сибирь. В 1827 году, осенью, царь разрешил ей отправиться в добровольное изгнание. Взять с собой ребенка ей не позволили, как и остальным женщинам.
5 апреля 1828 года состоялось венчание Полины Гебль с декабристом Иваном Анненковым в читинской церкви.
На рисунках Анненкова отражаются мрачные, тоскливые переживания читинских узников. Небо нависает черной громадой над Читинским острогом. Вдали – сопки, над которыми небо светлее. Там, вдалеке, – свобода, простор и свет, а на переднем плане – мрачный высокий частокол острога.
В 1839 году Анненковы переехали на поселение в с. Бельское Иркутской губернии. С этого же года начались их переезды: с. Бельское, Туринск, затем Тобольск. После амнистии 1856 г. Анненковы приехали в Нижний Новгород, где Иван Александрович стал известным земским деятелем. В 1861 году он был избран нижегородским уездным предводителем дворянства.
«Дамы, жившие в казематах, – вспоминал И.Д. Якушкин, – всякое утро, какая бы ни была погода, отправлялись в свои дома, чтобы освежиться и привести себя в порядок. Больно было видеть их, когда они в непогодь или трескучие морозы отправлялись домой или возвращились в казематы».
Жили жены декабристов на Дамской улице в специально выстроенных домах. Прекрасно изображена эта улица на рисунке Василия Петровича Ивашева (1797 – 1840). По обе стороны – дома жен декабристов, дощатый узенький тротуар, широкая пыльная дорога. В домах жили дети и прислуга, готовилась пища, велось хозяйство. Женщины разрывались между необходимостью быть то в камере мужа, то в доме.
Ивашев принадлежал к числу декабристов-литераторов. К тому же он был талантливым художником, блестящим музыкантом-пианистом.
Осенью 1831 года в Петровский завод приехала невеста Василия Петровича Ивашева – Камилла Ле Дантю. Здесь, в Петровском заводе состоялась их свадьба. До 1835 года Ивашевы находились в тюрьме Петровского завода, а позже – на поселении в Туринске. Камилла Петровна делила с мужем годы каторги и ссылки. В 1839 году она скончалась от родов, а ровно через год умер Василий Петрович.
На каторге вместе со своим старшим братом Никитой находился Александр Михайлович Муравьев (1802 – 1853). Оба брата были членами «Союза благоденствия» и Северного общества. Никита Муравьев был приговорен к смертной казни отсечением головы, замененной впоследствии двадцатилетней каторгой. Александр Муравьев был приговорен к 12 годам каторги. По истечении срока в 1832 году Александр, не желая покидать брата, просил разрешения остаться с ним до окончания его срока. Николай I разрешил, но коменданту сообщил, что Александр Муравьев, как добровольно отказавшийся от дарованной ему высочайшей милости, «неминуемо должен подвергнуться и всем тем правилам, коим подлежат находящиеся в Петровском заводе государственные преступники, то есть оставаться в том же положении, в котором был до состояния всемилостивейшего указа о назначении его на поселение».
14 декабря 1835 года Александр Муравьев вышел вместе с братом Никитой на поселение в с. Урик Иркутской губернии. С 1844 года Александр служил канцеляристом в Тобольске, где и умер.
В записках, оставленных жене и детям, он писал: «… свобода рождается средь бурь, утверждается с трудом и только время выявляет ее благодеяние… Мы с пользою выполнили свое назначение в этом мире скорби и испытаний. Мученики полезны для новых идей… Всякая преследуемая истина есть сила, которая накопляется, есть подготовляемый день торжества».
Где бы ни появлялся Александр Михайлович, всюду он помогал беднейшему населению. В Тобольске на его средства было создано Мариинское училище – первое женское заведение в Сибири.
Но Александр Муравьев был еще и художником. Если бы не письмо матери братьев Муравьевых к невестке, жене Никиты Муравьева, Александре Григорьевне и ответное письмо Муравьевой, то, вполне возможно, что эта сторона жизни Александра осталась бы для нас неизвестной. В одном из писем Е.Ф. Муравьева просила невестку прислать ей портрет Никиты, исполненный Александром. «Саша не может сделать портрет брата, потому что им не дают ни перьев, ни бумаги, ни карандашей, – отвечала А.Г. Муравьева 26 августа 1827 года. – Но если по своём возвращении господин комендант разрешит, я сама возьмусь сделать портрет во время наших свиданий, но это, дорогая маменька, только в том случае, если разрешат, ибо я не знаю, будет ли это дозволено». За два месяца до этого, 28 июня, А.Г. Муравьева просила свекровь: «Пришлите мне, пожалуйста, цветных карандашей и, главным образом, зеленых». Так из писем стало известно о художественных способностях Александра Муравьева и самой Александры Григорьевны Муравьевой. Позже были обнаружены рисунки, сделанные рукой Александра Муравьева.
Итак, после письма Александра Григорьевна обратилась с просьбой к возвратившемуся в Читу коменданту острога генерал-майору Лепарскому. Он разрешил ей выписать необходимые краски. Вскоре они были получены. Хотя Александра Григорьевна и сама занималась рисованием, но карандаши, краски и кисти предназначались главным образом для декабристов-художников и, в первую очередь, для Александра Муравьева.
Александру Михайловичу удалось написать акварельный портрет брата Никиты, который хранится в Отделе истории русской культуры Эрмитажа, но произошло это уже в Петровском заводе. В Читинской же тюрьме Александра Муравьев писал акварельные интерьеры, виды Читы. Портретным искусством он почти не занимался.
Хорошим художником был Низимов Михаил Александрович (1801 – 1888), штабс-капитан лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона. После восстания Назимов не попал на каторгу, он был осужден по VIII разряду на вечное поселение в Сибирь. С 1826 года он находился в с. Верхнеколымское Якутской области, с 1827 года – в Витиме Иркутской губернии, с 1830 году – в Кургане. В 1837 году Назимов был определен на Кавказ рядовым Кабардинского егерского полка.
В Кургане Назимов сблизился с вышедшим на поселение М.М. Нарышкиным, позже они оба были отправлены на Кавказ. По дороге на Кавказ в Ялуторовске Назимов сделал портреты И.Д. Якушкина и других декабристов. А в 1843 году А.Ф. Бригген пишет М.М. Нарышкину з Кургана на Кавказ: «… давно хотел попросить вас и Назимова подарить меня вашими портретами, если имеете возможность это исполнить, то вышлите мне эти два портрета, сделанные хотя бы карандашом и оклеенные нанкою таким образом, чтобы они могли стоять на моем столе, это будет для меня драгоценный подарок, я обоих вас люблю, как самых близких родственников, и всякий раз неравнодушно вспоминаю то время, которое мы прожили в Кургане».
М.А. Назимов выполнил просьбу А.Ф. Бриггена. Он нарисовал карандашный портрет Нарышкина и послал его Николаю Бестужеву, а тот сделал акварельную копию.
Назимов был еще и архитектором. По его рисункам-проектам строили дома, церкви, гостиные дворы в городах Западной Сибири.
На Кавказе Михаил Александрович встретился с М.Ю. Лермонтовым и А.И. Одоевским и сблизился с ними.
В 1846 году Назимов вышел в отставку. Ему разрешили отправиться на родину – в Псков, где он жил под секретным надзором, занимаясь общественной деятельностью.
13 декабря 1827 года в Читинский острог были доставлены братья Бестужевы – Николай и Михаил. «Нас было пять братьев, и все пятеро погибли в водовороте 14 декабря», – писал Михаил Бестужев. После суда Николай и Михаил оказались в Читинском остроге. Александр Бестужев (Марлинский) был направлен в Якутию, оттуда переведен в 1829 году на Кавказ, в 1836 году произведен в прапорщики и награжден орденом. 7 апреля 1837 года он был убит при высадке десанта в Адлере. Павел Бестужев, прослужив год в Бобруйске, был также направлен на Кавказ. Петр Бестужев был разжалован в солдаты и отправлен на Кавказ, где тяжело заболел и скончался в 1840 году в больнице для умалишенных.
Старшим из братьев был Николай (1791 – 1855), капитан-лейтенант 8-го флотского экипажа. До восстания Николай уже успел проявить свои выдающиеся способности. Он был признанным писателем, публицистом, состоял членом Вольного общества любителей российской словесности и Вольного экономического общества, являлся историком русского флота, директором морского музея. За устройство литографии при Адмиралтейском департаменте был награжден орденом Владимира IV степени. Николай Бестужев, член Северного общества, принимал активное участие в подготовке восстания. 14 декабря он вывел на Сенатскую площадь роты Гвардейского экипажа. Был осужден по II разряду, но приравнен к I разряду.
«Я сделал все, чтобы меня расстреляли, я не рассчитывал на выигрыш жизни – и не знаю, что с ним делать. Если жить, то действовать», –  с такими чувствами Николай Бестужев, после двухлетнего пребывания в одиночных камерах Петропавловской и Шлиссельбургской крепости, переступил порог Читинского острога. Но эти мысли быстро развеялись, и братья Бестужевы с головой окунулись в те разносторонние интересы, которыми жили их товарищи.
Всего несколько дней прошло с того времени, когда Николай Бестужев был доставлен в острог, а он уже сделался для своих товарищей незаменимым. «Николай Бестужев был гениальным человеком, и, боже мой, чего он не знал, к чему не был способен!.. Между нами появились мастеровые всякого рода: слесаря, столяры, башмачники, которых изделия по правде соперничали с петербургскими. Главою и двигателем всего этого был, бесспорно, Николай Бестужев. У него были золотые руки, и все, к чему он их ни прикладывал, ему удавалось», – писал Н.И. Лорер. «По способностям своим, по своей деятельности он был весьма замечательной личностью, – вспоминал Н.В. Басаргин. – Чем не занимался он! И литературой, и живописью, и механикой. У него были золотые руки. Все, что он делал, исполнялось с большой отчетливостью и знанием дела. характер у него уживчивый, добрый, веселый».
Из всего, над чем трудился в Сибири Николай Бестужев, особое значение он придавал одному своему замыслу. Как только Николай очутился в стенах Читинского острога, как только он оказался среди тех, кто с оружием в руках вышел на Сенатскую площадь, и тех, кто принимал участие в выступлении Черниговского полка, Бестужев принял решение – сохранить для потомства черты участников первого в России революционного восстания. «У нас с ним было намерение, – вспомнил Михаил Бестужев, – составить по возможности полные биографии всех наших товарищей, и брат имел намерение приложить их к коллекции портретов, нарисованных им акварелью с изумительным сходством».
Была еще одна причина, которая побуждала Николая Бестужева писать портреты декабристов и их жен: желание доставить радость людям, разлученным со своими близкими. Заключенные, несомненно, одобрительно отнеслись к идее Бестужева создать портретную галерею участников восстания, они были рады возможности посылать свои портреты родным. Все, у кого в Чите были акварельные краски, предоставили их Бестужеву. В дальнейшем А.Г. Муравьева выписывала из России непосредственно для Бестужева все, что он просил, в чем он ощущал необходимость.
Художественное образование Николай Бестужев получил дома и посещая вольнослушателем классы Академии художеств. Рисованию он учился у А.Н. Воронихина и Н.Н. Фоняева. «Я с юности назначен был для живописи; учился; с пламенною душою искал разгадки для тайны искусства и чем более приобретал понятий, тем более они приводили меня к отчаянию», – писал Николай Бестужев. Брат Николая, Михаил Бестужев, вспоминал: «… С самого выпуска из корпуса он не оставлял по временам заниматься миниатюрною живописью и механическими работами. Он много рисовал портретов и обделывал их в изящные рамки. Много точил он из кости, янтаря и разноцветных дерев на станке, сделанном им самим».
     На третьем месяце пребывания в остроге Николай Бестужев вплотную приступил к осуществлению задуманного плана. В первую очередь ему необходимо было запечатлеть облик одиннадцати декабристов, осужденных по VII разряду, то есть приговоренных к одному году каторжных работ с последующей отправкой на пожизненное поселение в Сибирь. В первых числах апреля 1828 года эти декабристы должны были покинуть Читинский острог. Так возникли те первые акварели-портреты декабристов, которые вошли в состав основной коллекции. В конце марта Николай Бестужев закончил работу над портретами декабристов Н.Ф. Лисовского, В.Н. Лихарева, Н.А. Загорецкого С.И. Кривцова, А.В. Ентальцева, А.Ф. Бриггена, В.К. Тизенгаузена, А.И. Черкасова, З.Г. Чернышева (брата А.Г. Муравьевой), П.Ф. Выгодовского, И.Б. Абрамова. Николаю Бестужеву удалось добиться сходства с оригиналами, в других отношениях эти портреты несовершенны. Михаил Бестужев так объясняет причины неполноценности портретов: «Во-первых, недостаток помещения и освещения, во-вторых, недостаток материалов, и в-третьих, недостаток в опытности акварельной живописи».
Спустя две недели после отъезда апрельской партии Николай Бестужев написал портреты декабристов А.З Муравьева, И.А. Анненкова и П.И. Фаленберга. Артамон Захарович Муравьев изображен на фоне тюремной камеры: он сидит, положив скрещенные руки на стол. Слева – окно с решеткой. Ивана Александровича Анненкова Бестужев изобразил на фоне тюремного окна. Портрет Петра Ивановича Фалнеберга был задуман, видимо, как и портрет Муравьева, но в процессе работы художник изменил свое намерение: фон остался нетронутым, и портрет получился как бы незавершенным.
В годы пребывания в Чите Бестужев систематически писал портреты. Десятки портретов тех лет, которые были розданы Бестужевым декабристам, разошлись по рукам родственников и до нас не дошли. В свою коллекцию Бестужев включал лишь те портреты, которые писал накануне выхода декабристов из стен тюрьмы и отправки на поселение, поэтому в настоящее время из читинского цикла известны лишь 11 первых портретов, портреты А. Муравьева, Анненкова, Фаленберга, Ивашева и Шимкова (оригиналы), репродукции с портретов Трубецкого и Пущина, несколько карандашных набросков.
Николай Бестужев в Читинском остроге писал не только портреты декабристов, но и пейзажи с натуры. В 1829 году ему удалось добиться у коменданта тюрьмы разрешения заниматься пейзажной живописью, то есть писать виды Читы вне острога. Во время работы при Бестужеве должен был находиться конвойный, но это не помешало художнику создать серию простых, выразительных и глубоко правдивых акварельных видов Читы и ее окрестностей. Среди них: «Сад при комендантской квартире», «Вид Читы, снятый из-под горы», «Главная улица в Чите», где хорошо видны дома Е.И. Трубецкой и А.Г. Муравьевой, «Декабристы за работой в Чите у оврага, прозванного «Чертовой могилой», «Второй Читинский острог и парники С.Г. Волконского в лунную ночь», «Берег реки Ингоды в Чите», «Река Чита – место купания декабристов» и другие.
Во время перехода декабристов из Читинского острога в Петровский завод Николай Бестужев спешил запечатлеть чудесную природу, окружавшую места стоянок. Почти Васе многочисленные пейзажи с натуры Николай Бестужев раздал товарищам. По заказу И.И. Пущина были сделаны миниатюрные копии с акварелей Бестужева, которые сохранились по сей день. Пущин послал эти копии бывшему директору Царскосельского лицея Е.А. Энгельгардту: «Вместе с моим письмом вы получите 6 видов, они вас познакомят с местами, где был и где теперь живет преданный вам человек… Ключи и Укырь дадут вам понятие о Забайкальской природе. Около этих деревень, во время перехода из Читы в Петровский завод, поставлены были юрты. Увидя их, вы можете себе представить все ночлеги в продолжение дороги…».
Основная работа по созданию портретной галереи декабристов была проделана Николаем Бестужевым в стенах Петровского завода. Многие из этих портретов дошли до нашего времени. Одним из лучших портретов, безусловно, является портрет Александра Якубовича. Бестужеву удалось передать внутренний мир, внутреннюю сущность такого незаурядного человека, как Якубович. Человек сложного характера и бурной жизни, Якубович был воплощением противоположных чувств. В молодые годы отчаянный кутила и бретер, он в то же время грудью становился на защиту людей, несправедливо обиженных; смелый и пылкий, прославившийся своей храбростью, в своих рассказах превозносивший только самого себя, он тем не менее любил простых солдат, которые платили ему тем же за всегдашние заботы. Бестужеву удалось не только запечатлеть внешность товарища по каторге с большой точностью, но и передать необычный человеческий характер. Незабываемое впечатление производит выражение глаз – в них отражены безрассудная смелость и непримиримость, которые были свойственны этому человеку.
На протяжении девяти лет, проведенных в Петровской тюрьме, Бестужев много раз писал портреты жен декабристов. Но лишь некоторые из них сохранились до нашего времени. «… Трудно выразить то, чем были для нас дамы, спутницы своих мужей; по справедливости их можно назвать сестрами милосердия, которые имели о нас попечение, как близкие родные, коих присутствие везде и всегда вливало в нас бодрость, душевную силу; а утешение, коим мы обязаны им, словами изъяснить невозможно», – писал декабрист Е.П. Оболенский.
Их было одиннадцать женщин, преодолевших необыкновенные трудности, чтобы добиться разрешения у царя на добровольную ссылку в Сибирь. Женам осужденных (всем, кроме М.К. Юшневской) в момент их прибытия на каторгу было лишь немногим больше двадцати лет, но держались они с необыкновенной стойкостью.
Изображения, созданные Бестужевым, – это трогательной прелести акварельная повесть о лучших русских женщинах того времени. Многие из этих портретов выполнены на таком высоком уровне, что их с полным правом можно причислить к достижениям отечественной акварельной живописи.
Портрет Анны Васильевны Розен был написан Бестужевы в Петровском заводе, в последние недели пребывания ее там. Внешность А.В. Розен не была примечательной. Тем не менее художник создал образ большой внутренней силы – образ хрупкой женщины, болезненной и, казалось бы, неприспособленной к жизни, которая, однако, не побоялась разделить тяжелую участь мужа. В портрете прежде всего запоминаются печальные глаза, женственно-кроткие и вместе с тем решительные.
К Александре Григорьевне Муравьевой Николай Бестужев питал чувство наибольшего уважения и благодарности. В свою очередь Муравьева глубоко почитала Бестужева. Жизнь Александры Григорьевны в Сибири сложилась трагически. Несчастья одно за другим обрушивались на нее: сначала она мучительно переживала разлуку с тремя маленькими детьми, оставленными в России; вскоре жестоким ударом явилась для нее смерть сына; тяжело перенесла она кончину матери в 1828 году и горячо любимого отца в 1831 году. Наконец, глубочайшим горем для Александры Григорьевны была гибель двух ее дочерей, родившихся в Петровском заводе. Силы ее начали сдавать и все чаще в письмах к родным прорывались нотки беспросветной тоски и обреченности. В конце октября 1832 года Александра Григорьевна сильно простудилась и, проболев около трех недель, 22 ноября скончалась совсем молодой.
Бестужев писал А.Г. Муравьеву в самые последние месяцы ее жизни, когда она угасала. Ее портрет производит тяжелое впечатление. На портрете она выглядит старше своих лет; ее лицо отразило несчастья, выпавшие на ее долю, на нем печать многолетних страданий.
Особое значение придавал Николай Бестужев портрету Елизаветы Петровны Нарышкиной. Нарышкина вполне разбиралась в живописи, сама хорошо рисовала, поэтому для Бестужева был чрезвычайно важен ее положительный отзыв о портрете. Высоко оценила эту работу и М.Н. Волконская: «Портрет Нарышкиной также вполне удался, сходство совершенное, он из наиболее приятных и наиболее грациозных»,
Подлинным очарованием веет от портрета Камиллы Петровны Ивашевой. Портрет Натальи Дмитриевны Фонвизиной привлекает своей лиричностью: задумчивое лицо молодой декабристки будто овеяно горестными думами о невзгодах, которые выпали на ее долю в суровой Сибири, о двух сыновьях, растущих без матери и отца за тысячи верст от них.
Многократно писал Бестужев портреты Полины Анненковой и Марии Волконской. Своеобразные черты облика М.Н. Волконкой – «горящие глаза», смуглый цвет кожи, густые пышные волосы – превосходно переданы в портретах, как в значительной мере отражена и основная черта ее характера – огромная сила воли, которая помогла ей вынести мучительное тридцатилетнее пребывание в изгнании.
Акварели с изображением жен декабристов составляют замечательную и единственную в своем роде галерею женщин большой духовной красоты и силы.
В Петровском заводе Бестужевым были созданы замечательные портреты детей декабристов. Только за годы пребывания в Чите и в Петровском заводе в семьях декабристов родились двадцать четыре ребенка, не считая детей, появившихся позже, на поселении.
В творчестве художника портреты детей занимали довольно скромное место. Но если бы все они сохранились, то получилась бы целая портретная галерея детей и внуков декабристов, а также детей и внуков людей, ставших друзьями Бестужева во время его пятнадцатилетнего пребывания на поселении.
Сохранился замечательный портрет шестилетней дочери Анненковых Оленьки. Выполнена акварель в бледно-сероватых и коричневых тонах. В детском личике еще ничего не предвещает, что спустя немного лет обаянием, сердечностью и красотой эта дочь декабриста будет восхищать всех знающих ее.
Не раз писал Бестужев Нонушку Муравьеву, единственную выжившую из трех дочерей Александры Григорьевны, родившихся в Сибири. Он писал портреты и детей Волконских, Давыдовых, Фонвизиных, Ивашевых, Трубецких. Ныне известны лишь единичные образцы бестужевских детских портретов. Большинство же портретов, к сожалению, утрачено.
С 1839 года Николай Бестужев вместе с братом Михаилом находился на поселении в г. Селенгинске Иркутской губернии, где с ними жила сестра Елена Александровна, посвятившая свою жизнь братьям. Здесь Николай Бестужев работал как художник-профессионал, писал портреты жителей Иркутска, Селенгинска, Кяхты, в том числе маслом, виды Бурятии и сцены жизни бурят.
Тридцать лет провели декабристы в Сибири, и каждый из дней их пребывания на каторге и на поселении был днем борьбы, днем работы. Их высокая образованность приносила пользу окружающим людям, их высокая нравственность вызывала подражание, они обучали сибиряков искусствам, наукам, учили их детей. неоценим вклад декабристов в культурную экономическую и политическую жизнь Сибири.
Художники-декабристы совершили поистине замечательный творческий подвиг. В страшных условиях, в которых проходила их жизнь, они с неиссякаемой энергией создавали великолепные рисунки. По сохранившимся рисункам декабристов можно составить себе представление о том, как жили декабристы в Читинском остроге, в Петровской каторжной тюрьме и на поселении. Читинская церковь, где венчалась с Анненковым Полина Гебль, Дамская улица, на которой жили жены декабристов, ворота и частокол Читинского острога, план каземата и виды Петровского завода – все, что ласкало и угнетало взоры декабристов в их тридцатилетней каторге и ссылке, нашло отражение в рисунках и акварелях Н. Бестужева, В. Ивашева, Н. Репина, Н. Киреева, Д. Завалишина и других. За годы пребывания на каторге и в ссылке только Николаем Бестужевым было создано свыше четырехсот портретов декабристов, их жен, детей и друзей, свыше шестидесяти видов Читы, Петровского завода, Селенгинска и других мест Сибири.